Эрнест Корнышев: ТЕАТР КАК СОТВОРЕНИЕ ЧУДА» «

Эрнест Корнышев:
«ТЕАТР КАК СОТВОРЕНИЕ ЧУДА»
Театрального зрителя всегда тянуло заглянуть за кулисы. «Из чего делается это
волшебство? Что за непонятные люди, живущие чужими жизнями — артисты, чем
они отличаются от нас, а мы от них?»
Открывать шкатулку с тайной чревато разочарованием, но соблазн слишком велик. Поддались этому
соблазну и мы. Наш нынешний собеседник — артист Эрнест Корнышев. В туапсинском ТЮЗе служит с 2009
года. До этого была работа в театрах в Брянске и Бобруйске. Выпускник режиссёрского факультета
Орловского государственного института искусств и культуры.
Первый вопрос Эрнесту — о телесериале «Красавица», который снимался в Туапсе и недавно прошёл на
Первом канале. По сюжету девушка назначает свидание сразу нескольким молодым людям в одно время и в
одном месте — в центре города, у памятника Ленину. Те стоят с цветами, а она проезжает мимо на машине,
высовывается из окна, машет им рукой и кричит что-то задорное. Эрнест играет одного из обманутых
поклонников.
— Каково настоящему драматическому артисту сниматься в эпизоде сериала? Для Вас это
было баловство, новый опыт, подработка или что-то ещё?
— Такая работа, в отличие от роли в театре, не требует к себе слишком уж серьёзного отношения. Но,
хотя роль мне досталась совсем небольшая, магию кино я успел ощутить. Сразу получилось представить, что
камера — это и есть та самая ветреная девушка. Зажатость быстро исчезла. Потом весь остаток дня я был
под впечатлением пережитого, в приподнятом настроении. Ещё интересно было наблюдать за киношниками,
даже за обслуживающим персоналом — каждый из них такой яркий типаж. Их среда совсем не похожа на
нашу, театральную.
— Ещё пойдёте в кино сниматься?
— Если позовут, отказываться не буду.
— В ТЮЗе маленькая труппа, поэтому у артистов нет определённого амплуа. Играть
приходится всё. Наверное, есть роли, которые нравятся, а есть, которые играешь с неохотой?
— Это не так. Мне нравится всё, что я играю. Но есть роли, которые по характеру близки, и они даются
легко. А есть те, над которыми приходится упорно работать. Но именно после таких ролей происходит
профессиональный рост. Например, над ролью Криспена в «Единственном наследнике» пришлось
потрудиться. Во-первых, текста много, причём в стихах. Во-вторых, Криспен постоянно переодевается и
изображает других людей — то есть в самой роли ещё несколько ролей. В третьих, он — авантюрист,
весёлый наглец, а я в жизни совсем другой и чтобы стать таким на сцене, пришлось многое осмыслить. Это
был для меня качественный скачок.
— На Чичикова в спектакле «Мой милый Плюшкин» вы не похожи не только характером, но и
внешне…
— Да, по Гоголю Чичиков выглядит иначе: «ни слишком толст, ни слишком тонок; нельзя сказать, чтобы
стар, однако ж и не так, чтобы слишком молод»... Но «показывать жизнь средствами жизни» (есть такая
формулировка) — это ведь метод кино, в котором поле — это поле, чашка — чашка и так далее. А театр
говорит мыслями. В новом театре уже не так важно сходство, костюмы, декорации. Гамлета может играть
старик, а Клавдия — молодой. И Ларисе Александровне Торженсмех (приглашённому режиссёру из
Лазаревского, поставившей «Плюшкина») близок именно такой экспериментальный театр. У меня была
задача сыграть внутреннее состояние Чичикова, а не его классический облик, который уже много раз сыгран.
Работать с Ларисой Александровной было очень интересно. Вообще я много смотрю современных
постановок и сам тяготею к такому «авангардному» театру.
— А обычный театр — с костюмами, декорациями вам не близок?
— Всё зависит от режиссёра. Мне посчастливилось играть у нескольких режиссёров, работающих
традиционно: костюмы отражают время, декорации реалистичные, если по сюжету моют пол, то настоящей
мокрой тряпкой. Но это были мастера очень высокого уровня, они на репетициях так интересно объясняют,
что хотят от тебя, ищут такие подходы к актёру... Работать с ними — просто счастье.
