Документ 4275568

Table of Contents
Роберт Силверберг Элари
Примечания
1
Annotation
Космический корабль совершает вынужденную посадку на неизученную
планету для проведения ремонта. На планете обнаруживается разумная жизнь.
Абориген Элари вступает в контакт с землянами. Но почему он всегда говорит о себе
во множественном числе?

Роберт Силверберг
o

notes
o 1
Роберт Силверберг
Элари
Немецкое слово «гештальт» означает «форма» или «шаблон», но может быть
переведено и как «группа» или «формирование» (то есть некий коллектив). В научной
фантастике нередко упоминается идея гештальт-разума, когда один интеллект
распространяется сразу на несколько индивидуумов. На Земле вроде бы
неукоснительно соблюдается такое правило: «В одном теле — один разум», но кто
знает, что мы найдем в других мирах? Нам известны некоторые организмы,
например кораллы и губки, которые образуют колонии, состоящие из множества
особей. Эти особи связаны друг с другом только телесно. Но возможно, на какойнибудь другой планете высшие формы жизни смогли создать колонии с
объединенными разумами. Этот рассказ — о том, что может случиться, если мы
столкнемся с такой формой жизни.
Когда наш корабль сошел с точно рассчитанного курса и начал выписывать в
космосе головокружительные кривые, я понял, что мы зря не воспользовались
возможностью отремонтироваться на Спике-IV. Мой экипаж, так же как и я, жаждал
поскорее вернуться на Землю, и беглый осмотр убедил нас в том, что «Аарон Бурр» [1]
в полном порядке. А потому мы отказались от ремонта, который мог забрать целый
месяц, и направились домой.
Однако, как часто бывает, прямой путь домой оказался самым длинным. Наша
исследовательская экспедиция была очень долгой, и потому перспектива скорого
возвращения на Землю не могла нас не радовать. Но тут корабль закрутило
колесом…
Виллендорф, вычислитель первого класса, подошел ко мне через несколько
минут после того, как я заметил, что мы сбились с курса. Вид у него был смущенный.
— В чем дело, Гас? — спросил я.
— Перебои в блоке питания, сэр. — Он подергал растрепанную рыжую
бороду. — И никак не кончаются, сэр.
— Кеттеридж уже занялся?
— Я только что его вызвал, — ответил Виллендорф. На его обычно бесстрастном
лице сейчас читалось полное замешательство. Виллендорф всегда болезненно
воспринимал любые сбои приборов, как будто в этом была его вина. — Вы же знаете
чем это грозит, сэр?
Я усмехнулся.
— Полюбуйтесь-ка, Виллендорф. — Я подтолкнул к нему графики траектории и
показал стилом на те беспорядочные круги, что мы выписывали все утро. — Вот что
вытворяет с нами ваш блок питания. И так будет продолжаться, пока мы его не
починим.
— Что думаете делать, сэр?
Я чувствовал его неприязнь. Виллендорф был неплохим парнем, но, судя по
психотестам, втайне мечтал об офицерской форме. В глубине души он был уверен,
что не менее, а то и более меня достоин командовать на корабле.
— Пришлите ко мне старшего штурмана Хейли, — приказал я, — Найдем
ближайшую планету и встанем на ремонт.
Оказалось, что по соседству, в двух-трех сотнях миллионов миль, находится
небольшая звездная система — горячий белый карлик и не обследованная еще
планета размером с Землю. После того как мы с Хейли решили, что это ближайшее
пристанище, я объявил общий сбор.
Кратко и решительно обрисовав ситуацию, я объяснил, что предстоит сделать.
Чувствовалось, как все они сразу приуныли, но, к счастью, уныние тут же сменилось
желанием взяться за дело. Если мы все приналяжем, то рано или поздно вернемся на
Землю. В противном же случае следующую сотню лет будем бесцельно кувыркаться
в космической пустоте.
После сбора мы занялись восстановлением управления кораблем, чтобы
отправиться на ремонт. Блок питания, к счастью, испустил дух только через полтора
часа. Теперь придется регулировать подачу топлива вручную — но хоть
прекратились эта проклятые перепады!
