Юрий Луговской

Юрий Луговской
ЗНАК ДЕВЫ (роман)
Часть первая.
ИСЧЕЗНОВЕНИЕ.
1.
Театральный сезон открылся, как всегда, в сентябре, когда хочется гулять по бульварам
и шуршать опавшей листвой. Но в эти сентябрьские дни лирическое настроение у Вики
Нестеровой отошло на второй план. Наступил день премьеры.
С утра Вика не находила себе места. Она перемеряла все платья и остановилась на
самом авангардном и сексуальном одновременно. Почти прозрачном, с каким-то
изысканным конструктивистским рисунком, обтягивающим ее стройную фигурку и так
подходившим к ее светлым волосам. Она ведь не только будет смотреть спектакль, перед
началом обещано шоу с участием модной группы, возможно, предстоит взять интервью. А
после премьеры, как всегда, фуршет, на котором она будет всегда стоять с исполнителем
главной роли. Она будет в центре внимания, на нее будут смотреть журналисты, политики,
актеры, бизнесмены, художники, музыканты, а на следующий день она попадет на страницы
желтой прессы, как женщина главного героя. Вика сама была журналистом, и всему этому
прекрасно знала цену, и все же было приятно, она предвосхищала это событие.
С Игорем она не встречалась три дня. Совсем недавно они отметили его день
рождения, интимно, вдвоем, при свечах и под его, а теперь и ее, любимую музыку - играл
последний диск канадского певца Леонарда Коэна. Вика приготовила очень вкусные салаты,
потушила свинину с грибами, даже испекла торт. Они ели, пили французское сухое вино,
танцевали, долго занимались любовью.
Но теперь, перед премьерой, Игоря беспокоить было нельзя. С утра до вечера он
пропадал на репетициях, отключал мобильный телефон, чтобы никто не мешал вживаться в
роль. Вика знала, что в такие дни он ничего себе не готовит, ест в театральном буфете, а
дома пьет только кофе. Звонок главного режиссера Юрия Николаева, который
интересовался, не у нее ли Игорь, Вику не очень удивил: в дни перед премьерой Игорь вел
себя иногда непредсказуемо, мог опаздывать на репетиции, забываясь с текстом в месте,
совсем не располагающем для работы над ролью. Однажды он вышел из вагона метро, сел на
лавочке и так просидел два часа, пока его не вывел в реальную жизнь его коллега - актер из
Театра сатиры.
На прогон для знакомых и прессы, как говорили в театральном мире, "для пап и мам",
она не пошла принципиально: хотелось все увидеть на премьере.
У театра, который располагался в уютном скверике, осенью приобретавшем особую
прелесть, скопились иномарки. Лишние билетики никто не спрашивал, эти времена давно
прошли. Теперь небритые, плохо одетые и не имеющие никакого отношения к театру люди
ходили среди вполне респектабельной толпы и предлагали билеты, по цене впятеро
превышающей номинальную. В кассе, конечно, билетов не было, молодежь с театральными
студенческими билетами и пенсионеры, которым в "мирное время" давали контрамарки,
грустные, ушли ни с чем.
Вика не заметила, сколько времени простояла перед приколотом у кассы объявлением
на листочке бумаги:
«В СВЯЗИ С БОЛЕЗНЬЮ АКТЕРА ИГОРЯ ГОРДЕЕВА РОЛЬ АЛЕКСАНДРА
МАКЕДОНСКОГО ИСПОЛНИТ ЗАСЛУЖЕННЫЙ АРТИСТ РОССИИ АРКАДИЙ
ЯБЛОКОВ».
1
Когда, наконец, ее привели в чувство, больно толкнув в спину, – она загораживала
проход в театр, — Вика достала мобильный телефон и набрала номер Игоря. «Абонент
временно недоступен. Попробуйте позвонить позже», – услышала она на русском и
английском языках.
Вика достала пригласительный билет, протянула его полуголому юноше билетеру в
одеянии античного воина. Он тут же наколол билет на копье и на ее вопросительный взгляд
улыбнулся и сказал:
— Для истории.
Она прошла к гардеробу, сдала пальто. Потом как сомнамбула ходила по фойе, не
замечая восхищенных взглядов мужчин и неодобрительных, возмущенных, ироничных, но
иногда все же и искренне восторженных взглядов женщин, адресованных ее авангардному
сексуальному облику.
— Виктория, вы сегодня просто супер! Так, кажется, теперь говорят, — обнял ее за
талию пожилой композитор Марк Туманов. – Но я не вижу праздника в ваших глазах. Ах, да,
вы, наверное, расстроились, что нет Игоря. Угадал? Не нужно переживать, Вика, думаю, все
образуется, найдется наш Игорек.
Об их отношениях с Гордеевым многие в театре догадывались. Театр – это такой
организм, где все на виду, все про всех все знают, и трудно что-либо скрыть друг от друга.
Да и не многие пытаются это делать. Интриги здесь в основном связаны с распределением
ролей. А кто с кем спит — это никогда никого не волновало и не волнует. В том случае, если
любовные интриги опять же не имеют отношения к распределению ролей, а в театре часто
бывает и такое. Как в маленьком государстве со своим правительством, подданными,
полицейскими.
— Кстати, почему его нет, Марк Семенович? И что это за внезапная болезнь? Я только
что звонила ему домой – опять никто не отвечает.
— Какая-то мистическая история, Вика. Он пропал за четыре дня до премьеры. Ни
слуху ни духу. Администратор с главным режиссером всю Москву обшарили. Всем его
знакомым звонили, всем друзьям. Даже в морги. Нет, как сквозь землю провалился. Что
делать? Премьера на носу. И решили за день до генеральной репетиции и прогона вводить
Аркашу. Представляете, Вика, полгода репетировали с Игорьком, и тут, за два дня –
пришлось Аркадию.
— И как же, он справился? – машинально, скорее из вежливости, спросила Вика.
— Ну, премьеру Аркаша, конечно, вытянет. На то он и заслуженный в неполные сорок.
Текст чуть-чуть подсократили, одну эротическую сцену пришлось убрать: как ее играл с
Маринкой Игорек — Аркаша просто не в состоянии, это не его амплуа. А потом, мы
надеемся, что Игорь все же найдется. Роль-то для него писалась, при чем тут Аркадий?
Пойдемте, Виктория, в Малом зале сейчас какая-то модная группа выступает, она еще на
полчаса должна оттянуть начало, чтобы Яблоков подсобрался. Что это за группа, вы все
знаете?
- "Виртуальная тайга". Рок на основе этнической музыки.
- О, тогда тем более пойдемте, такого я еще не слышал. На что это похоже?
- В нашей музыки, пожалуй, аналогов нет. На западе есть группа "Dead can dance" вот на нее немного похоже.
- Хорошее название, мне нравится. Надо будет обязательно послушать. Ну, пойдемте на
вашу "Тайгу", как ее там. Не переживайте, Вичка, не переживайте, все образуется, вот
увидите. В театральной среде такое бывает.
- Спасибо, Марк Семенович, вздохнула Вика и грустно улыбнулась композитору.
Туманов продолжал держать Вику за талию, и только потому, что это был он, а не ктото другой, Вика чувствовала себя вполне комфортно. Она не хотела сейчас ни с кем
общаться, слишком тяжело было на душе, а рука на ее талии пожилого композитора
гарантировала ей заслон от ненужных разговоров.
2
Рок-группа «Виртуальная тайга» развлекала зрителей. В Малом зале кресла убрали,
сымпровизировали стоячий партер, но крика, свиста и визгов, как на рок-концерте, не было:
публика была не та, да и музыка не то чтобы очень заводная. Солист с выбритой головой
басом пел песни, написанные им по мотивам повести модного писателя. Среди публики Вика
заметила известную актрису, депутата Государственной думы, скандальной популярности
модельера, много знакомых журналистов, которые приветливо кивали ей. В такие вечера
Вика делала обычно неплохой улов для своей газеты, но сейчас подходить к «звездам»
политики и шоу-бизнеса и договариваться об интервью для рубрики «Наша тусовка» не было
никакого настроения.
Девушка в полупрозрачной тунике, с обнаженным плечом, как античная статуэтка,
обходила народ с подносом, на котором блестели бокалы с шампанским. Вика отказалась, но
композитор успел позаботиться о ней и протягивал ей бокал. Ледяное шампанское слегка
приободрило девушку, она улыбнулась Туманову и помахала рукой компании своих коллег.
Группа закончила выступление, прозвенел звонок, и певец пригласил всех на премьеру пьесы
его любимого писателя и драматурга. Пришлось пройти в зал.
С актером Игорем Гордеевым Вика познакомилась, когда брала у него интервью для
рубрики «Наша тусовка» газеты «Наблюдатель», в которой работала второй год. За Викой
закрепили эту рубрику, и с тех пор она каждую неделю, а то и чаще, встречалась со звездами
сцены и кино, известными политиками, бизнесменами, спортсменами.
Вика любила свою работу, просто обожала ее. Журналистика была ее страстью, а вовсе
не обязанностью, не средством для зарабатывания денег, как для многих ее коллег. Она
устроилась в штат газеты, работать в которой всегда мечтала. Еще учась на вечернем
отделении факультета журналистики МГУ, она начала сотрудничать с «Наблюдателем», и
сразу после окончания университета ей предложили постоянную должность корреспондента
отдела культуры.
Компания в газете была отличной. На первый взгляд могло показаться, что люди здесь
работают очень легкомысленные, слишком циничные, для которых не существует ничего
святого, кроме денег, секса, модной одежды и напитков определенной крепости. Но это
только на первый взгляд. Несмотря на внешний пофигизм в отношении к жизни сотрудников
газеты, все они были очень деловыми предприимчивыми журналистами, с острым языком и
богатой эрудицией. Всегда готовы были выехать в горячую точку, сделать самый острый
материал, не думая о последствиях. Если же в результате их публикаций на газету подавали в
суд, руководство это только приветствовало: значит, читают, да и тираж от подобных
скандалов возрастал. Что касается модных течений и направлений не только в современной
музыке, но и литературе, живописи, театре, кино, - в этом отлично разбирались журналисты
отдела культуры, который в составе двух таких же, как она, молодых людей, тепло встретил
Вику и поручил ей рубрику «Наша тусовка».
Театр всегда был сильным Викиным увлечением, когда-то она собиралась даже
поступать в ГИТИС, но журналистика победила. Тем не менее Вика не пропускала ни одной
значительной премьеры и всегда писала о них в газете. Главный редактор полностью доверял
Викиному вкусу, предоставив ей полную свободу.
Театр Дождя еще во время учебы в университете стал ее любимым. Сюда ходила она не
только на премьеры, но на все спектакли, и по несколько раз. У режиссера была своя
система, свое видение мира, свой метод, которые отзывались в Викиной душе волнующими
ассоциациями. В постановках русской классики она видела сегодняшних людей, иногда себя,
и находила ответы на многие вопросы, которые не могла найти в брошюрах по психологии и
тем более в советах глянцевых журналов, которые аккуратно читала.
Появление нового актера Игоря Гордеева уважающий себя театрал не заметить не мог.
После первого же сезона он сразу стал играть главные роли — Треплева в «Чайке», Сирано
3
в "Сирано де Бержераке", Зилова в «Утиной охоте», Подколесина в "Женитьбе", Дон Жуана в
пьесе Фриша, Дориана Грея в спектакле по Оскару Уайльду. Не могла не отметить его и
Вика. Более того – почти сразу же она влюбилась в Гордеева. Сначала не хотела признаться в
этом самой себе, потому что всегда с долей презрения относилась к «фанаткам» актеров,
которые ходили на каждый спектакль, дарили цветы, подкарауливали артистов у служебного
входа, звонили им домой, писали письма с объяснениями в любви. И вот она сама попалась
на эту удочку, сама влюбилась в актера! Не простительно для журналистки светской тусовки,
которой по статусу полагается обладать определенной долей цинизма в отношении своих
подопечных - тех, о ком она пишет.
Вика, как все женщины, любила покопаться в своих переживаниях, обсудить их,
обсосать со всех сторон. Для этого у нее был собственный психоаналитик - близкая подруга
Ольга. На психоаналитика Ольга была похода тем, что никогда не перебивала Ольгу и всегда
выслушивала ее самым внимательным образом. А Вике только это и было нужно. В процессе
доведения до Ольги последней информации личного плана Вика мнгое осознавала и сама
принимала решения. Полагаться на Ольгу, искать у нее совета было бессмысленно. Вике
совершенно не подходило Ольгино мировоззрение, у них был разный темперамент, разные
запросы и интересы. Напротив, это Вика часто советовала Ольге, как поступить, она была
куратором Олльги во всех ее личных делах, романах, которые в жизни Ольги присутствовали
постоянно. Кончался один любовный роман - начинался другой, почти без паузы.
С Ольгой можно было говорить на самые сокровенные темы, и после небольшого
самоанализа Вика призналась себе, что в актера Игоря Гордеева влюблена по уши.
Но Вика, слава богу, не школьница и не провинциальная девочка, а известный в
богемных кругах журналист. Поэтому познакомиться с Игорем Гордеевым ей ничего не
стоило – а заодно и взять у него как у восходящей звезды интервью. Одним словом
совместить приятное, вернее страстно желаемое, с полезным.
Однако интервью у Гордеева оказалось взять не так-то просто. Несмотря на свою не
слишком большую популярность, от интервью он отказывался. Вика пыталась навести о нем
справки у своих коллег из других журналов и газет, но никто ничего сообщить ей не смог.
— Гордеев? Да ну его, к нему не подступишься. Мы хотели разворот с ним сделать, так
он ни в какую. "Я интервью не даю", - вот его обычный ответ. Ну, не больно-то и хотелось, в
театре немало и других звезд, свет на нем клином не сошелся, тоже мне, Кастанеда, без него
обойдемся, — сказал Борис, в прошлом ее однокурсник и поклонник, а теперь редактор
одной молодежной газеты.
На радио и телевидении Гордеев не появлялся ни разу, не считая отрывков из
спектаклей, и, как удалось выяснить Вике у подружки из театральной редакции Останкино,
на него несколько раз «выходили», но он отказывался, ссылаясь на занятость. Когда же
съемочная группа подкараулила его один раз в буфете после репетиции, он их грубо «отшил»
и скрылся. На пресс-конференции на просьбу снять темные очки, Гордеев ответил
журналисту: «А вы, пожалуйста, снимите брюки». С тех пор попыток сделать интервью с
Гордеевым больше не предпринималось.
Но Вика добилась своего. Ей это было сделать легче других журналистов. Театр Дождя
был ее вторым домом, ее здесь знали все – и режиссер, и актеры, и костюмеры, и
реквизиторы. И когда, нарвавшись на грубый отказ Гордеева, она пожаловалась режиссеру,
тот обязал своего ведущего актера «поговорить с милой девушкой, которая хорошо пишет и
любит наш театр».
Они беседовали в театральном буфете. Если можно назвать беседой поведение людей,
при котором один задает вопросы, а другой на них не отвечает. На диктофоне потом Вика
слушала разговоры буфетчиц на заднем плане, звон посуды, шум машин за окном. Ответы
Гордеевы были коротки и однозначны. Он молча смотрел на Вику и улыбался. Она
4
чувствовала, что нравится ему, но сейчас она была не поклонница, а журналистка, которая
терпела полное фиаско.
— Я же просил не задавать вопросов о личной жизни, - сказал Гордеев, когда Вика
попыталась опять повернуть разговор в эту сторону.
— Но почему? Разве я ставлю их нетактично? – умоляла Вика.
— Нет, дело вовсе не в этом. Я не буду говорить о личной жизни, потому что ее у меня
просто нет.
— Но какая-то жизнь есть?
— Есть жизнь в театре, вам мало? О ролях, о репетициях, о методе нашего главного
режиссера, как я его понимаю, я могу говорить сколько угодно. А с кем я встречаюсь вне
театра и что ем на обед – я оставлю это себе. По-моему, каждый человек имеет на это право.
Разве не так, Вика?
- Так, конечно, так, вы правы, - вздохнула девушка. Что же она будет делать? Он
непробиваем и, похоже, больше ничего из него не вытянешь
Игорь, поняв ее мучения, улыбнулся ей так, что она забыла о своей роли интервьюера,
просияла ему в ответ и сказала:
— Ну что же, давайте говорить о театре.
«Хотя шеф такое интервью ни за что не пропустит, — опять подумала она про себя. Ну и не надо. Интервью о личной жизни сделаю с кем-нибудь другим".
И начался их бурный роман. Вика ходила на все его спектакли, а потом они ехали к
нему. После бессонных ночей, как ни странно, ей работалось легко и весело, в голову
приходило много интересных идей. У Вики начался новый период в жизни - у нее появился
любовник, который был известным актером со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Вика должна была оберегать его творческую личность, а поскольку она сама была
творческой личностью, то это было непросто. Но Вика заранее была готова ко всем
трудностям, которые может принести такой союз.
Утром они завтракали: яичница, кофе, что удавалось приготовить на скорую руку, — и
разбегались. Вика — в редакцию или домой, к маме, Игорь — в театр. На улице пахло
весной, и Вика предвкушала, как летом они поедут в Крым, в Новый Свет. Это место
посоветовал Игорь. Он сказал, что в Коктебеле теперь слишком много народу, и им нигде не
дадут прохода, те же лица, которые они видят ежедневно в Москве. А вот Новый Свет местечко под судаком - не такое тусовочное, там можно спокойно отдохнуть. По красоте в
Крыму, он пожалуй на первом месте, находится в маленькой бухте между горами Сокол и
Орел. Она называется Зеленая. Неподалеку горный массив Караул-Оба, в котором есть
чудные, дивные места. Долина Рая, например, или Лестница древних тавров. Игорь был там
в детстве с мамой, и давно собирался туда поехать опять.
Вика не торопила жизнь. Ей нравилось то, что происходило сегодня, в этот день, в этот
миг. И когда Игорь пропадал на несколько дней, не звонил ей, она не переживала. Вика
понимала, что имеет дело со сложной натурой, и если будет предъявлять претензии на ее
свободу, это может сразу отпугнуть. Однажды он не звонил ей три дня, – спектаклей с его
участием в театре не было, а потом вдруг в два часа ночи – звонок: «Приезжай, любовь моя, я
тебя познакомлю с гениальным человеком». Вика хотела обидеться: сначала пропал, а теперь
звонит среди ночи, пьяный, и зовет ее неизвестно куда? Хотела, но передумала. Записала
адрес, вызвала такси и помчалась за город, в Кратово. В двухэтажном коттедже на берегу
красивого озера жил друг Игоря молодой, но уже опубликовавший два романа писатель и
драматург.
К приезду Вики часть гостей разъехалась, остальные отправились спать, а Игорь с
писателем и драматургом Антоном Трофимовым пили на веранде коньяк и спорили о
жизнеспособности системы Станиславского в наши дни. Драматург придерживался взглядов
представителей новой театральной волны о том, что актер должен всегда помнить, что он
5
играет роль, это дает возможность показывать собственное отношение к персонажу, и, при
необходимости, выходить из образа. Игорь отстаивал полное перевоплощение. Только тогда,
при полном погружении в роль, говорил он, получится настоящий театр, а актер превратится
в своего персонажа, что необходимо. Спор, несмотря на появление в театре авангардной
новой волны, старый как мир. Он неразрешим потому, что в театре как в жизни, есть разные
крупные режиссеры и большие актеры. Одни контролируют каждое свое движение и
отличаются полной внутренней сосредоточенностью, другие, как Игорь, с головой
погружаются в роль, в образ, в дело, в ситуацию, забывая обо всем на свете. И то, и другое
имеет полное право на жизнь, одни дополняют других, и иначе жить было бы просто
неинтересно.
Эту мысль и высказала Вика, когда драматург слегка иронически, уверенный в том, что
девушка даже не понимает о чем идет речь, обратился к ней, чтобы она разрешила их спор.
Но как только она начала говорить, усмешка сошла с его лица. Он серьезно посмотрел на
Вику и предложил ей коньяку. Они выпили за ее красоту и ум, что сочетается так редко,
сказал Антон слегка заплетающимся голосом. Выкурили, сидя перед камином, по сигарете
под убаюкивающий треск дров, и хозяин предложил все-таки поспать. Он провел Вику с
Игорем в уютную комнатку на втором этаже, достал из тумбочки подушки и одеяло и
пожелал им спокойной ночи, хотя до рассвета оставалось часа три.
Впереди у Вики было два, а у Игоря один выходной, и они прекрасно провели время,
гуляя в весеннем лесу и вдыхая запах талой воды на Кратовском озере. Игорь вспомнил свои
старые стихи, которые он написал здесь, сидя вот на этом самом берегу в юности, еще
студентом театрального института.
Апрель. Алкоголь. Акварель.
Подмосковные ель и сосна.
И на даче холодной постель.
И капель. И апрель. И весна.
Вика слушала его и думала, что вот опять она проживает очередной самый лучший
день в ее жизни.
2.
«Один за всех и все за одного» — этот девиз героев Дюма они претворяли в жизнь. Их
и называли в школе мушкетерами. Все в их районе знали — если тронешь Сергея, будешь
иметь дело с Игорем и Виталиком, если Игоря — двое его друзей встанут за него горой. Ну, а
к Виталику никто и не думал задираться: он занимался боксом, имел разряд, выступал на
первенстве Московской области и не боялся никого. Даже ребята из соседнего поселка
Кратово, которых все боялись, уважали трех мушкетеров и, за редким исключением,
принимали их в своем поселке как друзей. Если же кто другой заходил на их, кратовскую,
территорию, тем было несдобровать. Убить не убивали, но били здорово. В «официальных»
драках — поселок на поселок, когда дрались цепями, мушкетеры не участвовали, они были
выше разборок шпаны.
Жили друзья неподалеку друг от друга - в самом центре, в старых домах, построенных
сразу после войны во время основания города. Игорь - с мамой в комнате коммунальной
квартиры, родители развелись, когда ему было семь лет. Мать работала в Централном
авиационном государственном институте (ЦАГИ). Отец Сергея трудился в ЛИИ - летноиспытательном институте инженером, мать - в библиотеке этого института. Виталий тоже
был единственным ребенком в семье, но его родители к авиации не имели никакого
отношения, почему они переехали в маленький инженерный городок из Москвы, никто не
знал. Папа трудился во Внешторге, часто ездил за границу, мама сразу после переезда из
Москвы устроилась товароведом в Центральный гастроном.
6
Виталий в отличие от двух своих друзей, да и от всех в школе, всегда был одет по
самой последней моде. Он был неформальным лидером и в своей троице и в классе, да к
тому же был старше всех на один год - в школу он пошел с восьми лет, и года в запасе для
поступления в институт у него не было. Он, хоть и занимался боксом, о спортивной карьере
не думал. О поступлении в вуз он тоже, казалось, не волновался, по крайней мере до десятого
класса о своих планах на будущее ни с кем не делился, даже с друзьями. Но никто за него
никогда не волновался. Уж за кого за кого, а за Виталика беспокоиться нечего - у него все в
жизни будет устроено.
Сергею никаким спортом не занимался, даже относился к этому немного иронически,
оправдывая этим свою флегматичность. Он предпочитал шахматы. Когда-то ходил в секцию,
даже дошел до второго разряда, но потом бросил. Или заниматься профессионально, или
никак, понял он. А полностью посвящать себя в жизни шахматам он готов не был. В учебе
ему легко давались естественные науки, и он подумывал о том, чтобы связать свою судьбу с
медициной, но за лето перед десятым классом его планы резко изменились. От подруги
мамы, которая преподавала английский язык в физтехе (филиал МФТИ находился в их
городке), Сергей узнал, что в Ленинском педагогическом институте открывается
экспериментальный факультет психологии. Психология - звучало маняще, загадочно,
интригующе. Сергей твердо решил, что станет психологом, несмотря на то, что пока не
очень хорошо представлял себе, что это за профессия. "Года в запасе" у него, как и у
Виталия, не было, и он решил сразу же, с начала десятого класса, серьезно начать
готовиться в институт. Читать книжки по своей будущей профессии - их поможет найти
мама в библиотеке, уделить особое внимание предметам, которые будут на вступительных
экзаменах и для этого - самое главное - записаться на подготовительные курсы и ездить
заниматься в Москву. Первым шагом к вхождению в свою будущую профессию стало то, что
Сергей начал читать "Братьев Карамазовых". Он слышал, что Достоевский - очень большой
психолог и решил поступить оригинально - сначала прочитать не "Преступление и
наказание", которое им задали на лето, а другой, более крупный и совсем не "школьный"
роман великого писателя.
Игорь из всех троих был самым романтичным, и то, что он свяжет свое будущее с
гуманитарной профессией, - в этом никто, в том числе и он сам, никогда не сомневался. Но
Игорь понимал, что его гуманитарный выбор скорее идет от противного - он знал не то, что
ему нравится, а точно определил, что ему не нравится. Не нравились ему физика и
математика, и он понимал, что никогда не свяжет свою жизнь с точными науками, да и
вообще с какой-либо технической специальностью. Сказать, что он очень любил литературу
или историю, он тоже не мог. Читал он те то, чтобы запоем, хотя старался следить за
новинками зарубежной литературы. Мама выписывала "Иностранку", она шутила, что хочет
знать, как на Западе люди любят друга, и Игорь читал наиболее известные, нашумевшие
романы, о которых говорили, которые были в моде. Сам он не так давно начал писать стихи,
и ему казалось, что 90 процентов из них если не гениальны, то вполне на уровне. Правда,
никому, кроме Сергея, их не показывал - боялся услышать критику или просто смех. Сергей
же, во-первых, был близким другом, и не в его характере было говорить что-то обидное
своим друзьям, а во-вторых, он собирался стать психологом, а значит должен думать о
реакции других людей на свои слова, и поэтому он не критиковал людей, особенно близких.
Игорь иногда позволял себе прочесть новый опус другу, всегда в ответ слышал: "Неплохо,
старик, неплохо, ты поэт". Большего от Сергея с его флегматичностью добиться было
трудно, да Игорь и не старался. Виталию он пока свои произведения читать не решался, но
был уверен, что это временно. Ему надо еще немного опыта, с которым придет уверенность, и тогда он почитает свои стихи и Виталику. Тот, как человек умный, должен понять его
сложную философскую поэзию.
7
Светлана появилась в 10-м «а» во второй четверти. Первым ее увидел Игорь, когда
вошел в почти пустой класс. Он даже забыл поздороваться с Наташкой Севастьяновой,
приветливо кивнувшей ему. Игорь молча смотрел в глаза незнакомой девушке, которая
сидела за соседней с Наташкой партой. «Эта новенькая похожа на какую-то французскую
актрису», — сразу подумал он, но никак не мог сообразить, на какую именно. Светлые
волосы, тонкие черты лица, улыбка с хитринкой. Она то и дело смеялась, беседуя с
Наташкой, которая повернулась к ней, и слушая какой-то ее рассказ. При этом она
встряхивала своими волосами, падающими ей на плечи, и этим тоже кого-то напомнила
Игорю, на щеках появлялись симпатичные ямочки. "Что ей может такого смешного
рассказывать Наташка? - подумал Игорь. - Какие-нибудь сплетни про наш класс, больше
ничего". Игорь заметил, что новенькая, слушая Севастьянову, с интересом смотрит на него.
Этого она не могла скрыть за своим смехом, да, может быть, и не хотела. Игорь
почувствовал, что он почему-то вдруг слегка заволновался. Его пульс участился, он стал
лихорадочно соображать, что бы такое остроумное сказать и как бы себя оригинальней
повести.
— Ты чего не здороваешься, Игорек? — насмешливо сказала Наташка, проследив за
его взглядом. — Знакомься, Света, один из наших мушкетеров, Игорь, — Наташка
представила его новенькой, продолжая слегка ехидно смотреть на него. — Игорь, это Света,
она приехала к нам из Ленинграда, будет оканчивать школу у нас. Она с родителями
переехала сюда.
— Зачем же это, из Питера и к нам, в деревню? — Игорь сказал первое, что пришло в
голову, продолжая смотреть на новенькую и пытаясь вспомнить, какую актрису она ему
напоминает.
— У меня папа — авиаконструктор, он перешел на работу в здешний авиационный
институт.
Светлана говорила, прямо глядя в глаза Игорю, и слегка улыбаясь. Игорь не знал, что
сказать, он слегка волновался, он уже понял, что непременно влюбится в эту новенькую,
если еще не влюбился.
Пауза длилась недолго. Послышался топот шагов по лестнице, и через секунду в класс
ворвались Виталик — первым, а за ним еще несколько человек.
— Привет, Гарик, где пропадал? Привет всем!
Игорь хотел рассказать, что они с отцом ездили в Серпухов к тетке, но увидел, что друг
не слушает его. Виталик увидел новенькую.
— Бонжур, Мишель Мерсье! Вы очаровательны, — сказал он со всей галантностью, на
которую был способен. Не хватало только шляпы, чтобы, как при французском дворе,
взмахнуть ей, наклонившись, у своих ног в знак почтения.
Света слегка покраснела.
— Разрешите сесть с вами? — двигаясь к ее столу, уверенно произнес Виталий. Это
был скорее не вопрос и не просьба, а констатация события, которое неизбежно должно
состояться.
— Пожалуйста, — продолжая краснеть, сказала Света и чуть подвинулась на стуле.
Виталий тут же оказался рядом с ней. Игорь почувствовал неприятный укол ревности.
Ему стало ужасно обидно. Он увидел Светлану первой, разговаривал с ней, «ухаживал», а
этот гусь сразу — тут как тут. Всегда он так. Все хватает первым. А потом делится с
друзьями тем, что ему оказывается не нужным.
Прозвенел звонок, и в класс ввалился народ. Игорь сел с Серегой, они не видели друг
друга целую неделю и стали обсуждать последние дни каникул. Игорь посмотрел, как вел
себя Виталий с новенькой и, не заметив ничего предосудительного: они почти не
разговаривали, — немного устыдился своей ревности. Что это он так на друга? Ну,
симпатичная девчонка. Его друг Дон Жуан, не пропускает ни одной, и не мог с ней не
покадриться. Что в этом такого? И это вовсе не значит, что он заберет ее себе. Похоже, эту
8
новенькую так просто не возьмешь. Скорее, она сама будет решать, с кем ей гулять. А может,
и вообще не будет гулять ни с кем, у нее теперь на уме только уроки и поступление в
институт, как это случается со многими в десятом классе, с теми, кто берется за ум. Вполне
вероятно, что никто ей не будет нужен и она всех резко отошьет.
От этой мысли Игорю стало немного легче. Он не хотел себе признаваться в том, что в
ином случае Виталий все равно возьмет своим напором и своим умением ладить с
девчонками. Он не раз рассказывал по секрету Сереге и ему, Игорю, как занимался э т и м с а
м ы м с женщинами. Причем, все, с кем он делал «это», были старше его лет на пять — семь.
«Надо сначала иметь дело с опытными женщинами, они всему научат, чтобы потом не
попасть впросак, когда попадется девочка», — учил он друзей, и те слушали его, открыв рот
с завистью и восторгом.
Когда кончился пятый последний урок, Игорь с Сергеем ждали Виталика на улице, у
выхода под транспарантом «Коммунизм - это молодость мира, и его возводить молодым».
Виталий появился вместе со Светой. Она приветливо улыбнулась. Сергея Виталик
познакомил со Светой на первой же перемене. Тогда, в начале урока, Сергей подмигнул
Игорю и сказал: «Виталик-то похоже, тоже серьезно на нее глаз положил. Веселый
ожидается треугольник!».
На следующий день в школе Игорь узнал, что Свету с Виталиком видели в кино на
последнем сеансе, а после фильма Виталик провожал ее до дома. Эта новость так расстроила
Игоря, что он не мог ни с кем разговаривать — комок стоял в горле. Виталик сам подошел к
нему, когда уроки кончились и ребята курили в своем любимом укромном местечке за
школой.
— Ты чего такой угрюмый, старичок?
— Да ничего. Все нормально, — пытаясь казаться хладнокровным, сказал Игорь.
— Брось, я же вижу, расстроен чем-то. Хочешь, угадаю, из-за чего?
— Да вовсе я не расстроен, чего ты?
— Из-за Светки! Я попал?
— Я? Ты о чем? — отведя глаза от настойчивого взгляда Виталика, сказал Игорь. При
этом он густо покраснел.
— Между нами не должно быть недомолвок, старик, мы же друзья. Я не позволю
никакой кошке, то есть никакой бабе, пробежать между нами. Или я не прав? Ну, скажи, не
прав?
— Прав.
— Пра-ав — передразнил Виталик. — Да что с тобой? Пришла какая-то девчонка, и ты
сразу раскис! Хочешь ее трахнуть? Нет проблем! Я все устрою.
— Чего ты несешь, ты что, дурак?
— Я несу то, о чем ты думаешь. Ну, не хочешь — не надо, тогда и не обижайся. Ладно,
старик, извини, мне пора, у меня тренировка.
Они быстро пожали друг другу руки, и Виталик убежал на свой бокс. Игорь
расстроился окончательно. Как понимать его слова «тогда не обижайся». Обижаться — на
что? На то самое! Игорь прекрасно понимал, что имел в виду Виталик, но боялся
признаваться себе в этом. Он хорошо знал друга. Если тот что-то решил, то не остановится
ни перед чем. И первые шаги он сделал сразу же, в отличие от Игоря, который прежде чем
начать какое-то дело, сто раз подумает, походит вокруг да около, сто раз все взвесит, пока
наконец дело не утратит свою актуальность или не пропадет желание его делать. А желание
— это божий дар, прочитал он в одной из книг, надо за него хвататься, потому что оно может
уйти, и тогда пропадет стимул к действию. В ответ на это мудрое высказывание Игорь
пытался утешать себя восточной философией не-деяния, рассказывающей о пользе
отсутствия желаний. В глубине души Игорь понимал, что тем самым просто оправдывает
свою робость, как многие так называемые пацифисты его возраста оправдывают свою
9
философию просто слабостью, а антивоенные настроения — нежеланием служить в армии и
два года подчиняться тупому старшине или того хуже — дедам.
В таких грустных раздумьях брел он домой, как вдруг услышал за спиной звонкий
голос:
— Игорь! Я давно кричу тебе, а ты не слышишь!
Света. Подошла к нему, приветливо улыбнулась, глаза сияют, волосы развеваются по
ветру, на плече — симпатичный замшевый рюкзачок зеленого цвета, какого он не видел ни у
одной девчонки. Наверное, питерская мода, решил он.
— Да, извини, — смущенно улыбнулся Игорь, — я не слышал. Тебе прямо?
— Прямо, — засмеялась Света, — а тебе?
— А мне все равно, — ответил Игорь, любуясь девушкой. Какая она красивая и какаято вся легкая. С ней поневоле губы разъезжаются в улыбке.
— Тогда пошли ко мне в гости, пойдешь?
— В гости? — Игорь опешил. Мог ли он ожидать такого интересного поворота
событий?
— Ну, в гости — это громко сказано. Просто зайдешь ко мне, посмотришь, как мы
устроились в вашем… Нет, теперь, в нашем, городе. Кстати, он очень нравится мне. Говорят,
где-то неподалеку есть озеро. Покажешь? — тараторила Света, и Игорь ловил каждое ее
слово.
— Обязательно покажу! Да, конечно, прекрасное озеро, мы там летом купаемся, и там
красиво не только летом. Там раньше была усадьба какого-то графа или князя, я не помню
фамилии, шикарный дворец с колоннами, а недавно на озере возвели мостик, такой же, как в
девятнадцатом веке.
— Когда пойдем? Ловлю на слове, — искоса посмотрела на него девушка. И опять
улыбнулась.
— Да хоть сейчас! Тут всего три километра. Можно пешком, а можно на электричке
остановку проехать.
— Лучше пешком. — Света на секунду задумалась. Тогда давай так, сейчас идем на
твое озеро, а потом ко мне. Хочешь так?
— Хочу.
Игорь пребывал в блаженстве. Ему нравилось разговаривать с этой девчонкой, все
равно о чем, нравилось смотреть в ее серые глаза. Пока он беседовал с этой девочкой,
улыбка не сходила с его лица. Такого еще никто, кто с ним общался, за ним не знал. Да и
сам он на себя слегка удивлялся.
— Тогда вперед, — взмахнула Света своим рюкзачком. — Веди! Нам куда?
Игорь показал дорогу, и они пошли на озеро, оживленно беседуя. Говорила больше
Света, а Игорь слушал и иногда отвечал на вопросы. Света рассказывала, как они жили в
Ленинграде, она называла его Питер, как ходила на концерты любимых рок-групп, о
которых Игорь даже не слышал, да и названия все довольно странные. Рассказывала, как
общалась с музыкантами, с некоторыми из них дружила. Однажды даже сама пыталась петь
в рок-группе, и все бы пошло хорошо, если бы не переезд в их город.
- У нас в Питере любят гулять по крышам. Есть такой обычай - дни рождения на крыше
праздновать. А у вас?
- Нет, у нас такого не бывает, - восхищенно отвечал Игорь. Ленинград с его
свободными нравами был для него таким же далеким, как Нью-Йорк или Париж. Может
быть, когда-нибудь он туда все-таки съездит? Вот бы поехать туда со Светой, вот было бы
здорово, помечтал он.
Они два раза обошли озеро, потом пошли к Свете домой, она угощала его вкусным
обедом, потом слушали ленинградский совершенно непонятный Игорю рок. Игорь ушел
домой счастливый и даже ни разу не вспомнил о своем настроении после школы и о
10
причинах, которые его вызвали. Все это было так далеко и нереально, а Света — вот она, он
гулял с ней два часа, потом обедал с ней, на ее кухне, потом они слушали музыку.
Когда он пришел домой, мама на ее расспросы, где он был, сказал, что в гостях. Потом
не удержался и все рассказал о Свете, о ее отце, о том, что она приехала из Питера. Евгения
Петровна с интересом слушала сына, а потом сказала:
— Я слышала о ее отце, это известный конструктор и то, что он переехал в наш город…
В общем, таким человеком можно гордиться. Они, конечно, живут в центре?
— Да, рядом, на Маяковского.
— А мама ее что делает?
— Не знаю, мам, но обязательно узнаю, завтра скажу.
— Если это удобно, сынок. А вообще лучше не расспрашивай, сама расскажет.
Хорошая девочка?
Игорь улыбнулся, покраснел, отвернулся и ушел в свою комнату. Это уж слишком!
Ничего сказать нельзя…
Мама поняла — сын, наконец, влюбился, и его выбор очень хорош. Она давно не
видела его таким веселым, в таком хорошем настроении.
3.
Шел седьмой день без Игоря. О том, что он решил загулять, как герой Джека
Николсона в «Профессии: репортер» — старом фильме Антониони, на который водил ее
Игорь в «Иллюзион», Вика даже не думала. Премьера была для него делом жизни, этого
спектакля он ждал особенно, с трепетным волнением, как самой своей желанной роли, в
которой он должен был воплотить все, чего не удавалось ему в жизни. Значит, случилось
что-то экстраординарное, и скорее всего, несчастье. Надо начинать действовать, решила
Вика.
Но с чего начать? Однажды она проводила журналистское расследование, и ей даже
удалось выйти на преступника. Насколько это было опасно, Вика не задумывалась, она
поняла это гораздо позже. Но бандитам, на которых в конце концов вышла Вика, тоже в
голову не пришло, что их обнаружила молоденькая девушка, студентка четвертого курса
Факультета журналистики МГУ. Вика тогда очень гордилась этой работой, это была первая
серьезная публикация в солидном еженедельнике. Теперь ей предстояло вспомнить, чему ее
учили ее прогрессивные преподаватели.
Ни с каким криминалом Игорь, конечно, никогда связан не был. Но, возможно, с этой
средой могли быть связаны его друзья. Хотя и в это верилось с трудом: друзья у Игоря
состояли сплошь из богемы. Правда, среди этой богемы были очень состоятельные люди, а
значит, они могли привлечь внимание криминальных структур. И все же, искать надо не там,
думала Вика. Но где?
Шерше ля фам? Исключено. Женщин у него в последние месяцы, кроме нее, не было,
это она знала точно своим женским чутьем. Он бы не сумел скрыть от нее, если бы у него
появился кто-то еще. Да и не стал бы он этого делать, не такой он человек. Значит, надо
начинать с друзей.
«Богема? Ненавижу!» — однажды в шутку сказал Игорь о своем друге художнике
Максиме Горевом. Хотя сам был точно такой же богемой, только театральной.
Когда они пришли в мастерскую к Максу, первое что сказал художник: он хочет, чтобы
Вика ему позировала. Игорь пытался замять тему, но художник постоянно к ней
возвращался. Он смотрел на Вику только как на модель. Если она что-то говорила, художник
обращал внимание на ее мимику, если что-то делала, внимательно следил за ее движениями
и откровенно восхищался ими. Это становилось утомительно, и Вика с Игорем поспешили
уйти.
11
И вот теперь Вика решила начать с Макса. Он был одним из немногих близких друзей
Игоря. В том, что она застанет художника в мастерской, Вика не сомневалась: для Макса
ничего в жизни давно не существовало, кроме работы. С женой он развелся, со своими
моделями он не спал.
Единственной слабостью художника был алкоголь. Макс был запойным. Но пил не
чаще чем раз в полгода. Раз в полгода ровно по десять дней. После этого не брал в рот ни
капли до следующего запоя. Жизненный опыт научил его «выход в Зазеркалье», как он
называл беспросветное многодневное пьянство, планировать. Теперь это проходило не так
болезненно, как лет десять назад. Даже в помутненном состоянии сознания он
контролировал себя. И теперь уже ни в Коктебель среди зимы, ни в Питер после двух дней
возлияний не ездил. Старался оттягиваться тут же, в мастерской. За исключением первых
двух дней.
В первый день запоя Макс гулял широко — в каком-нибудь шикарном ресторане.
Начинал всегда один, потому что предложить выпить кому-нибудь из друзей или знакомых
это значило нарваться на сочувственный взгляд и заботу о том, что вот опять началось. А
когда пьешь один, ты священнодействуешь. И обставлял начало запоя Макс очень красиво.
Он был художник , и важнее всего на свете была для него красота. Но общество появлялось
быстро. Люди тянулись к Максу, особенно если тот был слегка не трезв.
"Ресторанный день" — причем Макс любил посетить не один, а сразу несколько
кабаков подряд, везде заказывая разные напитки и щедро одаривая официантов, —
переходил в ночь в клубе, где Макс заводил новые знакомства.
Утро следующего дня тоже требовало особого ритуала. Опохмелка в каком-нибудь
красивом пивном баре, английском пабе, которых теперь в Москве полно — и после этого
продолжение пьянки в мастерской. Сил на скитания больше не оставалось. И вся компания,
которую удалось приобрести за эти два разгульных дня, перемещалась в творческую
лабораторию художника. Потом появлялись друзья и разгоняли случайных людей.
Поскольку Макс знакомился с ними в дорогих ресторанах и ночных клубах, иногда, хоть и
очень редко, такие знакомства в будущем приносили пользу. Один раз он выпивал вместе с
галерейщиком, и тот потом за небольшой процент повесил его картины в своей галерее,
которые были удачно проданы. В другой раз загулявший бизнесмен помог ему с мастерской.
Но в основном шапочные знакомства такими и оставались, поэтому друзья, появлявшиеся на
второй день запоя Макса, быстро разгоняли никому не нужную тусовку.
Макс по совету друга психолога научился планировать запой. Теперь он тщательно к
нему готовился, откладывал немалые деньги и даже предупреждал самых близких друзей,
тех, кто не устраивал из этого события проблемы. Таких друзей было мало, но все же они
были, и среди них - как раз тот психолог, который научил его этому планированию.
Неуловим Макс был только в первые полтора дня, когда шатался по московским кабакам,
ночным клубам и пивбарам, но в этот промежуток алкогольная интоксикация организма не
достигала больших размеров, поэтому друзья знали, что ничего серьезного с Максом
случиться не может. Самое страшное — потеряет деньги, но ведь он их все равно пропьет.
Психолог как-то успокаивая Макса по поводу потраченных денег рассказал анекдот о том,
как мужик приходит в ресторан утром на следующий день и спрашивает официантов:
"Ребята. Я у вас вчера две три тыщи не пропил?" - "Пропили, - отвечают официанты". - "Ну
слава богу, - облегченно вздыхает мужик, - а то я думал, что потерял". Да Макс и не брал
все отложенные на запой деньги в первый день, оставляя в мастерской — ведь впереди еще
самое трудное.
А самое трудное начиналось день на третий-четвертый. Тогда Макс уже просто лежал
на диване, и около него несли вахту друзья и девушки. Разбавляли водку, когда он дурным
голосом требовал ее каждые полчаса, отпаивали бульончиком. Строго придерживались
совета писателя Фазиля Искандера — если пьющему помочь не можешь, лучше не мешай
ему. Не давать Максу пить было рискованно, он вырвался бы на улицу и пошел бы пить с
12
алкоголиками и бомжами, как было не раз и кончалось всегда плохо. Пусть уж лучше пьет
дома, под присмотром своих.
Дело всегда кончалось детоксом — промыванием на капельнице. Макс чувствовал, что
иначе умрет, и в конце концов соглашался на эту процедуру. Знакомый врач бывал
предупрежден заранее и до точности знал, в какой день он понадобится со всей своей
аппаратурой и бессменной медсестрой Ирочкой, которая нравилась Максу, - в его
мастерской.
Запой кончался, Макс пару дней отсыпался, а потом принимался как вол за работу,
наверстывая упущенное и ни о чем не жалея. Чувство вины по совету все того же друга
психолога он оставил в прошлом. В период запоя он не делал никому ничего плохого, а то,
что люди за ним ухаживали и беспокоились о нем, — так они сами этого хотели, он их не
просил. Сам же он всегда помогал друзьям, по первому их зову.
Вика долго звонила в дверь, она знала: Макс, когда работает, открывает далеко не
сразу, а запой был два месяца назад, так что «Зазеркалье» было исключено. К телефону Макс
мог не походить часами, мобильным не пользовался.
Минут через пять художник открыл Вике дверь. Его глаза смотрели как будто сквозь
нее. Он заканчивал картину и все, что происходило вокруг, видел как в тумане. Вывести его
из этого состояния было нелегко. Но сделать это Вике было необходимо. Макс, открыв
дверь, тут же развернулся и пошел к картине — он знал, что, кто бы ни пришел, беспокоить
его не будут, его труд друзья уважали и никогда не мешали ему работать. Они могли
воспользоваться его второй комнатой, попить там кофе, пива или вина и спокойно уйти. Но
тут он был неприятно поражен. Вика схватила его за плечо, потрясла, и громко в ухо
крикнула:
— Макс! Ты мне очень нужен! На полчаса! Игорь пропал!
Макс не понимал, что происходит, он только молча сопротивлялся какому-то внешнему
напору. Его пытались вытащить из того красивого мира, в котором он сейчас жил, и грубо
ткнуть лицом в грязь. В дни, когда он заканчивал работу, он не знал, и не хотел знать, что
происходит в мире. О террористических актах 11 сентября в Нью-Йорке и в Москве на НордОсте он узнал через несколько дней после того, как завершил работу и позволил себе
включить радио — телевизора у художника не было.
Сейчас Макс видел перед собой встревоженное лицо девушки, которая трясла его за
руку, и вспоминал, где видел эту красивую, такую подходящую модель. Вика поняла, о чем
он думает, и опять закричала, спокойно разговаривать было бессмысленно: это не пробивало
Макса:
— Я девушка Игоря, твоего друга, актера! Он пропал, и я ищу его. Нужна твоя помощь.
— Вика скорчила страдальческую физиономию. — Ну, Максик, ну, пожалуйста, я умоляю
тебя, очнись!
Ее слова сквозь туман, наконец, дошли до художника, и он открыл рот:
— Как тебя зовут?
— Вика, мы были у тебя весной.
— Да, да, помню. Что-то с Игорем?
— Он пропал уже как неделю, ты не знаешь, где он. Он тебе ничего не говорил, ты его
не видел?
— Нет, что ты, я не выходил из мастерской. Вот, посмотри, — он кивнул на
неоконченную картину, но тут же опомнился: какой же он эгоист!
— Как — пропал? Что за ерунда! — он посмотрел на Вику.
— Пропал в день премьеры! В «Македонском» должен был играть главную роль, он
репетировал его полгода!
— Да что ты так кричишь, - художник теперь полностью вернулся на землю. - Сядь,
успокойся. Кофе будешь?
— Буду, — вздохнула Вика, усаживаясь на мягкий зеленый диван.
13
Макс быстро сварил кофе на кухне и поставил на журнальный столик две чашки,
вазочку с печеньем, турку.
— Рассказывай все по порядку. — Макс достал из пачки сигарету и щелкнул
зажигалкой. Вика поморщилась: Макс почему-то предпочитал отечественную табачную
продукцию без фильтра.
Художник теперь не испытывал и тени раздражения на девушку из-за того, что его
оторвали от такой важной для него работы: возможно, с его другом что-то случилось,
картина подождет.
Вика расписала день премьеры во всех подробностях.
— Что ты делала потом? — спросил художник очень серьезно.
— Сначала заявила в милицию, но они узнали от меня все, что хотели, и я поняла, что
на них надежды мало, Каменских и Турецких я там не видела, может, правда, плохо
смотрела, и они не показываются первому свидетелю? Короче, заявила. И вот прибежала к
тебе.
— И правильно сделала, — сказал Макс, отхлебнув кофе. Он затягивался «Примой» с
таким наслаждением, как будто это был лучший в мире табак. Вике, глядя на него, тоже
захотелось курить. Она вытянула из сумочки пачку тонких дамских сигарет. Сколько раз
бросала и тут опять сорвалась. Не курила же целых два месяца!
— От кого он мог прятаться? — сам себя спросил Макс. Вика, понимая, что он
обращается не к ней, все же сказала:
— Да не от кого ему было прятаться. Никакого криминала. Он работал целыми днями в
театре, репетировал Александра Македонского.
— Александр Македонский, конечно, герой, но не все так просто, как ты думаешь,
девочка.
Что еще за «девочка», нашел «девочку», недовольно подумала Вика. Но заставила себя
сосредоточиться на главном. Ладно, ему простительно, Макс все-таки был на двадцать лет ее
старше, и она годилась ему в дочери.
— Так что, у него, правда, было от кого скрываться?
— Ты чем занимаешься? — серьезно спросил художник.
— Журналист. В газете работаю. Отдел культуры, светские новости - премьеры,
"звезды" и прочая фигня.
Макс едва заметно поморщился, но потом улыбнулся Вике.
— Это хорошо, это легче. На светских тусовках, значит, бываешь регулярно.
— Конечно, на любых. Но Игорь не очень-то на них ходил.
— На них ходят люди, которые нам нужны.
— Зачем? — удивилась Вика. Она не могла понять Макса.
— Ну, где-то мы должны искать его.
— А почему в тусовке? Он же пропал.
Макс молча курил.
— Что ты молчишь? Скажи что-нибудь, — взмолилась Вика.
— Он ходил к психоаналитику, ты знаешь об этом?
— Знаю, это его друг.
— Да, Серега. Ты была у него?
— Еще не успела. Идти?
— Обязательно. А потом сразу ко мне. Расспроси все про него, все про последние,
тьфу, черт, что я говорю, про дни перед премьерой, да и не только про это. Что его
беспокоило, что тревожило, ведь психологам, как священникам, рассказывают все. Серега —
друг, он поможет. Может, и искать не надо будет после этого.
Макс встал с кресла. «Неужели он дальше будет спокойно работать?» — подумала
Вика.
— Ты иди к Сереге, а я навещу одного дружка.
14
— Можно спросить, какого? Извини за наглое любопытство, просто сейчас все, что
касается Игоря, мне хочется знать.
— Да чего ты извиняешься. Скульптора. Гарик, где-то месяца за два-три до премьеры
приходил ко мне и просил мне найти ему хорошего скульптора.
— Зачем? — удивилась Вика.
— Вот и я думаю: зачем? — задумчиво глядя на девушку, сказал художник. — Ну
ладно, по коням. Встречаемся завтра здесь, у меня. Давай ближе к вечеру, часов в
одиннадцать.
В одиннадцать ночи у него начинается вечер, а встает он в час утра. Богема? Ненавижу!
— улыбнулась Вика, вспомнив Игоря.
Но она ошибалась. Макс вставал рано, и соблюдал в отличие от прочей "богемы"
строгий режим.
4.
Психолог Сергей Шаповалов, после того как вступил в Ассоциацию психоаналитиков,
обзавелся сетью богатой клиентуры, и финансовое положение его резко улучшилось. О таких
деньгах, которые стал получать теперь, став членом ассоциации и приобретя нужные связи,
он никогда и не мечтал. Он привык перебиваться от зарплаты до зарплаты, работая
психологом сначала в школе, потом в НИИ психологии. Работа в НИИ была интересной, он
трудился под руководством светил современной науки и не думал ни о каких деньгах.
Вспоминал о них, только когда не хватало на еду или хотелось пойти по старой памяти на
рок-концерт или в кино. В театр ему делал бесплатные билеты его друг актер Игорь Гордеев.
Сергей посмотрел все лучшие спектакли Москвы, в Театр Дождя он ходил постоянно,
приглашая знакомых, а иногда и в одиночестве. Он, в отличие от всех своих друзей и вообще
в отличие от большинства людей, любил бывать в театре один, никто не мешает, можно и
слезу пустить, полностью отдавшись на волю своих чувств. В театре он черпал вдохновение,
если так можно сказать о психологии, для своей работы.
При институте, где он работал, была создана Ассоциация психоаналитиков под
руководством известного психолога Зайцева. Сергей не заставил себя долго уговаривать
вступить в нее. Он был не прочь заняться психоанализом, хоть на Западе это направление
психотерапии уже выходило из моды. Более глубокого подхода к изучению человеческой
души Сергей, несмотря на огромное количество интересных новых методик, все же не видел.
Теперь у него был плотный график приема клиентов, спасибо коллегам, которые
подбрасывали ему работу, и брал он сто пятьдесят долларов за академический час. Сначала
ему было неудобно даже произносить вслух такую сумму, но коллеги быстро объяснили ему,
что он не имеет права называть меньший тариф — или он подорвет авторитет ассоциации.
Среди клиентов было много женщин, которых он лечил по методу доктора Фрейда, немало и
бизнесменов, ищущих острых ощущений, пребывающих в апатии. С такими он расправлялся
довольно быстро, за два сеанса, объясняя, что им на самом деле нужно. И было несколько
человек, с которыми он серьезно работал, которым действительно нужен был психоанализ,
так как все их проблемы были связаны с детскими неизжитыми комплексами.
Сергей закончил сеанс, проводил клиента, и тут зазвонил телефон. Заговорил
автоответчик. Сергей никогда не брал трубку, не выслушав, кто звонит. На определителе
высветился незнакомый номер. После того, как его голос сказал все что положено, заговорил
молодой женский:
— Здравствуйте, я Вика Нестерова, знакомая… — голос запнулся… — Игоря
Гордеева… я жила с ним. Мне очень нужно с вами поговорить. Пожалуйста, позвоните
мне…
Вика сказала номер мобильного телефона, поблагодарила и попрощалась.
15
Через два часа она позвонила снова и опять оставила на автоответчике просьбу
перезвонить ей. На этот раз голос ее был почти умоляющим. Сергей решил, что подождет
третьего звонка, а тогда решит, звонить ему ей или нет.
Она позвонила на следующий день утром.
— Сергей Михайлович, я знаю, что вы в Москве, — говорила Вика на автоответчик. —
Возможно, вы догадываетесь, по какому поводу я беспокою вас. Пропал Игорь Гордеев, ваш
друг, пропал в день премьеры. Вы много общались с ним последнее время, и, возможно, у
вас есть какие-то мысли по поводу его пропажи. Я понимаю, что вы не хотите говорить об
этом с посторонними людьми. Но, поверьте мне, я близкий Игорю человек, возможно,
последний год была самым близким. Очень прошу вас, откликнитесь!
Вика… Сергей знал о ней из рассказов Игоря. Немного, но знал. Это была его девушка.
Жениться на ней он не думал, но жил с ней. Молодая журналистка. Он видел ее мельком на
улице. Игорь с Викой шли, обнявшись, по Тверской, и от их улыбок, когда они
поздоровались с Сергеем — ему стало тоже весело.
Потом, при встрече, Сергей сказал Игорю, что у него замечательная девушка. Тот
согласился, но быстро замял эту тему. Сергей пытался с ним несколько раз поговорить о ней,
но безуспешно.
— Что она так тебя интересует? Хорошая девушка, и все. Не думаю, что все это очень
серьезно.
— Но ты же с ней живешь, и, по-моему, довольно давно, — удивился Сергей, она по
сути твоя жена.
— Нет, она не жена, — резко ответил Игорь, — я не собираюсь жениться. И вообще,
давай оставим эту тему.
— Как хочешь, ради бога, извини, — ответил Сергей. Мало ли какие могут быть
причины не говорить о своей личной жизни, — подумал он, хотя это совсем не похоже на
Игоря, он всегда делился с другом самым сокровенным, и тот давал ему советы не только как
друг, а еще и как психолог профессионал.
И вот эта молодая девушка Вика звонит ему. Разыскивает Игоря. Сергей, в отличие от
Вики особенного беспокойства от пропажи Игоря не испытывал. От него можно было
ожидать всего, чего угодно, в том числе и такого. Ну и что, что премьера, к которой Игорь
готовился? В последних беседах актер часто говорил Сергею, что недоволен жизнью,
несмотря на то, что вроде бы у него все есть — любимая работа, любимая женщина, к тому
же еще молодая, красивая и умная, что ему дали, наконец, роль, о которой он давно мечтал.
Теперь он работает с режиссером, который никогда не будет делать кассовые спектакли на
потребу публики, а занимается настоящим искусством, пусть это не приносит денег и его
камерные по духу спектакли идут в залах, рассчитанных максимум на сто зрителей.
Сергей чувствовал, что Игорь чего-то недоговаривал, что-то сидело глубоко внутри
него и мучило его. И все его недовольство жизнью было связано только с этим, это было
похоже на какую-то навязчивую идею, внезапно возникший страх. Не хочет говорить — не
надо, как психолог, Сергей знал, что Игорь не сможет долго скрывать от друга причину
депрессии, а в том, что его друг в депрессии, нечего было и сомневаться, он видел это не
только как профессионал, но и как старый друг. И вовсе это не недовольство жизнью. Всем
бы такой жизни. Любимая работа, молодая жена, или, там, любовница. Друзья, опять же.
Кстати, интересно как поживает Макс, давно его не видел и ничего о нем не слышал, надо к
нему зайти, решил Сергей.
Психолог видел, что Игорь колеблется, принимать ли ему важное решение. Об этом
решении Сергей догадывался, Игорь намекал ему не раз, и между ними существовало по
этому поводу молчаливое согласие не обсуждать запретную тему. Сергей однажды сказал
Игорю, что здесь советы не уместны, что только он сам может все решить. И привел рассказ
Сартра о том, как в годы Сопротивления юноша обратился к священнику с просьбой
разрешить его сомнения и помочь ему принять решение. С одной стороны, ему надо
16
защищать Францию от фашистов, с другой - у него больная мать и, если он пойдет воевать,
то оставит ее одну, и она может умереть. Что делать? Священник ответил просто: "Что бы я
ни посоветовал вам, молодой человек, вы все равно сделаете, то, что захотите сами, что сами
решите. Что сделаете - таким и будет ваше решение. Главное - это принять ответственность
за свой поступок.
И вот Игорь пропал. Может, все-таки решился. Или просто решил спрятаться от всех.
Это тоже в его характере. Если это так, Сергей немного чувствовал в этом свою вину. Надо
было расколоть Игоря. Но их дружеские беседы с выпивкой не были сеансами психоанализа,
и Сергей не хотел, чтобы они их даже напоминали, иначе дружбе конец. Поэтому Сергей и
не торопил его. Хочет, но не готов — значит, не пришло время. А если теперь он спрятался
- это уже последняя стадия, никуда не годится. В том, что с другом ничего не случилось,
Сергей был почти уверен.
Что делать с его Викой? Надо позвонить и успокоить. Но она все равно не отстанет —
журналистка. И, конечно, ей должно быть обидно, что он пропал вот так, без звонка и
единого слова. Но, возможно, она уверена, что произошло несчастье. Так ей легче. Господи,
да что он за циник! Девушка любит Игоря, и вполне естественно, что она переживает и
пытается что-то предпринять. Он набрал ее номер.
— Здравствуйте, Вика, это Сергей Шаповалов, психолог, вы звонили мне.
— Да, Сергей Михайлович, — услышал он звонкий голос, — как хорошо, что вы всетаки позвонили! Нам очень нужно поговорить.
— Извините, Вика, но я очень занят, у меня плотный график, а через два дня я уезжаю
на конгресс.
— Но это касается вашего друга, Игоря Гордеева.
— Я догадываюсь об этом, вы и на автоответчик мне сказали. Но я прошу вас, не
волнуйтесь, он найдется.
— Как это — найдется? Что вы такое говорите? — Вика забыла о приличиях. — Он же
пропал, и он ваш друг.
— Поверьте, я знаю его больше, чем вы.
— Я верю, поэтому к вам и обратилась.
— Знаю, больше чем вы, — спокойным тихим голосом психоаналитика, которого
ничто не может вывести из себя, повторил Сергей, — и это дает мне повод предполагать, что
он скоро появится. Извините, Вика, у меня пациент через две минуты.
И он повесил трубку.
Тут же раздался звонок. Он забыл об автоответчике, снял трубку и тут же удивился сам
на себя — как он мог потерять над собой контроль? Ведь этот его тихий голос — не что
иное, как явно показанное раздражение, а теперь вот и трубку снял. Это, конечно, опять
была Вика.
— Сколько стоит ваша консультация?
— Зачем вам? У вас что - проблемы?
- Да, большие, и мне нужен психоаналитик. Сколько стоит сеанс?
— Сто пятьдесят долларов в час.
— Хорошо. Когда мы можем начать?
— Вы уверены, что вам это нужно?
— Абсолютно, — спокойно сказала Вика.
— Тогда позвоните в среду, и договоримся на пятницу.
— До свидания, — в трубке раздались гудки.
Упорная девушка. Денег, конечно, он с нее никаких не возьмет, но то, что она выбрала
такой путь, ему понравилось. Наверняка, решила истратить свои сбережения, отложенные на
супермодную одежду или на поездку в Париж. Ладно, Вика, приходи, решил Сергей, все
равно не отстанешь.
17
5.
На следующий день в школе их ждала приятная новость — в воскресенье турслет.
Готовить палатки, разбиваться на команды, придумывать смешные и трудные задания,
репетировать номера художественной самодеятельности — кто хочет, сценку, кто на гитаре
сыграет и споет, кто что хочет. Ну, и еды, конечно, взять, питья, на целый день ведь в поход
отправляемся, и целый день на свежем воздухе. Недалеко, электричкой полчаса, а там такой
лес, такие озера!
Сообщение классного руководителя — симпатичной и любимой всеми Натальи
Федоровны — молодой женщины двадцати пяти лет — было встречено с восторгом.
Предложение пойти в поход с ночевкой было сразу отвергнуто: это невозможно в данной
ситуации, потому что на слет идет вся школа, будут и 8-е, и 7-е классы. Им с ночевкой
нельзя.
— А мы, если хотите, можем пойти классом в поход на два дня. Если, конечно, вы
хорошо покажете себя на этом слете, — заверила Наталья Федоровна и, как всегда,
ослепительно улыбнулась.
