Разговор с поэтом

Алена Шатравка
Разговор с поэтом.
1
Молодой, сильный, харизматичный, местами даже красивый, умный,
интересный, гордый, резкий – поэт. Задумчивый, печальный взгляд, большой
нос. И губы. Губы, которые кричат, орут, вопят! «Дайте мне договорить!»
Он просил об этом всю свою сознательную жизнь. Но договорить, дописать,
допеть, - ничего этого ему не давали. И появилась горечь и озлобленность.
Появилась вместе с хорошим, в сущности человеком, - мягким, улыбчивым,
даже застенчивым. И имя этому всему – Вознесенский.
Для меня отталкивающий, чересчур откровенный, пугающий,
непонятный. Его портрет в моем исполнении – это печальные, темные глаза,
в которых прячется невыносимая боль, горькая усмешка и потом, сразу же,
молитвенно вознесенные (Вознесенский!) к
небу, к Богу – руки.
Мускулистые, узловатые. Вместо остального – темнота.
И странно – никакой бесконечности, которую он, очень любил. Просто
пустота. Как будто – за занавес. Но Андрей Андреевич имел (и имеет,
несмотря на состояние биологической смерти) удивительную способность: с
ним хочется разговаривать. Иногда как с мастером, учителем, иногда –
просто как с человеком. И я делаю это. Просто, чересчур, может быть, нагло
и фамильярно и современно без обиняков.
2
Просто, Вознесенский – ты мне нужен. Просто необходим. Ты мне –
никто. Я тебе – тоже. Поэт и читатель, равнодушные друг другу. Ничего
общего. Но – увы!
При жизни ты просил свободы слова – говори! Говори бесконечно,
говори так, чтобы я могла услышать и самое главное, понять. Говори, прошу
тебя, - нет, умоляю! И вот я стою на коленях у твоей могилы. Меня обдувают
все ветра, но я смеюсь им в лицо. У меня есть – ты. Остальное уже не так
важно.
Это не влюбленные бредни, нет, Вознесенский. Это – сухая
констатация факта. Не хочу тратить время на пустые комплименты. Да и к
чему они?
Твоя поэзия для меня – юной, неопытной девочки, - ошеломляема.
Еще раз повторюсь: она отталкивает. Очень сильно. Но и заставляет
задуматься. Ты – это не то, чем ты хочешь казаться. За открытостью прячется
замкнутость, за воздушностью стихов – безумие ночей. Всегда так. Но все
равно: что-то – не то. В тебе, у тебя, за тобой чувствуется усталость.
Знаешь, Вознесенский, я поняла одну вещь – с тобой мне не страшно
умирать. И как же весело, что я поняла это именно в шестнадцать. Когда мне,
казалось, еще можно жить. Но… Я стала относиться к прекрасному понятию
«смерть» как к игре, имен но глядя на тебя, Андрюша. Не зная твоей
биографии, не читая твоих стихов. Волшебство, правда? (Я сейчас, кстати,
обращаюсь к пацану – шестикласснику, тоже бывшим - тобой).
И под впечатлением всего этого, под тяжестью – как хлыст, как гром
среди ясного неба, разносится по всему Новодевичь ему горький,
ведьминский хохот: «Я люблю тебя!» Не той сентиментальной, слащавой,
девичьей любовью, а уже более глубокой, более осознанный, и вместе с тем
еще более странный. Люблю, Вознесенский – и больше не могу ничего
сказать. Оборвалсь у меня ниточка красноречия.
Все. Прости. И пусть Зоя не ревнует.
Шопен.
