Слове о полку Игореве» (полемический аспект)

А. О. Шелемова (Москва)
СОВРЕМЕННЫЕ ИНТЕРПРЕТАЦИИ ОБРАЗА ВСЕСЛАВА
ПОЛОЦКОГО В «СЛОВЕ О ПОЛКУ ИГОРЕВЕ»:
ПОЛЕМИЧЕСКИЙ АСПЕКТ
В системе образов «Слова о полку Игореве» полоцкий князь Всеслав
является, пожалуй, самой одиозной фигурой. Наряду с Олегом Гориславичем,
ковавшим мечом «крамолу», Всеслав, как его характеризует подавляющее
большинство слововедов, — агрессивный зачинщик междоусобиц, узурпатор,
нелегитимно захвативший киевский стол, ловкий, хитрый, двуличный, то есть,
персонаж по всем статьям отрицательный. В упрек князю ставяся прежде всего
его вожделение «девицы любой»-Киева, «клюки»-хитрость, оборотничество.
Посмотрим, в какой мере справедливы все эти обвинительные посылы в адрес
«антигероя».
О «девице любой». Всеслав Брячиславич — личность легендарная. Память
народная сохранила о нем молву как о князе-кудеснике, волшебникеоборотне, рожденном от волхвования. По историческим же источникам
(прежде всего «Повести временных лет») можно составить довольно полное
его реальное жизнеописание, основными вехами которого являются ратный
поход в 1065 г., захват Новгорода, затем страшное поражение от Ярославичей
в битве на Немиге (1067 г.), плен и пребывание в Киевской тюрьме («порубе»),
кратковременное владение (в течение семи месяцев) киевским столом (1068 —
1069 гг.), бегство из Киева, двухлетняя борьба за вокняжение в Полоцке.
Летопись не засвидетельствовала активных устремлений Всеслава завладеть
Киевом. Никакой сознательной узурпации власти не было: даже несмотря на
её нелегитимность, Всеслав был «прославлен» киевлянами «сред двора
къняжа» [1: I, с. 184]. В летописи говорится о его религиозном благочестии:
«О кресте честный! Понеже к тобЂ вЂровах, избави мя от рва сего». Богъ же
показа силу крестную» [1: I, с. 186].
Древний поэт лишает христианской ортодоксальности своего персонажа.
Полоцкий князь представлен в «Слове о полку Игореве» сообразно мифу о нем
как о кудеснике-оборотне, бросающем жребий «о дЂвицю», ему «любу».
Исследователи отмечают использованную поэтом не характерную для
древнерусской литературы в целом (за исключением «Слова о законе и
благодати») символическую ассоциацию Киева-града с «любой девицей». О
метафоре города-девы в мифологическом аспекте писал В. Н. Топоров,
ссылаясь на текст Откровения Иоанна Богослова: «И я Иоанн увидел святый
город Иерусалим, <…> приготовленный как невеста, украшенная для мужа
своего» [2, с. 121 — 122]. Блестяще интерпретировала семантику тропа
украинская исследовательница Е. Н. Сырцова, показав, что в «Слове о законе
и благодати» Илариона уже присутствует символическая коннотация Киева и
Нового Иерусалима в аллегорически-христианском осмыслении, а в «Слове о
полку Игореве» определенное значение «может иметь рождаемая
«подводным»
сближением
метафор
связь
между
волшебным
оборотничеством князя Всеслава и мистическим оборотничеством града.
Подобное совпадение метафор, если не упускать из виду языческий архетип
матримониальных отношений князя и града, <…> очередной раз
обнаруживает символическую свободу играющих поэтических тропов» [3,
с. 63]. Исследовательница резонно доказывает архаико-мифологический
источник метафорической ассоциации «город-дева» в «Слове».
О «клюках». Автор «Слова о полку Игореве», гиперболизируя
необыкновенную быстроту всех перемещений Всеслава, упорно — о чем
свидетельствует пятикратное на то указание — подчеркивает
сверхъестественные возможности князя: сначала он «прыгнул» к Киеву, затем
«перепрыгнул» от Киева к Белгороду, далее «скочил» до Немиги с Дудуток;
умудрился обогнать звук Полоцких колоколов и, наконец, перегнал на пути к
Тмуторокани солнце! Изображенный в фольклорно-поэтической ипостаси
волка, способного к непостижимо быстрым передвижениям во времени и
пространстве, Всеслав оказался наделенным характерными признаками
«вещего» кудесника-волхва. Отрицательно-негативно Чародея оценивал Б. В.
