БИБЛЕЙСКИЙ МИФ И “ПОТЕРЯННЫЙ РАЙ” МИЛЬТОНА

БИБЛЕЙСКИЙ МИФ И “ПОТЕРЯННЫЙ РАЙ” МИЛЬТОНА
М.П.Кизима
Москва, МГИМО
Джон Мильтон (John Milton, 1608-1674) по праву считается вторым после Шекспира - английским поэтом.
В литературе богатой великими
поэтическими именами это место Мильтона определяется не столько
поразительным разнообразием и богатством его стиха, сколько, в первую
очередь, думается, тем, что он сумел в своем творчестве выразить рождавшееся
в его эпоху сознание человека Нового времени.
Мильтон, кажется, и сам ставил перед собой такую задачу. Ее реализации
служило все его творчество: и публицистика, которой мы во многом обязаны
нашими сегодняшними представлениями о демократических свободах и правах
человека, и деятельность на посту латинского секретаря Кромвеля, - но
важнейшей вехой стала поэма “Потерянный Рай” (Paradise Lost, 1667).
Выбор для поэмы библейского сюжета был далеко не случаен. Известно,
что Мильтон обдумывал немало других вариантов, прежде чем остановиться на
основополагающем мифе западной культуры. Позднее в этом ключе Мильтон
продолжил свой разговор с читателями в поэме “Возвращенный Рай” (1671) и
трагедии “Самсон-борец” (1671).
В отечественном литературоведении, объясняя важность библейских
мифов для литературы того времени, принято говорить (ссылаясь на Маркса) о
“религиозных одеждах” английской революции 17 века, что предполагает
рассмотрение религии как необходимого, но поверхностного элемента
исторической реальности.
Конечно, далеко не все наши ученые недооценивали религиозный фактор.
Эту проблему затрагивал, например, в своих работах о Мильтоне крупнейший
исследователь его творчества Р.М.Самарин. Он прямо указывал на значение
религиозного сознания для Мильтона и его современников. Р.М.Самарин
писал: “Человек своего времени Мильтон был и теологом. Он деятельно
2
участвовал в спорах о будущем английской церкви и этому вопросу придавал
огромное значение. Свои страсти и иллюзии он, подобно сотням тысяч
англичан
его
времени,
тоже
воплощал
в
образах
и
выражениях,
заимствованных из библии.”i
Все же, как видим, и для Р.М.Самарина образы Библии - лишь форма, в
которой выражаются страсти поэта и его иллюзии. Но ведь для самого
пуританина Мильтона, напротив, революция и страсти, связанные с ней, были
формой выражения новых религиозных воззрений, революция была призвана
утвердить эти новые, - и, как ему представлялось, истинные, - религиозные
смыслы в мирской реальности. Религия стала тогда для англичан стержнем
сознания, а Библия - главным авторитетом, ведь пересмотру подверглись
фундаментальные смыслы христианской культуры какой она сложилась к 17
веку: так формировалось сознание человека Нового времени.
Однако, когда мы, даже учитывая вышесказанное, анализируем поэму
“Потерянный Рай” как художественное произведение, мы сталкиваемся с
неожиданным эстетическим эффектом. Читателя неизменно поражает подход
Мильтона к священному писанию: потрясает грандиозность замысла и свобода,
с которой Мильтон интерпретирует библейский миф. А потому нередко, имея в
виду революционность Мильтона и дерзновенность его поэтического гения,
говорят о том, что Мильтон якобы “поправил” Библию. Замечания такого рода
высказывали в том числе и наши выдающиеся литературоведы, внесшие
огромный вклад в изучение наследия Мильтона. А.Аникст, например, писал:
“Мильтон - и он делает это не раз - поправляет Библию с позиций гуманизма во
имя утверждения жизни и достоинства человека”.ii
Так “поправлял” ли Мильтон Библию? Сам этот вопрос, на наш взгляд,
требует существенного уточнения. Здесь хотелось бы остановиться не столько
на сравнении традиционной христианской трактовки мифа о первородном грехе
и его интерпретации у Мильтона, что требует отдельного, специального и
обширного исследования, сколько на некоторых методологических аспектах
подхода к подобного рода анализу.
3
Миф всегда повествует о пра-времени, о первопредках, о богах и героях,
о происхождении мира и жизни на земле, о законах ее устройства.
Мифологический образ - это средство познания и закрепления общественного
опыта; опыт героя становится опытом рода людского.