Мы двинулись в путь, и Хейли, управляя кораблем так, как я даже представить
себе не мог, чуть ли не моментально доставил нас в ближайшую звездную систему. В
конце концов мы успешно вышли на околопланетную орбиту и, сделав несколько
витков, опустились на поверхность.
Я внимательно вглядывался в лица моих парней. Мы очень долго были в
космосе — пожалуй, слишком долго для того, чтобы чувствовать себя хорошо, — так
что подобное происшествие могло запросто их подкосить, если не уладить это дело
побыстрей. Начнутся разногласия, ссоры, всякие ненужные возражения…
К моему облегчению, здешний воздух оказался пригодным для дыхания.
Несколько повышенное, по сравнению с земной атмосферой, содержание азота, а
именно 82 процента, но зато и 17 процентов кислорода! И немного инертных газов.
Ничего страшного для легких. Я объявил часовой перерыв перед началом ремонта.
Оставшись на корабле, я стал мрачно изучать вышедший из строя блок питания,
пытаясь наметить хотя бы первоначальный план действий по наладке этого
сложного кибернетического устройства. Команда же вышла отдыхать на открытый
воздух.
Через десять минут после того, как я открыл запор и выпустил их, из грузового
отсека на корме раздался какой-то лязг.
— Кто там? — крикнул я.
— Я. — Этот хрипловатый бас мог принадлежать только Виллендорфу, — Я ищу
преобразователь мыслей, сэр.
Я промчался по коридору, открыл дверь отсека и оказался лицом к лицу с
Виллендорфом.
— Зачем вам преобразователь? — выпалил я.
— Объявился абориген, сэр, — лаконично ответил он.
Я вытаращился на него. На наших картах не было отмечено существование
разумной жизни в этом секторе Галактики. Но, опять-таки, эту планету еще никто не
изучал.
Я показал в глубь отсека:
— Шлемы там. Я сейчас к вам выйду. Только соблюдайте правила установления
контактов.
— Конечно, сэр. — Виллендорф забрал шлем-преобразователь и ушел.
Через несколько минут я поднялся в шлюзовую камеру и выглянул наружу.
Вся команда столпилась вокруг маленького существа. Оно казалось таким
слабым и хрупким, что я даже усмехнулся. Чужак в общем-то походил на гуманоида,
у него были руки и ноги, а бледно-зеленое безбровое лицо гармонировало с
приглушенными фиолетовыми красками планеты. На его голову немного набекрень
был надет преобразователь мыслей, открывая мохнатое зеленое ушко. Виллендорф
общался с ним.
А потом они увидели меня, стоящего в шлюзовой камере, и Хейли крикнул:
— Спускайтесь, командир!
Когда я протолкался в центр круга, Виллендорф повернулся ко мне:
— Познакомьтесь с Элари, сэр. Элари, это наш начальник.
— Мы рады познакомиться с вами, — важно сказал абориген. Преобразователь
автоматически перевел его мысли на английский, сохранив некоторую неточность,
допущенную чужаком, — Вы сказали, что явились с небес.
— У него грамматика немного не того, — вставил Виллендорф, — Он все время
называет и самого себя, и каждого из нас во множественном числе. А вот теперь и
вас тоже, командир.
— Странно, — сказал я. — Преобразователь должен переводить по правилам. —
Я повернулся к аборигену, который чувствовал себя совершенно свободно в нашем
окружении, — Меня зовут Брайсон. А это — Виллендорф.
Абориген в секундном замешательстве сморщил гладкий лоб и произнес:
— Мы — Элари.
— Мы? Ты, а кто еще?
— Мы и еще мы, — любезно пояснил Элари.
Я уставился было на него, но тут же сдался. Простому землянину зачастую
слишком сложно понять инопланетный разум.
— Добро пожаловать в наш мир, — произнес Элари после короткой паузы.
— Спасибо, — ответил я. — Спасибо.
Я вернулся на корабль, оставив своих парней общаться с аборигеном. У них
было еще двадцать шесть минут перерыва, а потом предстояло заняться серьезной
работой — ремонтом корабля. Посиделки с лопоухими аборигенами — это одно,
возвращение на Землю — совсем другое.