Сапунов, назвавший его, «фигурой одиозной». Исследователь убежден, что
причина «успехов» Всеслава — в «волхвовании», в «хитрости», а вокняжение
в Киеве — это «измена» христианско-феодальному обществу, прямая
узурпация власти [4, с. 77]. «Узурпатором» объявила полоцкого князя почти
половина слововедов, писавших о нем (среди них — А. К. Югов, Й. Клейн, Н.
А. Мещерский, А. А. Бурыкин и др.). Самая негативная оценка «антигероя»
содержится в статье Й. Клейна: Всеслав представлен в роли «Антихриста —
отрицательного героя апокалиптической литературы», узурпирующего
Киевский престол «благодаря своей хитрости» [5, с. 107 — 109].
Но можно ли на основании, скажем прямо, не самого «греховного»
признака, коим является хитрость, так прямолинейно-отрицательно судить о
персонаже? В словаре Даля «хитрый» толкуется как искусный, сведущий,
мудрый. Разве не правильно поступил Всеслав, рискнув использовать, может
быть, единственный шанс обрести свободу? Он был сыном и патриотом своей
земли, князья которой издревле стремились к минимальной политической
зависимости от Киева. Эту свободу и защищали полочане, приняв жестокий
бой на Немиге. Как мне представляется, «бежал» Всеслав так скоро из Киева
потому, что устремлялся к своим «берегам» — разоренным и сожженным. В
чрезмерной амбициозности и властолюбии, страстной жажде сесть на
киевский стол упрекать его нет оснований; тем более он не заслужил
«бесчестной» приставки к своему имени — узурпатор.
Нет оснований осуждать Всеслава и за то, что он исправно исполнял свои
княжеские обязанности — «людемъ судяше, княземъ грады рядяше» [II, с.
382]. Он действовал так на правах князя, а не волшебника, вопреки мнению
комментаторов, утверждавших, что «сам мог распоряжаться судьбами
подвластных ему людей и даже с помощью колдовских чар делить города
между князьями» [6, с. 475]. Ведь не обладавший сверхъестественной силой
(хотя и изображённый в «Слове» с неменьшим гиперболизмом) галицкий
князь Ярослав Осмомысл точно также суды рядил до Дуная.
О «суде божием». В небольшом фрагменте «Слова», посвященном
Всеславу, поэт размышляет о судьбе Чародея. Брошенный князем
судьбоносный жребий представляется, с одной стороны, фатальным выбором
пути, но с другой, — поступком, который в архаических воззрениях судим
высшей силой. Отсюда — двоякое отношение поэта к полоцкому князю:
являясь одним из активных участников междоусобиц, Всеслав осуждается, но,
будучи легендарно-эпическим героем, он находит сочувствие и оправдание
своим поступкам. Оценка своевольного князя была косвенно подсказана
автору «Слова» Бояном: «Ни хытру, ни горазду, ни птицю горазду суда божиа
не минути» [II, с. 384]. Данная духовная максима оказалась главным pro- и
contra-аргументом в пользу разных воззрений на образ Всеслава.
Лексико-фразеологических параллелей бояновой «припевке» ученые
отыскали немало. Вспомним хотя бы строки из книги Иова: «Он уловляет
мудрецов их же лукавством, и совет хитрых становится тщетным» (Иов: 5, 13),
из «Повести временных лет»: «Си слышаще, въстягнЂмъся на добро, взищЂте
суда» [I, 180 — 182]; из «Моления Даниила Заточника»: «Поведаху ми, яко
той ести суд божий надо мною, и суда де божия ни хитру уму, ни гораздну не
минути» [7, с. 37]; из «Пословиц русского народа»: «Ни хитру, ни горазду, ни
убогу, ни богату суда божьего не миновать» [8, с. 38]. Заимствуя, видимо,
фразеологему
у
певца-предшественника,
автор
«Слова»
мог
трансплантировать ее в христианском, языческом ли осмыслении, но мог
придать ей и более широкий смысл: «суд Божий» как суд времени и
исторической памяти.
