Странно, но иногда бывает довольно скучно. Даже очень, я бы

Странно, но иногда бывает довольно скучно. Даже очень, я бы сказал, если захотел бы
преувеличить, но я не хочу и поэтому говорю просто «скучно». Все кажется каким-то
мертвым, а то ещё хуже полумертвым. И ты сам становишься таким же, что есть
высшая духовная слабость и высший порок. Надоедает все: и комната с нежноголубыми обоями, и фотография девушки, к которой питаешь чувства, да и сама эта
девушка, будь она прямо сейчас перед твоими глазами, не радовала бы их своей
красотой, и даже любимые книги на полке, которые я истинно люблю, кажутся
глупыми. Хочется воздуха и свободы. И прямо сейчас. Да, такая штука время от
времени случается, и я знаю, как с ней бороться. Нужно заставить себя выйти на улицу,
взглянуть на небо, на движущиеся облака, если они есть, а если нет, то просто
посмотреть на прохожих или хотя бы на птиц. Я заметил, что я очень люблю птиц
почему-то, но не голубей. Голубей я не люблю.
Так было и сегодня. Облаков я не нашёл, как и не нашёл ни одной хорошей мысли в
своей голове, которая иногда поражает меня самого либо отсутствием этих
пресловутых мыслей, либо, как бы это странно ни звучало, их присутствием. А ноги
сами ведут меня в парк, рядом с которым я живу. И зачем я туда пошёл? Наверное,
потому что там много разных птиц и народ иногда встречается довольно симпатичный.
Да, кто бы, что не говорил, а симпатичных людей довольно много, а красивых, без
преувеличения сказать, мало. Вот и скамейка, на которой мне нравится сидеть: синекрасная и без спинки. Хорошая скамейка, а чем она хороша я и сам не знаю, если
честно. Да и не хочу знать: что-то в этом мире должно быть без причины, а, если ты
будешь настойчивым, и
все же найдешь эту причину, тебе перестанет быть так
хорошо. Поэтому только дураки ищут причины в вещах, доставляющих удовольствие.
Но это уже тема для другого разговора.
-Наташа, ну и что?- слышится звонкий голосок, наверное, молодой девушки.
-Да, ничего хорошего!- ответила другая девушка, голосом звонким, но не таким, как у
первой, что все же не помешало мне по праву признать его красоту.
-И как ты теперь будешь?
-Да не знаю!
И вот они показались: молодые, голубоглазые, кажется из местного университета.
Увидели меня, и постеснялись продолжать свой девичий разговор. Смешные, как будто
я бы что-нибудь понял. Уж в чем, я действительно ничего не смыслю, так это в
разговорах между двумя девушками. Сколько там тонов и полутонов, намеков, намеков
на другие намеки и прочее, и прочее. Мне это не под силу. Посмотрели они на меня с
интересом, что я и постарался в свою очередь изобразить на своем лице в ответ. В
любом случае, их легкие шажки удалялись, а я оставался на своей скамейке, со своими
друзьями - воробьями, веселыми проказниками, которые радуют меня круглый год.
Беззаботные. И не боятся, прыгают прямо перед ногами, и только чье-то тяжёлое
дыхание помешало им запрыгнуть и на меня самого. В любом случае, я не был намерен
им мешать даже при условии, что кто-то из этой крылатой шпаны запрыгнет мне прямо
на голову. Но дыхание усиливалось, и тяжелый топот десятка пар ног заставил меня
развернуться. Молодые ребята, наверное, из спортшколы, пробежали рядом. У них
тренировка. Кто-то из них назвал меня по имени и поздоровался. Я не ответил, а только
поднял руку в знак приветствия. А вот через секунду атлеты заставили забыть меня о
своем присутствии, и ничего не напоминает о них вообще, кроме того, что больше нет
пернатой стаи, которая так мне нравилась.
- Да, конечно, Оль, я помню о ней, - сказал твердый мужской голос,- привезу. Да,
привезу, и это тоже,- не унимался он, делая ударение на слове «это».