Я сейчас пытаюсь представить себе юного, безумно влюбленного
Фредерика с розой (одинокой!) в руках, обливающегося слезами от боли,
нежности, от чего – то такого, что нельзя назвать, переполняющего его. Он
шепчет какие – то слова: очень тихо, почти беззвучно. Может быть, у него в
душе именно сейчас рождается эта музыка… И на плечо к нему садится
ослабший, умирающий белый голубь: знак того, что любви больше нет, или
того, что она когда – нибудь возродится из тепла. Фредерик осторожно
кладет розу на парковую скамью, садится и нежно прижимает птицу к своему
груди, где все еще бьется его молодое, полное надежд и новой, чистой,
всепобеждающей любви – но не влюбленности – сердце. Он сам – новый, он
вдруг, враз, становится взрослым. В нем рвется какая-то тонкая, незаметная,
но жизненно важная жилочка. Его внезапно охватывает острое желание жить,
творить, делать что-то. Но он чувствует, что времени у него осталось
катастрофически мало. «Впрочем, это всегда так» - улыбнулся юноша
бескровными губами. И вдруг вспомнил о голубе, которого он продолжал
гладить по маленькой, снежно – белой головке. Сердце птицы не билось.
Видимо, пригревшись в тепле, она уснула – и умерла, легко и незаметно,
окруженная лаской и заботой. Юношу внезапно наполняет безудержаное
отчаяние. Картинка мира, которую он создавал двадцать один год,
разрушилась в один миг. От какого – то резкого внутреннего толчка он
приходит в себя, оборачивается – уже вечер. К Фредерику, смеясь, подходит
его невеста и что –то весель ему говорит. Но юноша уже ничего не слышит.
Он встает, целует девушке руку и сообщает, что свадьбы не будет.
«Простите, мне очень жаль.Прощайте» - шепчет он, кому-то гордо,
мстительно и счастливо улыбается и навсегда уходит во тьму, рождающую
свет, совершенно не замечая, что все еще прижимает к груди мертвую птицу
– себя.
1. Милый Гамлет! Быть или не быть – вопрос второстепенный
Важнее то, был ты или не был, жил или не жил. Вот в этом и
заключается главный смысл.
2. Кто сказал, что смерть пахнет тленом? Нет! Весной она пахнет
распускающимися почками, летом – травой и цветами, осенью –
медом, а зимой – белым, чистым, хрустящим снегом. Нет, смерть
не пахнет тленом.
3. Когда-то любовь была игрушкой. Теперь она играет другими.
4. Принц на белом коне – это нищий на осле, прошедший через
зеркало.
5. Я настолько несвободна, что могу оказаться сразу во всех местах
и легко раздвинуть границы бесконечности, при этом жонглируя
мирами и улыбаясь богам.
6. Дети – цветы жизни. Цветы железные, со стеклянными
лепестками и золотым стеблем.
7. Зеркало – дневник судьбы.
8. Хорошая книга – остро отточенная бритва, которая быстро и
безболезненно дарит покой.
9. Чтобы в конце была пуховая перина, в начале надо спать на
гвоздях. Хоть это и не ново.
10.Вернуть свое – значит потерять чужое.
11.Книгу судьбы нельзя переписать – ее можно прочитать заранее,
и, выбрав один из сотни путей, ведущих к тупику, превратить
этот тупик в очаровательную бесконечность.
 Любовь не бесконечна. Бесконечен человек, рождающий эту
любовь.
 У волков чисты от крови и душа и зубы
 Если волк не грызет, он осознает, что делает.
 Настоящая благодарность должна быть без слов, а настоящая
месть должна быть даже без мысли о мести.
 В каждой женщине спит маленький Гитлер.
 Время замкнуто, как зигзаг. Оно, ласковое, мягкое и пушистое, с
радостью дает себя погладить. А иногда и почесать за ушком –
которого нет. Но иногда, по настроению, может укусить за нос.
Легонько. Не будет всего лишь половины (носа)ю Время не
любит причинять боль.
 Не торопите события, иначе они обязательно опоздают.
 Маленькая заметка: смотреть в глаза мертвым намного легче,
чем живым.
 Филолог похож на космонавта: он витает в пространствах
мировой литературы.
 В каждой женщине спит маленький Гитлер, а в каждом мужчине
– Лев Толстой. Надо же как-то усмирять тирана!