Россия и Британия в процессах европейской интеграции.
реклама
РОССИЯ И БРИТАНИЯ В ПРОЦЕССАХ ЕВРОПЕЙСКОЙ ИНТЕГРАЦИИ Материалы “круглого стола” (Москва, Институт Европы РАН, 10 декабря 2002 г.) Доклады Института Европы № 114 Москва 2003 5 Р е д а к ц и о н н ы й с о в е т: Н.П.Шмелёв (председатель), Ю.А.Борко, Л.Н.Володин, В.В.Журкин, С.А.Караганов, В.П.Фёдоров, В.Н.Шенаев От ветственный редакт ор – к.п.н. Ал.А.Громыко В подготовке материалов к печати принимала участие Е.В.Дрожжина (компьютерный набор и вёрстка) © Институт Европы. Российская Академия наук ISBN 5-98163-005-1 6 Russian Academy of Sciences Institute of Europe RUSSIA AND BRITAIN IN THE EUROPEAN INTEGRATION Round Table Discussion, December 10, 2002 Reports of the Institute of Europe № 114 Moscow 2003 7 Аннотация 10 декабря 2002 г. в Институте Европы РАН состоялся круглый стол «Англия и Россия в процессах европейской интеграции», организованный Центром британских исследований. В дискуссии приняли участие англоведы – представители ряда ведущих российских научных центров, сотрудники посольства Великобритании в РФ, представители средств массовой информации. К собравшимся со вступительным словом обратился заместитель директора Института Европы РАН, член-корреспондент РАН В.Н.Шенаев. В ходе дискуссии были обсуждены вопросы национальной самоидентификации британцев и россиян, особен-ности их национального мышления в контексте европейских объединительных процессов, роль и перспективы участия в интеграции ЕС. Annotation On 10th December 2002. The Centre for British Studies of the Institure of Europe organized the Round Table discussion «Britain and Russia in the European Integration». Representatives of a number of leading Russian academic centers, as well as the British Embassy and mass media, took part in the meeting. It was opened by Deputy Director of the Institute of Europe, member of the Russian Academy of Sciences V.N.Shenaev. The main subjects discussed were national identification of Britons and Russians, characteristics of their national thinking in the context of European unifying processes, the role of Britain and Russia and perspectives of their particip ation in the EU integration. 8 СОДЕРЖАНИЕ В.Н.Шенаев. Вступительное слово Выступления Ал.А.Громыко. Британия на внутрицивилизационном надломе Е.А.Суслопарова. Британское национальное мышление в контексте интеграционных процессов М.А.Липкин. Европа в национальном сознании британцев и россиян Л.О.Бабынина. Великобритания – удобный партнёр? Дискуссия З.Мамедов Е.Ю.Полякова Н.К.Капитонова Г.С.Остапенко В.П.Фролов С.П.Перегудов М.В.Каргалова С.А.Соловьёв Е.В.Дмитрова В.Н.Шенаев Ал.А.Громыко. Заключительное слово 9 В.Н.Шенаев* Вступительное слово Дорогие коллеги! Сегодня Центр британских исследований проводит четвёртую встречу, посвящённую Великобритании. У нас уже сложилась традиция организовывать такие круглые столы дважды в год. Напомню, что в 2001 г. первой была обсуждена тема «Современная Великобритания: проблемы и перспективы». Затем состоялся круглый стол «Великобритания после всеобщих выборов 2001 года: результаты и тенденции». Если в первом случае обсуждались экономические, политические вопросы, отношения между партиями, социальные проблемы, то во втором – проделана конкретная работа, связанная с оценкой последних всеобщих выборов в широком внутриполитическом британском контексте. В апреле 2002 г. состоялась встреча «Политическая мысль Великобритании: некоторые итоги и перспективы», на которой основное внимание было уделено ключевым политическим идейным течениям Великобритании в XX веке. Сегодня дискуссия посвящена не менее важной теме: «Россия и Великобритания в процессах европейской интеграции». В отличие от предыдущих тем, эта проблема направлена и во вне: интеграционные процессы в Европе и за её пределами – вот те вопросы, которые мы хотим обсудить. После первого нашего заседания прошло только полтора года, но событий произошло много. Уже тогда было замечено, что после некоторого полевения в Европе намечается обратная тенденция. Однако в Великобритании у власти продолжает находиться левоцентристское правительство. Как ему видится место страны в интеграционных процессах в условиях глобализации? Как в этом свете меняются отношения между нашими странами? Вернётся ли Великобритания на кейнсианский путь развития или продолжит руководствоваться, в том числе в вопросах европейской интеграции, рецептами тэтчеризма? В мире наблюдается усиление институционализма. Если кейнсианство и монетаризм больше обращали внимание на сглаживание противоречий в ходе экономического цикла, то институционализм учитывает намного более широкий круг вопросов, уделяет большое внимание социальным проблемам, качеству жизни. Европейская интеграция – многогранный процесс. Это и политика, и экономика, и военно-политические, социальные аспекты. Например, обозначилось сближение Великобритании с Германией. Это интересный момент, так как традиционно Англия ориентировалась исключительно на США. Страна всё больше смотрит в обе стороны, что роднит её с Россией: с одной стороны Атлантика, с другой – континентальная Европа. Процесс интеграции Британии в ЕС был всегда сложен и противоречив. Здесь, на мой взгляд, политические и субъективные аспекты играли гораздо большую роль, чем экономические. В настоящее время интеграция углубляется, стабилизируется Еврозона. Великобритания в очередной раз не торопится. Однако некоторый оптимизм придаёт намерение Блэра занять в 2003 году более чёткие позиции, присоединиться к зоне евро. Насколько влияние Соединённых Штатов сыграет здесь свою роль? Двойственность во внешнеполитической ориентации Великобритании – проблема далеко не решённая, особенно в условиях, когда США делают упор на однополюсную модель мира. У России также возникают серьёзные проблемы. С одной стороны, приходится доказывать, что мы европейская страна. С другой, – всем ясно, что мы страна и евроазиатская. Россия усиливает свою политику по европейскому направлению, но одновременно * Шенаев Владимир Никитович, член-корреспондент РАН, заместитель директора Института Европы РАН. 10 проявляет большую активность в восточном, азиатском направлении. Представляется, что достаточно длительный период интеграции в Европе показал, что идея о концентрических кругах, выдвинутая Жаком Делором, оправдала себя. Конечно, всегда были и иные интеграционные группировки, не только ЕС. Существовал Советский Союз, СЭВ, было распространено мнение, что возможно параллельное движение к одной цели. До Горбачёва суть идеи общеевропейского дома озвучивал ещё Брежнев, который, однако, не до конца её осознавал. Жизнь показала, что круг первый – ЕС – оказался довольно основательным. Ещё де Голль заявлял, что основу интеграционных процессов будет составлять ЕС, что ЕС будет расширяться за счёт других формирований. В связи с распадом СССР прекратили своё существование СЭВ, Варшавский Договор. Ещё до этого свои позиции растеряла ЕАСТ. Эту организацию, которая создавалась в пику ЕС, покинула Англия, затем Австрия. В ЕАСТ на ведущие позиции выдвинулась Норвегия, которая занимает особое место в европейском интеграционном процессе. Было много так называемых пентагоналий, куда входили наряду с такими крупными странами, как Италия, Австрия и Югославия. Вацлав Гавел предлагал отдельную интеграционную группировку. Подобное образование возникло и на севере Европы в виде Северного измерения. Однако возникает вопрос: насколько прочна тенденция к общеевропейскому дому? Тем более что сейчас нет противостояния двух систем. Россия – уже капиталистическая страна. Видение мироустройства выглядит сейчас совершенно иначе, чем даже десять лет назад. В связи с этими размышлениями вопрос об особой роли Великобритании и России в объединительных процессах имеет большое значение. Обе страны находятся под сильным влиянием американской политической и экономической мысли. Россия в последнее десятилетие необдуманно много заимствовала у Соединённых Штатов, в то время как необходимо обратить внимание на целый ряд других «переходных стран», и не только на востоке Европы. Например, ФРГ дважды переживала переход от одной системы к другой. Ещё в 30-е годы фрайбургской школой была разработана идея социального рыночного хозяйства. Однако в России исключительно специалисты из США и Великобритании советовали, как перестраивать нашу экономику в 90- гг. Отсюда ускоренная либерализация и шоковая терапия. При любом варианте развития будущее Европы, конечно, не мыслимо без Великобритании, которая всегда смотрит на континентальную Европу с большим вниманием. Это внимание будет только усиливаться. Пока же самодостаточных стран в мире только две – Соединённые Штаты Америки и ослабленная Россия. В полном смысле слова самодостаточным был СССР. Понятно желание Англии иметь тесные отношения с Америкой. Но здесь кроется опасность – огромный долларовый навес. Эта ситуация может привести к взрыву мировой экономики. Считаю, что через лет 20 мировая валютная система будет биполярной. Объединение Европы не остановить, чего бы там не хотели американцы. Конечно, процесс расширения ЕС вносит свои коррективы, что уже проявлялось на примере Португалии и Испании. Ныне бурное расширение Европы имеет как определённые плюсы, так и минусы. Неравномерность уровня развития стран ЕС усилится после приёма новых членов. По этим причинам отложен приём Болгарии и Румынии. Вопрос о Соединённых Штатах Европы стоял ещё в 20-е годы. Его ставили прогрессивные партии – социалисты, социал-демократы. Сейчас идёт «поправение» этой идеи. Возможны ли Соединённые Штаты Европы сейчас, когда уже нет Советского Сою- 11 за, нет блока социалистических стран, в условиях ликвидации биполярной системы? Однако и теперь о биполярности говорить можно применительно к иным сферам, в частности, валютной. Всё зависит от того, сумеет ли интеграция пойти не только вширь, но и вглубь, сумеет ли евро потеснить доллар. Мы постараемся ответить на некоторые из этих вопросов. ВЫСТУПЛЕНИЯ Ал.А.Громыко* «Британия на внутрицивилизационном надломе» В период с Венского конгресса 1815 года и до складывания ялтинско-потсдамской системы международных отношений Британия, территориально европейская держава, была империей глобального охвата, пережившей зенит своего могущества в XIX веке. Британская империя была слишком большой, слишком озабоченной глобальными проблемами поддержания своего статуса и защиты своих торговых коммуникаций, чтобы втиснуться в рамки одной Европы. После Второй мировой войны, когда США превратились в доминирующую силу западного мира, а британская империя распалась, Англия уже не могла позволить себе такую роскошь. Неотвратимое снижение её веса в международных делах, падение доли её населения, экономики, финансов, торговли в мировых показателях заставили британцев спуститься на уровень Европы и заняться поиском новой для себя роли средней по величине державы с межрегиональными амбициями. Однако и в 50-е, и в 60-е годы расставание с былым могуществом и свободой действий шло болезненно. Эрнест Бевин, министр иностранных дел в великом послевоенном лейбористском правительстве Клемента Эттли, стал в XX веке, пожалуй, одним из самых дальновидных британских государственных деятелей. Бевин, ещё до потери Англией Индии, почувствовал, во-первых, каким образом предстоит измениться конфигурации мировых центров силы после войны, и, во-вторых, за какое в свете этого место в международных делах должна бороться Англия. Бевин, как никто другой, сыграл ключевую роль в уговаривании американского политического истэблишмента принять план Маршалла и создать блок НАТО. Ещё до речи Черчилля в Фултоне Бевин понял – в послевоенном мировом порядке США занимают командные высоты, и Англии, чтобы компенсировать потерю империи и влияния, необходимо стать «особым партнёром» заокеанского соседа. Со времён Рузвельта в США утверждалась либеральная идеология, для носителей которой вовлечённость страны в мировые дела, а во внутренней политике посвященная вовлечённость государства в дела экономические и межрасовые, стали эталоном правильной политики. Либеральный проект «заботливого общества» получил новое дыхание при Джоне Кеннеди и Линдоне Джонсоне. В это время в Европе, включая Британию, под сенью кейнсианства утвердились, везде по своему, социальный рынок, государство благосостояния и трипартизм. Помимо сближения капиталистических моделей развития, противостояние общему противнику – СССР – ещё теснее объединяло Западную Европу и США. Обе стороны выступали единым фронтом по большинству направлений, а растущая гегемония США в мире не ставилась, кроме де Голля, под сомнение. Громыко Алексей Анатольевич, к.п.н., руководитель Центра британских исследований, Институт Европы РАН. * 12 Если Бевин был лучшим британским провидцем, то общеевропейская пальма первенства принадлежит Роберту Шуману и Жану Моннэ, которые, осознавали они это сами или нет, заложили основы той организации, которая много лет спустя, в начале XXI века, стала возможным противовесом США в условиях «нового мирового порядка». Окончание «холодной войны» было далеко не единственным фактором, подтолкнувшим ЕС к утверждению себя в качестве самостоятельного игрока, постепенно выходящего из тени американского гиганта. Со времени прихода к власти Рональда Рейгана, который положил конец американскому либеральному проекту так же решительно, как Маргарет Тэтчер уничтожила политический консенсус в Великобритании, европейская и американская модели развития всё больше удалялись друг от друга. Основополагающая причина – подъём американского консерватизма, его превращение в доминирующее политическое течение, которое за последние два десятилетия коренным образом изменило ход политического дискурса в Новом Свете. Верно то, что и в Европе, и в Америке общими ценностями являются верховенство закона, рыночная экономика, идеи демократии и прав человека. Но в последние 20 лет европейцы всё отчётливее осознавали, что некая единообразная европейско-американская мегацивилизация – миф, а подчинение Европы интересам Америки – явление временное и уходящее. Почти полное истребление американским консерватизмом своего либерального конкурента на территории США только оттенило этот факт. К концу XX века по результатам развития европейской и американской моделей капитализма оказалось, что принципиальных различий у них не меньше, чем сходств. Современное европейское мировоззрение основано на философских и социологических традициях Хабермаса, Дюркгейма, Тоуни, Роулса, Кейнса, и имеет мало общего с индивидуалистическими традициями американского консерватизма Нозика, Штраусса, Крис-толла, Мойнихэна, Фридмана и др. Американская и европейская модели развития отличны и неслияемы. Осознание этого лежит в основе стремления Европы, ещё плохо артикулированного и завуалированного, о котором говорят исподволь и пока только не официально, поставить себя наравне с США, а в будущем бросить им вызов там, где интересы сторон существенно расходятся. Правда и то, что Европа не однородна, вмещает в себя