Почти все ребята класса были влюблены в нее. Натали (так ученики называли ее между
собой) это знала и с удовольствием принимала все знаки внимания. А когда дело доходило
до слишком интимных проявлений чувств, она умела мягко, не обидно, увеличивать
дистанцию, оставаясь при этом хорошим другом. За это ее все любили. Она не выделяла
никого и вела себя так, как будто ей все симпатичны.
На Сергея сообщение о турслете не произвело особого впечатления — он не любил
походы, палатки, песни у костра. Вся эта романтика даже слегка раздражала его. Но турслет
есть турслет, проигнорировать его было нельзя, это не поход, когда идешь по желанию.
Игоря предстоящее мероприятие интересовало только в связи с новой знакомой Светой. Как
все будет, смогут ли они побыть наедине? Виталий — тот вообще, казалось, остался
равнодушным к сообщению Натали. Он не выразил бурной реакции, как большинство в
классе, только посмотрел на Светлану, и та ответила ему продолжительным
многозначительным взглядом. Это больно кольнуло Игоря, а когда Виталий посмотрел на
него и подмигнул ему, у Игоря заболел живот. Игорь знал, что это боль тревоги, он всегда ее
чувствовал, когда дело принимало неприятный для него оборот.
В воскресенье все собрались на платформе. Началось бабье лето, было около 20
градусов, солнце, золотая осень. Все были возбуждены предстоящей поездкой.
Ждали Натали. Она появилась как всегда без опозданий в кожаной курточке и
обтягивающих синих американских джинсах. Такими джинсами обладали только двое в
классе — Виталий и Марина, но они, конечно, не решились надеть их на турслет. Натали же
относилась к этому знаку самой престижной модной одежды спокойно, настолько спокойно,
что могла надеть их, например, в поход, где, наверняка придется садится на землю. Девчонки
смотрели на нее с восхищением, ребята — вспоминая о своих объяснениях в любви и думая
о том, как повезло ее мужу. Надо же — этот счастливчик видит ее и без этих прекрасных
джинсов, и вообще безо всего, и каждый день ложиться с ней в постель! Он обнимает ее,
целует, и делает с ней все, что захочет, все, что жена позволяет делать с ней в постели
ночью. От таких мыслей многим хотелось уединиться и заняться тем, чем занимаются
подростки в период бурного полового созревания. Большинство мальчиков из 10 «а»
провели ночи с Натали в своих мечтах, оставляя на простынях следы сексуального акта с
любимой учительницей, который, правда, был только во сне.
Догадывалась ли об этом Натали? Не нужно было быть тонким психологом, чтобы это
знать. Она воспринимала это как данность, а то, что она возбуждает юношей, не могло ей не
нравится, она не была ханжой.
— Ну что, все готовы? — радостно осмотрев класс, спросила она.
— Все, Наталья Федоровна! — хором закричали ребята.
18
— Экипировались вы солидно, я вижу, у одного только Глеба какое снаряжение! И
гитара! Петь будем?
- А как же, обязательно, - закричали девушки.
- Глеб прекрасно поет, и очень хорошие песни, - заявила Наташа.
Глеб посмотрел на нее и укоризненно покачал головой.
— Наталья Федоровна, мы собираемся стать чемпионами школы, — гордо сказал Глеб
Он был отличником, но не относился к тем, кто был занят только учебой и ничего, кроме
нее, вокруг себя не видел. Многие называли его гармонической личностью. Помимо того,
что он прекрасно учился и собирался поступать в МГУ, он был отличным боксером, занимал
призовые места на первенстве Московской области среди юношей, играл на гитаре и знал
песни, которые не знал никто.
Света была в короткой брезентовой курточке цвета хаки и тренировочных брюках в
обтяжку. В таком неформальном виде все видели ее впервые. На физкультуру по каким-то
неизвестным никому причинам она не ходила, и теперь взгляды большинства ребят были
сосредоточены на ее стройных ножках. Светлые волосы развевались по ветру, сияющая
улыбка была обращена каждому, кто на нее смотрел. Она была так весела и приветлива с
самого первого дня, с тех пор, как появилась в 10-м «а». Девушки, сначала почувствовав
опасение, что в класс пришла такая красавица, вскоре сблизились с ней, не заметив, как для
многих она стала лучшей подругой и как они стали доверять ей свои главные душевные
тайны.
Виталий, о чем-то переговорив с Глебом, неожиданно направился к девчонкам. Раньше
друзья за ним такого не замечали. Он пошел к Свете, сразу понял Игорь. Улыбнувшись сразу
всем девушкам, он посмотрел на Свету и, подмигнув ей, спросил:
— Новенькая, ну, как тебе у нас? Нравится?
Света слегка прищурилась, улыбнулась в ответ, чуть заметно покраснела и, прямо глядя
в глаза Виталию, сказала:
— Блеск!
Игорь отметил, что с ним она говорила совершенно по-другому и улыбалась вовсе не
такой улыбкой, какая предназначалась ему, Игорю. Эта улыбка и этот тон ему не
понравились. В глубине души он понимал, что ревнует, болезненно и серьезно, и ничего не
мог с этим поделать.
Подошел Сергей.
— Ты чего, Гарик, весь как в воду опущенный? — Сергей смотрел на него,
внимательно прищурившись.
— Да нет, ничего, все нормально, — попытался улыбнуться Игорь, но вместо улыбки
получилась жалкая гримаса.
Сергей посмотрел на Виталия, который о чем-то беседовал со Светой, потом перевел
сочувственный взгляд на Игоря и хлопнул его по плечу:
— Хватит кукситься, знаешь, что у меня в рюкзаке? — и он подмигнул другу.
— Что? — еле выдавив из себя, спросил Игорь, ему сейчас хотелось провалиться сквозь
землю, и он думал, что все это видят.
— Угадай с трех раз.
— Ты чего, Серый, опять, что ли, пузырь взял? — Игорь смотрел в хитрые глаза
Сергея.
— Три семерочки, — расплылся в улыбке Сергей.
— Ну, как мы там пить-то будем, ты подумал? Как ты себе это представляешь? Где?
Когда?
— Вот тоже мне проблема! — сделал удивленное и слегка обиженное лицо Сергей. —
Нет, тебе точно глоток необходим. Где, где? В Караганде, на верхней полке. В тамбуре и
начнем.
19
— Натали засечет. — Игорь на время забыл о своих любовных делах и всецело
погрузился в обсуждение предстоящего мероприятия с Сергеем, которое, что ни говори,
очень скрашивало его успевшее испортиться за пять минут настроение.
— А мы понемножку, по глоточку. А остальное — в лесу, когда закончится бодяга с
эстафетами и прочей билибердой и мутотенью. Сядем на поляночке, достанем закусочку,
возьмем бутылочку. Мне маманя колбаски копченой положила, батя заказ на работе получил.
Так что выше голову, старик! А вот и электрический поезд нам подают.
На остроты Сергея в классе давно никто не реагировал, они повторялись и редко
бывали остроумными, но сейчас, если бы не Сергей, не его болтовня, Игорю было бы очень
скверно. Он был благодарен Сержу просто за то, что тот рядом с ним. Сергей в любую
ситуацию, даже самую препаршивую, мог привнести веселье.
Игорь вообще на время забыл о Свете с Виталием. Сейчас было не до них. Они с
Сергеем стояли в тамбуре, и нужно было подцепить пробку у портвейна и выпить так, чтобы
никто из вагона не заметил.
Наконец пробка чпокнула, Сергей закрыл перочинный нож, посмотрев в вагон,
протянул бутылку Игорю:
— Быстро, только быстро! Цигель, цигель, ай-лю-лю.
Игорь сделал три больших глотка, и портвейн показался ему похожим на виноградный
сок.
— Держи! — Сергей протянул другу карамельку «Клубника со сливками». Пока Игорь
разворачивал конфету, Сергей быстро сделал несколько больших глотков, аккуратно надел
пластиковую пробку на бутылку, уложил ее в рюкзак, так, чтобы она стояла строго
вертикально, достал из кармана вторую конфету, развернул ее, откусил половину и с
наслаждением стал жевать.
— Жить все-таки хорошо! — мечтательно процитировал он Вицина из «Кавказской
пленницы». — Ну, чего молчишь?
— А что я должен сказать? — теперь уже с улыбкой посмотрел на друга Игорь. Опять
эти шуточки.
— Ты должен ответить: «А хорошо жить — еще лучше»! Классику надо знать, старик.
Ну ладно, пошли в вагон, там поют.
В вагоне Глеб играл на гитаре и пел про то, как бригантина поднимает паруса.
Пассажиры с интересом слушали, никто даже не думал делать замечания, всем нравилось,
как поет Глеб, нравилась культурная компания старшеклассников с такой симпатичной
учительницей, которая лихо подпевала, зная все слова.
Когда прибыли на место, — это была большая поляна в лесу, - сразу выступил
секретарь школьного комитета комсомола Салтыков и огласил условия соревнований. Надо
поставить палатку, разжечь костер, а потом по карте найти спрятанный в лесу ключ. Класс
сразу разделился на небольшие группы, в одной из них было три девушки, в том числе и
Света, и к ним примкнул Виталий. Игорь решил не брать в голову, а наслаждаться жизнью,
как учил его Сергей, и они вместе с другом спокойно созерцали, как их одноклассники с
увлечением участвовали в эстафете. Никто замечаний им не делал, не в первом же классе, да
каждому самому хотелось поучаствовать в азартных соревнованиях, а места могло всем не
хватить.
Сергей подмигнул Игорю, показал взглядом на рюкзак, и друзья молча встали и пошли
к лесу. Натали проводила их взглядом, но ничего не стала предпринимать: ребята взрослые,
бороться бесполезно. Напиться — они не напьются, слишком уж здравомыслящим был этот
философ Сергей. Игорь — тот более нервный, более трепетный, но со своим сильным и
умным другом он в безопасности.
20
Натали была права: когда все эстафеты завершились, два друга со слегка блестящими
глазами и румянцем на щеках — не от усталости, а от портвейна — оказались в общей
компании.
Все уселись в круг, разложили, кто что принес, и с аппетитом принялись за еду.
Кусок дефицитной копченой колбасы застрял в горле Игоря — он увидел, что среди
общей компании отсутствуют Виталий и Света. Но он тут же попытался справиться с собой и
протянул стакан Сергею, чтобы тот налил чая из своего большого термоса.
— Что это у тебя рука дрожит, Гарик? — засмеялся Глеб.
— Да перебрал вчера сильно, а опохмелиться не успел, — ответил за него Сергей, и
многие засмеялись.
— Ужасно остроумно, — сделала недовольное лицо Татьяна, она сразу поняла причину
меланхолии Игоря.
Впрочем, тоска скоро прошла. На плечах Игорь вдруг ощутил теплые мягкие руки. Это
была Света.
— Что-то вас не видно с Сергеем? — она села рядом с Игорем. Света улыбалась
Сергею, от нее пахло осенью, костром, и Игорь, от которого пахло портвейном, вслед за ней
расплылся в улыбке.
— А мы обследовали территорию, составляли карты, занимались геодезией, — ответил
Сергей. — Чтобы вам было легче искать ключ.
— А-а, значит, вот мы кому обязаны находке? — засмеялась Натали.
— Конечно, — осмелел Игорь, улыбнулся классной руководительнице и с
удовольствием отхлебнул чаю.
Виталий рубил дрова для костра.
— Иди поешь, — позвал его Федор, надежда математиков школы.
— Спасибо, я не хочу, — сказал Виталий и вдруг посмотрел на Свету и подмигнул ей.
У Игоря неприятно засосало в желудке. Но тут же прошло.
— Пойдем сегодня в кино, — на его плечо легла Светина рука.
— Пойдем, — не веря своим ушам, пробормотал Игорь. В кино со Светой - об этом он
даже и не мечтал.
— Почему ты не спрашиваешь, какой фильм?
— Какой фильм? — тут же сказал Игорь, хотя это его совершенно не интересовало.
Главное - что он пойдет с ней.
— Комедия с Бельмондо. «Кто есть кто?». Только билеты надо взять заранее, сразу, как
приедем.
— Я возьму, Свет, возьму! И зайду за тобой! Да? — просиял Игорь. Сколько раз Сергей
повторял ему слова Жванецкого: «Чем больше женщину мы меньше, тем больше меньше она
нам», но сейчас Игорь опять забыл о поведенческой тактике. Он говорил как в тумане, с
трудом вспоминая потом, что сказал. И портвейн тут был не при чем. Весь кайф от «Трех
семерок» вышел мгновенно. Теперь он испытывал другой кайф. Света, кино, последний
сеанс. Она сама его пригласила. Игорь был на верху блаженства.
6.
Он знал, что она войдет именно в этот подъезд. Ее окна светились на третьем этаже.
Код замка он узнал заранее, днем. Просто прочитал нацарапанные по металлу цифры.
Старушки со двора, которые забывали код, всегда нацарапывают его. А человек
инстинктивно пишет напротив своих глаз.
Он вошел в подъезд первым. Вот здесь он опять испытает непередаваемое ощущение,
настоящий оргазм, который он не достигал ни с женщинами, ни с мужчинами — а
перепробовал он в сексе все что можно. И наконец, понял, чего хотел всю жизнь. Ему
нравилось смотреть, как корчилась в предсмертных судорогах удушья его жертва — это
21
обязательно должна была быть девушка не старше двадцати, а лучше всего лет 15-18, с
белыми волосами, стройная, высокая. И после того, как она обмякала в его стальных
объятьях, он стягивал с нее джинсы или юбку, трусы, и входил в еще теплую плоть. И вот,
когда она как марионетка висла в его объятьях, можно было их ослабить и сосредоточиться
на своем остром наслаждении.
Никто не мог ему помешать, отвлечь от его главного дела. Боковым зрением он мог
замечать, как кто-то входит в подъезд, но тут же, быстро разворачивается и исчезает, увидев
страшную картину. И даже если бы свидетель не испугался, а попытался вмешаться, вряд ли
бы он прекратил свои действия.
Он вошел в подъезд. Она придет только через десять минут. Он следил за ней месяц и
знал расписание ее лекций. Она никогда не задерживалась в институте, с друзьями и всегда
приходила домой в одно и то же врем. Потом она часто выходила из дома, но в этом не было
никакой системы, вычислить время не представлялось возможным, да и людей в подъезде
вечером было больше.
Площадка перед лифтом вполне подходила. А может быть, лучше в самом лифте? От
этой мысли он сразу возбудился. Почему он раньше не пробовал так, в кабине? Замкнутое
пространство, отсюда уже никуда никому не деться, и обеспечена полная
конфиденциальность — никто не увидит. Нажал кнопку и катись до шестнадцатого этажа. А
сколько волшебных секунд! Он почувствовал, как приятная волна возбуждения подходит к
груди.
Он вызвал лифт, вошел, нажал кнопку последнего, шестнадцатого, этажа и осмотрелся.
Новый лифт, кнопки еще не испорчены, стены не изуродованы надписями рок-групп,
футбольных команд и мата как русского, так и английского: московская молодежь
становится все более просвещенной. Остается только пометить территорию. Он с
удовольствием помочился на стены лифта. Кабина остановилась, он тут же нажал первый
этаж, и лифт, дернувшись, поехал вниз.
Оставалось пять минут. Он поднялся на несколько ступенек выше кабины и стал ждать.
Скоро, немного потерпеть, сейчас!
Щелкнули цифры кодового замка, и он быстро скрылся за лифтом. «Нас не догонят!»
— услышал он звонкий голосок. Белая рубашка, юбочка в клетку, рюкзачок на спине —
вылитая «татушка», только волосы не черные и не рыжие, а светлые, блондинка.
Она нажала кнопку лифта, продолжая напевать, дверь открылась. Он тихо спустился и
встал у нее за спиной. Она почувствовала запах мочи, увидела лужу на полу, и резко
развернулась. Смешная мордочка отвращения от того, что она увидела в лифте, сменилась
испуганным удивлением.
Перед ней стоял мужчина и явно не собирался пропускать ее. Его улыбка из-под
темных очков была неприятной. Она уже, было, открыла рот, чтобы сказать: «Дайте пройти»,
как мужчина резко толкнул ее в кабину. И тут же одним прыжком оказался рядом с ней. Ее
накрашенные губы сдавила его большая сильная рука. Другая рука полезла ей под юбку и
одним рывком сорвала трусики. Они были новые, обтягивали ее маленькие ягодицы, и то,
как они затрещали, очень расстроило ее. Рука на миг оторвалась от ее губ и нажала кнопку
лифта. «В этот момент надо закричать», — пронеслось у нее в голове, но закричать она не
смогла.
Лифт дернулся и поехал вверх. «Сейчас меня будут насиловать», — подумала она,
пребывая как будто в забытьи. Силы ее атрофировались, она обмякла, говорить не могла.
Мужская стальная рука оторвалась от ее бедра и переместилась на шею. Он слегка сдавил
шею обеими руками. И… не увидел в глазах девушки страха. Скорее полное бесчувствие,
равнодушие.
— Ах, ты не боишься? — почти про себя прошептал он. И понял, что не хочет, в
первый раз не хочет душить. Он трахнет ее живую, он вонзит в это маленькое хрупкое тельце
свой могучий член, и она еще долго, если не всю жизнь, будет вспоминать о нем.
22
Он взял ее за плечи и развернул на 180 градусов, лицом к стене кабины. Ребром правой
ладони ударил в солнечное сплетение, и она, охнув, согнулась пополам. В одну секунду он
стянул с себя спортивные штаны, которые предназначались специально для этих случаев,
чтобы не тратить времени на то, чтобы расстегивать брюки или джинсы.
Но тут… лифт остановился, и двери вот-вот должны были поползти в разные стороны.
В щель он успел увидеть лицо пожилой женщины, но тут же нажал первый этаж, и лифт
поехал вниз. Время есть. Нужно чуть-чуть повозиться для начала, но время есть. Лифт
только отправился во второй путь.
Она закричала, он левой рукой схватил ее за шею. Девушка как будто подавилась и
затихла. Он удовлетворенно отметил, что сам в этот раз почти не волнуется. Сердце если и
бьется чаще, то ненамного. Как хорошо, что он не задушил ее, что она стоит на ногах, живая,
тепленькая, маленькая, в этой самой клетчатой юбочке. Сколько раз он видел эту парочку по
телевизору и мысленно жестоко насиловал их. А вот теперь мечты стали реальностью.
Это было трудно, но приятно. Она не кричала, а только как-то сдавленно хрипела. Ему
не захотелось прекращать так быстро. На этот случай у него были лезвия бритвы. Если
засунуть их в кнопки лифта, то машина остановится между этажами. Рискованно, конечно,
могут увидеть, но иногда удовольствие того стоит.
Левой рукой он ловко достал из кармана коробочку с лезвиями, достал одно, освободил
от обертки, и засунул его в кнопку вызова. Лифт дернулся и встал между этажами.
Все, теперь можно не спешить и не суетиться. Он медленно вышел из нее. Она опять
пыталась крикнуть, и сразу получила кулаком в живот. Согнулась, и он ударил ее кулаком по
затылку. Она оказалась на коленях. Он тоже опустился на колени. Схватил руками ее юбку и
с треском разорвал. Взял кусок материи в правую руку, а левой обхватил ее щеки.
— Открой рот, — тихо сказал он.
Она беспрекословно подчинилась. Рот как будто разорвался. Она чувствовала вкус
материи. Изо рта торчала любимая клетчатая юбочка. А потные сильные пальцы больно
хватали ее ягодицы и, казалось, сейчас разорвут ее пополам. Кричать она не могла. Ее как
будто жгли изнутри, и при этом раскаленная железка ходила взад- вперед по ее телу. Перед
глазами поплыли круги, и боль ушла. Последнее, что она почувствовала, был запах мочи на
полу.
Он встал с колен, натянул трусы и спортивные штаны и несколько секунд смотрел на
девушку. «Так и не проверил, девочка ты или нет», — подумал он и отметил, что подумал об
этом с нежностью. Скорее всего, судя по приличной внешности, да. Хотя кто их теперь
знает. «А она совсем не похожа…» — мелькнуло у него в голове. И волосы-то оказывается
крашеные. Она брюнетка! Он пощупал ее пульс. Жива. Вынул лезвие из кнопки лифта,
нажал на третий этаж. Лифт послушно тронулся. Он вышел из кабины и стал спускаться вниз
по лестнице.
На первом этаже стояли четыре человека — супружеская пара пенсионеров и двое
парней студенческого вида. Он легко, вприпрыжку, спускался по ступенькам, насвистывая
«Турецкий марш» Моцарта — мелодию, которая была у него в мобильном телефоне.
— Что это с лифтом, не знаете, молодой человек? — спросила женщина.
— Да, похоже, опять сломался, — весело ответил он, улыбнувшись сразу всем
четверым.
— И как же нам быть, что теперь делать, нам же на восьмой этаж подниматься?
Сколько раз жаловались - все без толку.
— А вы потихоньку, — крикнул он, открывая входную дверь. — Вперед и вверх. И для
здоровья полезно.
— Вот нахал! — крикнул пожилой мужчина, но адресат его не услышал. В своем новом
«БМВ» он мчался по Ленинградскому проспекту к центру. А в приемнике его магнитолы
играло: «Нас не догонят!» Хороший знак, подумал он.
23
7.
Соловьиная трель мобильного телефона заставила Вику подняться с кровати. Она
отключила домашний, а вот сотовый забыла. Звонила Марго, ответственный секретарь
редакции, куда Вика не появлялась пять дней.
— Привет, красавица, что с тобой? — Голос Маргариты был низкий от постоянного
употребления отечественных сигарет «Ява», аналога старых, советских.
— Да приболела чуть-чуть, Маргарита Васильна, извините.
— Приболела, — Маргарита усмехнулась. — А врача как зовут, скажешь? — И не
ожидаясь оправданий: — У нас в редакции пять человек всего осталось, Викуля. Вадик
запил, Снегирев в командировку укатил на свой Алтай долбаный, а ты… заболела она. Ну,
скажи, на кого ты меня бросила? Номер горит, спонсоры требуют газету, а ты… приболела.
Мы все давно болеем на рабочем месте.
— Маргарита Васильна, у меня…
— У меня тоже, Вика. Давай приезжай и не дури. Зарплату нам, кажется, платят
неплохую и, что самое главное, регулярно и вовремя, еще ни разу не задержали. Не каждая
газета этим сегодня может похвастаться. Все, жду. — И «отсек», как называли в редакции
ответственного секретаря, повесила трубку.
Марго права, подумала Вика. Личные дела личными делами, а работа есть работа. Она
же обещала давать колонку каждую неделю, значит, должна давать. И разве это много за
такую-то зарплату? Да и помочь Маргарите надо, как там она одна справляется, если Вадик
запил. А Снегирь тоже хорош — еженедельник и полгода не выходит, спонсоры
присматриваются, а он, ведущий обозреватель, укатил на Алтай. Конечно, он привезет
оттуда кучу экзотики, но сейчас не до жиру. Надо делать 36-полосный номер, журналисты же
такой народ, что разбудить их раньше десяти просто невозможно, а если попросить еще
посидеть в редакции «позатыкать дыры», то такое начнется… Творческие личности, блин.
Как гонорар получать — о творчестве все забывают, толкаются, как в очереди за водкой
времен горбачевского указа. А ведь творчество - это такая вещь, которая в чистом виде не
должно зависеть ни от каких денег.
Когда Вика вошла в комнату, которую делила с обозревателем криминальной хроники
Алексеем Иваниным, в отделе культуры не было больше места, - она вдохнула острый запах
копченый рыбы. Одной рукой Леха, он сам представлялся так, и поэтому так все его и звали,
ковырял лежащую на свежем номере их газеты "Наблюдатель" сардинеллу, другой лениво
перебирал клавиатуру нового ноутбука, специально выделенного для него спонсорами. Из
всех журналистов только Леха удостоился чести иметь новый ноутбук, он убедил начальство,
что, поскольку он журналист криминальной тематики, он должен иметь переносной легкий
компьютер, чтобы всегда с места событий можно было сделать материал. Всем остальным
журналистам купили большие компьютеры — предполагалось, что им с места событий
репортажи делать не так необходимо, как Лехе. Хотя сам Леха никуда никогда не выезжал,
лишь изредка звонил в милицию и всегда нарывался на вежливый отказ.
Но он не унывал. Он брал колонки ежедневных газет, где печаталась криминальная
хроника, и делал с помощью каждой из них большую статью, в конце указывая, что фамилии
по просьбе пострадавших изменены, а в интересах следствия и пока не состоялся суд,
подробности он сообщить не имеет права. Но проблема поставлена, а это самое главное, что
может сделать журналист. Самое интересное, что вся эта клюква была очень популярна
среди читателей, Лехина полоса имела по опросу самый высокий рейтниг, журналист
получал больше всех других тружеников пера писем, гордо показывал их, и ни на одно не
отвечал.
Леха был молод, накачан, коротко стрижен, носил косуху и пневматический пистолет, в
общем, как говорили его персонажи, о которых он писал, был крут. Всегда на работе ел то,
что сильно пахло — копченую рыбу, жареные семечки, колбасу. В его уголке, а он сразу
24
выделил себе лучшее место в комнате, справа от окна, висели обнаженные натуры,
вырезанные из глянцевых эротических журналов, и под ними — распечатанные на
компьютере его любимые афоризмы: «В женский монастырь со своим усталым не суйся»,
«Сколько волка не корми, а у медведя толще», «Жена — это счастье, которое с годами
становится полным», «Чем шире талия у жены, тем длиннее рабочий день у ее мужа»,
«Люблю, когда жена рядом… «Рядом!» — я сказал». Все сотрудники редакции знали их
наизусть, и только те, кто попадал в эту комнату впервые, с интересом читали их и с
изумлением смотрели на человека, развесившего эти шедевры житейской мудрости на своем
рабочем месте.
Клавиатура новенького ноутбука блестела от жира сардинеллы. Но обозревателя
криминальной тематики это нисколько не смущало. Никак он не отреагировал и на
скорчившееся от отвращения личико Вики, вошедшей в комнату.
— Как дела, сестренка? — он скомкал газету и вытер ей масляные руки.
— Открой окно, братишка, всю комнату рыбой провонял, — так же, не здороваясь в
ответ, сказала Вика.
— Какие мы нежные. Пивка хочешь? — Он достал из-под стола наполовину отпитую
бутылку.
— Спасибо, на работе не пью. Что новенького?
Вика, не дожидаясь, пока Леха выполнит ее просьбу, встала на стул, дернула за веревку,
и в комнату пошел свежий холодный воздух. Пока она все это проделывала, Леха, не
отрываясь, смотрел на нее снизу вверх — а Вика на этот раз была в обтягивающих светлых
джинсах — и думал о том, что как бы хорошо сейчас… если бы в редакции никого не было…
классная девчонка… ну погоди… я тебя еще трахну... Вика спрыгнула со стула, слегка
покачнулась, и Леха — тут как тут, вскочил с места и — обнял ее за талию.
— Леха, у тебя руки в рыбе, а у меня новая кофта, убери, пожалуйста.
— А если помою?
— Вот сначала помой.
Вика села за свой стол, включила компьютер, открыла файл своей «тусовочной»
колонки и задумалась. Леха не собирался идти мыть руки, он допил пиво и вытряхнул из
пачки сигарету.
— Так, стоп, мы, кажется, договорились, ты же обещал не курить! — продолжая
смотреть в компьютер, сказала Вика.
— Пардон, не буду. Слышала новость — Вадик запил?
— Да слышала, тоже мне новость. Кстати, как? Жена, что ли, опять ушла? Или день
рождения у кого был?
— Да нет, шеф его в Турцию в командировку послал, в качестве поощрения за
хорошую работу: Вадик последние три номера ночевал тут. А там «олл инклюзив» — все
включено, то есть пей, сколько хочешь и что хочешь, не отходя от бара, хоть круглосуточно.
Хоть коньяк, хоть виски, хоть текилу. Ну вот, Вадик и вернулся оттуда полуживой. А дома, с
соседями, продолжил. Надо его выводить, а то все пропьет, у него там одни алкаши живут,
бедняга.
— Ну, так вот и помоги, отвези его на капельницу, пусть промоют, и будет как огурчик.
Чего сидишь рассуждаешь?
— Да некогда мне, Вик. Когда мне? Материал сдавать надо, шесть тыщ знаков. Марго
над душой стоит.
— У всех Марго над душой стоит, но ты же его друг. Или не друг? Ведь пропадет
парень, сам знаешь, не в первый раз. Ему уже предупреждали.
— Да, наверное, ты права, — вздохнул Леха, — поеду к Вадику. Выводить бедолагу
надо.
— Конечно, поезжай, — обрадовалась Вика. Она не ожидала такого быстрого успеха.
— Марго плачет: работать некому. Посмотри, в каком он там состоянии, если надо, бери
25
такси — и к Альбине. Она вмиг его на ноги поставит. Сутки поспит после капельницы, а
завтра номер будет делать.
— Все, бегу. Только у меня просьба, Викуль. Вычитай мою статью и сразу —
Маргарите. Ладушки?
Вика знала, что значит вычитать Лехин материал. Это означало целиком переписать
его, сохранив только смысл. Если не она, то это сделает Марго или литературный редактор,
как обычно бывало, но они сейчас итак зашивались.
— Конечно, вычитаю. Беги.
Чтобы ускорить процесс, Вике даже пришлось поцеловать Леху в щечку, пахнущую
копченой рыбой. Тот пытался чмокнуть ее в ответ, но ему это не удалось: Вика ловко
увернулась.
— Ладно, беги, позвони, как там.
Леха, как всегда, не прощаясь, надел свою косуху, бросил в сумку блокнот и записную
книжку и выскочил за дверь. В том, что он поедет к Вадику и сделает все, что нужно, Вика не
сомневалась. При всех неприятных чертах этого молодого человека чувство дружбы он
ценил как самое святое. Вика взяла тряпку, пошла в туалет, намочила ее и протерла Лехин
стол, выбросив рыбью кожуру и шелуху от семечек в корзину.
Ну вот, теперь можно и поработать. Ах, да, Лехина статья. И Вика включила его
ноутбук. Нашла материал, который он написал, и с интересом погрузилась в чтение. Сначала
она даже забыла, что статью надо редактировать. Она рассказывала о маньяке, который
насиловал девушек в подъездах и в лифтах.
«Как нам сообщили оперативники…» Да ничего они тебе не сообщали, все содрал с
ежедневной газеты, подумала Вика. «Девушка была блондинкой восемнадцати лет, как и
предыдущая жертва маньяка, стройного телосложения, одета как солистка группы «Тату» —
в белую рубашку и клетчатую юбку».
Понятно, в Москве появился новый маньяк. Ладно, Леха, исправим «задницу» на «ягодицы», сократим натуралистические подробности анального акта, а больше у меня на тебя
нет времени. Пусть редактор мучается. Что там для меня в интернете?
Первое, на что она наткнулась, было сообщение о пропаже актера Игоря Гордеева в
день премьеры. Вот об этом и надо написать. Может, прочтет? — с грустью подумала Вика.
Он всегда читал мою рубрику. Прочтет, если жив. Почему-то в том, что он жив и здоров,
Вика не сомневалась ни на минуту, хотя все факты вполне могли говорить об обратном.
8.
Похоже, в нашей дружбе начинается разлад, рассуждал Сергей, удобно
расположившись на чердаке кирпичного двухэтажного дома и доставая из припрятанной
пачки «Родопи» сигарету. Шерше ля фам. Даже наедине с собой я не могу не попытаться
сострить, что я за человек, подумал он. Один друг откололся полностью, другой страдает,
похудел даже, и все из-за женщины, а я тут блаженствую и философствую.
Он прикурил и жадно затянулся. Совсем другое дело, разве сравнишь с этой поганой
«Новостью», которую мы курили последнее время. Правда, и стоит недешево — 35 копеек
все-таки. До чего ж приятно! Он с любовью посмотрел на пачку. Пустил дым вверх
колечками. Кольца таяли в лучах солнца, которые пробивались в щели крыши.
И чего они на эту новенькую так запали? Ни кожи, ни рожи, хоть фэйсом об тэйбл.
Хотя нет, объективно она, конечно, смазливая. Но фигуры все равно — никакой. Груди
вообще почти нет, сзади… Нет, мне по душе женщине в теле, рубенсовского плана. То ли
дело Танюшка.
Сергей вспомнил, как обнимал ее на дне рождения Галки, и улыбнулся сам себе. Вот
формы так формы! Но, конечно, не дала. И главное — почти все сделал. Портвейном напоил,
26
в комнату затащил, дверь на задвижку закрыл, на кровать присели, целовались вовсю,
разрешала почти все, а как дошло до самого главного, уперлась — и ни в какую.
« — Ты че, совсем, Серый? — сказала она тогда.
Картина дня рождения всплыла в его памяти во всех подробностях.
— А че такого, Танюш? — он сделал вид, что очень удивился.
— Да я же девочка!
— Ну, и что, будешь не девочка, будешь женщина.
— Да пошел ты! Знаешь, хватит выпендриваться, строить из себя супермена. Сам,
небось, мальчик… Что, не так?
Сергею не захотелось врать этой девчонке, совсем не глупой.
— Ну и что из этого? — признался он.
— А то, что не так это делается в первый раз.
— А как? Ты знаешь, как? — он опять просунул руку ей под юбку между ее теплыми
полными ногами, но на этот раз она резко отбросила ее.
— Ну не на пьянке же! На каком-то грязном дачном диване! А войдет кто? Весь кайф
же обломают!
— Не войдет, я дверь закрыл, — по инерции продолжал уговаривать ее Сергей, хотя
понял, что ничего не выйдет. Говорил так, для порядка.
— Кому надо, тот войдет. Как только начнем, сразу ломиться станут, они только этого
и ждут. Не надо, ладно? — она опять убрала руку Сергея, на этот раз со своей груди. - Потом
как-нибудь, хорошо? Пойдем лучше пивка выпьем. Если там осталось, конечно. Пить ужасно
хочется.
— Осталось, я припрятал пару, — повеселел Сергей от обещания Татьяны, которому,
правда, не очень верил, и еще оттого, что они сейчас вдвоем будут пить пиво, которое ему
удалось заныкать.
Он достал из-под дивана две бутылки, ловко открыл одну о другую. Потом надел на
полную бутылку крышку и так же открыл вторую, не пролив на пол ни капли. Ногтем
сдернул слабо державшуюся крышку и протянул бутылку «Жигулевского» Татьяне. Из своей
стал пить жадно, большими глотками.
— Ох, хорошо, сушняк проходит, а то уже похмелье начиналось, ведь мы начали рано
бухать.
— Говоришь, как старый алкоголик. Хватит, Серый, ну кого ты из себя строишь?
Хватит выпендриваться, ненавижу.
— Ладно, не буду. — Он достал из кармана пачку «Новости», подбросил в руках, две
маленькие сигареты выскочили наружу своими белыми фильтрами.
— Будешь?
— Что это за дрянь?
— «Новость», говорят, любимые сигареты Леонида Ильича.
— Нет, спасибо, я вообще курила три раза в жизни.
— Ну и как?
— Первый раз вырвало, обкурилась «Примы», фу, гадость, табак в рот лез, оттого и
сблеванула. — Татьяна так сморщилась, как будто хотела повторить ту свою реакцию на
курение. Глубоко вздохнула, чтобы прогнать неприятное чувство от воспоминания. —
Второй раз кашляла, как сумасшедшая, хотя сигареты хорошие были, «Столичные», ну а в
третий — вообще американские курила, папаша Иркин привез из Америки из командировки,
а она у него две штуки свистнула, длинные такие, коричневые, мне показалось, даже сладкие.
Но сейчас курить не буду, нет, даже не уговаривай. Меня итак тошнит от всего этого —
портвейна, пива.
— Да, намешали, - с тяжелым вздохом сказал Сергей. - Значит, говоришь, потом какнибудь? — решил он переменить тему, поглаживая Танину ногу.
— Ты о чем? — проглотив пиво, улыбнулась девушка.
27
— Ну ладно, Тань, знаешь, о чем. Все о том же.
— Потом, — твердо сказала она и положила руку Сергея себе на грудь. — Не сейчас,
Сереж, потерпи немного.
— А когда? — не унимался Сергей.
— В каникулы.
— Какие каникулы? Эти? — не в силах сдержать ликующую улыбку и не веря тому что
услышал, обрадовался он.
— Нет, не в эти, Серж, в весенние.
— Да ты чё, Танюш, зачем ты меня так мучаешь?
— Ну, ты, может, тоже меня мучаешь. Но я не могу. А в каникулы смогу. Обещаю. Не
дергайся и жди. Договорились? У меня как раз предки на дачу уедут, и я буду жить в
квартире совершенно одна.
Они залпом допили пиво и поцеловались взасос. Больше этой темы они не касались, а
решили пройти к танцующим одноклассникам.
Веселье в комнате было в самом разгаре. Но время быстрых танцев кончилось, играл
«Пинк Флойд» на новом магнитофоне Глеба «Маяк-202».
«The lunatic is in my home,
The lunatic is in my head», —
пел Уотерс, и пары в темноте тесно прижимались друг к другу. Сергею сразу бросилась
в глаза новенькая, Светлана. Ее голова лежала на плече Виталия, а пышные длинные белые
волосы разметались по его рубашке. Он обнимал ее обеими руками за талию, а губами
касался ее шеи.
Сергей, прищуриваясь, — было совсем темно, — оглядел других танцующих. Пары
были разбиты в обычном, привычном порядке. Сергей отметил, что Леха снял с Ирки
лифчик, он висел на стуле, а руки его гуляли под ее кофточкой. Она, закрыв глаза, томно
вздыхала. Петька целовался с Тамаркой, одной рукой держа ее за голову, а вторая его рука
была низко, между Томкиных красных брюк в обтяжку, которыми сегодня она поразила
всех. Ей очень шел красный цвет, как он шел всем красивым, ярким девчонкам. Она была
немного похожа на негритянку, волосы вились, короткая стрижка, полные большие губы,
хотя родители были русские и оба блондины. Тамарка извивалась под Петькиной рукой
своей тонкой талией, но он не отпускал ее, настойчиво поглаживая ее бедра. Сергей
внимательно проследил за маршрутом Петькиной руки. Иногда она удлиняла траекторию и
переходила на маленький Тамаркин зад. А сзади опять попадала на привычное место между
ног. Они все еще целовались. «Как у них воздуху только хватает?» — подумал Сергей и стал
искать своего друга Игоря.
«Dark side, dark side of the moon», — нагнетал и без того наэлектризованную атмосферу
«Пинк Флойд».
Сергей обнял Татьяну, и они влились в кучу танцующих тел. «А вот и он!» — увидел
Сергей своего друга Игоря. Тот угрюмо сидел в углу на диване со стаканом портвейна.
«Грустит из-за Светки», — понял Сергей. Она так балдежно танцует с Талькой, и поэтому
Игорек переживает. Сам-то он робкий, вовремя никогда не возьмет свое. Татьяна поняла ход
его мыслей. Она думала почти о том же.
— Жалко Гарика, — сказала она.
— Да ну его! — Сергей как бы между прочим просунул руку ей под кофточку. —
Пошел бы вон с Маринкой потанцевал, такая девушка скучает.
— Что ты, блин, понимаешь! Он же влюблен. И ни о ком другом, кроме новенькой,
думать не может. А она вон на Витальке повисла. Лучше бы ему уйти. Я имею в виду Игоря.
А то всяко может быть, чует мое сердце. Ты же знаешь Виталика. Ох, жалко Гарика, и еще я
боюсь, как бы чего не вышло. Слушай, Серж, уведи его, а? Я тебя очень прошу!
— Куда — уведи, Тань, ты чё? Думаешь, пойдет? — Сергею не хотелось покидать эту
веселую вечеринку и отрываться от Таниного теплого тела.
28
— Ну, соблазни его чем-нибудь, придумай что-нибудь. Чует мое сердце, с новенькой
сегодня плохо кончиться, плохо — не для нее. Гарика жалко.
— Ладно, попробую. Но ты не уйдешь без меня?
— Куда же я без тебя, философ ты мой? — засмеялась Татьяна и поцеловала его в
щеку.
Сергей присел на диван к другу, взял со стола бутылку 0,8 портвейна «Кавказ», в
котором оставалось еще примерно грамм двести, взял чей-то недопитый стакан себе, добавил
туда из бутылки и протянул бутылку Игорю. Тот подставил пустой стакан. Сергей вылил в
него всю оставшуюся темно-янтарную жидкость. Они чокнулись и залпом выпили. Игорь
поперхнулся, и придержал рот рукой. Портвейн чуть было не пошел обратно. Сергей взял со
стола печенье, которое по поводу дня рождения дочки испекла мама именинницы, разломил
его и половину протянул Игорю. Тот понюхал, вздохнул, проглотил портвейн и откинулся
головой на диван.
— Все в порядке? Упало? — заботливо наклонился к нему Сергей. - Может,
лимонадиком запьешь? Там вроде бутылка еще осталась неоткрытая. Или пивком
залакируешь?
Игорь помотал головой: ничего не надо, все в порядке.
— Слушай, старичок, пойдем прогуляемся, а? К Джону сходим. Не фига тут делать, помоему. Ты как считаешь? Все уже смурные такие, неинтересно, да ив пить-то больше не
осталось, как обычно. Говорил, надо было больше брать Это все Танька - хватит да хватит. И
вот - хватило. Пошли отсюда, а? Прогуляемся, подышим, покурим на свежем воздухе. Че тут
торчать?
Игорь посмотрел на друга мутным взглядом, и к удивлению Сергея, тут же кивнул.
— Пойдем, ты прав, тут делать не х… - Он попытался встать, но тут же опять упал на
диван.
— Пошли, — Сергей дал ему руку, Игорь схватился за нее, наконец поднялся, и Сергей
понял, насколько его друг пьян.
На магнитофоне пошла песня «Время», которая начиналась с тиканья часов, и пары, не
останавливаясь, продолжили свой танец под бой маятника, который изображала на гитарах
вошедшая в моду английская рок-группа. Тамарка внимательно посмотрела, как Сергей
уводит Игоря, и, встретившись с Сержем взглядом, одобрительно кивнула ему. Остальные
как будто и не заметили потери одного бойца.
На улице еще не стемнело, они начали отмечать день рождения с утра, пахло мокрыми
листьями, и Сергей глубоко, с наслаждением, вдохнул и выдохнул.
— Сидим в конуре, курим, пьем какую-то гадость, а здесь такая красота! Смотри, какие
девочки, — и Сергей подмигнул проходящим мимо знакомым восьмиклассницам. —
Девчонки, пойдемте с нами!
Те посмотрели на Игоря, прыснули со смеху и прошли мимо. Игорь на слова друга не
реагировал никак.
— К Джону пойдем? — Сергей держал Игоря под руку.
— А чё там делать? — с трудом выговаривая слова, промямлил Игорь.
— Ну не домой же тебе в таком состоянии идти, маму веселить. Язык вон заплетается.
Поспишь у Джона, «Пёпл» послушаешь», там, наверняка, сейчас ребята. По-моему, неплохая
идея. Пошли?
Игорь молча кивнул.
Все было именно так, как сказал Сергей. У Джона, их бывшего одноклассника, который
теперь учился в авиационном техникуме, слушали диск 'Deep purple' 'Come taste the band' и
пили чай. Девушек не было, только трое парней из группы Джона. Все с длинными
волосами, в техникуме в отличие от школы к этому относились проще — главное учеба.
29
Джон, высокий атлетически сложенный блондин двух метров ростом, приветливо
встретил старых друзей, похлопал по плечу пьяного Игоря, ни о чем его не спрашивая, а
заботливо усаживая на диван напротив новой стереосистемы.
— Я пойду, — шепнул ему Сергей, — у нас официальная пьянка, день рождения Галки.
А Игорек вот решил тебя проведать.
— Понятно, а ему я сейчас чаю крепкого сделаю. Пиво все выпили, — сказал
симпатичный, всегда приветливый Джон.
— Какое ему пиво, посмотри на него. Чай - в самый раз будет. Подлечи его, Джон,
ладно? А я пойду.
— Да ничего, с кем не бывает. А ты иди, конечно, если нужно, — Джон пожал руку
Сергею и отправился на кухню за чаем. Когда хозяин вернулся в комнату, Игорь сладко спал
под захлебывающийся голос Дэвида Кавердейла - солиста, сменившего в группе
звонкоголосого Яна Гилана. Кавердэйл пел с придыханием, и ребята подолгу спорили, кто
из них лучше. Игрю больше нравился Кавердэйл за артистичность, Сергею импонировал
более сильный и правильный голос Гилана. Вообще, музыкальные вкусы в общении играли
огромную роль. Объединялись по интересам - поклонники "Led Zeppelin", фанаты "Deep
Purple". Могло даже доходить и до серьезных конфликтов. Но только не здесь, не у Джона. У
него всегда была миролюбивая атмосфера. Джон старался полностью следовать заповедям
хиппи о вселенской любви ко всем и вся. И это у него получалось. Друзья отвечали ему тем
же.
Сергей, вернувшись к Галке на дачу, застал такую картину. Петька с Тамаркой в
обнимку лежали на диване, Петр спал на ее плече, просунув руку между ее красных брюк.
Услышав, что кто-то вошел, девушка открыла глаза. Татьяна, Галка, Леха, Ирка сидели
чинно за столом и пили чай с тортом. Виталика со Светланой не было. Сергей сначала
обрадовался, что успед на торт, но тут же с тревогой еще раз оглядел комнату.
— А где остальные? — спросил Сергей, уже догадавшись, что Виталик уединился с
новенькой в соседней комнате, в которой были они с Татьяной.
Татьяна показала глазами на дверь.
— Садись чай пить, — сказала Галя и отрезала большой кусок торта. Положила его на
блюдце, налила заварки в чашку, долила кипяток. По случаю дня рождения она надела свое
самое красивое зеленое платье и старалась, чтобы настроение у гостей все время было
веселым. Ее оптимизм даже в такой ситуации, когда все устали сами от себя и от выпитого,
когда непонятно что происходило в соседней комнате, где заперлись Виталики со Светой, ее
старания быть доброй хозяйкой и делать так, чтобы всем было хорошо, согревали дом
теплом и спокойствием.
Сергей поискал глазами стул, на диване места не было, взял табуретку, придвинул ее и
молча сел за стол. Из-за двери раздался стон. Галя встала из-за стола, подошла к
магнитофону и включила битлов на полную громкость. Это не раздражало, потому что
песня была тихая, любимая всеми, 'Yesterday'.
Сергей откусил шоколадного торта, но кусок застрял в горле. Дверь распахнулась, и
оттуда вылетела Светлана в распахнутой, выпущенной из джинсов рубашке на голое тело.
Джинсы были приспущены, она на ходу натянула их, и, оглянувшись на изумленную
публику, прошептала «извините». В глазах ее стояли слезы. Галя рванулась к ней в коридор,
но та уже выбежала из дому, накинув на плечи куртку. Галя стояла на крыльце и смотрела ей
вслед. Света обернулась и помахала рукой.
— Извини, Галь, все нормально, — крикнула новенькая.
Галя вернулась в комнату успокоить ребят и столкнулась с Виталиком. Он был
красный как рак, в глазах стояла злость.
— Куда ты? — спокойно сказала Галя, пытаясь взять его за руки. - Пошли чай пить,
Виталь.
30
— Куда надо, — ответил он и попытался отодвинуть Галю рукой, расчищая себе
проход.
— Если ты сейчас побежишь за ней, ты меня больше не знаешь, понял, Таль? Я говорю
совершенно серьезно. Ты пришел к кому? К ней или ко мне? Я думала, все-таки ко мне. День
рождения у меня. Или ты забыл? Успокойся, что с тобой.
Виталий сделал один шаг по ступенькам крыльца вниз, но тут же развернулся, и Галя
увидела на его лице сияющую улыбку.
— Извини, Галчонок, все верно, ты права, день рождения у тебя, а я какую-то ерунду
устраиваю. Пошли чай пить. Торт вкусный? Судя по тому, как ребята уплетают, наверное,
класс.
— «Прага», — гордо ответила Галя и осторожно улыбнулась. Слава богу, все вроде бы
кончилось хорошо. Светка ужас как красива, и понять Виталика можно. Он же настоящий
мачо.
— Ты обещал пригласить меня на танец, но я так и не дождалась, — кокетливо
улыбнулась Галя Виталию.
— Я и приглашаю. Сразу после чая прошу вас, мадам, — и он нежно поцеловал руку
именинницы.
— Ну что ж, сударь, я согласна.
Он обнял ее за талию, и они прошли в комнату.
9.
На эту колонку Вика потратила столько времени, сколько не тратила на
десятистраничную статью для журнала. Как вложить в сто строк все то, о чем она думала,
переживала? И, тем не менее, сделать это было необходимо. Даже не столько для читателей,
сколько для себя и в надежде, что он все-таки прочтет. Он должен прочесть между этими
газетными строчками, как она скучает, как зовет его.
Наконец последнее предложение было написано. Вика выключила компьютер и встала
из-за стола, чтобы поставить чайник. Она сегодня даже кофе не пила! С ней такое бывало
крайне редко. Ну, хорошо, теперь она заслужила себе отдых. Можно расслабиться, попить
кофейку, а потом… Потом звонить этому мрачному психологу.
В коридоре она встретила фотографа Андрея Михайлова. Это был мужчина из тех, про
которых говорят, что их потрепала жизнь. В свои тридцать восемь лет он выглядел на все
пятьдесят, но не из-за того, что ездил в горячие точки и часто фиксировал людские
трагедии, а из-за своей любви к алкоголю, которую, несмотря на все усилия жены и
начальства, преодолеть не мог. Однако дело он свое делал, хоть иногда не всегда так быстро,
как этого требовалось, и его не увольняли. Старый конь борозды не портит, говорил шеф и
прощал ему опоздания на съемку и не всегда качественные фото.
Михайлов отпустил Вике как всегда банальный комплимент, настолько дежурный, что
на него было трудно как-то отреагировать. Когда он говорил: «Ты сегодня прекрасно
выглядишь», — а Вика-то знала, что как раз сегодня выглядит она ужасно, даже не
накрасилась, — когда он говорил подобные вещи, он даже не смотрел на того, кому он это
говорит. В конечном счете, важно не что сказать, а как, каким голосом, с какими манерами.
Понимания этого Михайлов был напрочь лишен. В итоге его комплименты достигали цели,
прямо противоположной задуманной, — они только раздражали.
— Спасибо, — сказала Вика, тоже не глядя на фотокорреспондента, краем глаза только
отметила небольшой синяк у него под глазом и почувствовала легкий запах перегара. Она
налила чайник и пошла в свою комнату. На столе разрывался телефон.
В другое время она, пока бы не налила себе кофе, ни за что не сняла бы трубку, но в
состоянии непрерывного ожидания, в котором она пребывала последние дни, она бросилась
к телефону, как будто от этого звонка зависела ее жизнь.
31
Тут же пожалела, что так поспешила. Это всего-навсего Ольга. Опять с какой-нибудь
очередной историей, ведь она, кажется, вчера ходила на рок-концерт в ночной клуб
«Самурай, зашедший в тупик». Клуб находился в Николо-Ямском тупике, и там всегда
выступали команды альтернативного, некоммерческого направления. Вика и Ольга любили
клуб за его демократичность и в то же время за то, с каким вкусом там все было оформлено.
На стенах - картины из древней японской жизни - самураи, гейши, за столом пьют сакэ. И
короткие стихи, хокку и танка. Одно из них Вика любила цитировать:
Им бы сейчас, попивая сакэ,
наслаждаться дивной картиной.
Нет - ходит зачем-то народ,
топчет на улицах снег.
Они любили приходить сюда с Игорем. Самые крутые звезды шоу-бизнеса спортсмены
или политики, лица которых не сходили с экрана телевизора, одним словом истеблишмент,
этот клуб не посещали, и поэтому Игорь не рисковал встретить тут вездесущих журналистов.
А если из посетителей клуба его кто и узнавал, то никто не осмеливался нарушить покой его
личной жизни. Публика здесь была вполне интеллигентная. Да и кормили в "Самурае"
хорошо, щедро, порции были большими, и недорого.
Она слушала Ольгу, одной рукой наливая себе кофе в красивую чашечку с восточным
рисунком, которую специально принесла из дома. Первое время, приходя на работу, она
обнаруживала в этой чашке шелуху от семечек, но после серьезных воспитательных бесед с
Лехой чашка всегда теперь стояла такой же чистой, какой она ее оставляла. Леха сорил
везде, но только не на ее столе, и ее посуду не трогал.
Ольга тараторила без остановки. Но Вику это вполне устраивало, потому что говорить
совершенно не хотелось. Она отхлебывала кофе и слушала подругу. К сожалению, о том, о
чем бы ей хотелось узнать больше всего, то есть о концерте группы «Виртуальная тайга», ей
узнать так почти ничего не удалось. Оля хоть там и была, но была занята настолько и
исключительно собой, что даже не помнила ни одной песни, которую исполняли модные
музыканты. Зато о публике, которая в тот вечер присутствовала в «Самурае», Оля сделала
самый подробный отчет. Это тоже было не лишним для Вики как журналистки тусовочной
светской колонки. Совсем не лишним, ведь руководство "Наблюдателя" больше всего
ценило как раз не исследования творчества того или иного артиста, певца, композитора,
художника, писателя, поэта, а в первую очередь то, кто его окружает, где он выступает,
какой у него гонорар, с кем пьет, с кем спит. Одним словом сплетни, о которых и
рассказывала Ольга.
Вика понимала, что весь Ольгин треп - только прелюдия к чему-то более важному. Она
чувствовала это по голосу подруги. Та из вежливости пересказывает ей светские новости, но
вот сейчас, сейчас начнется. И точно:
— А самое главное, Вичка, что в «Самурае» я познакомилась с такой интересной
личностью, что даже не знаю, с чего начать.
— Начни сначала, — посоветовала Вика, насыпая в чашку еще ложку растворимого
кофе.
В трубке — минутная пауза, Ольга закуривала, а Вика в это время плеснула из чайника
воды и выдавила из коробочки одну таблетку заменителя сахара. Что бы ни случилось, а
фигуру надо беречь. Это одно из немногих ее достоинств.
Ольга всегда, когда ходила в «Самурай», знакомилась с «интересными личностями». Но
через несколько дней выяснялось, что они вовсе не такие интересные, какими казались ей в
первый день. «Самурай» был клубом, куда частенько захаживала богема. Когда Ольга бывала
там с Викой, Вика всегда встречала какого-нибудь знакомого литератора или художника.
Вика ходила по ночным тусовкам очень редко, а без нее Ольга, которая проводила там чуть
ли не каждую ночь, почему-то знакомилась только с молодыми людьми, которые
представлялись бизнесменами, хотя в каком бизнесе они работают, на этот вопрос ответа
32
Ольга никогда не могла добиться. Машины у них были красивые и дорогие, в отличие от той
богемы, с которой общалась Вика. У художников, поэтов и альтернативных музыкантов
личных автомобилей либо вообще не было, либо были очень старые, минимум десятилетней
давности иномарки, или обычные отечественные «жигули» и "москвичи".
— Он похож на Тома Круза, такой обаятельный, умный, интеллигентный! —
восторженно перебирала Ольга достоинства ее нового знакомого. — Многозначительная
пауза. — По-моему, очень богатый.
Вика слушала молча. Она как будто знала все, что скажет дальше Ольга. Вика очень
хорошо представляла этого богатого и интеллигентного "Тома Круза", который запал на
Ольгину якобы непосредственность, длинные ноги, крашеные волосы до пояса и большие
глаза. Потом он проводит ее на своем навороченном джипе, потом позвонит и позовет в
дорогой помпезный ресторан (в лучшем случае), а скорее всего, в сауну, где будут такие же
богатые и интеллигентные его друзья и подруги, на удивление Ольги матерящиеся через
слово. Ольга, со своей заниженной самооценкой, как, наверное, сказал бы психолог, отдастся
ему тут же, в сауне, ведь ее новый кавалер очень ее попросит, и она не сможет отказать: а
вдруг он обидится и больше не позвонит? Они тепло простятся, но больше он ей никогда
действительно не позвонит. Именно поэтому и не позвонит, что Ольга совсем не знает и не
хочет знать себе цену. Вот кому бы надо к психоаналитику идти.
Но пока до сауны дело не дошло, и ее подруга пребывала в романтическом настроении.
Переубеждать ее Вика больше не будет, надоело. Вику не удивляло, что все эти
«бизнесмены» клюют на ее подругу: внешне Ольга была настоящая топ-модель.
Ее поначалу удивляло другое — зачем вся эта публика приходит в «Самурай»? Музыка
явно не их, обстановка — сплошной андеграунд, в общем, не престижно. Хиппово, но
совсем, по их меркам, не круто. Но потом отругала себя за наивность. Не престижно? А
богема? Писатели? Художники? Модные в узких кругах группы? В этом все и дело.
Бизнесмены «тоже хотят Ивана Тургенева и выпить», как говорила героиня бессмертной
книги Венедикта Ерофеева «Москва — Петушки», крутые тоже хотят культуры. Деньги у
них есть, машины есть, красивые женщины есть, не хватает только одного. Того, чего за
деньги не купишь. Вот они и приходят в «Самурай». Правда, долго там не задерживаются.
Максимум два вечера. Этническая музыка начинает их бесить, разговоры о Мураками и
Пелевине со стильными хиппующими девушками они поддержать не способны, своими
костюмами от Версаче они вызывают не восхищение, а удивление, да и вообще к ним за
столик могут подсадить какую-нибудь, по их меркам, рвань, какого-нибудь хиппи с
пацифистским значком на рюкзаке. В «Самурае» крутые ребята набираются новых
впечатлений и возвращаются в свои казино, где для них поют самые дорогие и известные
звезды российской эстрады.
«Том Круза» звали Степан, он был одет не в костюм от Версаче, но в очень дорогой
кашемировый пуловер. На каждом пальце он носил перстень.
— Перстень, Оль, на каждом пальце? Значит, интеллигент? Это твой критерий? —
засмеялась Вика.
— Но Борис Гребенщиков твой - тот тоже на каждом пальце перстень носит, —
обиделась Ольга. - Я сама видела по телевизору.
— Борис Борисычу можно все, — твердо заявила Вика, — и потом, сравни его перстни,
привезенные из Тибета и из Индии, кстати, не такие уж и дорогие, это даже не украшения, а
талисманы, и перстни твоего «Тома Круза», специально, пожалуйста, в следующий раз
обрати на них внимание. Уверена, круче не бывает: золото, бриллианты. Ну ладно, дальше
что было?
— Мы танцевали…
— Под «Виртуальную тайгу»? Разве это возможно?
33
— Да нет, конечно, не под нее, - Ольга манерно вздохнула: Вика порой не понимает
самых элементарных вещей. - Танцевали в другом месте, он предложил переехать в
дискотеку в казино, о которой я даже никогда не слышала.
— Ну и что, ты осталась довольна?
— Слушай, мне твой интеллигентский снобизм уже вот здесь. А почему нет?
Европейская качественная попса, вкусная еда… Хорошее дорогое вино.
— Ну ладно, я ничего, что ты сразу? Понравилось — и хорошо. Рассказывай дальше, не
обращай на меня внимания. Итак, потанцевали, а дальше что?
— Он познакомил меня со своими друзьями.
- Там же, в казино?
- Ну конечно, там же, где же еще?
— Ну и как друзья?
— По-моему, неплохие ребята, но я с ними мало общалась, они посидели немного с
нами и играть ушли.
— Во что? В боулинг?
— Сама ты боулинг! Причем тут боулинг, скажи на милость? В рулетку. Это же казино!
Тоже мне журналист светской хроники.
— А-а-а… понятно… Страсти по Федор Михалычу?
— Вот везде ты видишь литературу. Нет, представь себе, никаких надрывов, один
проиграл тыщу баксов и вернулся такой же веселый, как и уходил. И самое интересное, что
именно он и отвез меня домой.
— Как это, постой, я не понимаю. Отвез - другой? А Том Круз как же, с которым ты
сначала познакомилась?
- Не Том Круз, а Степан. Слушай, подруга, я сейчас обижусь.
— Ну, ладно-ладно, продолжай.
- У Степана возник деловой разговор с хозяином казино, и меня отвез домой его
приятель, тот, который проиграл тыщу баксов.
— На джипе?
— На джипе.
— Приставал?
- Да как можно приставать в джипе?
- Ну, наверное, можно.
- Нельзя, - уверенно сказала Ольга. - Ты, наверное, в джипах никогда не ездила. И
потом, я же тебе говорю, культурные люди.
— Ну ладно, время покажет.
— Покажет, покажет, он, кстати, пригласил меня в «Метрополь».
— Поздравляю, нехило для начала.
— Это что — опять ирония?
— Нет, Оль, что ты, я вполне искренне, не каждый вечер приглашают ужинать в
«Метрополе».
Вика посмотрела на часы. Разговаривать с Ольгой можно было бесконечно, а ей надо
сдать колонку и спешить к психологу.
— Извини, Оль, мне работу сдавать надо, а потом бежать.
— Куда? На интервью?
— Нет. Не на интервью. Ты вот про себя все рассказала, а даже не знаешь, что у меня
беда.
— Что случилось? — голос у Ольги притих.
— Игорь пропал.
— Как — пропал?
— В день премьеры.
— И что, не играл?
34
— Говорю же тебе — не пришел, на спектакль не пришел. И с тех пор все - как в воду
канул. - Ольга на том конце провода присвистнула.
— И что ты делаешь?
— Ищу.
— Я могу тебе помочь чем-нибудь, Вик?
— Спасибо, нет. Но если понадобишься, я обращусь к тебе. У тебя, похоже, наметились
неплохие связи. Постарайся быстро не оборвать их, даже если они не оправдают твоих
ожиданий. В сауну не ходи, умоляю, в гости не соглашайся, в гостиницы, в отели, за границу
— тоже. Ну, пока хотя бы, первое время. Потерпи. Эти люди нам могут пригодиться. У них
везде большие связи.
— Что значит — эти люди? Не понимаю, - попыталась изобразить обиженную
интонацию Ольга. - Ты о ком?
— Слушай, Оль, не притворяйся, и не обманывай себя, сама знаешь, о ком я. О твоих
бизнесменах из казино. Ну ладно, пока.
— Подожди. Скажи, как, по-твоему, в «Метрополь»-то мне можно с ним идти?
Ничего?
— Иди, конечно! Даже не сомневайся. Но держи себя высоко, понимаешь? Пусть
думает, что это т ы снисходишь до него, а не он до тебя, что оказываешь ему благодеяние
только тем уже, что пошла с ним в ресторан. Не т ы для него существуешь, а вы как минимум
равны. А то, что ты с ним пошла, еще раз повторяю, т ы ему подарок сделала, а не он тебе.
Ясно?
— Ясно, — не очень уверенно ответила Ольга. — Значит, так себя и вести?
— Именно так, царственно. И в то же время просто, не строй из себя никого, все равно
не умеешь. Ну, пока, мне пора.
Не дожидаясь следующего вопроса, Вика повесила трубку.
10.
Приближались осенние каникулы, а значит ноябрьские праздники с поездкой на салют
в Москву. Это было очень веселое мероприятие. На Красной площади происходили
спонтанные знакомства, и можно было идти за руку с какой-нибудь полчаса назад
совершенно незнакомой девушкой, как и получилось у Игоря в прошлом году. Только на
салюте были возможны такие вещи. Девочка была меньше его на голову, брюнетка с
короткой стрижкой, все время улыбалась. Они просто шли в толпе и держались за руки, ни о
чем не говоря. Было приятно смотреть ей в глаза, держать ее руку и при этом не знать, кто
она, откуда. Потом все-таки выяснилось, что живет она в Мытищах.