Е.М.Мелетинский подчеркивал: “Специфической особенностью мифа
является совпадение в нем мировоззрения и повествования, фантастического
представления об окружающем мире (“модель мира”) и рассказа о богах и
героях.”iii
Можно сказать, что миф существует в культуре как ее исходная
синкретическая матрица, в нем сконцентрирована совокупность важнейших
смыслов
данной
культуры;
это
своеобразная
парадигма
смыслов,
раскрывающаяся в различных проявлениях культуры и ее артефактах на
протяжении всей истории данной культуры, а иногда и за ее пределами. Все это
предполагает активное участие носителей культуры в “обговаривании” и
осмыслении своих мифов.
Литература играет в этом процессе особую роль в связи со своей
собственной природой, родственной природе мифа, - и исторически и
типологически.
Как известно, миф и эпос связаны между собой генетически. Указывая на
эту генетическую связь, распространяющуюся затем и на литературу в целом,
Е.М.Мелетинский,
в
частности,
писал:
“...В
основном
внеобрядовое
пересказывание мифов является тем зерном, из которого непосредственно
вырастает эпический, т.е. повествовательный, род словесности. Искусство
именно от мифа унаследовало свой собственный синкретизм: метафорическую
образность, способность к символам и обобщению при сохранении чувственной
конкретности, при слабой отдифференцированности логического мышления от
аффективных, эмоционально-ценностных начал.”iv Итак, эпическая поэзия (наш
непосредственный интерес в данном случае) вырастает из мифа и берет по
наследству его образно-символический способ познания действительности,
4
ведь парадигма смыслов закрепляется в мифе как образно-символическое
повествование, что становится характерным для искусства в целом.
Стало быть, все, что мы знаем об особенностях образного постижения
действительности (в отличие от абстрактно-логических способов мышления)
относится не только к художественной литературе, но и к мифу: миф
многозначен (как многозначен каждый отдельный образ и символ), всегда
диалогически ориентирован на носителей культуры, предполагает новые
интерпретации и трактовки.
Литература в любой культуре становится активной участницей этого
процесса, она свидетельствует о том, насколько существенно участие мифов в
новациях культуры по мере ее движения во времени.
Возьмем, к примеру, античность. Одни и те же мифы вновь и вновь
подвергались интерпретации в литературе: и в архаический период (поэмы
Гомера), и в классический период (трагедии Эсхила, Софокла, Еврипида), и в
эллинистический период, скажем, в римской поэзии (Овидий). Для древних
греков театр был местом, где мифы были объектом публичного культурного
освоения: все граждане полиса были обязаны приходить в театр, разыгрывание
мифа становилось актом самосознания культуры. Никто не “поправлял” мифы,
но за века, прошедшие от Гомера до Софокла, мифы получили новое
осмысление, возможность которого, однако, уже была заложена в их образах
изначально.
Затем наступил и тот исторический момент качественного изменения в
культуре, когда старая система смыслов, закрепленная в мифах, уже полностью
исчерпала себя и новые смыслы никак не могли быть истолкованы из старых
мифов. Предчувствие этого мы находим уже в “Буколиках” Вергилия, не
случайно трактовавшихся христианской культурой как некое предвосхищение
пришествия Христа. Смыслы христианской культуры были уже несовместимы
с язычеством греков и римлян, их мифы утратили для европейской культуры
роль мировоззрения.
5
Нередко забывают, что и христианская культура постоянно, на всех
этапах своего исторического развития занималась интерпретацией своих мифов
(этот процесс продолжается и по сей день). Миф предполагает активный диалог
с культурой, он не бывает прошлым, своей многозначностью он постоянно
вовлекает людей в разговор о его смыслах.
Христианский миф не является в этом смысле исключением. Более того,
можно даже сказать, что христианство с его акцентом на личности
подчеркивает эту задачу активного участия человека в осмыслении мифа.
Вспомним евангельский текст. Христос поучал притчами: “Все сие Иисус
говорил народу притчами, и без притч не говорил им” (От Матфея, 13:34).v А
когда ученики спросили Иисуса: “... Для чего притчами говоришь им?”, Иисус
ответил: “Потому говорю им притчами, что они видя не видят, и слыша не
слышат, и не разумеют...”, “ибо огрубело сердце людей сих, и ушами с трудом
слышат, и глаза свои сомкнули...” (От Матфея, 13:10,13,15). Христос затем
дает толкование одной из своих притч: “Вы же выслушайте значение притчи о
сеятеле” (От Матфея, 13: 18, 19-23). Разве было разъяснение,
совершенно
иными словами раскрывавшее смысл притчи, “поправкой”? Скорее оно было
примером подхода к пониманию смысла символического повествования,
подтверждением необходимости его интерпретации как способа освоения.