пёструю палитру культур, традиций и обычаев. В рамках общеевропейской модели развития действуют рейнская, скандинавская, южно-европейская, французская, наконец, британская модели. Однако их отличия не мешают им быть ближе друг к другу, чем к модели развития, навязываемой миру американским консерватизмом. Нигде в Европе концепция частной собственности не до-ведена до такого абсурда, как в США. Нигде в Европе политическая борьба не зависит от денег так, как в США. Нигде в Европе государство не считается служанкой частного интереса. Нигде в Европе, включая даже Британию, профсоюзы не слабы так, как в США. Нигде в Европе бедность не считается виной самих бедных. Нигде в Европе негативные показатели бедности и социального неравенства не достигли таких масштабов, как в США. Рост антиамериканских настроений в Европе – непреложный факт. Однако этот антиамериканизм не огульный и слепой. Это реакция Европы на претензию США на роль мирового гегемона, устраивающего мировой порядок по своему усмотрению, на попытку окончательно превратить глобализацию в американизацию. В этих обстоятельствах Британия, в первую очередь её интеллектуальная и значительная часть деловой элиты, как никогда чувствует шаткость положения страны, одной ногой стоящей в США, а другой – в Европе. Наибольшее сопротивление европеизации Британии оказывается правыми кругами политического класса. Но приближается время, 13 когда стране придётся сделать выбор. Балансировать на внутрицивилизационном надломе можно, но когда он грозит превратиться в разлом, необходимо определяться. И, похоже, Британия дрейфует в сторону Европы. Ссылка на «особые отношения» в лучшем случае оставляет большинство британцев равнодушными, в худшем – вызывает раздражение или ухмылку. Что касается экономических и социальных результатов реформ тэтчеризма, скроенных по лекалу американского консерватизма, то они крайне противоречивы. Появляется всё больше авторитетных научных исследований, показывающих, что за последние 20 лет Британия не только не смогла сократить дистанцию по ряду ключевых показателей с американским патроном, но по-прежнему проигрывает своим европейским соседям. Оказывается, что страна в попытке отстраниться от Европы и объявить себя проводником ценностей американского консерватизма, в первую очередь в сфере корпоративного права, права собственности, социальной справедливости и рынка труда, не только лишила себя преимуществ европейской модели, но и перенесла на свою почву ряд худших черт американской консервативной модели. У Европы и США разное видение мира, разные концепции его устроения, разный подход к управлению обществом и экономикой. В США в силе изоляционизм и желание вмешиваться в международные дела ровно настолько, насколько это выгодно самим Соединённым Штатам. Европа выступает за новый план Маршалла для Третьего мира, США – против; Европа – за развитие наследия Рио, США – против; Европа – за дипломатическое решение проблемы Ирака, США – против; Европа – за справедливое урегулирование ближневосточного конфликта, США – против; Европа – за Международный суд по военным преступлениям, США – против и т.д. Если концепция развития ЕС зиждется на признании отдельными государствами необходимости поступиться суверенитетом ради общего блага, то на усиление неприступности своего суверенитета направлены все усилия США. Наконец, единая европейская валюта рано или поздно превратится в главного соперника американского доллара. Переход Великобритании под давлением внешних и внутренних факторов на позиции неолиберальной модели, чуждой послевоенной Европе, демонтирование значительной части конструкции социального партнерства, имели под собой, на первый взгляд, веские основания. Страны еврозоны отставали от США по ряду важных экономических показателей. В 1980–90-е годы Соединенные Штаты успешнее, чем ЕС, решали проблемы создания новых рабочих мест, повышения производительности труда, привлечения иностранных инвестиций, разработки и внедрения в массовое производство последних научно-технических достижений. С точки зрения количественной оценки успехов США, Европа по средневзвешенным показателям проигрывала. Соответственно росло искушение последовать неолиберальным предписаниям Чикагской школы и отказаться от европейской модели социального рынка. В кругах сторонников «вашингтонского консенсуса» за последней стала закрепляться репутация негибкой, склеротичной, зарегулированной. Но британцы поспешили или, по крайней мере, зашли слишком далеко в подражании заокеанскому соседу. Если апологеты «социального рынка» абсолютизировали ценности социальной справедливости, как они понимаются европейскими социал- и христианскими демократами, то апологеты «свободного рынка» злоупотребили ценностями экономической свободы. Истина, как полагается, находится по середине, следовательно, отсутствовала и необходимость, помимо учёта достижений конкурирующей модели, бросаться из одной стороны в другую. Несмотря на все трудности, испытываемые Европейским Союзом в процессе пере- 14 стройки своего пространства, к 2000 году его позиции, по сравнению с США, были отнюдь не проигрышными. Если пальма первенства по ВВП на душу населения принадлежала США, то более точные перерасчеты на каждого занятого в производстве и на каждый час работы сводили это преимущество до минимума. На первое место ЕС вышел в вопросе контроля над инфляцией. Показатели экономического равенства (коэффициент Джини), грамотности, бедности, численности заключённых, продолжительности рабочего дня, характеризующие качество жизни, были в пользу Европы. Безработица – ахиллесова пята последней. Но и здесь в разгаре спор, что лучше – решать проблему занятости за счет лишения людей социальных пособий и навязывания низкооплачиваемой и нестабильной временной работы или работы на полставки, или же путем создания рынка долговременной занятости, пусть и с бóльшими затратами. В своих реформах Великобритания, в стремлении подражать США, руководствовалась желанием повысить производительность труда, пренебрегая человеческим капиталом, а ее континентальные соседи – соображениями социальной стабильности за счёт экономической эффективности. В каждом случае определённые результаты достигнуты были. Однако без обоюдного учёта как положительного, так и отрицательного опыта, обе модели развития будут и дальше страдать от недостатков. Выдвинутые руководством Лейбористской партии во главе с Тони Блэром идеи «третьего пути» – сочетание принципов справедливости и экономической эффективности – являются одной из попыток решить эту задачу. Встречное движение сторон, наметившееся в последние годы, позволяет надеяться, что Британия, «блудный сын» Европы, продолжит утверждать себя в качестве европейской державы, положительный опыт которой придаст экономике Европы динамизм, сама же Англия вернётся в лоно модернизированного социального рынка. Е.А.Суслопарова* «Британское национальное мышление в контексте интеграционных процессов» Когда мы говорим о современных интеграционных процессах и тех трудностях, с которыми сталкивается сегодняшняя европейская интеграция, неизбежно встают проблемы национального мышления, национальных интересов, национальных приоритетов. Интеграционный процесс сложен. С одной стороны, налицо очевидные успехи и достижения. Если учесть, что все начиналось со скромного сообщества шести государств, объединившихся после войны для восстановления разрушенного хозяйства, и сравнить с тем, что мы имеем сегодня, – контраст поразительный. У интеграционного процесса за плечами богатое прошлое, на эту тему написано большое количество научной литературы. С другой стороны, граждане Евросоюза по-прежнему с большим трудом и некоторым замешательством идентифицируют себя с этим сложным многоликим образованием. Интернационализация хозяйственных связей имеет глубокую экономическую историю. Однако, если бесстрастно вглядеться в многовековое европейское прошлое, то станет очевидно, насколько послевоенный интеграционный процесс на этом фоне молодое явление. Национальное мышление у европейцев складывалось веками. У ныне живущего поколения оно, несмотря на стремительно меняющуюся жизнь, заложено в подсознании, на уровне менталитета, традиций, многовековой культуры. Возникает вопрос, могут ли закосневшие в национальном мышлении страны по* Суслопарова Елена Алексеевна, к.и.н., Исторический факультет, МГУ им. М.В.Ломоносова. 15 строить эффективную, процветающую Единую Европу? Как скоро смогут европейцы, и смогут ли вообще когда-либо, научиться мыслить категориями Единой Европы? Можно говорить о европейской идентичности, о том, что европейские страны веками связывала определенная культурная общность, торговое, экономическое партнёрство, рассуждать на тему неразрывности исторических судеб европейских государств, единства христианских народов, европейской цивилизации в целом. В то же время каждая страна веками привыкла мыслить категориями национальными, руководствоваться, прежде всего, национальными побуждениями, национальными интересами. Это характерно для всех европейских стран. Великобритания на этом фоне выделялась всегда. Британское национальное мышление весьма специфично. При обращении к этой теме в памяти всплывают устоявшиеся стереотипы: «островной менталитет», специфические черты характера, на которые обращали внимание иностранные путешественники, посещавшие Англию в прошлые века. Эти оценки очень субъективны. Понятие «национальный характер» всегда несёт в себе оттенок некоего шаблона, грубого обобщения, которое в ряде случаев может и не вполне соответствовать действительности. Тем не менее, можно напомнить старую шутку из заголовка в газете «Таймс» – «Из -за тумана невозможно пересечь Ла-Манш. Континент изолирован». В определённой мере британцы на протяжении веков привыкли считать себя островитянами и в психологическом плане. Это лишь одна сторона проблемы, когда мы говорим о британском национальном мышлении в контексте интеграционных, объединительных процессов. Другая сторона связана с вопросами гораздо более осязаемыми. Говоря об Англии в Европе, нужно учитывать, что веками эта страна, будучи частью Европы, держалась несколько в стороне, избегала длительных международных союзов. Это не могло не оставить след в британском национальном менталитете. Достаточно вспомнить политику «блестящей изоляции», которой Англия была привержена на протяжении значительной части XIX века, вплоть до заключения союзного договора с Японией в 1902 г. и образования англо-французской Антанты в 1904 г. Следует отметить ещё один момент. Англия, находясь на острове, привыкла мыслить мировыми глобальными категориями уже тогда, когда это не было столь характерно для других европейских стран. Колониальное прошлое, огромная империя не могли не наложить отпечатка на британское национальное мышление. Необозримую империю, «над которой никогда не заходит солнце», не вычеркнуть из британского прошлого. Она являлась источником силы, богатства, могущества, гордости населения страны. Менталитет мощнейшей метрополии впитался в плоть и кровь британца. Представляется, что имперский дух вообще является понятием очень живучим. И мы сейчас имеем возможность это наблюдать на российском примере. Великобритания уже перевернула данную страницу истории. Но то, что эта страна, в силу имперского прошлого, привыкла мыслить мировыми, глобальными категориями, принципиально важно. Следующая особенность состоит в том, что на протяжении долгой истории в союзах, объединениях Англия была склонна претендовать на роль «первой скрипки». И это тоже впиталось в самое сердце британского национального мышления. Если уж Англия присоединяется к чему-либо, становится частью какого-либо союза, то, как правило, она рассчитывает занять там, как минимум, одно из лидирующих положений. Наконец, нельзя упускать из виду, что Англия традиционно всегда претендовала на первенство в Европе, на статус первой европейской страны. Отсюда вытекает извечное соперничество с Францией в борьбе за лидерство. 16 Представляется, что все эти особенности национального мышления, характерные для Великобритании, закладывавшиеся на протяжении её долгой истории, не могли не оказать в той или иной мере влияние на специфику европейских интеграционных процессов и ту роль, которую Великобритании довелось в них сыграть. Отношения Великобритании с Европейским экономическим сообществом складывались непросто, а порой драматично. Именно соперничество с «извечным» европейским конкурентом Францией, не намеренной уступать лидерство в создававшейся интеграционной структуре, нежелание ослабить свои связи со странами, входившими некогда в состав колониальной империи, а также претензии на особые отношения с могучим заокеанским партнёром США, повлекли за собой то, что Англия изначально осталась за воротами Общего рынка. Национальное мышление, формировавшееся веками, подсказывало Англии, что если она и должна войти в какую-либо интеграционную группировку, то, несомненно, в роли фаворита. В итоге возникла Европейская ассоциация свободной торговли (ЕАСТ) – попытка создать интеграционную структуру «на английских условиях». Как показала практика, структура оказалась достаточно рыхлой и, в конечном счёте, не справилась с функцией противовеса. История о том, как Великобритания «стучалась» в Общий рынок, как президент де Голль, вдохновлённый идеей французского национального величия, её туда не пускал, выглядит особенно драматичной в контексте извечного англо-французского соперничества. Таким образом, рассматривая такой процесс как европейская интеграция, столь «молодой» по историческим меркам, мы неизбежно находим аналогии с тем, что уже имело место в давней английской истории. После вступления в Европейское экономическое сообщество Англия по-прежнему продолжала нащупывать свой специфический путь, свою особую роль в этом союзе. Если обратиться к современной ситуации, то возникает ощущение, что Великобритания опять проявляет специфику своего национального мышления. В то время как в течение 90-х гг. многие европейские страны предпринимали серьёзнейшие усилия с тем, чтобы соответствовать жёстким экономическим параметрам, необходимым для вхождения в зону евро, Англия по собственной воле не пожелала присоединиться к этой валюте. Списывать это на «островной менталитет», означало бы принципиальным образом упростить картину. Но в контексте всего вышесказанного, особая позиция Англии выглядит не столь парадоксальной. В Великобритании сейчас складывается драматичная ситуация относительно перспектив вхождения в зону евро. Введение евро сначала в безналичный, а с 2002 г. в полномасштабный оборот, поставило перед страной серьёзную проблему в плане перспектив своего дальнейшего участия в интеграционном процессе. Как известно, Лейбористская партия, в случае победы на всеобщих выборах 2001 г., намерена была провести общенациональный референдум по вопросу о евро. Введение единой валюты является мощнейшим стимулом к дальнейшему углублению европейской интеграции. Было определено пять «экономических тестов» – условий, необходимых для