- Не забудь!- ответил голос, какой бывает только у очень полных некрасивых женщин.
Я закрыл глаза и попытался её представить: такую толстую, с пухлыми губами,
намазанными дешёвой помадой, обязательно с искусственными ногтями и обязательно
красного цвета. Вот она показалась, и, признаться, я мало в чём ошибся. Мелочь, но это
тешит моё самолюбие.
Кажется, собирается дождь, про такое говорят, что «небо хмурится». Не знаю, мне
такая картина напоминает больше лицо капризного ребенка, который вот уже
собирается визгливо расплакаться, решительно собирается, но пока не знает, где найти
для этого повод. А боишься ты не этого безобидного шалопая, а то, что люди скажут,
когда увидят тебя рядом со старательно кричащим невоспитанным малышом. Так и я:
боялся намокнуть, но не боялся грозы и ветра. Все люди, которые попадают под
дождь, кажутся такими глупыми, кроме девчонок, которые не стесняются казаться
такими, и просто снимают обувь и идут под дождем по мокрому черному асфальту. Да,
пора уходить, хотя очень не хочется обратно в душную комнату с каменными тёплыми
стенами. А дождь все усиливается и усиливается. Как глупо я выгляжу, наверное,
2
сейчас. Страшно даже представить. Холодные капли летнего дождя уже обняли мою
голову приятной прохладой, и уже начали прикасаться к плечам, что было бы чересчур
приятно, а все избыточное – недопустимо, пусть даже и избыточно приятное. Именно
это заставило меня спрятаться на остановке. Я в жизни не пошёл бы на остановку, если
бы там толпились люди. Почему-то какие-то странные разговоры ведутся там,
особенно если рядом есть зеваки или другие бездельники. Не нравятся мне люди на
остановках и их болтовня, с исключениями конечно, но все же я их недолюбливаю. Но
было пусто, а я выглядел глуповато, все это заставило меня присесть на скамейку этой
голубой, свежевыкрашенной остановки. Скамейка была не такой удобной, как та,
которая находится в парке, но все же она была неплоха. А дождь все барабанит и
барабанит по крышам, по лужам, по окнам. Такой необычный шлепающий звук, его ни
с чем невозможно спутать, да и вряд ли найдется такой чудак, который не смог бы
отличить звук дождя от какого-то другого звука. Мне сложно в это поверить, я и не
верю.
Вот и ручьи побежали, прокладывая кривую ниточку живой воды за собой.
Но снова шаги, такие быстрые короткие и задорные шажочки, какие бывают только у
мальчишек лет восьми или восьми с половиной, да и только когда каникулы. Уж
больно задорные шажочки. Они очень заинтересовали меня, и я прислушался, давая
фантазии свободу поиграть, и попредставлять себе этого спешащего карапуза. А
представился он мне вот каким: таким пухлым, с носом-картошкой, точно в сандалиях
на босую ногу и почему-то с тонкими губами. Не знаю почему, я не властен над своим
воображением. Уж навоображаю чего… Вот и он сам, с двумя огромными
пластиковыми пакетами, которые кажутся больше него самого. Серьезное недовольное
лицо его меня поразило, но я разу все понял: мама отправила сыночка в магазин, а за
это пообещала отпустить гулять, да еще наверняка допоздна. В общем, весь вид парня
выражал одну простую мысль: «Нельзя терять ни секунды!». Настолько эта мысль явно
читалась на его лице, что казалось, она материальна и её даже можно потрогать
руками. Вот так просто: взять и потрогать. Но какое громадное множество
эмоциональных оттенков: и ребяческая злость на прохладный дождь, и на назойливую
мать со своими условиями, и на тяжелые врезающиеся в пухлые детские руки пакеты,
и даже на меня, незнакомого парня, за просто так; тут и страх потерять драгоценные
3
минутки беззаботного летнего времени, и сладкое ожидание этих минут. Все едино,
этим и прекрасно, усиленное в стократ живым лицом мальчика. Наверное, он тоже
думал, что мокрые люди выглядят глупо.