Эпическая поэма Мильтона прямо обращается к стержневым смыслам
европейской культуры, так что выбор центрального библейского мифа был для
Мильтона естественным и необходимым, - как естественным был для Гомера
выбор мифа о Троянской войне, а для Вергилия - мифа об Энее. Мильтон ясно
осознавал свою литературную традицию. Об этом свидетельствовало не только
краткое вступление к поэме, где он обосновывал свой выбор белого стиха
(отсутствие рифмы в “Потерянном Рае” он соотносил с отсутствием таковой у
Гомера), но и самые первые строки поэмы - обращение к Музе и декларация
основной темы поэмы. Однако уже в этих строках Мильтон давал понять, что,
продолжая великую поэтическую традицию, он приходит в нее со своей,
принципиально отличной темой, иными героями:
6
“О первом преслушанье, о плоде
Запретном, пагубном, что смерть принес
И все невзгоды наши в этот мир,
Людей лишил Эдема, до поры,
Когда нас Величайший Человек
Восставил, Рай блаженный нам вернул, Пой Муза горняя!...” vi
Как видим, осмысление сути мифа о первородном грехе у Мильтона
имеет совершенно определенно христианский характер: образ Христа
(“Величайший
Человек”)
освещает
для
поэта
историю
грехопадения
прародителей, место этого события в истории человечества.
“Потерянный
Рай”
представляет
собой
поэтическую
трактовку
ветхозаветной истории в свете Нового Завета, смыслы Нового Завета по-новому
освещают смыслы Завета Старого. Однако, если это считать “поправкой” к
Библии, то в таком смысле ею было все христианство.
Вместе с тем, в той трактовке мифа, которую предлагает своим читателям
Мильтон, много и от самого автора как носителя реформированного
христианства,
предполагающего
право
каждого
верующего
толковать
библейский текст, видящего в самом толковании - в личной беседе со
священным текстом - необходимую часть религиозной жизни христианина.
Мильтон в поэме решительно отступает от композиционного строения
библейского текста. Библия рассказывает последовательно о сотворении мира и
человека, о жизни людей в Раю, грехопадении и изгнании из Рая, а затем об
истории человечества после изгнания. Та часть библейского текста, которая
послужила непосредственно сюжетом для поэмы, занимает в Библии всего
лишь три первых главы “Бытия” - первой книги Моисея. Поэма Мильтона - это
десять, а потом в переработанном варианте двенадцать книг. Грандиозная
поэма сосредоточена при этом на одной, - но ключевой, - странице (утрате Рая
как начале собственно земной человеческой жизни), в ней речь о природе
человека, измененной в результате грехопадения. Поэма раскрывает драму
7
человеческого бытия, и всей человеческой истории, в том числе современного
Мильтону мира; создавая ее, Мильтон опирался не только на опыт эпических
поэтов, но и на опыт античной и возрожденческой трагедии. Отчетливо слышен
в поэме и голос самого автора, его лирические отступления - необходимая часть
целого.
Своим акцентом на индивидуальном сознании Новое время заявило о
себе наиболее отчетливо, а Мильтон выразил его со всем великолепием, создав
удивительную эпическую поэму, в которой органично присутствуют и
драматизм и лирическое начало.
Самарин Р.М. Джон Мильтон и споры о нем (к 350-летию со дня рождения) //
Самарин Р.М. Зарубежная литература: Учеб. пособие для филол. спец. вузов.
М., Высшая школа, 1987, С.104.
ii
Аникст А. Джон Мильтон и его поэма “Потерянный Рай” //Мильтон Джон.
Потерянный Рай / Пер. с англ. Арк.Штейнберга. М.: Худож.лит., 1982. С.16.
iii
Мелетинский Е.М. Введение в историческую поэтику эпоса и романа.М.:
Наука, 1986. С.19.
iv
Там же.
v
Здесь и далее текст Библии цитируется по изданию: Москва, Российское
Библейское Общество, 2000.
vi
Мильтон Джон. Потерянный Рай / Пер. с англ. Арк.Штейнберга.
М.:Худож.лит.,1982. С.24.
i