безболезненного присоединения Великобритании к еврозоне. Референдум планировался на лето 2003 г. Однако, на сегодняшний день мы видим, что единства по этому вопросу нет, британское общество расколото. Проблема присоединения к евро ещё больше обострила и без того непростые взаимоотношения Лейбористской партии с профсоюзами. Характерно, что и в самих тредюнионах нет единства по этому вопросу. Премьер-министра традиционно поддерживал проевропейски настроенный Джон Монкс – генеральный секретарь Британского Конгрес- 17 са тред-юнионов (БКТ). Впрочем, многие видные профсоюзные фигуры, в особенности на левом фланге, стоят сейчас на позициях евроскептицизма. Тред-юнионы обеспокоены тем, что вхождение в зону евро может косвенно привести к сокращению государственных расходов, а также чревато увеличением цен в рамках еврозоны. Всё это широко обсуждается на страницах прессы. В связи со всем этим раздаются настойчивые призывы отложить референдум по евро на следующий правительственный срок. Учитывая, что за последнее время к руководству ряда крупных британских профсоюзов (например, железнодорожников) пришли представители левого крыла, нет твёрдых гарантий, что конфликта в той или иной степени удастся избежать. Как известно, ряд профсоюзов уже пытался в своё время препятствовать вступлению Англии в «Общий рынок». Между профсоюзами и Лейбористской партией существуют серьёзные расхождения и в отношении приватизационных планов и возможных военных действий в Ираке. Таким образом, когда мы говорим о тех сложностях, с которыми сталкивается Великобритания в сфере интеграции, нужно учитывать не менее важные экономические и политические факторы. Тем не менее, нельзя закрывать глаза на проблему соотношения национального мышления и интеграционных, объединительных процессов. В заключительной части хотелось бы затронуть эту проблему несколько шире, применительно не только к Великобритании. Интеграция – это сложный путь, требующий наднациональной мудрости. Готова ли к этому Европа и какие в этом плане обозначены перспективы? Европейцы сегодня считают себя в первую очередь гражданами национальных государств, которые входят в Евросоюз, а уж затем ассоциируют себя с союзом. Представляется, что не только англичане, но и европейцы в целом до сих пор находятся в плену национального мышления. Есть понятие любовь к своей стране, к родине. Есть ли нечто подобное в душе сегодняшнего европейца по отношению к Евросоюзу, и может ли Евросоюз рассчитывать на это? Пока что страны готовы двигаться в русле объединительного процесса из соображений прагматизма. В случае возникновения проблем, национальные интересы, как правило, выходят на первый план. Например, европарламент явно воспринимается в умах рядовых граждан как институт второстепенного порядка в сравнении с парламентом каждого национального государства. Можно задаться вопросом, испытывают ли сегодня европейцы эмоции в связи с успехом или неуспехом в деятельности интеграционных органов, подобно тому, как воспринимаются поражения и промахи своего государства? Европейцы пока ещё не мыслят категориями Единой Европы. Речь не идёт о политической или экономической элите. Национальное мышление не ограничивается мышлением элиты. Рядовые граждане по-прежнему достаточно равнодушно относятся к вопросам деятельности Евросоюза. Проблема соотношения национального мышления и интеграционных процессов пока что не решена в рамках 15 государств, которые входят в ЕС. Сейчас в эту организацию выстроилась очередь из разнородных стран не только в экономическом отношении, но и в плане культуры, менталитета, национального мышления. В Евросоюз «стучатся» государства бывшего социалистического лагеря, Кипр, Турция, Мальта. Складывается впечатление, что Евросоюз, как и НАТО, превращается в некий спасательный плот. Остаться за его бортом равносильно для европейского государства признанию собственной несостоятельности. На протяжении десятилетий интеграционный процесс развивался в рамках биполярной системы международных отношений. Сегодня ситуация принципиально иная. Совершенно очевидно, что Евросоюз ожидает существенное расширение. Если раньше, как правило, процессы географического расширения и углубления интеграции чередовались, 18 то теперь процессу предстоит одновременно развиваться сразу в двух направлениях. С одной стороны, налицо благие намерения, заманчивые мечты. Европа, по которой в своё время прошла «роковая черта», линия разграничения сфер влияния двух полюсов, может стать единой. С другой стороны, возникает и ряд вопросов. Есть более перспективные и менее перспективные страны. Не столкнёмся ли мы со временем с проблемой, когда в рамках Единой Европы возникнут государства «первого класса» и «второго класса»? Новые страны имеют за плечами богатую историю, являются носителями своего национального мышления. Они прошли через эпоху авторитаризма, многолетнюю вынужденную изоляцию, обусловленную «железным занавесом». Из их национального мышления пока ещё нельзя вычеркнуть недавнее социалистическое прошлое со всеми его атрибутами. Сейчас они начинают обретать свою национальную идентичность. Если Великобритания привыкла входить в международные объединения в роли фаворита, то эти государства практически всегда традиционно были «младшими партнёрами». Не удивительно, что в этих странах сегодня дают о себе знать опасения оказаться в новой зависимости теперь уже от евробюрократии. Всё познается в сравнении. В этом контексте, на фоне трудностей, которые переживают другие европейские страны при адаптации своего национального мышления к интеграционным процессам, проблемы Великобритании, может быть, не столь велики. М.А.Липкин* «Европа в национальном сознании британцев и россиян» Тема «Европа в национальном сознании британцев и россиян» представляется весьма непростой. Однако, как справедливо отмечал Ричард Кроссман, «одним из лучших способов описать что-либо является сравнение предмета исследования с … чем-то отличным, но отличающимся в том же плане». Подобно тому, как характер человека закаляется с помощью его личного опыта, каждая нация является продуктом своей истории. Богатые и славные национальные истории характерны для Британии и России – этих двух полюсов Европы, в силу своей уникальности и пограничности претендующих на лидирующую роль в глобальном масштабе и болезненно переносящих адаптацию к новому мировому порядку. При этом интерпретация национальной истории становится одним из краеугольных камней национального сознания. Следует оговориться, что национальная история существенно отличается от строго научной. Для национальной истории характерна мифологизация одних персонажей и периодов и замалчивание других. Применительно к Европе и европейской интеграции можно усмотреть определённые параллели в дискуссиях о степени принадлежности к европейской цивилизации той или иной страны. Узловые и наиболее спорные моменты национальной истории Британии в отношении континента концентрируются вокруг оценок норманнского завоевания, Английской революции и Реформации, а также политики Англии в отношении начальных этапов европейской интеграции. Господствовавшая до недавнего времени вигская интерпретация истории делала акцент не только на уникальности развития Англии (богоизбранная страна), но и на то, что английская/британская политическая система превосходила любые Липкин Михаил Аркадьевич, к.и.н., Институт всеобщей истории РАН, секретарь Ассоциации британских исследований. * 19 другие (главным образом континентальную) политические системы. Священные свободы англосаксов были ликвидированы с норманнским завоеванием. Ниспровержение «норманнского ига» началось с обретением Великой хартии вольностей в 1215 г., а восстановление традиционных свобод приписывается «Славной революции» 1688 г.1 Причём борьба за суверенитет парламента виделась не только как внутреннее дело короны и парламента, но и как внешняя борьба за сохранение обособленности от континента. По утверждению специалиста по английской политической риторике Генрика Ларсена, континент ассоциировался сперва с абсолютистской монархией Франции и догматической католической церковью, а с конца XVIII в. – с республиканской доктриной народного суверенитета, которой противостоял парламентский абсолютизм2. Именно такой версии придерживаются евроскептики, доказывая непохожесть исторического опыта острова и континента, а, следовательно, вред и предопределенность неудачи европейской интеграции применительно к национальным интересам страны. Евроэнтузиасты, напротив, акцентируют внимание на вкладе кельтов, германцев, скандинавов и французов в культуру и историю населения островов. Они всячески борются с мифом о том, что со времён норманнского завоевания Англия развивалась самодостаточно и изолированно от континента. Многие современные историки показывают реформацию как катастрофу, которая привела к духовной самоизоляции от континентальной Европы. Тщательному критическому разбору подвергается история взаимоотношений с континентом в современной историографии Британии после Второй мировой войны. Историки подвергают суровой критике задержку со вступлением Англии в ЕЭС на начальных этапах европейской интеграции. В России давняя полемика между славянофилами и западниками, а ныне – евразийцами и теми европеистами, которые выступают за участие страны в процессах европейской интеграции, особенно явственно проявляется в оценках татаро-монгольского ига, реформ Петра I и применительно к современной истории, включая оценку деятельности Горбачёва и Шеварднадзе, Ельцина и Козырева. Для евразийцев во главе с лидером партии «Евразия» Александром Дугиным характерна положительная и даже хвалебная оценка роли монгольского ига, которую они рассматривают как третью мировую империю, чьё влияние на русскую культуру и историю сопоставимо с Римской и Византийской империями. «Роль Рима и Византии – объединительницы культур Запада и Востока, культуры земледельческой морской и культуры кочевнической степной – эта роль в начале XIII века, после падения империи Византийской, перешла на империю монголов». Для европеистов монгольское иго – несомненное зло, поло-жившее конец европейскому государству Киево-Новгородской Руси. «После величайшей национальной трагедии, которую пережила наша страна в XIII веке, становится фактом то обстоятельство, что доселе многочисленные европейские элементы русской жизни оказались слишком слабыми, хрупкими, чтобы без ущерба перенести жесточайшее ордынское иго»3. Та же полярность мнений и мифологизация или демонологизация исторических персонажей характерны применительно к реформам Петра I и перестройке Горбачёва и дальнейшим реформам Ельцина. Если говорить о том, что лежало в основе восприятия европейской интеграции британцами и россиянами во второй половине XX века, следует сказать, какие ассоциации вызывало само понятие «Европа» в умах тех и других. Один талантливый российский 1 Larsen Henrick. Foreign policy and discourse analysis. Lnd.;N.Y.,1997,pp.37-40. Ibid. 3 Щукин В. Историческая драма русского европеизма. Вестник Европы, 2002, № 4. 2 20 студент получил в прошлом году премию от ЕС за лучшую статью об отношении россиян к европейской интеграции, которую он озаглавил «Россия и Европа – границы в головах». Именно «границы в головах» характерны для восприятия Европы как в Британии, так и в России. Сам термин «Европа» для британцев на уровне национальной истории традиционно вызывал ассоциации с континентальной Европой – местом войн, революций и постоянной нестабильности. Не случайно первой реакций Гарольда Макмиллана на нежелание Франции пустить Англию в ЕЭС стало обращение к образам континентальной блокады времен войны с Наполеоном. До сегодняшнего дня термин «Европа» часто употребляется в Англии как синоним «Общего рынка». Именно в таком значении он фигурировал с начала 50-х годов в прессе, официальных документах и на парламентских дебатах. В 1966 г. государственный секретарь иностранных дел Джордж Браун издал специальную директиву, запрещавшую употреблять термин «Европа» в столь узком смысле на основании того, что Британия была и есть европейская держава. «С формальной точки зрения он был прав, – писала Нора Белофф, – но политически, и он знал это лучше, чем кто-либо, мы, конечно, Европой не были»1. Примечательно, что некоторые современные российские геополитики представляют Европу как синоним латинской Европы, а Россию – как «остров в сердцевине суши», отделенный на западе от романо-германской Европы поясом народов и территорий, примыкающих к этой коренной Европе, но не входящих в нее. «Этот промежуток между первым очагом модернизации и русской платформой я называю "территориями-проливами"», – пишет в работе «Остров Россия. Циклы похищения Европы» В.Цымбурский на сайте под амбициозным названием «Хрестоматия нового российского самосознания». Влияние географического положения на историю взаимоотношений Британии с Европой давно стало «притчей во языцех». Им объясняют особый островной менталитет англичан и его внешнеполитические проявления – постоянная обособленность от континента была императивом к поиску ресурсов за морями, к превращению страны в заморскую империю и владычицу морей. Этим же объясняются претензии Соединенного Королевства на то, чтобы служить мостом между Европой и Америкой. Для сравнения стоит напомнить, что Россия, находящаяся на водоразделе между Европой и Азией, континентальная империя, в отличие от Британии, тоже всегда претендовала на то, чтобы использовать выгоды своей географии и истории и играть роль связующего звена между Европой и Азией. Моё внимание привлекла статья в газете «Сандэй Таймс», где в статье «Поддастся ли Британия чарам Европы?» комментатор задаётся вопросом, могут ли жители этой страны изменить к лучшему своё отношение к Европе после десятилетий, в течение которых как тори, так и лейбористы подталкивали их к американской модели энергичного общества «пришёл-увидел-победил» как идеала, к которому следует стремиться? «Людей подталкивали к обожанию Америки и подозрительному отношению к континенту. В 1960-70-х годах обозреватели возмущались пустыми американскими программами на британском телевидении. Затем эти программы стали популярными... Киноманы более чем когда-либо зациклены на Голливуде. Американская одежда, будь то спортивная фирма «Найк», бейсболки «Нью-Йорк Янки» или джинсы «Левис» покорили Британию так, как итальянский «Бенеттон» не мог и мечтать... Более того, стало модным думать по-американски. А ведь когда-то всемогущий дух американской культуры сталкивался с большим недоверием в консервативной Beloff Nora. Transit of Britain. A report on Britain's changing role in the post-war world. L., 1973, p. 73; см. более детальное исследование Ludlow, N. Piers. Us or them? The Meaning of Europe in British Political Discourse. 