Маркин Илья Письмо с Бородинского поля.

Маркин Илья
Письмо с Бородинского поля.
В1812-м меня могли бы не взять на военную службу, или взяли бы, но
пока бы я добрался, война могла уже закончиться. Значит, я должен был бы
родиться в 1789 году, чтобы успеть на эту войну, чтобы вместе с другими
семнадцатилетними мальчишками попасть в Томский мушкетерский полк
в1806-м, когда из-за военной угрозы приступили к развертыванию полков за
счет призыва рекрутов. Томский мушкетерский полк, прославленный
переходом через Альпы, геройским броском в страшный тоннель Урнер-Лох,
квартировал у нас на Алтае, всего в 142 километрах от моего родного села
Залесово. Представляю, как горевали бы мои родители, ведь уходил я
служить на 25 лет. Свиделись бы еще или нет? Мама бы, наверно, плакала и
пела, как на похоронах:
Без тебя, да мило дитятко,
Отемнеет светла светлица,
Опустеет дом-подворьицо!
Ты подешь, да мило дитятко,
Не в любимую да путь-дороженьку,
Не в любимую — во дальную,
Во дальную да во печальную,
Ты во службу-то во царскую,
Во царскую да государскую,
Во солдаты новобранные!..
В полевом лагере близ пригорода Барнаула на левом берегу Оби под
руководством штаб-офицеров и унтер - офицеров, видевших самого
Суворова, я научился бы стрелять из пехотного ружья, колоть тесаком,
рубить палашом и саблей. А 15 августа 1808 года я был бы одним из почти
2000 рядовых, музыкантов, оружейных мастеров, кузнецов, плотников,
отправившихся в великий поход к городу Казани под командованием шефа
полка генерал-майора от кавалерии А.Ю. Голынского и полкового командира
майора Каменщикова.
Несколько дней наш полк шел по родной земле, через знакомые с
детства деревни Повалиху, Озерки, Тальменское, через мое родное Залесово.
Жители провожали нас со слезами. В последний раз обняли меня мать, отец,
сестра. Я изо всех сил крепился, чтобы не расплакаться…И в то же время я
бы радовался и гордился, что мои родные все-таки увидели, как идет мне
мундир мушкетера: темно-зеленый кафтан с красной подкладкой и с
погоном на левом плече, белые холщевые штаны, штиблеты из черного
сукна, застегивавшиеся двенадцатью медными пуговицами и, конечно,
треуголка с двумя шерстяными желто-черными кистями! Это был мой
первый настоящий поход!
Долгая была дорога. По вечерам грелись у костров. Ночевали в чистом
поле. Деревни не часто попадались. Идешь, идешь… Я думал, что за это
время познал всю тяжесть солдатской жизни: по 17 верст в день с 45килограммовой выкладкой, ранцами и подсумками, флягой с водой,
провиантом, ружьем, тесаком, шинелью. Хорошо, если удавалось иногда
пристроить свою амуницию на подводу… Бывалые солдаты только
посмеивались надо мной: пороху еще не нюхал. Впервые в своей жизни я
увидел большой город Омск, откуда наш полк вместе с остальными
сибирскими полками под руководством генерала А.А. Скалона отправился
через Оренбург до Казани. Генерала видел несколько раз издали, узнал, что
он земляк наш, из Бийска. Внимательный, сам проверял, сыты ли солдаты,
как обуты, одеты. Все сибирские полки прибыли к Казани в указанные сроки,
не потеряв ни единого человека. За 167 дней 2720 верст оставили позади.
Генерала нашего за этот поход орденом Святого Владимира наградили. А
наш полк прибыл к месту новой дислокации в Волынской губернии
только14 сентября 1809 года. Дальше мы пошагали к границам Галиции, где
стояли против австрийцев, союзников Наполеона, до 9 декабря 1809 года,
заняли без боя город Краков…
Грозный 1812 год застал наш полк в составе 1-ой Западной армии, в 6-м
пехотном корпусе генерала Д.С. Дохтурова 24-ой пехотной дивизии генералмайора П.Г. Лихачева в сотне верст южнее города Вильно. Все уже только и
говорили о том, что вот – вот начнется война с Наполеоном. Шли
беспрерывные учения. Мы получили новые семилинейные ружья на
вооружение, обучались стрельбе с примкнутым штыком и в полном боевом
снаряжении, тренировали силу штыкового удара, занимались гимнастикой.
В марте в Вильно приехал сам Государь. Однажды я даже видел его на
смотре нашей дивизии.