Игорь поехал с ней на «Комсомольскую», и они вышли к Ярославскому вокзалу. Но
перед поездом (билеты после салюта никто брать не собирался, это было бы просто смешно)
она попросила не провожать его, — он не успеет на последнюю электричку, ведь он тоже
живет под Москвой, и ему еще предстоит ехать по другой железной дороге. Он не стал
возражать, они поцеловались, она с улыбкой помахала ему и исчезла в тесном вагоне. Игорь
пытался увидеть ее через окно, но она скрылась за спинами молодых людей, которые до
отказа заполнили салон.
Он вприпрыжку побежал на свой, Казанский, вокзал, сел в электричку, и только когда
она тронулась, ему стало ужасно грустно. Перед глазами стояла ее улыбка, он все еще
чувствовал тепло ее маленькой руки, он даже посмотрел на свою ладонь и понюхал ее. А как
же он увидит ее опять? Ведь он никогда, никогда больше ее не увидит! Он не спросил ни
адрес, ни телефон, ни школу или техникум, где она учится. Если только случайно. Но эту
случайность можно ждать всю жизнь.
Как же так? Почему же он упустил ее? Еще ни одна девушка в его жизни ему так
искренне и радостно не улыбалась, ни одна девушка первой не целовала его. Ни с одной
35
девушкой он молча, так долго ни шел, держась за руку, не мучаясь при этом о том, что надо
вести беседу, о чем-то говорить. И вот все, привет. Она уехала в Мытищи, и кроме имени
«Юля» он ничего не знает.
С горя он пошел в тамбур курить. И песня у ребят на кассетном магнитофоне
«Электроника» играла символическая:
«Прошла любовь, прошла любовь, по ней звонят колокола,
Прощай, любовь, прощай, любовь, как хорошо, что ты
была».
Стало ужасно грустно, в горле стоял комок, захотелось плакать. Игорь достал
«Столичные» и зажег спичку. У него тут же стрельнули две сигареты. Он без сожаления дал
и стал слушать рассказ соседей — раменских ребят о том, как они только что чуть не
подрались с люберецкими. Электричка остановилась на станции "Электрозаводская".
Открылись двери, и Игорь услышал бой гитары и знакомый голос Виталия, который
имитировал Высоцкого:
У ней такая маленькая грудь,
А губы… губы алые как маки.
Уходит капитан в далекий путь
И любит девушку из Нагасаки.
В тамбур с гитарой ввалились Виталик, Петька и Серега.
— Ты куда пропал? Мы тебя по всему центру искали! — Петр кричал, он был самый
пьяный изо всей троицы. Виталик был только слегка возбужден и весел, а Сергей
флегматично подпевал:
У ней следы проказы на руках,
у ней татуированные знаки,
а вечерами джигу в кабаках… И тут все трое заорали хором: Танцует девушка из Нагасаки!»
Раменские смотрели на них с удивлением и с долей восхищения.
— Ништяк! А вот эту можешь: Я срок мотал, Владимирский централ… - спросил один
из них.
— Блатных не поем, извини… — Виталик повесил гитару на плечо. — Гарик, дай
сигаретку.
— Ты где был? — не унимался Петр.
— Слушай, не доставай, — Сергей положил Пете руку на плечо. — Видишь, у человека
романтическая встреча была, не то, что у нас — портвейн на лавочке, где детские грибочки.
Посмотри на него, он же весь светится. — Сергей взглянул Игорю в глаза. — Или я не прав,
Игорек?
Игорь не смог сдержать грустной улыбки и еле заметно кивнул.
— Я же говорил! — обрадовался Сергей, что попал в точку. — Расскажи, кто она, твоя
избранница, с которой ты познакомился на Красной площади в день годовщины Великой
Октябрьской социалистической революции? Ох, как романтично, ты даже сам не понимаешь
этого. Ну, давай, колись!
Виталик закурил и заинтересованно посмотрел на Игоря. Все ждали интересного
рассказа.
— Да в том-то и дело, что, кроме имени, я ничего и не знаю, — Игорь в сердцах бросил
сигарету и топнул по окурку ногой. — Ничего вообще.
Он помолчал минуту. Ребята, в том числе и двое раменских, не комментировали, они
знали: что-то еще он скажет, самое интересное впереди. Игорь глубоко вздохнул. Оглядел
компанию: стоит ли вообще рассказывать? И решил, что лучше поделиться, может, так легче
станет.
36
— Проводил ее до вокзала, посадил на электричку, она в Мытищах живет, и все. —
Комок опять встал у него в горле. Он отвернулся к двери. Еще не хватало прослезиться у
всех на глазах. Обсмеют еще.
— Ни телефона, ни адреса не узнал? — сочувственно спросил Виталий. Никто и не
думал смеяться над ним.
Игорь молча помотал головой, говорить он не мог, боясь заплакать.
— Ты как всегда, в своем репертуаре, — Виталик снял с плеча гитару и запел:
— В свой вагон вошла она,
Улыбнулась из окна,
Поезд тронулся ей вслед,
Лишь рукой помахал ей в ответ…
Раменский парень достал из кармана бутылку пива, открыл зубами пробку и протянул
непочатую бутылку Игорю:
— На, старичок, не переживай. Глотни пивка, сразу полегчает.
Игорь кивнул в знак благодарности и сделал несколько глотков теплого
«Жигулевского», которое нагрелось у парня за пазухой.
— Ну как, отпустило немного? — спросил раменский.
— Да, спасибо, — улыбнулся Игорь. И правда, комок в горле растаял.
— А знаешь, старик, что я тебе скажу? — Сергей забрал бутылку у Игоря, сделал два
глотка и передал Виталику. Тот тоже глотнул два раза, но вместо того, чтобы передать
пьяному Пете, вернул ее хозяину. — Знаешь, что я скажу? - многозначительно посмотрел на
друга Сергей.
— Нет, не знаю, — рассмеялся Игорь: когда Сергей выпивал чуть больше своей нормы,
то есть больше двух стаканов портвейна, он становился очень смешным.
Сергей закурил и, делая сигаретой круги, изрек:
— Я скажу тебе, что вот ты сейчас здесь грустишь, а напрасно. Пойми, прелесть нашей
жизни именно в этой мимолетности, как у тебя сегодня.
- Ты о чем? - Виталий перестал перебирать струны. Сергей сделал театральную паузу и
вновь посмотрел на Игоря:
- Вот представь: ты узнал бы ее телефон, или, там, адрес. Позвонил и в конце концов
поперся бы в эти Мытищи, к черту на рога. Она бы встретила тебя на платформе, вы бы
стали гулять по холодным и грязным улицам. Или - стоять в ее подъезде — сыро, холодно,
воняет чем-нибудь. Так вы бы помотались по улицам и подъездам, промерзли бы, а тебе уже
и на электричку пора. Домой к ней нельзя, там мама с папой. А допустим, даже можно,
допустим, она сжалилась и пригласила бы тебя домой, познакомила бы с предками. Ну, и
что? Чай с мамой пить и говорить, в какой институт поступать хочешь? Ну не тоска ли? И
она там, девушка твоя, в домашней кофточке рядом сидит и краснеет за глупую маму.
Тоска…
— Да что ты несешь! — Игорю обычно нравилось, когда Сергей начинал
философствовать, но сейчас это его стало раздражать.
— Он прав, старик, — Виталик затушил сигарету о ручку стоп-крана. — Он, к
сожалению, прав.
Сергей, вдохновленный похвалой друга, продолжал.
— Это хорошо еще, если родители интеллигентные, врачи там какие-нибудь, а то
может, мама в засаленном халате, простая русская женщина, а папа в майке и
тренировочных, с пивком перед телевизором хоккей смотрит. И вся твоя романтическая
встреча — пшик… Что я тебя не знаю, что ли? Сразу бы сбежал, как от огня. А так… —
Сергей глубоко затянулся и выдохнул дым вверх. — Пройдет еще лет двадцать, а может, и
больше, и ты будешь с любовью вспоминать ее, девочку из Мытищ. Поверь мне, так, скорее
всего, и будет. Лет через двадцать, когда станем большими людьми, поговорим. И увидишь,
кто был прав.
37
Игорь не спорил, но Сергей видел, что тот с ним не согласен. Он хотел еще привести
веские аргументы против возможного знакомства и доказать, что хорошо, что оно не
состоялось, но посмотрел в открытые двери на платформу и закричал.
— Эй, орлы, чего стоите? Наша!
Они выскочили на платформу, не успев попрощаться с раменскими ребятами. Обычно
встречи с раменскими заканчивались плохо, но в день салюта заключалось негласное
перемирие, и никто ни на кого не нападал. А Сергей, Виталик и Игорь вообще старались
избегать подобных стычек, и, на вопрос раменских, люберецких, быковских и других
соседей из ближайших городков и поселков, откуда они, — вопрос, который никогда не
сулил ничего хорошего, кроме грядущей драки, всегда отвечали, что приехали из Ленинграда
к родственникам кого-нибудь из них, Сергея, например. И тогда их не трогали, а наоборот,
относились с интересом и уважением. Ленинград не входил в зону конкуренции, он
воспринимался как заграница.
Они вошли в подземный переход, где фонари, как обычно, не горели, и сразу заметили,
что у стены происходит какая-то возня. Услышали сдавленный девический стон.
— Тихо, стоим здесь, — шепотом скомандовал Виталий.
Они вгляделись в темноту. Двое парней придавили девчонку к стене. Один двумя
руками держал за спиной ее руки, куртка у девушки была расстегнута, другой парень шарил
руками где-то внизу, скорее всего, под юбкой. Все происходило почти неслышно, и если бы
не полная тишина в переходе, то ребята ничего бы и не заметили.
— Стойте здесь, если что — позову, — опять скомандовал Виталий и направился в
темноту к стене.
Сергей и Игорь даже и не думали вмешиваться — первой их мыслью было поскорее
унести ноги. Когда Виталий решил вмешаться, им стало немного стыдно, что они боятся. Но
команда друга не присоединяться к нему их успокоила. Если что — они всегда.
Виталий подошел сзади к тому, который успел стянуть с девушки юбку и теперь, не
спеша, гладил ее по белым трусикам, которые светились в темноте как фосфорные. Виталий
резко ударил ногой в сгиб коленного сустава парня, насильник охнул и тут же присел на
одно колено. В этот момент Виталий боковым ударом ноги ударил его по голове. Тот с
криком упал на грязный асфальт. Девушка в расстегнутой куртке со спущенной до колен
юбкой, застыв в шоке, наблюдала смену картины. В ее глазах был только ужас. Второй
парень тут же оторвался от нее и пустился бежать. Но Виталий догнал его на последней
ступеньке лестницы и ногой подсек его. Парень упал и покатился с лестнице обратно вниз, в
переход.
— Ну что вы стоите, козлы! — закричал Виталий, и его крик усилила акустика
подземного перехода, разнося громким эхом. — Врежьте ему! Чего стоите? Ну! Серж!.
Гарик!
Но ни Сергей, ни Игорь не сделали и шага вперед. Они как вкопанные стояли и
смотрели на девушку, которая поспешно поправляла одежду. Виталий побежал за парнем,
который вскочил на ноги и ринулся в другой выход перехода. Но поздно — тот уже скрылся
за углом наверху. Тогда Виталий развернулся и стал искать глазами того, которого ударил
первым.
— Где он? — закричал Виталий, глядя на Сергея и Игоря. — И этого, что ли,
упустили?
— Он ушел, Таль, он и так весь в крови. Ты что, убить его хотел? Хватит ему, ты его
здорово покалечил, наверное, - сказал Сергей.
— Вы только и думаете, как бы не убить, пацифисты хреновы. — Он пошел к девушке.
— А когда вашу сестру или маму насиловать будут или вас самих, тоже, наверно, будете
думать — убить или не убить. Козлы! — крикнул он из темноты. "…злы, злы…" - разносило
эхо по тоннелю.
— Ну, как ты, все в порядке? — он взял девушку за руку. Ее рука ходила ходуном.
38
— Да, спасибо, все хорошо, — с трудом выговорила девушка, с опаской, исподлобья
глядя на Виталия. Никакой гарантии, что сцена не повторится с другими персонажами, ей
никто не давал.
— Да ты не бойся, не для того я тебя спасал, чтобы делать с тобой то же самое, что и
они. Хотя, — он усмехнулся, — если бы мы не сошли с электрички, невинности бы они тебя
лишили, это точно. Или уже поздно лишать?
Девушка молчала и смотрела в сторону.
— Мы сейчас все проводим тебя, — сказал Виталий и крикнул друзьям: — Ну чё
встали, идите познакомимся. Господи, да чё ты дрожишь-то вся? — Он грел ее руку в своей и
заговорил нежным, заботливым голосом, пытаясь успокоить: — Мы же твои спасители, все
позади. Сейчас мы тебя проводим домой, и все будет о'кей.
— Нет, не надо, я сама, — замотала головой девушка.
— Мы уже видели, как ты сама. Пойдем, — твердо сказал Виталий и взял ее под руку.
— Ты где живешь?
— На Гагарина.
— Не ближний свет, ну ладно, прогуляемся. Вперед, мушкетеры, - он посмотрел на
ребят. Виталий пожалел о своей грубости в их адрес и тут же сказал:
- Ладно, за козлов извиняюсь, но вы тоже хороши. Все, забыто, ладно.
- Ладно, - кивнул Сергей. Игорь промолчал. Он думал о том, как быстро одна эмоция
меняется у него в душе на другую. Еще совсем недавно он грустил о любви с первого
взгляда, потом вдруг испытал страх, вслед за ним сострадание девушке, потом обиду за
оскорбление и вот теперь, когда тот извинился, Игорь чуть ли не горд тем, что у него такой
сильный и смелый друг, который спас девушку от изнасилования.
До улицы Гагарина шли быстрым шагом минут двадцать и почти не разговаривали.
Спрашивал Виталий, девушка отвечала односложно: где учится, чем занимается, с кем
дружит. Когда дошли до ее подъезда, она, наконец, улыбнулась, и Игорь увидел, что она
очень даже симпатичная, светлые волосы, голубые глаза, курносый носик, родинка на правой
щеке, вязаная шапочка.
— Телефончик дай, — сказал Виталий и полез в карман за ручкой. Во всем, что он
делал, чувствовалась уверенность. Он ни на секунду не сомневался, что сейчас девушка
продиктует ему свой телефон. Точно, тут же назвала пять цифр.
Он записал местный номер на пачке сигарет, которую взял у Игоря, оторвал кусок
картона с надписью, девушка еще раз сказала спасибо, глядя только на Виталия. Он манерно
поцеловал ей руку, сказав:
— Ну что вы, мадам, не стоит благодарностей, мне было приятно спасти вас. Как и
моим друзьям, - н с улыбкой посмотрел на Игоря и Сергея.
Она хихикнула и впервые посмотрела на них. Они понимали, что делала она это из
вежливости, но все равно было приятно.
— Пока, ребята, приходите в «Луч» на дискотеку. — И скрылась за дверью.
По дороге домой инцидент не обсуждался. До места, где всегда прощались, дошли
молча, так же молча пожали друг другу руки и разошлись по домам.
Но это все было в прошлом году. В этом он надеялся сагитировать поехать вечером на
салют 7 ноября на Красную площадь Свету. Им никто не будет нужен, никакая компания,
они поедут вдвоем и будут бродить по ночной Москве, а потом вернутся домой на последней
электричке.
Но этого не произошло. На ноябрьские праздники Света уехала в Ленинград, к
родственникам, и поездку на салют он ни с кем даже не обсуждал. Сергей был занят
подготовкой к зачету на подготовительных курсах, Виталий вообще куда-то пропал. Все
праздники Игорь провалялся дома на диване, читая очередной номер "Иностранной
литературы".
39
11.
Вика погуляла на Патриарших прудах, и без пяти пять направилась в уютный дворик, в
старый сталинский дом, где жил психолог. Неплохо устроился, а почему-то считается, что
психологи народ бедный. Похоже, не все. Этот не из таких. Этот - психоаналитик. Наверное,
большая частная практика, — подумала она.
Вика вспомнила, что писала как-то про психоаналитиков США. Там, чтобы начать
практику, надо обязательно иметь медицинское образование, потом два года специализации
по психиатрии — аналог нашей ординатуры. И, наконец, чтобы стать психоаналитиком, надо
пройти курс психоанализа и при этом самостоятельно оплатить его. Только после этого
можно начинать практиковать. Но у нас, в России, сегодня можно все.
А впрочем, что это я заранее негативно настраиваюсь на человека, которого не знаю?
— устыдилась она своих мыслей. — Может быть, он как раз из тех, кто, как американцы,
прошел все эти стадии и теперь помогает людям? Игорь-то к нему ходил и даже дружил с
ним. А Игорь вообще мало с кем дружил, он был очень избирателен в знакомствах и тем
более в дружбе. Господи, почему я думаю о нем в прошедшем времени? Почему я говорю
про себя "был"? Надо срочно поправиться — "мало с кем дружит, он очень избирателен в
дружбе".
Психолог встретил ее приветливой улыбкой. Вика представляла себе совершенно
другой образ. Психологу было лет сорок, черные волосы с проседью на висках опускались на
плечи. Широкоплечий, полный, если не сказать, толстый. Про таких иногда говорят —
необъятный. Свитер, джинсы. Но больше всего ее поразило, что он встретил ее босиком.
Народный целитель какой-то. Старый хиппи. Свободный художник.
Вика представляла себе благообразного доктора Фрейда в костюме-тройке с галстуком,
доктора, который сидит на кожаном диване, а рядом пациентка, лежа на кушетке,
рассказывает о своей трудной личной жизни, о своих проблемах и комплексах. А тут перед
ней опять представитель той самой богемы, которую полагается ненавидеть.
Правда, пациент, не пациентка, действительно в квартире присутствовал, только не
возлежал, по классическим фрейдовским меркам психоанализа, на кушетке, а сидел в кресле
и пил кофе. Вика увидела пациента из прихожей. Это был молодой человек лет двадцати, со
стильной прической, с серьгой в ухе, в модном джемпере.
— Здравствуйте, Вика, — улыбнулся психолог. — Меня зовут Сергей, впрочем, мы
заочно знакомы. Извините, но вам придется подождать, у нас еще не окончен сеанс.
Посидите в соседней комнате, извините, что не могу предложить вам чаю или кофе, нам надо
закончить с пациентом. — Он открыл ей дверь в другую комнату и показал на кресло за
журнальным столиком.
— Ничего, не беспокойтесь, пожалуйста, я подожду, нет проблем, — улыбнулась в
ответ Вика, сняла черные замшевые сапоги, влезла в предложенные мягкие тапочки и
прошла в указанную комнату.
Как здесь уютно. Неужели мужчина способен один создать такой уют? А почему я
думаю, что один? Если он не женат, а это она знала точно, так Игорь говорил, а Игорь его
друг, — если он не женат, это еще не значит, что у него нет женщины. С другой стороны
вряд ли женщина, которая в этой квартире не живет, будет наводить такой уют, это не ее
дом, пока она не живет, она не будет его обустраивать, это точно, — думала Вика, с
любопытством оглядывая комнату.
Какие-то абстрактные картины в духе кубизма, большая черно-белая фотография с
двумя обнаженными девушками, но не такими полногрудыми, как у Лехи на «стенде», и
совсем не пошлыми, напротив, очень даже эстетичными. Они обе, тоненькие, с каплями
воды на коже, лежали на песке у моря. Дело происходит вечером, солнце опускается за
40
горизонт. Одна девушка обняла другую, лежит рядом с ней на животе и что-то шепчет ей на
ухо.
Две симпатичные картины южного пейзажа, особенно одна, с кораблями, или это
лодки, непонятно. Краски размыты, как у импрессионистов. Но есть настроение лирическое, мягкое, философское. На люстре — колокольчики из эзотерического магазина,
которые, Вика знала, очень приятно звенят при малейшем касании, у нее дома висели
примерно такие. Магнитола - обычный кассетник с CD-проигрывателем. Письменный стол
красного дерева, над столом… фотографии музыканта Моррисона и писателя Керуака. Не
светил психоанализа Фрейда или Юнга, а лидера группы «Дорз», погибшего от наркотиков, и
короля битников, загнувшегося от алкоголизма.
Вика вздрогнула и посмотрела в угол. Там что-то пошевелилось. Сиамская кошка на
батарее. Кошка спрыгнула, сладко потянулась и пошла прямо к ней. Внимательно
посмотрела Вике в глаза и бесцеремонно запрыгнула прямо на колени, на ее белые джинсы.
Вика погладила ее по спине, кошка сразу замурлыкала, закрыла глаза и, похоже, тут же
заснула, расслабленно развалившись своим теплым тельцем на Викиных ногах. Урчать
перестала.
Дверь в соседнюю комнату, где продолжался сеанс с пациентом, была чуть приоткрыта,
но говорили так тихо, что Вика, как не напрягалась, не могла услышать не одного связного
предложения. Так, отдельные слова или фразы, которые ей ничего не могли сказать. А тут
вдруг почти истошный крик:
— Но он меня совсем, совсем не понимает! — молодой человек кричал с надрывом,
переходя почти на рыдание.
Вика думала, что все психологи говорят тихим голосом, что их ничем нельзя вывести
из себя. А тут вдруг услышала в ответ не менее громкий голос, но теперь уже уверенный,
твердый бас Сергея Шаповалова:
— А почему ты считаешь, что он обязан тебя понимать, дорогой Дима? Почему ты все
время думаешь, что ты центр вселенной? Что мир только и ждет, как тебя осчастливить? Да
миру наплевать на тебя, понимаешь? Каким ты его сделаешь, таким он и будет. Не люди
плохие и не понимают тебя. Люди такие, какими ты их назначил быть. Попробуй понять его,
попробуй. Забудь о себе. — Психолог снизил тон и перевел дух. — Вот тебе задание на
неделю. Повторять за ним его последнюю фразу и говорить: «Правильно ли я тебя понял?».
Именно так. «Правильно я ли я тебя понял?». Тогда, когда он с удовольствием будет тебе
второй раз рассказывать, потому что люди любят повторять то, что говорят и им нравится,
когда их слушают, ты никуда не денешься. Ты будешь обязан слушать и вникать. И вот
тогда посмотрим, кто кого не понимает. Договорились?
Ответа Вика не услышала, но догадалась, что он был утвердительным. Дима, наверное,
молча кивнул.
— На сегодня все. — Пауза. — Спасибо.
Деньги дал, подумала Вика, сто пятьдесят долларов. Проверила, не забыла ли положить
столько же. Нет, две новые бумажки хрустели в кошельке. Жалко вообще-то отдавать. Она
копила на Испанию, давно мечтала посмотреть Барселону. Даже приметила местечко, где
будет отдыхать. Коста дель Маресме, на море и в то же время недалеко от Барселоны. Игорь
рассказывал, что оттуда в Барсу ходит электричка. Идет вдоль моря, мягкие сиденья, из
динамиков звучит Моцарт. Электричка на курортах Каталонии - области Испании - совсем
не то, что электричка у нас. Она решила, что обязательно поедет. А Игорь составит ей
компанию, если будет свободен. Но даже если он не сможет, Вика поедет одна. Очень
хочется собственными глазами взглянуть на творения Гауди и побывать в одном из самых
красивых городов мира. Да и испанская культура, особенно кино, теперь, после знакомства с
Игорем, ей очень близка. Его любимым кинорежиссером был Педро Альмадовар. Вике
иногда казалось, что он слишком эпатажный, но Игорь объяснял, что за внешним эпатажем
41
кроется глубина. На фильме "Все о моей матери" они рыдали в три ручья, причем Игорь
видел фильм в третий раз. Фильм снимался в Барселоне.
И вот теперь деньги, которые она начала откладывать на это интересное путешествие,
Вика должна была истратить на какого-то психолога. Впрочем, почему на какого-то? Это как
раз тот психолог, который должен помочь найти ей Игоря, а ведь именно Игорь, а никто
другой, заставил ее заочно полюбить Испанию и Барселону. Значит, Вика на правильном
пути. В любом случае, жалеть о том, что в принципе сделано, нельзя.
Дима вышел в прихожую, увидел Вику, улыбнулся ей очень приветливо и
неформально. Стал одеваться. Психолог стоял рядом с ним, смотрел , как он одевается, и
поглаживал бороду.
— Я вообще для себя решил, Дима, что, даже если меня кто-то предаст, я просто
подумаю, что человек поступает иначе, чем я привык думать. И в этом нет ничего страшного.
Отталкиваюсь я все от того же: мир не справедлив и не обязан быть справедливым со мной.
И тогда жить становится легче. Все равно ведь: что зависит от меня, то зависит, а что нет —
так я с этим все равно ничего не могу сделать.
Дима надел стильное длинное пальто, обернул шею ярким красным шарфом и манерно
протянул психологу руку. Молодой человек опять улыбался.
— Ладно, пока, пока, жду через неделю, — поднял ладонь в знак прощания психолог,
манерно протянутую руку не пожал. Дима щелкнул пальцами и убрал руку в карман с еще
более сияющей улыбкой.
Когда дверь захлопнулась, психолог вошел в комнату, где его ждала Вика.
— Еще раз извините за задержку. Кофе будете? - психолог с улыбкой опустил взгляд на
Викины колени, где уютно примостилась кошка.
— Буду, — ни минуты не колеблясь, ответила девушка. — Покрепче и с сахаром.
Вика погладила кошку.
— Люська, ну ты совсем обнаглела! — засмеялся психолог. — Это что тебе, батарея? А
ну, брысь!
Кошка открыла глаза, подняла голову, посмотрела на хозяина и, убедившись, что ее
зовут не для того, чтобы поесть, а для того, чтобы прочесть нотацию, снова опустила голову
на Викины колени. Затем опять подняла, потянулась, свернулась клубочком и закрыла глаза.
Вика почесала за ухом. Кошка довольно проурчала.
— Не мешает? — спросил психолог, показывая глазами на кошку.
— Нет, не мешает, мешала бы, я бы ее прогнала, — быстро ответила Вика. — Ну что,
приступим?
— К чему? — психолог удивленно поднял брови. У него только что закончился сеанс, и
он рассчитывал отдохнуть в приятной компании Вики.
— Как, к чему? К сеансу психоанализа. Вы же сказали, Сергей Михайлович, что
принимаете только пациентов. За сто пятьдесят долларов. - И Вика опустила руку за
сумочкой, которую поставила около кресла.
— Ах, да, я совсем и забыл, — психолог вращал головой, разминая шею. Остеохондроз
от сидячей работы, догадалась Вика. Шейный отдел позвоночника, это она знала от мамы.
Вика достала из сумки кошелек. Но психолог сделал отрицательный жест рукой: не нужно,
уберите.
- Да, да, мы говорили, вот память! - сказал он. - Простите меня, пожалуйста. Нахватал
работы от жадности, и все теперь путаю. Только, знаете, у меня сейчас было подряд три
клиента, и я очень устал. Если мы просто попьем кофе и поговорим, — не возражаете? Я,
правда, очень устал. И к сеансу психоанализа с вами, - психолог чуть заметно улыбнулся, сейчас не готов. Хорошо? Вы не против?
— Не против ли я? Да нет, не против, конечно, — в свою очередь удивилась Вика. —
Я же просила вас не о сеансе. И согласилась на него, когда вы сказали, что иначе не будете
со мной разговаривать. Или вы этого тоже не помните? Я хотела поговорить с вами об
42
Игоре. Он пропал, и никто ничего не знает. Он ваш друг и ваш… пациент. Может быть, вы
знаете что-то больше, чем я…
Все время, пока Вика говорила, она смотрела психологу в глаза. Он не отводил взгляда
и слушал ее внимательно и серьезно. Но от ответа ушел.
— Я сварю кофе, подождите пять минут. Я сейчас.
Все он прекрасно помнит, поняла Вика. Комедию разыгрывает. Думает, что только
психологи такие умные. Ей казалось, что она видела его насквозь. Но зачем? Зачем все это?
Сначала такая жесткая отповедь по телефону. Теперь вообще непонятно что. Ладно,
посмотрим.
— Зовите меня Сергей. Я не люблю по отчеству. Хорошо, Вика? — Он поставил на
столик поднос с кофейником и двумя красивыми фарфоровыми чашечками. Принес в вазе
печенье.
— Хорошо, Сергей, — сказала девушка, любуясь и подносом, и кофейником, и
чашками.
Какой у него хороший вкус. Какая редкость для мужчины, если он не голубой. А
может, он как раз голубой? Да нет, не похоже. Настоящий самец. Правда, глазки не строит. И
тут же вновь одернула себя. Я рассуждаю, как Ольга. Забыла, куда пришла? Не к новым
русским, не к крупным бизнесменам торговой сети магазинов широкого профиля и не к
бандитам.
Сергей налил кофе в чашки.
— Мы встречались за неделю до премьеры, — вдруг безо всяких предисловий серьезно
заговорил он, глядя куда-то в сторону. — На премьеру я не пришел. Да он и не приглашал. —
Увидев удивление в глазах Вики, он тут же поспешил ответить на него: — Актеры, вы,
наверное, знаете, считают, что спектакль надо разыграть, что только к седьмому — восьмому
они улавливают то, что нужно, ухватывают суть. И я не спешил. Куда спешить? Зачем
спешить? — на этот раз он посмотрел Вике в глаза. — Зачем вы спешите, Вика? И куда? Не
нужно.
— Вы о чем? — Вика начинала злиться: что это еще за манера общения, она ему не
пациент, но пыталась сдерживаться. — Как это — не надо спешить? У меня пропал
любимый человек, у вас — близкий друг, а вы говорите — не надо спешить. Что за цинизм,
извините?
— Это не цинизм. Пропал — значит, хотел пропасть, как это не обидно для вас звучит.
— Сергей взял чашку и отхлебнул кофе. Глотая, он закрыл глаза. Он как будто наслаждался
каждой каплей горячего черного напитка.
Вика тоже взяла чашку. Действительно, кофе он сварил душистый и крепкий. Добавил
какого-то аромата, какую-то пряность. Ни в одной кофейне, даже самой дорогой, каких в
Москве открылось множество, она такого кофе не пила. Вика была кофеманкой и считала
себя знатоком.
— А если его убили? — Вика поставила чашку и поняла, что прозвучало это фальшиво.
Сказала она слишком спокойно, потому что твердо знала — Игорь жив. Убивать его было
некому и незачем.
— Видите, вы сами не верите в то, что говорите. Зачем его убивать? Извините, вы
курите?
— Нет, — сказала Вика и тут же пожалела. Иногда она баловалась, сигареты,
наверняка, у этого философа хорошие, и она была не прочь сейчас покурить, чтобы снять
напряжение.
— А я закурю с вашего разрешения.
Он протянул руку назад и взял с полочки пачку «Кэптэн Блэк». Все в этой комнате
было устроено так, чтобы делать минимум движений и при этом получать максимум
комфорта. Нет, такие я бы не смогла, слишком крепкие, — успокоилась Вика. Психолог
чиркнул спичкой и пустил первую струю дыма. А аромат приятный, отметила Вика. Как все
43
красиво и приятно в этом доме. И запахи в том числе. Да и хозяин в общем-то ничего, это
просто она слишком напряжена.
— Вы знаете, почему Игорь стал актером? — Сергей сделал еще одну затяжку и тут же
смял сигарету в пепельнице. — Я вообще-то тоже не курю, но когда очень устану, позволяю
себе пару затяжек. — Так вот, знаете?
— Нет, никогда не думала об этом. Хотел, и стал, — Вика смотрела на раздавленную в
пепельнице коричневую сигарету.
— А почему — хотел?
— Ну как, почему? Мало ли людей хотят стать артистами?
— Согласен, немало. - Психолог хитро посмотрел на нее. - Но становятся-то далеко не
все.
— Да потому что поступить трудно, - пожала плечами Вика.
— Нет, не поэтому. Они ведь даже не пытаются поступить. Значит, не хотят. Хотели бы
— поступили, или, по крайней мере, поступали бы. Но не поступают, даже не пытаются. А
Игорь, когда принял решение стать актером, только об этом и думал. Почему? — Он
смотрел на Вику, чуть прищурившись.
Он не играет со мной, он совершенно серьезен, — поняла Вика, перестала злиться и
стала такой же серьезной.
— Не знаю, правда. Скажите, почему. Я хочу это узнать.
— Потому что он все время убегал. Убегал из того места, где находился. Убегал в роли.
В английском языке есть такое слово «escape», вы, конечно, знаете. Даже течение такое у
хиппи было — эскапизм, побег от социальной реальности. Игорь не мог жить в ней. Не мог
жить здесь и сейчас. Для него это было равносильно кошмару. Отсюда его алкоголизм. С
Который он, к счастью преодолел, справился с ним. Алкоголь — это колоссальная защита от
реальности, от действительности. Он поэтому и играет так хорошо, и артист такой хороший,
потому что хотел всегда целиком спрятаться в роль. Достоевский говорит: либо жить либо
думать о жизни. Вот он думал, то есть играл на сцене. А в жизни… В жизни у него все не
очень-то клеилось. Простите, но ведь вы с ним не так давно живете, правда?
— Правда.
— И, положа руку на сердце, скажите, Вика, он ведь не самый легкий человек из тех,
кого вы видели в жизни.
— Самый трудный.
— Вот видите. А роли… Там за него написан текст, и туда легко убежать, скрыться
совсем, чтоб тебя никто не увидел. Там у тебя все получается, в отличие от реальной жизни.
Там ты Заратустра, Александр Македонский, Генрих Четвертый, Гамлет. Хотя, — психолог
улыбнулся, — у Гамлета тоже не все получалось, как и у Генриха Четвертого. Ну ладно. И
вот, наконец, побег реальный, побег даже из роли. Куда? Я думаю, Вика, мы скоро увидим. Я
кое о чем догадываюсь, но не буду сейчас об этом говорить, тем более что я не уверен. И —
ей богу, простите меня, но я очень устал.
— Я пойду? — Вика грустно посмотрела на кошку.
Сергей опять понял ее мысли. Ведь она жила с его другом, а он, судя по его словам, был
жив и здоров. Вике обидно, что он так поступил с ней. Ничего не сказав, исчез. Она имела
права рассчитывать на его искренность. А получается, что он бросил ее — и все. Психолог
решил, что надо ее успокоить, развеять эти ее сомнения.
— Поймите одно, к вам это никак не относится. Он сбежал бы все равно, кто бы рядом
с ним ни был. Это сложно. Это еще из детства идет. Мы же с ним одноклассники. Хотите, я
как-нибудь расскажу вам? Впрочем, для этого надо рассказывать всю нашу жизнь.
— Конечно, хочу, — Вика посмотрел на него почти умоляюще. - Правда, расскажете?
Мне это знать необходимо.
— Правда. Приходите ко мне… — Он опять достал с той же полочки блокнот и
перелистал его. Через два дня, в пятницу. В девять вечера, если вам не поздно, я как раз
44
закончу. И я вам все расскажу. Хотя нет, все — я уже сказал — за вечер не успеть. Ну,
значит, еще раз потом встретимся, если захотите.
— Я же сказала, очень хочу.
— Значит, встретимся. Только запомните самое главное: ничего не берите на себя. Вы
не при чем. Он любил вас. Он мне говорил. Тут не в этом дело, совсем не в этом.
- А в чем?
Психолог допил кофе и громко поставил чашку на блюдце.
— Совсем в другом.
Сергей встал, подошел к Вике и взял у нее с колен кошку, которая расслабленно
повисла на его руках. Он положил ее к себе на плечо и погладил.
— Что, Люсильда? Ну, что смотришь? Я тебя кормил сегодня два раза. Ах, плохо
кормил? Тебе подавай мокрое? Сухой корм ты теперь не воспринимаешь? Ну уж нет, это
слишком. Надо довольствоваться в жизни малым. Хотя кормлю я тебя на убой.
Вика прошла в коридор. Сергей подержал ей куртку.
— Значит, говорите, не нервничать? — Вика замотала шарф.
— Нервничать вообще вредно. Но в данном случае - да, не нужно. Просто нет смысла.
Говорю как друг Игоря.
— Так что, вообще ничего не делать?
— Ничего. Все само собой образуется. Сами увидите. Приходите, я вам многое
расскажу, и вы многое поймете. - Он опустил кошку на пол. Та вопросительно на него
посмотрела. - Я же сказал: все! Больше не получишь. Иди сухой грызи, если так есть
хочешь.
— Нет, я так не могу, я все равно буду искать его. - Вика посмотрела на психолога. Он
что, специально отвлекает меня?
— Ну, как вам запретишь? Ищите. Может быть, найдете что-нибудь интересное.
— Издеваетесь?
— Нет, — серьезно сказал Сергей. — Когда человек действует, это всегда лучше, чем,
если он просто лежит на диване.
— Вы себе сами противоречите.
— Увы, — вздохнул Сергей, — жизнь соткана из противоречий. Ладно, Вика,
приходите. Она поняла, что он хочет остаться один, что она его утомила и поспешила выйти
на лестничную площадку. .
Психолог держал дверь открытой, пока она не вошла в лифт. Потом закрыл ее на два
замка, отключил телефоны — мобильный и домашний, набрал ванну, полежал в ней, надел
махровый темно-зеленый халат и прошел на кухню. Достал из холодильника купленный в
кулинарии антрекот и бросил его на сковородку. Налил и открытой бутылки красного
сухого вина в бокал. Пока антрекот жарился, он сделал салат из помидоров и огурцов,
обильно заправив его майонезом. Положил шипящий антрекот на тарелку вместе с салатом
и, взяв нож и вилку, стал не спеша есть, запивая вином. Поужинав, поставил грязную посуду
в раковину, прошел в комнату, где стоял большой диван, постелил и с наслаждением лег на
холодную простыню. Он сам себе удивился, что не думал о том, куда пропал его друг, даже
после того, как пришла его девушка. Он заснул глубоким здоровым сном, потому что уверен
был, что знает, куда пропал Игорь.
12.
— Сан Саныч, буфет открылся, пойдемте! — заглянул в дверь оперативник Андрей.
Следователь Александр Александрович Муравьев сидел перед кипой газет, нервно
листал их и тихо матерился.
— Ну, понаписали! Ведь не знают ничего толком, откуда они все это берут? Это ведь
даже нам не известно! «Убийца предположительно обладает могучей физической силой и
45
владеет приемами каратэ». — Муравьев поморщился: — А почему не тэквондо? И откуда ты
взял про силу, обозреватель газеты «Наблюдатель» Алексей Иванин?
— Так вы идете или нет? — опять позвал Андрей.
— Что? А, обедать? Да нет, Андрюш, не могу. Знаешь что, пирожок мне купи, потом
чаю у меня попьем.
— С чем пирожок купить, Сан Саныч?
— Купи два. Один с мясом, один с капустой. И это… сахар у меня кончился.
— Вам какой — обычный или заменитель?
— Какой еще заменитель? Я химию не признаю, обычного, кускового, коробку купи,
деньги есть? Я сразу отдам.
— Хорошо, Саныч, через десять минут заваривайте чай, как вы любите. Заварка-то
есть?
Муравьев проверил на тумбочке банку с заваркой.
— На один раз хватит.
— Так, может, и чаю купить?
— Нет, вот этого не надо. У них там такого нет. Чай я сам приношу, английский. Давай,
иди.
И ведь что обидно — газета неплохая, почти в каждом номере интересные статьи,
интервью, анекдоты смешные бывают, а вот криминальная страница — это нечто. Такое
ощущение, что человек вообще не выходит из комнаты и предается разгулу своей буйной
фантазии. Хоть бы позвонил, поинтересовался, как следствие идет. Всего бы, конечно, не
рассказали, но по крайней мере голову бы людям не морочил. Или это работа такая - пыль в
глаза пускать, страшилки всякие писать, чтобы людей расшевелить? Иначе, может, и не
купит никто газету. Может, у желтой прессы такая философия? Вполне вероятно.
В эту же секунду раздался телефонный звонок.
— Следователь Муравьев у телефона, - как обычно официально ответил Сан Саныч.
— Здравствуйте, вас беспокоят из газеты «Наблюдатель». Обозреватель криминальной
хроники Алексей Иванин…
Легок на помине! Мистика просто.
— Слушаю вас, обозреватель Алексей Иванин, — сказал Муравьев, стараясь, чтобы его
слова звучали как можно менее ядовито, хоть это и было нелегко. Он в этот момент с
удивлением разглядывал иллюстрацию к статье Иванина — фотографию солистки группы
«Тату» - и думал о том, как можно иллюстрировать статью на криминальную тему
фотографией певицы, которая не имеет к этому делу никакого отношения, только отдаленно
напоминает жертву. Бред какой-то.
— Вы ведете дело серийного маньяка… — начал журналист.
— В какой-то степени, — с трудом сдерживая раздражение, ответил Муравьев. Слова
«серийный маньяк» из уст криминального журналиста звучали более чем странно.
— Поделитесь, в какой стадии сейчас расследование, что с последней жертвой, я
слышал, что она осталась жива. — Журналист говорил развязным, наглым тоном. В его
голосе не чувствовалось просьбы, как будто это он делал одолжение Муравьеву, что
спрашивал его о ходе расследования. Наверное, считает, что он делает меня звездой, —
усмехнулся следователь. Ему показалось, что журналист, разговаривая с ним, что-то
отхлебывал, чай, наверное, пьет.
На этот раз следовательская интуиция подвела Муравьева. Леха отхлебывал пиво
отечественного производства и посасывал хвостик воблы.
— Так что вы хотите услышать? — потянул время следователь. Ему не хотелось
говорить с этим наглым журналистом.
— Расскажите мне, на какой стадии расследование, что вы можете сказать о маньяке, а
я дословно процитирую вас в газете.
46
— Знаете, това… господин Иванин, я пока не могу вас никак проинформировать. Пока
дело в такой стадии как сейчас, мы не имеем права разглашать ничего. Вы газеты почитайте.
Журналисты, похоже, знают больше меня.
— Это все лажа, — услышал Муравьев на другом конце провода, и его опять
передернуло.
— Не лажу я пока рассказать не могу. Подождите, когда закончим дело.
— А вы его закончите?
— Непременно. — Вот нахал! Муравьеву даже стало весело.
На другом конце провода он услышал короткие гудки. Ни до свидания, ни спасибо, ни
извините, просто взял и бросил трубку.
Неужели все журналисты такие? Наверное, все. Нет, не может быть, чтобы все. Вчера
он читал очень серьезную психологическую статью в газете о проблемах поколений. Автор
был явно молод, но серьезен, тактичен, интеллигентен. После этой статьи Муравьев даже
позвонил сыну, с которым общался очень редко, только по праздникам, и поговорил.
Беседовали так, ни о чем, сын рассказал ему о новом фильме, потом о выставке молодых
художников, на которую он ходил с подружкой, а Сан Саныч поведал ему немного о своем
деле маньяка. Такую же информацию — и она была бы интересна читателям — он мог бы
предоставить и Иванину, но тот сам виноват. Вести себя надо прилично. Да и нечего народ
пугать. Все равно от его запугиваний ничего не изменится, только нервные, психически
нездоровые люди, которых в Москве сегодня добрая половина, будут бояться выходить на
улицу.
Пришел Андрей и принес пирожки. Судя по тому, как он их держал, они были еще
горячие и источали дивный аромат.
— Ну чё, Саныч, чай готов? — весело спросил оперативник.
— Ох, Андрюш, извини, мне тут пресса звонила, совсем забыл. Но сейчас поставлю,
посиди, я быстро.
Оперативник взял со стола газету, расположился в кресле для посетителей и стал
ждать, пока следователь заварит чай.
— Ну, ты подумай, блин, совсем охренели! Чё пишут, козлы! Они нам так всю работу
под откос пустят.
Муравьев не стал спрашивать, по какому поводу возмущался Андрей, обычная
естественная реакция сотрудника милиции на криминальную хронику в газете. Он разлил
чай в чашки и протянул одну оперативнику.
— Ой, извини, сахар-то я не положил. Тебе сколько?
— Три.
Оперативник брезгливо бросил газету обратно на стол, как будто она была чем-то
запачкана.
— Какие планы, Саныч, по нашему делу?
— Сегодня в больницу поеду, к девочке. А ты, Андрюш, еще раз прошерсти всех
серийных по нашей картотеке.
— Да бесполезно, Саныч, я же говорю, это новый. Я точно знаю.
— Ну, все равно, посмотри, на всякий случай. Не такая уж тяжелая работа. Ладно?
— Посмотрю, конечно, — покачал головой Андрей. — Но это без мазы.
— Без чего?
— Бесполезно.
— Знаешь, в бесполезных действиях тоже есть свои плюсы, — улыбнулся следователь,
глядя, как Андрей, обжигаясь, отхлебывает крепкий чай.
— Какие такие плюсы? — удивленно поднял глаза молодой оперативник. - Вы о чем,
Сан Саныч?
— Действие ради действия, не ожидая наград. Карлос Кастанеда. Это мне сын
подсовывает литературку. Местами поучительно.
47
— То есть лучше любое даже самое ненужное действие, чем бездействие? Я правильно
вас понял?
— Ну, что-то в этом роде. Он говорит, что, в общем, все наши действия ненужные, но
если мы перестанем их делать, мы умрем. Мы должны делать их с прочувственным
удовольствием, сознавая при этом, что они бессмысленны. Ладно, если хочешь, как-нибудь
потом поговорим на эту тему. — Муравьев посмотрел на часы. — Мне пора ехать, Андрюш.
Допивай чай.
Сам он чай не допил, а к пирожку даже не притронулся. Открыл сумку, достал оттуда
полиэтиленовый пакет, положил в него пирожки, убрал в сумку, застегнул молнию.
Они пошли по коридору, и у лифта Андрей задумчиво сказал:
— Действие ради действия не ожидая наград. Да, это ваш философ про нас сказал. Что
нам не ждать наград, вот это точно. Зарплата такая — стыдно говорить.
— А ты не говори никому. Говори, что ты частный детектив. А на Петровке — по
совместительству. Просто ты такой крутой, что тебя просят консультировать. Так девушкам
и говори.
— Правда? — просиял Андрей. — А что, это мысль. Спасибо, Саныч, вы гений.
Муравьев ожидал, что девушка Лиза в таком шоке, что даже не сможет с ним
разговаривать. Но он ошибся. Она охотно отвечала на его вопросы, даже слабо улыбалась,
когда он пытался шутить. Она описала насильника, как его помнила. Учитывая то, что стояла
большей частью к нему спиной, она могла воспроизвести только фрагменты его внешнего
вида. Высокий, в спортивных штанах, в черных очках, без усов, без бороды, лицо скорее
худощавое, волосы скорее темные, чем светлые. Настаивать ее напрягаться Муравьев не мог,
да и не имел права — не то было у нее состояние, да и врач предупредил, что психиатр
запретил с ней подолгу разговаривать и задавать много вопросов, касающихся ее
изнасилования.
На протяжении всей беседы Муравьев думал: кого же ему напоминает эта девушка? А
потом вспомнил фото в газете и понял: да, да, ту самую, в короткой юбочке из «Тату». Они
сами провоцируют на изнасилование, — подумал он и тут же устыдился своих
непрофессиональных мыслей.
Девушка была очень милой, интеллигентной, из хорошей семьи: мама учительница,
папа строитель. Сама тоненькая, маленькая, а глаза — на пол-лица, даже в таком сонном,
после транквилизаторов, состоянии. Неожиданно она спросила Муравьева о его работе: чем
он занимается, за какими бандитами охотится, много ли в Москве серийных убийц. Он
решил, что это будет для нее хорошей психотерапией, если она отвлечется от себя и своей
беды, и стал рассказывать ей о работе. О том, как был создан отдел по борьбе с
бандитизмом, как он начинал в нем, как теперь возглавил его, какие ребята у него в
подчинении. Муравьев не заметил, как за этим рассказом прошло полчаса, и увидел перед
собой тревожное лицо лечащего врача: он нарушил все сроки.
Следователь поспешно вскочил со стула, попрощался с Лизой. Она спросила:
— Вы еще приедете?
— Приду, если ты не против.
— Я? Я — нет, не против, мне было очень интересно. Когда придете?
— Ну, ты немножко отдохни, — он умышленно не сказал: подлечись, — а я на
следующей недельке загляну, и поговорим. Может быть, к тому времени у меня появятся еще
вопросы.
— Да я вроде все рассказала. Что помнила.
— А знаешь, так бывает. Через некоторое время всплывает деталь, о которой даже не
подозреваешь. А деталь эта и оказывается самой главной, по которой легче всего найти
преступника. Ну ладно, пока. Не грусти. Ты что читаешь? — Он кивнул на книгу, раскрытую
на середине.
48
— Рекса Стаута, детективы.
— Один из моих любимых авторов. — Но, увидев недовольное лицо врача, попрощался
и ушел.
13.
Мама Вики Александра Павловна Нестерова, врач-терапевт, вернулась с ночного
дежурства еще до того, как Вика проснулась Он не никогда не будила ее и удивилась увидев,
услышав, как в восемь часов прозвенел будильник Что это случилось с дочкой, подумала она.
Вика решила вставать каждое утро в восемь, что раньше для нее было подвигом, и
ехать в редакцию. Она начинает серьезно заниматься поисками Игоря, а для этого ей нужен
телефон. Викины разговоры могли вызвать у мамы беспокойство, а ей не хотелось волновать
и без того тревожную женщину. Если у мамы не было повода для беспокойства, она
обязательно его находила. И Викино «следствие» оказалось бы ей крупным подарком. Нет,
мамочка, этого не жди, подумала Вика, у тебя и так давление 180 на 120. Тебе нужен покой,
и никаких стрессов.
Вика чуть не подавилась яичницей, когда мама сказала:
— Знаешь, к нам в больницу привезли девушку — жертву маньяка, он ее изнасиловал
извращенным образом. Ей всего семнадцать.
— Похожа на солистку «Тату»? — Вика запила застрявшую в горле яичницу горячим
кофе.
— Да, а ты откуда знаешь? — мама испуганно посмотрела на нее.
— Ну, мама, я же все-таки журналист. Все газеты об этом написали, да и наша
собирается.
— Этот твой Алексей, представляю, что он там напишет, — поморщилась Александра
Павловна.
— Во-первых, он не мой, а во-вторых, неизвестно еще, кто будет писать, может, у Лехи
эту тему и заберут. — Вика намазала хлеб паштетом. Как редко она вот так, рано утром,
завтракала с мамой. Каждый день, конечно, она этого делать не будет — утомительно, да и
весь ее шейпинг-фитнес после таких бутербродов пойдет насмарку, но иногда все же
позволить себе можно, побаловать себя.
— Надеюсь, не ты, — тревожно посмотрела на нее мама. — Сделать еще бутерброд?
Паштет печоночный, хоть из кулинарии, а хороший. Ты раньше такой очень любила, я
всегда покупала. Так ты мне не ответила - не ты будешь всем этим заниматься? Упаси
Господь, дочка.
— Да нет, не я, — поспешила успокоить Вика маму. — И тут же подумала: мамочка,
спасибо за идею. Мне сам Бог велел взять эту тему. Девочка в твоей больнице, значит, я
смогу проникать туда, когда захочу. И заодно еще раз попаду на Петровку. В данной
ситуации это может пригодиться. А вдруг там порядочный следователь? Вдруг Каменская
какая-нибудь?
Вика поцеловала маму и стала одеваться. Сегодня она должна уговорить Леху передать
ей его работу. Это будет несложно, но выглядеть надо посимпатичней. На всякий случай. У
него бывает разное настроение. Все зависит от того, как накануне его встретила дома жена.
Если он пришел сильно пьяный и она устроила скандал, то на следующий день он будет
срывать зло на всех, кто попадется ему под руку. Если ничего этого не было, то все будет
о'кей. Все будет о'кей в любом случае. Для этого Вика должна надеть замшевую короткую
юбочку, которая едва прикрывает трусы и от которой Леха балдеет, и желтую, в обтяжку,
кофточку. На улице тепло, бабье лето, так что погода позволяет одеться совсем легко. Ну,
Леха, берегись! Сегодня тебе придется нелегко.
Делать левые звонки на работе ей никто не помешает, никто не будет разбираться, чем
она занимается в данный момент. Если журналист не на задании, он должен сидеть в
49
редакции у компьютера или звонить по телефону. Так считало начальство, и у Вики был
хороший шанс отличиться. Она будет звонить, куда ей нужно, хоть в Америку, и никто
ничего ей не скажет, никто не помешает. Кроме Лехи, конечно, но он-то ей как раз сегодня
и нужен.
Как давно она не ездила в метро в час пик! Еле втиснувшись, она прижалась грудью к
немолодому мужчине, который дышал ей перегаром в лицо. Вика сделала усилие и
повернулась к нему боком. Теперь она смотрела на двух студенток с одним плэйером на
двоих, у каждой в ухе по наушнику. Девушки улыбались друг другу и что-то напевали
шепотом. Это зрелище было куда приятней. Группа "Тату" определенно ввела моду на
нежную дружбу у девчонок с лесбийскими приколами. Если бы так вели себя молодые
ребята, можно представить, как бы на них реагировала публика. Разврат, извращенцы и все
такое прочее. А девочки многих даже умиляют.
Но нежная парочка вышла на следующей остановке, и перед Викой втиснулся парень с
короткой стрижкой, затылок бритый, кожаная куртка, тяжелый взгляд исподлобья. Вика
пыталась ему улыбнуться, но не получилось. Вместо улыбки вышла какая-то жалкая гримаса.
Парень нахмурился еще больше, и Вика решила не экспериментировать, в глаза ему не
смотреть. Читать в такой давке было невозможно.
Тут она вспомнила, что ей говорил Леха. На «кольце» надо ездить в первом или
последнем вагоне. Там спят, то есть даже живут бомжи, от них идет запашок, и поэтому
народу в три раза меньше, чем в обычном вагоне. Лучше уж пусть запах, чем объятия
посторонних людей, подумала Вика и протиснулась к двери.
И правда, в первом вагоне, куда она перешла, было на удивление просторно. Сидячих
мест не было, но стоять можно было с комфортом. И запах был. Причем, Вика думала, что из
одного угла. Но она ошиблась. Запах доносился с обеих сторон. Это она поняла, когда
прошла в другой конец вагона. Если в первом спали двое бомжей мужского пола и
неопределенного возраста — им могло быть и сорок, и шестьдесят, то в другом — женщина
алкоголического вида. Тоже спала, и рядом с ней пустовало место. Вика некоторое время
разглядывала ее, пытаясь определить возраст и социальное положение, которое женщина
могла занимать в прошлом, но не успела — пора было выходить. Леха прав, подумала она,
надо ездить в хвостовых вагонах. Черт с ним, с запахом, главное свобода.
Она вошла в редакцию первой. Накануне номер был сдан, и сегодня сотрудники
должны были прийти минимум к полудню, а некоторые и вообще устроят себе отгул, они
потрудились над предыдущим номером и имеют на это право. Но Леха придет обязательно
— он живет в Подмосковье, там делать ему нечего, кроме как пить с местными
алкоголиками. Это ему надоело, и он предпочитает выпивать с представителями московской
прессы и по возможности — если позволяли средства — в баре Дома журналистов. Но для
этого сначала он должен сделать немало звонков, чтобы, наконец, кого-нибудь уговорить
средь бела дня пойти пить с ним пиво. На это обозревателю криминальной тематики обычно
приходилось потратить не меньше часа: люди были в это время все при делах, и только под
предлогом обеда или какого-нибудь придуманного на ходу повода, Лехе все же удавалось
кого-нибудь соблазнить. Хорошо, что им выделили второй телефонный номер. А то была бы
вечная ругань за место у трубки.
Вика просмотрела всю прессу по интернету, никаких новостей об Игоре не было, да и
кто что мог написать, если она сама ничего не знала? Разве что кто-нибудь вроде Лехи. Но
криминальные журналисты театральными новостями, и как и прочими новостями в мире
искусства, как правило, не интересовались.
Ольге звонить бессмысленно, она только недавно легла спать, хотя интересно, что у нее
там с «представителями крупного бизнеса». Как ей было ни тяжело, но она села за рецензию
на премьеру, где Игоря заменил Яблоков. Это было негласное обещание главному
режиссеру, она писала рецензии на все премьеры, была дежурным критиком Театра Дождя.
50
Вкратце пройдясь по оригинальному сюжету, она отметила новаторство режиссуры,
работу художника и сценографа, актуальную идею, а вот игру исполнителя главной роли
тактично обошла, сосредоточившись на том, что спектакль в первую очередь режиссерский.
Так будет никому не обидно, подумала Вика, а главному приятно. Она была довольна, что
нигде не покривила душой. А что Аркадий местами забывал текст, так ему простительно —
он итак молодец, с задачей справился великолепно, ведь он как-никак "ввелся" за сутки до
премьеры. Хвалить его — значило ничего не понимать в театре и в результате вызвать
обвинения в непрофессионализме, а ругать в такой ситуации по меньшей мере неэтично.
Закончила Вика рецензию комплиментом в адрес «Виртуальной тайги», этническая рокмузыка которой ввела в трансовое настроение перед спектаклем, а самой пьесе придала
особый колорит.
Леха вошел, как всегда, без приветствий, Вика тоже не стала здороваться, пусть учится
здороваться первым, и не повернула головы от компьютера. Но спиной она почувствовала
напряжение и поняла, что задача ее усложняется. Леха был с сильного похмелья, запах
перегара тут же заполнил маленькую комнату. Движения резкие, нервные, в то же время их
координация явно нарушена. И мрачен, как ночь.
Он повесил косуху на вешалку, бросил сумку на пол рядом со своим столом. В ней
звякнуло стекло.
— Б…! Неужели разбил? — но вместо того, чтобы броситься к сумке, он пнул ее ногой,
сел за стол и опустил голову на руки.
В другой бы раз Вика сделала ему замечание или даже поругалась бы с ним из-за того,
что он матерится, но сегодня она этого позволить себе не могла. Леха был в ужасном
состоянии, в жуткой похмельной депрессии.
Вика подошла к нему вплотную, слегка касаясь его бедром, и мягко положила руку ему
на плечо:
— Что случилось, Лелик?
Леха не отрывал голову от рук.
— Да опять эта сука… Я для нее все делаю… пашу как лошадь, все покупаю, что ни
попросит, а она из-за какой-то мелочи…
Вика поняла, что надо срочно менять тему разговору, а то не дай бог разрыдается. И
точно — он всхлипнул.
— Слушай, это, в конце концов, неприлично. Что ты все о жене да о жене? Думаешь,
интересно?
Леха смахнул слезу, попытался улыбнуться.
— А ты хочешь, чтобы я о тебе говорил? — он смерил ее любопытным взглядом с
головы до ног. - Ого, ты сегодня просто супер. Обожаю эту твою юбочку. Носи ее всегда, ты
в ней такая вся сексуальная.
- Спасибо за комплимент.
- Да не за что, я правду говорю. Так что - о тебе поговорим, ты этого хочешь? - Леха
улыбнулся, но пока еще грустил, еще не развеялся.
— Конечно, хочу, кто ж не хочет? — Вика отошла от него: не сейчас, еще не пришло
время, - и включила электрический чайник. — Кофе будешь?
— Буду, или нет, я лучше пиво… если оно не разбилось. Зачем же я так бросил?
Он потянулся за сумкой. Вика подскочила к нему и перехватила его руку.
— Давай лучше кофе, Леш. Шеф тут бродит, того и гляди к нам зайдет, ему делать
нечего, номер сдали. Запах почувствует — сразу уволит, сам знаешь, тебе же было недавно
предупреждение. Не рискуй, а? Давай кофейку. Заварим покрепче, и все будет о"кей, в себя
сразу придешь.
Она взяла с подоконника банку с растворимым кофе, две чашки — чистую свою и
немытую Лехину.
51
— Ну ладно, давай, — вздохнул Леха. — Его взгляд держался на Викиной груди,
иногда опускался ниже и останавливался на юбке. Вика заметила, как он плотоядно
проглотил слюну.
Пока она ходила мыть Лехину чашку, в коридоре встретила Михайлова, от которого
пахло точно так же, как от Лехи, выслушала от него дежурный комплимент (сегодня мог бы
придумать что-нибудь новенькое, лениво подумала Вика), и вернулась в комнату. Леха на
своем ноутбуке устанавливал заставку с обнаженной моделью из эротического журнала.
Вика налила кофе, бросила Лехе два куска сахара, себе — таблетку заменителя и протянула
ему чашку.
Когда начать — сейчас или позже? Ладно, по крайней мере, надо попробовать, узнать,
какие у него планы.
Они отхлебнули по глотку горячего крепкого кофе.
— Леш, что у тебя с маньяком, есть какое-то развитие?
— Да какое, на х…, развитие! Извини, конечно. Позвонил следователю, он полный
кретин, как это обычно бывает. Рассказывать ничего не хочет, хотя я подозреваю, что ему
просто нечего рассказывать, они ведь там ни хрена не делают. В общем, он меня тактично
послал, а я — его.
Как это можно послать человека после того, как он послал тебя? — подумала Вика. —
Хотя, наверное, можно. Уж Леха точно может.
— И что собираешься делать?
— Да накропаю какую-нибудь фигню. В первый раз что ли?
Леха опять начинал злиться. Он пил кофе и трезвел.
— А может, мне отдашь? Я полосу сделаю, а гонорар пополам. Я же понимаю, что беру
твою тему.
— Тебе? А тебе-то на фиг? Ты же тусовкой занимаешься, театр там, кино, музыка,
попса - шмопса…
— Меня эта тема давно волнует, я думала об этом и давно хотела на эту тему чтонибудь написать.
Видно было, что разговор не доставляет Лехе удовольствия, и поэтому улыбка
получилась у него слегка злобная, кривая:
— Какая такая тема? Анальные изнасилования?
— Я серьезно, Леш. — Вика чувствовала, что разговор поворачивается не в ее пользу.
— Давно хотела написать о том, что можно провоцировать изнасилования, то есть о том, что
жертва отчасти сама виновата, — соврала она.
— Вот в этом ты права! Эти шлюшки сами подсознательно хотят, чтобы их как следует
оттрахали, потому так и одеваются. Мужики не при чем. В этом ты права. Нас провоцируют
на каждом шагу, везде, на улице, из телевизора, в кино, в театре. Да, ты права, абсолютно
права.
— Так что — отдаешь?
Леха еще раз с головы до ног осмотрел Вику, минуту о чем-то думал и наконец со
вздохом сказал:
— Нет, Вик, не могу. Семью надо кормить.
— Так я ж говорю, гонорар поделим, я же полосу сделаю, ты столько все равно не
напишешь, — Вика посмотрела на него умоляюще. Это была еще одна ошибка, и она это
сразу поняла. Гордость Лехи была задета. Во-первых, она усомнилась в его способностях.
Во-вторых, при его согласии на полосе криминальной тематики появится материал
Виктории Нестеровой, и в этом случае рейтинг Алексея Иванина в редакции упадет до
самого низкого уровня.
— Нет, Вик, сказал нет, значит нет. Не проси. - Казалось, нчито не может его
поколебать. Он нажал кнопку, и высветился файл со статьей о маньяке. Но Вика не
52
собиралась так просто сдаваться. Зря, что ли, она надела эту короткую юбочку, эту кофточку
и бикини?
— Ну, мы можем поставить две фамилии. Твою и мою. - Она теперь старалась говорить
совершенно равнодушно как будто то, о чем она просит, ее не очень-то и волнует. Ну нет так нет, не больно-то и хотелось. Эта тактика оказалась верной. Лехина категоричность
растаяла как дым.
— Две фамилии? — он на минуту задумался, но глаз от компьютера по-прежнему не
отрывал.
— Ну да, две фамилии, ведь начал тему ты, она и остается твоей, так что все будет
справедливо. И гонорар поделим.