1 21 Британии. Мы могли говорить на одном языке, но это воспринималось как случайность истории. И, конечно, было что-то от немецкого в американской рабочей этике. Затем, когда Маргарет Тэтчер стала пропагандировать предпринимательскую культуру в 80-х годах, наступили перемены. Постепенно Британия отучилась находиться в зависимости от государства всеобщего благосостояния... Здоровое чувство наживы стало рассматриваться как явление положительное. Поворачиваем ли мы сейчас назад? В рамках ежегодного исследования общественного мнения в Соединённом Королевстве был проведен опрос жителей островов на предмет того, что лучше служит национальным интересам Британии: более тесные связи с Америкой или с Европой? Между серединой 80-х и серединой 90-х годов был отмечен существенный спад с 53 до 46% среди сторонников тесных связей с Европой. В то же время, соответственно возрос процент тех, кто ратовал за укрепление связей с Америкой, хотя большинство по-прежнему отдавало предпочтение одинаковому отношению к Европе и Америке». При всей спорности этих суждений, сегодня, согласно данным службы исследования британского общественного мнения (British Social Attitudes), сохраняется взгляд на Европу как «мы и они». Лишь немногие в Британии осознают себя европейцами. Согласно наиболее фундаментальным исследованиям, британцы постоянно колеблются между Америкой и Европой1. Для советского периода российской истории было характерно восприятие образа Европы и европейской интеграции как части враждебного Запада во главе с США. В рамках «холодной войны» ЕЭС не имело самостоятельного имиджа и было частью более широкого понятия «Запад», ассоциировавшегося в первую очередь с НАТО и с противостоянием по линии Восток-Запад. Примечательно, что у россиян до сих пор отмечается чувство скрытой опасности со стороны Запада. Эволюции отношения к европейской интеграции в СССР и России был посвящён доклад Ю.А.Борко на конференции «40 лет Римским договорам: Европейская интеграция и Россия»2. Хотелось бы добавить к тому, что было сказано. Новые архивные документы раскрывают ряд любопытных эпизодов, иллюстрирующих попытки СССР противодействовать интеграции европейских государств. Так, в начале 50-х годов, в связи с обсуждением плана о создании Европейского оборонительного союза (ЕОС), советские партийные работники требовали от итальянских коммунистов усилить националистические мотивы в агитации против ратификации договора о ЕОС. В ответ часть итальянской прессы клеймила СССР как азиатскую и неевропейскую державу, отказывая ему в праве выдвигать общеевропейские проекты. Так было, например, в 1953 г. в ответ на предложение СССР к западным державам подписать общеевропейский договор об обеспечении коллективной безопасности. Попытки противодействовать европейской интеграции можно усмотреть в заигрываниях СССР с ЕАСТ. Новые архивные документы показывают, что позиция Советского Союза в отношении создания ЕАСТ была не столь односторонней, как могло показаться. Осуждая, с одной стороны, создание автаркических торговых блоков, СССР вместе с тем проявил интерес к «налаживанию сотрудничества в Европе на общеевропейской основе»3. В связи с этим интересна ранее неизвестная памятная записка МИД СССР от 28 января 1960 г. В ней говорится: «Советское Правительство полагает, что вступление Великобритании в упомянутую ассоциацию [ЕАСТ] не ухудшит условий для советско1 Sunday Times, Jan. 13, 2002. Борко Ю.А. Эволюция взглядов на европейскую интеграцию в СССР и России: политический и научный подходы. http://www.edc.spb.ru/activities/conferences/40years/borko.html 3 АВП РФ, ф. 69, оп. 52, п.196, д.42, л.11. 2 22 английской торговли, которая, как известно, осуществляется на условиях взаимной выгоды и в развитии которой Великобритания заинтересована не менее чем Советский Союз. Советское Правительство также полагает и хотело бы иметь подтверждение от Правительства Великобритании, что, в соответствии с постановлениями Временного торгового соглашения между СССР и Великобританией от 16 февраля 1934 г. о взаимном предоставлении Сторонами режима наибольшего благоприятствования в области торговли, на Советский Союз будут распространяться все льготы и преимущества, которые Великобритания предоставит странам-участницам ассоциации»1. И это на фоне резко отрицательного отношения Москвы к западноевропейской интеграции на базе «Общего рынка»!2 В 70-х годах, когда ЕЭС уже стала свершившимся фактом и разрядка набирала обороты, возобновились дипломатические заигрывания и зондаж на предмет некоего сотрудничества между ЕЭС и СЭВ. Однако похолодание отношений с Западом к концу 70-х годов положило конец этим идеям. И только с началом перестройки стал реализовываться курс на сближение с ЕЭС. Тогда же, с окончанием «холодной войны», начал формироваться более дифференцированный подход к Западу, Европе и ЕС на уровне массовых представлений. Летом 2002 г. Институтом комплексных социальных иссле-ований совместно с фондом Фридриха Эберта было проведено подробное исследование отношения россиян к Германии и Европе в целом3. Оно показало, что при попытке самоопределения по шкале Запад-Восток россияне склонны рассматривать свою культуру как европейскую. При этом отмечается существенное различие в оценках понятий «Европа» (30-40% оценивают позитивно) и «Запад», не говоря уже об «Америке», симпатии к которым падают. Аналогичный перепад показателей разделяет понятия «Европа» и «Европейский Союз». Летом 2002 г. положительные ассоциации с Европой выразили 79% опрошенных, с ЕС – лишь 59%. Очевидно, Европа как культурно-историческое образование ближе и понятнее россиянам, чем Европа-ЕС, выступающая в виде институционального субъекта международной политики4. Здесь небезынтересно привести данные другого социологического опроса, проведенного в 2000 г. в Перми. Интересны выводы о том, что среди качеств, присущих европейцам (англичанам и немцам), респонденты в обоих случаях отметили «культурность» и «воспитанность», тогда как по отношению к иным (проживающим в России) национальным группам эти качества не употреблялись вовсе. Главными же составляющими образа русского была доброта, отзывчивость, открытость и лень. Согласно полученным данным, образ европейца в сознании россиян отличается большей долей деловых, рациональных качеств, нежели у самих русских. Данные социо-культурных исследований показывают, что ЕС не идентифицируется в массовом сознании как реально существующее политическое образование. Для россиян куда реальнее НАТО как военная организация, чем ЕС как экономический, политический и культурный союз. В российском сознании суверенность государства – один из высших приоритетов, что отчетливо проявилось в вопросе о Калининградской области. Российское общество заняло однозначную позицию защиты национального суверенитета5. Это говорит об очевидной близости к британской позиции по вопросам европейской интеграУказ. Соч., лл.11-12. См. Чубарьян А.О. Советское руководство и некоторые вопросы европейской интеграции в начале 50-х годов.//История европейской интеграции, 1945-1994. М., 1995, стр. 108-116; Черкасова Е.Г. Римский договор и европейская интеграция: советские интерпретации.//Указ. Соч., стр. 160-169. 3 Европа и Германия глазами россиян. М., 2002. http://www.fesmos.ru/Rus_part1.html 4 Указ. Соч. 5 Сумленный С. Россия и Европа – граница в головах.//Европа, июнь 2001. 1 2 23 ции, традиционно противящейся усилению федералистских тенденций в развитии ЕС. Сходство можно усмотреть и в том, что как для России, так и для Британии, ЕС стал основным торговым партнёром, с которым нужно вести диалог и согласовывать свои действия. Анализ восприятия Европы в России и Британии представляет собой богатую почву для проведения параллелей. Расклад сил в отношении европейской интеграции в современной России напоминает Великобританию на рубеже 1950-60-х годов – есть великодержавники и евразийцы и есть прагматики-либералы, они же евроэнтузиасты. Хотя для россиян и характерен более дифференцированный подход к Европе, нежели для британцев, являющихся членами Евросоюза, в силу совпадения многих «границ в умах» британский опыт как никогда актуален для моделирования взаимоотношений России и ЕС. Л.О.Бабынина* «Великобритания – удобный партнёр?» Среди тех, кто занимается проблемами Европейского Союза, и в нём самом, существует ряд устойчивых стереотипов, например, что Великобритания является евроскептиком и тормозом европейской интеграции. «Неудобный партнёр» – так называется книга известного британского учёного Стефана Джорджа. Действительно ли Британия неудобный партнер и в чём проявляется это неудобство? С самого начала интеграционных процессов в Европе Британия не желала ни на йоту поступаться своим суверенитетом в пользу какого-либо наднационального органа управления. В то же время она всегда была заинтересована в экономической интеграции. Для Великобритании архиважен вопрос – на каких принципах осуществляется процесс интеграции. На протяжении всей истории европейской интеграции основной спор шёл между федералистами и антифедералистами. Британия последовательно поддерживает вторую точку зрения. Основная идея плана Шумана – объединение западногерманской и французской металлургии и угольной промышленности – встретила одобрение со стороны правительства Великобритании, однако присоединяться к этому плану оно не стало. Одна из причин – являясь экономическим проектом по форме, «план Шумана» был федералистским по сути. Была выбрана достаточно узкая, но жизненно важная область экономики, где существовала возможность поступиться национальным суверенитетом. В «плане Шумана» и договоре об образовании ЕОУС только треть статей посвящена практическим аспектам управления объединённых сталелитейной и угольной отраслей. Остальные, также как и преамбула, содержали изложение политических целей ЕОУС и подробное описание конституционного устройства объединения. Не удивительно, что Великобритания отказалась присоединиться к договору, мотивируя это невозможностью передать контроль над сталелитейной промышленностью и шахтами наднациональным органам. Однако уже в 1954 г. Англия стала ассоциированным членом объединения. Таким образом, подтверждалась необходимость сотрудничества, но отвергалась предложенная форма. В Римском договоре подчёркивались сугубо экономические цели, намёки на политическую интеграцию отсутствовали. Этот проект оказался весьма удачным, особенно в области торговли и создания таможенного союза. Одной из причин подачи заявки на * Бабынина Людмила Олеговна, аспирантка Института Европы РАН. 24 вступление Великобритании в ЕЭС в начале 60-х годов было сочетание успешного экономического развития ЕЭС и формальный уход от обсуждения вопросов политической интеграции. Отказавшись присоединиться к «шестёрке» с самого начала, Британия потеряла возможность участвовать в установлении правил деятельности ЕЭС. Позже Англия была вынуждена принять условия игры, которые её во многом не устраивали, и бороться за их изменения. Отсюда и «неудобство» английского партнёра. В 80-ые годы в ФРГ сторонники интеграции считали, что Тэтчер действует в интеграционной сфере по принципу «только через мой труп». 1 Это не совсем так. Действительно, она решительным образом противилась любым мерам по созданию общей валютно-финансовой системы, принятию «социальной хартии» и усилению роли политических институтов ЕС. Однако как реальный и разумный политик она не могла не видеть плюсы от участия в ЕЭС и была готова идти достаточно далеко по пути либерализации экономических отношений и снятия барьеров, препятствующих функционированию единого экономического пространства. Более того, именно при Тэтчер положение Британии в ЕЭС укрепляется. Из политического аутсайдера страна переходит на позиции политического и экономического лидера. Повышению авторитета Великобритании способствовало улучшение экономической ситуации внутри страны. Кроме того, Британия в 80-е годы имела премьер-министра, с которым нельзя было не считаться. Появляются новые сферы сотрудничества, в которых Соединённое Королевство было заинтересовано и, соответственно, являлось одним из локомотивов их развития. Это развитие сотрудничества в технологической сфере и на региональном уровне, установление принципа субсидиарности. Не без активных действий со стороны Великобритании в 1984 г. была запущена Европейская стратегическая программа исследований и развития в области информационных технологий. Позитивные сдвиги в отношениях Великобритании и ЕЭС не означали ликвидации разногласий и «особой» британской позиции. Великобритания не поддерживала интеграцию в валютной сфере. Она не присоединилась ни к «валютной змее», ни к Европейской валютной системе (ЕВС), созданной в 1979 г. Когда в 1985 г. на сессии Европейского Совета в Милане была принята декларация, выдвинувшая в качестве важнейшей цели Сообщества создание к 1992 г. единого внутреннего рынка, Британия не выступила против. Как подчёркивала Тэтчер, Великобритания была заинтересована в прогрессе на пути создания единого рынка. Конечно, возможность изменения Римского договора Британия обставляла рядом оговорок, например, соблюдением принципа единогласия, что было способом обезопасить себя от политической интеграции. От принятия этого документа, вошедшего в историю под названием Единого Европейского Акта (ЕЕА), Британия получила больше, чем теряла, так как положения, не устраивающие Тэтчер, не прошли. Однако к ЕВС Великобритания тогда так и не присоединилась. Не стала Тэтчер и сближать свою социальную политику с общеевропейской. Зато Великобритания получала ощутимую помощь от расширения Фондов Регионального и Социального развития. Хотя ЕЕА встретил оппозицию в палате лордов, договор был ратифицирован. Таким образом, Великобритания становится весомым участником европейской интеграции, выступающим против федералистского подхода, но заинтересованным в углублении экономической интеграции. В 1987-1988 гг. Британия активно участвует в обсуждении экономических проблем, таких как формирование бюджета ЕЭС, реформа единой 1 Зуев В.Н. Англия и Общий рынок. М.: 1988, с. 59. 