Об оборотничестве. В художественной реализации идейного замысла
автора «Слова о полку Игореве» интересным представляется имманентное
сходство образов князей Игоря и Всеслава. На параллелизм эпизодов о
князьях впервые обратил внимание А. Н. Веселовский [9, с. 233]. Б. М.
Гаспаров вообще назвал их «двойниками» [10, с. 176]. Соотнесение
характеристики Всеслава-оборотня с Игорем, превращавшимся во время
побега из плена в разных зверей, позволило Гаспарову сделать вывод и о
способности северского князя к оборотничеству. Действительно, можно
отметить три сходных момента в быстрых «скачках» Всеслава и таких же
стремительных перемещениях в бегстве Игоря из плена: время — полночь,
движение во мгле, «превращение» в волка. Гаспаров полагает, что Всеславволк реализует такое качество оборотня, как «хитрость-колдовство», а Игорь
–
«отвагу
и
ратные
подвиги».
Рассмотрение
индивидуально
персонифицированных в каждом из двух героев свойств оборотня
представляется не совсем правомерным, поскольку каждый из персонажей
наделен перечисленными качествами, плюс еще и волшебной скоростью
передвижения, преодоления огромных расстояний. Но суть дела не в этом.
Возникает вопрос: правомерно ли прием воплощения образа человека в образе
животного трактовать однозначно как оборотничество? Или же этот принцип
является все же основой изобразительной тропики — метафор и сравнений? А
ведь Гаспаров к оборотням причисляет и Бояна, и Всеволода, и Овлура, и
Гзака, и курян, и Дива, то есть всех, кто «интерпретирован как разновидности
одной инвариантной ипостаси оборотня — стремительно бегущего
животного» [11, с. 184].
Как мне представляется, исследователь явно преувеличивает значимость
поэтического функционирования мотива оборотничества в «Слове».
Подавляющее большинство сравнений в тексте коррелирует с их
символической знаковостью, что сопряжено с определенными сложностями
при разграничении сравнений и символических уподоблений, в том числе и
такого, как оборотничество. Поэтому очень важно не упускать из виду
особенности языческого мировосприятия с его верой в возможности
перевоплощения человека в объекты живой и неживой природы. Так, в
«пробеге» Гзака «серым волком» современный филолог видит метонимию,
которую можно трансформировать в поэтический оборот со сравнением:
войско хана «бежит», как стая серых волков (наподобие курян, которые
«скачють акы сЂрыи влъци»). Однако архаический человек, веривший в
способности перевоплощения, символически представлял героя в облике
серого волка. Поэтому необходимо учитывать архаико-языческое восприятие
и отображение мира, которое поэтическим даром древнего автора было
положено в основу изобразительной тропики «Слова о полку Игореве».
Конечно же, Игорь — не чародей, не волхв и не оборотень. Но он,
опоэтизированный автором как эпический герой, в судьбоносный момент
оказался наделённым волшебными свойствами оборотня. Сила преодоления
трудностей пути связывает незримыми тонкими нитями клубок жизненных
перипетий двух героев «Слова». Судьба Всеслава Чародея как бы эхом
откликается в судьбе князя Игоря. Всеслав бросил жребий «о дЂвицю себЂ
любу» — Игорь также бросает жребий и, пренебрегая знамением, выступает в
поход; Всеслав в полночь покинул киевлян, «скочи отъ нихъ лютымъ
звЂремъ» — Игорь в полночь бежал из плена, «скочи босымъ влъкомъ»;
Всеслав оборачивался в волшебного зверя, перебегая путь Хорсу и за ночь
поспевая от Киева до Тмуторокани, — Игорь, превращаясь в горностая,
гоголя, волка, «прыгнул» стремительно от «земли незнаемой» до Киева;
Всеслав отворил ворота Новгорода — новгород-северский князь «отворил
ворота» половцам на Русь; у Всеслава была Немига, где «кровави брезЂ <...>
посЂяни костьми руских сыновъ» [1: II, с. 382], — Немигой для Игоря стала
Каяла, где «чръна земля подъ копыты костьми была посЂяна, а кровию
польяна» [1: II, с. 386]. Полоцкий князь отважен, храбр, энергичен, однако
хоть у него и «вЂща душа въ дръзЂ тЂлЂ, нъ часто бЂды страдаше» [1: II, с.