Леха молчал. Вика видела, что он обдумывает предложение. Все решится в эту минуту.
Надо пускать в бой тяжелую артиллерию, — решила она.
— Слушай, ты вчера неслабо набрался, дышать в комнате нечем, я окно открою.
Подвинься чуть-чуть.
Леха подвинулся, она взяла свой стул и поставила его между Лехиным креслом и
подоконником. Я окно открою, не возражаешь?
— Открывай. — Леха, как Вика и ожидала, оторвал взгляд от компьютера и посмотрел
на ее длинные ноги.
Она встала на стул, касаясь ногой его плеча, и потянулась к форточке. От этого ее
короткая юбка задралась еще выше. Она прекрасно знала, какой интересный вид открывается
Лехе снизу, и даже не оглядывалась. Вика не сомневалась, что Леха внимательно изучает ее
трусики, вернее, практически их отсутствие, узкая полоска материи утопала между голыми
ягодицами. Туалет сегодня она продумала очень тщательно и оделась так, как будто
собиралась на важное эротическое свидание. Кто может устоять против ее такой сексуальной
попки? Ни один мужчина не сможет, это она знала точно. Тем более Леха, особенно если он
с похмелья. Итак, завязка есть. Настало время кульминации.
Она еще выше, изо всех сил потянулась вверх и открыла форточку. Внизу было
гробовое молчание. На клавиатуру компьютера Леха не нажимал. Он так задрал голову, что
почувствовал, как она стала кружиться.
Вика встала на край стула, потеряла равновесие и, ойкнув, обрушилась прямо на Леху.
Он тут же вскочил и поймал ее. Ударился о стул, но виду не подал и руки не отпустил. Руки
как-то сами собой оказались под юбкой. Он держал Вику за голые ягодицы, как будто
опасался, что она может опять упасть. Вика с якобы озабоченным видом посмотрела на него.
Кровь бросилась ему в лицо, он был красный, как рак. Вика попыталась мягко опустить его
руки, но он напряг все мыщцы и держал ее стальной хваткой. Прижался к ней,
возбужденный, даже дышать стал чаще.
— Ты чё, Лех, соображаешь, что делаешь? А если войдет кто?
— Мы закроемся на ключ, - он дышал ей в лицо перегаром. Руки оставались на
прежней позиции.
— Нет, — Вика улыбнулась и покачала головой. — Нельзя здесь, дурак. - Она опять
попыталась опустить его руки. Но не зря же он накачивал мускулы, он был намного сильнее
Вики.
— А я не могу ничего сделать, — пожал плечами Леха.
— Можешь. Ладно, отпусти, по-хорошему прошу.
— Тогда поедем куда-нибудь!
— Куда? К твоей жене? К моей маме? Слушай, Лех, отпусти, я серьезно, в другой раз
как-нибудь, а?
— В другой раз, говоришь? Ловлю на слове. — Леха нехотя опустил руки. Он
пододвинул стул к компьютеру, сел и заерзал, поправляя джинсы.
Если сейчас упустить момент, потом будет поздно. Вика подошла и положила руки ему
на голову.
53
— Ну что, делаем пополам маньяка? — Она перебирала его короткие волосы и нежно
поглаживала. Леха закрыл глаза, ему было приятно, возбуждение уходило, головная боль
стихала. Какая же все-таки классная девчонка, подумал он. Надо заняться ей всерьез. А не
так, между делом.
— Ладно, уговорила, давай, берись. Вот телефон следователя, только предупреждаю, он
полный м….к.
— Понятно, — вздохнула Вика, — но я все же попробую.
Переписала номер в свой блокнот и села за стол к телефону. Леха собирался писать
небольшую заметку о продолжении следствия в колонку криминальной хроники, хотя писать
ему было совершенно нечего. Но теперь он вздохнул с облегчением — ему вообще ничего не
надо делать. Все сделает Вика, напишет классный материал, будет стоять две фамилии, он
получит больше денег, чем если бы получил за колонку. Да еще его похвалит начальство.
Именно его, потому что он, а не Вика, — ведущий криминальной хроники. И он еще
сомневался! Впрочем, надо было показать этой киске, кто на полосе хозяин. А теперь —
сматываться, пока она не позвонила следователю, и он ее не послал. А то еще передумает.
Хотя нет, он знал: если Вика взялась за дело, доведет его до конца обязательно. Как-нибудь,
но доведет.
— Вик, у меня прессуха, если спрашивать будут. Я побежал. - Он выключил компьютер
и стал собираться.
— Давай, Лелик, всех благ.
Он наклонился, обнял ее и поцеловал ее в щечку. Увернуться она не успела и только
вздохнула:
— Давай, давай, беги.
А про себя добавила: «На пресс-конференцию в пивбар Дома журналиста, где, даже
если кончатся деньги, ты обязательно напьешься».
Она набрала номер следователя Муравьева, представилась и быстро договорилась с
ним о коротком интервью на Петровке.
14.
Максим Горевой с трудом открыл левый глаз, правый был заклеен пластырем. Все тело
ныло, но мощная анестезия давала себя знать — посмотрев в потолок и так и не сообразив,
где находится (он явно был не дома и не в мастерской), художник вновь провалился в
глубокий сон.
Проснулся он через два часа от мягкого прикосновения теплой руки. Симпатичная
молоденькая медсестра сидела на его кровати и улыбалась ему. Черные длинные волосы
убраны в хвост. Стройная фигура, но девушка не худая, под халатом большая грудь. Карие
глаза, казалось, не умещаются на ее лице. Белый короткий халат не скрывает ее стройные
ноги.
— Как вы себя чувствуете, больной? — улыбнулась девушка.
Хуже не бывает, подумал Макс. Прерванный запой ни к чему хорошему не приводит, а
здесь, похоже, похмелять его никто не собирается. Все тело ноет. Глаз болит и залеплен
какой-то мерзостью. Господи, где это он огреб? Пожалуй, в первый раз он такой
покалеченный. Дальше будет хуже, вспомнил он слова друга психолога, так что постепенно
надо снижать дозу, количество дней и в перспективе вообще отказаться от алкоголя. Когда
есть такая вещь, как творчество, это совсем не трудно, говорил Серега. И Макс соглашался с
ним, не спорил с тем, что это болезнь, что он алкоголик, пусть и редко пьет. Но ни в каие
общества анонимных алкоголиков вступать не собирается, справится сам, с помощью
Сергея. Соглашался, а продолжал в том же духе. Доколе?
Медсестра была такой симпатичной, что Макс попытался улыбнуться и выдавил из
себя:
54
— Ни-че-го.
Девушка прикоснулась под одеялом к его груди, и Макс с трудом сдержался, чтобы не
крикнуть от боли.
— Давайте укольчик сделаем. Повернитесь набок. Это совсем не страшно, не
волнуйтесь.
Макс послушно повиновался и тут только понял, что под одеялом он лежит
совершенно голый. Он лег на левый бок и ощутил укол в правой ягодице. Медсестра быстро
поработала ваткой.
— Можете повернуться. Я сделала обезболивающее. Отдыхайте. Вам что-нибудь
нужно?
— Пивка принеси, — прошептал Макс и подмигнул ей. Тут же поморщился от боли.
Когда один глаз подмигнул, заболел другой, завязанный.
— Нельзя, — опять улыбнулась медсестра, а потом сделала смешную озабоченную
гримасу. — Увы, не могу. — И тут же показала на мобильный телефон Макса, который
лежал на тумбочке. — Ваш сотовый, позвоните, наверное, близкие волнуются. Я еще приду,
если что, позовете.
И она пошла к другому больному, который лежал у окна, в дальнем конце палаты.
Макс взял телефон, набрал автоответчик оператора, проверил, сколько у него осталось
денег на счете. Все в порядке, можно звонить еще несколько раз. Но сначала надо
попытаться вспомнить, что с ним вчера произошло, хоть это будет и нелегко. Обычно он
хорошо помнил только первый день запоя, второй — смутно, а дальше — черная дыра. Но
вчера был только второй день, и некоторые его картины из страны Зазеркалья ярко вставали
перед глазами. Говорят, в театре "Около" Алису из сказки Кэролла играет актер и режиссер
Алексей Левинский - мужчина, которому лет пятьдесят. Надо будет посмотреть, может быть,
это про меня, подумал художник. Но тут же вспомнил, что ему слегка за сорок, и вся жизнь
еще впереди. Он всегда был оптимистом, даже в таких ситуациях.
«Остается ждать вспышек памяти или сведений со стороны», — вспомнил Макс
Жванецкого. Нет, это мне не подходит. Ждать нельзя, со стороны тоже вряд ли кто чего
сообщит: на второй день пьянства он пребывал в свободном полете. Как всегда в запое, он
пил с новыми, незнакомыми людьми, которые не знали о его особенности не
останавливаться, а пускаться во все тяжкие и продолжать пить до тех пор, пока организм не
начнет категорически отказываться принимать алкоголь. А отказываться его организм,
измученный непрерывной алкогольной интоксикацией (Макс почти не спал, не давал себе
отдохнуть), в отличие от организма среднестатистического пьющего, начинал очень
нескоро.
Итак, день первый. Он закончил большую картину, над которой работал почти два
месяца, сидел в мастерской и удовлетворенно созерцал свое творение. Он наслаждался этим
занятием часа два, а потом вдруг ощутил какую-то страшную пустоту. В эту картину он
вложил весь свой талант, все свои силы, все свои последние раздумья о жизни. И теперь ему
казалось, что ни на что подобное он больше не способен. Да никаких мыслей и идей тоже не
было. Пустота.
В этот момент раздался телефонный звонок. Макс бросился к аппарату, как утопающий
хватается за спасательный круг. Откуда ни возьмись возник старый приятель, они дружили,
когда он еще учился в Суриковском училище. Антон был немного моложе Макса и поступил
в Литературный институт после того, как Макс окончил Суриковку. Они не виделись много
лет.
— Вот это сюрприз, старина, вот уж кого не ожидал услышать, какими судьбами?
Откуда? Я слышал, ты в Штатах жил последние два года.
— Жил, но теперь опять живу в Москве.
- Когда вернулся?
55
- Еще весной. И тебе, Макс, с тех пор слышу чуть не каждый день. Не выдержал и
позвонил. Может, увидимся? Я тут неподалеку.
— Всенепременно. Я как раз работу закончил.
— Покажешь?
— Конечно, скрывать не буду, приходи ко мне. Говоришь, ты рядом? Где конкретно?
— Да, тут, на Остоженке. Давай адрес.
Макс продиктовал адрес мастерской.
— Ты что пьешь? - спросил Антон.
— Все что горит, - радостно ответил Макс.
— Понятно, а закуска у тебя есть?
- Шаром покати, я не ел, наверное, дня два, не отходил от мольберта. И не спал две
ночи. Но еду я сам куплю.
— Не надо, я принесу, все равно за выпивкой заходить буду. Сигареты у тебя есть? Или
тоже, наверно, голяк?
Писатель и драматург Антон Трофимов задавал вопросы со знанием дела. Он понимал:
если Макс заканчивал работу и не отходил от картины, значит, он все выкурил, а спуститься
в киоск за сигаретами ему было некогда. В том, что Макс курить не бросил, Антон не
сомневался.
— Да, все бычки, до фильтра. Ты же понимаешь.
— Понимаю.
- Я ж говорю, не выходил из мастерской.
- Ну ладно, — засмеялся Антон, - что купить?
— «Золотую Яву».
— Понятно. Буду через полчаса.
Полчаса! Целых полчаса! Он не дождется. Стоп, что это он, - художник взял себя в
руки. Еще несколько минут назад он и не думал ни о каком общении и ни о какой выпивке и
вот теперь не может дождаться. Нехорошо. Надо успокоиться. Сделать несколько глубоких
вдохов, как учил Сергей. Да еще Остап Бендер говорил: "Дышите глубже, вы взволнованы".
Макс так и сделал Успокоился и решил немного прибраться. Сегодня он вполне
может начать алкогольный цикл. Работа закончена, деньги есть, и повод есть: Антошка
объявился. Да, Макс заслужил путевку в Зазеркалье. Алиса, ты еще там? Скоро увидимся,
жди.
Он подмел пол, открыл окно, выбросил переполнившуюся пепельницу, убрал со
столика банку растворимого кофе и чашку. Умылся и побрился. Трехдневная щетина колола,
но он преодолел себя: перед путешествием в Зазеркалье хотелось предстать перед Алисой
чистым и обновленным. От этой процедуры он немного устал, и поэтому развалился на
диване и глубоко вздохнул.
Как хорошо, что Антон позвонил. Макс чувствовал приятное возбуждение от
приближающейся выпивки и в то же время легкую тревогу — еще не один запой у него не
кончался хорошо. Вся разница заключалась в потерях. Иногда их было меньше, иногда
больше, иногда он возвращался из Зазеркалья слегка покалеченный.
Сейчас была надежда, что Антон его не бросит. Хотя надежда слабая. Антошка
наверняка не алкоголик и пить с ним несколько дней точно не собирается. Главное — это не
забуриться в какую-нибудь урловую компанию, а "попасть в хорошие руки". Но со своими
пить он не будет: свои достанут - тебе нельзя, давай позвоним Ленке. Хуже этого
представить себе ничего было нельзя. Бывшая жена принималась бить тревогу по всей
Москве, и Макса начинали спасать. А он начинал убегать и напивался еще больше. Радости
от таких приключений он не испытывал и поэтому предпочитал пить с незнакомыми
людьми. Иногда это было очень интересно, иногда чревато тяжелыми последствиями.
Однажды он привел компанию к себе в мастерскую, а когда очнулся на диване от
глубокого сна — может, что в водку подмешали, думал он потом, — обнаружил, что украли
56
все его сбережения. Их, правда, было немного, и не взяли ни одной картины, которые стоили
в двадцать раз больше тех девятисот долларов. С тех пор он никого из посторонних в
мастерскую не водил, в каком бы состоянии ни находился. Это работало на автомате. Теперь
он пил в подъездах, на улице, в чужих квартирах, но только не в своей мастерской, все, на
это он наложил табу. Но с Антошкой выпить в мастерской сам Бог велел.
Вот и он. Звонок на этот раз для Макса пел соловьем. В разгар работы от каждого
звонка он вздрагивал, как от чего-то очень неприятного и болезненного.
…Макс смотрел в больничный потолок и вспоминал. Начало пьянки было красивым и
даже утонченным. Антон выглядел прекрасно. Такие же длинные, как у Макса, волосы,
модный джемпер, вельветовые брюки. Они обнялись. Антон сразу бросил взгляд на картину,
которая была развернута к стене. Он понял, что эта та самая работа, которую Макс только
что закончил.
— Можно? — робко спросил он, показывая на нее глазами.
- Ну конечно, Антош, тебе все можно. Только вот…
- Ладно, если не хочешь - не надо. - Антон не обиделся. Творческие люди все такие, со
странностями, он сам был таким.
- Да нет, ты не понял. Я обазательно покажу, посмотришь, только сначала давай
выпьем за встречу? — смущенно улыбнулся Макс. Он не мог, вот так прямо взять и начать
вертеть картину, она была еще теплой, работа еще вся была в нем, и он — в ней. Даже такому
хорошему человеку, как Антошка, он не мог ее показать сразу, через два часа после
завершения. Ну, а вот когда выпьют, тогда будет легче. Он знал, что Антон спрашивает не из
вежливости, что ему это действительно интересно.
— Ну, конечно, старина, я понимаю, она ведь еще тепленькая. Говори, куда разгружать
сумку?
Макс был благодарен товарищу за понимание.
— Да вот на столик, извини, большим столом не обзавелся.
Антон огляделся. Краски и кисти стояли в банках на подоконнике и на полу. Валялись
засохшие палитры, искореженные тюбики, какие-то коробочки и баночки. Вдоль стен в
несколько рядов стояли картины, большинство были развернуты, и на обратной стороне
была видна размашистая подпись автора, начинающаяся с огромной буквы "М".
— А зачем тебе большой стол? - сказал Антон. - Тем более в мастерской. Да ты и
живешь-то в основном здесь, как я понимаю. — Антон открыл сумку и стал выставлять еду
на столик.
— Не в основном, а все время здесь и живу, — сказал Макс, сразу схватившись за пачку
«Золотой Явы». - Другой квартиры у меня нет. Жене оставил.
— Ну и правильно, художник и должен жить в мастерской, где же ему еще жить? Все
под рукой. - Антон продолжал доставать из сумки выставлять на столик продукты из
ближайшего супермаркета. .
— Тебе помочь? — Макс с наслаждением курил и спросил только из вежливости.
Ничего делать ему сейчас не хотелось.
— Да чего там помогать, все.
В завершение оформления стола Антон водрузил посередине большую, ноль восемь,
бутылку виски 'Black Label'.
— Ого! — Макс проглотил слюну. — В Америке научился?
— Ну, в общем да. Я знаю, вы водочку предпочитаете. А я не могу, меня от нее с
детства тошнит, как только стакан беру и вижу сквозь стекло свои пальцы.
- Мы в детстве больше портвейн пили, - сказал Макс.
- Мы тоже, но и водка иногда попадалась, и меня всегда от нее рвало. От портвейна
тоже рвало, но это если уж совсем много выпить, а водку - стоило только стакан в руки взять
и понюхать. Ну ладно, что-то мы тему не подходящую к застолью взяли.
57
— Да я водку тоже не очень, коньяк больше люблю.
— Коньяк — напиток одиночества… — задумчиво сказал Антон. — А виски, как и
водка, напиток общения.
— Да, да, ты прав, — рассеянно ответил Макс. — Ему не терпелось поскорее сесть на
диван и выпить с другом.
— Неси нож, открывалку и пару тарелок, больше не уместится. — Антон задумчиво
смотрел на продукты, вставленные на столик, как будто что-то высчитывая.
Макс неохотно пошел на кухню. В другое время, с другими людьми он взял бы и
хлебнул виски из горла, но сейчас, перед Антоном, выглядеть алкоголиком, которому не
терпится скорее напиться, не хотелось.
Четыре банки пива «Хайнекен», одну бутылку с кока-колой и пакет апельсинового сока
Антон поставил на пол, под столик. Вокруг бутылки виски, гордо возвышающейся в
середине столика, лежали: копченая курица, ветчина, сыр рокфор, пакетик с миндалем,
томатный соус в маленькой бутылочке, заливное из судака в прозрачной упаковке, нарезки с
сырокопченой колбасой и семгой. На самом краю стола чернел батон бородинского хлеба.
— Ну, вроде все, — проворно открыв две банки с икрой, банку маринованных
огурчиков, две бутылки с кока-колой, упаковки с колбасой, заливным и семгой и
внимательно осмотрев столик, сказал Антон. Не уместившиеся на столике бутылку
минеральной воды, четыре банки пива «Хайнекен» и пакет апельсинового сока он поставил
на пол. — Прошу к столу. Так, стоп, еще хлеб порезать.
Макс тяжело вздохнул.
— Ну, потерпи, старик, — правильно понял вздох Макса Антон, — хочется, чтобы все
красиво было. Повод у нас как-никак серьезный.
— Да я ничего, — страдальчески улыбнулся Макс.
- Да ладно я вижу, мне тоже не терпится накатить побыстрее, но остался последнйи
штрих. - Антон осмотрелся в поисках ножа. На полке с книжками он увидел пистолет,
подошел, взял его в руки.
- Ого, Макс. А это что такое? Откуда?
- Да это газовый, пугач. - Ну вот, теперь пистолет будет разглядывать, - подумал Макс. У меня какие-то бандиты бухали, давно уже, - как будто оправдываясь, сказал художник, - и
подарили. Может, пригодится, говорят, пугнуть кого, пошутить.
- С этим лучше не шутить, - серьезно сказал Антон. - Это они тебе не сказали? Можно
так пошутить… В общем, сам знаешь.
- Да знаю, знаю. Ладно, лежит и лежит, на память, хлеба не просит.
- Намек понял, - засмеялся Антон и стал резать хлеб. Положил нарезанные куски прямо
на стол, взял бутылку виски, отвернул пробку и разлил по половине стакана.
Они чокнулись без слов и выпили.
— Ну и как там, в Штатах? — Макс плеснул себе в стакан колы. — Ты в Нью-Йорке
жил?
— Да, на Манхэттене. Недалеко от того места, где торговый центр бабахнули.
- И ты был в это время совсем рядом? Все видел?
- Нет, я в тот день пьянствовал у приятеля на океане. И — представляешь, Макс, мы два
дня даже не знали, что произошло. Там никого — а телевизор мы не смотрели. Купались,
рыбу ловили. Музыку слушали, траву курили, в общем, оттягивались. И только полицейский,
который нас все время сопровождал — почти всю нашу пьянку: боялся, что мы, пьяные
русские, попадем в какую-нибудь историю, — только он сказал нам об этих самолетах, о
теракте. Мы сразу пить прекратили, и я поехал туда. Ну, а все остальное… у вас тут больше,
чем там, показывали.
— А ты знаешь, Антош, аналогично, — сказал Макс, разливая виски, — я ведь тоже два
дня ничего не знал, работал. А у меня тут тоже ни телика, ни приемника. Хоть и в центре
58
Москвы, а не знал долгое время. Я специально не хочу ни на что отвлекаться. И только
друзья сказали.
— У меня там подружка погибла. - Макс сочувственно кивнул. - Вернее, как, подружка.
Познакомились за две недели до 11 сентября. Она ко мне в студию приходила, говорили о
том о сем.
- Ты с ней…
- Нет, не спали, нет, хотя она была девушка свободная, на филологии училась. Я не
хотел почему-то, сам не знаю почему. Чувствовал к ней какое-то братское отношение.
- Такое бывает, мне знакомо, - опять кивнул Макс.
- Сейчас жалею. Может быть, если бы мы стали любовниками, с ней ничего бы не
случилось. Там, в Штатах, знаешь, все помешаны на психологии. И вот ее ей психоаналитик
сказал, что она должна пойти в магазин и позволить себе купить что-то очень дорогое, что
она никогда себе не позволяла, из шмоток. А она одевалась довольно скромно, почти об
этом не думала. Там вообще девицы одеваются гораздо скромнее, чем здесь. Здесь — и
вульгарнее, и богаче, но бывают девушки просто супер. Там это редкость. Ну и вот, пошла
она в этот торговый центр перед институтом, и тут... Макс, давай ее помянем.
Они молча, не чокаясь, выпили. Антон налил в эти же стаканы колы, и они синхронно
запили.
— Почему ты вернулся, Антош? Там плохо, что ли, было? Я слышал, у тебя книги там
переводили, печатали.
— Да скучно там, старик, разве тебе никто не говорил?
- Говорили, но думал, выпендриваются, для меня главное - чтобы условия для работы
были, а все остальное не так важно.
- Условия для работы… - повторил Антон, ты просто там не был. Условия-то там
может и будут, но не одними условиями, ни одним комфортом мы живем. Ты бы не
выдержал, как и я.
- Да почему?
- Да потому, что там вот так разве придешь к другу в мастерскую, когда тебе захочется?
Фиг-то. Это тоже, Максик, иногда очень важно, иногда просто необходимо бывает, тебе ли
не знать?
— Ко мне не всегда придешь, я, когда работаю, мало кому внимания уделяю, приходят,
посидят и уходят. — Пусть не думает, что у меня тут проходной двор и сплошная пьянка.
— Да это понятно, — тут же согласился тактичный Антон. — Но там вообще никогда
не придешь и вообще ни к кому — не принято. В лучшем случае — встретитесь в кабаке.
- Другая ментальность, другие люди?
- Точно. Нам с тобой там делать нечего, тем более тебе. — Антон затушил сигарету о
пепельницу. Он в отличие от Макса курил «Кент». — Ну чё, давай поедим, что ли? Чё ты
ничего не ешь?
— А я вообще мало ем, — засмеялся Макс.
— Оно и видно, — усмехнулся Евгений, оглядывая Макса. — Надо себя заставлять, как
в том старом анекдоте. Знаешь?
— Нет.
— Ну ты даешь! Ты здесь, в центре Москвы, совсем от жизни отстал. Рассказать?
- Расскажи.
- Да с такой бородой, что даже неудобно. Ну ладно. Встречаются два бывших
школьных друга. Один богатый, на «Мерсе», а другой бедный, инженер, зарплату не платят
полгода. Богатый спрашивает: «Ты чё такой грустный?» — «Не ел два дня». — «Надо себя
заставлять», — хлопает его по плечу толстый. Так что заставляй себя, Макс, пока есть что
есть. А то не спал две ночи, не ел, сейчас, того гляди, отрубишься.
— Плохо ты меня знаешь, — улыбнулся Макс, отрывая кусок копченой курицы.
59
— А чё, гулять пойдешь? - Антон взял курицу из рук Макса, повертел и тоже оторвал
себе крыло.
— Конечно, я люблю приключения. Вкусно, я давно такого не ел. - Антон кивнул: по
тебе видно
— Ох, не устал ты от приключений! - сказал он, прожевав. - Настоящий романтик. А я
спать обычно ложусь.
— Ну, это здоровее.
— Да нет, старик. Я тебе завидую. Помню, мне рассказывали, что после одной пьянки
ты зимой в Коктебель укатил.
— Было дело. А ты откуда знаешь, ты же в Штатах в то время был?
— Разведка донесла.
— У меня там Андрюха Комовский, ты его не знаешь, он Строгановку кончал. Так вот,
он там, в Крыму, дом купил, когда у него сразу чуть ли не всю выставку купили. В
Коктебеле теперь живет, а квартиру здесь продал. Вот я к нему и дернул. Неделю пили,
потом еле домой вернулся. Весь разбитый, больной, без денег естественно. Так что
романтики на самом деле немного.
— Нет, ты не понимаешь, все равно романтично, среди зимы… на юг… Люблю эти
крымские зимы, где осень с весной пополам. За месяц январского Крыма я лето на юге
отдам, — мечтательно продекламировал Антон. - Так или почти так Друнина писала. Она с
мужем Каплером, который, помнишь, "Кинопанораму" вел, и похоронена там, в Старом
Крыму. Там же и Грин, на том же кладбище. Памятник на его могиле - парусник, Алые
паруса.
…Дальше в памяти обрыв. Все-таки, наверно, он отрубился, как не хвастался перед
товарищем. Потом, он помнит, вечер, они с Антошкой сидят на том же диване и пьют
коньяк, напиток одиночества. Антон рассказывает ему, как женился, как потом развелся с
женой, как уехал в Штаты, Макс — как развелся со своей, Ленкой. Картина Макса
развернута к ним, и они говорят о ней, Антон искренне восхищается его работой. На картине
изображена Саломея. Она держит поднос с головой Иоанна Крестителя. Антон говорит, что
ее лицо ему кого-то напоминает.
Потом — улица, какой-то бар. Ночь. Любимый клуб «Самурай, зашедший в тупик».
Антошка здесь первый раз, и ему все очень нравится. Две девушки, шампанское, опять
коньяк. Это все он более или менее помнит. Девушки исчезают, они их ищут, бегают по
ночной Москве. Пьют дорогой виски с какими-то бомжами. Антона клонит в сон, и он
предлагает поехать к нему. Такси. Спальный район. Коньяк у Антошки дома. Музыка в стиле
реггэй, он привез из Штатов записи знакомых музыкантов.
Утром Макс просыпается в его квартире, принимает душ, пытается разбудить друга, но
бесполезно. Тот бормочет, что будет спать еще часа три. Макс спрашивает разрешения
допить коньяк — в бутылке еще грамм двести. Антон машет рукой: пей ради бога, только
отстань.
Макс на кухне, открывает холодильник, находит лимон, отрезает два ломтика, берет
бокал, и с чувством начинает пить коньяк и закусывать его лимоном. Ему полегчало, ему
хорошо, ничего теперь не болит, он закуривает и понимает, что этого делать не стоило - в
голове опять легкий туман.
Тут бы и остановиться! Взять пивка, сесть в такси и поехать отсыпаться домой. Нет же,
поперся в пивбар. Спрашивается — на хрена?
Он поймал такси, но только поехал, конечно, не домой, а зачем-то в ирландский паб, а
по пути еще остановился и взял пива. «Вино на пиво — диво, пиво на вино — г….» —
вспоминает он пословицу, но не принимает ее к сведению. И все это на букву «г» у него
действительно постепенно начинается. Не сразу, конечно, поначалу он еще относительно
60
трезвый, и все идет вроде бы хорошо. Дорогой пивбар, хорошее обхождение, отменное пиво,
вкусные креветки.
И вот здесь, в пивбаре, днем, первый обрыв памяти.
Вспышка — он с кем-то оживленно беседует. Какой-то человек… Как его звали? В
костюме, лет пятидесяти, начальник на производстве, говорит, что все женщины — б…, а в
первую очередь его жена. Вот поэтому человек здесь средь бела дня, а не на работе. Пришел
домой днем и застал жену с любовником. Как в анекдоте, говорит человек и заказывает
дорогой водки.
Обрыв. Вспышка. Вечер. Почему-то казино. Господи, сюда-то как он завалился? Он
проигрывает все оставшиеся деньги, хорошо хоть, что много с собой не взял, но, даже без
денег, продолжает пить с какими-то новыми знакомыми. Видимо, они его угощали, а может,
он заплатил заранее? Но это вряд ли. В кабаках так не бывает.
Обрыв. Вспышка. Он пьет виски со льдом и слушает рассказ какого-то чувака его
возраста о том, как хорошо трахать несовершеннолетних.
Обрыв. Вспышка. Пиво в высоких бокалах. Опять этот извращенец. Он дышит Максу в
лицо и продолжает свои сальные садистские откровения. Макс выплескивает пиво ему в
глаза.
Обрыв. Вспышка. Он на холодном кафеле, закрыл лицо руками и получает удары со
всех сторон. Боль. Мрак.
— К вам пришли, — улыбнулась медсестра, мягко касаясь его руки.
Кто это может быть, подумал Макс. Пожалуй, совсем никого видеть бы сейчас он не
хотел. Кроме разве что этой симпатичной медсестры. Да и кто так быстро мог узнать о том,
что он в больнице, ведь он никому не говорил, а в казино никого знакомых не было? Хоть у
него и были обрывы памяти, но все-таки это был всего лишь второй день, и знакомое лицо
он бы запомнил. Да и не ходят люди его круга в заведения типа казино, и он случайно попал,
а как вполне закономерный результат — сразу получил по репе. Ну и поделом. Не лезь не в
свою тусовку.
Но кто же это? Кто пришел его навестить? Уж не бандиты ли из казино решили добить
на больничной койке?
Ему стало так хорошо и тепло на душе, улыбка сама поползла по лицу, когда он увидел
в дверях знакомую девушку. Вика. Это, пожалуй, единственный человек, кроме медсестры,
которого он хотел видеть, которому искренне рад. Вика решительно, не дожидаясь
приглашений медсестры, которая смотрела на нее с плохо скрываемым любопытством,
деловито прошла к кровати Макса, села на краешек, он подвинулся, и стала деловито
выгружать содержимое сумки на тумбочку. Бананы, апельсиновый сок, шоколад, сеточку с
киви, банку красной икры, банку с растворимым кофе, чуть ли не самым дорогим, макс себе
такой никогда не покупал, три пачки сигарет «Золотая Ява».
— Что, все это мне? — испуганно и одновременно умиленно спросил Макс. — Ты
думаешь, я здесь навсегда останусь?
— Ну, навсегда не навсегда, но завтра ты точно не выйдешь. У тебя два перелома ребер
и глаз подбит. А чего здесь такого? — она оглядела тумбочку. — Ничего особенного.
Обычный набор для больного.
— Спасибо тебе, родная, — Макс потянулся, чтобы поцеловать ее, но сморщился от
боли.
— Лежи, лежи, не нервничай, — Вика сама наклонилась к нему, коснулась губами его
щеки и с улыбкой позволила поцеловать себя.
— Слушай, а как ты узнала, что я здесь, ведь я никому…
— Да что ты, Максик! Вся Москва знает. Такая знаменитость, такой скандал, —
хихикнула Вика.
61
— Серьезно, что ли? — недоверчиво одним глазом посмотрел на нее художник. Очень
симпатичная девушка, неплохая модель. Обнаженка получилась бы высший класс. Игорьку
повезло.
— Шучу, конечно. У меня свои агенты везде, — с веселой деловитостью заявила Вика,
— я же светский репортер.
Художник поверил, хотя Вика ему солгала. О том, что избили Макса, она узнала
совершенно случайно, из разговора с Ольгой, которая во время своего трепа про новые
похождения, рассказала, что была в казино и ее ухажер подрался с пьяным в соплю
художником. Тот вел себя просто невыносимо и, когда выплеснул в лицо ее новому кавалеру
пиво, ее «бизнесмен» не выдержал.
Ольга не знала, что «подрался» — это налетели втроем на одного пьяного в туалете и
били не способного к сопротивлению художника ногами. Били жестоко, так, что сломали два
ребра, и неизвестно еще, что будет с глазом. Но для них это было дело обычное. Потом
служба казино, очень предупредительная и внимательная, вызвала «скорую», и художника
отвезли в больницу.
Как он выглядел? Ольга описала: длинные черные волосы, красный свитер, ну как
выглядят все художники. Но по одной детали Вика сразу поняла, что это был ее знакомый,
Макс. Он носил на шее замшевый мешочек с перьями, наверное, такие были у американских
индейцев, а в мешочке держал маленькую иконку с молитвой. Он никому не показывал
талисман, говорил, что это его ангел-хранитель, и, если бы не он, то Макса давно бы не было
в живых. Спас он его и на этот раз, хоть и вылетел из мешочка, когда художника били.
Администратор подобрал и отдал «бизнесмену», а тот показал Ольге.
Вика повесила трубку, чем очень удивила Ольгу, та ей перезвонила, но услышала в
ответ, что Вике некогда, что у нее срочные дела. Ольга поняла, что это связано с ее
рассказом, у Вики пол-Москвы знакомых художников, и она поедет к нему в больницу.
Какая больница? Ольга этого не знала. Но в казино, наверняка скажут.
Так и вышло. В казино сразу вспомнили тот инцидент, сказали, что всему виной
дебошир с длинными волосами. "Вообще он человек залетный, — пояснил администратор,
— а залетные часто ведут себя так, как будто им на все наплевать. Играть не играл, а потом
еще и драку затеял. Увезли его в Боткинскую больницу".
Через полтора часа Вика, забежав в первый попавшийся супермаркет, была у Макса в
палате.
15.
Полугодие подходило к концу. У Игоря невеселая картина вырисовывалась только по
математике. Он совсем ее запустил, ничего не понимал, на контрольных ему помогал Сергей
или девочки, один раз сложное задание по комбинаторике помогла решить Света.
Учительница математики Рэна Карловна вышла, и Света, сидевшая рядом с Игорем,
заглянула в его тетрадь и сразу все поняла. Она написала на листочке решение и быстро
передала ему. Игорь удостоился редкой «четверки». Но за полугодовую «министерскую», как
ее страшно называла Рэна Карловна, контрольную работу он еле-еле получил три балла, и то
благодаря тому, что Сергей в последний момент переправил ему решение двух основных
заданий.
Игорь не очень переживал по этому поводу, он знал, что технический вуз не для него,
знал, что если будет поступать, то только в гуманитарный, хоть туда и сложнее. Все, что
касалось литературы, он знал на «5», и на этих уроках обращались за помощью к нему. Хотя
предмет не такой конкретный и такой реальной помощи, как на математике или физике, он
оказать не мог. Но сочинения его читали вслух, как пример творческого подхода к теме.
62
Однажды после сочинения на свободную тему, когда Инна Васильевна, пожилой
словесник, но совсем не консервативный, а гораздо более демократичный, чем ее молодые
коллеги, прочла сочинение Игоря, Света повернулась к нему, улыбнулась и сказала:
— Ты гений, тебе романы писать надо. А может, ты уже пишешь? — заговорщически
прошептала она.
— Пока только стихи, — смущенно улыбнулся Игорь.
— Почитаешь как-нибудь?
— Если хочешь…
Он был на седьмом небе. Зачем ему эта скучная математика? Он может поступить в
Литературный институт имени Горького, послать на конкурс стихи и поступить на
факультет поэзии. То, что его произведения пройдут творческий конкурс, в этом Игорь не
сомневался. На Областной олимпиаде по литературе он занял второе место. Поздравление
висело в школе на центральном стенде, и почти весь класс поздравил Игоря лично, не говоря
о том, что это очень торжественно сделала учитель литературы Инна Васильевна. А первым,
кто поздравил серебряного призера, был Виталик.
— Как приятно дружить с творческим интеллектуалом, если бы ты знал, старик! Я
горжусь этим, горжусь моей с тобой дружбой. Дай пожать твою мужественную руку, которая
создает шедевры.
— Издеваешься, — подозрительно посмотрел на него Игорь. Но тут же увидел, что в
глазах Виталия не было ни капли иронии и протянул ему руку Тот ее крепко пожал и
посмотрел Игорю в глаза. Взгляд Виталия ему понравился, ему было приятно, что не ктонибудь, а именно Виталий, оценил его литературные успехи.
— Издеваюсь? Нисколько! Я, правда, очень рад за тебя. И, как я уже сказал, и, это тоже
чистая правда, за себя. О чем писал? Поделись.
— О дружбе. О трех мушкетерах. Как они встретились на Марсе.
— Ты чё? Серьезно?
— Серьезно.
— Класс! И что, за это они тебе «серебро» дали?
— Как видишь.
— Интересно, — задумчиво сказал Виталий. — Хотя правильно. Кому бы из нас такое
в голову могло прийти? И вообще кому? Молоток!
Полугодие заканчивалось. Контрольные все были написаны. Оценки были примерно
известны. Виталик перебивался с «тройки» на «четверку», только по физкультуре и по химии
имел твердые «пятерки». По физкультуре ему в классе не было равных, а химию у них вела
молодая симпатичная практикантка, и Виталий каждую перемену не отходил от нее, о чем-то
весело с ней беседуя. Благодаря этому на химии царила деловая атмосфера. Ее не удавалось
создать молодой учительнице, но Виталий был в классе неформальным лидером, его
уважали, а многие даже боялись, и все чувствовали, что на химии, несмотря на ослабленный
контроль молодой Ирины, надо вести себя прилично. Если кто-то начинал разговаривать
вслух, он ловил на себе тяжелый длинный взгляд Виталия и тут же замолкал.
Ирина была ему за это благодарна, и он имел по химии твердую «пятерку», хотя не
решил бы ни одного химического уравнения. Но к доске его никогда не вызывали, и никто,
кроме посвященных Игоря и Сергея, об отношениях Виталия и химички не знал. Однажды
он сказал им по секрету, что собирается трахнуть Ирину. Сначала они не поверили, но по
мере развития событий все больше и больше задумывались над сказанным Виталием. Эти
мысли будоражили и волновали их. Виталий приподнимался над ними на недосягаемую
высоту, становился сверхчеловеком.
Сергей заканчивал полугодие ровно, на «хорошо» по всем предметам. Несмотря на
периодические загулы с Игорем — так они называли поездки на хоккей и футбол, где
обязательно пили пиво или портвейн, — Сергей очень серьезно подходил к учебе и никогда
не приходил на урок неподготовленным. Года в запасе перед армией, как у Игоря, у него не
63
было, ему надо было поступать сразу, а задумал он идти на факультет психологии, куда три
раза в неделю ездил на курсы.
Поступить туда было главной целью его жизни. Если раньше он интересовался
психологией только по-дилетантски, то теперь, когда несколько месяцев ездил на курсы, он
понял, что это именно та сфера деятельности, в которой он хочет работать.
На курсах была совершенно другая жизнь, ему нравились почти все девушки и ребята,
хоть он с ними близко и не дружил. В своем городке он говорил по душам только с Игорем, а
здесь мог бы открыться каждому. Правда, не было в его жизни чего-то такого важного, в чем
надо было бы открываться, не без самоиронии констатировал Сергей. Но, может, это и
хорошо. Вон Игорек как страдает из-за Светки, хотел бы я так? Никогда, я бы потерял себя, а
это самое ужасное, что может произойти с человеком. Но ничего, я стану большим
психологом и помогу ему, если он раньше, конечно, дров не наломает. А пока буду рядом с
ним, я же его близкий друг.
На Виталика теперь надежды никакой, наоборот, от него и исходит самая главная
опасность, он же стал кадрить Светку. Тоже мне друг! Тальке, в общем-то, по фигу — что
Светка, что Галка, что химичка Ирина. Вот пусть училку и трахает, как он заявил. Сергей
замечал, что ему все меньше и меньше хочется общаться с Виталием, и все больше и больше
он испытывает жалость, сострадание к Игорю. Нехорошо это, несправедливо, не подружески.
Надо как-нибудь поговорить с Талькой начистоту. Однажды он даже сделал такую
попытку, но Виталий на предложение встретиться посидеть и поговорить ответил, что в этот
день ему некогда, что у него секция, в другой день было некогда Сергею, он должен был
ехать на курсы. Так идея выяснения отношений была заброшена, но, как будущий психолог,
Сергей понимал, что произошло это только потому, что сам он не хочет этого разговора,
понимает, что он нужен, но не хочет. А в глубине души, признался он себе, Сергей боится
этого разговора, потому что боится Виталия, не хочет вставать даже в мелочах ему поперек
дороги. Боится нарушить свой комфорт.
Сергей жалел друга, никак не вмешиваясь в отношения в «любовном треугольнике».
Однако ближе к концу четверти он стал замечать, что дела вроде бы пошли на лад. Виталий
«отклеился» от Светки, сосредоточившись на своем боксе, все больше ухлестывал за
химичкой, он даже иногда провожал ее домой после школы. Может, дело уже сделано, —
думал Сергей? Стал Виталий нежнее и с Галей, любившей его чуть ли не с первого класса.
Он теперь сидел с ней и временами очень нежно о чем-то шептался. А Игорь все больше
общался со Светланой, и обоим это, похоже, нравилось. Ну, и слава богу, подумал Сергей,
значит, опасения его были напрасны.
Для Игоря наступил период абсолютного счастья. После школы он провожал Свету
домой, вечерами они иногда встречались и ходили в кино или на каток. На катке, который
заливали на футбольном поле, было весело и празднично, играла музыка, то любимый «Uriah
Heep», то «Boney M» . Они, взявшись за руки, катались со Светой. Света в фигурных
коньках, Игорь — в настоящих «канадах», которые ему подарила мама на день рождения.
До Нового года оставалась неделя, шел мягкий снег. Игорь со Светой, как и
договорились, встретились на катке.
— Заодно подумаем, что будем делать на Новый год, — сказала Света, и сердце Игоря
радостно забилось. Неужели они будут встречать Новый год вместе? Еще ни разу на этот
праздник он не уходил из дома, и всегда встречал его с мамой, бабушкой и мамиными
друзьями - инженерами и научными сотрудниками из института.
Они катались под «Band on the Run» Пола Маккартни, Света была в красной вязаной
шапочке, вязаном белом свитере, красном большом шарфе, который обматывал ее шею,
падал до бедер, в бежевых вельветовых брюках и белых варежках. Игорь был без шапки, в
64
своем любимом черном свитере, который связала ему бабушка по его заказу, черных клешах
и «канадах». Было не холодно, минус два, и можно было позволить себе не кутаться.
Они не спеша скользили по недавно залитому катку. Игорь пересказывал прочитанный
им в «Иностранке» роман Фолкнера, и вдруг почувствовал на глазах чьи то варежки. Это
была не Света, Свету он держал за руку, и прикосновение чужих рук с колючей шерстью,
хоть это была и девушка, не вызвало у него никаких эмоций. Сейчас ему никто, кроме Светы,
не был нужен, только мешал.
— Что, не ждали? — услышал он звонкий смех Гали.
За руку ее держал Виталий, он приветливо улыбался Игорю. Потом подмигнул Свете,
та улыбнулась и кивнула. Но укола ревности Игорь не ощутил. Виталий был с Галкой, та вся
светилась, Игорь был со Светой, и никто не покушался на нее. У Виталия были коньки еще
круче, чем у Игоря, а у Гали — старенькие фигурные. Но брюки у нее были просто отпад, и
взгляды Игоря и Светы после вежливых приветствий сразу оказались на нижней половине
тела Гали. Они были телесного цвета и так плотно облегали ее бедра, что тем, кто смотрел на
Галю сзади, издалека казалось, что она вышла на лед без брюк и без трусов, только в
голубом свитере, который тоже, кстати, был в обтяжку, и выгодно подчеркивал ее большую
грудь. Игорь и Света с восхищением смотрели на одноклассницу, всегда такую тихую и
незаметную. «В тихом омуте…» — подумал Игорь.
Виталий был в джинсовом костюме, надетом на теплую водолазку, без шапки и в
толстых кожаных перчатках.
— Знаете новость? — Виталий кружил Галю вокруг себя, привстав на колено, ак
фигурист спортивных танцев на льду. Фигурное катание тогда смотрели все - и дети, и
родители, и сейчас, на катке, многие с интересом наблюдали, какие па выделывает Виталий,
хотят никогда этим видом спорта не занимался. Ну, а Галя просто показывали чудеса
техники. Она занималась фигурным катанием с пяти лет.
- Новость? Какую? Нет, не знаем, говори, - поддержала разговор Света.
— Это ведь уже точно, Галь? - посмотрел Виталий на свою подругу.
— Ну, конечно. Я уже с родителями все решила. Теперь как народ. Короче, я всех
приглашаю к себе.
— Новый год празднуем у Галки на даче, всей компанией. - Виталий обнял галю за
талию и посмотрел на Свету и Игоря. - Вы как, не против?
Игорю очень понравилось, что Виталий обратился к ним обоим, спросил не Свету, не
его отдельно, а сказал «вы». Этим он подчеркивал, признавал, что они, Игорь и Света,
вместе.
Игорь посмотрел на Свету, она улыбнулась, казалось бы, каким-то своим мыслям, а
потом - Игорю:
— Ты как, сможешь? - спросила она.
— Я? Пожалуй, да. Хотя никогда еще на Новый год не уходил из дома. - Игорь
осторожно смахнул снежинку со Светиной щеки. - А ты?
— Вот и я тоже, всегда встречала Новый год с родителями, мы вроде бы считаем, что
это семейный праздник. Но, знаешь, у меня хорошие родители, и понимают меня. Если они
видят, что я что-то по-настоящему хочу, никогда мне не перечат. Да, думаю, они меня
отпустят.
- А сейчас ты по-настоящему хочешь? - спросил Игорь, вроде бы шщутя, но на самом
деле очень серьезно, для него было очень важно, как она сейчас ответит.
- Да, конечно, очень хочу, почти шепотом сказала она. И ответ этот - Игорь видел адресовался ему одному, хоть Виталий и Галя с нетерпением ждали, что она скажет. Игорь с
трудом сдержался, чтобы не закричать от восторга и не подпрыгнуть на своих коньках как
можно выше.
65
- В общем, Галь, я… то есть мы, — Света засмеялась от смущения, ситуация была не
само ординарной, — мы пойдем. Да, Игорь? — она опять посмотрела на него, как будто
спрашивая разрешения.
Волна счастья разливалась теплом в его груди.
— Конечно, пойдем, конечно. Серж знает? — сказал он только потому, что не мог
сдержать свое возбуждение. Пойдет или нет Сергей к Галке на Новый год, его сейчас
интересовало меньше всего.
— Да, я вижу, все согласны, хотя и не все уверены, что их отпустят, - засмеялась Галя и
изобразила змейку.
- Ну, тех, кого не отпустят или кто сам захочет встретить сначала Новый год с
родителями, если такие найдутся, - те придут после двенадцати, встретят Новый год дома и
придут, - сказал Виталий.
- Ты про кого спросил, Гарик? Про Сержа? Нет, Сержу, кажется, еще не сказали.
Просто не успели. Если увидишь или будешь звонить - скажи. Ну ладно, мы поехали, у нас
тренировка по фигурному катанию, пока, — подмигнула Галя Игорю и улыбнулась Свете.
Галя быстро помчалась в центр ледяного поля, ловя на своих брюках заинтересованные
взгляды всего катка. Виталий помахал рукой Свете и Игорю и помчался вслед за ней. Стоило
только оставить ее на минуту, как к Гале тут же подруливал какой-нибудь молодой человек,
а иногда и два, и три. Но Виталия здесь все знали, и, как только он подъезжал, вежливо
здоровались и исчезали: связываться с ним никто не хотел.
«In my heart, in my life, in my soul», — поет вокалист его любимой группы 'Uriah Heep'
Байрон главную песню диска 'July Morning'.
Да, в моем сердце, в моей жизни, в моей душе — настоящее июльское утро, несмотря
на зиму, — думает Игорь. — Хоть бы это утро продлилось как можно дольше. Неужели все
изменится? Но может быть, вечер и ночь будут еще прекраснее? Как быстро бежит время!
Казалось, только пришли на каток, а уже десять вечера, и Света смотрит на часы: родители
будут волноваться, она обещала прийти вовремя.
— Пора? — спрашивает Игорь, нежно сжимая ее руку.
Она грустно кивает и улыбается. Он улыбается в ответ, и они едут к выходу.
Переодеваются в раздевалке, и Игорь провожает ее до дома. Еще какое-то время они стоят
перед дверью подъезда.
— Знаешь, завтра родители уезжают в гости в Зеленоград. Приедут они очень поздно.
Там живут их старые друзья, еще по Ленинграду. - Игорь смотрит на нее: к чему она клонит.
Неужели?..
- Приходи ко мне, — говорит Света и спокойно смотрит ему в глаза. Она очень
серьезна. — Придешь?
— Конечно, — Игорь чувствует, как краснеет, но знает, что Света этого не заметит, вопервых, темно, во-вторых, он и так разрумянился от двухчасового катания.
Но Света, похоже, не вкладывает в это приглашение ничего, что могло бы, по ее
мнению, вызвать смущение.
— И не забудь свои новые стихи, почитаешь. Ну ладно, пока.
Он пожимает протянутую в варежке руку, пытается удержать ее, но девушка игриво
вырывает руку и, помахав ей, взбегает по лестнице на второй этаж и звонит:
— Накаталась, дочка? Ну, давай, скорее. Мы заждались тебя, все давно готово, —
слышит он голос ее мамы и тихо выходит из подъезда.
Перед домом на лавочке Игорь увидел зажигающийся время от времени огонек
сигареты. Сергей. Игорь, в своем счастье, совсем забыл о друге. Нехорошо. А ведь Сергей
даже не знает о том, какое вскоре намечается событие, какой грандиозный замышляется
Новый Год.
66
Игорь подошел к другу и сел рядом с ним на холодную скамейку. Сергей протянул ему
открытую пачку болгарских сигарет «ТУ-134».
— Я смотрю, у тебя все время разные, — усмехнулся Игорь.
— В жизни все надо попробовать, старик.
— Ты на меня не обижаешься, Серый?
— За что? Ты о чем, Игорек?
А действительно, о чем он? Ему было так хорошо последний месяц, что он никого
вокруг себя не видел. И теперь испытывал чувство вины перед другом за то, что не может с
ним поделиться своим счастьем.
— Мы что-то мало стали общаться, — сказал Игорь.
— Скоро будем еще меньше.
— Это почему?
— Школа кончится, начнутся всякие дела, институты там и все такое прочее. Поступим
в разные вузы, у каждого появится своя компания.
— И что — конец дружбе? Неужели ты правда думаешь, что так будет? Неужели нас
ничего, кроме общего класса и того, что мы рядом живем, - неужели больше ничего не
связывает. Конец дружбе… Зря ты так, Серж.
— Ну, не того чтобы совсем конец, но она перейдет в историческую фазу, больше
будем вспоминать о том, как вот курили на лавочке, а жизнь будет протекать у нас в других
местах.
— Ты философ, Серый.
— Стараюсь. Вот прочитал книжку о буржуазной философии, ее, конечно, критикуют с
наших марксистских позиций, как обычно. Но и оттуда можно кое-что взять, несмотря на
всю эту пропаганду. Чувак там один у них есть, Жан-Поль Сартр, так вот он говорит, что
человек, несмотря ни на что, ни на какие жизненные обстоятельства, все равно живет так,
как он хочет. А все остальное — отговорки.
— Но это он загнул, по-моему. Как его понимать — живет так, как хочет? Что, я всегда
живу так, как я хочу, и мне никто не мешает? Дай еще сигаретку.
Сергей протянул Игорю пачку. Тот зажег спичку и с наслаждением затянулся. Что же
он делает: курит перед тем, как идти домой? Мама опять расстроится.
— Нет, совсем он не загнул, он абсолютно прав. Да, старик, представь себе, ты
действительно живешь всегда так, как ты хочешь, и никто тебе не может помешать. А если и
мешают, то значит, ты сам находишь таких людей, сам хочешь, чтобы они тебе помешали
что-то сделать, то, чего ты не хочешь. Врубаешься?
— Что-то не совсем. Как-то сложно.
— Да ничего сложного, все как раз очень просто, даже до обидного просто. Он
говорит, что у человека всегда есть свобода выбора, и человек ее осуществляет. Быть слабым
или сильным. Быть жертвой или победителем. Быть независимым или подчиняться тому,
кому решил подчиняться. Быть веселым или пребывать в унынии. А все эти обстоятельства,
социальный мир, — все это туфта, этого вообще ничего не существует. То есть это вообще не
важно, не главное. Понял?
— Значит, все зависит только от нас, я правильно тебя понял? И твоего друга, этого
Сатра?
— Сартра. В общем, да. Об этом там не сказано, там очень мало цитат, в основном же
критика. Но ты сделал вывод правильный. Только от нас. И, знаешь, это обнадеживает. Вот
тебе и упадочническая буржуазная философия. Ничего буржуазного и упадочнического.
Скорее наоборот.
— Ты что собираешься делать в смысле института, Серж? Уж не на философский ли
поступать?
— Ну, уж нет. Там затрахают истматом и диаматом, мне тетка рассказывала, она в МГУ
училась, на филфаке. Нет, я на психологию пойду, в Ленинский педагогический. В
67
следующем году там открывают Факультет психологии. Пока об этом особо никто не знает,
может, и проскочу. На курсах ни одного занятия не пропустил. Может, зачтется? Там те же
преподы ведут. Что и экзамены принимать будут. Так, по крайней мере, нам говорят. Может,
не врут… Надеюсь.
— А чё не в МГУ, там же есть психология?
— Не потяну я туда, Игорек, с нашей подготовочкой. А на репетиторов у родителей
денег нет. В Ленинский пойду. Все решил, и курсы опять же.
— Ну и как? Как на курсах? Хорошо? Интересно? Или через силу ходишь, ради
будущего?
— Да здорово. Преподы хорошо относятся, говорят, что все, кто хорошо занимается, не
ленится, поступит. А с другой стороны — что им еще говорить? Не распугивать же народ.
Они за это деньги получают.
Игорь задумался. Сергей умный. Он будет, обязательно будет хорошим психологом. В
том, что, он поступит в институт, Игорь не сомневался. Может, ему с ним посоветоваться
насчет Светланы? Хотя о чем советоваться? Все же хорошо. Хорошо, но чтобы было еще
лучше. Все как-то зыбко. Как будто в любой момент может рухнуть. Черт! Тоже мне друг
называется, все о своем думает. Он ведь даже еще не рассказал Сергею про Новый год у
Галки на даче.
— Ты знаешь, что готовится на Новый год? И где?
Сергей внимательно посмотрел на друга.
— Пьянка готовится. Не нужно быть очень прозорливым, чтобы догадаться.
— Пьянка-то пьянкой, но какая! — восторженно произнес Игорь.
— Пьянка она всегда пьянка, что в ней может быть?
— А вот сейчас, Шопен, ты не прав. Пьянка у Галки на даче в ночь с тридцать первое
на первое! — Игорь с удовольствием наблюдал, какой эффект произвели его слова.
— Не врешь? — Сергей заметно оживился. Игорь очень редко называл его Шопеном по его старой кличке, только если пребывал в особом, экстатическом состоянии. Похоже,
сейчас тот самый случай, решил Сергей и спросил на всякий случай: — Ты имеешь в виду на
новогоднюю ночь?
— Ну.
— Блеск! Просто блеск! Во погуляем. Но подожди, это же на ночь, - Сергей почесал
затылок.
- Что могут не отпустить? - взволнованно спросил Игорь. Теперь он очень хотел, чтобы
Сергей был с ним рядом, он не хотел быть счастливым в одиночку. А у Сержа была Татьяна,
и он мог присоединиться к нему в своем счастье.
- Да нет, думаю, будет все нормально. Скорее всего, отпустят. Батя недавно изрек, что я
стал совсем взрослым, и вполне сам могу строить свою жизнь. Что же, раз он так говорит, на
Новый год не отпустит. Это будет непоследовательно с его стороны. Да, Гарик, отпустят.
Точно, отпустят. Не отпустят - сам уйду. Ведь я, и правда, не маленький. - Сергей хлопнул
друга по плечу. - А что, все уже в курсе?
— Точно не знаю, но, думаю, да. Или почти все. Галка сейчас на катке сказала. И
велела обязательно тебе передать.
- Ну а куда ж она денется! Так ты что, на катке ее встретил, фигуристку? А Татьяна
была?
— Ее не было.
— Что ж, Галка одна была?
— С Виталиком.
— С Виталиком? — Сергей подмигнул другу. — Ну, видишь, как все хорошо
складывается. А ты со Светкой?
Игорь смущенно кивнул. Сергей опять хлопнул его по плечу.
— Рад за тебя, старик. А то уж было волноваться за тебя начал.
68
— А чё ты волновался?
— Да так, ничего. Талька, этот козел, полез, а ему-то и на фиг не нужно, просто чтобы
еще раз повыпендриваться.
— Что ж ты его козлом называешь, он же наш друг, — Игорь решил спровоцировать
все-таки Сергея на разговор о своих отношениях со Светой.
— Ну и что, что друг? Козел ведь. Я и ему могу сказать. Так и скажу: Талька, не будь
козлом. Уйди с дороги, таков закон, третий должен уйти. Тем более что тебе на фиг это не
нужно. Тебя любит Галка, у тебя есть химичка. Что тебе, все мало? Кстати, сомнительно, что
трахнет ее. Она ему не даст, мне кажется, она не такая дура. А вот Галка может. Вот ее он
трахнет. Обязательно трахнет, Гарик.
- Ну, Галка тоже… Ей палец в рот не клади…
- Палец - да, - усмехнулся Сергей. - Но у него не только палец. Он ее уломает. В Новый
год и уломает. Вот посмотришь. Хорошо, что он на нее переключился. Для тебя хорошо,
старик. Видно, понял, что со Светланой такие штучки не пройдут.
— Не пройдут?
— А то сам не знаешь. Она девушка серьезная. Галка — та тоже серьезная, но сам
видишь, все для Тальки сделает.
— А Света?
— Что — Света? Ты о чем меня хочешь спросить? — засмеялся Сергей. — Даст она
тебе или нет?
— Фу, какой ты пошлый, — засмеялся Игорь. — Ему хотелось говорить о Свете, и он
знал: что бы ни сказал его друг, он при всей напускной грубости не обидит ни его, ни заочно
— ее.
— Так ты это хотел узнать? — Сергей с усмешкой смотрел на друга. Игорь молчал. —
Вспомни, что я говорил тебе о Сартре. Кстати, философия называется экзистенциализм. Сам
же вывод сделал — все от тебя зависит.
— Значит, если хочу — пересплю. Так?
— Ну, конечно, но, скорее всего, этого не произойдет.
— Это почему же? Значит, я не захочу? Но я хочу!
— Это очень сложно, старик. Как просто, так и сложно. Мы не всегда сами знаем, чего
хотим. Потом все-таки вас двое, и не только одно твое желание решает. Что-то зависит и от
нее. Желание и вероятность его осуществления делится в данном случае пополам. А Света она, скорее всего, трусики не снимет, да еще на чужой даче. Или — даже если снимет, то все
равно не даст. Да и тебе этого не нужно.
- Как - не нужно? Почему? - не понял Игорь.
- А потому. Посмотри на Валерку с Маринкой. Всех на уши поставила своей
беременностью. И кому это надо? И где романтическая любовь? — Сергей передразнил
флегматика Валеру: «Маринка на танцы пойдет — я пойду-у-у». А теперь вот от ее родителей
бегает. Тебе это надо? Нет, не порть романтику, ты не Виталик. Ты сделан из более тонкого
материала.
— А ты?
— И я тоже. Хотя я более реалист, чем ты. Мне Татьяна сказала, что даст на весенних
каникулах, но, по-моему, сказала только для того, чтобы я отвязался. И я сразу отвязался.
Потому что, по Сартру, на самом деле не хотел, боялся. И на каникулах не полезу к ней.
Вернее, полезу, конечно, но не до конца. Тогда еще пьяный был. А по трезвой не буду. Да и
пьяный не буду. Говорят, первый раз очень трудно.
— А Виталик рассказывал, что все у него было о'кей.
— Врет он, твой Виталик.
— Он такой же мой, как и твой.
69
— Да ладно, ладно. Врет он, не верь. Что ты его слушаешь? Все, что он говорит, надо
делить на десять, если не на сто. Он хочет быть суперменом перед всеми, и поддерживает эту
свою маску. Но Новый год для тебя, Гарик, конечно, важен. Очень важен.
— Чем?
— Ну как, чем? Сам же знаешь. Такой шанс. Я не о траханье, вообще.
— А о чем тогда?
— Да сам ты все знаешь, Гарик, о чем. Уединитесь, пообжимаетесь, то, се. Вы хоть
целовались?
— Да нет. Ни разу.
— Понятно, я так и думал. Ну, а вот в Новый год будете. Тем более, видишь. Только
будь понастойчивей, я тебя умоляю! Кто-то из классиков сказал, Чехов что ли: «Женщина
простит любую грубость, но робость — никогда». Так что делай все, что хочешь, с ней, и ни
о чем не думай, это вредно. Дать все равно не даст, а все остальное зависит от тебя. Главное,
Талька отлип, и в Новый год полностью Галкой займется. Жалко ее, конечно, но сама дура.
Ну чё, может, пора домам?
— Давай погуляем, немного проветримся. Мама расстроится, что от меня пахнет. Я
обещал больше не курить.
— Маму надо воспитывать. Но, в общем, ты прав, мама у тебя хорошая, не надо ее
обижать. Пошли к озеру. Тропинками маньяка.
— Какого еще маньяка? Шутишь, Серый.
— Почему, нет, не шучу. Это ты ничего не знаешь, со своей любовью. Правда, ты и не
мог знать. У нас-то дядя Коля, сосед, в ментовке работает. Он все эти страсти и рассказывает.
В общем, маньяк у нас объявился. Двух девчонок изнасиловал.
— Убил?
— Нет, просто изнасиловал. Одну девятиклассницу из первой школы, другую — из
техникума, Лариску, длинноногая такая, с Сэмом гуляла, помнишь?
— Помню.
— Так вот, девочкой оказалась. А сколько Сэм заливал, что спит с ней. Вот так-то. Так
что и супермен наш, может, как и мы, мальчик.
— Дядя Коля сказал? — Игорь встревожился.
— Ну да, он наш Шерлок Холмс, недавно у нас в гостях был. Следствие только
началось, стараются не разглашать. Родители девчонок просили, да и чтоб не спугнуть. Но
это неправильно, мне кажется, предупредить людей надо. Наверное, думает, что так быстрее
поймают, и вообще, может, им нельзя, у нас же все хорошо везде. Но и ты не
распространяйся, ладно?
— Ну, конечно, Серый.
Игорь задумался. Какой-то псих насилует девчонок. А может, и не псих. Это еще
страшнее. А Света часто ходит одна. Все, теперь он ее никогда одну не отпустит. Всегда
будет провожать до дома. Каждый день.