25 аграрной политики и гармонизация налогов. Маргарет Тэтчер пыталась сориентировать деятельность Сообщества на рыночные принципы, которыми она руководствовалась во внутренней политике, – свободное предпринимательство, свобода торговли, отказ от протекционизма. Кроме того, Тэтчер делала акцент на укрепление связей ЕЭС с НАТО и США, а также уделяла большое внимание укреплению связей со странами Восточной Европы. Политика британского премьера во многом расходилась с общей тенденцией развития Европейского Сообщества, которое предполагала создание политического и валютного союзов, проведение общей внешней и оборонной политики, полную ликвидацию контроля на границах. Особенно негативно Тэтчер относилась к идее принятия европейской Социальной Хартии, в которой усматривала способ усиления влияния профсоюзов. После отставки Тэтчер Джон Мейджор произвел определённую коррекцию курса Британии в ЕЭС, что позволило подписать соглашения о создании политического и валютно-экономического союзов. Однако в глазах значительной части британцев основным достижением правительства было не подписание Маастрихтских соглашений, а те исключения, которые были сделаны для Британии. В первую очередь это касалось введения единой валюты. Страна оговорила для себя право участвовать в валютном союзе, но не участвовать в его завершающей стадии – в создании единой европейской валюты. Вторым важным исключением был отказ присоединиться к социальной хартии. Не согласилась Британия и широко открыть свои границы, аргументируя это необходимостью контроля над нелегальной иммиграцией и незаконной транспортировкой оружия и наркотиков. С приходом к власти лейбористов активность Британии в европейских делах усилилась. Но, как писала газета «Таймс», «каждый британский премьер должен найти третий путь между обязательствами по отношению к ЕС и выходом из него». Не избежал этой участи и Тони Блэр. Победа лейбористов на всеобщих выборах 1997 г. совпала по времени с подписанием Амстердамского договора. Остро встал вопрос о роли и месте Великобритании в процессе становления ЕС. Будет ли Британия довольствоваться ролью стороннего наблюдателя, как это было при подписании Римского договора, или станет активным участником построения нового политического и экономического устройства Европы? Европейская политика правительства Блэра дала чёткий ответ на этот вопрос. Британия активно включилась в строительство новой Европы. Однако при подписании Амстердамского договора лейбористы заняли позицию, не сильно отличающуюся от позиции их предшественников. В результате Великобритания осталась за бортом третей стадии Экономического и Валютного союза, лишь частично присоединилась к Шенгенским соглашениям и была против расширения принципа большинства при голосовании. В то же время британское правительство подписало Социальную главу ЕС, активно включилось в процесс совершенствования общеевропейского трудового законодательства. Основу британских предложений составили принципы идеологии «третьего пути». При этом «новые лейбористы» предложили отказаться от затратных социальных дотаций и пособий, традиционных для континентальной Европы. Эти инициативы не были встречены с энтузиазмом партнёрами по ЕС, которые намеревались решать проблемы безработицы за счёт общеевропейских программ. Впервые с инициативой более тесного сотрудничества в области внешней политики Британия выступила в 1985 г. Однако только в 1998 г. Блэр принял предложение Франции о создании европейских вооружённых сил под эгидой ЕС, которые имели бы автономный от НАТО статус. На практике Великобритания наложила множество ограничений на проведение в жизнь этой декларации. 26 Главным вопросом для Великобритании остаётся проблема евро. До 1998 г. Великобритания, оставаясь вне третьей стадии ЭВС, имела право голоса на переговорах по единой валюте, но с мая 1998 г. она потеряла это преимущество. Усиление влияния Британии при принятии решений в ЕС, которого так добивается Блэр, требует полнокровного участия Британии в проектах Евросоюза, в противном случае основные вопросы будут решаться без неё. Введение наличного евро в начале 2002 г. активизировало дискуссию по вопросу необходимости присоединения Британии к еврозоне. Успешное введение единой валюты – самый значимый прорыв в области интеграции за последние десятилетия. Неучастие Британии существенно снижает уровень её влияния в ЕС. Проблема присоединения к евро сложна и многогранна. Противники вступления приводят показатели темпов роста Великобритании и стран еврозоны, которые не в пользу последних. По темпам роста ВВП Великобритания существенно опережает другие страны региона. Однако основные вопросы, связанные с вступлением или не вступлением в еврозону, лежат не в области экономики, а в области политики и национального самосознания. Корни проблемы в том, в каком качестве видит себя Великобритания в области международных процессов. Вступление в еврозону это отказ от значительной части национального суверенитета, но не вступление – потеря политического и экономического влияния в ЕС. Многие британцы полагают, что если уж Англия участвует в Европейском Союзе, то она должна быть там влиятельным членом. Любопытно, что наибольшую поддержку идея присоединения к евро находит среди групп профессиональных работников, менеджеров и высококвалифицированных рабочих, то есть групп с достаточно высоким социальным и образовательным статусом. Великобритания всегда активно поддерживала вступление новых членов в Единую Европу. Каждое расширение ЕЭС, а затем и ЕС, объективно способствовало укреплению позиций страны в политическом отношении. Значительное число стран, вступивших в ЕС позже Британии, традиционно сориентированы на неё в политической и экономической областях. Возможность расширения ЕС за счёт стран Центральной и Восточной Европы всегда признавалась Британией с политической точки зрения. Кроме того, каждое расширение, особенно такое значительное, как предстоящее, усложняет процесс принятия решений в ЕС, что, с точки зрения Лондона, выгодно из соображений торможения федералистской тенденции. В руководстве ЕС это понимают, поэтому институциональная реформа Евросоюза направлена именно на упрощение механизма принятия решений. Одно из последних предложений Романо Проди содержит положение, по которому государства «неспособные принять новую конституциональную систему» будут исключаться из Союза с предоставлением особого статуса. Безусловно, это камень в огород Соединённого Королевства. Тем не менее, для конструктивного сотрудничества Великобритания может многое предложить ЕС. В Британии первоклассные гражданские службы, британские вооруженные силы достойны всяческого уважения, без их участия говорить о создании европейских сил быстрого реагирования не приходится. Возрастающее значение английского языка неоспоримо. Проведённые консерваторами, и продолженные «новыми лейбористами» структурные экономические реформы стали примером для остальной Европы. Благодаря созданию благоприятного инвестиционного климата около 40% всех инвестиций ЕС приходится на Великобританию. Британия первой из европейских стран провела крупномасштабную приватизацию и либерализацию таких секторов экономики, как воздушный транспорт, телекоммуникации и энергетика. Опыт Британии в решении проблем безработицы и социального контракта интере- 27 сен для остальной Европы особенно сейчас, когда эта проблема находится на первом месте в Германии и в других странах. Тони Блэр сумел завоевать популярность на континенте, что для британского премьера редкость. Крупнейшие страны ЕС – Франция и Германия – выражают заинтересованность в более тесном сотрудничестве с Великобританией в различных областях – Франция в формировании европейских вооружённых сил и институциональной реформе, Германия в поддержке экономических реформ и в развитии торговли. Многие трудности Британии как члена ЕС связаны с тем, что её экономика и политика во многом ближе к США, чем к Европе. В последнее время экономическое сближение с Европой увеличивается, но принципы организации бизнеса, социальной сферы и экономики по-прежнему сильно различаются. В области внешней политики Великобритания остаётся основным союзником США, проводником их интересов в Европе. Блэр постоянно доказывает, что он не «лакей» Буша, а Британия – «мост», соединяющий Европу и Америку. Современная политика Лондона не ставит вопрос об автоматическом участии в европейской интеграции, а предлагает своё видение этих процессов. Говорить об удобстве развития партнёрства с Британией другим странам ЕС не приходится. Возможно, при дальнейшем углублении интеграции взаимоотношения между сторонами перейдут от состояния «ни шатко, ни валко» к значительному ускорению. Вопрос в том, проведёт ли Великобритания референдум, присоединится ли к еврозоне и к другим программам ЕС, пусть и со своих позиций. В противном случае федералисты во главе с Романо Проди преуспеют в проведении ускоренной политической интеграции, и тогда Британия вновь надолго останется вне магистрального европейского процесса. ДИСКУССИЯ З.Мамедов*. Британский подход в отношении континентальной Европы сформировался после окончания Второй мировой войны, когда европейское сотрудничество в области экономики и политики резко возросло. Мнение Британии было зафиксировано в дипломатической депеше Форин-офиса от 16 апреля 1951 г. представителю страны при Западноевропейском экономическом союзе. В данном документе отражено отношение правительства к различным формам объединения Европы, включая принципы федерализма. Они подразделялись на четыре типа. Первая категория – «Соединённые Штаты Европы», включающая возможность слияния государств наподобие США. Данный сценарий не входил «в сферу практической политики правительства Его Величества». Тогда для Британии считалось невозможным участвовать в таком интеграционном процессе, в том числе из-за соображений статуса «короны» как «существенного элемента в связях с Содружеством». Вторым и третьим типами интеграции были план Шумана – объединение суверенитетов в отдельных сферах, например, сталь, сельское хозяйство и водные пути, и «Страсбургские положения», т.е. выборочная передача центральной власти наднациональной по определённым отраслям, например, план Плевена о единой европейской армии. В этих случаях со стороны Британии допускалась возможность «поощрения», но не участия. Четвертый тип – принцип организации НАТО, которая рассматривалась как «близкая ассоциация стран, добровольно принимающих ограничения на свободу действий». * Мамедов Зия Физулиевич, аспирант МГИМО (Университет) МИД РФ. 28 Организация Европейского Экономического Сотрудничества (ОЕЭС) считалась менее развитой формой того же самого принципа. Британское правительство придерживалось политики участия в объединениях только последнего типа, который считался единственно возможным и совместимым с национальными интересами Британии. Многие факторы объясняют эту позицию. К концу Второй мировой войны Британия была в более выгодном положении, чем её континентальные соседи. К 1946 г. промышленность страны вышла на довоенный уровень и развивалась быстрыми темпами. Это же относилось и к экспортно-импортным операциям. Наряду с этим отмечался низкий уровень безработицы и устойчивые розничные цены. Ситуация во Франции, Германии и Италии была иной. В самом деле, начиная с конца 40-х и до начала 50-х годов экономические показатели Британии были выше, чем в остальных европейских странах. Черчилль как-то сказал, что Франция и Германия должны взять на себя ответственность по созданию Европы во имя «правосудия, милосердия и свободы». Он подразумевал, что Британия тогда не испытывала необходимость экономически втягиваться в подобную организацию, ведь ещё совсем недавно, в начале 30-х годов, Британская империя претендовала на роль сверхдержавы, занимая одну четвёртую часть суши, на которой проживала одна четверть населения мира. Черчилль призывал к тому, чтобы США, СССР и Англия выступили в качестве «друзей и спонсоров» новой Европы. Послевоенное лейбористское правительство также с большим подозрением относилось к планам европейской интеграции. Именно лейбористы под руководством Клемента Эттли выступали против развития Совета Европы в сторону федерального европейского правительства. Британия отказалась присоединиться к Объединению Угля и Стали, ограничившись делегированием наблюдателей на переговорный процесс. Официально политика неприсоединения была изложена в следующей форме: «Мы не желаем брать на себя предшествующее обязательство по вопросу, где условия членства чётко не прописаны». Надеждам на то, что возвращение консерваторов во главе с Черчиллем к власти в 1951 г. может благоприятствовать интеграции, не суждено было сбыться. Победа тори ещё больше закрепила прежний курс. Хотя в 1946 г. Черчилль выступил в Университете Цюриха в поддержку идеи создания Соединённых Штатов Европы, в скором времени стало очевидно, что он представлял себе эту государственную форму без Британии. По мнению Черчилля, Британия должна была придерживаться внешнеполитического курса «трёх взаимосвязанных кругов». «Первый круг» символизировал британскую империю. Англичане не могли быстро отказаться от приоритетности ведения дел с колониями, учитывая тесные торговые, исторические связи, не говоря уже о человеческих контактах. Стратегически важные сектора империи уже требовали независимости, и Лондон был крайне озабочен вариантами «мирного ухода» при сохранении своего влияния. Складывающееся Содружество превращалось в одного их самых важных торговых партнёров Британии. В 1950-54 гг. 49% британского импорта и 54% экспорта приходилось на страны Содружества. Министерство по делам Содружества в ответ на план Шумана указывало на два момента. Во-первых, Британия могла быть вовлечена в процесс объединения Европы, но ровно на столько, чтобы не навредить отношениям со странами Содружества. Во-вторых, считалось, что если металлургия будет выведена из-под контроля правительства, это может подорвать поставки стали и сопутствующей продукции в страны Содружества. «Второй круг» символизировал англо-американские «особые отношения». В военные годы уровень сотрудничества достиг апогея. В 1949 г., когда образовался НАТО, Бри- 29 тания была тем государством, которое США расценивали как своего верного союзника. В то время США становились наиболее значимой державой мирового масштаба. Британцы, со своей стороны, считали, что через призму «особых отношений» смогут воздействовать на американцев, рассчитывая на их неопытность в международных делах. «Третьим кругом» была Европа. В своём вышеупомянутом выступлении в Цюрихе Черчилль отмечал, что «у Британии достаточно хорошие отношения со странами континентальной Европы», и говорил: «…в отличие от других стран, у Британии превосходные показатели во всех трёх взаимосвязанных кругах, и было бы неблагоразумно терять такое положение только потому, что кому-то нужно больше внимания…». У Британии тогда ещё существовал комплекс превосходства. Кроме того, в странепобедительнице появилось чувство национализма. Британцы испытывали потребность в развитии своей мощи. На стремление европейцев напрячь свои усилия для объединения британцы смотрели сверху вниз. Исходя из соображений своего превосходства над остальной Европой, британцы заняли позицию выжидания в отношении европейских интеграционных процессов. Однако в результате таких настроений не только европейцы, но и американцы выражали своё недовольство безразличием британцев по поводу происходящего, ведь американцы рассчитывали на то, что, объединившись, европейцы с меньшими затратами выйдут из сложного положения после войны. Говоря об англо-европейских отношениях, многие специалисты используют такое понятие, как «комплекс канала». Исторически для британцев Европа начиналась на другом берегу Ла-Манша. Островной изоляционизм делал своё дело. Британцы всегда старались по мере возможности держаться в стороне от европейских процессов. Для англичан была ближе Калькутта, чем Кале. Показательны данные по британской иммиграции. Если в 1881-1915 гг. Германию покинули примерно 2,2 млн. человек, то Британию – 9 млн. С 1945 по 1990 гг. около 1,6 млн. человек иммигрировали из Британии в Австралию. По данным британского консульства в Лос-Анджелесе свыше 50 тыс. человек с британским паспортом проживают в Южной Каролине, порядка 500 тыс. имеют родственников в Британии. Эти данные помогают понять, почему британцы не считают себя такими же европейцами, как немцы, французы или итальянцы. У большинства британцев найдутся родственники, проживающие в Канаде или Новой Зеландии. Можно ставить под сомнение связь между иммиграцией и британским неучастием в европейских процессах. Но факт того, что британцы с точки зрения родственных уз больше связаны со странами Содружества, нежели с Европой, объясняет тесные отношения с неевропейскими государствами. Итак, Британия формально оказывала поддержку европейским интеграционным процессам, но долгое время стояла в стороне от них, полагаясь на воспоминания о своём величии. В первые послевоенные годы экономически Британия превосходила остальную Европу. Кроме того, Содружество на тот момент было основным британским торговым партнёром. «Особые отношения» с Америкой укрепляли её роль на мировой арене. Британцы стремились вернуть себе довоенный статус. Тратить внешнеполитические ресурсы на европейские дела не считалось тогда возможным. Е.