Мальчик старается бежать, и дождь для него не помеха. И вот он запнулся за подлый
бордюр, который, скорее всего, положили пленные немцы в конце сороковых, потому
что русские не способны положить его так, чтобы другие русские об него запинались, а
тем более больно падали. Так вот я вижу, как белые пакеты летят вперед вместе с
пухлым телом молодого человека, плавно приземляющегося на один из них. Он лежит,
на одном из пакетов секунду, другую, а я сижу на своей скамейке и даже не шелохнусь.
Естественно, я даже не издал не одного звука, просто сижу на скамье и не двигаюсь,
но в душе мне жаль паренька. Очень уж мне нравились его задорные шажочки. А он
все лежит на мокром асфальте лицом около огромной лужи с чистой дождевой водой,
и, наверное, никак не поймет, что к чему, почему он оказался на земле, и самое
главное, кто в этом виноват. А из раздавленного пакета течёт молоко. Прямо по дороге,
густой белой струйкой, постепенно смешиваясь с грязными ручьями, растворяясь в
них. А он все лежит.
-Эй, парень! - крикнул я.
Он медленно сел, так сел, что пятки его стояли на земле, а колени были прижаты к
груди. Он был красный и, кажется, плакал.
-Чего тебе?! – недовольно ответил мальчик.
-Подойди сюда,- сказал я, даже не шелохнувшись на этой не очень удобной скамейке,давай, давай, быстрее!
Он встал, медленно поднял нераздавленный пакет, который валялся неподалеку, и тот
другой, которому повезло в этом плане чуть меньше, и так же медленно подошел ко
мне. Из одного пакета все ещё текло молоко. Ну и забавный же малый, честно говоря.
-Привет, - говорю ему я, протягивая руку, как взрослому,- меня Саша зовут, а тебя?
-Денис,- отвечает он, в ответ пожимая мою руку, для чего ему пришлось поставить
свой источающий молоко пакет на сухой асфальт остановки, отчего он сразу перестал
быть сухим.
4
-Ну, и торопыга ты, Денис, смотри, все продукты испортил,- говорю я и при этом
показываю на молоко на асфальте остановки и на большое белое пятно в пяти метрах
от неё, которое становилось все менее и менее белым.
-Я и сам вижу! – громко сказал паренёк.- Мама меня убьет, точно убьет,- прошептал он
так, что последнее слово я еле расслышал.
Но он бы мог мне этого не говорить, уж я - то знаю, что из себя представляют эти
мамы, если не принести им обещанные продукты. Один раз моя мама сказала мне
купить хлеба, а я купил шоколада. Ведь шоколад намного вкуснее хлеба, это все знают.
А стоил он на четыре рубля дешевле, так что я ещё и сэкономил. Я радостный приношу
домой шоколад и говорю, что это лучше хлеба, рассчитывая на похвалу. Но вместо
«спасибо» я был обдан взглядом, от которого у меня мурашки по коже даже сегодня. И,
как ты понимаешь, «спасибо» мне так и не сказали. Зато как смеялся отец, это нужно
видеть. Наверное, это и называется счастьем, как оно видится лично мне, а я много
понимаю в подобных вещах.
Мне стало так жалко малыша, что он не пойдет вечером гонять в футбол. Я сам бы с
удовольствием поиграл, но завтра много пар и скоро сессия, и поэтому я очень занят.
-Ничего, я тебе помогу, сейчас дождь кончится, и мы сходим с тобой в магазин, купим,
все что испортилось,- говорю «испортилось», а сам мысленно улыбаюсь и вспоминаю,
как этот пухляк лежал около лужи, весь в молоке и не вставал секунд семь.