— Ты Светке скажи, так, между прочим, что у нас опасно одной ходить по вечерам. Я
Таньке намекнул.
— Она скажет, что не боится.
— Да, она такая.
— Я сам ее провожать всегда буду.
— Ну, всегда-то ты не сможешь. Не будь у нее на хвосте. Они этого не любят. Это
очень важно, Гарик. «Чем меньше женщину мы любим…»
— Знаю, знаю, хватит учить.
— Я знаю, что ты знаешь, но не фига не применяешь. А с маньяком — ладно, может, и
правда, найдут. Город-то маленький. Должны найти, если он не залетный. А если залетный,
то, может, и сам слиняет куда-нибудь в другое место. Ну чё, по домам? Мне еще Чехова
читать. Рассказы.
70
— Какие — ранние?
— Ранние, юмористические, мы на курсах давно прошли. Нет, теперь серьезные. У
него, знаешь, есть рассказ один клевый, «Ариадна». Там двое на корабле едут, и один чувак
говорит: как только два русских человека встретятся, то говорят обязательно либо о высоких
материях, либо о женщинах. Вот и мы с тобой. Начали с философии свободы, а кончили, —
да, да, именно кончили, — расхохотался Сергей, — тем, кто кому даст, а кто кому не даст. И
достойно завершили беседу сексуальным маньяком. Что делать, се ля ви, как говорят у них.
Ну ладно, пока.
Друзья пожали друг другу руки и разошлись по домам.
16.
Телефонный звонок разбудил Вику в восемь утра. Кто бы это мог быть? Марго звонить
не должна, Вика вчера все сделала, на коллег-журналистов это было совсем не похоже:
никто раньше девяти не просыпался. Ольга — исключено, она только недавно спать легла.
Может быть, Игорь? Вика сняла трубку. Как ни странно, это была Ольга.
— Что случилась, подруга? Звонишь в восемь утра. — Вика зажала головой и плечом
трубку и сняла через голову ночную рубашку. Не выпуская трубки, она прошла в ванную и
первым делом посмотрела на себя в зеркало. Фигура, как всегда класс, а вот физиономия
слегка припухшая. Ну, это поправимо.
— Да специально будильник поставила, побоялась, что убежишь. Ой, как же вы встаете
в такую рань? — жалобным голосом прогнусавила Ольга.
— Кто это — вы? Не противопоставляй себя обществу. М ы — она сделала упор на
личном местоимении первого лица множественного числа — иногда встаем и раньше, а вот в
ы — она опять сделала сильное ударение — шляетесь где-то по ночам, а толку все равно
никакого. Ну ладно, чё звонишь ни свет ни заря? Меня и в редакции можно найти в крайнем
случае.
— А вдруг бы ты куда-нибудь умотала, и ищи тебя свищи, — зевнула Ольга, и Вика
успокоилась: раз зевает, значит, ничего страшного не случилось.
— Ну ладно, говори, в чем дело. - Вика открыла кран и стала регулировать воду.
Настроив теплую, переключила на душ.
— Ты знаешь, меня в казино пригласили, ну тот, помнишь, я тебе рассказывала, на
джипе, вернее, не первый, а его друг, с которым я в ресторан ходила.
— Помню, конечно, но и ты помни, что я тебе сказала, в койку не лезь, потерпи, хоть
немного.
— Да помню я, какая ты зануда все-таки!
— Я зануда? Ну, тогда вообще обойдешься без моих советов, — Вика уже хотела
бросить трубку, разыграв обиду — ей было некогда, она спешила в редакцию — сегодня
тяжелый день, впереди еще посещение следователя Муравьева.
— Да ладно, брось обижаться. Я звоню тебе попросить, чтобы ты со мной пошла.
— Куда? В казино? Чего я там забыла? — Вика слегка развеселилась. — Ты уж как-то
круто взяла, сначала надо бы в боулинг, потом ... какие там еще у них развлечения? А ты
прям сразу в казино, да еще, небось, и самое крутое. Слушай, Оль ты дома?
- Дома, а где же еще?
- Я перезвоню тебе через пять минут, только душ приму. Ладно?
- Давай. - В трубке раздались короткие гудки.
Вика положила трубку на пол и влезла в ванную. Встала под теплый душ, и с
наслаждением подставила лицо. Потом вспомнила, что лицо надо мыть только холодно
водой, вылезла, вытерлась. Еще раз критически осмотрела в зеркало фигуру. Взяла с полочки
маленькие ножницы и подравняла волосы на лобке. Провела рукой по ягодицам, по груди.
Такая фигура пропадает, подумала она, улыбнулась и подмигнула себе в зеркало. Помыла
71
лицо холодной водой, почистила зубы и стала одеваться. Когда последние косметические
штрихи были сделаны, она набрала Ольгин номер.
— Так на чем мы остановились? Только давай скорее, на работу пора, - поторопила
Вику подругу.
- Ты сказала, что я хожу в самые крутые казино.
- А разве это не так?
- Да так, так, ну что, пойдешь со мной.
- Ты что, Оль, за кого ты меня принимаешь?
- Ну ладно, — теперь в голосе подруги слышалась обида. — Нет так нет, что делать. Я
просто одна боюсь, и подумала, может, тебе как журналисту было бы интересно. Для работы
хотя бы.
— Как журналисту… было бы интересно… Слушай, Оль, вот это совсем лишнее.
Попросила по-человечески, это я еще понять могу. Но знаешь, у меня сегодня день такой…
Правда, в другой раз, может и пошла бы с тобой.
И тут перед глазами всплыло разбитое лицо Макса. «Вот идиот, надо же куда поперся, в
казино! Да еще и самое крутое», — рассказывал он ей в больнице свою пьяную эпопею.
Стоп, Макса избили в казино. Так, продолжаем разговор.
— А в какое казино он тебя пригласил? Значит, говоришь, в самое крутое? - уточнила
Вика.
— Ну да, я же сказала, ты что, издеваешься. Туда, где вся попса поет. «Изумруд». На
Пролетарке.
— Уговорила, я иду с тобой. Когда и где встречаемся?
— Давай в девять вечера в метро "Пролетарская", в центре зала, - обрадовалась Ольга
такому быстрому и неожиданному согласию подруги.
— Давай. Ну, до встречи.
Вика повесила трубку. «Изумруд»! Макса отмутузили именно там, и не исключено, что
эти самые люди. Или во всяком случае они знают, кто. Этот мир, как и богемный, тесен. Его
прослойка тоже тонка. Ольга — она сама не справится, она только испортит все дело.
Вика выпила кофе, мама была уже на работе, у нее начинался обход в девять утра.
Пришла в редакцию первой, застав только вахтера и собаку Джерри, которую закормили так,
что она спала целыми днями перед входом, даже не соизволив поднять свою огромную
голову навстречу старым знакомым, таким, как Вика. А о посторонних и говорить нечего —
Джерри их игнорировала.
Вика, как обычно, прочитала в интернете всю свежую прессу о маньяке и сделала
вывод, что никто ничего не знает, как журналисты, так и следствие. Впрочем, следствие
может не идти на контакт с прессой, а если по долгу службы и идет, то не раскрывается, это
не в его интересах. Да и вообще, Вика прекрасно знала, что в МВД была негласная установка
на общение с прессой: выдавать только самую поверхностную информацию. Нераскрытое
дело, опубликованное в газете, на телевидении или радио — это камень в собственный
огород. Так что ей предстоит, скорее всего, трудная беседа со следователем.
До Лехи оставалось полчаса — он всегда приезжал на одной и той же последней
электричке, чтобы не попасть в перерыв, до встречи с Муравьевым — полтора часа. Самое
время было позавтракать: дома она успела только выпить кофе, да и то спешила, и даже не
осознала, как проглотила. Но время до прихода ее коллеги-поклонника еще оставалось, и
Вика решила как следует позавтракать. По дороге на работу она купила нарезку вареной
колбасы, и свежую, она даже была еще теплой, половинку белого батона. Сейчас она с
аппетитом, вкусно, не спеша, с прочувственным удовольствием поесть, и никто ей не будет
мешать. А дома усиленно позанимается гимнастикой, чтобы все сгорело, чтобы фигура
оставалась такой же безупречной.
С этими мыслями, от которых проглотила слюну, Вика насыпала кофе в чашку, бросила
туда таблетку заменителя сахара и, когда электрический чайник щелкнул, налила в чашку
72
кипяток. Отрезала два тонких ломтика хлеба, разорвала целлофан и достала два больших
куска докторской колбасы. Положила их на два куска нежного и мягкого белого хлеба, взяла
один бутерброд, с любовью посмотрела на него и только хотела откусить, как зазвонил
телефон. Вика поморщилась, но решила не обращать внимания на звонок — она в конце
концов могла еще быть в дороге, — и впилась зубами в сочную мякоть бутерброда. Телефон
продолжал звонить. Вика хладнокровно отхлебнула кофе и отметила, что звонит кто-то
очень настойчивый. Прожевав первый кусок и проглотив, она решила снять трубку.
— Здравствуйте, это редакция?
— Редакция. Здравствуйте. — Вика отметила приятный мужской тембр. Но его
обладатель был явно не молод. Хорошо за сорок.
— Будьте добры Викторию Нестерову к телефону.
— Я слушаю.
— Вика, это следователь Муравьев с Петровки.
— Очень приятно.
— Мне тоже, — и тут же, прекращая формальности: — Вика, мы договаривались об
интервью.
— Да, Александр Александрович, я собираюсь скоро выезжать к вам.
— К сожалению, нам придется перенести встречу. Увы. Извините, это срочно, ЧП, я не
мог предвидеть вчера. В милиции так часто бывает. Еще раз извините, но обещаю, мы
обязательно встретимся. Позвоните мне завтра, хорошо?
— Хорошо, конечно, но подождите, пожалуйста. Вы сказали - ЧП? Это имеет
отношение к делу, о котором мы хотели говорить? — Вика знала, что нельзя делать пауз,
иначе следователь тут же прекратит разговор — ему не до бесед с журналистами.
— К сожалению, да, имеет, - неохотно ответил следователь. Он хотел как можно скорее
закончить разговор.
— Скажете, что случилось? Для меня это очень важно, ведь я готовлю материалы по
этому делу.
— Скажу, почему нет. Опять изнасилование. Только теперь не в Москве, в Жуковском.
Вернее, неподалеку от города.
— Но это же не ваша епархия.
— Все вы знаете, - Вика почувствовала, что следователь на том конце провода
улыбнулся. С таким можно иметь дело, - обрадовалась она. - Вы правы, не моя. Но по
почерку, насильник тот же.
— Убийство?
— Девочку нашли мертвой. Ну и предварительно изнасилованной. Так что давайте
нашу встречу на завтра перенесем, и материала у вас больше будет, — следователь невесело
усмехнулся.
— Алексан Саныч, умоляю вас, возьмите меня в Жуковский, вы же туда едете, я
правильно поняла?
— Туда, вы правильно поняли. Но, к сожалению, Виктория, нет вас я взять туда не
могу.
— Но почему? Все увижу своими глазами, всю вашу работу, никакой желтизны в газете
не будет.
— Ну, скажем, работу вы мою не увидите, вернее, увидите, но только сотую ее часть. А
насчет желтизны… Знаете, я вот сейчас думаю, может, вы и правы… — В трубке небольшая
пауза. Вика решила не нарушать ее, она поняла, что следователь явно собирается
предпринять не характерный, не стандартный для него поступок. Она не ошиблась. — В
общем, знаете что, если, правда, хотите со мной, я жду вас через полчаса у ворот Петровки.
Черная «Волга», номер к 137 КО. Успеете?
— Лечу, спасибо.
73
Никогда еще она не оставляла на своем столе бутерброды. Вот Леха-то удивится! Вика
вскочила из-за стола, не успев пожалеть о несостоявшемся завтраке, бросила блокнот и ручку
в сумочку и пулей вылетела из комнаты.
— Толик, я на срочном интервью, скажи Марго, — крикнула она, пробегая мимо
разгадывающего кроссворд охранника. Тот только меланхолично кивнул. Он привык к
чудачествам журналистов и давно ничему не удивлялся.
Вся запыхавшаяся, Вика явилась минута в минуту. Муравьев курил около машины.
Увидев ее, — а он сразу понял, что это та самая журналистка, — следователь бросил
сигарету, кивнул девушке и открыл заднюю дверь. Вика, поблагодарив, расположилась на
заднем сиденье просторной «Волги». Муравьев сел рядом.
— Поехали, Саша, — спокойно сказал он водителю, тот включил зажигание, и машина
резко тронулась с места и, мимо сада Эрмитаж, повернула вправо на Садовое кольцо.
Пробку в районе Курского вокзала они объехали по встречной полосе, включив
мигалку. На Таганке немного потолкались, но ловкий водитель быстро вырулил на
Марксистскую улицу, и тут движение стало свободнее — все ехали в основном в центр. Час
пик давно закончился, но в Москве теперь в любое время можно угодить в пробку, Вика это
знала, поэтому, даже если опаздывала на интервью, никогда не брала такси: медленно и
дорого.
Муравьев молчал, о чем-то глубоко задумавшись, но Вика не испытывала от этого
молчания ни малейшей неловкости. Следователь сразу расположил ее к себе. Вика всегда
интуитивно, с первого взгляда определяла, хорошо ли ей будет общаться с человеком или
нет, найдет ли общие темы для разговора или не найдет, или это вообще такой человек, с
которым можно спокойно молчать и не мучаться, что надо о чем-то говорить. Следователь
был как раз из таких, и Вика была этому рада.
Муравьев был не молод — где-то под пятьдесят, прямой, открытый взгляд, культурная
манера говорить. Вика видела — перед ней интеллигент, и это было приятной
неожиданностью. Он молчал, и Вика решила, что если заговорит первой, в этом не будет
ничего нетактичного. Она не ошиблась.
— Рядом с Жуковским? — спросила она.
— Да, рядом, в поселке Кратово, дачный такой поселок там есть, — не удивившись ее
вопросу, ответил Муравьев. — На озере. Изнасиловал и бросил труп в озеро. Мальчишки
увидели и сразу сообщили в милицию. Вы там были, в Кратове?
— Нет, ни разу. Почему вы спрашиваете?
— Там очень красиво, озеро шикарное, таких мест в Подмосковье больше нет нигде.
Швейцария настоящая. - Он взглянул на Вику. Убедившись, что она внимательно слушает,
продолжил: - Хотя я в Швейцарии не был. Не случайно там, в Кратове, все
правительственные, цековские дачи в советские времена были. Да и сейчас дачка там стоит
больше чем где-либо. Увидите, вам понравится.
Эти следователи как патологоанатомы, подумала Вика. Едет «на труп», а говорит о
природе. «Вам понравится»... Неужели она будет думать о красоте озера, когда увидит
убитую и изнасилованную девочку?
Но Муравьев оказался прав. Она успела восхититься красивым кратовским озером,
пока они объезжали его. Озеро было большим, по берегам — сосны, дивный мостик, совсем
не разбитый, как это обычно бывает.
Но что это с ней? Что такое? Как будто дежа вю. Как будто она видела во сне и этот
мостик, и эту сосну. Блин, да она же была здесь, с Игорем, - осенило ее. Тут же отругала себя
за очередной "блин", пусть и мысленный. Как она могла забыть? И по этому мостику
гуляли, и на этой лавочке целовались. Ну, конечно, «Апрель. Алкоголь. Акварель.
Подмосковные ель и сосна»… Ладно, сейчас не до лирики.
— Недавно построили, — продолжал Муравьев рассказ о кратовских
достопримечательностях, — местный архитектор, как мог, пытался восстановить мост,
74
каким он был в девятнадцатом веке. Хорошо, что здесь заповедник, охраняют более или
менее. А вообще Подмосковье если от чего погибнет, то от грязи. Иногда думаю, что вот
выйду на пенсию — обменяю квартиру на какую-нибудь теплую дачку под Москвой и буду
целыми днями убирать мусор. Ужас, сколько его. А здесь чисто. Убирают. - Он посмотрел в
окно. - Но вот мы и приехали.
Водитель Саша остановил машину, они вышли. Милицейская «шестерка», два
милиционера, эксперт, присевший на одно колено рядом с трупом девочки, что-то измеряет.
Девочка лет пятнадцати лежит на брезенте, на спине, полностью обнажена, ноги слегка
раздвинуты, мокрые светлые волосы свернулись в кисточки и достают до плеч. Худая, ребра
торчат, острые колени. Рядом с ней — ее одежда: трусики, лифчик, черные джинсы, майка с
изображением группы «Ария», кожаная куртка-косуха, синий рюкзачок. Рядом с рюкзаком
— вещи: учебники математики и биологии, две общие тетради, две кассеты, плеер, пачка
дешевых импортных сигарет.
Местные милиционеры вежливо поздоровались с Муравьевым, отдав ему честь, с
интересом кивнули Вике, и старший по званию, капитан, сказал:
— Раздел полностью, только после этого изнасиловал. Хорошо, вовремя увидели, а то
бы на дно пошла. Синяков почти нет, только на шее. Задушил, — без всяких эмоций
констатировал милиционер, не глядя на труп. Он достал сигарету и протянул пачку
Муравьеву, тот отрицательно покачал головой. — Вы думаете, это ваш, тот самый?
— Похоже, — сказал Муравьев.
— Чем? — спросил, закуривая, капитан. В его тоне Вика услышала легкую иронию —
мол, приехали крутые с Петровки, думают, что все знают, Шерлок Холмсы. А у нас тут своя,
тяжелая, рутина.
— Во-первых, тоже задушил, тот же почерк, во-вторых, очень жертвы все похожи. Как
будто он их специально находит по картотеке какой. Они все на одно лицо. Да и фигуры.
Тоненькие такие. — Говоря это, следователь смотрел на Вику, слегка прищурившись. Вика
от этого взгляда почувствовала дрожь в коленях. Она поняла этот взгляд правильно: и она,
Вика, очень похожа на них — изнасилованных и убитых девушек. Нет, одну,
предпоследнюю, Лизу, он не убил. Надо спросить маму, похожа ли Лиза на нее. Мама ничего
такого не говорила. Следователь тоже не говорил, но его взгляд был очень красноречив.
Вика смотрела на эту худенькую девочку и думала о том, что в пятнадцать лет, наверное,
выглядела точно так же. Одевалась, правда, не так вызывающе и маек таких не носила, но в
общем была похожа. И стиль такой ей нравился, просто она до конца не решалась ему
следовать.
— Тут есть кафе, на берегу, рядом. Кажется, оно работает круглый год, не только во
время купального сезона. Пойдемте, кофе выпьем, пока они все формальности закончат, —
сказал Муравьев. Вика кивнула.
Когда они вошли в кафе, Муравьев с беспокойством посмотрел на девушку. Может, зря
он взял ее в Кратово? Не каждому по силам смотреть на трупы, да еще трупы молоденьких
девочек, школьниц. Вика, конечно, журналистка, много чего, наверно, повидала, и все же, не
у каждого выдерживают нервы при виде такого. И точно - ему показалось, что Вика
пошатнулась, на секунду потеряла равновесие.
— Вам нехорошо? — мягко спросил он.
— Есть немного, — попыталась улыбнуться Вика.
— Идите, садитесь вон за тот столик. Я сейчас все принесу. Может, вам лучше сто
грамм выпить? Здесь коньяк есть.
— Выпью, только не сто, — пятьдесят, мне хватит.
— И кофе? — спросил следователь, раскрывая кошелек и делая знак буфетчице:
обслужите, мы пришли.
— И кофе. Черный, двойной.
75
Они расположились за столиком. Следователь принес на подносе кофе и коньяк.
Буфетчица подошла, смахнула со стола крошки, протерла стол. Пока она это делала,
Муравьев и Вика держали чашки и стаканы с коньяком на весу, чтобы она в своем порыве не
смахнула и их. Наверно, в это время года у нее не так часто посетители, неужели нельзя
помягче, повежливей? - думала Вика. Муравьев, казалось, даже не замечал резких движений
женщины. Он был погружен в свои думы.
После коньяка Вике стало легче. Она запила его кофе, и голова перестала кружиться.
Ни о чем спрашивать не хотелось. Да и следователь, казалось ей, совершенно не удивлялся
тому, что Вика молчит. Она все видела сама, а его предположения по поводу преступника —
об этом можно и позже. Да и их она слышала, когда он муравьев говорил с местной
милицией.
Когда они вернулись в Москву, стемнело. Вику довезли до дома, и она простилась со
следователем, предварительно договорившись о том, что позвонит на следующий день и
задаст несколько вопросов. Муравьев спокойно согласился. Какой же Леха придурок,
подумала Вика.
Дома Вика решила заняться стихами Игоря. Он никогда не относился к ним серьезно,
говорил словами Фигаро: "Когда мне хочется отдохнуть, я поэт". Но Вика твердо решила,
что обязательно выпустит за свой счет его сборник. Пусть это будет такой ему неожиданный
подарок. Интересно, как он отреагирует, когда увидит свою книжку с оформлением,
например, его друга Макса? Говорить-то он может все что угодно, но какой поэт не хочет
увидеть напечатанными свои стихи.
Вика попросила Игоря подобрать ему рукописи, он долго отказывался, но в конце
концов она насела серьезно, и он принес ей довольно много стихов разных лет, написанных
от руки. Она набирала их на компьютере. Набрала почти все, остались самые последние.
Вика взяла блокнот Игоря, открыла на том месте, где остановилась, включила компьютер и
стала набирать очередное стихотворение:
Я дзэн-буддист, фрейдист, сюрреалист,
или вульгарный материалист,
что не имеет, в принципе, значенья.
Люблю я мысли разные влеченья
И мысли тела. Этим и живу.
Бог Дионис, я вижу наяву
Стихию страсти и стихию крови.
Маркиз де Сад, я жертвую любовью.
Насквозь проходит Всемогущий Член,
И кровь течет с девических колен.
Уже не дышит маленькая ню,
а я лишь за одно себя виню,
что слишком рано дал ей умереть,
не дав на три минуты постареть.
Где были вы, прекрасная Жюльетта?
Лотреамон, карету мне, карету!
Ого, круто, подумала Вика. В тихом омуте… И Лотреамон, певец зла, здесь, и героиня
де Сада Жюльетта, и сам Маркиз де Сад собственной персоной.
- И кровь течет с девических колен, - задумчиво произнесла Вика. - Уже не дышит
маленькая ню.
Эти стихи показать бы следователю Муравьеву, ведущему дело об изнасиловании и
убийстве школьницы. Сразу бы подшил бы в нужную папку, как самую существенную улику.
76
Вот чем искусство отличается о жизни. И понять это могут только люди искусства.
Обыватели скажут, что это садизм и извращение. А Игорь - ну какой он Маркиз де Сад,
смешно. Да и сам де Сад, как известно, никого не убивал. Самое большое преступление,
которое он совершил, - это кормил возбуждающими конфетами проституток.
Вика приступила к следующему стихотворению. Опять Маркиз де Сад. Да он просто
его любимый герой. Стихи были о театре:
Синьор Маркиз де сад работает суфлером,
Ему осточертел псих главный режиссер.
Он видит: супергёл, какие-то актеры,
Но он Маркиз де Сад, он вовсе не актер.
Он нео-драматург, но пьеса так абсурдна,
Которую зимой он этой написал.
В ней страсть сметает все, в ней доли нет рассудка,
Актер сошел с ума, и стал играть он сам.
Ничем не предвещал трагической развязки
Комический пролог, переходящий в фарс.
Он утопил в крови все ангельские маски
И изнасиловал столь модный декаданс.
Да, неплохо, подумала Вика. Супергёл, интересно, кто? Уж не я ли? - первое, о чем
подумала Вика. "Ему осточертел псих главный режиссер". Это хоть что-то объясняет.
- Такая тема, врубайся, страна! Люди хотят поэзии! На! - спела Вика припев модной
песенки, выключила компьютер и пошла к маме на кухню.
17.
Он решил пойти выпить туда, где его никто не знает. Этим вечером хотелось побыть
одному и посмаковать подробности последнего приключения. Сегодня на озере он испытал
истинное наслаждение. Он чувствовал, что глубоко удовлетворен.
До сих пор, хотя прошло немало времени, он испытывал кайф, сладостный,
возбуждающий. Он вспоминал ее стройную, почти мальчишескую фигурку, тонкие ручки,
как легко было их заламывать, черные джинсики детского размера, косуху, всю в клепках и
кнопках. Футболочка в обтяжку.
Но главное — эти волосы, глаза. Они напоминали ему глаза той, которая так и не
захотела его полюбить. Но здесь он отомстил ей, расплатился сполна. Правда, он испытал
некоторое разочарование оттого, что она оказалась не девочкой. Надо же, в ее-то годы! Но он
недолго расстраивался. В другом месте она была нетронутой, и он испытал радость
первооткрывателя, а ее стоны боли звучали до сих пор самой лучшей музыкой.
Особенно его возбуждало то, что она сопротивлялась с самого начала и до самого
конца. Сопротивлялась, как казалось ей, агрессивно. Ах, ты моя прелесть! В десятый раз он
прокручивал картину с самого начала.
Вот она сидит на лавочке, курит и смотрит на воду. Он наблюдает за ней издалека. Она
достает банку пива из синего рюкзачка, открывает, пьет и продолжает курить. Он подходит,
просит прикурить, она щелкает зажигалкой, он говорит:
— Можно с вами посидеть покурить?
Она даже не смотрит на него, молча выпускает дым, допивает пиво, бросает банку в
урну, стоящую неподалеку, и встает, надевая рюкзак, чтобы уйти. Он успевает крепко
схватить ее за руку. Она резко оборачивается:
— Чё надо? — пытается выдернуть руку, но он держит крепко.
77
— Я только хотел с тобой посидеть, а ты сразу уходишь. Подожди, — стараясь, чтобы
слова его звучали очень мягко, а на лице была приветливая улыбка, говорит он.
— Да пошел ты! Чё пристал?
Он не отпускает ее руку, держит мертвой хваткой. Встает со скамейки, продолажая
держать ее.
- Я сейчас кричать буду! — Она оглядывается по сторонам, но нигде никого нет, ни на
этом берегу, ни в ближайшем обозрении на том.
— Валяй, может, кто услышит? — смеется он. И резко дергает ее за руку, приближая к
себе. Его левая рука оказывается на ее ягодице. «Какая маленькая у нее попка», — успевает
отметить он, но тут же получает удар коленом в пах.
— Ого! — ему немного больно, но это еще больше возбуждает его. — Теперь я вижу,
что ты, и правда, металлистка, не зря такую майку носишь. Фанатка, поди. На концерты
ходишь? И еще наверное, с байкерами тусуешься. Любишь мотоцикл? А?
Он наносит ей короткий удар кулаком в живот, она сгибается, ловя воздух, которого ей
не хватает, широко раскрывая рот. Сейчас она напоминает ему рыбу, маленькую, золотую
рыбку, которую трахнули по башке. Он берет ее за подбородок, поднимает голову и
любуется на ее молодое лицо, которое скривилось от злости — не от страха, а именно от
злости на него. И это нравится ему еще больше. Так надоел их животный страх, а у этой его
ни капельки.
Она готова к бою, к сопротивлению до конца. Он чувствует, как от приятного
волнения у него учащается пульс и даже немного перехватывает дыхание. Такого он еще ни с
кем не испытывал. Не зря он сюда приехал, не зря ее нашел. Может, быть, это приключение
завершит его эпопею, ведь, кажется, он сейчас достигнет того, чего хотел, восполнит то, что
упустил однажды.
Она замахивается, пытаясь ударить его своим маленьким кулачком, который он ловит
на лету.
— Давай спустимся к воде, там, на корнях, очень уютно, правда. И искупаться можно.
Ты любишь купаться? А плавать умеешь? Может, поплаваем голышом, как нудисты? Тебе
нравятся нудисты? Нет? Никогда не бывала на нудистских пляжах? Хочешь, я свожу тебя? Она все еще пытается вырываться, но он только сильнее прижал ее к себе. - Сейчас,
конечно, не очень тепло. Но нам будет тепло друг от друга. Он резко выкручивает ей руку,
она поворачивается к нему спиной, не издав ни звука, хотя, он понимает, ей очень больно.
Он ногой толкает ее в спину. Она летит вперед, ее ноги заплетаются, она падает на бок и
катится по откосу к озеру. Он быстро бежит за ней и не дает ей встать на ноги.
— Ну, куда ты так спешишь? — почти шепчет он, возбуждение так сильно, что он не
может говорить вслух. Дыхание опять перехватывает от возбуждения. А сердце вот-вот
выпрыгнет от радости. Она по-прежнему пытается сопротивляться, но уже меньше. Силы в
ее руках остается так мало, что он, чувствуя это, даже немножко поддается ей, играя, как
кошка с мышкой.
— Ну ладно, дитя мое, пожалей меня, я больше не могу. Ты меня так возбудила. Сними
трусики. Сама, хочешь? Все сама сделаешь. Мы позанимаемся любовью, и все, и я уйду. Я
клянусь, все будет именно так.
И он действительно так думает. Если она ему сейчас даст сама, он ее отпустит, и даже
не причинит сильной боли. Ведь он нашел ее, наконец нашел, и теперь ситуация может
проиграться в его пользу. Он отпустит ее.
Он наваливается на нее всем телом, берет ее руки и вытягивает их в разные стороны.
Под собой он чувствует ее теплые тоненькие ножки, которые пытаются двигаться, но он
крепко прижимает их к земле своими тяжелыми мускулистыми ногами.
— Ну, что ты надумала? Будешь раздеваться? Сама? Я свое слово сдержу, не сделаю
тебе ничего плохого, только банально трахну тебя, и все. Вернее не так - мы будем
заниматься с тобой любовью в такой романтической обстановке на природе.
78
Он вздрогнул и откинул голову. Что-то теплое и мутное застилает ему глаза. Она
плюнула! Грубо харкнула ему в глаза. Ах, сучка! Не хочет, чего и следовало ожидать. Не
хочешь? Плюешь мне в лицо, мне в глаза? Ну, держись!
Он резко дергает молнию на ее куртке вниз и через майку хватает за маленькую грудь.
Сжимает изо всех сил двумя пальцами сосок и слышит ее крик. Ее руки больно царапают ему
лицо. Он быстро достает из кармана скотч и, не обращая внимания на ее руки, левой рукой
бьет по подбородку, правой быстро залепляет рот. Она бьет его в лицо кулаком, он хватает ее
руку и заламывает ее за спину. Берет вторую руку и обе руки обхватывает своей правой.
Потом достает из кармана нож, нажимает кнопку и, лезвие выскакивает наружу. Он
приставляет нож к ее шее, лезвие касается горла, и говорит:
— Еще одно лишнее движение, и я отрежу тебе правый сосок, а потом левый. Знаешь,
такую поговорку - не суетись под клиентом?
Кажется, она, наконец, испугалась и на миг прекратила дергаться. Девушка неотрывно
смотрит ему в глаза. Он больше не любит ее. Он будет жесток с ней. Но сначала он должен
сделать то, что должен. Он расстегивает пуговицу и молнию на ее джинсах и, лежа на ней
всем своим тяжелым телом, стягивает с нее джинсы. Когда они спущены до колен, он
сползает по ней к ее животу. Садится на нее верхом, на ее тонкие колени, чтобы ее ноги не
бились под ним, поворачивается и развязывает, а потом снимает ее кроссовки, носки. Берет
ее джинсы и, резко вскочив на ноги, вытряхивает ее из них. Ее ноги приподнимаются и
падают.
Она хватает нож, который лежит рядом с ней, на мокрой траве, и тут же получает по
руке удар ногой. Нож отлетает к озеру, он чуть-чуть не упал в воду.
— У тебя все трусики в песке, давай их лучше снимем. — Опять из-за возбуждения он
переходит на шепот. Она перестает сопротивляться, воля ее теперь полностью парализована.
Ее руки дрожат, губы дрожат, ноги дрожат.
— Что, прохладно? Какие мы не закаленные.
Он дает ей резкую пощечину.
— Так теплее?
Стягивает с нее трусы и бросает их рядом, в песок.
— Ладно, куртку можешь не снимать, если холодно. Он расстегивает ширинку,
ложится на нее и быстро входит.
— Вот тебе на! А ты, оказывается, не девочка, ну ты даешь! — Смотрит на нее. Она
смотрит в небо. — Ну ладно, давай тогда попробуем по-другому. Если ты и там не девочка,
ну тогда я не знаю. — Но все-таки разденься, так будет эстетичней. Куртку, вот так, — он,
приподнявшись над ней, снимает с нее косуху, вот так, хорошо. А теперь маечку с нашими
любимцами, и мне тоже «Ария», знаешь, нравится, так романтично и возвышенно. Пусть
пафосно, но это и хорошо.
Он снимает с нее черную футболку и оставляет ее голой. Она безжизненно
подчиняется, напоминая лежащий манекен. А он продолжает быстро двигаться на ней. Она
никак не реагирует — ни стонов, ни криков, ему даже становится не так интересно, острые
ощущения притупляются и почти уходят совсем.
— Ну, сейчас чуть согрелась? Я же так стараюсь. Но нет, ты плюнула мне в глаза, и я
полностью удовлетворять тебя не собираюсь, удовлетворять меня будешь ты. Ну-ка, - он
выходит из нее и садится верхом, - перевернись.
Он резко переворачивает ее на живот, теперь она лежит лицом к земле. Изредка он
слышит стоны. Они как бальзам ему на сердце. Он хватает ее за соски, больно сжимает и
стон усиливается.
— Я и не думал о твоей попке, ну ты сама к этому подвела. Я хотел честно потрахаться
с тобой, и даже будь ты не девочка, если бы не плюнула мне в глаза, отдалась с любовью, я
бы не сделал тебе слишком больно. А теперь не знаю. Даже не знаю. Ну-ка… — Она
застонала громче. — Ну вот… вот… здесь все в порядке. Вот, вот, вот! Получи, сучка! - Он
79
ложится на нее и быстро двигается бедрами. - Вот тебе! Хорошо, да? На своем любимом
озере! Получи в свою маленькую попку. Нравится? Не очень? А мне очень! Ох, хорошо.
Жаль, не могу больше. Ну вот, теперь ты и здесь не девочка. А то непорядок какой-то.
Он опять садится на нее верхом, переворачивает ее под собой. Встает над ней, думая,
может, помочиться на нее. Но, не успев натянуть трусы, кричит от боли. Боль отдает в
голову. Он понимает, что она ногой ударила его в пах. Он тут же падает на нее, и сильно
хватает обеими руками за шею.
— Ах ты, сука, хотела отомстить? Смотри теперь на меня. — Он сжимает ей горло и
бьет головой о землю. Слышит, как она стонет, и видит, как краснеет ее лицо. Потом оно
становится почти белым. Зря ты это сделала, сука, у меня очень болит, и неизвестно, когда
теперь пройдет. Но с тобой все, кончено.
Он сдавливает последний раз ее тоненькую шею, слышит, как она хрипит, но
продолжает держать, пока она бьется в предсмертной судороге. Несмотря на то, что у него в
паху дикая боль, он ощущает там движение. Эта последняя ее судорога его сильно
возбуждает. И тогда, несмотря на боль, он входит в нее, еще теплую, но с уже не бьющимся
сердцем. Срывает с губ скотч и целует ее в губы. «Второй оргазм подряд всего через
несколько минут, когда со мной такое было, да еще и с травмированным членом», —
удовлетворенно думает он.
Хорошо. Он встает, вытирает капли спермы платком, поправляет трусы, застегивает
ширинку и смотрит на девушку. Опускается, берет ее на руки, подходит к воде и бросает ее в
озеро. В этот момент он вдруг видит двух парней на другом берегу, поворачивается, в два
прыжка оказывается наверху, садится в свой вишневый «БМВ» и через пятнадцать минут уже
подъезжает к МКАД.
Двое парней, думает он, они его видели. Но это слишком далеко. Лиц с того берега не
разглядеть. А одежда… он одет очень просто, джинсы, куртка, так одеты тысячи. Никаких
особых примет. Все в порядке.
Официант принес коньяк «Хэнесси», эти сто грамм он выпил быстро и решил, что
хватит смаковать детали. Надо развеяться, пойти в казино, сыграть по крупному в честь
такого дня, узнать, как идут дела в бизнесе. Чужом бизнесе. Самому ему бизнесом
заниматься было лень. Вернее, было одно дело, он так называл свою работу по выбиванию
денег из крупных, добившихся успехов бизнесменов. Средство достижения цели было самым
простым: сбор компромата, шантаж — и всё, дальше сами приходили и приносили деньги.
Силу приходилось применять очень редко, да и то не против самих клиентов, а против
членов их семей.
Итак, решено, в казино! Поставить на красное — любимый цвет! Ее крови он не видел
совсем, отметил он, выходя на ярко освещенную улицу.
18.
Какую девушку Игорек себе отхватил. А сам куда-то забурился, вот идиот, думал Макс,
вспоминая Викино посещение. В то, что с Игорем случилось что-то нехорошее, он почему-то
не верил, не тот это был человек, хотя в Москве сегодня возможно все, и пропасть без
видимых на то причин можно запросто.
Но перемены последнее время в Игоре произошли, это факт. Взять хотя бы странные
роли, которые он играл в этом сезоне. Во всех его ролях было что-то таинственное, какая-то
недоговоренность. Грация, утонченность, но без откровенной гомосексуальности, как модно
сегодня. В каждой его роли был какой-то намек на что-то очень серьезное, что происходит в
его душе, на некую трансформацию. Было во всем этом какое-то невысказанное обещание,
послание, адресованное только тем, кто понимает его тонкую натуру.
80
Макс ел принесенный Викой банан. Помимо связки бананов, она принесла ему еще
банку красной икры, апельсиновый сок, берлинское печенье, растворимый кофе, батон
сырокопченой колбасы, сигареты. Будь он помоложе, подумал художник, наверняка
приударил бы за ней, и вполне серьезно. А так — он же старше ее лет на двадцать как
минимум. Ну и что, что старше, сколько раз его упрекали за то, что он считает себя
стариком, хотя на вид, да и по духу, он человек без возраста? Он вспомнил фразу Пикассо,
которую прочел в его мемуарах: "Надо потратить очень много времени, чтобы стать наконец
молодым". Здорово сказано! Вон Игорек почему-то не проводил арифметику, когда стал
жить с Викой, а он ведь всего на два года моложе его, Макса. Очень хорошая девчонка.
Он рассказал ей о том, как его избили, где, — о том, что помнил, конечно. И, как ни
странно, когда начал рассказывать вслух, всплывали новые детали. А то уже думал, что
ничего нового не всплывет. Наверняка, психологи знают, как восстановить всю картину,
даже если ты пребывал в свинском состоянии. Ведь говорит его друг Сергей Шаповалов, что
все, что мы когда-то увидели и услышали, остается в нашей памяти, в нашем подсознании,
главное — вспомнить. Человек способен это сделать, если очень захочет и если знает
определенные техники. Желание у Макса было, а вот специальных психологических техник
он не знал. Но он был художником, и до многого мог дойти интуитивно.
Он вспомнил, почему, собственно, и разыгралась драка, или, точнее, поправил он сам
себя, избиение пьяного младенца. Этот тип, с которым он пил, рассказывал, как хорошо
трахать девочек, еще школьниц, да еще и против их воли, то есть, по сути, насиловать. Макс
удивился, как припомнил такую подробность: тип сказал, что поскольку и среди них
встречаются не девочки, он предпочитает «распечатывать», он так и сказал «распечатывать»,
их с другой стороны. Тут Макс не выдержал и выплеснул остатки дорогого пива в лицо
извращенцу.
Потом началось. Туалет, холодный кафель, удары по ребрам и по голове, он только
успевал закрываться руками. Макс посмотрел на руки — все в синяках. Опять вернулся к
разговору с извращенцем. Он наверняка бандит, кто же еще? И бандит, как видно, не мелкий.
Не исполнитель, это точно, скорее — сам главный мозговой центр. Художник закрыл глаза.
«Если вы захотите, вы сможете», — вспомнил он слова Гурджиева, которого ему дал
почитать друг психолог, и напряг свою память изо всех сил. Он подставил одно закрытое
веко солнцу, лучи падали прямо на его кровать, и слегка приподнялся на подушке. Посидел
так минут пять, потом сполз в тень и закрыл глаз.
Казино, перед ним суетится официант, собеседник, который угощает его виски… Стоп!
Глаза.
Мутные глаза собеседника всплыли в темноте. Нос, сломанный. Уши, чуть
оттопыренные, черные волосы. Черный, крупной вязки свитер. Макс не мог не обратить
внимания на свитер. Сидит в казино, а одет так же, как он, как свободный художник, об этом
они тоже говорили. И — слово в слово! — этот тип сказал, что он тоже в какой-то степени
художник, причем свободный, а девчонки, которых он трахает, — его модели. Разве
художник думает о том, как чувствуют себя его модели? Никогда! Он просто лепит из них
образ. Так и он, лепит из них свой, тот, который видит. Пытается воспроизвести такой,
какой ему нужен. А когда образ слеплен, то есть, когда акт насилия совершен, объект
перестает его интересовать. Он теряет для него всякую ценность, а значит, и для всего мира,
потому что именно он — центр вселенной, а окружающий мир — только проекция его
желаний и мыслей. Поэтому проще всего и справедливее всего — устранить объект в
физическом плане.
Макс только теперь понял, что бандит фактически признался ему в совершенных им
преступлениях, а он вместо того, чтобы зацепиться именно за это, по крайней мере,
отнестись посерьезнее, ведь перед ним был преступник, — он вместо этого стал играть в
мушкетера — вылил ему в лицо пиво, за что и крепко получил. И поделом!
81
Но надо исправлять ошибку. Вика рассказывала, что готовит материал про маньяка,
который насилует и убивает женщин… Стоп! Не женщин — девочек. Какой же он балбес!
Одно слово — художник. Если даже он общался не с этим преступником, то с подобным им.
Таких извращенцев, наверное, в Москве не один десяток. И вот вместо того, чтобы ловить
гада, он лежит тут под солнышком, пьет принесенный ему Викой сок, кадрится с медсестрой.
Он улыбнулся, вспомнив, как обнял ее за тонкую талию, когда она давала ему лекарство. Ее
звали Катя, она не противилась, даже не убрала его руку. Только улыбнулась и кокетливо
сказала:
— Похоже, мы выздоравливаем?
— Похоже, — и его рука опустилась к ее бедру, а незакрытый глаз смотрел прямо ей в
глаза.
— Но все же еще не совсем, — засмеялась Катя. — Еще даже повязку не сняли с глаза.
— Когда же снимут?
— Денька через два, я думаю. Врач сказал, что ничего серьезного. Как это вас
угораздило?
— Шел по улице, поскользнулся, упал, закрытый перелом, потерял сознание, очнулся
— гипс.
— Ясно, но у вас там совсем не то, что вы говорите.
— А что, что у меня там? — подыграл Макс.
— У вас там не закрытый, а открытый перелом.
Они посмеялись, и Катя, многообещающе улыбнувшись художнику, пошла к другим
больным. Но он успел все же узнать у нее самое главное — когда она дежурит в ночь.
Оказалось, через два дня. Как раз ему снимут повязку.
Макс вспоминал свой невинный флирт с медсестрой и теперь думал о том, какой он
кобель. Это в нем не искоренит никто, пока его не лишат рук и ног. Нет, впрочем, даже если
рук и ног лишат, он еще сможет. Пока не лишат драгоценного, главного органа. Вот Ренуар,
один из его любимых художников, хоть и писал все время обнаженку, никогда не спал со
своими моделями. Друзья удивлялись, как он может не попускать таких красивых девушек?
А он отвечал: "Мне не нужно ими обладать. Я занимаюсь с ними любовью… но кистью.
Этого мне вполне достаточно". Но впрочем, у всех разный темперамент, успокоил себя
художник. Вот Гоген-то был совсем не таким. И умер не от чего-нибудь а от сифилиса.
Итак, Катя будет дежурить ночью. Но это ничего не значит. Он не сможет этим
воспользоваться согласно своему темпераменту. Ему надо определиться с этим бандитом из
казино. А может, сначала что и получится. Но потом обязательно надо будет сбежать. Катя
ему мешать не будет. И прямиком — в казино. Наверняка, этот тип проводит там каждую
ночь. А если его там и нет, он спросит кого-нибудь из персонала, как его разыскать. Только
забежать в мастерскую и взять тот пугач. Вот он и пригодился. Сто процентов, что, в
отличие от Макса, бандит, как он его успел окрестить про себя, человек там не залетный. Это
было видно хотя бы по тому, как вокруг него плясали «шестерки» из администрации
«Изумруда».
— На мне все заживает как на кошке, — сказал Макс удивленному врачу, делающему
на следующий день обход.
— Вы правы, хоть завтра выписывай, — засмеялся врач.
— Так и выписывайте, доктор. Что время тянуть, силы и время на меня тратить?
Выписывайте!
— Ну что вы, что вы, это я погорячился! А куда вы так спешите, молодой человек?
Разве у нас вам плохо?
— Да нет, мне очень хорошо, — Макс улыбнулся стоящей рядом с врачом медсестре и
опять подумал о том, что Катя завтра дежурит в ночь и никто не будет им мешать. В том, что
она ему не откажет, он не сомневался, жизненный опыт подсказывал ему, что она в него
82
влюблена. И, кажется, готова. Тут же он опять мысленно поругал себя: забыл о том, что ему
надо будет уйти ночью из больницы.
— Ну и прекрасно, — врач убрал с его груди фонендоскоп. — Кормят у нас хорошо,
это раньше, в советские времена, в больницах есть было невозможно. А теперь мы все тут
обедаем. Компания, я слышал, у вас неплохая, гости приходят хорошие. Болеть не тяжело,
даже приятно. - Врач обернулся к медсестре и подмигнул ей. - Судите сами, с одной стороны
вы отдыхаете, с другой — к вам повышенное внимание. Или у вас его недостаток? Скажите и мы примем меры.
- Нет, нет, что вы, я всем доволен, все прекрасно, обслуживающий персонал - выше
всяких похвал, - Макс посмотрел на Катю.
- Ну вот видите. А вам не терпится выйти отсюда. И нам жалко. Не каждый день к нам
творческие люди попадают. Значит, внимания достаточно?
- Достаточно.
- Ну и слава богу. Некоторые вообще только затем и болеют, чтобы на них
родственники внимание обратили.
— Я не из их числа, — усмехнулся Макс.
— Я вижу, вижу, вы не такой. У вас не психосоматика.
— Психо — что?
— Психосоматика — это когда болезни возникают из-за причин, скажем так,
психологического свойства. Говорят же, что все болезни - от нервов. Вот это примерно из
той же оперы. Волнуетесь, например, часто — и гастрит развивается. Или гипертония. Что
вы так тяжело вздыхаете?
— Да дело одно горит, доктор.
— У всех дело горит. Сейчас время такое. Есть смысл работать. Но иногда и отдохнуть
полезно. Может, из-за такой работы и срыв у вас произошел. — Врач осторожно снял
повязку. — Ну вот, еще пару дней, и пойдете дальше картины писать. Синяк заживет быстро.
Катенька вам еще одну примочку поставит.
— Да это не совсем работа, доктор.
— Понятно, у творческих людей работа не разделяется с жизнью. Я прав? "Работа есть
работа, работа есть всегда. Хватило б только пота на все мои года", - негромко запел врач,
вставая к кровати и направляясь к постели второго больного.
— Ну, в общем, правы, — вздохнул Макс: не объяснять же врачу, что он хочет поймать
социально опасного маньяка. Он вспомнил продолжение песни, которую пел врач: "Расплата
за ошибки - она ведь тоже труд. Хватило бы улыбки, когда под ребра бьют". Уж не на его ли,
Макса, синяки намекал врач, когда запел? Нет, это было бы слишком тонко.
Обход закончился, врач с медсестрой ушли, и Макс остался наедине с собой.
Пенсионер, который лежал с ним в палате, мог разговаривать только о политике, а Максу не
хотелось заводить беседу на эту тему. Он взял с тумбочки своего любимого Достоевского, —
«Бесов» ему принесла из больничной библиотеки Катя, — и с наслаждением в который раз
погрузился в сложное подсознание главного героя романа Николая Ставрогина. Он дошел до
того момента, когда один из героев намекал на эпизод из жизни Николая Ставрогина, когда
тот изнасиловал девочку.
Макс задумался. Ставрогин — рафинированный интеллигент, который не терпел
фальшь и любое проявление лицемерия, царящее кругом. А тоже не без греха. Да еще и не
без какого греха! Может быть, и этот, из казино, не так прост. На вид — и перед ним опять
всплыло его лицо — на вид, не скажешь, что он простой парень из бригады.
Художник потянулся к тумбочке, где лежал карандаш и листы бумаги - тоже Катя
позаботилась, умница, - и по памяти стал восстанавливать черты лица извращенца из
казино. Сначала ничего не получалось - он никак не мог передать этот взгляд, глаза были
слишком пустые, при всей его яркой фактуре - оттопыренные уши, сломанный нос. Но потом
83
Макс ухватил, как всегда нужное выражение, и глаза сразу получились. Теперь ему казалось.
что он передал черты довольно точно.
19.
В квартире психолога стоял приятный аромат трубочного табака. Вика ждала, пока
закончится очередной сеанс психоанализа. Дверь в рабочий кабинет Сергея Шаповалова
опять была приоткрыта, и Вика слышала доносящиеся оттуда обрывки негромких диалогов.
Сергей говорил тихо. Что он говорил, Вика не слышала, а вот слова женщины разбирала
отчетливо, та говорила громче, в ее голосе звучали тревожные нотки.
— … В чем же нестандартность этого поступка?
— …Я не понимаю, есть у него кто-нибудь или нет?
- Он последнее время ведет себя очень странно, я стала замечать такие вещи, которых
раньше он никогда не делал…
— … Вы думаете, я должна это сделать?
Что должна сделать пациентка Сергея Шаповалова, об это Вика так и не узнала, хоть и
очень хотела: психолог говорил тихо.
Они вышли из комнаты, Сергей подал молодой женщине — красивой и хорошо и
дорого одетой, это Вика заметила сразу, — пальто. Попрощался, закрыл дверь на замок и
вошел к Вике.
— Я свободе-ен, словно птица в небесах,
Я свобод-е-ен, я забыл, что значит страх, Сергей запел песню Валерия Кипелова, в прошлом лидера группы «Ария», чем немало
удивил Вику.
— Вы любите «Арию»?
Сергей засмеялся.
— Нет, слишком много пафоса.
— Но поете и знаете слова…
— Так все время гоняют по радио, которое я слушаю. Там старый рок передают,
приятно, молодость вспоминаешь. «Машина», «Аквариум» и прочее. Даже иногда "Зоопарк"
заводят, покойного Майка Науменко. Вы знаете такого?
- Нет. Так, фамилию, кажется, слышала.
- Это был первый питерский рокер, настоящий рокер, и по песням, которые писал, и по
образу жизни. От него и умер. К нему мог прийти любой, с улицы, и н всех угощал
портвейном. Но приходили конечно, в основном, те, кто любил его песни. Таких, правда,
было немало. У него дома была вечная тусовка. А тут и жена, грудной ребенок. Весело, в
общем. Игорь, кстати, с ним познакомился, когда в Питер первый раз, еще в студенческие
времена, ездил. - Психолог посмотрел на часы. - Ну, ладно, я отвлекся. На чем мы в прошлый
раз с вами остановились, Вика? Продолжим?
- Конечно.
- Что будем пить? Чай, кофе, виски, коньяк, вино, сок, коктейль? Или, может быть,
пиво? Хорошее отечественное пиво из холодильника. Хотите?
— Даже так? — засмеялась Вика. — Нет, пожалуй, все-таки кофе.
— Ну и правильно. Алкоголь вреден. А я, с вашего позволения, коньяку все-таки
выпью, устал немного. Направлять на путь истинный женщину, когда она не знает сама, чего
хочет, - очень сложно. Вы согласны?
- Согласна, - с улыбкой кивнула Вика. Что-то его сегодня несет, подумала она. Но тут
же догадалась, в чем дело: так бывает, когда человек очень устанет. Это она знала по себе.
Начинался словесный понос. Существовал даже специальный термин для этого явления
психики - логорея. Но, возможно, это просто стиль общения психолога. Она ведь с ним еще
недостаточно хорошо знакома.
84
Психолог исчез на пять минут, вернулся с подносом, на котором была турка душистого
кофе, две чашки, бокал с налитым на дне коньяком и нарезанный сыр. Он налил девушке
кофе, выпил одним глотком коньяк, взял кусочек сыра. Вика осторожно глотнула кофе, но к
сыру не прикоснулась.
- Так на чем мы остановились?
— В прошлый раз вы обещали объяснить мне Игоря.
— Правильно, вы все помните. Знаете, я часто десятый класс вспоминаю. Это время
очень характерное. Тогда много произошло такого, что, по-моему, определило будущее нас
всех. Хотя внешне ничего особенного не происходило. Оканчивали школу, готовились в
институт, ну, первые пьянки-гулянки, первые девушки.
— У Игоря была девушка? — тихо спросила Вика. Ей не хотелось задавать этот вопрос,
но не задать его она не могла: любопытство распирало ее.
Сергей минуту смотрел на нее молча, а потом сказал:
— Была. В этом все и дело. Была любовь. — Он опять посмотрел на Вику. — Да,
можно так сказать безо всякой иронии.
Вика молчала. Сергей налил себе кофе.
— Еще сварить?
— Нет, спасибо. Продолжайте, пожалуйста. — Вике показалось, что Сергей
засомневался, рассказывать дальше или нет. Но она ошиблась. Он просто погрузился в
воспоминания.
Вспоминаю встречу нового, 1977-го, года. Зимняя дача у Галки, девочки из нашего
класса. Костяк класса — наша компания — собрался вместе встречать ночью Новый год.
Тех, кто не мог уйти от родителей, ждали ночью, после двенадцати. Но таких было мало —
человека три-четыре, ладно, неважно, кто... Мы — три друга: Виталик, Игорь и я —
отпросились, Света — девушка Игоря — тоже. А Галка… Галка начала очень плотно
дружить с Виталиком. Наконец-то у них разгорелось что-то вроде романа. Галка любила его
с пятого класса, с тех пор, как пришла в нашу школу, а он ее как будто не замечал. И тут
вдруг началось. Где-то за месяц до Нового года. Он стал оказывать ей такие знаки внимания!
Ходил с ней на каток, в кино, водил в театр в Москве. Мы жили — Игорь вам, наверное,
говорил, — в Жуковском. Вика кивнула. (Про себя в связи с девушками не сказал ничего, —
подумала Вика, — ну ладно, не хочется перебивать его вопросами, тем более что мы
договорились: рассказ об Игоре.) В общем, Галя была счастлива, на седьмом небе.
Ну вот, собрались мы на этой дачке часов так в девять, девушки стали еду готовить, мы
с аппаратурой и вином разбираться. Водки накупили, бормотухи, бр-р-р, (Сергей поежился.)
Наверное, я потом ни разу в жизни так много этой гадости не пил. Сейчас бы сразу цирроз
печени, а тогда портвейн «777» или «Кавказ» — за милую душу, литрами, и хоть бы что.
Хорошо было, весело. Пожалуй, подготовка к празднику оказалась лучше, чем сам праздник.
Так часто бывает, правда? (Вика кивнула).
Часов в десять вечера сели за стол. Начали провожать старый год. И так
напровожались, что кое-кто и встретить его не смог, проспал. (Увидев вопросительный
взгляд Вики, Сергей улыбнулся). Нет, не Игорь, другой парень из нашего класса, Петька. Он
так под елкой весь Новый год и проспал. Ну, а мы, хорошенько проводив старый год кто
водочкой, кто портвейном, девушки пили сухое вино, рислинг, кажется, точно рислинг мы
тогда купили, ничего другого не было, — мы начали потихоньку танцевать. Шампанское, как
положено, оставили на двенадцать. Телевизор — все эти голубые огоньки — мы смотреть не
собирались, не дома же встречаем, с родителями, чего время терять.
Игорек не отходил от Светы, Виталик все время был с Галкой, я — с Татьяной,
остальные тоже разбились по своим парам. Погасили свет, включили «Пинк Флойд», и
пошел интим. Сознание того, что целая ночь впереди, раскрепостило нас как никогда, и
неизвестно, чем бы все закончилось, не групповым сексом, конечно, тогда об этом никто и не
думал, но наверняка многие бы из нас известную черту переступили бы. В полумраке я
85
видел, что все парочки — все, в том числе и Игорь со Светой — целуются, руки ходили по
телам, где хотели, воздух наэлектризовался томлением и желанием. К нашему общему
сожалению, мы услышали бой курантов по включенному на кухне радио и, растрепанные
после танцев-шманцев-обниманцев, бросились к столу пить шампанское.
Включили свет, Виталик лихо открыл бутылку, и мы успели еще во время боя часов
чокнуться и выпить. Эротическая атмосфера вмиг рассеялась, все стали поздравлять друг
друга с Новым годом, и через некоторое время начали раздаваться звонки и приходить
ребята — те, кто встретил Новый год с родителями.
И только часам к трем все опять улеглось, и можно было заняться тем, чем мы начали
заниматься перед Новым годом, то есть интимом. Я, правда, так напился, что мне не
хотелось ничего. Кроме как сходить туалет и сунуть два пальца в рот. Как потом, когда я
учился в институте, пела широко известная в узких кругах группа «Мухомор»: «Зачем
тошнишь ты тут мне на коврик? Не надо водку мешать с портвейном».
В общем, мне было не до Татьяны. А вот Игорь обнимался на диване со Светой, это я
видел точно. Виталик, как и следовало ожидать, не просто так два месяца обхаживал Галку.
Он унес ее на руках на второй этаж, мы слышали оттуда очень характерные звуки и стоны.
Возможно, это было у них не в первый раз. Потому что они спустились со второго этажа, как
ни в чем не бывало, как супруги, для которых это стало вполне привычным приятным делом.
Ребята с уважением и почти восхищением смотрели на Виталика, девушки — с интересом на
Галку. Она как-то резко отдалилась от них после возвращения со второго этажа, так мне
показалось тогда. Как будто стала старше. Девчонки наши еще были детьми, а она теперь —
взрослой, опытной женщиной. Впрочем, внешне в ее поведении особо ничего не изменилось.
Опять танцы, и тут кто-то из вновь пришедших девчонок весело предложил:
— Давайте играть в бутылочку!
Предложение было встречено криками «ура!», и только от Виталика со Светой я не
слышал одобрения этой идее. Тем не менее, не присоединиться к играющим значило
плюнуть на всю компанию, на важность самого факта первой самостоятельной встречи
Нового года.
Бутылочка закрутилась. Я целовался с Галкой, Игорь — с Тамаркой, Леха — с
Оксанкой, Виталик — с Иркой, Светка — с Лехой, все было весело и безобидно, никто не
думал ни к кому ревновать, если и целовались в губы, то шутя чмокались, смеялись и вновь
крутили бутылочку.
Но тут бутылка показала на Виталика и Свету. Как будто мы что-то предвидели. В этот
момент все вдруг замолкли. Я посмотрел на Игоря. Он опустил глаза. Все с интересом
смотрели на пару. Виталик уверенно обнял Светлану. Одной рукой обхватил ее белый
свитер, другой взял за голову и поцеловал в губы. Света сделала попытку убрать голову,
чтобы ограничиться этим поцелуем, но, похоже, Виталик не собирался отпускать ее. Он
держал ее и целовал взасос. А руками гладил ее волосы, свитер. Целовал как страстный
любовник. Света как-то размякла под этим поцелуем и больше не сопротивлялась. Более
того, нам казалось, что она отвечает на его поцелуй. Слышно было, как на кухне работает
радио, включенное на минимальную громкость.
Я упустил момент. Сейчас я понимаю, что надо было тогда, не теряя времени, быстро
обратить все дело в шутку. Смех вообще снимает эротическое напряжение, это известный
факт. Но тогда я, к сожалению, не сообразил. Отягощенный водкой с портвейном, я тупо
наблюдал этот по-настоящему эротический поцелуй. Думаю, многие тогда испытали чувства,
которые не испытывали от просмотра эротических фильмов, их, кстати, у нас тогда еще не
было, так, на фестивале где-нибудь урвешь сценку, а потом, в кинопрокате, ее обязательно
вырежут.
Упустил, да, упустил момент. Посмотрел на Игоря. Он сидел ни жив ни мертв, но в то
же время было в его лице что-то решительное, как будто он готовится к чему-то. Глаза —
совершенно безумные.
86
И тут Виталий, продолжая целовать Свету, вдруг посмотрел на Игоря и… подмигнул
ему. Вовремя. То есть вовремя посмотрел, а не подмигнул. Потому что через секунду в его
голову полетела пустая бутылка из-под шампанского. Он ловко уклонился от нее, при этом
не выпуская из своих губ губы Светы, он только вместе с ней слегка нагнулся вбок, и
бутылка полетела мимо. И врезалась прямо в больше трюмо. Галке потом от родителей
досталось.
Ну вот, посыпались стекла. Света вырвалась из объятий Виталика, тот бросился к
Игорю. Игорь пытался ударить его в лицо, но Виталик перехватил его руку. И долго так
держал ее. И смотрел ему в глаза с легкой улыбкой. Впрочем, улыбкой не злой. Игорь весь
трясся, казалось, он вот-вот заплачет. Виталий заговорил:
— Спокойно, старик, ты что это, мы же играем, это же только игра, что с тобой? Все
нормально. Все о'кей. Пошли пивка выпьем. Ребята чешского принесли.
Виталик обнял Игоря за плечи и повел к столу. Игорь, казалось, пребывал в каком-то
трансе, он повиновался Виталику и молча пошел с ним. Все молчали. В бутылочку больше
никто не играл, хотя все по-прежнему сидели на ковре. Галя включила телевизор. Света
встала и пошла в ванную. Я посмотрел на Игоря. Он залпом выпил бутылку пива, молча
прошел в коридор, оделся, и мы услышали, как хлопнула входная дверь.
Побежать за ним? Но зачем? Что я ему скажу? Да и сил, честно говоря, не было
никаких. Только бы спать лечь. Из ванной вышла Света, лицо у нее было красное и слегка
опухшее. Наверное, плакала и умылась, подумал я. Света тоже прошла в коридор, надела
свою шубку, но в отличие от Игоря, заглянула в комнату и бодрым голосом сказала:
— Всем пока! Уже утро почти, спать хочу — не могу. Галь, спасибо. С Новым годом.
Прозвучало все это довольно фальшиво.
— Да не за что, тебя также, Светуль. Подожди, мы тебя проводим.
— Не надо, зачем, сейчас не опасно, все маньяки спят, — грустно улыбнулась Света.
Посмотрела на Виталия. Он поднял бокал с пивом и сказал:
— С Новым годом!
Она не ответила и вышла.
Игоря догнать не успеет, подумал тупо я, а может, и не собирается. Я бы на его месте
тоже распсиховался, а этого придурка, наверное, просто убил бы. Так что же тогда я не
заступился за друга, никак не попытался ему помочь? А как я мог помочь? И что сейчас стою
тут и рассуждаю? А что я могу сделать? Влезть в этот треугольник? Пусть сами
разбираются. Нет, ты трус, — говорило мне мое второе «я». Трус и оправдываешься. Что
скажет Татьяна? Я пошел искать свою подругу, но она спала на диване в другой комнате
рядом с Иркой и Лешкой. Никто, конечно, не раздевался, все были в своих новогодних
нарядах. И никто не придал значения тому инциденту. Девочки молча убрали стекла и вскоре
благополучно обо всем забыли. Занимались кто чем - кто танцевал медленные танцы кто, кто
ел и пил, как я, спать лег. Утром проснулись - еще осталось оливье, немного вина, водки.