Ю.Полякова*. Недавно по телевидению состоялась передача «Что делать?», которую ведёт В.Т.Третьяков, бывший редактор «Независимой газеты». Передача была посвящена тематике, которая сегодня в центре внимания. Обсуждалось несколько вопросов. Один из них: нужно ли ставить вопрос о вступлении России в Евросоюз? На передаче Полякова Елена Юрьевна, к.и.н., зав. Отделом политической истории Европы ХХ века, Институт всеобщей истории РАН. * 30 присутствовали корреспонденты иностранных газет, а из россиян запомнился Владимир Рыжков. Журналисты в целом считали, что лет через десять это могло бы осуществиться. Рыжков оценил эту перспективу в 25-30 лет. Другим вопросом была проблема создания общеевропейского государства. Приводились данные опросов общественного мнения. Большинство молодёжи ответило: я – европеец. Для Британии вопрос об идентичности имеет большое значение, потому что это не мононациональная страна. Ряд исследователей полагает, что идентичность может рассматриваться как многоярусное понятие. Шотландцы и уэльсцы считают себя британцами только во вторую очередь. То же самое можно сказать о Северной Ирландии: часть населения считает себя ирландцами, часть – ольстерцами, часть – британцами. Но понятие идентичности становится шире, вплоть до понятия европеец, что совсем не значит, что люди должны отказывать от своей национальности. Они могут быть французами, британцами, немцами, но одновременно мыслить общеевропейскими категориями. На передаче рассматривалась и проблема европейской хартии, европейской конституции. Был поставлен вопрос о единой конфессиональной основе. Если Ватикан настаивает на единых христианских ценностях, то, допустим, вступление Турции в Европейский Союз ставит этот вопрос совершенно по-другому. Здесь уже много говорилось о позиции Британии в интеграционных процессах и, как правило, звучал определённый скептицизм в этом вопросе. Всё же хотелось бы сказать, что происходят определённые сдвиги и в британском менталитете. Европейский Союз это клуб, где все страны имеют более или менее равные позиции. Растёт влияние общеевропейской культуры, тогда как раньше британцы были больше сосредоточены на англосаксонской культуре. Очень важна проблема языка. Известно, что англичане в принципе не любят изучать иностранные языки. Язык английский – язык международного общения. Однако и здесь происходят изменения. В связи с этим хотелось бы рассказать об ЭРАЗМУС – программе студенческого обмена между странами ЕС. Студенты из разных стран ездят друг к другу, стажируются по несколько месяцев. Это заставляет молодых британцев, во-первых, учить иностранные языки. Во-вторых, система англо-американского обучения отличается от европейской. В результате познаётся европейский мир. Закончив какой-либо европейский университет, выпускники получают возможность получить работу. Таким образом, происходит эта взаимосвязь. Затрагивает эта программа и Россию. Есть известный бельгийский университет Лувен, из которого каждый год к нам приезжают люди. Один пример: поляк, который живёт во Франции, а работает в Лувене. Два раза в год он с группой приезжает по проекту ЭРАЗМУС в Москву, где на базе Института иностранных языков, который теперь является лингвистическим университетом, внедряется эта программа. Благодаря ей российские студенты ездят в Европу, что также является одним из проявлений европейской интеграции. Вхождение Великобритании в единую Европу, её заинтересованность в интеграционных процессах повлияет и на перспективу решения северо-ирландской проблемы. Появляются пути разрешения противостояния ирландцы–англичане. Представители Ирландской республики имеют в Великобритании практически те же права, что и англичане – право на работу, на получение пособий, на безвизовый въезд. И эти права они получили раньше, чем другие члены Европейского Союза. Если обозначенные процессы будут продолжаться, то и проблема Ольстера рано или поздно будет решена. 31 Н.К.Капитонова*. Жители Великобритании называют себя британцами. В то же время они шотландцы, валлийцы, северо-ирландцы и т.д. В 1956 г., во время визита Хрущёва в Великобританию, у нашего генерального секретаря состоялся разговор с Макмилланом. Он спросил у британского премьер-министра: вы кто по национальности? Тот ответил: шотландец. Тогда он спрашивает у министра иностранных дел: а вы кто? Я валлиец. То же спрашивает у кого-то ещё. Получает ответ: я из Северной Ирландии. Тогда Хрущёв говорит: ага, среди вас нет ни одного англичанина! Тогда Макмиллан парирует: да все мы здесь грузины и украинцы. Вот такой исторический анекдот. Г.С.Остапенко*. Елена Алексеевна затронула проблему претензии Британии на высокую мировую роль, а не просто на статус державы среднего ранга. У англичан имперский менталитет крепок. В действительности он не исчез в 60-е и 70-е годы. В литературе тема империи также продолжилась. Имперский миф состоял, если говорить пунктирно, из четырёх частей. Что от него осталось? Во-первых, считалось, что англичане альтруисты, миссиане, что выражалось в их цивилизаторской работе среди афро-азиатских народов и в евангелизации. В какой-то степени это продолжается и сейчас. Например, существует англиканское содружество, которое возглавляет Архиепископ Кентерберийский. Значит, большинство епископов и священников получают образование в Англии. Система английского образования продолжает влиять на другие страны Содружества. Второй миф – расовое превосходство, которое понималось не в биологическом, а в историческом понимании, – англичане лучше других народов. Что сейчас? Несмотря на то что было сказано Еленой Юрьевной, всё-таки у британцев просматривается определённое предвзятое отношение к другим нациям. Если посмотреть их периодическую печать, да и мемуары Черчилля, то встретится немало пренебрежительных фраз. Так, считается, что англичане спасли французов во время Второй мировой войны, и поэтому не могут простить де Голлю его два вето против присоединения Британии к ЕЭС. Третий миф – бремя белого человека. Он продолжает жить в рамках Содружества. Англия в своих претензиях на ведущую роль в Европе опирается именно на Содружество, а также на англиканское содружество. Если мы посмотрим на историю Содружества, то увидим, что под его крыло возвратилось множество бывших колоний Британии. В его рамках проводятся конференции, существуют и секретариат, и генеральный секретарь, имеют место постоянные консультации. Английский патернализм отнюдь не исчез. Королева, как символическая глава Содружества, обладает даже более разносторонней информацией, чем её премьер-министр. Миф четвёртый – социал-империализм. Имелось в виду, что империя содействует сохранению социального мира в Великобритании. Это хорошая подпитка для державнопатриотических настроений, которые в Великобритании сильны до сих пор, особенно в Консервативной партии и среди её электората. В.П.Фролов*. Интернационализация мировой экономики – это объективный процесс, который осуществляется уже не менее столетия и не нуждается в дополнительных доказательствах. Если модная концепция глобализации является стадией предельного развития интернационализации вширь, то интеграция – стадия предельного развития интернационализации вглубь. Несомненно, британская экономика включена в оба этих процесКапитонова Наталия Кирилловна, д.и.н., профессор, МГИМО (Университет) МИД РФ. Остапенко Галина Сергеевна, д.и.н., профессор, ведущий научный сотрудник, Институт всеобщей истории РАН. * Фролов Виктор Петрович, к.и.н., доцент, Северный международный университет, г. Магадан. * * 32 са. Это происходит как на микроуровне (первичные производственные звенья, корпорации и т. д.), так и на макроуровне (экономика в целом или отдельные её структуры). Но где институционализм, также очень модный, но от этого не менее необходимый? Его начала присутствуют весьма существенно, Британия является членом ЕС уже три десятилетия, но достаточно ли? Не обделяет ли себя Британия в силу разнообразных причин – исторических, политических или персональных – возможными дивидендами, не переключаясь не только на «пятую», но и вообще ни на какую скорость? Складывается впечатление, что по вопросу Европейского Союза у Тони Блэра не достаёт политической воли: чем, по существу, его позиция «подождём-увидим» отличается от позиции десятилетней давности Джона Мейджора? Может ли выжидательная позиция, как её ни называть – сидящего на заборе или на двух стульях человека, привести к успеху в жёстких реалиях Запада? Однажды Англия опоздала, а потом больше десятилетия пыталась вскочить на набиравший скорость поезд европейской интеграции. Стоит ли повторять не лучшие эпизоды из недавнего прошлого? Или европейские грабли не так беспощадны к тем, кто на них наступает? Хотелось бы поддержать мнение тех докладчиков, кто утверждает, что основные причины нынешнего отношения Британии к ЕС лежат в плоскости специфики национального сознания и мышления. Соглашаясь в этом с Е.А.Суслопаровой и Л.О.Ба-ыниной, хотелось бы усилить данный подход привнесением в него метафорического элемента. Я бы сказал, что воспоминания о прошлом, лежащие, прежде всего, в плоскости подсознания, словно вериги, висят на британском видении, осмыслении настоящего, сковывают движение страны по столбовой дороге европейской интеграции. Чем скорее британское общество и, прежде всего, значительная часть политического истэблишмента освободится от параноидальной приверженности к воспоминаниям об имперском прошлом, тем лучше для настоящего и будущего Британии. Бездействуя в вопросе усиления британского участия в строительстве единой Европы, правительство Блэра ссылается на общественное мнение. Но что оно делает для того, чтобы способствовать формированию общественного мнения в нужном русле? Позицию правительства, выраженную в словах бывшего министра по европейским делам Питера Хэйна, что чем больше британцы знают о ЕС, тем они более позитивно к нему относятся, иначе как пассивной не назовешь. Общественное мнение – категория эластичная, во многом, если не в решающем смысле, формируемая. Так же, как оно не возникает на пустом месте, так оно и не остается неизменным, если на него целенаправленно воздействовать. Тем более, если такие действия предпринимаются популярным правительством, премьером и партийным лидером. Многое находится в руках Блэра. На референдуме 1975 г. по вопросу об участии Британии в ЕС 32% высказались против. Но ведь таких скептиков было гораздо больше в то время, когда страна только начала готовиться к референдуму! Если бы это было не так, и расклад сил первоначально не был бы почти равным, зачем тогда понадобилось организовывать проевропейские кампании давления? Кампании, в которых, между прочим, участвовали представители разных политических партий. В итоге предпринятые усилия обеспечили проевропейский успех референдума. Или возьмём референдумы в Дании в прошлом и текущем году по вопросу о присоединении к евро. Их разные итоги – яркий пример целенаправленного формирования общественного мнения по отношению к единой европейской валюте. Моему восприятию современного европейского и британского общества созвучно мнение Е.Ю.Поляковой о многослойной идентичности европейцев, в том числе британцев. Идентичности, которая расширяется до европейской. Одно из подтверждений этого я 33 нашел, знакомясь с документами последней конференции Либерально-демократической партии Великобритании (ЛДП), состоявшейся в сентябре 2002 г. Лидер партии Чарльз Кеннеди в своей речи произнес буквально следующее: «Мы всё более становимся обществом многослойной идентичности. Я не нахожу никакого противоречия в том, что ощущаю себя горцем, шотландцем, гражданином Соединённого Королевства и гражданином Европейского Союза одновременно». В связи с тем, что давно занимаюсь современными английскими либералами, хотелось бы подробнее остановиться на позиции ЛДП. Убеждён, что следует отдать должное этой партии в том, что на протяжении всего современного периода, охватывающего и деятельность её предшественников – либералов – и социал-демократов, она является той политической силой в Англии, которая наиболее последовательно выступает за углубление участия страны в процессах европейской интеграции. В самом деле, либералы стали первой британской партией, которая уже вскоре после Второй мировой войны на одной из своих конференций выступила в поддержку идеи Европейского Союза, а в 1956–57 гг. оказалась единственной, выступившей за присоединение Британии к Общему рынку. С тех пор прошли десятилетия, в партии сменилось восемь лидеров, она пережила ряд падений и взлётов, обновление идейно-политического багажа, но её курс на европейскую интеграцию – экономическую и политическую – остался неизменным. По мнению либеральных демократов, вся история отношений Британии с ЕС является историей упущенных возможностей. Они справедливо утверждают, что эти отношения до сих пор укладываются в следующий шаблон: Британия не принимает участия в начале какого-либо процесса, оставаясь вне его, теряет возможность влиять на его развитие, в конце концов, присоединяется к нему тогда, когда правила установлены другими. Вместе с тем необходимо подчеркнуть, что приверженность либерал-демократов делу единой Европы не является безоглядной и слепой. Так, в своих программных документах последнего десятилетия они заявляют о себе, как о «критически настроенных членах европейской семьи», и неустанно призывают к реформированию существующих институтов ЕС. На что нацелена критика ЛДП в отношении ЕС? На излишний бюрократизм и раздутый чиновничий аппарат, слабые начала демократизма и открытости в деятельности органов Союза, недостаточный уровень подотчётности Совета министров и КЕС Европейском парламенту, сельскохозяйственная, рыбная, природоохранная политика Союза и т. д. Какова позиция ЛДП по проблеме единой европейской валюты, центральной на сегодня в отношении европейской интеграции? Либерал-демократы указывают на усиление разбалансированности британской экономики и другие тревожные моменты. Например, на упомянутой сентябрьской конференции приводились данные о сокращении выпуска продукции в стране до уровня 1995 г., об уменьшении занятости в обрабатывающей промышленности с 1997 г. на полмиллиона рабочих мест, о снижении инвестиций в отрасли указанной промышленности до уровня того же года. По мнению либеральных демократов, это свидетельствует о том, что в стране развивается самый глубокий с 1981 г. промышленный спад. Наиболее действенным средством минимизации его последствий может стать вступление Британии в зону евро. Евро, считают либерал-демократы, является ключом к будущим экономическим успехам страны. ЛДП выступает за присоединение Британии к евро путём референдума. Партия решительно настаивает на том, чтобы правительство назначило дату его проведения. Либерал-демократы критикуют Блэра за нерешительность и непоследовательность, называют его «молчаливым узником Гордона Брауна». Позиция канцлера казначейства, по их мне- 34 нию, больше всего тормозит движение страны в еврозону, а пять тестов, предложенных Брауном в качестве индикаторов возможности присоединения страны к евро, настолько страдают неопределённостью, что Браун как угодно может трактовать их результаты. Выступая против того, чтобы решение вопроса национальной важности зависело от прихоти одного человека, либеральные демократы призывают открыть по проблеме евро широкие общественные дебаты. Присоединение к единой европейской валюте, по убеждению ЛДП, предоставит британскому правительству возможность возглавить процесс реформирования единой Европы. Важно, чтобы такая возможность не была в очередной раз упущена. С.