Планета оказалась теплой и дружелюбной, с холмистыми полями и радующей
глаз фиолетовой растительностью. Мы разместились на поляне у края красивой
рощицы. Могучие деревья с толстыми стволами вздымались вокруг нас.
Элари наносил визиты каждый день и стал уже чуть ли не талисманом экипажа.
Мне и самому нравился маленький абориген, и я временами общался с ним, хотя и
плохо понимал, о чем он говорит. Несомненно, ему тоже было трудно понять нас. В
конце концов, возможности преобразователя не безграничны.
Навещал нас только он один. Насколько нам было известно, он был вообще
единственным мыслящим существом на всей планете. Нигде не было признаков
разумной жизни, и хотя Виллендорф на третий день, в свободное время, совершил
самовольную вылазку, он не обнаружил никакого поселения. Куда Элари уходил по
вечерам и вообще как он нас отыскал, оставалось загадкой.
Ну а что касается блока питания, дело шло медленно. Кеттеридж, который
отвечал за ремонт, обнаружил неисправность и пытался устранить ее, чтобы не
монтировать новый блок.
И снова ничего не вышло. Он провозился четыре дня, собирая пробную схему, а
потом проверил ее. Увидел, как она заискрила и разрядилась, — и начал собирать
новую.
Я ничего не мог поделать и чувствовал, как в экипаже нарастает напряжение.
Каждого раздражал и он сам, и другие, и я, и все остальное.
На пятый день Кеттеридж и Виллендорф наконец сорвались. Они вместе
корпели над блоком, но поссорились, и Кеттеридж тут же влетел в мою каюту.
— Сэр, я требую позволить мне работал, над блоком самостоятельно. Это моя
специальность, а Виллендорф только все портит.
— Позовите Виллендорфа.
Когда тот пришел, я выслушал всю историю и тут же разрешил Кеттериджу
работать в одиночку — действительно, специалистом был именно он. И успокоил
Виллендорфа. А затем, словно ничего не произошло, потянулся к каким-то бумагам
на столе и отпустил обоих. Я знал, что через день-другой они придут в себя.
Почти весь следующий день я бездельничал, греясь на солнышке, а Кеттеридж
продолжал возиться с блоком питания. У моих подчиненных были унылые лица.
Парни хотели домой, но никак не могли туда попасть. Да и планета была довольно
скучной, и даже новизна общения с Элари со временем потускнела. Маленький
абориген имел привычку отираться возле людей, занятых очисткой дюз от остатков
топлива или еще чем-нибудь не менее неприятным, и надоедать бесконечными
вопросами.
Следующим утром я валялся на травке возле корабля и беседовал с Элари. К нам
подошел Кеттеридж. Судя по плотно сжатым губам, у него были проблемы.
Я смахнул со штанов голубых насекомых, похожих на муравьев, и сел, опершись
спиной о ствол высокого дерева с жесткой корой.
— В чем дело, Кетгеридж? Как там блок питания?
Он смущенно взглянул на Элари и ответил:
— Я застрял, сэр. Должен признать, что был не прав — в одиночку мне не
справиться.
Я встал и положил руку ему на плечо:
— Хорошо, что вы сказали это, Кеттеридж. Признание собственных ошибок
делает честь любому. Вновь будете работать с Виллендорфом?
— Если он согласится, — несчастным голосом отозвался Кеттеридж.
— Думаю, согласится.
Кетгеридж с облегчением махнул рукой и удалился. Я почувствовал
удовлетворение: только так и можно было выйти из этой ситуации. Если бы я
приказал им работать вместе, ничего бы не вышло. В нашем положении не стоит
придерживаться военной дисциплины.
После того как Кеттеридж ушел, Элари, молчавший все это время, озадаченно
взглянул на меня:
— Мы не понимаем.
— Не «мы», — поправил я. — Ты. «Ты» — то есть только один человек. А «мы»
значит много людей.
— Мы — только один человек? — нерешительно переспросил Элари.