Выпили и разошлись. Никто, кроме меня, Игоря, Виталика и Светы, не вспоминал потом об
этом случае.
— Вот такая новогодняя история. — Сергей взял сигарету, закурил, и ароматный дым
распространился по комнате. — Одна пациентка сказала мне, что если психолог курит, то,
как психолог, он для нее не существует. Вы тоже так думаете?
Вика пожала плечами. Она вспомнила озеро и подумала о том, что недавнее
изнасилование и убийство произошло рядом с городом, в котором жили Сергей с Игорем, и
на этом озере они провели немало своего времени.
— Вы любили Кратовское озеро? - спросила она.
— Я его и сейчас люблю. И иногда езжу туда. У меня там дача у приятеля. Там стало
еще красивее, чем раньше. Детская площадка, которую построили на берегу, не портит
87
общего вида. А поскольку это теперь заповедник, стараются как-никак следить, машины туда
не пускают. А почему вы спросили?
— Я материал готовлю о маньяке, который насилует и убивает. Так вот, вчера я была
как раз в Кратово. Он изнасиловал девочку, школьницу, на берегу озера. Изнасиловал и
задушил.
Сергей о чем-то глубоко задумался. Вика не нарушала хода его мыслей. Он сам
спросил:
— Вы ездили туда со следователем?
— Да. Я должна была брать у него интервью, а тут это случилось, ну, он и пригласил
меня на место преступления. Вернее, нет, не пригласил, я сама напросилась, он наоборот
сначала не хотел.
Сергей кивнул.
— А как выглядела девушка? Можете описать?
— Могу, конечно. Маленькая тоненькая блондинка, в кожаной клепаной куртке-косухе,
в джинсах. Лет пятнадцати.
— Местная? Живет там?
— Неподалеку, в Жуковском.
— Что она делала в Кратове?
— Гуляла, наверное. Пиво пила, курила. Она не похожа на отличницу. Да к тому же
еще, если интересуют подробности… — Вика передумала говорить.
— Да, интересуют, скажите, нечего стесняться.
— Ну, в общем, она была не…
— Маньяк был ее не первым мужчиной, — помог ей психолог.
— Ну да, как вы догадались.
Психолог промолчал.
— И была изнасилована извращенным образом? — уточнил он.
— Точно, — удивилась Вика и уставилась на Сергея.
— Тут нет ничего удивительного. Все маньяки действуют по одной определенной
схеме. Если на лицо два-три преступления, то и четвертое, и пятое будут похожими. Есть
некая серийность. Как сказано в Экклизиасте, нет ничего нового под солнцем.
Он затушил сигарету, которую докурил до половины, подумав о том, что вспоминать
сейчас Ветхий Завет было совершенно не к месту. Допил кофе и посмотрел на Вику: еще
вопросы есть?
Вика встала.
— Вы мне, правда, обещали как-то объяснить пропажу Игоря, но так ничего и не
объяснили.
— Объяснить пропажу? — удивился Сергей. — Вот этого я точно не говорил. Я сказал,
что вы можете не переживать за него, с ним все в порядке. Что постараюсь объяснить Игоря,
а не его исчезновение. Исчезновение Вика, а не пропажу.
— Вы так говорите, как будто точно знаете, где он, что с ним, и при этом мне — ни
слова.
— Поверьте, никаких фактов у меня нет, и точно я ничего, конечно, в деталях, знать не
могу. И в то же время, я знаю точно. Парадокс? Да, отчасти. Но он-то и должен вас
успокоить. Вам не надо переживать. Даже нельзя, Вика.
— Загадочно вы как-то говорите, Сергей. Что значит — нельзя? Нельзя вообще или
нельзя именно за Игоря?
— И вообще, но в особенности из-за Игоря. У него все в порядке. Я знаю. Не верю, а
знаю. А вы должны мне верить. И все будет хорошо. Ну, Вика, когда придете в следующий
раз? - улыбнулся Сергей и погладил бороду.
— А разве нужно? Разве вы скажете мне что-то еще нового об Игоре?
88
— Я расскажу вам о вас, если вы хотите, я же психолог все-таки, может, в чем и
помогу. Меньше переживать будете, больше своей жизнью заниматься, собой заниматься, а
не суетой.
— А я и так собой занимаюсь, — бросила Вика.
— Это вам так только кажется. Да вы не обижайтесь. Конечно, вы правы, но в жизни у
нас столько ресурсов, мы сами об этом не подозреваем. Столько всего незадействованного! Я
помогаю людям раскрыть их скрытые резервы, как ни громко это звучит.
— Это, наверное, очень дорого стоит.
— Но вы же говорили, что согласны на сто пятьдесят долларов, если мне не изменяет
память, — засмеялся Сергей.
— Хорошо, я согласна. — Вика надела пальто и стояла в позе ожидания.
— Да я шучу, шучу, Вика. С вас я денег не возьму.
— За что же такая привилегия? За все надо платить, вы это как психолог прекрасно
знаете.
— Психология тут не при чем. А в данном случае платить вам не за что. Это будет не
работа, мне приятно с вами общаться. И полезно. Вы расскажете, что нового напишите о
маньяках, мне это, правда, нужно. Видите, я тоже здесь имею некоторый интерес для своей
работы. Так что приходите. Звоните — и приходите.
Вика сказала до свидания и ничего не ответила. Но знала — придет обязательно. Этот
хитрый психолог знает что-то очень важное. Но почему-то ей не говорит. И во тоже время
постоянно успокаивает ее: мол, ничего страшного не произошло. Да, она придет. Позвонит
через пару дней и придет. То, какое она произвела на него впечатление, Вика видела. Она
ему нравилась, хотя он не из тех, кто будет выражать свою симпатию в банальных
комплиментах. Нравилась, но это вовсе ничего не означало. Ни для него, ни для нее, строго
решила Вика. Она будет искать Игоря.
20.
— Итак, больной, на что жалуемся? — Катя присела на край кровати художника
Максима Горевого.
— На отсутствие ласки, — Макс просунул руку под ее халат и погладил бедро. Катя не
убрала его руку.
— Какой такой ласки? Ласка не входит в медицинские услуги, оказываемые данным
учреждением. — Улыбка не сходила с Катиного лица.
Впереди целая ночь дежурства, а работы почти нет. Максим совсем выздоровел, завтра
его выпишут, и сегодня его рука гладит ее колено. Она никогда, в отличие от некоторых
медсестер, не позволяла себе отвечать на ласки пациентов, это было пошло и вульгарно,
считала она. Но в этот раз она изменила своим правилам. Художник ей жутко нравился, и
она не могла через силу строить из себя недотрогу. Ей было приятно каждое даже чуть
заметное его прикосновение. Когда он положил руку на ее голое колено, она почувствовала,
как тепло его руки разнеслось по всему ее телу. Катя решила отдаться своему чувству и не
быть ханжой.
Макс же, впервые за последние лет пять, обнаружил, что испытывает какие-то
юношеские чувства — волнение, нетерпение, даже легкое смущение. Уж не влюбился ли он
на старости лет? Он не мог долго заснуть, думая о Кате, он знал, что завтра у нее суточное
дежурство. Но ведь он решил покинуть больницу. Разобраться с этим типом из казино, и
разобраться как следует.
Ему стало грустно. Он понял, что не хочет расставаться с этой девушкой. Что за
проблема? — тут же ответил он себе. Он не будет с ней расставаться. Он может хоть
жениться на ней. А вдруг у нее кто-нибудь есть? Наверняка, если она такая симпатичная и
умная. Да и зачем ей человек, старше ее минимум лет на пятнадцать? И опять он улыбался
89
своим мыслям, он теперь все время блаженно улыбался, кода думал о ней, но теперь его
радовало то, что все это зачем-то он себе придумывал. В глубине души он был уверен, что у
Кати никого нет, а если кто-то и был, то теперь у ж е нет, потому что есть он, Макс.
Максим видел: как и она ему, он тоже очень нравился медсестре.
Он взял лист бумаги, карандаш и стал рисовать Катю в разных позах. Склонившуюся
над кроватью больного, в профиль, анфас, со шпицем, в халате и шапочке. Когда она
входила в палату, он делал новые наброски, и все четче и конкретнее на отдельном листе
вырисовывал ее портрет. Катя заметила это, и, оглядываясь на Макса, улыбалась и шутливоукоризненно качала головой.
Макс взял новый листок и набросал медсестру обнаженной. Она сидела на коленях, в
руках держала шпиц, всем своим видам показывая, что сейчас сделает серьезный укол.
Получилось похоже на агитплакат: "Ты сделал прививку против туберкулеза?" Только вот
медсестра на плакате была непривычно обнаженной.
Он дождался вечера, коротая время за рисованием, Достоевским и разговорами с
пенсионером Иваном Михалычем. Тот рассуждал на свою любимую тему — о политике, об
олигархах, что всех надо пересажать, потому что они ограбили страну, об Америке, которая
хочет выпить из России все соки. Макс слушал и кивал, и Михалыч, приободренный
вниманием Макса, вдохновенно философствовал.
— А эти дерьмократы — до чего страну довели, ты только посмотри, теперь что
прикажешь делать людям, которые всю жизнь работали? С голоду подыхать?
Сам-то Михалыч с голоду не умирал. Дочь приносила ему и икру, и ветчину, и сыр, и
конфеты, и фрукты, и соки. Но он думал о других, о миллионах русских людей. В другое
время Макс или просто послал бы пенсионера в пешее эротическое путешествие, или
повернулся бы к нему спиной и заснул, но сегодня художник удивлялся сам на себя. Не
иначе, как он отрабатывает упражнение «Тотальное «Да!», которому когда-то учил его
приятель — профессиональный психолог Сергей Шаповалов.
Сергей говорил Максу о том, что, поскольку наша речь связана с нашим подсознанием,
мы должны говорить жизни «да», и только «да». Подсознание не понимает отрицания, ему
нужен позитив. Поэтому, тренируясь не говорить «нет» окружающим нас людям, не начинать
фразы с «нет» — а так говорят 90% людей: «Нет, ну классно», «Нет, вы только подумайте»,
— тренируясь не говорить «нет», мы постепенно обучаем свое подсознание, а значит и себя,
полнее воспринимать жизнь. И где труднее всего говорить «нет», там и находится самое
большое и важное поле деятельности. Так что «беседа» с Михалычем, а вернее согласие с
ним, хотя бы внешнее, — это был, по Шаповалову, хороший тренинг для выполнения
упражнения «Тотальное «Да!».
Наконец наступил вечер. Макс поужинал все с тем же Михалычем, попил с ним чай в
палате, даже обсудил современную молодежь — это заняло около полутора часов, но Макс
настолько расслабился, что мог говорить о чем угодно, хоть о Карибском кризисе — теме
вчерашнего монолога Михалыча, которую Макс не поддержал. Пожелав Михалычу
спокойной ночи, Макс вышел в больничный коридор. Катя за своим стоиком что-то писала в
тетрадь.
— Истории болезни? — Макс погладил ее по голове, она откинула назад голову, кладя
ее на руки художника, и улыбнулась:
— Гистология, скоро экзамен. Очень много надо зубрить. Я же в медицинском
училище на вечернем.
— А потом в институт?
— Да, во второй мед хочу, на педиатрию. Девушкам поступить, конечно, сложно, но
после училища легче.
— Хочешь детей лечить? А кто же меня будет?
— А ты не болей, зачем болеть?
90
— И правда, зачем? — Макс взял второй стул, пододвинул его вплотную к Катиному,
сел рядом с ней и обнял ее.
— Перестань, нас могут увидеть, — сказала девушка, но руку не убрала. — Пошли ко
мне в ординаторскую чай пить.
— А дежурный врач? Он разве не там?
— Нет, ушел, если что случится, я его вызову, он рядом живет. А пока все спокойно, он
дома. Я сама ему предложила, — Катя улыбнулась Максу.
— Всегда готов, — сказал Макс и встал.
— Пошли, только тихо, — Ирина приложила палец к губам.
В ординаторской горела настольная лампа, и было очень уютно. Макс положил руки ей
на плечи. Она наклонилась к его руке и прижалась к ней щекой. Опустила руку в карман
халата, достала ключи и закрыла ординаторскую изнутри.
… — Куда тебе бежать? — смеялась Катя, перебирая волосы на его груди. — Вот
сумасшедший. Тебя же утром выписывают.
— Завтра утром.
— Ну да.
— Тогда, и правда, незачем, — обрадовался Макс и опять прижался к Кате. Он целовал
ее в губы, в грудь, и желание вспыхнуло опять.
— Все, тебе пора, скоро уборщица придет. Иди спи, - строго сказала девушка, и он
понимал, что она говорит серьезно. Он не будет подвергать ее риску.
— Так, меня выписывают, это хорошо. С одной стороны, — сказал Макс и хитро
посмотрел на нее. — Вечером придешь ко мне? Или нет, утром, у тебя же суточное
дежурство было.
— Утром — ты что!? Утром не могу. Вечером? Если только после занятий… Ну,
может быть…
— Не может быть, а я тебя жду на праздничный ужин.
— В честь какого праздника?
— В честь нас.
— Хорошо, приду, — тут же согласилась Катя. — А сейчас уходи, у меня неприятности
будут.
— Ладно, как скажешь.
Он поцеловал девушку, встал с дивана, оделся и, тихо выйдя из ординаторской, прошел
в свою палату. Михалыч храпел как паровоз. Макс, положив голову на подушку, тут же
уснул.
21.
Муравьев разложил перед собой фотографии жертв. Три девочки, все примерно
одинакового телосложения, все со светлыми волосами, кроме одной, крашенной в белый
цвет. Но ее-то как раз он и не убил. Сводит счеты с маленькими блондинками? И откуда он
взялся такой? Может, приехал откуда? А может, крыша поехала, начитался какой-нибудь
модернистской литературы, типа «Парфюмера»? Но у Гренуя, героя романа Патрика
Зюскинда, было все изящнее. Хотя, может быть, так кажется только потому, что там
литература, а здесь жизнь. Муравьев вспомнил слова своего любимого философа, которого
любил цитировать, «Искусство нам дано для того, чтобы не умереть от истины». Да уж,
действительно, не умереть бы от нее.
Все похожи. Все девочки. Как он их отыскивает? Хотя это как раз не трудно.
Подкарауливает, выбирает момент. У животных есть свои повадки, по которым охотник
вычисляет, как их поймать. У преступников, особенно у маньяков, тоже есть свои привычки,
которые повторяются раз от разу. Серийность преступлений облегчает их раскрытие именно
из-за этих повторяющихся действий. Некая запрограммированность существует. Маньяки,
91
как роботы, делают всегда примерно одно и то же. Подстерегают жертву, расправляются с
ней по одному и тому же сценарию. Значит, если этот сценарий как следует прочитать, безо
всяких режиссерских изысков, отнестись к таланту драматурга с уважением, то можно будет
легко разгадать ребус, заложенный в его глубине.
Телефонный звонок прервал ход мыслей следователя.
— Сан Саныч, там опять эта журналистка. Послать ее куда подальше? - услышал он из
соседней комнаты голос оперативника. Надо завести культурную секретаршу, подумал
Муравьев.
— Нет, ни в коем случае, пусть приходит!
Вика. Муравьев даже слегка забеспокоился. Эта молодая красивая журналистка какимто непонятным ему образом стимулировала его к работе. Она, кстати, очень похожа на всех
этих девочек, только постарше. Надо ей сказать об этом, или он уже говорил? Она не
поверхностно относится к работе, глубоко, вдумчиво. Хорошо бы, и материал у нее
получился таким же. Хотя кто их разберет, современных девушек? Таких модных, стильных,
красивых, умных, дерзких. Почему ему не тридцать лет? Вот бы приударил. Во времена его
молодости таких девушек не было. Но были другие, не хуже, а его девушка, которая
впоследствии стала женой и матерью двоих детей, вообще была вне конкуренции, тут же
ответил он сам себе. Ладно, вздор, вот она, Вика Нестерова, уже входит. Он встал навстречу
журналистке.
— Здравствуйте, Вика, вы сегодня грустная, но от этого не меньше… — Боже, что это
он, в самом деле? Никак не может прийти в себя.
— Вы прекрасны, вы грустны, как выразился поэт. Вы это хотели сказать?
Вика слегка изменила имидж - у нее была новая прическа: свободные вариации
знакомого стилиста на темы карэ. Стрижка очень шла ей. Теперь она стала немного похожа
на девушек шестидесятых годов из французских фильмов. Это, наверное, так и проняло
следователя, подумала Вика. Что ж, приятно, что она производит такое впечатление и на
мужчин солидного возраста.
Муравьев смутился. Да, он хотел сделать ей комплимент. Но никак не ожидал, что за
него его сделает она.
— Именно это, — серьезно ответил он, решив таким образом исправить свою ошибку и
больше не попадать в глупые ситуации. С какой стати? Надо работать, а не с девушками
любезничать.
— Да, вы правильно заметили, — Вика решила не отпускать эту тему. — Никак не могу
одного человека найти. — Она посмотрел на Муравьева, как бы раздумывая, рассказывать
или нет.
— Ну, говорите, говорите, в чем дело, — следователь встал из-за стола, прошел к
подоконнику и нажал кнопку электрочайника, точно такого же, как у нее в редакции,
отметила Вика.
— У меня пропал близкий человек. Пропал во время важного для него события. Актер.
Он играл главную роль в спектакле и не пришел на первый. На премьеру. С тех пор как в
воду канул. Никаких вестей никому от него нет.
— А может, он просто решил поменять жизнь, скрыться от всех? Такое бывает…
Иногда
— Я знаю, — грустно сказала Вика. — Этого я боюсь больше всего. Почему-то, сама не
знаю.
— Боитесь даже больше, чем, если бы узнали, что его нет в живых?
— Нет, конечно, но почему-то мне кажется, что он жив.
— Ну, если вам так кажется, значит, так и есть, — улыбнулся следователь.
Я эгоистка, подумала Вика. Следователь прав, умный мужик. Он намекнул ей, что
действительно ей легче было бы узнать о смерти Игоря, чем о том, что он ее просто взял и
92
бросил, даже не сообщив об этом. Похоже, следователь и не думал брать сообщение Вики на
заметку.
— Кофе будете? — он насыпал в чашку три ложки растворимого кофе.
— Да, спасибо.
— Вам как, крепкий?
— Да.
Он положил и ей три ложки. Залил кипятком.
Вика ошибалась. Следователь как раз думал о том, куда делся актер Гордеев. Он знал, о
ком говорила Вика, потому что тоже был на премьере. Его затащила туда дочь, фанатка
автора, по пьесе которого ставился спектакль. Муравьев читал Викину колонку и понял, что
сейчас она говорит именно об этом артисте.
— «Разбейте старые скрижали», — процитировал Сан Саныч слова Заратустры,
которые произносил Александр Македонский в пьесе.
Вика с нескрываемым удивлением посмотрела на него.
— Вы что думаете, если в милиции люди работают, то Ницше не читают и в театр не
ходят?
— Нет, я так не думаю, — справившись со своим удивлением, сказала Вика. Он прав,
что за снобизм?
— Думаете, думаете, — засмеялся Муравьев. — Я был как раз на вашей премьере, дочь
уговорила, но я не жалею. Это, наверно, большое ЧП для театра, когда такое случается. Но
другой артист-то, он, кажется, выручил, спас премьеру. Во всяком случае, я никаких
накладок не заметил.
— Он хороший артист, но Игорь репетировал пьесу целый год, а Яблоков — два дня.
Дело было только в том, что хотя бы запомнить текст.
— Понимаю, понимаю. Вика, он найдется, ваш артист, рано или поздно.
— Живой или мертвый, — хотите вы сказать.
Он хотел сказать именно это.
— Живой, непременно живой. — Муравьев посмотрел на часы. Давайте начнем
интервью, а то мне скоро уходить.
— Сейчас начнем, Александр Александрович, я только еще одно хотела сказать… —
Муравьев молча ждал. — Мы вчера были с вами в Кратове, на озере, я вспомнила, что мы
туда ездили с Игорем, совсем недавно.
— Зачем?
— К его другу, у него там зимняя дача.
— Хорошо. Какие у вас вопросы, задавайте.
— Почему маньяк выбирает блондинок, и таких молоденьких?
— Это вопрос не ко мне, к психологу. У вас наверняка есть знакомые психологи, вы же
журналист. Есть?
— Есть.
— Вот у них и спросите. Фильм такой был — «Джентльмены предпочитают
блондинок». Или не фильм, ну, не важно. Так вот, у психологов спросите.
— Хорошо, спрошу. У вас есть какие-нибудь улики?
— Я не могу их публиковать, пока дело не окончено.
— Ясно. Но что-нибудь вы скажете читателям нашей газеты?
— Да, обязательно. Скорее, молодым читательницам. Будьте осторожны в подъездах, в
лифтах, не гуляйте вечером одни. Не хочу пугать, но осторожность не помешает никогда.
Кстати, Вика это и вас тоже касается. — Он вскользь пробежал взглядом по ее волосам и
фигуре. Вика взмахнула головой и отбросила упавшие на глаза волосы. — Видите эти фото?
- Муравьев разложил на столе три фотографии.
Вика посмотрела на фото и поняла, что имел в виду Муравьев — все девушки-жертвы
чем-то были похожи на нее. А она — на них.
93
— Можно их опубликовать? - спросила Вика.
— Нет.
— Вы поймаете преступника?
— Обязательно.
Муравьев встал из-за стола, Вика выключила диктофон. Больше он ничего не скажет. И
на том спасибо.
22.
На каникулах они не виделись. Игорь почти всю неделю провалялся на диване: читал
фантастику, детективы. На вопросы мамы отвечал односложно, и та решила его не трогать.
Она подозревала, что ее сын влюблен, и решила, что лучше не лезть ему в душу: захочет —
сам все расскажет. Евгения Петровна Гордеева работала в авиационном институте, каждый
день уходила рано утром, оставляя сыну завтрак и обед. Он вставал около двенадцати,
выключал телефон, не спеша, безо всякого аппетита пил чай и заваливался на диван с книгой
в руках.
Оставался еще один день каникул. Игорь опять пил свой печальный утренний чай,
когда в дверь позвонили. Он нехотя поплелся открывать. Сергей. Румяные щеки, с мороза,
веселый, жизнь так и кипит в нем. А Игорь бледный, мрачный, сонный.
— Ты что, заболел, старик? Не вовремя решил хандрить. Телефон отключил и
валяешься на диване, как Обломов. Я понимаю еще во время учебы, а в каникулы —
последнее дело. Давай одевайся и пошли на лыжах. Я уже готов.
— Нет, Серж, спасибо, я никуда не пойду. Хочешь — раздевайся, проходи. Музыку
послушаем, чаю попьем.
— Да что тут с тобой сидеть, в атмосфере депрессии и мрака, погода-то, посмотри,
мороз и солнце! А ты все киснешь. — Сергей снял ботинки, в носках прошел в комнату
Игоря и бухнулся в кресло.
— Ну, включай, чего там у тебя появилось? Джон записал, что ли? - Игорь кивнул. - Я
совсем с этими курсами от жизни отстал.
— Джон диск "хипов" откуда-то приволок. Ты бы видел. Как оформлен! «Демоны и
колдуны». Поставить?
— Валяй, небось, меланхолия какая-нибудь? — Сергей внимательно прислушался к
первым звукам. — Ну, конечно, затянули шарманку, я так и думал.
Ритмы постепенно учащались, а третья песня была по-настоящему энергичной, и
Сергей потер руки.
— А хотя нет, признаю свою ошибку, был не прав. — Он, подпевая Байрону, совсем
разошелся, привстал и начал делать характерные движения руками и телом, как будто играл
в рок-группе на электрогитаре и вошел в экстаз.
— Неплохо, неплохо, — сказал он, снова сев в кресло, только когда песня кончилась.
— Слушай, Гарик, что с тобой, почему не звонишь, не выходишь, телефон отключаешь? Я
же знаю, что ты дома.
— Хотелось одному побыть, Серый, ты же философ, поймешь.
— Одному-у-у побыть, — передразнил Сергей друга. — Знаешь, как это называется?
Нет? Эгоизм, самый натуральный. У нас в каникулы курсов нет, хожу как неприкаянный, а
тут еще близкий друг динамит. Забился в своей квартире и сидит, как сыч.
— А чё вылезать-то?
— Ну, следуя твоей логике, лучше вообще не жить.
— Может, и лучше.
— Ну, так и вешайся.
Увидев, что Игорь молчал и как будто серьезно обдумывал его предложение, Сергей
решил переменить тему:
94
— Ты знаешь, о тебе тут постоянно спрашивают.
— Кто? — Игорь знал, кто. Света.
— Дед Пыхто, сам будто не знаешь. И вот, — он передал сложенный вдвое лист
бумаги, — просили передать. Но ты не думай, я не только поэтому пришел. Я все равно
собирался тебя проведать.
— Да я и не думаю, давай, — Сергей потянулся за запиской.
— Нет, сначала налей мне чайку, я с мороза, замерз.
— Дай прочитаю и налью. Я серьезно, Серый, давай, что там у тебя! — Игорь с
нетерпением тянул руку.
Сергей решил не спорить и торжественно протянул другу листок. Игорь встал с дивана,
и, читая, пошел на кухню.
«Игорь, с Новым Годом! Не могу тебе дозвониться неделю и начала волноваться. Мы
же собирались на каникулах сходить куда-нибудь, а тебя все нет и нет. Грустно. Если ты
читаешь эту записку, то позвони мне. Я жду. Света».
Игорь вернулся из кухни с горячим чайником, коробкой печенья и сияющей улыбкой.
Хорошо все-таки иметь настоящих друзей. Такой у него остался один, Серый. Ну, а большето и не надо. Настоящий друг и должен быть один. Тут дело не в количестве.
Сергей, увидев его улыбку, ни о чем не спросил, а стал изучать печенье разных видов.
Игорь принес чашки и разлил горячий ароматный чай.
— Ой, я не могу! Откуда такое печенье? И такой чай? Со слоном! — Сергей
наслаждался каждым глотком.
— У матери в заказах на работе.
— Понятно. У меня у бати тоже новогодние заказики неплохие были — сервеладик,
огурчики-помидорчики в банке, колбаса копченая, дрянь какая-то в нагрузку, ну, и икорка. А
то и корки с хлебом не было, — тут же скаламбурил Сергей. Игорь засмеялся, настроение его
явно улучшилось. Еще ни разу за все каникулы оно таким не было.
— На лыжах, говоришь? А может, позвонить кому? - Игорь смотрел на друга и
смущенно улыбался.
— Ну, позвони кому-нибудь, — хитро подмигнул Сергей, — а я пока с твоего
разрешения Маккартни поставлю. Что-то эти "хипы", только я их похвалил, опять занудили,
а настроение у меня не то сейчас, праздника хочется. Каникулы почти кончились, но все же
еще не совсем.
Он выключил медленный «Uriah Heep" и поставил новый альбом «Крыльев», группы
Пола Маккартни. Игорь набрал любимую комбинацию цифр, и, взяв телефон, и вышел с
ним в коридор - только так он мог говорить со Светой, он не хотел, чтобы даже Сергей
слышал их разговор.
— С Новым годом, — сказал он, когда, сразу после первого гудка, в трубке раздалось
такое приятное ему «аллё».
— С Новым годом, — так же мягко и тихо ответили ему на том конце провода. Он
секунду наслаждался звуком этого голоса, и губы сами повторяли ее слова. Потом глубоко
вздохнул и сказал:
— Пошли на лыжах, на озеро, мы тут с Сержем собираемся.
— Пошли. Когда?
— Да прямо сейчас.
— Хорошо. Я через двадцать минут буду готова.
— Ждем у остановки.
— Хорошо.
Сергей вернулся с телефоном в комнату, все еще слушая короткие гудки в трубке. Он
пытался про себя повторить их диалог, но не мог вспомнить ни одного слова. Он помнил
95
только, что договорились встречаться через двадцать минут на остановке. Игорю хотелось
прыгнуть до потолка. Он с трудом сдерживал свое ликование. Не дожидаясь вопросов
Сергея, тут же все выпалил ему.
— Значит, у нас как минимум есть десять минут, налей еще Чайковского. Печенье —
класс!
Игорь бросился к шкафу, он хотел надеть свой самый красивый свитер. Сергей
отхлебнул еще чаю, понял, что друг не хочет опаздывать, и крикнул:
— Слушай, Гарик, давай помогу, у тебя лыжи натерты?
— Да нет, конечно. Ну, чё ты, будешь мне натирать, что ли?
— А чё такого. Давай. Где у тебя мазь?
— В коридоре, там, где обувь. Спасибо, Серж.
— Так, сколько у нас сегодня градусов? — Сергей разглядывал коробку с мазью. — Вот
эта, зеленая, нам и нужна.
Через двадцать минут они стояли на автобусной остановке с лыжами в руках. Света
опоздала на пять минут. Игорь увидел ее издалека, она была в красной болоньей
куртке и
белой шапочке.
Автобус был пустой, и они, проехав две остановки, вышли там, где город граничил с
сельской местностью и начиналась хорошая накатанная лыжня.
Был один из лучших зимних дней 1977-го года, не очень холодно, градусов пять-семь
мороза, светило солнце, безветренно. Они доехали до озера, сделали круг и остановились
передохнуть. Рыбаки, — их было на озере человек десять, — сидели над своими лунками,
опустив маленькие удочки в воду.
— По щу-у-чьему веле-е-нью, по моему хоте-е-нью, — Сергей поднял вверх лыжную
палку. — Быстрее! Загадывайте желание! Оно обязательно сбудется, если загадаете его
сейчас!
Ни Света, ни Игорь даже не подумали подвергать его слова сомнению, а тут же
загадали самые сокровенные желания. Игорь вспомнил слова Сергея о том, что если хочешь,
чтобы желание исполнилось, надо представить желаемое во всех деталях — чтобы был цвет,
запах, вкус, если это съедобное. Во всех мелочах, подробностях. Надо четко видеть то, что
ты хочешь, говорил Серж.
И Игорь представил себя через двадцать лет стоящим здесь, на этом озере, со Светой.
Он будет читать ей стихи, гораздо более совершенные, чем сейчас, а она, послушав его,
улыбнется и поцелует его. Вот такое простое желание загадал Игорь, а о том, что загадала
тогда Света, он не знал. Она не говорила, он не спрашивал. А вот Сергей - тот сразу, после
минутной паузы, выложил все свои мечты:
— У вас, небось, одна лирика в голове, по глазам видно. Нет, я более деловой, более
прагматичный человек, я загадал поступить на психфак и стать психологом. И я буду
последний идиот, если не поступлю, если пойду в армию.
— Ты обязательно поступишь, — серьезно сказала Света, - я не видела еще человека
более целеустремленного, чем ты. У нас у всех распыленные цели, сегодня хотим одного,
завтра - другого, а у тебя все ясно и четко.
— Здорово ты это сказала, распыленные цели… Надо запомнить. Ну что, покатили? —
Сергей посмотрел на съезжавшего с горы и подъезжавшего к ним лыжника в яркой синей
куртке. — А это кто, в малиновом берете?
- В каком берете? - не понял Игорь.
- Ты хоть и литератор, а классику, старик, не знаешь совсем. Не поступить тебе в
Литературный институт имени Горького. Ладно, шучу.
Лыжник приблизился, это был Виталий.
- Ба, знакомые все лица, - протянул Сергей.
— С Новым годом! — Виталик одарил всех, в том числе и Игоря, сияющей улыбкой. —
Целый год не виделись! На речке были?
96
— Еще нет, — сказала Света и стрельнула глазами в Игоря. Потом посмотрела на
Виталика, пытаясь соединить их взгляды. Она своего добилась. Игорь, вслед за ней,
посмотрел Виталику в глаза.
— А я только оттуда, там трамплинчик классный. Ты, Серж, не знаю, а Гарик точно
осилит, — И Виталик подмигнул Игорю.
Ладно, мириться так мириться, подумал Игорь. Он перестал злиться на Виталика за тот
поцелуй. Света опять была с ним. И то, как она встретила Виталика, — спокойно, вежливо и
равнодушно, Игорю понравилось. Он опять был в ней уверен. И, кажется, все хотят, чтобы
напряжение между ними рассеялось.
— Поехали с нами, — сказал Игорь и сам на себя немного удивился: еще минуту назад
он вовсе не рад был этой встрече, а теперь даже предлагает вместе кататься.
— Да я устал, Гарик, не могу. С восьми утра катаюсь, а сегодня еще на курсы. Я в
Плешку записался, в Плехановский. Тяжело, ничего не понимаю. — Сергей, Игорь и Света
молча слушали. — Давайте, давайте, вперед, пока там народу немного. Пока!
Они распрощались и разъехались — Виталик в город, а Игорь, Сергей и Света — на
речку. У всех на душе было легко и празднично. Вечером все втроем договорились идти в
кино — «Черный тюльпан» с Аленом Делоном. После лыж заехали в кинотеатр и купили
билеты.
Ален Делон был как всегда прекрасен. С черной повязкой на одном глазу, со шпагой.
Игорь сидел слева от Светы и держал ее руку в своей. Когда руки запотевали, он перебирал
ее пальцы. После сеанса Сергей, сославшись на то, что ему надо заниматься, убежал,
тактично оставив парочку наедине впервые за весь день. Они посмеялись над его тягой к
знаниям — уверенные в том, что он даже не раскроет учебник, и гуляли еще два часа. Игорь
читал Свете свои новые стихи, которые написал прямо перед Новым годом, Света
рассказывала о том, как они жили в Ленинграде, какая там интересная публика, и о том, как
она ходила в театр-студию сначала смотреть спектакли, а потом и сама играла в одном.
Новогодней темы они не касались, на нее негласно они наложили табу. Вспоминать о том
инциденте было неприятно обоим, и они вытеснили его из своей памяти.
Вытеснили, но ненадолго.
23.
Подруги встретились в метро «Пролетарская», и Ольга первым делом начала
посвящать Вику в подробности своего последнего свидания с Виктором. Он предложил ей
провести недельку на горнолыжном курорте во Франции, а на ее беспокойство по поводу
того, что она никогда не стояла на горных лыжах, рассмеялся:
— Вот тоже причина! Там половина приезжает не кататься, а просто оттянуться.
Никаких проблем!
Но в том-то и дело, что оттягиваться Ольга не очень-то стремилась, она делала это
почти каждую ночь, а вот встать на горные лыжи она не прочь. Виктор сказал, что это не
проблема — к ее услугам будут прекрасные инструкторы, которые даже обезьяну научат
кататься. Сравнение Ольге не понравилось, но она решила его не заметить. А теперь ей
нужен был Ольгин совет — соглашаться или нет с таким заманчивым предложением? Ехать
или не ехать на шикарный курорт? Раньше над таким вопросом она бы и не раздумывала, но
все последние ее знакомства оканчивались плачевно, это был какой-то замкнутый круг. Вика
говорила, как его разорвать, давала ценные советы, которым Ольга никогда не следовала. И
теперь она серьезно задумалась и опять обратилась к умной подруге.
— Смотря чего ты хочешь, Оль. Если просто оттянуться, как он говорит, то вперед —
оттянешься по полной программе. А вот если ты строишь на него серьезные планы, то ехать
сейчас нельзя ни в коем случае. Сама знаешь, почему. Я тебе сто раз об этом говорила. Это
будет твой первый и последний совместный с ним уик-энд.
97
— До чего ж ты безжалостна, подруга, — засмеялась Ольга.
— Как сама жизнь, — в тон ей ответила Вика.
— Сурова твоя жизнь.
— И твоя тоже.
— Нет, у меня другая, легкая, сладкая. Дольче вита. Я летаю, порхаю, как бабочка. А ты
- ты слишком серьезна. По-моему, так тоже нельзя.
— Порхай, порхай, только потом, дольче вита, не плачь, что замуж хочется, а никто
почему-то не берет такую красивую девушку. Ну, ладно, пришли, я тут ничего не знаю, так
что веди, Вергилий. Или Сусанин, точнее.
— А первый — кто такой?
— Поэт, который Данте в ад вел, темнота. Ни оружия, ни наркотиков, — растянув губы
в улыбке женщины-вамп, ответила Вика охраннику. Ольгу не проверяли: ее узнавали, как
старого знакомого.
В казино царил гул, над столиками висели облака табачного дыма. Главный стол с
зеленым сукном стоял в глубине зала, и его видно не было. Было много игральных
автоматов, и за ними сидели серьезные мужчины. Виктор, увидев девушек, встал из-за
своего столика и пошел навстречу Вике и Ольге.
— Вот он, — прошептала Ольга.
— Я догадалась, — кивнула Вика. — Ты хорошо его описала.
— Он еще лучше, чем кажется, — протараторила Ольга и улыбнулась Виктору.
— Ну-ну, — Вика с трудом сдержалась, когда Виктор чопорно целовал ей руку, она
терпеть этого не могла. Ольгу же он по-братски поцеловал в щечку.
— У нас похожи имена, Виктор и Виктория, — он попытался удержать после поцелуя
Викину руку в своей, но девушка легким усилием высвободила ее. На его замечание по
поводу имен она никак не отреагировала. Она никогда не реагировала на банальность и
пошлость.
Они расположились за столиком, на который показал Виктор, он заказал им ужин с
шампанским, как ни настаивала Вика на сухом вине, правда, он потом и его заказал, и Вика
сразу об этом пожалела. Пить демонстративно вино ей не хотелось, и заказ был теперь
лишним.
— Играть будем? — спросил Виктор, глядя только на Вику.
— Лично я — нет.
— Но вы же в казино пришли.
— Вы хотите сказать: зачем тогда пришла? На вас посмотреть, — так же прямо
посмотрев ему в глаза, ответила Вика и тут же добавила, слегка испугавшись своей невольно
вырвавшейся грубости, — вы же пригласили. Ну, и посмотреть, как играют, я журналист,
мне интересно. Тем более что я веду в газете «тусовку», светскую рубрику, — смягчила Вика
невежливый тон.
Но Виктор никак не отреагировал. Только понимающе кивнул. И потом, в течение
всего вечера, Вика чувствовала себя неловко. Ей было жаль подругу: Виктор весь вечер
неотрывно смотрел только в глаза Вике. Он, казалось, забыл о том, кто его подруга и кого он
пригласил на горнолыжный курорт. Ольга чуть не плакала от досады, а Вика чувствовала
себя очень неуютно. Поэтому, когда джентльмены отправились играть, она облегченно
вздохнула и быстро распрощалась, сославшись на утренний подъем. Ольга заявила, что тоже
уходит, но, к ее горькому сожалению, Виктор, казалось, этого даже не заметил. Он молча
проводил их к гардеробу, подержал пальто, и, глядя в Вике в глаза, спросил:
— Мы еще встретимся?
— Нет.
— А я думаю — да.
Мурашки пробежали у Вики по коже, но она тут же заставила себя засмеяться.
Получилось развязно и неестественно.
98
— Почему вы так думаете? - спросила она.
— Я не думаю, я уверен, — тяжелый, бычий взгляд исподлобья.
Вика пожала плечами и вышла за двери казино, взяв под руку Ольгу. Страх еще не
прошел. Страх от его взгляда и его интонации - пронизывающей, тупой, холодной. Они тут
же поймали машину и потом молчали всю дорогу. Ольга выходила первой.
— Ну ладно, пока, — грустно попрощалась она.
Вика чмокнула ее.
— Не грусти, потом поговорим, я очень устала. Ладно?
Ольга кивнула, смахнув слезу, и захлопнула дверь такси.
24.
В отличие от Макса в тот день, когда он с больной головой проснулся и не застал
художника, Антон опохмеляться не стал. Это был его принцип. Он знал, что стоит себе
позволить с утра хоть кружку пива — можно легко «проскочить остановку», то есть
«лекарство» приведет его через мнимое выздоровление к следующей пьянке. С ним самим
такое случалось не раз, а уж с его друзьями — сплошь и рядом. «Иных уж нет, а те далече»,
— грустно подумал он. Потом еще раз пообещал себе, что больше никогда не будет так
много пить. Хотя прекрасно знал, что наверняка будет, ведь ничего страшного не случилось,
деньги и документы он не потерял, все обошлось без крови. Но опохмеляться — никогда.
Лучше отпиться чаем, соком, кефиром, только не алкоголь! Нельзя, и все.
Прошло четыре дня, и Антон не брал в рот ни капли. Это не составляло для него
никакого труда. Он с интересом писал новый роман, и все мысли его были с его героями, он
думал только о них.
Но Макса навестить нужно. Как он там? Наверняка, загулял после нашей встречи. И
даже ни разу не позвонил. Точно, загулял. Может, телефон потерял? Записал на какой-то
бумажке и сунул в карман джинсов.
Антон набрал номер Макса. Никто не отвечает, длинные гудки. Вполне возможно, что
просто не подходит к телефону, работает. Нет, так рано он никогда не работает. Время еще
только десять утра. Спит? Тоже не похоже. Макс никогда не был ярко выраженной совой. В
отличие от всей своей богемной братии, он вставал в восемь, а работать начинал около
двенадцати. Он сам рассказывал Алексею, какой у него жесткий распорядок. Жесткий — в
отношении работы. С двенадцати до пяти — это обязаловка. А если есть настроение, —
Макс не позволял себе банально-пафосное слово «вдохновение», — если было настроение,
он мог работать и до глубокой ночи. Когда работал, к телефону не подходил, но до работы и
после ее окончания всегда брал трубку. Не заводил никаких автоответчиков, потому что сам
терпеть не мог разговаривать с автоматом и, когда ему отвечал автооответчик, он всегда
сразу бросал трубку.
Антон еще несколько раз позвонил Максу, но по-прежнему в трубке раздавались
длинные гудки. Ладно, работай, если ты работаешь, а не валяешься где-нибудь в чужой
мастерской; позвоню вечером, решил Антон. Но вечером ему опять не удалось дозвониться.
Он собирался ехать в центр на встречу с коллегами по цеху, там должна была состояться
мощная тусовка молодых писателей и поэтов. Некоторым молодым было около сорока и за
сорок, но так уж в нашем литературном мире повелось — пока не прославился всенародно,
остаешься вечно молодым.
Такие встречи проводились каждый четверг в Чеховке — литературном салоне
Библиотеки имени Чехова, которым заведовала очень милая девушка Елена Пахомова,
издавая талантливых сверстников. Талантливыми считались все, кто туда попадал, и в
общем-то так оно и было, случайные люди о Чеховке не знали. Здесь проводились встречи
за счет различных гуманитарных фондов, в который Лена имела доступ. Вот и ее муж,
Руслан, вспомнил Алексей, погиб от пьянки, вернее, не погиб, а стал инвалидом с серьезным
99
повреждением мозга, что для творческого человека равносильно смерти. Издательство Елена
назвала его именем.
К Максу зайду после Чеховки, решил Антон. Или нет, перед ней, после — будет
глубокая ночь. Да и возможно, если там хоть чуть-чуть выпью, захочется продолжить с
Максом, а ему так часто нельзя, организм у художника другой.
Антон поехал в Чеховку и решил там не застревать. Для того, чтобы хорошо посидеть,
в Чеховке были все условия. Уютный буфет, недорогие и очень вкусные домашние
бутерброды и пельмени, приготовленные Ксюшей — поэтессой, которая здесь
подрабатывала. Недорого в разлив водка, коньяк. А главное — своя публика, литературная
богема с налетом андеграунда, которую в Москве больше не встретишь в таком количестве
нигде. Литература и поэзия нонконформизма, не идущая ни на какие компромиссы.
Искренняя, иногда излишне натуралистичная и откровенная. Но никогда не оглядывающаяся
на то, каким будет тираж и кто будет читать. В Чеховке найдутся и читатели, и слушатели, а
значит, писали не совсем в стол.
Говорят, раньше была цензура государства, теперь цензура денег. Об этом рассуждают
по радио и телевидению люди творческих профессий. Но для посетителей Чеховки не
существовало никакой цензуры, в том числе и цензуры денег, они всегда были внутренне
свободны. Из всех жизненных материальных благ они вполне могли обходиться буфетом
чеховской библиотеки, и если не было денег у одного, то набирал на выпивку товарищ по
цеху. Напечатают или нет книгу в крупном издательстве — конечно, важно, но не настолько,
чтобы что-то менять в творчестве. Главное — написать так, чтобы было не стыдно перед
самим собой, а тогда не будет совестно и перед коллегами. А уж Ленка издаст, денег найдет.
И вечер устроит, и все будут довольны и счастливы. Пусть это происходит в закрытом мирке,
куда не вхожи широкие народные массы. Настоящая литература и поэзия никогда не
претендовали на массовость. Так считали посетители Чеховки.
Антон вспомнил о салонном буфете, и у него потекли слюнки. Какие там были
пельмени! Ксюха просто чудо. А бутерброды! Сколько фантазии! Даже в дешевую водку она
добавляла то ли крымские травы, то ли шишки горного можжевельника, и обычная
московская, русская или столичная превращались в джин.
Все-таки я алкаш, улыбнувшись себе, подумал Антон, в душе твердо зная, что это не
так, что ему просто нравится атмосфера литературного кафе. Что бы он делал в этом
гребаном Нью-Йорке, если бы не приехал? Одно из двух — или суицид, или новый роман,
который там бы издали, но никто не прочел бы, кроме рецензента и нескольких эмигрантов.
Здесь он рассчитывал на чуть более широкий круг читателей. По крайней мере, около ста
человек — посетителей Чеховки — его точно прочтут и выскажут свое мнение. Будет
устроен праздник по поводу выхода книги, и на презентации не будет дежурных речей,
только то, что каждый думает. Будет большая пьянка, после которой современный, живой
классик андеграунда поэт Изергин уйдет в запой, и его отвезут на капельницу — промывать
и лечить, чтобы потом он мог продолжать в том же духе. Еще Антон подумывал о новой
пьесе для Театра Дождя, но это потом, сначала надо закончить роман.
Итак, в Чеховку. Его после возвращения из Штатов встречали там, как будто он
недавно вернулся с войны. Он стал в салоне самой популярной личностью, хотя вернулся из
США несколько месяцев назад и после этого был здесь не раз. Каждый четверг в буфете
Антон в самых ярких красках описывал свои американские похождения московским поэтам
и прозаикам. Этот четверг не стал исключением. Антон рассказывал молодому, но
известному своим эпатажем поэту Юрию Матвееву о путешествии из Нью-Йорка во
Флориду автостопом и о приключениях, которые случались с ним по дороге. За это время
они усидели бутылку водки, правда, когда оставалось меньше половины, к ним
присоединился драматург Павел Кутепов, прославившейся своей авангардной пьесой об
Инессе Арманд. Потом был поэтический вечер молодых питерских поэтов, потом банкет по
поводу этого вечера.
100
Тут Антон остановился. Он же решил навестить Макса. Да и хватит пить, в конце
концов. А просто так, «на сухую», оставаться на банкете в честь санкт-петербургских поэтов
не представлялось никакой возможности. Здесь вам не Нью-Йорк. Выпить все равно
заставят. Будь ты хоть сто раз закодированный или зашитый.
Антон вышел пересек пушкинскую площадь по подземному переходу и пошел вдоль
Тверского бульвара. Улицы были ярко освещены, дома красовались симпатичной
подцветкой, витрины дорогих бутиков ничем не уступали американским. Так, пешком,
любуясь красотой своего города, Антон дошел до Остоженки.
Вот и окно мастерской. Свет не горит. Странно. Хотя что странного — если Макс
загулял, он вполне может еще пребывать в запое и где-нибудь отлеживаться, у какой-нибудь
сердобольной поклонницы. Он вспомнил, что на вечере поэзии выключил мобильник.
Ничего страшного. Кому надо — перезвонят. Стоило только ему включить телефон, как
раздалась трель.
— Вы — Антон? — интонация сухая, официальная.
— Антон. — Господи, это еще кто, испугался он.
— Милиция беспокоит. Тут несчастье с вашим знакомым. Вам надо приехать в казино
«Изумруд» для опознания. Он…
— С кем? С кем несчастье? Какое? Что случилось? — но Антон спрашивал только для
того, чтобы оттянуть сообщение. Он был уверен, что знает с кем: с Максом.
— Максим Горевой - это ваш друг, наверное, или приятель?
- Да, друг, он мой друг.
- Мы нашли у него ваш номер телефона.
— Понятно. Что с ним?
— Он мертв. Приезжайте.
Как в тумане, все как в тумане. Он остановил машину и примчался в казино. Макс
лежит на полу. Около него лужа крови. Да, это он, Максим Горевой. Да, конечно. Да, он
позвонит, кому надо.
…И снова мастерская, через два дня. Народу столько, что некоторые с трудом
умещаются сидя на полу. Женщины суетятся на кухне. Водка, оливье, блины, кутья. Еды и
водки — изобилие, хватит всем, даже алкашам со двора, которые тоже прекрасно знали
Макса и не раз выпивали с ним. Один из них, Валера, сидит в углу на полу и тихо плачет. Он
не один такой. Богемные девушки, друзья-художники, артисты, поэты, музыканты, весь
московский андеграунд. Постаревшие хиппи, у которых от прошлых времен остались только
длинные волосы, в отличие от Макса, который так и остался настоящим хиппи.
Единственное, что его отличало от «системы» — это привычка много работать. Но есть и
люди в костюмах с галстуками, таких немного, но есть. Люди из самых разных кругов —
галерейщики, менеджеры по продажам живописи, врачи, ученые, психолог Сергей
Шаповалов.
— Ребята, давайте не будем устраивать гражданскую панихиду, сами знаете, как бы
отнесся к этому Макс. Ей-богу, если бы он увидел такой стол… такого в его мастерской
никогда не было…он бы порадовался, — дрожащим голосом говорил его старый друг врачпедиатр Димыч. — Однажды мы с Максом слегка поссорились, и он сказал: «За это, Димыч,
я не приглашу тебя на свои поминки». Вот так. — Димыч взялся рукой за горло, сдерживая
комок, который мешал ему говорить. — Но я все-таки на них пришел. Извини, Макс. —
Димыч опрокинул рюмку, сел и закрыл лицо руками.
Напротив Антона сидела девушка и смотрела перед собой. Взгляд ее застыл, она
механически передавала закуску, хлеб. Она никого, совсем никого не знает, отметил Антон.
Она не из богемного круга, и не похоже, что она с кем-то пришла. Что же это за девушка?
Может быть, родственница? Нет, все родственники с родителями Макса кучкуются на
другом конце стола. Да, точно, никого не знает, и никто не знает ее. Тихая, красивая,
101
скромная. Неужели подруга Макса? Когда он успел? Пока мы с ним пили, он рассказал обо
всех своих новых женщинах. Эта не походила ни на одну из них. В период запоя он ни с кем
не знакомился. Любил повторять, вздыхая об упущенных возможностях: «Либо пей, либо
играй с дамами».
Антон решил, что не будет долго сидеть на поминках, выпьет три рюмки, и все. Потом
поминки превратятся в дружескую попойку, а он планировал еще сегодня поработать.
Роману нужно дать разгон, потом он сам будет вести за собой. И каждый день садиться
работать будет потребностью, но пока книга еще не оформилась окончательно в голове, надо
делать усилия, а еще лучше сверхусилия. Успех писателя, как известно, на 90 % определяет
его способность сидеть на стуле, а проще говоря, писатель работает в первую очередь задом,
и только на 10 % конечный результат зависит от таланта.
Антон тихонько вышел в коридор, никто и не подумает, что он уходит, и столкнулся
опять с той милой девушкой, которая сидела напротив. Он подал ей пальто, и они вместе
вышли на улицу. Оказалось, что она медсестра больницы, в которой накануне гибели лежал
Макс. Он поступил в больницу с черепно-мозговой травмой, и переломом ребер и
повреждением глаза, правда, как сказала девушка, не опасным. Где и как это произошло, она
не знает, он не говорил, но, кажется, его привезли из казино. Да, казино, именно в казино
Алексей ездил на опознание.
Он не стал спрашивать, почему вдруг эта медсестра Катя оказалась на его поминках,
догадаться было несложно. Наверняка, Макс закрутил с ней шашни прямо в больнице, но раз
она пришла к нему, значит, их отношения подмигиваниями и заигрыванием не закончились
и грозили перерасти во что-то более серьезное.
Эх, Макс! Если бы ты не пил! Но, может быть, тогда бы они и не познакомились?
Может быть. И все-таки еще один друг ушел из-за водки. Только водка помешала ему быть
осторожным и занесла его в совершенно не его мир. С какой радости он по трезвой поперся
бы в казино? Да никогда в жизни. Водка делала из него не того, кем он был на самом деле,
что бы там ни говорили о пьяных откровениях — «что у трезвого на уме, то у пьяного на
языке». У трезвого у Макса никогда не было на уме того, что он иногда городил спьяну. В
нем говорили винные пары, водка, и никто и ничего больше. Это был уже не Макс, каким его
все знали, хотя и пьяным его тоже любили. А вернее так — д а ж е пьяным. Потому что
пьяный он становился гораздо тяжелее, чем был всегда, когда переступал черту своей нормы,
а переступал он ее последнее время все чаще и чаще.
Решение к Антону пришло как просветление — он никогда в жизни не возьмет в рот
алкоголь. Пока еще не поздно. Сделает он это, принесет эту жертву в память своих погибших
друзей, в память Макса. Третья рюмка на поминках друга была последней в его жизни.
Он проводил Катю до остановки троллейбуса и на всякий случай узнал, где она
работает, в каком отделении. А вдруг тоже когда-нибудь ляжет в больницу, невесело
пошутил он. Когда подошел троллейбус, он понял, что, может, никогда не увидит эту
хорошую несовременную девушку, и ему стало грустно. Он тут же опомнился и крикнул,
когда она входила в троллейбус:
— Как вам позвонить?
Двери захлопнулись, но Катя, первый раз улыбнувшись за вечер, нарисовала пальцем
номер телефона на мокром стекле.
25.
— Он не пришел даже на поминки друга, — сказала Вика Сергею Шаповалову, когда
они шли к метро «Кропоткинская» с поминок Макса.
— Значит, не мог, Вика, не волнуйтесь, я же вам сказал, с ним все в порядке.
— Да откуда вы знаете, Сергей! — разозлилась она. — Вы что, Господь Бог?
102
— Я знаю, поверьте, моя интуиция редко меня подводит, я давно научился ей доверять,
и она мне отвечает тем же. Скоро сами все увидите.
— Ну вот, Макс же погиб, его, скорее всего, убили.
— С Игорем такого не произойдет. Вернее, не произошло. Макс — совсем другой
случай. Наверняка, по пьянке попал в какую-нибудь историю. Антон говорил… Подождите,
Вика, мне показалось, что с Антоном вы знакомы. Я прав?
— Да, мы были у него на даче в Кратове с Игорем.
— А понятно, на даче его отца. Теперь понятно.
— Но вы что-то хотели сказать про Антона… В связи с Игорем, да?
— Да, хотел. Антон сказал, что Макса нашли в казино. Он ездил на опозна…
— В казино? Точно? — глаза у Вики округлились. Она остановилась посередине улицы
и встала перед Сергеем, загородив ему дорогу.
— Ну да, а что вас это так взволновало?
— Да нет, ничего я просто тоже недавно была в казино. А в каком казино, Антон не
говорил?
— Не помню что-то. Ненужная информация. «Алмаз», кажется.
— «Изумруд», — поправила Вика. — Казино «Алмаз» в Москве нет.
— Вам виднее. Да, кажется, «Изумруд». Давайте зайдем в кофейню. В таком климате
живешь, того и гляди снег пойдет. Вот он и пошел.
— Что вы говорите?
— Это не я, это Чехов. Маша в «Трех сестрах». Читали?
— В университете, на третьем курсе.
— Прочтите еще раз.
— Это что — психологическое задание?
— Можете считать, что так.
— Предпочитаю драматургию в театре, — Вика вспомнила Театр Дождя, и на глаза
навернулись слезы.
— В Театре Дождя… нет, там классику ставят слишком авангардно, — прочел Сергей
ее мысли. — Пойдемте во МХАТ. Последняя ефремовская постановка с Любшиным, помоему, очень хороша.
— Когда? Ловлю на слове.
— Можете не ловить, считайте, что я пригласил. Когда будет ближайший спектакль.
Вам понравится, я уверен.
Они выпили по двойному эспрессо, вышли из кофейни, остановились у театральной
кассы, посмотрели театральную афишу и решили встретиться через неделю на «Трех
сестрах». Вика отправилась на метро: она решила заехать в редакцию, Сергей пошел на
Малую Бронную пешком.
Часть Вторая.
ПРЕВРАЩЕНИЕ
1.
Муравьев ехал по Новому Рязанскому шоссе в отделение милиции поселка Кратово.
Появились два свидетеля преступления — молодые ребята, которые прогуливались по
другому берегу озера, когда маньяк напал на девушку. Кроме этого, следователь решил
наведаться в школу, где девушка училась, поговорить с классным руководителем, узнать, что
она была за человек, чем жила, чем увлекалась, с кем дружила.
Двое кратовских парней увидели их издалека и сразу побежали к ним, чтобы вмешаться
— на озере и в его окрестностях никогда ничего не происходило без из ведома. Это была их
территория, а этот тип был, они сразу поняли, залетный. Вот они и поспешили разобраться.
103
Но озеро большое, и пока они прибежали с того берега, насильник исчез, а труп девочки
лежал в озере. Они тут же позвонили в милицию, и участковый прибыл через пять минут. К
сожалению, было поздно.
Кто она? Знают ли они ее? Конечно, как не знать, Маринка Корнеева, из Жуковского,
она часто бывала здесь, а последнее время приходила сразу после школы, подолгу сидела на
лавочке, курила и смотрела на воду. Она была своя в доску, с ней можно было попить пивка
и поговорить о чем угодно. У нее был парень, их, местный, кратовский, старше ее на три
года, байкер, они часто катались вместе на его старой «Ямахе».
Недавно они поссорились, и последние несколько дней Маринка гуляла на озере одна.
Никого к себе не подпускала, хотя желающих, понятное дело, было достаточно. Когда они
прибежали к месту преступления, этот тип уже отъезжал на своем темно-красном «БМВ».
Номер — нет, номер они не разглядели, было слишком далеко.
В школе классный руководитель Наталья Федоровна Ивашова, красивая женщина
средних лет, долго рассказывала Муравьеву о Марине. Корнеева из неблагополучной семьи,
дома занималась очень мало, но была способной девушкой. Правда, к сожалению, с детства
была предоставлена самой себе. Мать — или на работе, или еще где-то. Марина — в
компании, хорошо еще, что ее парень — приличный, работает в торговой фирме, недавно
вернулся из армии. Если бы не он, неизвестно, в какие тяжкие истории могла бы попасть
Марина. Но в итоге и он не смог ей помочь.
— Они поссорились неделю назад, — сказал Муравьев.
— Поссорились? — Наталья Федоровна задумалась. — Извините, а вы откуда знаете,
Александр Александрович?
— Ребята сказали, кратовские, которые все про нее знают. Последнее время она гуляла
одна, они с ней общались.
— Теперь понятно, почему она себя так нервно вела последнее время, понятно, —
вздохнула Наталья Федоровна.
— У вас это первый случай?
— Вы имеете в виду в моей учительской практике?
— Да.
Наталья Федоровна посмотрела на Муравьева, и вдруг глаза ее расширились.
— Как же я забыла! Ведь в моем классе лет двадцать назад — нет, даже больше… В
каком году это было? Кажется, в конце семидесятых был примерно такой случай. И знаете,
как странно… — Наталья Федоровна опять задумалась, — на том же самом месте. Только
девушка осталась тогда жива. Следствие началось, а потом дело закрыли.
— Почему?
— Не нашли преступника. Да и девушка была из детского дома. Милиция, конечно,
была только рада такому повороту. Ну, в общем, дело замяли. И никого не нашли. А вообще
тогда, несмотря на то, что времена спокойней были, один маньяк у нас тут завелся, никто его
не видел, только слухи ходили. Родители двух девушек в милицию обращались по поводу
изнасилования их дочерей. И вот эта, детдомовская, но с ней ничего не ясно, сама она
утверждала, что вырвалась в последний момент и убежала. Но тогда еще выпускной был, она
не трезвая была. Да и потом, разве сейчас узнаешь правду?
Прозвенел звонок второй смены, и Муравьев увидел, что учительница готовится идти
на урок. Он поблагодарил ее, распрощался, записал телефон и опять отправился в
кратовскую милицию поднимать дело двадцатилетней давности, рискуя нарваться на мягко
говоря непонимание коллег.
Кратовский участковый смотрел на Муравьева как на сумасшедшего. Поднимать
архивы двадцатилетней давности? Да что у него, дел что ли, больше нет? Но Муравьев,
следователь с Петровки, был неумолим. Если надо, он поможет. Ладно уж, помщь тут не
104
нужно, проворчал инспектор Григорий Денисов, как-нибудь сами разберемся. Через час
перебирания старых папок, участковый извлек наконец дела об изнасиловании двух девушек
в 1976-м году.
— Знаете, Сан Саныч, — участковый заметно повеселел, он не рассчитывал, что так
быстро найдет нужную папку. Он налил чай себе и Муравьеву. — Скорее всего, и
изнасилований-то никаких не было. Сами дали, а потом родители надавили и под их
диктовку заявы написали. Так часто бывает.
— Знаю, знаю, — поморщился Муравьев при словах «сами дали».
— Григорий, — Муравьев всегда старался обращаться по именам и избегал званий, тем
более невысоких, — а никакого маньяка в то время здесь не было, может, кто-нибудь ходил
и нападал на женщин? Что люди говорят?
— Двадцать лет прошло, Саныч! Люди если и говорили, то давно забыли, хотя
поспрашать могу.
— Поспрашивай, пожалуйста, поспрашивай, очень тебя прошу. И в папочках еще
поройся, в стареньких, запылившихся. А вдруг чего обнаружишь? — Он увидел, как
вытянулось лицо участкового, и мягко попросил: — Гриш, не в службу, а в дружбу. Будет
нужно, и я тебе помогу, я добро не забываю.
— Ну ладно, посмотрю, — пробурчал под нос Григорий. Ему недавно исполнилось
двадцать пять, и он понимал, что в кратовской милиции карьеру не сделаешь, его тянуло на
великие дела, а Муравьев работал не где-нибудь, а на самой Петровке. С ним хорошо бы
подружиться.
— А что, Сан Саныч, люди у вас нужны?
— Такие, как ты, Гриша, везде нужны. Я тебе позвоню по этому поводу. Но ты мне
дела подними, идет?
— Мы же договорились.
Увидев, что Муравьев надевает куртку, он протянул ему руку.
— До скорого, — сказал Муравьев. — Как папки найдешь, мигом примчусь. И о
работе, кстати, поговорим, — подмигнул Муравьев, оставив Григория полным надежд,
энергии и с мыслями о том, что если такие люди, как этот следователь, работают у нас в
органах, значит, не все так плохо.
«Волга» обратно шла противотоком, машины стремились из Москвы домой, и
Муравьев доехал очень быстро. По дороге он вспомнил о журналистке Вике. Недавно он
ездил с ней в Кратово. Потом она позвонила ему и сказала, что вспомнила: она была именно
на этом озере. Он тогда не придал этому никакого значения. Вика была с актером, который
пропал, Игорем Гордеевым. Что они там делали? Были на даче его друга. Что ж, таких мест в
Москве, как Кратово, немного, и неудивительно, что дача у состоятельного друга находилась
именно здесь. И все же надо еще раз поговорить об этом. С такими мыслями Муравьев
подъехал к легендарному зданию на Петровке.
2.
Сергей Шаповалов сидел на своей любимой лавочке на Патриарших Прудах.