П.Перегудов*. Доклад Алексея Анатольевича представляется мне чрезвычайно интересным не только своим содержанием, но и постановкой вопроса о том, с кем быть Британии – с Европой или с Америкой. В этом ключе думать, рассуждать, анализировать ситуацию необходимо, потому что, конечно, Европа и Соединённые Штаты это разные миры. С другой стороны, было бы неверно абсолютизировать эту разницу. Возьмём экономику. Существует не просто американская модель, а то, что называют англосаксонской моделью экономики, в рамках которой британские корпорации и компании ближе к американским, чем к европейским. Не так просто сделать выбор, когда есть такая привязка. Что касается процессов глобализации, о которых упомянул Виктор Петрович. Процессы глобализации, особенно в области экономики, заставляют транснациональные корпорации играть по общим правилам. Вспоминается пара докладов на последнем конгрессе Международной ассоциации политических наук, в которых довольно убедительно доказывалось, что англо-американская и европейская модели деятельности компаний и корпораций притираются друг к другу в отношении вопросов распределения, собственности, социальных программ и т.д. Эти моменты необходимо учитывать, и, возможно, речь идёт не о выборе пути, а о выборе склонения. Действительно, Великобритания и в области внешней политики, и в области экономики правеет, склоняется к США, к неолиберальной модели. Но будет ли так всегда? Не уверен. Вполне возможно, что выбор будет в пользу Европы, но не в смысле отвержения американской модели, а в плане их более сложного взаимодействия. О социал-демократии. Вспомним, как начинался «третий путь». Среди прочего состоялся флорентийский саммит, на котором европейские социал-демократические лидеры встретились с Клинтоном и, по существу, говорили об одном и том же. «Третий путь» Блэра во многом опирался на американские установки. Так, формула «welfare to work» – благосостояние за труд – была перенята у американцев. Её впервые озвучил Клинтон. Сейчас у власти республиканцы. Но на долго ли? Как поведёт себя американская экономика? Кто-то сказал, что она на грани коллапса. Ничего подобного! Правда то, что она испытывает кризис, и не только сугубо экономический, но и кризис американской модели. Череда громких банкротств связана в значительной мере с недостатками самой модели, когда всем диктует фондовый рынок, когда менеджеры играют только на краткосрочную перспективу. Здесь должны произойти какие-то подвижки. Однако вопрос о выборе если и встанет реально, то не скоро. В ближайшее время это всё-таки вопрос о склонении, о том, в чью сторону склоняется Британия. Но повторю, что в целом постановка вопроса своевременна. Действительно, внутри страны по этому поводу разворачиваются серьёзные дебаты, хотя такое впечатление, что чересчур проамериканская или американизированная линия вряд ли сохранится надолго. * Перегудов Сергей Петрович, д.и.н., профессор, главный научный сотрудник, ИМЭМО РАН. 35 Вернёмся к интеграционным процессам. Предстоящее расширение Европейского Союза не просто в интересах Великобритании, а в значительной мере ею самой и проталкивалось с тем, чтобы отодвинуть на задний план те федералистские планы, которые провозглашаются Романо Проди: единая конституция, президент и т.д. Представляется, что если и будет принята конституция и учреждена должность президента, до федерации будет ещё очень далеко, скорее надолго появится расплывчатая конфедерация, в которой Великобритания будет прекрасно уживаться. Но и это важно, так как, войдя более основательно в расширяющуюся Европу, Великобритания к ней значительно приблизится. Но порвёт ли она с Соединёнными Штатами, и окажется ли этот разлом таким фатальным, – большой вопрос, по крайней мере, на обозримое будущее. М.В.Каргалова*. Предлагаю посмотреть на ситуацию в Великобритании с точки зрения Европейского Союза. Мне очень импонирует поднятая здесь тема идентичности. Были выступления, где звучали нотки скептицизма по отношению к европейской идентичности, подчёркивалось значение национальности. Но вспомним, что главный лозунг Европейского Союза – «Европейская идентичность с сохранением разнообразия национальных культур». Так что одно другому не противоречит. Также не соглашусь, что интеграция молодой процесс. Это не совсем так. Уже два поколения людей сменилось за время существования ЕС. То, что большинство молодых французов, немцев и т.д. ощущают себя европейцами, это тоже факт. Существует даже термин «евродети», европейская молодёжь говорит на нескольких языках, ощущает себя как дома в других странах. В этом очень большая заслуга Европейского Союза как действующей наднациональной структуры. Всё началось со свободы движения, с признания дипломов, с введения европейского гражданства. Этот курс на сплочение различных национальных культур и экономик указывает направление на централизацию власти. То, что существует общеевропейское законодательство в целом ряде областей, прямое тому свидетельство. Приоритет европейского права над национальным тоже факт. Даже в социальной сфере, где позиция Великобритании всегда была обособленной, больше 90% общеевропейских директив по социальным вопросам уже включены в национальное законодательство. Возьмём проблему занятости. Общеевропейская проблема безработицы решается путём выработки национальных планов борьбы за занятость, хотя за рамки общей стратегии они не выходят. Англия также не исключение. Результаты налицо. Сокращение безработицы, хоть и небольшое, но происходит. Если Великобритания и хотела бы оставаться в стороне, придерживаясь своих национальных традиций, своего менталитета, в конце концов, она вынуждена подключаться к европейской интеграции. Поначалу Британия единственная из всех отказалась подписать Социальный протокол и соглашения, но в Амстердаме всё же сделала это. Или возьмите проблему расширения. Справедливо говорить о менталитете, о сохранении национального, но большинство населения государств-членов ЕС главной причиной расширения называет свой моральный долг по отношению к другой части Европы. Только после этого упоминаются экономические и геополитические интересы. Против расширения выступают тогда, когда затрагиваются экономические интересы. Суть интеграции европейской, которая идёт успешно, – в сближении, в переходе от экономического союза к политическому. Англия никуда не денется. Англия часть Европы. Остальная Европа также считает её своей частью. Другое дело, что могут быть друг к другу различные претензии, обиды, Каргалова Марина Викторовна, д.и.н., зав. Центром проблем социального развития Европы, Институт Европы РАН. * 36 но, в конечном счете, эти проблемы снивелируются в ходе углубления и расширения европейской интеграции. Главное, что курс на централизацию, на создание наднациональных регулирующих структур сохранится. Англия, безусловно, будет занимать заметное место в этом процессе. С.А.Соловьёв*. Один термин у нас в дискуссии пока не звучал. Я занимаюсь, прежде всего, тем периодом, когда превалировали отнюдь не интеграционные процессы, – период между двумя мировыми войнами. Я давно убедился в том, что сущность иногда выявляется не столько в синонимах, сколько в антонимах. Поэтому хотел бы пару слов сказать не об интеграции, а о дезинтеграции. Дело в том, что и интеграционные, и дезинтеграционные процессы не новы не только для XX века, но и для предшествующего периода. На каких-то этапах истории преобладают процессы интеграционные, на каких-то дезинтеграционные. Разумеется, огромное количество факторов оказывает влияние как на тот, так и на другой процесс. Сутью интеграционных процессов, их стержнем является интернационализация. Для дезинтеграционных процессов такой же сутью, таким же стержнем является национализм. Представляется, что существуют два основных типа, как интеграции, так и дезинтеграции. Это силовой метод, например, для истории империй характерен такой метод интеграции, и метод ненасильственный, естественный, пример чего мы и находим во второй половине XX века. В обоих случаях интернационализм и национализм выступают как действительно мощнейшие факторы. И не так важно, с какими оценками мы будем к ним подходить, скажем, интернационализм как мировая социалистическая революция, или национализм как национально-освободительная борьба. В любом случае эти факторы работают. Второе. Замечу, что интеграционные процессы более естественны и менее субъективны, чем процессы дезинтеграционные. Иными словами, интернационализм более объективен, чем национализм, хотя я отдаю себе отчёт в том, что это спорный тезис. Проблемы интеграции и дезинтеграции многолики, это и экономика, и социальная сфера, и политические системы, идеология, культура, религия. Так вот в интеграционных процессах, определяемых интернационализацией, объективных процессов гораздо больше. Сергей Петрович уже говорил, что проблема экономической интеграции объективна, происходит сближение английских и американских корпораций. Экономическая интеграция есть процесс объективный. Вспомните ситуацию, которая возникла после первых выборов в Европарламент во второй половине 70-х годов. Тогда можно было предположить, что поскольку в ЕС объединены разного уровня страны со своими национальными интересами, постольку в Европарламенте депутаты рассядутся по национальному признаку. Ничего подобного! Депутаты распределились в соответствии с традиционной политической системой – консерваторы, либералы, социалисты. Потом появились зелёные, но общей картины это не изменило. Мы видим, что и политическая система интегрируется естественным образом. Конечно, интеграция в сфере культуры, это гораздо более сложный и тонкий процесс, но не кажется ли вам, что лозунг «национальная по форме, европейская по содержанию» мы уже где-то слышали? Так что здесь ничего особо нового не изобретено. С другой стороны, дезинтеграция требует определённых субъективных усилий, целенаправленных действий. Возникновение национальных суверенных государств в XVIXVII веках – процесс достаточно объективный. Но в межвоенный период дезинтеграция, в Соловьёв Сергей Александрович, к.и.н., доцент, зам. зав. Кафедрой новой и новейшей истории стран Европы и Америки, Исторический факультет МГУ им. М.В.Ломоносова. * 37 том числе экономическая и политическая, это совершенно осознанная и целенаправленная деятельность, требующая сознательных усилий государства, будь то автаркия в экономике или политическая дезинтеграция. Особенно это сказывается в том случае, когда национализм обретает государственный суверенитет. Ситуация национального государственного суверенитета имеет достаточно много путей развития, от концепции старшего брата до великодержавного шовинизма. Не надо думать, что великодержавный шовинизм присущ только большим нациям. Балканский пример межвоенного периода даёт прекрасную иллюстрацию сербского великодержавного шовинизма. Вьетнамский пример после окончания вьетнамской войны в 70-е годы даёт пример великодержавного индокитайского шовинизма и так далее. В этом смысле не имеет значения размер нации. И в этом раскрываются как раз процессы дезинтегрирующие. Складывается впечатление, что в рамках глобализации, которая, безусловно, является одной из ипостасей интернационализации, хотя и очень своеобразной, возникают две противоположные тенденции. С одной стороны, на периферии возникают ростки национально-государственного суверенитета, то есть ростки дезинтеграции, что вызывает большие опасения. Это и шотландский национализм, и автономный Башкортостан, и идея Уральской республики. А в центре развития, и недавние югославские события это чётко показали, понятие национально-государственного суверенитета размывается. Вариант с Ираком – следующий шаг в этом направлении. То есть здесь, если хотите, дело интеграции обеспечено, звучит ли это в данном контексте оптимистично или пессимистично. В.Н.Шенаев. Сергей Александрович, Вы говорили о великодержавном шовинизме Вьетнама. Что Вы под этим подразумеваете? С.А.Соловьёв. Совершенно верно. После того, как произошло объединение страны, и начал функционировать единый социалистический Вьетнам, идея вьетнамского руководства заключалась в социализации всего Индокитая. Вспомните ситуацию с Камбоджей, где положение во многом определяло именно вьетнамское влияние. Я подчёркиваю, великодержавный шовинизм для малой нации. Е.В.Дмитрова*. Конец XX века ярко продемонстрировал укрепление позиций европейских стран. Многовековая история не оставляет сомнений в уникальности той роли, которую Европа всегда играла в общецивилизационной человеческой истории. Это позволяет и сегодня с уверенностью утверждать, что мировой порядок ещё долго будет определяться в Европе. Становление Европейского союза как уникального меж- и наднационального образования является одним из главных событий международной жизни конца XX века, оказывающим всё возрастающее влияние на все аспекты мировой политики. ЕС представляет собой единственный реальный пример формирования единого государства на основе уже сложившихся и прошедших долгий путь развития национальных государств. На данный момент трудно сказать, примет ли это государственное образование унитарные или федеративные формы, но, на мой взгляд, европейцы сами поставили себя в ситуацию, из которой есть только два выхода – в направлении единого государства со всеми его атрибутами или назад, к фактическому отказу от уже имеющихся достижений. Думается, что второй путь вряд ли приемлем; Европа с большой вероятностью станет примером формирования нового типа государства, основанного на предельном воплощении принципов равенства, * Дмитрова Е.