— Нет. Я — только один человек. Понял?
Некоторое время он мучительно размышлял, наморщив лоб.
— Смотри, — сказал я. — Я — это один человек. Кетгеридж — это другой
человек. И Виллендорф тоже другой человек. Каждый из нас — отдельная личность,
«я».
— А вместе все вы образуете «мы»? — сообразил Элари.
— И да, и нет. «Мы» состоит из многих «я», но эти «я» все равно остаются
самостоятельными.
Он опять погрузился в размышления, а затем улыбнулся и почесал ухо,
торчащее из-под шлема-преобразователя:
— Мы не понимаем. Но я — понимаю. Каждый из вас — это отдельное «я».
— Личность.
— Личность, — повторил он. — Отдельный человек. А вместе, чтобы лететь на
корабле, вы должны стать «мы».
— Но только на время, — заметил я. — И все равно у нас могут возникать
разногласия. Это необходимо для успешного выполнения задачи. И другие для меня
всегда будут не «мы», а «они».
— Я… Они… — медленно повторил Элари и кивнул. — Они. Мне трудно все это
понять. Я… мыслю иначе. Но я начинаю понимать, и это меня тревожит.
Это уже что-то новое. Элари встревожен? Впрочем, вполне возможно. Я ведь
практически ничего о нем не знал: откуда он тут взялся, как живет его племя, что у
них за цивилизация — все было покрыто мраком.
— Что тебя тревожит, Элари?
— Вам не понять, — отчеканил он и умолк.
После полудня, когда лучи здешнего солнца начали пробиваться сквозь ветви
деревьев, я вернулся на корабль. Виллендорф и Кеттеридж трудились на корме над
блоком питания, а все остальные стояли вокруг, наблюдали и давали советы. Даже
Элари был тут. Он выглядел потешно: стоял на цыпочках в нахлобученном
металлическом шлеме преобразователя мыслей и пытался разглядеть, что
происходит.
Где-то час спустя я обнаружил, что он сидит в одиночестве под ветвистым
деревом, возвышающимся над кораблем. Элари был погружен в размышления. Чтото явно не давало ему покоя.
Вечером он решился. Я с большой тревогой наблюдал за ним, гадая, что
происходит в его маленьком загадочном мозгу. Он вдруг просиял, вскочил и через
поляну направился ко мне.
— Капитан!
— Что, Элари?
Он подошел вперевалку и пристально взглянул на меня:
— Скоро ваш корабль сможет лететь. Поломка уже почти исправлена.
Он помолчал, несомненно пытаясь подобрать правильную формулировку. Я
терпеливо ждал. Наконец он выпалил:
— Можно мне полететь с вами на вашу планету?
В моей голове тут же сами собой возникли строчки инструкций. Я всегда
гордился знанием правил. И вот это я тоже знал: «Статья 101А. Ни одно разумное
внеземное существо не может быть перемещено со своей планеты на любую другую
цивилизованную планету по любой причине без предварительной тщательной
проверки. Штраф за данное нарушение…»
И дальше шла такая сумма, которую я даже представить себе не мог.
Я покачал головой:
— Я не могу взять тебя, Элари. Это твой мир, и ты принадлежишь ему.
Его лицо исказилось от боли. Внезапно из веселого коротышки, которого нельзя
было принимать всерьез, он превратился в очень встревоженное существо.
— Вы не понимаете, — сказал он. — Я больше не принадлежу ему.
Но сколько он ни умолял, я оставался непреклонным.
На следующий день, как и ожидалось, Кетгеридж с Виллендорфом объявили, что
совместными усилиями починили блок питания. И я сказал Элари, что мы улетаем —
без него.
Он холодно кивнул, принимая ответ, и молча и печально удалился под
фиолетовые кроны деревьев, окружающих нашу поляну.
Чуть позже он вернулся. Точнее, я думал, что это именно он. На аборигене не
бьио преобразователя мыслей, что меня удивило. Элари знал о ценности прибора и
не мог бросить его где попало.