— А худрук ТЮЗа Александр Лухин — он к каким относится режиссёрам?
— Мне кажется, он постоянно над собой проводит какие-то эксперименты. И над нами, артистами, заодно.
Каждый спектакль у него — в новой стилистике. И мне это нравится, потому что не возникает застоя, который
для провинциального театра — явление обычное: заштампованность, профессиональная деградация,
желание поскорее отыграть спектакль и идти домой... Если в «Единственном наследнике» любому зрителю
всё без объяснений понятно, то в «Золушке» всё не так просто. Возникает яркий образ спектакля, и этот
образ — цирк. Появляются клоуны, которых у Шварца нет, и всё действо как будто происходит на манеже.
— У вас в «Золушке» очень смешная роль. В знаменитом фильме она комичности не
предполагала.
— Вы про пажа? Я ведь там две роли играю: пажа и клоуна.
— Но клоуны все одинаковые, а паж такой забавный, манерный, весь в своих мыслях.
— Клоун дался сложнее — из-за больших физических нагрузок. А с пажом было легче — я делал то, что
мне говорит режиссёр, и ничего особо не искал. Моя задача была — внутренне оправдать созданный
режиссёром образ. И спектакль уже шёл, а я все ещё разбирался со своим пажом. Так часто бывает: даже
опытный критик высоко оценивает твою работу и не догадывается, что у тебя в голове самая настоящая
каша.
— Два года назад в Туапсе приезжал Театр Наций и поставил в несколько дней с нашими
артистами три спектакля. Какие ваши впечатления от того события?
– О, это была хорошая встряска! Кроме самих репетиций, педагоги проводили с нами мастер-классы. Мы
очень много узнали о самих себе, о коллегах, даже о своём теле. Например, педагог подкидывает и ловит
особым способом мячик. Ты думаешь: нет, чтобы так научиться, мне месяца два нужно. Начинаешь
пробовать — и вдруг получается. Я позже показывал запись спектакля «Norway. Today», в котором тогда
участвовал, своему однокурснику и поймал себя на мысли, что мне не стыдно за то, что я сделал.
— Вы пробовали примерять на себя другие профессии? Например, связанные с физическим
трудом?
— Когда наш театр перестраивали, артисты принимали участие в работах. Я кое-чему новому научился, и
это было увлекательно. Иногда поработать руками — удовольствие, но чтобы зарабатывать этим на хлеб —
нет. В старших классах я пришёл в театральную студию и понял, что хочу быть только актёром. Возвращался
оттуда поздним вечером, и меня больше ничего уже не интересовало.
— А до студии вы хотели быть артистом?
— Если хотел, то неосознанно. Какие-то актёрские задатки были: громкий голос, экстравертное поведение,
желание быть в центре внимания. Студию посещали ребята, может быть, с большими способностями, чем у
меня, но с меньшей тягой к этому занятию. Такой человек в один прекрасный момент вдруг говорит: мне к
поступлению в такой-то вуз надо готовиться, и перестаёт посещать студию.
— Ваша жена — актриса (Елена Осташкова также работает в туапсинском театре. — Авт.) Не
тяжело это — артистическая семья?
— Да нет. Наоборот, на сцене лучше друг друга понимаем. Если приходится играть любовные сцены, нет
смущения — хотя это и не самое важное в работе. Только я, возвращаясь из театра, долго не могу
переключиться в домашний режим, а Лене это запросто даётся. Нет, жена-актриса — в этом ничего
страшного нет.
— Вы закончили режиссёрское отделение. Есть ли режиссёрские амбиции?
— Да, режиссура меня привлекает. Что-то понемножку я и сейчас делаю: ёлки, утренники. Недавно
набрали старшеклассников в театральную студию, и Александр Владимирович Лухин предложил
позаниматься с ними этюдами по классике — мне это интересно... Вообще пока я не вижу отчётливо, кем буду
лет через двадцать-тридцать: артистом или режиссёром. Может быть, и режиссёром. Но режиссёр — это ведь
не только понимание, как создать образ и выстроить мизансцену. Это ещё умение управлять людьми,
жизненный опыт, эрудиция и много чего ещё. А самое главное — желание сделать чудо. Без этого желания в
театре вообще работать нельзя.
Владимир БЕЛЯЕВ