-Серьезно?!- чуть не кричит он.- Я тебе потом все деньги отдам, честное слово,говорит он, смешно протягивая букву «о». Забавный парень, на «ты» меня называет,
дать бы ему пинка за это по-дружески, но я посмотрел на его ободранные коленки, и
мне опять стало его жалко.
А дождь не унимается, все стучит и стучит, сильно ударая асфальт, отчего ноги обдает
какой-то мелкой водяной пылью. Прохладно не на шутку. Я посмотрел на свои ноги, и
случайно увидел ноги Дениски – босой, чертенок. Наверное, я улыбнулся.
-Ну и в какой школе ты учишься?- спросил я, уж очень мне захотелось с ним
поболтать. В этот момент свернула молния. Её было видно даже сквозь водяную стену,
которая окружила естественным образом всю остановку. Это даже была не стена, а
что-то наподобие твердых ниточек из бисера, которыми хозяйки с плохим вкусом,
украшают пространство на кухне, где по идее должна находится дверь, когда-то
5
выбитая по пьяни алкашом мужем, братом, сыном или ещё кем-то здоровым. Но в
отличие от ниточек на кухне эти водяные ниточки не были пошлыми ни на секунду.
Очень красиво. Мне показалось, что нас не двое на этой остановке, а есть кто-то
невидимый третий. Денис, кажется, тоже это почувствовал, и ему стало не по себе. Во
всяком случае, он странно поерзал на скамейке, уж очень она неудобная, но собрался с
мыслями и ответил.
- В тридцатой
-Здорово, я тоже там учился!
-Я знаю
-Это ж откуда?
-Галина Сергеевна про тебя часто говорит, да и фотография твоя в школе весит.
Да, интересно конечно, помнят меня в школе, значит. Приятно, даже очень.
-Ну, и что там под моей фотографией написано? – улыбаясь, спрашиваю я.
- Что ты медаль получил вроде и все такое прочее.
«Все такое прочее». Уморительный мальчуган, насмешил.
-Да? А ты - то как учишься, Денис?
-Нормально, четверки там, пятёрки,- говорит, а сам, на скамейки ерзает, глаза опустил
и улыбается.
-Хорошист, что ли?
-Ну, тройки там всякие,- как бы между прочим сказал парнишка, а сам жеманно
улыбается, отчего у него губы совсем стали тонкие.
-Ага, а тройки тебе, наверное, Галина Сергеевна и поставила?- спрашиваю я, а сам уже
знаю ответ. Уж с Галиной Сергеевной я давно знаком.
-Конечно, а кто же ещё?
-Все с тобой понятно, Денис,- с грустью заявляю я.- А девочка тебе нравится какаянибудь?
Молоко из пакета уже уткнулось в железную балку остановки, отчего образовалась
довольно большая белая и густая лужица.
-Да нравится там одна из класса,- ответил, мальчик, при этом залез пухлой рукой в
пакет, достал оттуда большую булку в другом пакете, который был весь в молоке,
разорвал его
и кинул в мусорку, стоящую рядом. Затем моментально одним
6
движением разломил булку пополам, что выдало в нем профессионала или по крайней
мере большого ценителя хлебобулочных изделий, и протянул один кусок мне. -Аленой
зовут.
-Спасибо, Денис, - сказал я, принимая от него часть булки, а он уже в это время во всю
её ел. – А опиши мне Алёну?
- Ну, она не обзывается, не дерется, и учится хорошо, прямо как ты!- сказал он,
увлеченно занятый поеданием своей булки.
-Нет, я иногда дрался и даже обзывался!- возразил я.
-Да я про учёбу говорю.
-Понятно, Денис.
- А ты свою девочку опиши? Ту, которая тебе нравится, в общем?
Эх, и сложный же вопрос он задал, мне очень не хотелось на него отвечать, меня
спасло только то, что дождь кончался, и я обратил на это внимание Дениса. Как все
просто у этих малышей: «Не обзывается».
Затем мы сходили, купили молока и булку, потом пожали друг другу руки и
расстались.
7