Я распорядился, чтобы ему принесли другой шлем. Надел на него — на этот раз
как следует заправив капризное ухо — и строго посмотрел на аборигена:
— А где тот шлем, Элари?
— У нас его нет, — ответил он.
— У нас? Уже не у «тебя»?
— У нас.
В это время листва раздвинулась, и на поляне появился еще один абориген —
точная копия Элари.
Тут я увидел шлем на голове нового визитера и понял, что это не копия, а
именно Элари. А до этого я разговаривал с незнакомцем!
— Вижу, вы уже здесь, — сказал тот, которого я знал как Элари, второму
аборигену. Их разделяло футов десять, и они холодно смотрели друг на друга.
Я сравнил их. Они могли быть близнецами.
— Мы здесь, — ответил незнакомец. — Мы пришли за тобой.
Я сделал шаг назад, чувствуя, что тут разыгрывается какая-то непонятная
драма. И спросил:
— Что происходит, Элари?
— У нас проблемы, — откликнулись они оба.
Оба.
Я повернулся ко второму аборигену:
— Как тебя зовут?
— Элари, — ответил он.
— Вас всех так зовут?
— Мы — Элари, — заявил второй Элари.
— Они — Элари, — сообщил первый. — И я Элари. Я.
Тут в кустарнике послышался шорох, оттуда выбрались еще с полдюжины
аборигенов и остановились возле обоих Элари.
— Мы Элари, — сердито повторил второй Элари. Он обвел рукой всех, стоявших
слева от меня, подчеркнуто отделив себя и других от стоящего справа первого
Элари.
— Мы-ты идешь с мы-нами? — спросил второй.
Шестеро только что прибывших тоже что-то сказали вместе с ним и таким же
тоном, но, поскольку на них не было преобразователей, их речь осталась для меня
абракадаброй.
Первый Элари с болью посмотрел на меня, а потом перевел взгляд на семерку
соотечественников. Было видно, что он боится. Вновь повернувшись ко мне, он тихо
сказал, дрожа от страха:
— Я должен пойти с ними.
Не проронив больше ни звука, восьмерка тихо удалилась. Я остался стоять, в
замешательстве качая головой.
Отлет был назначен на следующий день. Я ничего не рассказал команде об этом
странном случае, но отметил в бортовом журнале, что в будущем жизнь на планете
нужно тщательно изучить.
Взлет должен был состояться в одиннадцать часов. Экипаж трудился со знанием
дела, закрепляя и пакуя все, что нужно, и готовя корабль к старту. Все просто
ликовали. Они были рады вновь отправиться в путь, и мне не в чем было их
упрекнуть.
Где-то за полчаса до старта ко мне зашел Виллендорф:
— Сэр, Элари внизу. Он хочет подняться и поговорить с вами. У него очень
обеспокоенный вид, сэр.
Я нахмурился. Наверное, он все еще хочет полететь с нами. Что ж, хоть
отказывать и жестоко, но я не собирался платить штраф. Так я и намерен был
сказать аборигену.
— Пусть поднимется.
Вскоре Элари, спотыкаясь, зашел в мою каюту. Не дав ему открыть рот, я заявил:
— Я уже говорил, что не могу забрать тебя отсюда, Элари. Извини.
Он жалко взглянул на меня и задрожал:
— Не оставляйте меня!
— Что случилось, Элари?
Он долго и пристально смотрел на меня, пытаясь справиться с собой и собраться
с мыслями. И наконец сказал:
— Они не примут меня обратно. Я остался один.
— Кто не примет, Элари?
— Они. Прошлым вечером Элари пришли, чтобы принять меня обратно. Они —
это мы, организм, единое целое. Вам не понять. А когда увидели, во что я
превратился, они меня изгнали.
Я обескураженно покачал головой:
— Ты о чем?
— Вы научили меня… быть мной. — Он облизал губы, — До этого я был частью
нас-их. А у вас научился быть, как вы, и теперь мне нет места. Они меня отсекают.
После окончательного разрыва я не смогу оставаться здесь.
Пот лился ручьем по его бледному лицу, он тяжело дышал.