Интересно, не здесь ли, вот на этой скамейке, Воланд вел беседу с Берлиозом и Бездомным,
часто думал психолог. В кармане заверещал сотовый.
- Как дела, Серенький? - услышал он знакомый голос.
- Ну, наконец-то, тебя тут все обыскались. Ищут пожарные, ищет милиция.
- Ты же знаешь, мне никто не нужен. Как и я никому.
- Ну, это уж ты кокетничаешь. Зачем так себя недооценивать. А премьера в театре?
Вика? Она тут такое следствие проводит.
- Вика… да… Но ничего это быстро пройдет, поверь мне. Она это быстро поймет.
- Что поймет? То, что было, или то, что будет?
105
- И то и другое, она девочка умная. И совсем не безрассудная. Все будет нормально,
переживет.
- Как ты себя чувствуешь?
- Да все в порядке, немножко волнуюсь, конечно.
- Как перед премьерой?
- Хватит издеваться. Ну, в общем, наверное, да, как перед новой ролью.
- Когда?
- Что - когда?
- Сам знаешь, что.
- Дня через два, максимум через три.
- А потом?
- А потом - все, все как у людей.
- Ну, ни пуха.
- К черту. Вику успокой.
- В каком смысле? - усмехнулся Сергей.
- В любом, старик, в любом.
- Ты знаешь, она мне нравится, серьезно.
- Вот и хорошо, Серж, благословляю. Ладно, извини, мне пора. Я скоро объявлюсь.
Всем привет. Пока!
Сергей посмотрел на дисплей мобильного телефона, где высветился знакомый номер,
нажал на кнопку с красной трубочкой, положил телефон в карман. Да, не случайно все-таки
Воланд появился впервые именно на Патриарших прудах. Именно здесь происходили самые
ключевые в его жизни разговоры. Сейчас, после этого звонка, он вспоминал, как они
решили собраться втроем и посидеть - три мушкетера, три школьных друга - Сергей,
Виталий и Игорь.
Дело было прошлой зимой, и начали они в ресторанчике на берегу. С Виталием Сергей
и Игорь не виделись много лет, и тут Виталик решил прийти в Театр Дождя посмотреть на
Игоря. Позвонил Сергею, пригласил его. Сергей видел этот спектакль не раз, но не смог
отказать старому другу.
После спектакля сидели и пили в гримерной Игоря. Виталий с любопытством смотрел
на проходящих мимо и иногда заглядывающих в гримерку актеров и актрис, которые только
что на сцене были известными литературными персонажами. Среди актрис многие были в
нижнем белье, но совершенно этого не стеснялись. Заходили кто за сигаретами, кто за
чайником. Актриса, исполнявшая роль Роксаны, была в футболке и джинсах. Видеть ее в
таком виде было как-то странно, абсурдно. Она, Сергей это понял, пришла к Игорю без
всякого дела, просто отдохнуть, попить чаю, поговорить. Но, видев у него двух мужчин,
извинилась и, поцеловав Игоря в щек, простилась. Виталий проводил ее долгим
заинтересованным взглядом.
- Давайте продолжим где-нибудь на Патриарших, там сейчас можно хорошо посидеть,
ресторан есть, да ты знаешь. - Сергей кивнул. - Пошли, посидим, вспомним юность. Это
будет так романтично, - осмотрел Виталий на старых друзей.
Сергею не понравилась его интонация. Ему показалось, что Виталий задумал что-то
недоброе. А Игорь так устал после спектакля, что ему было все равно. Больше всего он хотел
домой, но отказать школьному другу - настаивал на продолжении банкета только Виталий - у
Игоря не было сил.
Как Сергей и предполагал, Виталий начал разговор со слов "а помнишь?". Сам Сергей
терпеть не мог эти школьные воспоминания, он считал, что в них нет никакого смысла, что
сейчас они совершенно другие люди и, если бывшие школьные друзья начинают вспоминать
школу, значит им просто не о чем говорить, ничего в настоящем моменте их не связывает.
Они изменились. Стали совершенно другими людьми, с другими интересами, коорые
106
совершенно не обязательно должны пересекаться, и как правило, не пересекаются. Это
нормально, и не нужно искусственно притягивать отношения прошлого. Это
противоестественно, что бы там не говорили про всякие школьные и студенческие юбилеи.
Для чего на них ходят, Сергей не понимал никогда. Наверное, просто из любопытства, кто
теперь чем занимается, может пригодиться, и кто насколько постарел. Бред.
Игоря и Виталия действительно ничего не связывало в этой, настоящей жизни, как и
Сергея с Виталиком. Они жили в одном городе, в одно время, учились раньше в одной
школе и даже дружили какое-то время. Уж не говоря о том, что в десятом классе их дружба
дала сильный крен. Но сейчас они находятся на совершенно разных планетах. И, при таком
положении вещей, мирно выпив,
должны были бы разойтись по домам, чтобы встретиться
для такой же бессмысленной беседы о школе еще через двадцать лет.
Но, к сожалению, все было не так просто, и Сергей прекрасно это знал. Да, их ничего
не связывало в настоящем, но очень многое связывало в прошлом. И тот прошлый конфликт
оставался неразрешимым и до сих пор мучил и того и другого. В выигрыше тогда не остался
никто. Все кончилось почти трагедией.
И теперь, когда Игорь и Виталий встретились через двадцать пять лет, атмосфера
напряжения висела между ними - это Сергей чувствовал кожей. И алкоголь ничуть не
помогал, напротив, он мог только взорвать ситуацию. Может произойти что-то
непоправимое, думал Сергей и боялся этого. Но он твердо решил, на этот раз он не повторит
школьной ошибки. Он с ними, а значит, он сделает все, чтобы ничего не случилось. Теперь
он опытнее, чем двадцать пять лет назад.
Игорь и Виталий выпили немало, и только Сергей чуть отхлебывал свое виски, сначала
получая за это нарекания. Потом, однако, о нем забыли, и он рассматривал свою роль только
в качестве смягчающего рефери.
Со стороны могло показаться, что трое преуспевающих джентльменов, один из
которых очень известен, почти звезда, вели мирную, интеллектуальную беседу. Два
представителя богемы (свитер Сергея и длинные волосы при его возрасте отличали в нем
человека свободной профессии) и примкнувший к ним бизнесмен. Да, они говорили тихо,
но от этого беседа не становилась мирной. Тяжелый разговор начался почти сразу же, без
предисловий, и инициатором его был, как и Сергей и ожидал, Виталий. Он начал вспоминать
Первомай 1977 года у Галки на даче.
- Ты сам во всем виноват, - говорил Виталий. - Зачем ты тогда ушел?
Игорь молчал. Лучше бы он не держал все в себе, думал Сергей. Лучше бы сказал, все,
что думает. Пусть бы психанул, сорвался даже. Прорвало бы плотину - стало бы легче. Но
Игорь, видимо, так не думал.
- Свято место пусто не бывает, - усмехнулся Виталий, но не зло, а скорее, грустно.
- Оно не было для тебя свято, - сквозь зубы процедил Игорь.
Он тоже весь в воспоминаниях, он не собирается игнорировать Виталия, подумал
Сергей, и не считает этот разговор бессмысленным. Может, и к лучшему. Может, сейчас,
наконец, все и разрешится, чтобы больше не возвращаться во времена туманной юности.
Воспоминания никому теперь не нужные, и такие болезненные.
- Откуда ты знаешь? С чего такие заключения? Ты что, душу мою тогда насквозь
видел?
- А что, было?
- Ты ничего не знаешь, ты ничего не видел, кроме своей любви.
- Интересно, что же я должен был видеть? Я видел, как ты трахался с Галкой, я слушал
твои рассказы о том, как химичка делала тебе минет. И больше ничего.
Сергей решил не вмешиваться, пусть все идет как идет, пока он рядом с ними, ничего
страшного не случится. Он старался держаться как можно более непринужденно.
- Может, пора перейти на кофе? Здесь отлично варят, - предложил Сергей.
107
- Нет, Серж, попроси, пожалуйста, пусть еще коньяку принесут, - сказал Виталий.
Посмотрел на Игоря: - Ты будешь?
- Буду.
Сергей успел только поднять руку, чтобы сделать характерный жест, как официант
был тут как тут.
- Еще коньячку? - в поклоне улыбнулся он. Он угадывал все желания клиентов за пять
минут до того, как они у них возникали. - И закусить еще чего-нибудь. Нет, не надо?
Хорошо, один момент.
Через две минуты на столе стоял полный графинчик, на блюдце лежал нарезанный
лимон. Виталий сделал отрицательный жест, когда официант попытался разлить коньяк: мы
сами. Он взял графинчик, налил Игорю и себе, Сергею долил несколько капель.
- Я тоже любил ее. - Пауза. Он взял бокал и, не глядя ни на Игоря, ни на Сергея, выпил
залпом. - Но ты, романтический влюбленный, об этом даже не догадывался. Ты не видел
ничего. И никого, кроме себя и своей любви. А любовь твоя была чисто романтической.
Поэтому ты так ее и не трахнул.
Игорь сделал глоток коньяка и поставил бокал. Сергей смотрел за его рукой. Он
заметил, что она слегка дрожит.
- Ты был слишком нежным для этого, слишком возвышенным, - продолжал Виталий,
глядя прямо на Игоря и пытаясь поймать его взгляд. - А я - я любил ее нормальной зрелой
любовью. Но получил плевок в лицо. И проглотил все это. Проглотил, потому что любил, понастоящему, не так, как ты.
- Значит, любил и спокойно смотрел, как мы были вместе, как ходили в театр, а сам
продолжал спокойно спать с Галкой, так, что ли? - Игорь допил коньяк и, печально
усмехнувшись, посмотрел Виталию в глаза.
- Представь себе - так! И с Галкой, и с химичкой трахался, а продолжал любить Светку.
Но она была с тобой. А ты был моим другом. Бросал в меня бутылками из-под шампанского,
а я после этого общался с тобой, как ни в чем не бывало. Я любил твои стихи и твои
сочинения. Я говорил тебе об этом, помнишь? Не фига ты не помнишь! Я любил и тебя, и
Светку. Но вы не подпускали меня к себе. Вы были слишком заняты собой. И тогда, на
даче… Ну ладно. Это все, что я хотел сказать. Теперь я никого не люблю, осталась только
ненависть. Даже нет, не ненависть. Апатия. Презрение. И желание острых ощущений.
Хочется иногда пощекотать нервы.
Виталий встал и, слегка пошатываясь, направился к выходу. Вернулся. Встал между
Сергеем и Игорем. Положил им руки на плечи.
- Вы читали "Парфюмера"? - Сергей кивнул, Игорь молча смотрел на пруд сквозь
стеклянную стену. - Герой был лишен обоняния, но изобрел такие духи, что его все сразу
полюбили.
- И растерзали, - добавил Сергей.
- Точно, растерзали, в конце, - покачал головой Виталий. Он с трудом держался на
ногах. - Мы скоро увидимся, еще не все… Еще не все дорешено, еще не все погасли краски
дня. Да, Игорек?
Игорь молча смотрел на воду. Трудно было понять, что у него сейчас на уме. Но за него
Сергей был спокоен, по крайней мере, сегодня. Он пил много, но остался почти трезвым. А
вот Виталия надо проводить. Или по пути домой он обязательно попадет в какую-нибудь
историю. За руль ему сейчас никак нельзя.
Сергей встал из-за стола.
- Хочешь, оставайся у меня? Я тут рядом, - предложил Сергей, надеясь, что Виталий не
согласится.
- Да нет, старик, я тоже недалеко, да и машина рядом. А потом - на фига я тебе нужен?
Я поеду. У меня тачка рядом, у театра осталась.
- Тебе нельзя за руль. - Сергей был рад, что перешли на житейские темы.
108
- Мне можно все. Как говорил Иван Карамазов, если Бога нет, то все дозволено, или не
так?
- Так, так, пойдем, провожу.
Они вышли из ресторана, дошли до театральной стоянки, где Виталий поставил свой
красивый "БМВ". Виталий достал ключи, пикнул сигнализацией, молча пожал Сергею руку,
уверенно сел в машину и через секунду выехал на Малую Бронную. Сергей посмотрел ему
вслед, поежился и поспешил в ресторан к Игорю. Игоря за столиком не было.
- Рассчитался за все и ушел, - подбежал к Сергею тот же молоденький официант. - Чтонибудь хотите?
- Хочу. Двойной эспрессо, - сказал Сергей и взял забытую Игорем сигарету. Видя, что
официант склонился над ним в учтивой позе ожидания: нужно ли еще что-нибудь, Сергей
сказал: - И зажигалку. Официант достал из кармана зажигалку, щелкнул и поднес огонь к
сигарете Сергея. Сергей затянулся и тут же сломал сигарету в пепельнице: хватит совершать
неосознанные механические действия, их и так слишком много.
3.
Серьезных больных не было, врач ушел домой, и Катя сидела в ординаторской на
диване и в который раз разглядывала рисунки Макса. В дверь тихо постучались.
- Да, да, войдите, - сказала Катя.
Заглянула уборщица Татьяна Ивановна. Она не входила, а с заговорщическим видом
подзывала Катю.
- Да заходите, Татьяна Петровна, что в дверях стоять.
Уборщица вошла, оглядываясь по сторонам, как будто проверяя, не прячется ли кто в
ординаторской.
- Что случилось? - равнодушно спросила Катя. - Больной?
Уборщица кивнула.
- А что так таинственно? Пусть оформляют, врач сейчас придет.
- Нет, нельзя , - шепотом, в который вложила всю важность события и вместе с этим
всю свою тревогу, все свое волнение, произнесла Татьяна Ивановна. - Нельзя, что ты, какой
врач, упаси Господь, он раненый.
- Раненый? Ну и что. Первый раз, что ли? - Волнение уборщицы медсестре не
передалось. Она слишком была занята своими мыслями и отвечала механически. Да потом
для нее и не происходило ничего экстраординарного, обычное дело. Татьяна Ивановна
замахала на нее руками:
- Пулей раненый, и не хочет регистрироваться. Спрашивает, нет ли хорошей
медсестры, которая удалит пулю, все сделает, как надо, и будет молчать.
- И вы назвали меня? - вздохнула Катя. - Ну почему именно меня? Не хочу я влезать ни
в какой криминал. И вообще, Татьяна Ивановна, я ничего не хочу, устала очень, думала
поспать, наконец, удастся. - Она аккуратно сложила рисунки Макса. "Надо положить их в
отдельную папку, подумала Катя.
- А кого мне еще назвать, Катерина? - шептала пожилая женщина, хотя эта мера
предосторожности была совершенно напрасной: дверь в ординаторскую уборщица закрыла,
больные спали, а если даже и бодрствовали, то все равно не могли слышать их разговора. - .
У тебя, во-первых, травматология, во- вторых, ты на все руки мастер. В медицинском
училище учишься, в-третьих, сплетничать не будешь. Зарплата у нас такая, сама знаешь, что
на нее и недели не проживешь. А этот сразу мне вон какую бумажку дал. - Татьяна Ивановна
достала из кармана халата стодолларовую купюру и продемонстрировала медсестре. - Одна
эта бумажка больше моей зарплаты, и пенсии больше. Ну что, Катерин, посмотришь, я
приведу?
- Ну, приводите, только потихоньку. Рана тяжелая?
109
- Откуда мне знать? Вроде не очень. В плечо. Ходит нормально, только за плечо
держится. Ты справишься, Катерин, легко справишься. - Катя кивнула. - Ну, я пошла.
Приготовь все. Куда его вести?
- Сюда, куда же еще.
Уборщица часто закивала головой и почти на цыпочках вышла из ординаторской.
Такое поведение скорее привлечет внимание, чем любой раненый, подумала Катя. Со
вздохом встала с дивана и начала готовить все необходимое: вату, спирт, пинцет, бинт.
Через десять минут в дверях стоял высокий мужчина лет сорока. Правой рукой он
обхватил левое плечо. Его кожаную куртку держала Татьяна Ивановна. Мужчина галантно
поклонился медсестре.
- Здравствуйте, извините за беспокойство.
Катя не ответила. Она смотрела на уборщицу, которая за спиной раненого делала ей
какие-то знаки. Что хотела Татьяна Ивановна, Катя понять не могла. Скорее всего, ничего не
хотела, просто нагнетала важность события и призывала к повышенной конспирации. Катя
махнула ей рукой: ладно, идите, я все сделаю, все будет хорошо. Татьяна Ивановна, повесив
куртку на спинку стула, удовлетворенная, наконец удалилась.
- Садитесь сюда, - Катя показала на стул. - Снимайте рубашку. - Увидев, что мужчина
поморщился от боли, Катя подошла: - Подождите, не двигайтесь, вот так.
Катя помогла ему раздеться до пояса. Про себя отметила, что лицо знакомое, как
будто где-то она его видела. Она ничего не спрашивала, взяла пинцет, сказала:
- Потерпите, будет немного больно. - Он кивнул.
Катины движения были быстрыми и четкими, как будто она делала это каждый день.
Обработав плечо спиртом и мазью, она уверенным движением вытащила пулю из раны и
показала ее мужчине. Он кивнул.
- На память не нужно? - спросила Катя.
Он помотал головой: нет. Катя проследила за его взглядом. Он внимательно
разглядывал карандашный рисунок, который лежал на стопке других на диване. Это был как
раз тот рисунок, где Катя сидела, обнаженная, на коленях. Она взяла листы и переложила
их на тумбочку рисунками вниз.
Обернулась. Он смотрел ей в глаза. Да, она определенно где-то видела это лицо, этот
острый, даже колючий взгляд. Мужчина смотрел бесцеремонно, как будто раздевал
взглядом, и Катя чувствовала себя неуютно. Что ж не случайно, наверное, он с пулевым
ранением. Вряд ли бывают добродушные, мягкие бандиты.
- Неплохие работы. Это настоящий художник, талантливый, да? Я не ошибся? - сказал
он.
- Вы не ошиблись, - ответила Катя, перевязывая рану.
- Вы ему позировали? В таком виде? Извините, если вопрос нескромный.
- Вопрос, и правда, нескромный. Но нет, если так хотите знать, я ему не позировала,
это его фантазия.
- Класс! Просто класс! Это ваш знакомый? Или, может быть, близкий человек? Он
здорово ухватил суть, вашу фигуру, ваш взгляд. Мне очень нравится. Он…
- Его нет в живых. - Кате разговор был неприятен и она хотела как можно быстрее его
прекратить.
Мужчина посмотрел на Катю.
- А что с ним случилось?
- Не важно, - сухо сказала она. - Все, можете идти.
- Спасибо тебе огромное, сестренка. - Он достал из кармана джинсов несколько
свернутых пополам тысячных купюр. - Вот.
- Это слишком много, - помотала головой девушка, мельком взглянув на деньги.
- Ничего, у вас зарплата маленькая. Пригодится. И за риск. Вы же все-таки рисковали,
правда?
110
- Правда.
- Ну, вот и хорошо. - Он подошел к тумбочке. Протянул здоровую руку к рисункам. Можно посмотреть?
Катя тут же подскочила к тумбочке и схватила листы. Убрала их в карман халата.
Молча посмотрела на него. Ее взгляд недвусмысленно говорил: когда ты наконец уберешься
отсюда?
- Художник умер, вы не переживайте. Это для художника хорошо. Художник всегда
становится известным только после своей смерти.
- Вам пора. - Вот сволочь, подумала она, еще философствует. Не надо было пулю ему
доставать.
- Все, ухожу. Как вас зовут?
- Уходите, может кто-нибудь прийти, и у меня будут неприятности. Вы ведь этого не
хотите?
- Не хочу. Все, все, ухожу. - Он взял со спинки стула куртку и вышел в дверь.
Катя выглянула в коридор. Татьяна Ивановна ждала за столиком дежурной медсестры.
Увидев Катю, она, переваливаясь на своих больных ногах, подошла к ней.
- Готово?
- Да, Татьяна Ивановна, проводите.
- Ну как, сынок, все в порядке? - они шли по коридору
- Да, спасибо таким людям, как ты, мать и твоя медсестра. Как, кстати, ее зовут, эту
милую девушку?
- Катерина. А тебе зачем?
- Да просто так. А может, и еще пригодиться.
- Не дай Бог, - перекрестилась Татьяна Ивановна. - Тебе сюда. Она открыла дверь
спасательного выхода.
- Погоди, мать. Держи. - Он протянул ей тысячную купюру.
- Храни тебя Господь, - Татьяна Ивановна взяла деньги, положила в карман халата и
теперь перекрестила раненого.
Когда они исчезли в конце коридора, Катя вернулась в ординаторскую, ликвидировала
следы нехитрой операции, села на диван и взяла рисунки Макса. Она долго разглядывала
себя обнаженную, наброски Макса, которые он делал с нее в палате, следя за тем, как она
работает и вдруг… Что это? Это лицо! Этот взгляд! Вот, где она его видела! С одного из
листов на нее смотрели эти колючие глаза, обладатель которых только что бесцеремонно
расспрашивал ее о личной жизни, о Максе, и раздевал догола своим ледяным неприятным
взглядом.
4.
От Игоря по-прежнему никаких вестей не было, и, чтобы заглушить мрачные мысли,
Вика решила с головой уйти в работу. Материала по маньяку накопилось достаточно,
хороший человек следователь Муравьев добавит еще, так что можно писать большую
статью, а потом еще одну вдогонку. Леха, конечно, еще не раз пожалеет, что отдал ей эту
тему, хотя он никогда столько фактуры бы не собрал: собирать фактуру было не в его
правилах. Ему, свободному художнику, было не до таких мелочей.
Шел дождь, дул промозглый ветер, но Вика поймала себя на мысли, что настроение у
нее хорошее. Она надела новый замшевый пиджак оранжевого цвета, еще раз полюбовалась
новой прической, не зря она столько времени провела в салоне. Стилист Стасик все-таки
настоящий художник, не случайно он участвует в конкурсах.
Вика терпеть не могла модное слово "энергетика", но сейчас чувствовала, что излучает
эту самую сильную энергетику на расстоянии, прохожие замечают это, многие смотрят на
нее с интересом, а молодые люди иногда улыбаются. Она немножко устыдилась всплеску
111
любви к этому дождю, к своему городу, который обожала, особенно здесь, в районе Большой
Никитской.
Когда она училась на вечернем отделении факультета журналистики МГУ имени М. В.
Ломоносова в центре города, напротив Манежа, и работала внештатным корреспондентом
молодежной газеты, редакция которой находилась в газетном комплексе "Московская
правда", рядом с метро "Улица 1905 года", - она после работы садилась на троллейбус N5,
выходила у Зоопарка, переходила пешком Садовое кольцо и шла по Большой Никитской,
бывшей улице Герцена. Пешком она шла до своего любимого журфака. Заходила в «Оладьи»
рядом с Консерваторией, теперь там кафе, где чашка кофе минимум сто рублей, тогда все
было проще. Иногда вместо лекций, она заходила в ДК МГУ, который недавно превратился в
православный храм, покупала билет и шла на новый модный спектакль.
Но никакой грусти по тем временам, сожалений, что этого никогда больше не
повторится, Вика не испытывала. Она знала — это время для нее, и вообще, как говорил ее
новый друг психолог, а до него еще Екклизиаст, нет ничего нового под солнцем. Все зависит
не от самого мира, а только от нашего восприятия этого мира, от нашего к нему отношения.
От того, каким мы назначим ему быть, как говорил Шаповалов. Сегодня Вика решила, что
мир любит ее, и она ответит ему тем же.
Она радостно улыбнулась, когда охранник вручил ей огромный букет роз. Вот оно,
подтверждение любви мира! Он согласен со мной, он отвечает мне тем же, отвечает
любовью. Но в следующее мгновение, когда Вика брала этот здоровый букет, она
почувствовала неприятный холодок в груди. Откуда, от кого такой подарок? У нее вроде не
было тайных богатых поклонников, а из ее друзей никто на такой поступок бы не пошел, он
был совсем не в их стиле. Беспокойство увеличилось, когда охранник, хитро улыбаясь (до
чего же он иногда бывает пошлым, и откуда только это у него берется!), показал ей взглядом
на записку в цветах. Вика сказала спасибо, и, никак не отреагировав на его улыбку и
подмигивания, прошла к себе в комнату.
Положила букет на стол, записка выпала. Вика сняла плащ, повесила его на вешалку и
стала причесываться, глядя на записку. «Сейчас я сама догадаюсь, кто это», — подумала она,
перебирая в памяти свои последние встречи.
Из новых знакомств — следователь Сан Саныч. Но это уж точно не он. Ему и зарплаты
не хватит на такой букет. Да и с какой стати? Кто же еще? Казино… Ну, конечно же, она
была в казино. Кто-то из этих хозяев жизни, а скорее всего, Ольгин плейбой. Вика
посмотрела на себя в зеркало, слегка подкрасила губы, убрала помаду в сумочку, щелкнула
замком, повесила сумочку на ручку стула. Взяла розы. Куда их ставить в таком количестве?
Придется поделиться, да и не жалко. Уж больно нелепо выглядит такое их количество в ее
скромной жизни. И совершенно не соответствуют моменту, настроению. Сейчас ей подошли
бы ирисы или тюльпаны. Ей нравилось, когда розы дарили ей в единственном числе, один
цветок. Так часто делал Игорь. У него вообще отличный вкус, иногда он изобретал
умопомрачительные букеты.
И Вика решила разделить букет на три части. Одну — Марго, одну — в корректорскую,
третий — себе. Ну, ладно, хватит прятаться от главного. Вика достала из букета сложенную
вдвое записку, развернула и прочла:
«Дорогая Виктория! (фу, как пошло!).
В жизни каждого человека бывают дни, когда он задумывается о своей жизни: то ли он
делает, так ли, с теми ли людьми общается, тех ли любит. Один из таких дней недавно был у
меня. Когда вы пришли со своей подругой (ничего себе с подругой, а кто за ней ухаживал?) в
казино. Как это ни банально звучит, но с того дня я потерял покой (да, банальней не
бывает!). Когда мы увидимся? Давайте сегодня вечером. Я позвоню вам через три часа после
того, как вы прочитаете записку. Виктор».
112
Боже, откуда он знает, когда я буду ее читать? — испугалась Вика и осмотрелась по
сторонам. Впрочем, время ее прихода вычислить нетрудно. Вот уже неделю она появляется в
редакции в начале десятого. А то, что она сразу прочтет записку, ясно как день.
Вика прошла в свою комнату и подошла к окну: никого, обычный поток машин и
пешеходов. Впрочем, он мог договориться с охранником, заплатить ему, чтобы тот ему
позвонил. А мне охранник ни за что не скажет, как его ни проси, если тот тип его чем-то
заинтересовал. Ну да черт с ним. Посмотрим. А, в общем-то, и думать об этом не хочется.
Только его приставаний мне сейчас не хватает. Вот и работать мешает. И Ольге что
сказать? Бедная Ольга… Опять у нее облом. А мне он на фиг не нужен. Но раз он мне букеты
стал носить, Ольга для него уже перестала существовать. Неужели переспала с ним? Не
иначе. Вика набрала телефон подруги.
После двенадцати гудков в трубке раздался сонный голос:
— Алле… — и длинный зевок, который Ольга даже не попыталась сдержать.
— Доброе утро, как жизнь.
— Ты чего так рано, знаешь же, что сплю, — голос Ольги был добродушным, что не
согласовывалось с ее обычным утренним настроением.
— Хотела узнать, как ты. Извини, забыла про время. Я-то на работе. И думаю, что все
проснулись.
— Ну и хорошо, что разбудила, а то вечно сплю до обеда, а жизнь проходит. Надо
становиться жаворонком, жить в соответствии со своими биологическими ритмами. Ты
знаешь эту теорию?
- Мне и знать ее не надо, я так и живу.
- Ты молодец, Вик. Я тоже теперь так жить буду.
— Что это у тебя настроение с утра такое приподнятое? Неужели роман забил ключом?
Я угадала?
— Угадала, как всегда, психолог ты мой!
— Этот? Виктор?
— Ви-иктор, — мечтательно пропела подруга.
— У тебя был? Дома?
— Был.
— Когда?
— Сегодня ночью. Знаю, знаю, ты сейчас начнешь говорить, что зря я опять, слишком
рано…
— Нет, не буду, ты и так все знаешь.
— Викуль, ну что ты такая жестокая, знаешь, мне кажется, в этот раз будет все
нормально. Такое у меня предчувствие.
— Предчувствие у нее. Потерпеть, что ли, не могла? Обязательно — сразу в койку? Ох,
Ольга, Ольга… Сколько тебя учить? Да и самой-то уж давно пора понять, не раз же
обламывалась. И опять на те же грабли. Прям так сразу.
— Какая разница — сразу или не сразу, раньше или позже? Он так просил, Вик,
неудобно было отказать. Да и самой очень хотелось.
— Это понятно. Самой хотелось - это как раз понятно Ну, удовольствие получила - и
то хорошо.
Вика смотрела на розы. Не успел вылезти из ее постели, как тут же дарит цветы мне. А
может, он еще вчера это решил, поручив своим браткам? Так или иначе, он сволочь и
бабник. Бабников она терпеть не могла. С их уверенностью, что перед ними не устоит ни
одна женщина. С их сальными анекдотами и комплиментами. С их масляными глазками и
циничными остротами.
Встречаться не буду, думала Вика. Да и так бы не стала, не в моем он вкусе, пусть
своими навороченными джипами и казино смущает таких, как Ольга. Ее эрогенной зоной
113
был интеллект, и далеко не каждому мужчине удавалось правильно обращаться с этим
участком ее души. Для этого надо было как минимум самому обладать им.
Вика безрезультатно просмотрела все криминальные заметки московской прессы, не
найдя и следа Игоря. Похоже, про его исчезновение театральный мир начал забывать.
Пропал — и пропал, жизнь от этого не остановилась. По-прежнему выходили новые
премьеры, приезжали интересные театры из Европы. В Школе драматического искусства
Анатолия Васильева японец Сузуки проводил совместные со зрителями театральные
медитации; критики спорили о новом спектакле авангардного театра «За кулисами» по пьесе
модного писателя Воронина, текст которого на 90% состоял из ненормативной лексики. В
общем, жизнь продолжалась, а Игоря все не было. Где он? Только психолог Сергей
Шаповалов оставлял ей надежду. Он просто как-то неприлично был спокоен и уверен, что с
его другом все в порядке. Сергей заряжал Вику своим оптимизмом, и она решила ему
позвонить.
— Как вы вовремя, — обрадовался Сергей, и Вике было приятно, что кто-то искренне
рад ее голосу. Возможно, Сергей был не единственный человек, кому она доставляла
радость, но разве кто скажет об этом так открыто? Все себе на уме. Психолог тоже был себе
на уме, но был настолько умен, что понимал: скрывать эмоции и важничать — глупо.
Пестовать свои комплексы — еще глупее.
— Вовремя? В каком смысле? — осторожно спросила Вика.
— В таком, — засмеялся психолог, — что я как раз сейчас заказал билеты на «Три
сестры». Помните, мы говорили? Вы не передумали? Во МХАТе имени Чехова.
— Нет, конечно, я хочу. Когда?
— Должны были играть через неделю, и будут через неделю, но выяснилось, что
сегодня замена, и сегодня тоже «Три сестры», я на всякий случай заказал места. Пойдем,
Вика? Вы можете?
Да, сегодня определенно удачный день, вот только эти розы и эта дурацкая записка… А
психолог — он со мной «на ты» или «на вы», я что-то не пойму… наверное, никак не может
определиться, тоже мне психолог. Надо ему помочь. Вика заметила, что когда начинала
думать о Сергее Шаповалове, на ее лице появлялась глупая улыбка. Уж не влюбилась ли
она? Нет, это не возможно, место в сердце занято Игорем. Да, плохи мои дела, даже сама с
собой не могу быть искренней, обманываю саму себя.
— Идемте. Где встречаемся? — спохватилась она, она невольно выдержала паузу, как
будто долго раздумывала.
— Давайте у входа в театр, МХАТ Чехова, не Горького. На Проезде художественного
театра.
Все-таки «на вы», ну ладно.
— Где-где? — удивилась Вика. И тут же вспомнила, что Камергерский раньше
назывался именно так.
— Ах, извините, в Камергерском, я все по старинке его называю, как-то Камергерский
еще не прижился. Давайте минут за сорок, если не возражаете. Я не люблю в театр прибегать
минута в минуту, к третьему звонку. Я люблю в буфет сходить, погулять, настроиться,
программку почитать, даже когда знаю, кто кого играет. Согласны?
— Конечно, — улыбнулась Вика.
Ей нравился подход к жизни Сергея Шаповалова. Он не только так учил других, своих
клиентов, он и сам все психолог делал с прочувственным удовольствием. Без суеты,
обстоятельно, с чувством, с толком, с расстановкой. Вот у кого надо учиться. Что ж, на то он
и психолог. Но ведь и психологи бывают - сапожниками без сапог. И это встречается
довольно часто. Когда в психологию идут люди, чтобы тем самым побороть свои комплексы,
решить свои проблемы. Но Шаповалов другой. Сильный, веселый, симпатичный, очень
легкий в общении. Хочется с ним говорить, говорить, говорить. Даже не важно о чем. Обо
114
всем. С ним обо всем интересно говорить. Да, Вика, сказала себе девушка, все-таки ты
начинаешь влюбляться. А как же Игорь?
Как, интересно, его пациент, женственный мальчик Дима поживает? И от чего он его
лечит? От нетрадиционной ориентации? Вряд ли. Не похоже на Сергея. Но непременно
вылечит, обязательно решит все Димины проблемы. У такого психолога нельзя не перенять
его вкус к жизни, а ведь все болезни психики связаны с отсутствием этого вкуса. Общаясь с
Сергеем, Вика убедилась в этом окончательно.
Вика удивилась своим умным мыслям и уже хотела поделиться ими с психологом, но
передумала. В комнату вошел Леха. Значит, пора сматывать удочки.
— Договорились, до встречи, — Вика повесила трубку. Леха подозрительно посмотрел
на нее.
— Кому это мы свидания назначаем?
— Психоаналитикам. — Вика хотела выйти из комнаты, зайти к корректорам, но была
остановлена за талию твердой рукой корреспондента криминальной хроники. Она
повернулась к нему, ласково взъерошила его волосы и мягко опустила руки.
— Ну, и как они, психоаналитики, в постели? — Леха повесил куртку и раскладывал на
столе папку, диктофон, блокнот, бутылку минеральной воды, пакет с бутербродами, который
заботливо сделала ему жена.
- Что ты говоришь? - Вика сделала вид, что не расслышала: может не будет повторять
пошлости?
- Как говорю, психоаналитики в постели? Крутые? Или так, гнилая интеллигенция, у
которой давно не стоит?
— В постели психоаналитики просто супер.
— Не сомневаюсь. Но я любовник тоже ничего. Знаешь, как вчера… - начал было Леха,
но осекся: он был трезвый
— Не сомневаюсь, — Вика передумала уходить, села за стол и включила компьютер.
Леха был как стекло и, похоже, был настроен поработать.
Он сел за компьютер. Вика сделала то же самое. Открыла файл и написала первое
предложение.
- Ты помнишь, о чем мы договаривались? - спросил он, глядя в компьютер.
- О чем? - удивилась Вика. Вроде бы все производственные вопросы они решили.
- О любви, - усмехнулся Леха. - Я так и знал, что ты забудешь, что говорила тогда
просто для того, чтобы меня отшить.
Вика решила сменить слегка игривый тон на деловой:
— У меня материал горит, Леш, не до любви сейчас, Марго над душой стоит. Я тебя
умоляю.
— Ладно, молчу, мне тоже надо колонку написать.
Они затихли, и в течение полутора часов были слышны только удары пальцами по
клавиатуре. Вика закончила первой, распечатала статью на принтере и вышла к
ответственному секретарю. Леха, погруженный в работу, ничего не замечал. Он писал о
разбое в пригороде Подольска, знал, что материал пойдет на сто процентов, и старался
сделать его как можно более острым. Когда Вика вернулась в комнату, Леха распечатывал
материал и был очень доволен проделанной работой.
— Мою сдала? — голос равнодушный, как будто ему совершенно все равно, пойдет ли
статья под их именами или нет.
— Не мою, а нашу. — Вот наглец, сам ни строчки не написал, только чуть все дело с
Муравьевым не испортил.
— Да ладно, нашу, твою... Вик, ты что думаешь, я жлоб, что ли? Ты делаешь — значит,
твой материал. И гонорара мне никакого не надо. Пивка купишь — и все.
— Нет вопросов. Самого лучшего куплю. Какое ты любишь?
115
— Да мне по х… Ой, извини, мне все равно, какое купишь — и хорошо. Ну, можешь
«Хайнекен» взять. Тоже на «хэ» — захохотал журналист, довольный каламбуром… —
Говорят, классное пиво, а я никогда, представляешь, не пробовал.
Конечно, представляю, подумала Вика, это пиво самое дорогое, потому и не пробовал.
И все же прогресс налицо. Леха сегодня просто образцово-показательный. Пользуясь этим,
Вика написала заметку в «тусовочную» полосу и небольшой отклик на новый фильм
Тарантино, который видела недавно на просмотре для прессы.
Зазвонил телефон. Вика посмотрела на часы. Прошло ровно три часа со времени ее
прихода.
5.
Озеро стало серо-голубым. Никто, кроме отчаянных рыбаков, ходить по льду не
решался. Вот-вот оно растает совсем. Пахло весной, и, несмотря на промозглую погоду,
настроение у Игоря было отличное. Состояние его можно было определить, как нервное
возбуждение — слишком много чудесного происходило в его жизни. Его эмоции порой не
справлялись с такой нагрузкой, к вечеру он чувствовал себя разбитым и опустошенным, но
все равно счастливым.
Учебный год подходил к концу — самое время с головой погрузиться в учебу. Но у
Игоря со Светой появилось новое общее серьезное увлечение — театр. В выходные дни они
вставали ни свет ни заря и с первой электричкой к открытию метро мчались занимать
очередь «на бронь». Это не гарантировало стопроцентное попадание в театр, но, как правило,
билеты взять все-таки удавалось, причем на самые лучшие места партера.
Утром, когда еще было темно, они приезжали к театру, где уже дежурил кто-нибудь со
списком очереди. Они записывались пока еще в числе первых. Если попадали в первую
пятерку (один человек имел право взять два билета), то должны были отдежурить со списком
два часа. Во время дежурства нужно было стоять у кассы, где билетов в течение дня,
конечно, никогда не продавали, и записывать всех, кто хочет попытать счастья на остатки от
не раскупленных заранее бронированных мест. Дежурные назначали время переклички и
поводили ее за два часа до начала продажи, то есть в 16. 30. После переклички все вставали
плотно в свою очередь и не покидали ее до того заветного момента, когда кассир, выдав все
«блатные» билеты, открывал окошко для жаждущих театралов.
Таким образом, Игорь проводил со Светой весь день, с самого раннего утра и до
поздней ночи, когда он провожал ее до дома. А когда наступили весенние каникулы, они
ездили в театр почти каждый день. Сатира — Таганка — Современник — Маяковка — опять
Сатира — опять Таганка. Высоцкий — Миронов — Нееелова в лучших, самых модных,
пьесах. «Пугачев», «Преступление и наказание», «Десять дней, которые потрясли мир» в
постановке Любимова и в главных ролях с Высоцким на Таганке, «Фигаро», «Клоп»,
«Ремонт», «Горе от ума» в Сатире с Мироновым, «Три Сестры» на Малой Бронной и «Месяц
в деревне» Эфроса с Яковлевой» и Кореневой, «Двенадцатая ночь», «Спешите делать добро»
с Нееловой в «Современнике».
Игорь открыл для себя совершенно новый мир. Он был благодарен Свете за то, что та
научила его любить театр. А ведь какое-то время он пытался сопротивляться — может быть,
лучше в кино или на концерт? Но Света была культурной ленинградской девушкой и
сказала, что раз она в Москве, она не может пропустить живых Миронова, Высоцкого,
Неелову. Какие бы препятствия не возникали на ее пути, спектакли Эфроса и Любимова она
посмотрит во что бы то ни стало! Хоть для этого надо будет стоять всю ночь.
Действительно, приходилось иногда стоять и ночью. Когда была предварительная
продажа на декаду. В этом экстремальном, как сказали бы сегодня, мероприятии, продаже
билетов на декаду вперед, был минус: билеты продавали не на лучшие места. Но зато заранее
и гарантировано, если конечно, не лениться и приехать с последней электричкой. Как
116
правило, в очередях скучать не приходилось. Публика подбиралась интересная, в основном
студенты или бездельники интеллигенты из поколения дворников и сторожей, которые в
театре разбирались лучше любого театроведа, окончившего ГИТИС.
Теперь Игорь не представлял свою жизнь без театра. Он начал задумываться о том, что
после школы обязательно должен как-то связать свою судьбу со сценой. Он готов идти в
театр хоть грузчиком, хоть посудомойкой. На актера, ему казалось, он не потянет, при его
застенчивости. Но никому, даже Свете и Сергею, о своих мечтах он пока не говорил, боялся
сглазить.
Учебу Игорь запустил совсем. А вот Света как-то все успевала. И когда только она
занималась? — не мог понять Игорь. Однажды, увидев, что Игорь в очередной раз «плавает»
на физике, Света предложила ему заниматься вместе. У нее дома. Что еще нужно для
счастья? Игорь был на седьмом небе, когда бежал к ней после уроков.
Ему не хотелось выглядеть перед ней отстающим, и, в конце концов, он подтянулся и
по физике, и по математике. Брать с собой на дежурства в театр учебники и в течение дня, а
времени у них было немало, заниматься — таково было Светино условие, которое Игорь
неукоснительно выполнял.
Однажды они попытались пытались позвать с собой в театр Сергея. Это была идея
Светы, Игорь не хотел ее делить ни с кем, но потом понял, что Сергей настоящий друг и не
опасен. Но тот отказался наотрез. Сергей сказал, что не может себе позволить болтаться по
Москве целый день, когда заканчивается учебный год. Он, в отличие от Игоря, не имеет года
в запасе, а казарма, да еще в течение как минимум двух лет, если еще не загремишь в
морфлот, где служат три года, — это, извините, не для него. Единственное, на что он
отвлекался в каникулы — это на посещение Татьяны.
Татьяна не обманула: родители действительно уехали к родственникам в Ригу и
оставили ее совершенно одну. Но не обманула только в этом. В остальном же их отношения
стали неожиданно напряженными. Когда Татьяна и Сергей оставались вдвоем, они
испытывали обоюдное волнение, смущение, и Сергей не мог делать к сближению никаких
реальных шагов.
Однажды он все-таки пересилил свою робость, вспомнив классика: «женщина может
простить любую грубость, но робость — никогда», но наткнулся на такой жесткий отпор, что
вздохнул с облегчением.
Они сидели на диване и слушали «битлов». Татьяна была в короткой синей юбке и
белой хлопчатобумажной футболке с красной надписью «СЭВ». Звучала их любимая песня
«Мишель». Самый подходящий момент, подумал Сергей и поместил руку ей на колено.
Девушка положила свою ладонь на его руку и мягко сняла с коленки. Сергей вновь повторил
попытку, Татьяна проделала то же самое, только на этот раз более резко. И тут вдруг Сергей
дико разозлился, что бывало с ним довольно редко. Какого черта! Возьму силой!
Он обхватил ее за плечи, повалил на диван, быстро залез под юбку и резким движением
стянул трусики до колен. Тут он почувствовал недюжинную силу своей подруги, даже
перестал злиться, и прошло все возбуждение. Татьяна никогда не отличалась особенной
хрупкостью, а тут, собрав всю силу, вцепилась Сергею в шею, так, что у него перехватило
дыхание, и сбросила его с дивана. Они оказались на полу. Татьяна верхом сидела на Сергее
со спущенными до колен трусами. Увидев, что чуть не задушила его, она отпустила руки. И
тут же ощутила ладони Сергея у себя на голых ягодицах.
— Ах ты, негодяй, подлец! — вскрикнула девушка и влепила Сергею сильную
пощечину.
— Подлец? — обиженно промямлил Сергей, держась за щеку. — Что ж тут подлого?
Разве ты сама не обещала мне? На даче у Галки? Забыла? Подлец... Ну, как хочешь…
Подумаешь… Раз ты так...
117
Татьяна натянула трусики. Она уже жалела, что так нагрубила Сергею да еще и ударила
его. Похоже, он вправду обиделся. За что она с ним так? Он прав, она обещала, чтобы тогда
не лез. А за свои слова надо отвечать. Придется долго целоваться.
— Ну, ладно, Серенький, прости, пожалуйста, — она обняла Сергея. У того на глазах
выступили слезы. Он гневно отвернулся.
— Ну вот, теперь придется тебя утешать. Ты же сам прекрасно понимаешь, что я не
могу.
— Но — почему? Что значит - не могу? Что тут такого страшного?
— Потому. Сам знаешь, ты же психолог.
— Я только собираюсь им стать.
— Все равно. Тогда ты должен понимать.
— Может, и должен, но не понимаю. Дай хоть поцеловать тебя.
Минут двадцать они лежали на диване и целовались, и рука Сергея нет-нет да и
доходила до запретных зон. И поскольку была не слишком наглой, не всегда изгонялась.
Сергей гладил Татьяну по коленям, снаружи и между ног, иногда рука поднималась выше и
чувствовала, как там горячо и влажно. Но тут же с помощью Татьяны его рука опускалась
ниже. Сергею казалось, что он разорвется от напряжения, в районе мочевого пузыря и в паху
он чувствовал сильную боль, но все равно продолжал ласкать Татьяну.
Она позволяла ему почти все, один раз даже не убрала руку Сергея, и та проникла под
шелк сзади, потом опять между ног, туда, где все давно было мокро. Девушка почувствовала
легкое головокружение и с трудом контролировала себя. Она как в тумане замечала, что
мышцы у нее расслабились, и руки уже не могли сопротивляться настойчивым горячим
рукам Сергея.
Ей на помощь пришел телефон. Она вскочила с дивана, поправила трусики и бросилась
к спасительному аппарату. Сергей, весь красный, тоже встал и прошел в ванную. Умылся
холодной водой, попил из-под крана, и, когда вернулся в комнату, застал там Татьяну,
разговаривавшую по телефону. Вот те раз, уже в брюках! - удивился он. - И когда только
успела?
— Я пойду, — он сделал ей знак, и она кивнула. Но вместе с трубкой, в которой о чемто без умолку тараторила Галка, Татьяна подошла к Сергею, нежно обняла его и погладила
по голове.
— Пока, — сказала она одними губами, так, чтобы не слышала Галка.
Сергей вышел на улицу и жадно глубоко вдохнул прохладный воздух. Ну, и слава богу,
что так все кончилось. А то еще неизвестно, как бы все получилось. Говорят, у тех, кто в
первый раз — и если в первый раз оба, — получается очень тяжело. И последствия могут
быть нежелательные, как у Маринки с Валеркой. В общем, слава Богу, что так все
кончилось. Никто не в обиде. Придется снять напряжение самостоятельно. Что ж, нам не
впервой. Он представит, что все-таки уговорил Татьяну, или нет, представит, что взял-таки
ее силой и… нет, об этом он лучше подумает дома в ванной.
Когда Сергей вышел, Татьяна устроилась на диване с телефоном. Разговор с Галкой
предстоял долгий. Дело было серьезное. Галка вот уже два месяца с новогодней ночи спала с
Виталиком, и теперь оказалось, что она беременна. Но больше всего она переживала не из-за
этого. Если было бы все хорошо, то эта мысль Галину скорее позабавила бы. Самое ужасное
было в том, что Виталик перестал проявлять к ней какие-либо знаки внимания. Сказать ему
об этом ей не позволяла гордость. Делать аборт? Страшно и не хочется. Что же делать? Что
скажет серьезная Татьяна?
Виталик всерьез начал ухлестывать за химичкой. Как началась весна, рассказывала
Галка, ее друг, как настоящий мартовский кот, стал увиваться вокруг училки. А один раз —
она точно знает — он даже был у нее дома. Под предлогом дополнительных занятий. Знает
она, что это были за занятия! Откуда? Чувствует. После этого, на следующий день, они с
Виталиком занимались любовью, и он был совсем другим. Вытворял то, что раньше ему бы
118
и в голову не могло прийти. Ей, конечно, нравилось, было ново и необычно, хотя местами
она очень смущалась. И, когда она поняла, откуда он всего этого набрался, ей стало
нехорошо. Явно не из книжек. Практика налицо. И химичка — обрати внимание, Тань, как
она него смотрит, — настоящая стерва! Я, конечно, могу устроить ему шантаж, или ей, под
угрозой разглашения их отношений, но тогда уж я точно потеряю его навсегда, правда?
— Правда. Не надо этого делать, ни в коем случае. Знаешь, мне кажется, придется
аборт сделать, как это ни печально, — посоветовала Татьяна. — Иначе ты всю жизнь
загубишь.
— А как?
— Я с мамой поговорю, у нее много друзей врачей. Она же в свое время медицинский
окончила. Да и у Игоря тетка врач, наверняка, все знает об этом.
— Ой, нет, я не хочу, чтобы все знали.
- Да почему все? Только свои люди.
- Ох, как не хочется, если бы ты знала!
- Представляю, ну ничего, переживешь. Слушай, а ты уверена, что ты… это… в
положении.
— Уверена! На втором месяце.
— Откуда?
— Ну, во-первых, задержка, во-вторых… Ну, неважно, знаю, и все.
— Ладно, тогда сделаем так. Ты откровенно говоришь с Виталием, обо всем
обязательно ему рассказываешь, другого выхода нет, все равно, если ты оставишь ребенка,
он рано или поздно узнает, но тогда будет хуже. Если же ты не хочешь больше видеть ни
ребенка, ни его, аборт надо делать. Если есть надежда, что Виталик обнимет тебя и скажет:
мы будем счастливы и умрем в один день — а такого, конечно, не будет, к сожалению, — то
тогда вперед, рожай. Смотри сама, Галь. Вот варианты. Подумай и позвони мне, а я
поговорю с кем надо.
— Ладно, спасибо, Танюш.
— Да не за что, Галка. Держись, ничего, прорвемся.
Господи, слава Богу, что ты позвонила, подумала Татьяна. Я была на грани, еще
немного и… А потом могло бы быть то же самое.
6.
Антон шел по Садовому кольцу. Он только что был на Петровке у следователя
Муравьева. Надо же, какой интеллигентный мент, надо будет использовать где-нибудь в
романе. Его, Антона, вызвали по делу Макса как свидетеля, и он шел в известное учреждение
с неприятным чувством, а выходил с легкостью и хорошим настроением. Может быть, это
еще и потому, что в дверях лифта столкнулся с той симпатичной медсестрой.
— Вас подождать? — спросил он. — У меня есть время, я не спешу.
— Нет, не надо, — улыбнулась Катя, — у меня потом дежурство.
— Жаль, — улыбнулся он ей в ответ. — Я вам позвоню?
Реакции ее он не услышал, двери лифта закрылись.
Значит, Макс был в казино. Какой черт его туда понес? Впрочем, по пьянке художник
мог попасть куда угодно. Ну, и, конечно, схлестнулся с урлой, а дальше все можно хорошо
представить. Не любят они нашего брата. За версту видят чужого.
Стоп, второй раз Макс был в казино после запоя, после больницы. А когда Макс
выходил из запоя, он не брал в рот ни капли. Не брал до следующей большой пьянки. Но
следующая пьянка у него так и не началась. Значит, он туда пошел совершенно сознательно,
трезвый. И взял свой пугач, газовый пистолет, который Антон видел у него в мастерской.
Пошел выяснять отношения. С кем? Зачем? Чтобы это узнать, остается только одно — пойти
по его следам.
119
Антон пересек Цветной бульвар. Было сухо, хоть и прохладно, скоро зима. Как приятно
ходить и ходить по Москве! Он так соскучился по своему городу. Пусть он изменился, и нет
многих домов, которые он так любил, а на их месте стоят какие-то непонятные сооружения.
В маленьких двориках центра вечером темно и ни души, а когда-то, в его детстве, здесь все
кипело, кричало, играло. Но все равно, Москва есть Москва, дух ее сохранился, несмотря ни
на что. А в чем-то она и преобразилась. Как они ругали в детстве их мрачную столицу: даже
на центральных улицах почти не было света. То ли дело сейчас! Праздничные подсветки,
подчеркивающие красоту архитектуры, делающие ее мистически прекрасной.
Он не заметил, как дошел до Таганки. Следователь сказал, что казино называлось
«Изумруд», вспомнил Антон, это же совсем рядом, на Пролетарке. Прогуляться еще? Антон
похлопал себя по карманам куртки, не забыл ли кошелек. Денег там было достаточно для
того, чтобы выпить кофе, а играть он не собирался. Днем в казино за вход платить было не
нужно.
Его встретили очень вежливо, он не помнил, чтобы где-нибудь в Америке его так
обхаживали. Наверное, видят в нем потенциального клиента, игрока. Что ж, не будем
расстраивать их надежды, подумал Антон.
Подошел официант. Только кофе. Двойной эспрессо. Он огляделся. Автоматы. Стол с
зеленым сукном, вечером выйдет крупье, соберутся игроки и начнутся азартные битвы за
удачу. Сцена, где выступают самые-самые звезды нашей эстрады, попса высшей пробы. Ни
один рок-н-ролльщик в таком месте никогда не появится. Ему здесь делать нечего. Да его
сюда никто и не позовет.
Дело шло к вечеру, и в казино начали собираться завсегдатаи. Слева от Антона в
уютной нише расположилась компания из трех человек. Один явно был у них начальником.
Они не были похожи на игроков, скорее всего какой-нибудь нелегальный бизнес — оружие,
наркотики. Они пили виски, закусывая орешками. Двое что-то живо обсуждали. Третий,
лидер, как решил Антон, больше молчал и смотрел мимо них отсутствующим взглядом. Он
уже отдал свои распоряжения и теперь откровенно скучал в этой мало утонченной компании.
Сам он выглядел культурнее, хотя принадлежность его к криминальному миру для
наблюдательного человека, каковым считал себя Антон, не вызывала сомнений.
Одет мужчина, за которым наблюдал Антон, был довольно просто, хотя и не дешево —
модная короткая черная кожаная куртка, синие джинсы, навороченные ботинки. Он курил
красные «Мальборо» и отхлебывал маленькими глотками крепкий золотистый напиток.
Вдруг его взгляд встретился со взглядом Антона. Незнакомец улыбнулся довольно
приветливо, поднял стакан, показывая, что пьет за его здоровье. Антон кивнул в ответ, но
показал на кофе и пожал плечами — мол, не могу, увы, ответить тем же.
— Что будете пить? — спросил человек в кожаной куртке.
Первым желанием Антон было сказать «ничего, спасибо», но он тут же вспомнил,
зачем сюда пришел.
— Чего-нибудь легкого, пива, — сказал он и тут же вспомнил, что завязал навсегда.
Незнакомец уже искал глазами официанта, и Антон добавил:
— Безалкогольного.
— За рулем? — понимающий и в то же время чуть снисходительный взгляд:
подумаешь, мне-то все по фигу, могу и за рулем пить.
Антон пожал плечами и кивнул — пусть понимает, как хочет.
— И мне пива, Семеныч, только нормального, ну и чего-нибудь из даров моря. Две
порции морского ассорти. Вы не против? — он посмотрел на Антона.
— Да нет, спасибо. Вы уж садитесь ко мне, раз все заказали.
— Спасибо, с удовольствием. А то все работаю, работаю, надоело.
Да уж, видать, переработался, подумал Антон. Может, голубой? Чего пристал? Да нет,
вряд ли, манеры не те, не тот взгляд, да и внешность. Может, они так вербуют лохов, чтобы
120
потом обуть? Но это, похоже, бандит высокого полета, на такое размениваться не будет. Да и
место не то, слишком дорогое, престижное.
Они ели вкусное ассорти из крабов, кальмаров и креветок, запивая все это пивом.
Антон — безалкогольным, Виктор — так представился его собеседник — крепким и
дорогим. Антон расспрашивал Виктора о нюансах игры, соврав, что в будущем думает
попытать счастья на рулетке. Виктор охотно посвящал его в тайны этого азартного дела и
при этом касался психологических нюансов, что было Антону особенно интересно. В общемто все давно описал Достоевский в «Игроке», и с тех пор ничего, оказывается, не изменилось.
Разве что Филипп Киркоров с ларисой Долиной и "Блестящие" со "Стрелками" в
девятнадцатом веке в казино не пели.
И, тем не менее, Антон узнал много интересного о посетителях: кто играет, какие слои
населения, по сколько выигрывают и проигрывают, как правильно подзывать менеджера.
Это Антона удивило больше всего: чтобы к тебе подбежал работник казино, надо чмокнуть
губами, как будто изобразить поцелуй. Виктор рассказал Антону, как закладывают квартиры
и остаются на улице без гроша — да, и такое бывает. В этом случае членам клуба, а ими было
большинство завсегдатаев, за счет заведения предоставляли такси, которое довозило игрока
до дома, как и в случае крупного выигрыша и с гарантированной безопасностью.
Виктор поведал, что и сам одно время был подвержен этому страшному наркотику, но
потом взял себя в руки, остановился и теперь играет только для удовольствия, а не с целью
разбогатеть, и большие ставки не делает. Интересно, что значат у него маленькие деньги,
спросил себя Антон.
Официант обслуживал их с особенным почтением, которое здесь не оказывалось
никому, и Антон понял, что Виктор здесь гость очень почетный, едва ли не самый почетный
из тех, что сидели за столиками. Никому не оказывалось столько внимания, хотя такой
гиперопеки совершенно не требовалось. Но Виктор принимал эти знаки как должное, видно,
с самооценкой у него все было в порядке. Что ж, он наверняка знает о Максе. Такой случай
не мог остаться без его внимания.
— Значит, публика в основном постоянная? — уточнил Антон.
— В основном да. — Виктор доел морской коктейль и теперь медленно потягивал
пиво.
— А залетные бывают, случайные люди, вроде меня?
— Да, конечно, сколько угодно. Недавно один был — художник…
Виктор сделал паузу, видимо, раздумывая, рассказывать ли дальше.
Быстро клюнул! — обрадовался Антон.
— И что, этот художник? Проигрался вдребезги?
— Если бы, — усмехнулся Виктор, — творческий работник напился как свинья.
Наверное, так у них, у художников принято, нажрался, ну и пошел хулиганить. Пришлось его
воспитывать.
— И больше не появлялся?
Виктор бросил на Антона быстрый взгляд, но убедившись, что тому по большому счету
все равно, ответит он на вопрос или нет, сказал:
— Да нет, появился потом, пришел отношения выяснять, но с ним ребята быстро
разобрались.
— Что значит — разобрались? — опять так же равнодушно спросил Антон.
— Да неважно. Антош, что это мы говорим о какой-то туфте, сейчас начнется игра.
Пойдем посмотрим, хочешь?
— Конечно! — горячо отозвался Антон, хотя больше всего ему сейчас хотелось уйти
отсюда и поехать домой. Но он решил разделить интересы собеседника, который все знал об
убийстве Макса, если сам в нем не участвовал.
Надо познакомиться с ним поближе, узнать, что за человек. Это возможно, только если
разделить с человеком его интерес. Он говорил, что почти завязал с игрой, но Антон
121
понимал, что п о ч т и здесь не бывает, это как с водкой или наркотиками. Алкоголик или
наркоман не может перейти на маленькие дозы, все равно рано или поздно сорвется. Нужно
серьезное лечение, да и оно не всегда помогает.
— Если не секрет, почему все-таки вы так подробно всем интересуетесь? — спросил
Виктор. — По-моему, я тут стал неплохим психологом и теперь вижу, что вы не игрок, и
даже не потенциальный. Тут что-то другое.
Виктор в упор смотрел на Антона. Взгляд тяжелый, неприятный.
— Да, вы правильно угадали. Писатель я, роман пишу, а один из героев подвержен
пагубной привычке, как у Достоевского, «Игрока» читали?
— Когда-то давно, в школе проходили.
В школе «Игрока» не проходят, значит, врет, не читал, отметил Антон про себя.
— Ну вот, если читали, значит, знаете, о разбитых судьбах в казино и прочем. Да здесь
все на ваших глазах происходит, и читать-то не обязательно.
— Да, у нас тут один журналист — профессионал, кстати, не в журналистике, хотя и в
ней тоже, а профи в зеленом сукне, — квартиру заложил. Остался на улице. Но продолжает
играть в долг, его здесь все знают, и все ему одалживают. Он, бедолага, уверен, что рано или
поздно все равно выиграет крупную сумму. А вообще, — Виктор поднял бокал и подождал,
пока Антон сделает то же самое, — писатели сильно преувеличивают и романтизируют.
Казино — дело грязное. Контингент один и тот же: люди с рынка, олигархическая тусовка и
криминал. Изредка попадаются залетные, или те, кто поглазеть пришел, как вы, но и они
хоть один раз да сыграют на те фишки, которые выдают на деньги, заплаченные за вход. Ну,
иногда кто-нибудь из звезд эстрады напьется, и это выглядит очень забавно. Но такое, к
сожалению, редко бывает.
Рядом с их столиком сели две девушки и приветливо помахали Виктору, с интересом
разглядывая Антона. Виктор даже не ответил на их приветствие.
— Что-то вы с ними не очень любезны, — заметил Антон. Может, все-таки этот Виктор
голубой? — успел подумать он.
Виктор как будто прочитал его мысли.
— Не подумай, что я пидор, упаси Бог, телки достали просто. Они не в моем вкусе, а
лезут и лезут.
— А какие в твоем вкусе? — Раз он меня «на ты», и я не буду строить из себя
интеллигента, решил Антон. Такие, как он, этого не любят.
— В моем вкусе — нимфетки. Набокова читал? — Антон кивнул. Все-таки сначала он
не ошибся: этот тип не простой. — Ну да, что это я спрашиваю. Конечно, писатель не мог не
читать Набокова. Повезло ему с Лолитой. — Виктор тяжело и глубоко вздохнул. — Но это
— увы — почти недостижимо. Я имею в виду нимфеток. Таких, чтобы культурненькие были,
из хорошей семьи. А уличными, знаешь, я брезгую. А еще лучше — угадай что? - Он
перегнулся через стол и наклонился близко к Антону. - Ни за что не угадаешь. - Он вдруг
заговорил шепотом. - Самый кайф — насиловать такую чистенькую нимфеточку и смотреть,
как она извивается под тобой. — Виктор опять тяжело вздохнул. — К сожалению, это только
из области мечты. Большой криминал. Закон не разрешает трогать цветы в ту пору, когда они
распускаются, то есть в самом лучшем состоянии. А вам, писателям, хорошо, можете
выдумывать все, что угодно, и переживать это по полной программе. — Он зажег сигарету и
жадно затянулся. — Как сейчас говорят, в виртуальном мире. А где граница виртуального и
реального? На самом деле, непонятно.
Что ж, в этом он прав, и совсем не так примитивен, как может показаться, когда врет об
"Игроке". Век живи — век учись, даже у бандитов, подумал Антон. Но про Макса из него
больше ничего не вытянешь, это точно, может быть, как-нибудь потом, когда они
познакомятся поближе. Если, конечно, это произойдет. Как войти к нему в доверие? Это
можно сделать, если сыграть на его тщеславии, сказать, что он будет один из героев его
будущей книги, что, кстати, не будет ложью, это вполне вероятно, подумал Антон.
122
Они распрощались, и Виктор сказал, что, если Антон захочет его увидеть, он должен
подойти к администратору Толику, — Виктор показал на средних лет мужчину, беседующего
с официантом, — и сказать, что хочет видеть ВиктОра, ударение на «о». И Толик сразу его,
Виктора, найдет. Если будет какая-нибудь экстремальная ситуация в жизни, обязательно
обратиться к нему, он поможет. Стесняться не надо.