384]. Поступок Игоря так же дерзок, но в той же мере и отважен, его храброе
сердце «въ буести закалено» [1: II, с. 380]. Подобно Всеславу, Игорь испытал
свою судьбу и, проиграв, вынужден нести расплату за поражение, от беды
страдая. Время Игоря «обернулось наизнанку», и современники увидели
усобицы «Ольгова хороброго гнЂзда», распри Всеслава с Ярославичами. Из
исторического пространства «минувшие лЂта», в которые воевали, отстаивая
свои феодальные интересы, «плъкы Олговы», проецируются на злосчастный
поход «буйных» внуков родоначальника. Одновременно автор конструирует
«изнаночную» проекцию сего времени на прошлое, инверсионно трактуя
обратившиеся «наниче» годины. Рассказу о легендарном князе полоцком
предшествует обращение к его потомкам, среди которых — Изяслав
Василькович, «притрепавший» «славу дЂду своему Всеславу» [1: II, с. 382].
Таким образом, однозначно негативно осуждать Всеслава Полоцкого как
«антигероя-узурпатора»
и
«кудесника-хитреца»
несправедливо
и
незаслуженно. Судьба Чародея, его нелегкий жизненный путь, со взлётами и
падениями, дали возможность древнему автору поразмышлять об
исторической судьбе Родины. Поэт призывал князей к Разуму и предупреждал
об ответственности их предназначения в той общей — представляющейся в
идеале упорядоченной — космической системе, ссылаясь на «дЂдние» —
мифорелигиозные — представления о судьбе-необходимости, судьбе —
высшей справедливости, где всему — свое время, свой суд, то есть — судь-ба,
суд богов — не столько над душой после смерти, сколько как суд
исторической памяти, которой не минути «ни хитру, ни горазду».
_____________________________
1. Здесь и далее тексты «Повести временных лет» и «Слова о полку Игореве»
цитируются по кн.: Памятники литературы Древней Руси. Кн. I: XI-XII века. М., 1978; кн.
II: XII век. М., 1980. Номер книги и страницы указываются в скобках.
2. Топоров В. Н. Текст города-девы и города-блудницы в мифологическом аспекте / В.
Н. Тоопоров // Исследования по структуре текста. М., 1987.
3. Сырцова Е. Н. Философско-мировоззренческие коннотации поэтики «Слова о полку
Игореве» / Е. Н. Сырцовва // «Слово о полку Игореве» и мировоззрение его эпохи. Киев,
1990.
4. Сапунов Б. В. Всеслав Полоцкий в «Слове о полку Игореве» / Б. В. Сапунов // ТОДРЛ.
Т. XVII. М., 1961.
5. Клейн Й. «Слово о полку Игореве» и апокалиптическая литература / Й. Клейн //
ТОДРЛ. Т. XXXI. Л., 1976.
6. Мещерский Н. А., Бурыкин А. А. [<Комментарий>] / Н. А. Мещерский, А. А. Бурыкин
// Слово о полку Игореве. Библ. поэта. Большая серия. Л., 1985.
7. Буслаев Ф. И. Очерки народной словесности и искусства. I. / Ф. И. Буслаев СПб, 1861.
8. Даль В. И. Пословицы русского народа. / В. И. Даль — М., 1957.
9. Веселовский А.Н. Славянские сказания о Соломоне и Китоврасе. СПб, 1872; см.
также: Чернов А. Поэтическая полисемия и сфрагида автора «Слова о полку Игореве»//
Исследования «Слова о полку Игореве». Л., 1986.
10. Гаспаров Б. Поэтика «Слова о полку Игореве» / Б. Гаспаров // Wiener slawistischer
Almanach. Wien, 1984.
11. Там же.