В., аспирантка Томского государственного университета, Исторический факультет. 38 индивидуализма и демократии. Но дела обстоят не так гладко, как кажется на первый взгляд. ЕС, как любое другое крупное образование, и даже в бóльшей степени, раздирается внутренними противоречиями: под его крышей сталкиваются разные интересы и стремления. Из всего комплекса разноплановых вопросов и проблем по данной обширной теме хотелось бы остановиться на сопоставлении России и Британии в процессах европейской интеграции. То, что у наших двух стран много общего, это очевидно: история, географическое положение, менталитет1. Обе страны являются европейскими, относятся к числу великих держав, влияние которых на европейские дела на разных этапах истории XX веке значительно снизилось. Обе страны с ностальгией смотрят в прошлое, когда они задавали тон в мировых делах. Обе на начальных этапах отказались участвовать в европейской интеграции, хотя именно британский премьер-министр У.Черчилль первый высказал идею создания Соединённых Штатов Европы в своей знаменитой речи в Цюрихе в сентябре 1946 г. Он полагал, что центральная роль в этом проекте должна принадлежать Франции, призванной интегрировать Германию в новую Европу, в то время как Британия должна стать скорее сторонником, нежели участником нового союза. Британские правящие круги были убеждены, что международное будущее Великобритании лежит в «особых отношениях» с США. Это привело к недооценке потенциала европейской интеграции, как со стороны лейбористов, так и со стороны консерваторов. Отказавшись участвовать в Европейском объединении угля и стали (1952 г.), а затем в Европейском экономическом сообществе (1957 г.), Британия поставила себя вне «шестёрки» – стран, составивших ядро европейской интеграции. Вынужденное вхождение Британии в Европейское сообщество с большим запозданием и на невыгодных для себя условиях привело к тому, что британские правительства до сих пор борются за исправление положения в свою пользу. В Советском Союзе до второй половины 80-х годов не признавали европейскую интеграцию. Только в июле 1988 г. была подписана Совместная декларация об установлении официальных отношений между Советом Экономической Взаимопомощи и Европейским сообществом, а в августе 1988 г. произошло установление двусторонних отношений между Советским Союзом и ЕС. Россия и Англия занимают промежуточное географическое положение. Первая – на стыке между Азией и Европой, вторая – между Европой и Северной Америкой. Именно срединное положение всегда влияло на внешнюю политику этих стран. Россия мечется между США, европейскими и азиатскими странами в поисках верного и долговременного союзника, также как Британия – между Европой и США. Что интересно, Англия не стремится к окончательному выбору между Америкой и континентальной Европой. В международных делах Лондон будет и дальше использовать выгоды своего срединного геополитического положения, действуя в зависимости от обстоятельств. Одним из новейших проявлений неопределенного положения Соединённого Королевства стала концепция «третьего пути», выдвинутая «новыми лейбористами». Это название само по себе уже говорит о двуликой ментальности Англии. Как и Россия, она старается смотреть и на Запад, и на Восток. Где же лежит будущее Великобритании: восточнее или западнее неё? Вероятно, ответить однозначно на этот вопрос нельзя, как и на вопрос о месте России на евразийских просторах. Ни та, ни другая страна вряд ли когда-либо смогут полностью отказаться от своей принадлежности к обеим частям окружающего их мира. Бесполезно объявлять См.: Громыко Ал.А. Великобритания – евроамерика западного мира//Независимая газета. 2001. 7 июня. № 101 (2411). 1 39 Россию исключительно частью европейского или азиатского мира, также как Британию – частью североатлантического или европейского. На разных этапах истории они могут склоняться в ту или иную сторону, чтобы позже восстанавливать пошатнувшееся равновесие1. Современный этап интеграции характеризуется разделением хозяйственных функций, которые в национальном государстве были традиционно объединены. В самом деле, в Европе существуют наднациональные субъекты, которые регулируют вопросы торговли, инвестиций, а также рынок труда и капитала. С другой стороны, подобные институты не могут быть достаточно эффективными, если они лишены возможности устанавливать налоговый режим и перераспределять ресурсы через бюджетную систему2. Вместе с тем, важно подчеркнуть, что институт государства в Великобритании продолжает играть активную роль в регулиро-вании экономики в области бюджетной, фискальной, кредитной, социальной политики. Большое значение имеет факт независимого статуса Банка Англии. Британский ЦБ получил право не только определять время изменения процентных ставок, которые являются ключевым инструментом монетарной политики в стране, но и устанавливать их размер. Как мне кажется, над этим моментом стоит задуматься в свя-зи с дискуссией по поводу статуса Центробанка, которая идёт в России. Независимость Банка Англии от правительства и парламента внесла существенный вклад в решение экономических проблем страны. Для сравнения, европейский Центральный Банк своей основной задачей считает борьбу с инфляцией и ростом цен, поэтому идёт на пониже-ние процентных ставок очень неохотно. В то же время Банк Англии интересует не только ин-фляционная ситуация, динамика цен, но и общее состояние экономики в стране. Занимаясь манипуляцией процентных ставок, он учитывает и то, и другое обстоятельство3. Наделение самостоятельностью Банка Англии позволило ему проводить более гибкую политику, которая обернулась большой выгодой для британской экономики. Но если Британия присоединится к зоне евро, то у правительства свобода действий сохранится только в области фискальной политики. В настоящий момент Великобритания в отличие от европейских партнеров находится на пике своего экономического роста. Присоединение в такой ситуации к единой валюте может привести к значительному снижению процентной ставки, что вызовет рост инфляции, а это крайне нежелательно для лейбористов. По данным казначейства, присоединение к евро на ранней стадии потребовало бы дополнительно 18-20 млрд ф.ст. Поэтому британское правительство и занимает выжидательную позицию, желая посмотреть, как будет функционировать единая валюта. С другой стороны, неприсоединение к еврозоне объективно ограничивает возможности лидерства Британии в Евросоюзе и возможность формировать финансовую политику ЕС. В свою очередь, формирование единого финансового пространства ЕС прямо зависит от дальнейшей политической интеграции в рамках Евросоюза. Особая линия Великобритании внутри ЕС мешает ей органично вписаться в европейские интеграционные процессы. Развитие отношений с ЕС рано или поздно может поставить на повестку дня вопрос об интеграции России в эту организацию. Оставаясь на почве реальности, надо признать, что по крайней мере в ближайшие годы эти перспективы весьма туманны. Такой Громыко А.А. Великобритания – евроамерика западного мира//Независимая газета. 2001. 7 июня. № 101 (2411). 2 Иноземцев В., Кузнецова Е. Возвращение Европы. Объединённая Европа на пути к лидерству в мировой политике//Мировая экономика и международные отношения, 2002 г., № 4, с. 7. 3 Хесин Е.С. Экономика Великобритании на современном этапе//Великобритания после всеобщих выборов 2001 г.: результаты и тенденции. (Доклады Института Европы РАН № 91). М., 2002, с. 28. 1 40 вы-вод напрашивается хотя бы потому, что Россия и ЕС принципиально по-разному оценивают свою роль. В то время как для России вектор на Евросоюз приоритетен, наша страна для ЕС – одно из государств на постсоветском пространстве, значимое, прежде всего, в качестве источника сырья. Политика ЕС на российском направлении содержит элементы явной дискриминации. Нельзя не упомянуть наличие общих интересов в нефтяной области. В настоящий момент Великобритания на общем фоне если и не является островком благополучия, то выглядит совсем неплохо. В Соединённых Штатах и Японии наблюдается рецессия. Не исключена рецессия и в Германии. Можно назвать несколько причин экономического благополучия Великобритании. Одна из них – фактор нефти. Великобритания – единственная из стран Запада, которая имеет крупные месторождения нефти. Более того, она является её «чистым» экспортёром. США на 60% зависят от импорта нефти, а Япония и европейские страны, за редким исключением, – полностью. Повышение цен на нефть не сыграло в Британии такого негативного эффекта, как в других странах. Схожая ситуация с Россией1. В определённой мере интересы Великобритании, которая не входит в ОПЕК, смыкаются с интересами России. На основе проведённого анализа можно сделать вывод, что Великобритании и России, несмотря на напряжённые отношения в прошлом, следует идти прямым курсом на укрепление и дальнейшее развитие контактов во всех областях. К этому располагают и особое географическое положение, и история, и экономическое развитие, и менталитет. Конечно, надо учитывать, что настороженное, недоверчивое отношение к России со стороны британской общественности частично сохранилось, но, как отмечалось в моей работе «Образ современной России на страницах газеты “The Guardian”», гораздо важнее наличие тенденции к потеплению наших отношений, которая наметилась в последние годы. В.Н.Шенаев. Сегодня много говорилось об империях. Собственно говоря, распадались империи по-разному. Бельгийцы ушли и ничего за собой не оставили. Великобритания поступала по-другому. Она уходила из колоний, доминионов, но, уходя, оставалась. Она сохранила многие экономические, политические, культурные связи в бывших колониях. Поэтому, когда мы оцениваем роль Великобритании в современном мире, необходимо видеть Великобританию номер один и Великобританию номер два. Так бывает в спорте, выступает университет двумя командами. То же можно сказать и о Соединённых Штатах Америки. В силу интеграции, глобализации, интернационализации, эти страны выступают в двух ипостасях. Одна из них – это капитал, который находится в других странах, это товары, которые производятся на заводах в других странах. Получается интересная вещь, что производство, вынесенное за пределы этих стран, близко к объёму производства в них самих. Поэтому неверно брать только данные по ВВП, скажем, Великобритании. Нужно смотреть, сколько капитала вывезено, сколько производят и реализуют на международных рынках. Второе. Не было сказано о Маастрихте. Но ведь Маастрихт – очень важное новое качество в современном мире. В чём оно выражается? Мы говорим о капитализме, социализме. Капитализм это частная собственность и «долой государство». А за счёт чего развивается мир? Не за счёт ли регулирующих мероприятий со стороны государства? Приезжая на Запад ещё в 60-е годы, я не раз слышал при посещении фирм и концернов: план, фирменный план. Потом появилось индикативное планирование. Хесин Е. С. Экономика Великобритании на современном этапе//Великобритания после всеобщих выборов 2001 г.: результаты и тенденции. Доклады Института Европы РАН № 91). М., 2002, с. 25. 1 41 Маастрихтские соглашения это, по сути, тот же план. А до чего додумались в России в 90-е годы – до шоковой терапии! Правда, подобные шоковые наскоки совершались у нас и раньше, взять хотя бы индустриализацию. Мы достигли огромных успехов, но за счёт того, что в одних сферах превзошли весь мир вместе взятый, например, в области безопасности, но были заброшены другие сферы – социальная, культурная, жизненный уровень человека. Мы подошли к определённой грани, когда сознательной политикой можно было начать перелив капитала на второе подразделение, т.е. в пищевую, лёгкую, обрабатывающую промышленность. Этого сделано не было. Были и внутренние, и внешние противники. Что касается последних, то, судя по планам бжезинских, они боялись, что мы успеем. Тогда жизненный уровень советского человека поднялся бы быстро, и разговоров о тупиковом пути не было бы. Хорошие уроки даёт нам Китай. Социальные идеи истребить нельзя, они как жили веками, так и будут жить. Регулирование со стороны государства, роль государства – вопросы чрезвычайно важные не только для развитых, но и для молодых капиталистических стран, таких как Россия. А как мы регулируем нашу экономику? Да хуже некуда. Капитализм развивался посредством усиления регулирующих функций, учёта интересов трудящихся, решения социальных проблемы, а не только проблем капитала. С другой стороны, на Западе масса своих недостатков. Посмотрите на масштабы экономического спада в последнее время. Получается, мы отказались от полезного, но стали имитировать вредное. Ал.А.Громыко. Заключительное слово. Позвольте на основе сказанного подвести некоторые итоги. В рамках сегодняшней темы мы обсудили роль Британии и России в объединительных процессах на территории Европы. Европейская интеграция – многосторонний процесс, который не сводится только к проблематике интеграции в рамках Европейского Союза. Европа объединялась с переменным успехом и до создания ЕС, а после – не только в его границах. Объединительные процессы на её территории протекают и в рамках других региональных европейских организаций. Британия и России замыкают Европу соответственно с Запада и с Востока. В обоих случаях их положение по отношению к другим европейским странам особое. Россия раскинулась не только на европейских, но и на азиатских просторах. Британия – островное государство, жители которого традиционно ощущают некоторую обособленность от остального континента и особую связь с державой по другую сторону океана – США. В России уже не одно столетие идут споры об «особом пути» развития. Для последнего десятилетия было характерно сближение с континентальной Европой и России, которая вышла на демократический путь развития, и Британии, которая, после победы лейбористов в 1997 г., всё больше склоняется к необходимости полнокровного участия в процессах европейской интеграции. Конечно, Британия является несравненно более европейской страной, чем Россия, одним их ведущих членов западноевропейского пространства. Однако это не мешает Лондону по сей день сохранять право на «особое мнение». И Россия, и Британия каждая по своему вносят вклад в дело европейского единения. Будущее Европы также трудно себе представить без России, как и без Британии. В ближайшие годы англичане будут принимать важные решения по поводу своего места в европейском концерте. Россия пока больше сосредоточена на себе, но по ходу времени к её голосу будут всё больше прислушиваться. Обе страны объективно заинтересованы в дальнейшей интеграции на европейском пространстве, также как и Европе, для того чтобы стать действительным центром силы в многополярном мире, необходимо превращение 42 России и Британии в последовательных защитников идеи европейского единства. 43