— Это может случиться в любую минуту. Они собираются с силами. Но я — это
я! — торжествующе воскликнул он. А потом содрогнулся и с трудом втянул в себя
воздух.
Я наконец понял. Они все были Элари. Это был единый планетарный организм,
обладающий сознанием и состоящий из множества отдельных элементов. Стоящий
передо мной Элари являлся одним из них — но научился существовать независимо
от этого единого организма.
А потом он вернулся к своим — но принес с собой семена индивидуализма,
смертельного заразного вируса, который мы, земляне, разносим повсюду.
Индивидуализм был бы роковым для такого группового разума, и тот, спасая себя,
начал отсекать заразу. Избавиться от одного элемента ради здоровья всего
организма! Элари был безжалостно отрезан от сородичей, поскольку мог разорвать
нить, связывающую их воедино.
Я смотрел, как он слабо всхлипывает у рамы ускорителя.
— Они… отсекают… меня… прямо сейчас!
Он на какой-то миг дико скорчился, но потом расслабился и присел на край
рамы.
— Вот и все, — спокойно сообщил он. — Я полностью независим.
Я увидел, как в его глазах отразилось абсолютное одиночество, а затем
прочитал во взгляде Элари слабый упрек за то, что я с ним сделал. И понял, что этот
мир — не место для землян. В случившемся были виноваты мы — и особенно я.
— Вы возьмете меня? — спросил он, — Если я останусь, Элари убьют меня.
Я уставился в пол, отчаянно борясь с собой, но тут же поднял глаза. У меня не
оставалось выбора — и я был уверен, что, объяснив по прибытии на Землю
ситуацию, не понесу наказания.
Я взял его руку. Она была холодной и вялой. То, что с ним сейчас случилось,
было, наверное, сущим адом.
— Хорошо, — мягко сказал я. — Ты можешь лететь с нами.
Так Элари стал членом экипажа «Аарона Бурра». Я сообщил об этом команде
прямо перед взлетом, и мои парни встретили Элари традиционным приветствием.
Мы выделили новичку с грустными глазами каюту возле грузового трюма, и он
устроился там с достаточным удобством. У него не было личных вещей. «У них нет
такого», — сказал он и пообещал, что будет содержать каюту в чистоте.
Элари захватил с собой фиолетовый пупырчатый фрукт и сообщил, что это его
основная пища. Я передал его Кечни для синтезирования, и мы взлетели.
Элари чувствовал себя как дома на борту «Бурра». Много времени он проводил
со мной, задавая вопросы.
— Расскажите о Земле, — просил Элари. Ему очень хотелось узнать, что за мир
ждет его.
Я говорил, а он внимательно слушал. Я рассказывал о городах, войнах и о
космических кораблях, а он глубокомысленно кивал, пытаясь уместить все это в
голове, недавно освободившейся от гештальта. Конечно, понимал он далеко не все,
но мне нравилось просвещать его. Как будто эти разговоры сокращали путь. к Земле.
Элари ходил по кораблю и приставал ко всем с такой же просьбой. И ему с
удовольствием рассказывали о Земле — некоторое время.
Но потом это стало понемногу надоедать. Мы привыкли к присутствию на
корабле Элари, шлепающего по коридорам и выполняющего любую черную работу.
И хотя я объяснил экипажу, почему взял Элари в полет, и хотя все жалели одинокого
беднягу и восхищались его борьбой за независимое существование — мы начали
понимать, что Элари стал обузой.
Особенно потом, когда он начал меняться.
Первым заметил это Виллендорф через двенадцать дней после взлета.
— Последнее время Элари как-то странно себя ведет, — сообщил он мне.
— А что такое?
— Вы не замечали, сэр? Он бродит как в воду опущенный — тихий,
отрешенный…
— Он хорошо ест?
Виллендорф громко фыркнул:
— Еще бы! Кечни синтезировал еду на основе того фрукта, что Элари принес с
собой, и лопает он будь здоров! Набрал десять фунтов с тех пор, как поднялся на
корабль. Нет, дело здесь не в еде!
— Думаю, вы правы. Присмотрите за ним, хорошо? Это я взял его на борт и хочу,
чтобы он долетел в добром здравии.