Но война все равно началась неожиданно. 24 июня войска Наполеона
навели понтонные мосты и переправились через реку Неман на нашу
сторону. 25 июня с замиранием сердца слушали мы приказ государя
Александра Первого: «Французский император нападением на войска Наши
при Ковне открыл первый войну. Воины! Вы защищаете Веру, Отечество,
свободу. Я с вами. На зачинающего Бог!». Воодушевленные, мы готовы были
немедленно сразиться с неприятелем, не жалея жизней своих. Но поступил
приказ отходить. Я, как и все, не понимал, почему мы отступаем, сдавая
почти без боев города Ковно, Вильно, Полоцк, оставляя больных и
обессиленных в деревнях и хуторах на милость неприятеля. Я завидовал
бойцам Сибирского и Иркутского драгунских полков, ожесточенно
сражавшихся с французами под Витебском, прикрывая наш отход. А мы шли
и шли в числе уклонявшейся от боя 80-тысячной русской армии,
преследуемой 200 тысячами французов. Жара сменялись проливными
дождями; дороги, мосты и плотины пришли в негодность; низкие места
покрылись водой. Мы шли по бездорожью, иногда по 50 верст в день. За 38
дней мы прошли 500 верст до Смоленска. Сохранили полный порядок и
бодрость духа. Вот только командир наш Дмитрий Сергеевич горячкой
заболел. Командующий армией Барклай-де-Толли спросил Дохтурова,
позволит ли ему здоровье взять на себя оборону Смоленска. «Братцы, отвечал тот, - если умереть мне, так лучше умереть на поле чести, нежели
бесславно на кровати!» Вот такие у нас были генералы!
Нам очень нужен был бой! Настоящее боевое крещение наш полк принял,
защищая Смоленск 5 августа 1812 года. Мы прикрывали отход русских
войск, сдерживая 140-тысячную армию французов. На нас шли войска
непобедимых наполеоновских генералов Нея, Даву, Мюрата. В нас стреляли
из 300 орудий. Над нами летали сотни ядер, тысячи осколков и пуль, от
дыму и жары можно было задохнуться. Но я бы стрелял, бросался в атаку,
как и все мои однополчане, как и все сибиряки…Наверно, я бы даже не
думал о смерти, ведь мы впервые дрались за русскую землю.
При обороне Смоленска отличились все полки, сформированные из
сибиряков. Наши генералы не в силах были удерживать порыва людей,
которые после нескольких выстрелов с французами бросались в штыки.
Самые ожесточенные бои шли у Молоховских ворот. Там сражались
драгуны Иркутского полка, с которыми когда-то мы вместе шагали до
Казани, во главе с нашим генералом, моим земляком, уроженцем Бийска,
Антоном Антоновичем Скалоном. Генерал во время отхода находился в
рядах последнего эскадрона, как и полагалось русскому офицеру. Внезапно
рядом разорвалось несколько гранат. Генерала с почестями похоронили
французы, отдавая дань его мужеству. Сам Наполеон бросил горсть земли на
его могилу по русскому обычаю. Еще 5 августа в моем родном Томском
полку было 1201 человек, 6 августа – около 700. 42 моих боевых товарищей
было убито, 266 –ранено,184 пропали без вести. И это не считая офицеров.
Если бы я не погиб под Смоленском, то отступал бы вместе со всеми
долгих 17 дней, вспоминая погибших товарищей, своих земляков и, злясь,
что не дали нам возможности поквитаться с врагами. Дорога была тяжелая.
«Жара и засуха стояли более трех недель. Ветра не было, и люди задыхались
в этой неподвижной атмосфере. Люди шли, обвязавши носы и рты платками.
Приходя к деревне, все бросались к колодцам. Дрались за воду и выпивали ее
до грязи». Шли впроголодь. 17 августа войска узнали о назначении
верховным главнокомандующим генерала-фельдмаршала М. И. Кутузова.
А18 августа мы встретили его в селе Царево Займище. Кутузов, обходя
войска, сказал уверенно и громко: «С этаким-то войском, с такими
молодцами да отступать?!»
Мы снова шли. И до Москвы оставалось все меньше и меньше. Но после
встречи с Кутузовым, нашим, родным, словно воскресли, мы поверили ему,
смеялись и шутили; мы воображали, как погоним неприятеля. Даже
поговорку сложили: «приехал Кутузов бить французов». Солдаты распевали
веселую песню:
Чу!.. и к нам уж налетела
Иноземна саранча!
Иль отведать захотела
Богатырского плеча?
Местом нашего долгожданного сражения стало Бородинское поле. Всего в
ста верстах - Москва. 25 августа Кутузов еще раз поговорил с нами: «Вам
придется защищать землю родную, послужить верой и правдой до последней
капли крови. Каждый полк будет употреблен в дело. Вас будут сменять, как
часовых, через каждые два часа. Надеюсь на вас». В полдень вся армия стала
на колени перед иконой Смоленской Божьей Матери. Вечером я надел
чистую рубаху. Я готов был умереть завтра, как и тысячи русских солдат и
офицеров. Этой ночью никто из нас не спал. И никто не пил: отказались даже
от положенных 40 грамм водки. Каждый нашел себе какое-то дело, думал о
чем-то своем. Я родное Залесово вспомнил, мать, отца, сестренку.
«Здравствуйте, мои родные матушка, батюшка, сестрица! Здравствуйте мои
дорогие земляки-залесовцы! Может быть, это последнее письмо мое к вам.
Завтра вместе с товарищами по полку, со всеми русскими воинами иду в
великий бой за землю нашу, кровью политую, за веру святую, за царябатюшку. Верю, что погоним мы французов, что не взять им Москвы нашей.
Истосковался я по дому родному, во сне снится. Много дорог прошагал я по
России и по чужим странам. Но краше нашей сибирской стороны, милее
родимого Залесова нету на свете. Жив останусь, вернусь. Дослужить-то
всего 19 лет осталось. Ваш сын и брат, и земляк Илья»