После этого разговора я тоже начал присматриваться к Элари и не мог не
заметить, как он переменился. Ничего не осталось в нем от веселого ребячливого
создания, радостно задающего бесконечные вопросы. Теперь он был угрюмым,
тихим, погруженным в раздумья и отчужденным.
На шестнадцатый день — к тому времени я уже всерьез забеспокоился —
появилось еще кое-что. По дороге из каюты в штурманскую рубку я натолкнулся на
Элари, шагнувшего из ниши. Он потянулся ко мне, ухватил за лацкан кителя, молча
притянул мою голову и умоляюще заглянул в глаза.
Онемев от изумления, я с полминуты мерился с ним взглядом. Я всматривался в
его прозрачные зрачки, пытаясь понять, чего же он хочет. Потом он отпустил меня, и
я увидел, как по щеке его скатилось что-то похожее на слезу.
— В чем дело, Элари?
Он скорбно покачал головой и зашаркал прочь.
В тот же день и назавтра мои парни докладывали мне, что он проделывает
такое уже в течение последних восемнадцати часов — подстерегает человека,
смотрит долго и пристально, словно стараясь выразить какую-то несказанную
печаль, и уходит. И так он подходил едва ли не к каждому на корабле.
Теперь я терзался мыслью, стоило ли позволять чужаку, даже самому
дружелюбному, подниматься на корабль. Кто знает, что означало его странное
поведение…
Но у меня начали появляться догадки. Я, кажется, понимал, чего он хочет и чем
все это может кончиться. Сделать было ничего нельзя — оставалось только ждать
подтверждения.
На девятнадцатый день Элари снова встретил меня в коридоре. На этот раз
встреча была совсем короткой. Он тронул меня за рукав, грустно покачал головой и,
пожав плечами, удалился.
Вечером он ушел к себе в каюту, а к утру был уже мертв. Очевидно, он тихо умер
во сне.
— Думаю, мы никогда его, беднягу, не понимали, — сказал Виллендорф, когда
мы отправили тельце в космос. — Может, он слишком много ел?
— Нет, — ответил я. — Дело не в этом. Он был просто одинок. Не стал одним из
нас.
— Нуда, он же отделился от тою группового разума, — вновь подал голос
Виллендорф.
Я покачал головой:
— Не совсем. Причины создания группового разума кроются глубоко в
психологических и физиологических потребностях этого народа. Невозможно так
просто стать независимым и жить как отдельная личность, если ты часть единого
организма. Элари в какой-то степени понял, чем мы, земляне, отличаемся от его
народа, но не мог жить без общего разума, как бы ни хотел.
— Он не выносил одиночества?
— Не выносил, после того как его народ образовал гештальт-структуру.
Независимости он научился у нас. Но все-таки не ужился с нами. Он мог
существовать только как часть целого. Он понял свою ошибку, когда оказался здесь,
на корабле, и попытался поправить дело.
Виллендорф побледнел:
— Вы о чем, сэр?
— Вы знаете о чем. Когда он подходил и пристально смотрел в глаза, он пытался
создать новый гештальт — из нас! Пытался связать нас воедино, как был связан его
народ.
— Что ж, у него не получилось, — с чувством сказал Виллендорф.
— Разумеется, не получилось. У людей нет того, что заставило соединиться
народ Элари. Вскоре он понял это, когда ему не удалось создать связь с нами.
— У него не получилось, — повторил Виллендорф.
— А потом у него иссякли силы, — мрачно сказал я, чувствуя тяжкий груз
вины. — Он был как орган, изъятый из живого тела. Тот может немного прожить сам
по себе, но не бесконечно. Элари не смог найти новый источник жизненных сил — и
умер. — Я с горечью опустил взгляд на собственные руки.
— Что напишем в медицинском отчете? — спросил молчавший все это время
корабельный врач Томас. — Как объясним, отчего он умер?
— Напишем — от недоедания, — сказал я.
notes
Примечания
1
Аарон Бурр (1756–1836) — государственный деятель США, вице-президент.
(Примеч. перев.)