Антон обещал непременно последовать его совету, сказал, что хотел бы увидеться с
ним еще и продолжить разговор, на что получил согласие.
На том и распрощались. Виктор проводил его до входа и спросил:
— О чем сейчас пишешь, Тони? — Антон вздрогнул, так его звали в Штатах.
— Роман о маньяке. Как он коллекционировал человеческие мозги и думал, что тем
самым станет умнее, — на ходу соврал Антон.
— Круто, круто, — задумчиво сказал Виктор. — Ну, пока, Достоевский.
Антон вышел на улицу, сознавая, что получил массу ценной информации, обогатился
нужным жизненным опытом, но в то же время чувствовал, как тяжелый осадок лег на сердце.
Господи, что это такое? Почему так противно? Этот тип, от него идет чернуха, чернуха,
одетая в красивую форму. Надо срочно чем-то это смыть. Если бы он пил, он сейчас
обязательно напился бы, но он вспомнил о слове, данном самому себе, а это было для него
важнее всего на свете, — и решил расслабиться другим способом.
Он не будет сегодня работать вечером и ночью, как это обычно делал, а приготовит
себе вкусный ужин и перечитает «Игрока». Такую роскошь, как чтение художественной
литературы, классики, он теперь позволял себе только в транспорте. Норма, которую он
недавно себе задал — 20 страниц в день, как Бальзак, не давала возможности что-то читать.
Да и к тому же чукча не читатель…
7.
Участковый инспектор кратовской милиции Григорий Денисов позвонил через два дня,
как раз тогда, когда Муравьев сам решил поторопить его.
— Все в порядке, Саныч, приезжайте.
— Есть что-нибудь?
— Да кое-что, может, вас заинтересует. Извращенный секс с нанесением увечий. С
детдомовской девочкой. Правда, было это черт-те когда, аж в 1977-м году, я тогда и не
родился еще.
- Это не важно, - серьезно сказал Муравьев.
- Значит, едете?
— Еду, буду через час.
— Через час не будете, пробки на Волгоградке. Если вы не с мигалкой.
— Сегодня не с мигалкой.
— Ну, значит, часа через два - полтора, не раньше. Жду.
— Чай покрепче завари.
— А может, еще чего покрепче? — засмеялся милиционер.
— Нет, Гриша, на работе не пью.
— Шутка, — серьезно сказал Григорий.
И вот он в третий раз за неделю мчит в дачный поселок Кратово через подмосковный
город Жуковский. Город стал популярным благодаря аэрошоу, проходящему во время
Международного авиасалона. Последний раз такую помпу устроили, похлещще, чем в Ле
Бурже. А летные институты при этом по-прежнему нищенствуют, инженеры работают
практически бесплатно, на голом энтузиазме, и откуда он только у них вберется в нынешнието времена? У нас в России, всегда показухи было хоть отбавляй. Ну в советское то время
понятно, а сейчас? Наверное, это неистребимо. Показать супермашины, о которых говорит
весь мир, ради которых в Жуковский съезжается вся страна, трезвонить об этом в прессе на
123
всю планету, а потом не платить зарплату тем, кто эти машины делает, обеспечивает мощь
нашей авиации, не платить по полгода зарплату, да и то копейки!
С такими невеселыми мыслями Муравьев подъехал к Кратовскому отделению
милиции. Григорий встретил его, как отца родного. Он заварил английский чай, купил
пряников, достал две новые гжельские кружки, одним словом, подготовился основательно.
Но следователь его тут же разочаровал:
— Сначала дело. Потом чаи гонять будем.
— Вы просили — я и заварил, — обиделся Григорий.
— Ну ладно, не волнуйся, попьем, — смягчился Муравьев. — Рассказывай, что там у
тебя новенького.
— Как ни странно, цепочка нападений насильника — а он действительно был —
неожиданно оборвалась. Две девушки — осенью 1976 года, изнасилование и нанесение
увечий с этой целью, и одна летом 1977, но это детдомовская, и поэтому ей вообще не
занимались. Было заявление от директора детского дома об изнасиловании и нанесении
ножевых ранений. Но что касается детдомовских — там вообще не поймешь толком: было
ли изнасилование, не было ли, может, так, все по пьянке произошло. Это у них обычное дело
— и тогда, и сейчас. В общем, этому делу тоже хода не дали. Да и правильно, со шпаной не
разберешься, кто у них кого.
И было еще одно дело, я случайно на него наткнулся. — Григорий, казалось,
раздумывал, говорить или нет. Но по взгляду Муравьева понял, что тот теперь все равно из
него все вытянет, не отстанет. - Даже не дело, а его обрывки, - задумчиво сказал Григорий. Потому что оно, даже не начавшись, было закрыто. Летом 1977-го, 30 июня, через несколько
дней после выпускного вечера заявили родители одной выпускницы Светланы Прозоровой
— тоже об изнасиловании, вернее о попытке, но потом безо всяких объяснений забрали
заявление. Но факт обращения зафиксирован. Ну, в общем, закрыли дело. И все — никаких
следов, никаких повторений подобных преступлений. Насильник тот как в воду канул.
Видно, переехал из наших мест.
— Детский дом работает?
— Да, все как раньше, даже директор тот же, Надежда Григорьевна Терехина,
бессменный.
— Проводишь?
— Что, прямо сейчас? — расстроился Григорий. — А как же чай? Вы не пьете, а я так
старался, заваривал по особому рецепту.
— Ну, тогда наливай, раз по особому рецепту. Что за рецепт?
— С кардамоном. И чай классный, английский.
— Аглицкий — это хорошо, — Муравьев думал о другом. — И по школам надо пойти,
где они учились.
— Кто — они? — удивился Денисов.
— Девушки эти, которых изнасиловали.
— В Жуковском учились. Одна — в техникуме, его теперь уже нет, а остальные — в
обычной школе, и причем, вам будет легче, потому что в одной.
— Номер школы?
— Восемь.
Та же школа, где он уже был, может, и учительница та же? - подумал Муравьев. Это
было бы настоящим подарком.
Сан Саныч давно заметил: если в дело погружаешься целиком, с головой, занимаешься
только им и имеешь огромное желание его раскрыть, то подсказки встречаешь на каждом
шагу. Мало того, дело как будто само себя упрощает — вещи, ранее, казалось бы,
несопоставимые, начинают неожиданно собираться в один клубок, который нужно только
осторожно размотать.
124
Совсем недавно он беседовал с красивой и умной учительницей Натальей Федоровной,
и вот то же самое дело опять приводит его к ней. Ну не чудеса ли? Нет, не чудеса, а закон
жизни. Ничего случайного в ней не бывает, Муравьев это давно понял. Проще говоря - на
ловца и зверь бежит.
Наталья Федоровна встретила его как старого знакомого. Да, Лена Королева —
девушка из детского дома — училась в одно время со Светой в классе Натальи Федоровны.
Что она может о ней сказать? Лена жила в детдоме со всеми вытекающими отсюда
последствиями. В классе держалась особняком, у нее были другие интересы — ребята из
вечерней школы, те же детдомовцы, которые все как один курили и пили, в том числе и
девочки. Наркотики тогда, слава Богу, еще распространены не были, а то все детдомовцы,
наверняка, стали бы наркоманами.
— Да, что-то такое было, во время выпускных экзаменов. - Наталья Федоровна
задумалась. - Точно, именно в день первого экзамена, когда написали сочинение.
Она даже темы помнила. Первая по советской литературе— «Образ Макара
Нагульнова» в романе Шолохова «Поднятая целина», вторая по русской: «Война и мир»:
Срывание всех и всяческих масок» и еще одна тема, свободная.
— Сочинение Лена написала на тройку, хотя, конечно, на «двойку», но «двойки» мы не
ставили, РОНО запрещало. Должны были обеспечить стопроцентный выпуск. Детдомовцы
все, как один, списывали, но даже списать грамотно не могли... Александр Александрович,
хотите чаю? — неожиданно переключилась Наталья Федоровна.
Муравьев не хотел чаю, он напился у Гриши, но видел, что чаю хочет Наталья
Федоровна, она еще не успела пообедать, а он помешал ей, ведь пришел сразу после звонка с
шестого урока. И чтобы поддержать ее и не ставить в неловкое положение, он радостно
согласился. Учительница нажала кнопку электрического чайника, в точности такого же,
какой был в кабинете следователя.
— На чем я остановилась?
— На том, что детдомовцы все списывали.
— Ах, да, но это, наверное, к делу не относится.
— К делу все относится, Наталья Федоровна, пожалуйста, рассказывайте.
— Давно это так было… В день первого экзамена, после его сдачи, обычно никто не
занимается, никто не садится готовиться ко второму, устному. Гуляют. И тогда, помню, день
был хороший, теплый, на озере вовсю купались. На озере… — Наталья Федоровна
задумалась… - Да, на озере это и произошло. Вечером мне позвонила Надежда Григорьевна,
директор детдома, и сказала, что с Леной беда. Ее нашли в Кратове, с ножевыми ранениями,
в состоянии сильного алкогольного опьянения. Ну, и при этом ее изнасиловали. Ножевые
ранения опасности для жизни не представляли, но явно были сделаны извращенцем — на
груди и ягодицах. То, что Лена была пьяна, ее, наверное, спасло от психического потрясения,
которое могло бы быть. Тогда же она ничего не могла вспомнить, говорила, что все как в
тумане, что кто-то набросился на нее сзади, она ничего не видела. Ребята и девчонки, - а пила
она с детдомовскими, - все были настолько пьяны, что растеряли друг друга, и тоже не
помнили, как вернулись к себе, в детский дом. Лену в Кратове нашли мои ученики. Света, та
самая, о которой я говорила, с которой тоже потом чуть не произошло несчастье, или
произошло, но все было покрыто мраком, и Игорь Гордеев, мальчик, с которым она дружила.
— Как, простите, его звали?
— Игорь, Игорь Гордеев. Вы не случайно спросили, я поняла, — улыбнулась
учительница. — Вы, наверняка, его видели. Это известный человек, он стал актером, а
тогда… был довольно незаметным, я бы даже сказала, тихим.
Вот что значит не лениться и работать! Информация сама теперь шла в руки. Да, но что
ему теперь со всем этим делать? Как — что? Разве не этого он хотел? И разве втайне не
надеялся, что упорное копание приведет его рано или поздно к неожиданным поворотам? И
вот он, неожиданный поворот, хотя его тоже можно характеризовать как случайное
125
совпадение. Но ничего случайного не бывает, вспомнил он еще раз заповедь, в которую
твердо верил и из-за чего часто подвергался насмешкам коллег и даже получил кличку
«мистик».
Игорь Гордеев учился в том же классе, в котором изнасиловали двух девушек. Вернее,
об одной толком не понятно, но явно попытка была. Игорь Гордеев недавно ездил на озеро в
Кратово с журналисткой Викой, которая очень похожа на жертв маньяка в Москве и на двух
девушек двадцать лет назад в Кратове. Игорь Гордеев бесследно пропал, когда в Москве
начались преступления сексуально-садисткого порядка. Пропал в день своей премьеры,
которая была для него очень важна. Почему именно в такой день? Но это уже другой вопрос.
Пока все линии сходились к этому пропавшему актеру. Значит, надо искать актера - он
объяснит многое, если не все. Все линии сходятся к нему. А недавние преступления очень
хорошо объясняют причину его пропажи. Муравьев видел его в некоторых ролях, его водила
в театр дочь, которая обожала Гордеева. Эта его нездоровая утонченность сразу обратила
внимание Сан Саныча. Было в этом актере что-то нечеловечески талантливое,
нечеловечески красивое, но именно нечеловечески. Он выделялся из всей труппы театра, да
не только этого театра, вообще из всех современных актеров, которых Сан Саныч знал. А он
благодаря дочери следил за современным театральным процессом. И был о нем, о
большинстве спектаклей, которые приходились видеть, не очень высокого мнения.
Исключения составляли как раз актерские работы Игоря Гордеева.
— На следующий экзамен Лена пришла, как ни в чем не бывало, получила свою
«тройку» и на встревоженные взгляды учителей не обращала никакого внимания, —
рассказывала Наталья Федоровна. — Так она сдала все экзамены, вернее она вообще их не
сдавала, даже не особенно трудилась отвечать. Но приходила на все, а это в те годы было
главным. Ей кидали шпаргалки. Учителя закрывали на все глаза и ставили ей «тройки».
Потом она ушла куда-то в ПТУ. Вот и все.
Наталья Федоровна положила пакетики вишневого чая в чашки и залила их кипятком.
— Вам с сахаром?
— Да, два кусочка, хотя нет, три, я недавно фильм смотрел — какую-то мистическую
комедию. Так вот, ангел, спустившийся с небес, его этот актер известный играет, который в
"Криминальном чтиве"… Как же его… Вспомнил, Траволта. Он, вернее, ангел, которого он
играет, говорит: «Сахара много не бывает». — Сан Саныч весело рассмеялся. — И теперь я
успокоился — диеты там, и прочее… Больше по этому поводу не парюсь. Так, кажется, они
говорят? Я имею в виду тинейджеров.
— Точно, именно так, а откуда вы знаете? Хотя если знаете, кто такой Траволта,
"Криминальное чтиво смотрите", это не удивительно, — в ответ засмеялась Наталья
Федоровна.
— Ну, мне же тоже с молодежью приходится работать. Узнаю много интересного. В
курсе всех современных молодежных течений. Моды, фильмов, музыки. "Рамштайн",
например, или "Король и шут", - пощеголял своими знаниями Муравьев. - И их сленга,
естественно.
— Правда? Интересно, расскажите, а то мне кажется, я зря этим не интересуюсь.
Старею, наверное.
— Расскажу обязательно. Но позже. Да вы скромничаете, наверное, Наталья
Федоровна, вы знаете больше меня. Вон как на Траволту откликнулись. Но это потом, ладно?
Сейчас я все-таки хотел бы вас послушать.
— Да я вроде все сказала, что помню. О чем или о ком вы еще хотите узнать,
Александр Александрович?
— О вашем ученике Игоре Гордееве. Вы знаете, что он пропал?
— Как — пропал?
— В день собственной премьеры. Он должен был играть Александра Македонского. А
играл другой артист, которым его заменили.
126
Подождав, пока учительница оправится от неожиданного известия, Муравьев ей
рассказал все, что знал о премьере и исчезновении актера.
— Расскажите все с самого начала, о характере Гордеева, с кем дружил, как учился.
Все, я вас внимательно слушаю, — сказал Муравьев. — Хотите, погуляем?
— Да, да, пойдемте, день чудесный. Знаете, что? Пойдемте в Кратово, на озеро, тут две
остановки.
— Отличная идея! У меня машина.
Ему сегодня определенно везет, подумал следователь. Интересно, что там у него по
гороскопу? Наверняка, звездный день, надо будет дома посмотреть. Муравьев подержал
плащ Наталье Федоровне и подумал о том, что если бы ему было лет на десять меньше, он
бы обязательно стал за ней ухаживать. Она женщина одинокая, своей интуиции в таких
вопросах он доверял. Всех своих многочисленных в прошлом поклонников — в их большом
количестве Сан Саныч не сомневался — она променяла на школу, на оболтусов, которые
давно ее забыли, и большинство которых этого не стоило, не стоило такого прекрасного
учителя.
В Кратове, на природе, приближение зимы чувствовалась гораздо острее, чем в городе.
Озеро затянуло тонким льдом, деревья осыпались, голые ветки покрылись инеем, листья
хрустели под ногами. Сан Саныч и Наталья Федоровна вышли из теплой машины и с
удовольствием вдохнули холодный воздух заповедника. Решили пройти вокруг озера.
— Игорь был довольно странный мальчик, — не дожидаясь, пока следователь начнет
ее спрашивать, начала Наталья Федоровна. Она помнила, о чем хотел поговорить Муравьев.
— Игорь Гордеев был весь погружен в себя, типичный интроверт, отсюда не очень
общительный, стихи писал, и были, кстати, неплохие. — Наталья Федоровна замолчала, она
шла и о чем-то думала.
— В этом возрасте, в старших классах, у многих начинаются романы, ну, по крайне
мере о девочках думает 90 процентов юношей. И стихи пишет каждый третий, — решил
прервать ее молчание Муравьев.
— Да, да, конечно, вы абсолютно правы, но поскольку Игорь был юношей очень
замкнутым, то и с девушками у него не все гладко происходило. У него было два друга,
особенно один — Сергей Шаповалов, прозвище «Шопен», хотя музыкой не занимался, так,
по фамилии, и Виталий. Виталий в десятом классе от него несколько отдалился, вернее, нет,
скорее, это Игорь перестал искать с ним встреч. И это было как раз из-за девушки.
— Интересно… Значит, шерше ля фам? — усмехнулся следователь, но, увидев, как
серьезна учительница, замолчал.
Наталья Федоровна посмотрела в глаза Муравьеву — рассказывать или нет? Но, видно,
что-то увидела в них, внушающее доверие, и начала:
— Да, из-за девушки, и как раз из-за той, с которой было связано это событие, попытка
изнасилования. Она к нам в десятый «а» пришла в начале учебного года, приехала из
Ленинграда. И Игорь сразу же влюбился в нее. А Виталик, он же был король, он тоже не
мог просто так взять и пропустить симпатичную новенькую. Ему надо было показать свою
самость. Игорь очень тяжело переживал эти инциденты. На Новый год, а они встречали его
вместе, почти всем классом, класс был очень дружным, — Игорь даже запустил в него
бутылкой из-под шампанского, когда играли в бутылочку и Виталик со Светой слишком
долго целовались. Но, слава Богу, эти минуты были не часты, Виталик, наверное, все же
решил пожалеть друга, да и Света, поскольку дружила с Игорем, не позволяла, чтобы с ней
обращались как угодно. Возможно, ей нравился Виталик, да, скорее всего, нравился, он
нравился всем девушкам, и не только девушкам…
— Не понял, что вы имеете в виду. Гомосексуализм, по-моему, тогда не был в таком
почете, как сейчас.
— Да нет, я совсем не это имела в виду, вы не обращайте внимания, это я так, кое-что
вспомнила, это совсем не важно, и в общем, совсем к делу не относится.
127
- И все же, мне все интересно, Наталья Федоровна.
- На него заглядывались и взрослые женщины, я это имела в виду.
— А, понятно. Простите, что перебил. Мне все понятно, но про бутылку
шампанского-то откуда вы знаете? У вас были осведомители? - Муравьев спросил и сразу же
понял, что вопрос бестактный. У Натальи Федоровны, как у настоящего хорошего учителя,
был полный контакт с учениками, и они ей многое рассказывали, многим делились. Но
Муравьев зря испугался - Наталья Федоровна нисколько не обиделась на этот некорректный
вопрос.
— Девушки рассказали, сразу же на следующий день, когда с Новым годом
поздравляли. От меня в классе ничего не скрывали, я знала все, что происходило с моими
учениками, когда они покидали двери школы. Думаю, и сейчас знаю. Хотя может быть,
теперь я не так внимательна, и поколение изменилось.
Она опять о чем-то задумалась, глядя на рябь озера, и Муравьев решил не нарушать ее
молчание. Но она вскоре продолжила:
— Так вот, о чем я? Да, возможно, он ей нравился, но не настолько, чтобы из-за этого
она предала дружбу с Игорем.
— А у них была только дружба?
— Да, я в этом уверена. Ничего больше.
— Почему вы так уверены, Наталья Федоровна?
— Не знаю, интуиция, я вижу такие вещи. Я с ними была каждый день, ходила в
походы, они мне все-все рассказывали. Игорь со Светой не стали ранними любовниками,
хотя наверняка часто были близки к этому. И тут сыграли роль скорее не строгие правила
Светы, в которых она была воспитана, эта была такая девушка, которая ради чего-то
большого могла перешагнуть любые формальности, нет, тут скорее дело в нерешительности
Игоря, в его робости, если хотите женственности. Что-то в нем было от девушки. Была
какая-то утонченность, которая и осталась с ним. Я видела его спектакли, где он гениально
играет мужчин, которые балансируют на грани мужского и женского. Впрочем, в тонкости
современного искусства я сейчас не хочу углубляться.
— Да, да, это и не зачем. Такое искусство нас сейчас окружает сплошь и рядом. Не
знаешь, куда от него деваться.
— Что вы имеете в виду? — Муравьев видел, что Наталья Федоровна осталась
недовольна последним его замечанием.
— Я имею в виду моду на гомосексуализм, — прямо сказал следователь.
— Может быть, такая мода и есть, но в том искусстве, которое несет со сцены Игорь,
нет этой моды, мне кажется, дело гораздо глубже и сложнее, в нем скорее соединяются два
начала: мужское и женское, как и должно быть в человеке, как у Платона — что-то от
андрогина. Он изображает на сцене то, что порой вульгарно трактуется как голубой театр, а
это смысл искусства и природы, эти два начала в человеке… Но, впрочем, извините, я
слишком философствую.
— Продолжайте, Наталья Федоровна, мне очень интересно, я ведь тоже видел его
спектакли. А скажите, как на ваш взгляд, Игорь мог бы совершить что-то из ряда вон? Какнибудь внять своим низменным инстинктам, а они ведь есть у каждого. Тем более не
выходящие наружу инстинкты у юноши. Мог ли Игорь, на ваш взгляд, взять и дать своим
низменным инстинктам волю?
— Вы о чем? — почти испугалась учительница.
— Да очень просто. Взять и напасть на кого-нибудь в темноте, здесь, скажем, на берегу
озера, на какую-нибудь девушку, и попытаться изнасиловать ее.
Муравьев ожидал любой реакции, но только не смеха.
— Да нет, Игорь — никогда. Что вы! Любой другой — может быть, но только не он.
Игорь и злодейство - две вещи несовместные. Он был слишком нежный. Нежный, чтобы
128
сделать такое. Ему становилось плохо, когда он видел какие-то вульгарные вещи. Такой он
был эстет.
— Ну, знаете, как раз у эстетов и бывают такие всякие крайности, уж вам ли как
представителю гуманитарной профессии этого не знать?
— Да вы правы, у эстетов бывает, что их наклоняют весы морали очень низко. Но
только к Игорю это никак не относится. Нет, нет, он не мог. Не смог бы никогда, даже не
думайте, я уверена, абсолютно. Ищите в другом месте.
— Значит, гений и злодейство — две вещи несовместные?
— Ну, если хотите, так, даже если он не гений. Хотя актер он все же, по-моему, очень
одаренный. - Учительница посмотрела на следователя. В ее глазах была тревога. -. Куда он
пропал, Александр Александрович? Я не понимаю. Как это — в день премьеры? Я начинаю
волноваться. Хотя, конечно, ничего криминального с ним произойти не могло. Слишком
далек он был от этого мира, поверьте. И этому миру, - она сделала ударение на местоимении
"этому", - вряд ли от него было что-то нужно.
Они второй раз обходили озеро, и Муравьев предложил погреться в машине. Наталья
Федоровна посмотрела на часы и ахнула:
— У меня через час урок! Репетиторством подрабатываю, — как будто извинилась она
перед следователем. — Подвезете?
— Конечно, о чем речь.
Учительница вышла в центре города, оставив Муравьева в приятном расположении
духа после прогулки по прекрасному озеру с красивой умной женщиной и в полной
озадаченности по поводу своего героя. «Он не мог». «Он слишком нежный». «Две вещи
несовместные». А ведь Наталье Федоровне нужно верить. Потому что если не ей, то кому?
Она знает про своих детей все, и даже больше. Знает, что они могут и что нет. Всем бы таких
педагогов, вздохнул Муравьев, вспомнив свою ворчливую учительницу по литературе, на
уроках которой они только и делали, что конспектировали учебники и переписывали
сочинения из методических пособий.
И все же… Исчезновение Игоря Гордеева… Его учеба в то самое время и в том самом
городе, где когда-то кто-то насиловал девушек…Знакомство с ним Вики, так похожей на
остальных жертв, поездка с ним Вики в Кратово, почти на место прошлых и будущих
преступлений…Все это сплеталось в один многообещающий клубок.
8.
Вика сняла трубку, сказала привычное «Редакция» и по паузе, которая последовала в
ответ за ее словами, сразу поняла, кто звонит. Она посмотрела — сейчас двенадцать
пятнадцать, а записку она прочитала в 9. 15, когда пришла на работу. Он сдержал слово,
позвонил ровно через три часа.
— Здравствуйте, Виктория, это Виктор, если бы вы знали, как это приятно —
произносить имя девушки, как две капли воды похожее на твое. Особенно, когда эта девушка
так нравится.
Вика не отвечала.
— Почему вы молчите? — услышала она в трубке. — Вы ничего не хотите мне
ответить?
— С какой стати? Я вас почти не знаю. И я не люблю, когда так бесцеремонно
вторгаются в мою жизнь.
— Вам разве было не приятно получить от меня сегодня утром подарок? Я долго
выбирал букет.
— Скорее нет, чем да.
— Не верю.
— Дело ваше. Извините, мне работать надо, я больше не располагаю временем.
129
Леха с интересом наблюдал за Викой. Кто это такой настырный, кто еще, кроме него,
имеет наглость так грубо атаковать лучшую девушку их редакции?
— Не будьте такой строгой, Виктория, я же знаю, вы не такая.
— Вы много знаете.
— Да, гораздо больше, чем вы думаете. Давайте встретимся.
— Извините, не могу.
— Никогда?
— А зачем?
— Зачем люди встречаются друг с другом?
— По разным причинам. Я не вижу причины встречаться с вами.
— Но давайте хотя бы увидимся.
— Нет, у меня много дел. Нет. — Пора вешать трубку, что-то я разговорилась,
подумала Вика и тут же поняла, что не прекращает разговор, потому что чего-то боится. Чтото тревожное для нее исходило из этих интонаций. Но это мои проблемы, явно мои, надо
будет проконсультироваться с Сергеем, решила Вика и тут услышала слова, которые
заставили ее вздрогнуть:
— Впрочем, как хотите, я-то вас и сейчас вижу. Вижу, как вы говорите, как держите
трубку, как теребите блокнот.
Вика почувствовала, как участился ее пульс. Она повела глазами в разные стороны, но,
кроме сгоравшего от любопытства Лехи, ничего интересного не увидела.
— Посмотрите в окно. — Вика обернулась и увидела черный джип. В окне за дверью
машины сидел человек в черных очках с мобильным телефоном в руке.
— Это я, здравствуйте еще раз. — Виктор кивнул ей.
У Вики задрожали колени. Как в каком-то шпионском или гангстерском, что одно и то
же, фильме, подумала она.
Господи, этого типа мне еще в жизни не хватало! Ольга подцепила, а мне
расхлебывать. Но надо говорить с ним мягче, аккуратно его отшить, а то хлопот с этим
криминалом не оберешься. Я не то чтобы боюсь, я просто не хочу делать лишних движений,
успокаивала она себя. И потом, это неприятное чувство, которое оставалось от разговоров с
ним. Нет, надо его отшить, и как можно быстрее. Пойду выйду, решила Вика.
Еще раз посмотрела в окно, сделала знак рукой: сейчас, и повесила трубку. Накинула
плащ и вышла на улицу. Промозглый ветер, ноябрь, моросящий дождь. Подошла к джипу, ей
открыли дверь. Садиться в машину она не собиралась. Тогда Виктор сам вышел из джипа.
Отошью его помягче, пообещаю что-нибудь неопределенное, а то не отстанет. А
сегодня посоветуюсь с Сергеем. Он скажет что-нибудь дельное.
— Давайте съездим куда-нибудь, посидим, — выходя из машины, мягким елейным
голосом заговорил Виктор. Он был одет в черную кожаную куртку и джинсы, тоже черные.
Навороченные модные ботинки, для его возраста, пожалуй, слишком молодежные, отметила
Вика. "В таких ботинках моря по колено", - вспомнила она модную песенку. Что только не
лезет в голову, когда волнуешься, подумала она.
— Виктор, вы же видите, я на работе.
— Я встречу вас после работы.
— После работы я не могу.
— Вы куда-то идете?
— Иду.
— Куда, если не секрет?
— Секрет. Почему я должна отчитываться вам о своей личной жизни?
— У вас бурная личная жизнь?
— Не ваше дело.
— И правда, не мое. Он щелкнул зажигалкой и посмотрел на нее из-под очков. — Пока
не мое.
130
— От последних слов у Вики опять участился пульс и пересохло в горле. Она даже
забыла возмутиться такой наглости.
— Ну, тогда встретимся завтра?
— Вряд ли.
— Послезавтра?
Вика сделала глубокий вдох. Где-то она читала, что таким образом можно снять стресс.
— Не знаю, извините, мне надо в редакцию, — выдохнула она. Страх немного прошел.
— Все, до свидания. О вас, кстати, Ольга сегодня вспоминала.
Виктор улыбнулся одной половиной лица.
— Видите, вы с ней, оказывается, говорите обо мне.
— Не я, она говорит.
— Передайте ей, что я ей позвоню.
— Обязательно передам. Хотя вы можете сделать это и сами. Я имею в виду позвонить. Ну, все. Пока, — довольная тем, что перевела разговор на другую тему, Вика
повернулась в сторону редакции. Но Виктор сильно схватил ее за руку. Девушка
поморщилась от боли и вырвала руку.
— Ну что еще?
— Так я вам позвоню?
— Вы все равно это сделаете, что бы я ни ответила.
Виктор рассмеялся, и у Вики по коже пробежали мурашки.
— Конечно, вы сами все знаете. Знаете, как все будет. До скорого свидания, — с этими
словами он подмигнул ей.
Сел в джип, хлопнул дверью и резко выехал на шоссе, заставив шарахнуться в сторону
старенькую «шестерку».
Вика вернулась в комнату и вдруг почувствовала себя совершенно разбитой. Леха
участливо посмотрел ей в глаза:
— Что за крутой на джипе?
— Ольгин кавалер. Только чего вот ко мне приклеился — непонятно. Достал просто.
— Как это непонятно, ты лучше Ольги — вот и пристал. Помочь ему отвянуть?
— Боюсь, что это не так просто.
— Если скажешь, быстро решу вопрос. Ну что, отшить, чтоб отцепился поскорее?
— Нет, Леш, спасибо, пока ничего не делай. Не хочу тебя подставлять, когда сама не
знаю, что за тип. Я обязательно, обязательно к тебе обращусь, если будет необходимость, и
ты мне поможешь. Но пока не надо, ладно?
— Точно? Точно — обратишься?
— Абсолютно.
— Обратишься?
— Обращусь. Сделай кофе.
Вика чувствовала, что от человека, который сейчас приезжал на джипе, исходит сила, и
что стоит кому-то встать на его пути, например, Лехе, он уберет его со своей дороги в два
счета. В этом Вика не сомневалась. Ладно, пока, до вечера, по крайней мере, о нем можно
забыть и не портить себе театральное настроение, а вечером она посоветуется с психологом
Сергеем. Шаповаловым.
Хотя о чем тут советоваться? Подумаешь, какой-то парень, пусть крутой, добивается с
ней встречи. Что она, маленькая, сама отшить не может? Не может. И советоваться будет не
о том, а о страхе, почти животном, необъяснимом, не поддающемся никакой логике, страхе,
который этот недавно появившийся в ее жизни человек в ней вызывает. Может, это
исключительно ее проблемы? Если это так, то психолог тем более именно тот человек,
который ей в данной ситуации нужен.
Время до вечера она провела на работе, помогая Марго собрать следующий номер,
сходила с Лехой в кафе пообедала, и, с радостью распрощавшись с криминальным
131
репортером, начала готовиться к вечеру — причесываться, краситься, критически
осматривать перед зеркалом свой прикид.
Они идут во МХАТ. Она приглашена в театр психоаналитиком. На «Три сестры».
Любшин в роли Вершинина, Гвоздицкий — Тузенбах, Невинный - Чебутыкин. Она давно
просила Игоря сводить ее на этот спектакль, но он все откладывал, выискивая новые и новые
предлоги, а на самом деле это была обыкновенная актерская ревность, Вика это понимала, а
одна пойти не решалась, — Игорь мог обидеться. И вот теперь она с чистой совестью идет на
последний спектакль Олега Ефремова, который так давно хотела посмотреть, идет с его,
Игоря, другом, очень приятным и симпатичным человеком — психологом Сергеем
Шаповаловым.
«Ирина, я не пил сегодня кофе, скажи, чтобы мне сварили, — крикнул Тузенбах, сделав
ударение на слове «сварили», намекая на то, что растворимый кофе он пить не будет, —
кивок в сторону авангардной сцены, единственный в классической постановке Ефремова. В
этой трактовке известной пьесы Вика впервые поняла, что младшая сестра Ирина знала, что
ее жениха Тузенбаха убьют, знала о дуэли и, тем не менее, спокойно отпустила его. Не
задержала, потому что не любила его. Поняла она, что Вершинин все время просит чаю,
потому что ему вообще не о чем говорить, и чай в данном контексте — это смешно, и глупо,
и пошло. Любшин великолепно сыграл Вершинина, он изобразил его с безжалостной
иронией, и вместе с тем его Вершинин оставался симпатичным, обаятельным. «Жена опять
отравилась», — разводит он руками, и зал смеется. «Ну ладно, не дают чаю — давайте тогда
хоть пофилософствуем». Для него это одно и то же. Пофилософствуем - все равно что
погрызем семечки.
В принципе в пьесе ни одного светлого персонажа. Разве что молодые солдаты
Федотик и Родэ, но они по-мальчишески наивны. И в то же время ощущение от пьесы
приятное, даже возвышенное. Огромное пространство сада, манеры персонажей,
утонченность декораций Левенталя, игра актеров. Да, люди слабы и ничтожны. Но при всем
при этом они могут быть обаятельны, как Любшин-Вершинин. Сложная, интересная
постановка. Ощущение, как будто столкнулся с чем-то глобальным, высоким, космическим.
Лидер известной рок-группы, которого Вика увидела в директорской ложе, ушел после
первого действия. Ему нужен только голый эпатаж, иначе ему скучно. Грустно, что он ушел с
такого спектакля, Вике нравились его песни. Теперь она подумала о них по-другому. Ей
показалось, что они довольно банальны и слишком пафосны. На фоне этого высокого
искусства настоящего театра все казалось мелким.
Вика видела, что и на Сергея спектакль произвел сильное впечатление, хотя он видел
его не в первый раз. Она не ошиблась. Он высказывал примерно те же мысли, что и она,
когда они в антракте пили кофе в буфете.
В начале одиннадцатого они вышли на Камергерский проезд. Вика поежилась и
сказала словами чеховской Маши, как недавно Сергей:
— В таком климате живешь, того и гляди снег пойдет…
— Что плохого в снеге? Он умиротворяет, говорит о том, что началась зимняя
стабильность.
— А вот Ренуар считал, что снег - это проклятие природы.
- Ну, в Париже, может, и проклятие. Там, когда идет снег, становится промозгло и
сыро. Наверное, поэтому один поэт писал: "Я умру в Париже, когда идет дождь". А у нас снег
- умиротворение и все-таки стабильность зимы.
- Да уж, — вздохнула Вика, — стабильность, которая не кончится еще очень долго.
Неужели вы не хотите ле…
Слова застряли у нее в горле. Им навстречу шел человек в черных очках, с которым она
разговаривала сегодня днем, а раньше видела в казино. Он преследует меня везде, даже
здесь, с ужасом подумала Вика. Но тут же удивилась еще больше: Виктор смотрел не на
нее, а на Сергея. Ей он лишь заметно кивнул, а Сергею протянул руку:
132
— Привет, старик, ты никак из театра? — Вика отметила фамильярность, с которой
обратился Виктор к Сергею.
— А ты никак из казино? — ответил психолог в том же шутливом легком тоне.
— Не угадал, но не важно. Серж, поговорить надо.
— Звони. И приходи. В любое время. Но сначала все-таки позвони: вдруг у меня клиент
в этот момент будет
— О, кей. Рад был тебя видеть.
— Я тоже. Ну, пока.
Виктор сверкнул глазами на Вику, даже не кивнул ей, пожал руку Сергею.
Ну и дела! Вика даже не смогла скрыть своей реакции. Она смотрела на Сергея с
нескрываемым изумлением. Они хорошо знакомы, и, похоже, чуть ли не друзья. Но так не
бывает! Они слишком разные, слишком из разных социальных кругов. В чем же дело?
Сергей быстро ответил на все ее сомнения.
— Откуда вы его знаете? — сказал он те слова, с которыми она хотела обратиться к
нему.
— Я вас об этом хотела спросить, - еще больше удивилась Вика.
— И все же, я угадал, вы знакомы?
— Угадали. Но как, ума не приложу.
— По вашему поведению и его взгляду. Поверьте, Вика, — Шаповалов улыбнулся,
увидев ее испуганное лицо, — это было совсем не сложно. Вас выдала ваша мимика и
поведение. Для этого не надо быть специалистом. Все я прочитал на вашем лице еще в тот
момент, когда он появился.
— Да, мы с ним знакомы, совсем недавно. Он ухаживал за моей подругой, а теперь
вдруг неожиданно переключился на меня. Сегодня на работе проходу не давал. Букет роз
огромный прислал, потом сам приехал.
— А вы?
— А что — я? Я, видите, в театр с вами пошла. Этот человек на меня какое-то тяжелое
впечатление производит, я как раз хотела вам рассказать. Но теперь выясняется, что и вы его
знаете.
— Это мой одноклассник. Мы редко видимся. Раз в два года, не чаще. И я вам о нем
рассказывал. Нас было трое друзей, помните? Я, Игорь и Виталик.
— Но этого зовут Виктор.
— Виталий, вы, наверное, ошиблись. Вы мало с ним общались и перепутали имя.
— Да ничего я не перепутала! Он мне и записку написал. И повторяет все время, что
наши имена как две капли воды похожи — Виктор и Виктория. Ничего я не перепутала.
— Странно… — задумчиво произнес Сергей. — Знаете, Вика, я понял, что у вас
особого желания с ним общаться не было?
— Не то, что особого желания, я вообще его боюсь, и он мне, честно говоря, глубоко
неприятен, если не сказать противен.
— Ну, так и не общайтесь с ним.
— А я и не собиралась. Но как мне его отшить? Он пристал как банный лист. - Вика
взяла Сергея под руку и умоляюще посмотрела ему в глаза.
— Очень просто. Говорите с ним мягко, спокойно, но все время переносите встречи,
ссылаясь на работу, на болезни, на занятость, на что угодно. Пока он поймет, что шансов у
него нет, пройдет время. А за это время я с ним побеседую, и первый порыв у него пройдет.
Он мне позвонит на днях, не сомневаюсь. Он и вам будет звонить каждый день. Я его знаю,
но потерпите чуть-чуть, я его отважу. Если хотите, повторяю.
- Я же сказала - очень хочу. Спасибо, Сергей.
— Да пожалуйста, хотя пока не за что.
— Все, Кузнецкий. Я в метро.
133
— Не стоит, я вас провожу, — он вскинул руку, и первая же машина остановилась. — Я
вас провожу до дома, если не возражаете.
— Да, может, не стоит?
— Стоит, стоит.
Это была «восьмерка», и пришлось пролезать на заднее сиденье через переднее кресло.
У Вики отлегло от сердца. Она боялась возвращаться одна, на душе было неспокойно. Но
теперь, с Сергеем, в машине ей стало тепло и хорошо.
Они доехали до ее подъезда, Вика выпрыгнула из машины, Сергей тоже хотел вылезти,
чтобы попрощаться с ней, но габариты машины и его комплекция делали это непростым. И
Вика пожалела психолога. Сказала ему спасибо, и, подмигнув, рванулась вперед и
поцеловала в щеку.
— Я вам позвоню, — крикнула она, открывая дверь.
— Обязательно, я жду. Ну, пока. — Он закрыл дверь такси. — Обратно, в центр, на
Патриаршие пруды, — сказал Сергей водителю.
Сергей нажал кнопку лифта и почувствовал на своем плече чью-ту руку. Он вздрогнул
от неожиданности и обернулся.
— Быстро ты… Мог бы и позвонить…
— Извини, не могу ждать, поговорить надо.
— Ну, заходи тогда, если так надо. Хотя не понимаю, что это за дело, которое не может
потерпеть до завтра.
— Вот именно, не понимаешь, но скоро поймешь.
Они вошли в квартиру Сергея, хранящую запах благовоний и хорошего трубочного
табака.
— А у тебя клево! — гость осматривал комнату. — Со вкусом, ты стал настоящим
эстетом.
Сергей спокойно переодевался, как будто не замечая гостя.
— Кофе сварить?
— А что, ничего покрепче нет, что ли? Зачем, на ночь глядя, кофе-то пить?
— Виски?
— Лучше коньяк. Есть?
— Есть. Сейчас, садись пока сюда, кури, если хочешь, вот пепельница.
Гость с любопытство повертел в руках итальянскую пепельницу, которая досталась
Сергею в наследство от отца. Она была алюминиевая, довольно грубой работы, но в этом и
была ее оригинальность. Достал сигареты, закурил.
Из кухни пришел Сергей с открытой, но почти полной бутылкой коньяка и двумя
бокалами. Поставил все на столик, встретился взглядом с гостем, который смотрел на него
вопросительно, сказал: «Сейчас», опять вышел на кухню и вернулся с блюдечком, на
котором лежали палочки копченого сыра.
— Может, ты есть хочешь?
— Да нет, все нормально, давай выпьем сначала.
Они подняли бокалы.
— За встречу, — сказал гость.
Они чокнулись и молча выпили.
- Хороший коньяк, - похвалил гость напиток, выпив до дна.
- Да, ничего.
- Как наш общий друг? - спросил гость.
- С ним все в порядке.
- Я знаю.
- А чего ты тогда спрашиваешь? Не за этим же пришел. Говори, зачем, не тяни. Сергей взял сигарету и стал разминать ее пальцами.
134
- Что ты такой нетерпеливый? - он поднес Сергею зажигалку.
- Устал.
- От чего? - засмеялся гость. - В театр с девочками ходить? - Но, поймав серьезный
взгляд Сергея, осекся. - Ладно, извини. Ну что, начинать?
- Начинай.
- Я приехал в Питер по своим делам. Вернее - как, по делам. Конечно, я выбрал именно
Питер, чтобы увидеть ее. Мне казалось, главное - это разобраться с ней. Тогда исчезнет все
остальное, от чего я болен, да, по-моему, это болезнь, навязчивая идея какая-то. Я же не
мальчик, и мало ли что в детстве, в юности было.
Остановился в "Астории", номер прекрасный. Сразу подумал о том, как мы будем
сидеть с ней в ресторане, потом поднимемся ко мне. Я очень, очень надеялся, что все,
наконец, разрешится, встанет на круги своя, успокоится.
Гость замолчал, взял сигарету, закурил.
- Ну, рассказывай, рассказывай, что дальше-то было. - Сергей знал, что в таких
ситуациях лучше не делать долгих пауз: можно переключиться совсем на другой настрой и
на другую тему, и вопрос так и останется нерешенным.
- Ну вот. У меня, понятное дело, был свой образ, оставшийся с тех времен - девушка со
светло-золотыми волосами, стройная, как тростиночка, веселая, живая.
- А ты увидел женщину - серьезную, в теле, и волосы у нее уже другого цвета.
- Да, именно это я увидел, - немного удивленно посмотрел на Сергея гость, но потом
вспомнил, что перед ним психолог, и продолжил:
- Я позвонил. К телефону подошла она. Но говорила со мной очень сухо, сказала, что
встречаться не будет. Я настаивал, она повесила трубку. Я позвонил еще раз - та же
реакция. На третий мой звонок ответил мужской голос, сказал, что ее нет, и вежливо
попросил меня больше ей не звонить. Она со мной разговаривать не будет.
Что мне оставалось делать? Не уезжать же так и не встретившись и не… Ну, ладно... В
общем, я решил довести дело до конца, а если я что решил, мне никто не может помешать,
ты знаешь. Я привык добиваться поставленных перед собой целей.
Сергей внимательно слушал. Он так говорит, как будто планирует какую-то задачу,
высчитывает что-то. Ведет себя в жизни так, как будто кроме него, вообще нет других
людей, с их мнениями, желаниями. Нет, весь мир должен вращаться вокруг него. Но сейчас
говорить он ему этого не будет, хоть и очень хочется. Позже, если вообще это имеет смысл с
таким человеком.
Между тем гость продолжал:
- Что делать? Оставалось одно - узнать ее адрес и подкараулить у подъезда, когда
пойдет на работу. Предварительно, конечно, навести о ней кое-какие справки. С нашей
развитой инфраструктурой, - он усмехнулся, - это не составляет особого труда.
Сергей заставлял себя оставаться спокойным, никак не выдавая своих негативных
эмоций, которые он чувствовал сейчас к этому человеку. Если бы это был рядовой клиент,
он не испытывал бы ничего, обычное дело, бывало и не такое: извращение на извращении.
Но здесь был случай особого рода. Здесь многое касалось таких сторон его души, которые
нельзя было нейтрализовать профессиональной привычкой оставаться спокойным в любых
ситуациях.
- Я узнал, что она живет на Фонтанке, в трехкомнатной квартире с мужем и двумя
взрослыми детьми. Работает в известном издательстве редактором, на работу ходит два раза
в неделю - понедельник и четверг к одиннадцати часам, это ее присутственные дни.
Остальное время работает дома. На следующий день как раз был четверг. Я с утра
прогулялся по Невскому, постоял на Аничковом мосту, и в начале одиннадцатого спустился
по Фонтанке к указанному дому.
Не понимаю до сих пор, как я ее узнал. От той стройной красивой девушки не осталось
ничего. Я увидел солидную женщину в брючном костюме цвета кофе с молоком. Дело было
135
не так давно, в начале сентября, и было видно, что фигура у нее тоже сильно изменилась. Я
сидел на лавочке во дворе, а она шла к своему фолькцвагену. Но перед дверью машины
остановилась, обернулась и стала смотреть прямо мне в глаза. Я понял: она тоже сразу меня
узнала, хотя вроде бы сначала и не оглядывалась в мою сторону.
Я встал со скамейки и подошел к ней.
"- Зачем ты приехал? - спрашивает.
- Вот тебе раз, - говорю, - ты бы хоть поздоровалась. Никак я не ожидал встретить вот
такой прием.
- А какого ты ожидал? - говорит спокойно, равнодушно, не возмущается, ничего. Но
это-то меня больше всего и взбесило.
- Ну, по крайне мере, не такого холодного. Пусть лучше злоба, ненависть, но только не
такое холодное, ледяное равнодушие.
- Ты слишком многого хочешь. С какой стати? Ненависть - сильная эмоция, это
оборотная сторона любви, а я к тебе не испытываю ничего - не злости, ни ненависти, ни
отвращения - ничего. Как и ты ко мне. Зачем ты приехал? Что ты себе напридумывал? Если
что у меня тогда и было, то этого я стыжусь до сих пор. В человеке есть животная сторона.
Тебе ли это не знать? - она внимательно на меня посмотрела. - Вот и тогда мое тело что-то к
тебе испытывало, но только тело, не душа. А потом ты перечеркнул и это. И может, даже к
лучшему. Все. Ты для меня не существуешь. Как и я для тебя, и нечего себе выдумывать.
Уйди из моей жизни. Ты все равно ничего не добьешься, что бы ни делал. Да тебе,
повторяю, и не нужно ничего. Подумай об этом, и признайся себе во всем. Все, прощай".
Она открыла дверцу своего подержанного "гольфа", с пол-оборота завела мотор и
укатила. Я стоял и думал о ее словах. Если себе признаться честно во всем, она права. После
того, как я увидел ее сейчас, я ничего, совершенного ничего к ней не испытывал. Мне
всегда нравились девочки. А эта - толстая старая тетка, впрочем, не лишенная, наверное,
шарма для некоторых. Но только не для меня. Я посмеялся над собой и сказал себе: а что ты,
старина, хотел увидеть через пятнадцать лет? Ту же молоденькую стройненькую Анжелику?
Я вернулся в гостиницу, заказал в ресторане хороший ужин, поднялся в номер.
Позвонил по своим делам, назначил встречу на следующий день, сделал все дела, а вечером
был в Пулково и улетел в Москву. Вернулся с облегчением, как будто завершил важное дело
в своей жизни.
Но я ошибся. Оказывается, я ничего не завершил, а, наверное, только что-то
разбередил. Потому что с этого дня все и началось.
Он глубоко вздохнул, взял из пачки сигарету, тут же положил ее обратно, налил коньяк.
- Будешь?
Сергей помотал головой. Он ждал новых излияний. Но надо ускорить процесс, Сергей
не на шутку устал.
- Что началось? - спросил психолог.
Гость на минуту задумался, посмотрел на Сергея, откинулся в кресле и сказал:
- Сны.
9.
Учебный год подходил к концу, наступил теплый романтичный май. Первый день этого
месяца — красный день календаря — друзья любили почти так же, как Новый год.
Демонстрации, на которые заставляли идти в школе, их не раздражали: в этих мероприятиях
было что-то радостное, смешное. Все собирались, дурачились, несли флаги. Погода
отличная, светит весеннее приветливое солнышко. Но самое главное — на демонстрации
договаривались, где и у кого будет в этот день гульба. Эта традиция пошла с восьмого
класса, и нарушать ее никто не собирался. Вопрос был только в том, где начинать - дома
или на улице.
136
Солнце припекало как летом, и решили начать на озере, а продолжить как всегда на
даче у Галки. А может, и не расходиться, а сразу, после демонстрации, и начать? —
предложил Федор. Ребята, в общем, были не против — чего время терять, но девочки
возмущенно отказались: надо переодеться, привести себя в порядок, купить еды, чтобы без
закуски не пили, а то опять парни накачаются вина, и весь праздник пойдет насмарку. Глеб и
Виталик взяли на себя обязательство купить и замариновать мясо, чтобы сделать настоящий
шашлык.
Подготовились к празднованию Дня солидарности трудящихся всех стран
основательно — и вина, и закуски было море. На демонстрации прошли от школы к парку,
постояли у памятника Неизвестного Солдата и Вечного Огня. Потом вернулись обратно на
школьный двор. На этом торжественные мероприятия считались оконченными, все
разбежались, чтобы к двум собраться на берегу, на их любимом месте.
И вот самое интересное началось. Носили дрова, готовили шампуры, нарезали закуску.
Никто не опоздал, а многие прибежали даже в половине второго.
— Предвкушение праздника гораздо ценнее самого праздника, — с умным видом
изрек Петя, сделав перекур от работы: он рубил дрова для костра.
— Значит, шашлык и вино тебе не обязательно, это так понимать? — удивленно
посмотрел на него Сергей, и все засмеялись.
Игорь взял гитару Глеба и стал перебирать струны.
— Ты играешь? — удивилась Света. — А почему никогда не говорил?
— Да что ты, это я так, — смутился Игорь, — знаю блатных три аккорда.
— Светик, иди помогать, — позвала Галка. — Накрываем на стол. А ты, Игорек,
помоги ребятам с шашлыком.
Никогда еще он не испытывал такой радости от того, что сейчас будет есть шашлык.
Это был шашлык не в компании мамы и ее друзей, а свой, взрослый, приготовленный вместе
с его друзьями. На пикнике он со своей девушкой, все об этом знают, сейчас они будут пить
вино, есть шашлык прямо с огня и веселиться. Одним словом, впереди многообещающий
вечер и вся жизнь.
Шашлык пах дымом, уксусом, вином. Орудовали Виталик и Глеб, Сергей был шефповаром, раздавая команды и делая самую тонкую работу. Девчонок к шашлыку не
подпустили — не женское дело. Они резали овощи, сыр, колбасу.
Когда все было готово, расположились на большом деревянном столе, который стоял
тут же, в парке. Открыли вино, лимонад для непьющих — такие тоже были: две девушкиспортсменки Инна и Лена и один юноша - Глеб, он принципиально спиртное даже не
пробовал, презирал. Чокнулись без тостов, выпили из бумажных стаканчиков и сразу же
приступили к шашлыку.
— Эх, жаль, Натали не с нами! — вздохнул кто-то из девочек.
— И как ты себе представляешь поглощение с ней такого количества вина? —
усмехнулся Сергей.
Все согласились, но все равно присоединились к сожалению. Никто даже не
рассматривал вариант отмены спиртного для того, чтобы отпраздновать первый день мая с
любимой учительницей. Нельзя так нельзя, вино — дело святое.
Несмотря на хорошую закуску, оно подействовало быстро: разморило и развеселило.
Глеб взял гитару, ребята закурили. И понеслось. Песни «Машины времени» и любимых
Глебом бардов — Визбора, Кукина, Городницкого.
Не заметили, как просидели до вечера. На озере стали появляться большие пьяные
компании, и костяк 10 «а» решил переместиться в более теплое и безопасное место — на
любимую Галкину дачу. Забирать с собой было нечего: портвейн весь выпили, а шашлык и
прочую закуску съели. Поэтому по дороге на дачу решили забежать в магазин и подкупить
еще вина и пива, если оно там есть. Девушки были против вина, но ребята настояли:
праздник, а они еще ни в одном глазу.
137
Настроение у всех было приподнятое, пахло летом. Подростки жгли желтую траву. На
дачах велись уборки участков. Дымок от костров волновал и обещал что-то волнующее,
новое, неизведанное. На даче Галкины родители все подготовили, накрыли стол для чая,
наивные, даже купили большой торт. Чай никто, конечно, пить не собирался, чай — это
символ конца, сказал Сергей, его подают, когда гостям намекают, что от них уже устали.
Поэтому сервиз был убран в сервант, а оттуда Галя достала бокалы, в которые разлили белое
«Арбатское». А вот торт пригодился, и очень кстати — он отлично пошел под кисловатое
вино.
Игорь обратил внимание, что Света сегодня пила вино. Она и раньше не отказывалась,
но делала максимум глоток для вида и ставила бокал. А сегодня пила наравне со всеми
ребятами. Это ничуть не испортило ее, никак не отразилось на ее поведении, только щеки
заметно порозовели и глаза блестели сильнее обычного. Это ей шло, и Игорь не мог скрыть
своего восхищения.
— Ты и выпить можешь не слабо! — смеялся он.
— Мне не привыкать после питерской тусовки, - как будто слегка оправдываясь,
сказала Света. - В Ленинграде портвейн — атрибут всех посиделок, неизменный атрибут.
Даже песен много на эту тему у питерских музыкантов. Вот, например, одна из самых
знаменитых: «И к нему приходят люди с чемоданами портвейна и проводят время жизни за
сравнительным анализом вина». Или вот еще: «Твой боцман — любитель портвейна и снов с
прокисшей капустой в усах». Так что портвейн в Питере — это не просто вино, это символ.
Конечно, не для гопников, для тех портвейн — обычная бормотуха. Напиток и в том и в этом
случае один, а отношение к нему совершенно разное. Так что твое здоровье! — Света
засмеялась и подняла бокал с вином. Игорь сделал то же самое, они чокнулись и
поцеловались.
Пары в полумраке покачивались под любимый всеми «Пинк Флойд», все было как
всегда. В темноте парочки совсем осмелели. Многие целовались взасос, девушки позволяли
ребятам в темноте залезть под кофточку или даже под юбку.
— В бутылочку играть сегодня не будем, — слегка заплетающимся голосом сказал
Игорь.
— Не будем! Никогда! — закивала Света. «Арбатское» подействовало на нее, теперь
она чувствовала себя пьяной. — А почему? Почему не будем?
— Потому что я не хочу тебя ни с кем делить, — сказал Игорь. — Не хочу, чтобы ты
целовалась с кем-нибудь, кроме меня. Понятно?
— Ну и правильно, я и не буду! — твердо сказала Света. — Потом хитро посмотрела на
Игоря: — Хочешь в ту комнату?
— Какую? — сначала не понял Игорь.
— В какую, в какую… в Галкину, в маленькую! И закроемся. Пошли?
— Пошли, — не веря ее словам, нерешительно повторил Игорь.
— Ну, так идем, что же ты сидишь, — усмехнулась Света. Игорь неожиданно заметил,
что этот смешок ему почему-то не понравился, хотя раньше все, что делала эта девушка, он
обожал.
Она взяла его за руку, крепко сжала, встала со стула. Игорь встал за ней, он подумал:
может, она все-таки решила танцевать, как все? Нет, она шла в комнату и тянула его за
собой. Он обнял ее за талию, погладил по мягкому вязаному свитеру розового цвета и с
сильно бьющимся сердцем, оно вот-вот выскочит из груди, пошел за ней.
И вот они в маленькой комнатке. Здесь только большой зеленый диван, тумбочка и
книжный шкаф. Света обнимает Игоря, он целует ее в губы, гладя по волосам, она что-то
шепчет, он не может разобрать, что, он только чувствует сильный запах вина. Она кладет ему
руки на плечи и мягко давит на них: садись, что стоишь. Они садятся на диван и продолжают
целоваться. Света снимает через голову свитер и остается в одном лифчике. Лифчик светится
в темноте, как фосфорный. Сергей свою рубашку не расстегивает, пока ему в голову не
138
приходит: и ему, наверное, надо раздеваться. Он обнимает Свету за голую талию и
чувствует, как дрожат его руки. Она встает перед ним, и он, продолжая крепко обнимать,
целует ее в горячий живот.
— Подожди, я дверь закрою, — слышит он ее шепот.
Она опять подходит к нему, садится рядом. Расстегивает ему рубашку. Вынимает ее из
брюк, теперь она навыпуск. Ее теплые руки гладят его горячее тело. Он пытается расстегнуть
ей лифчик, но у него не получается, он делает несколько попыток, но тщетно. Он начинает
злиться, он возбужден, он нервничает. Света хихикает. Опять это неприятно резануло его,
как будто с ним другая девушка, а не та романтическая возлюбленная. Наконец она помогает
ему, и лифчик падает к нему на колени. Ее грудь в его руке. Она совсем небольшая и почти
умещается в его ладони, сосок торчит рядом с его большим пальцем, он нежно касается его,
Света начинает дышать часто.
Ее пальцы расстегивают пуговицы на его брюках, он водит руками под ее замшевой
юбочкой, несмело позволяя себе коснуться трусиков. Она не убирает руку, она расстегивает
ремень его брюк, он слышит:
- Ну… Гарик, снимай же…
Она никогда не звала его Гарик, отмечает он про себя. Он резко сбрасывает брюки, она
— юбку. Затем — теперь он уже очень хорошо видит в темноте, глаза привыкли, - она
снимает трусики и ложится на диван. Он ложится рядом с ней в трусах, обнимает ее и
пытается поцеловать. Но Света мягко отстраняет его голову и говорит, опять шепотом:
— Снимай все, почему ты не разделся совсем?
Он снимает трусы и опять ложится рядом. Теперь они обнимаются и долго целуются,
гладят друг друга везде и он думает, думает, все время думает. Вот сейчас, сейчас, он должен
сделать что-то решительное, об этом он не раз грезил. Но почему-то ему ничего не хочется
делать. Он импотент? Но раньше только при мысли о том, что девочка будет рядом с ним
лежать вот так, как сейчас Света, его член становился крепким и большим, а сейчас его
мужской орган как будто игнорирует ситуацию. В чем дело? Почему ничего не хочется?
Почему он только чувствует запах вина из Светиного рта и его не возбуждают ни грудь, ни
бедра, ни волосы на лобке, которые он теперь смело гладит и перебирает, ни ее попка,
которой он всегда любовался и мысленно сжимал, ничего? Ведь теперь вот оно все, перед
ним. И Света хочет, чтобы все свои сокровенные мечты он воплотил в реальность. И есть
прекрасная возможность для этого. Так почему же он лежит, как бревно, и ничего не хочет?
Что произошло?
Начинает болеть голова, ее движения — они тоже какие-то нервные — только
раздражают. Все, надо прекращать! Он говорит: «Извини», быстро одевается и, оставляя ее
голой на диване, выходит в большую комнату к танцующим. Краем глаза он видит, что
Виталик отпускает Галку, с которой только что обнимался в танце, и тихо проходит в
комнату, откуда только что вышел Игорь. Вот в этот момент он наконец чувствует сильное
возбуждение, в брюках тесно, он хватает бокал, наливает его до краев, выпивает залпом, и
выбегает, пьяный, на темный участок. Там, у костра, сидят Петька с Федором и тоже пьют.
Они, не спрашивая, наливают Игорю. Он молча, залпом, пьет, жмет им руки и уходит. Дома
смутно видит маму, она помогает ему раздеться и лечь в кровать.
— Это ты? — услышал он в темноте голос Светы.
— Угу, — он попытался, чтобы она не узнала его. Глаза быстро привыкли к темноте, и
он увидел очертания Светиного силуэта на диване.
— Ну, что ты? Куда ты уходишь, зачем? Иди же ко мне.
Он быстро сбросил с себя джинсы, рубашку, трусы, и в одних носках лег на диван,
прижался к ней. Он обняла его, и он крепко поцеловал ее в губы.
— Иди сюда.
139
Он лег на бок, потом на нее, просунул ей руку между ног и быстро вошел в нее. Света
вскрикнула, он зажал ее губы своими губами и стал энергично двигаться на ней. Света
стонала от боли. Он обхватил руками обе ее ягодицы и продолжал. В дверь кто-то заглянул,
но, получив отмашку: все в порядке, — закрыл. Первая острая боль прошла, и Света открыла
глаза. Лунный свет падал на чужое лицо. Это лицо улыбалось ей. Она вскрикнула. Это был
Виталий.
— Ты что? Пусти!
Света пыталась вырваться из его объятий. Но он только крепче сжал их и еще сильнее
вошел в нее. Она ударила его по лицу, но это только рассмешило его. Он продолжал сильнее
и сильнее входить в нее. Она стонала. Стонала от боли и унижения. Звать на помощь было
бы сейчас смешно и глупо. Она пыталась бороться, но тогда его накачанные мускулы
становились крепче и держали ее мертвой хваткой. Он решил во что бы то ни стало довести
дело до конца, иначе он просто и не смог бы.
Она все еще пыталась сопротивляться, упиралась в него руками, пыталась сжать его
шею, но он быстро ликвидировал наивное для него сопротивление, это только еще больше
возбуждало его. Он больно сжимал ей маленькие груди, ягодицы. Попытался поцеловать ее в
губы, но в ответ из этих губ на него вылетела теплая слюна. Она плюнула ему в лицо.
— Ах, ты так, Светик! — шепотом сказал он. — Ну, тогда повторим по-другому.
Он резко вышел из нее, она опять вскрикнула, но сопротивляться у нее уже не было
сил, и он перевернул ее на живот. Грубо раздвинул ноги и вошел в нее сзади. Вот и
пригодились уроки химички, — подумал он с радостью. Учительница научила его что с
девочками лучше сзади, так менее болезненно для них и проще для мужчины. И вообще в
этой позе есть что-то животное, что-то особо страстное. Она здорово научила его трахаться,
в самых разных позах, и это не раз пригодилось ему с девчонками - с Галкой, с теми, кто
поначалу вроде бы не хотел. Но его опыт сделал свое дело, и они поддались, в конце концов.
Света безжизненно лежала на животе, а он сел на нее верхом и раскачивался, слегка
приподнимаясь. В комнату заглянула Галя, внимательно и долго смотрела, потом закрыла
дверь. Он видел реакцию своей подруги, но сделал вид, что поглощен своим занятием
полностью.
Он встал и вытер пледом кровь у нее между ног. Взял ее за плечи и развернул на спину.
— Сволочь, — услышал он.
— Не грусти, одевайся и выходи, потанцуем, — сказал он с усмешкой.
— Сволочь, — опять сказала Света и с трудом сдержала рыдание.
Он оделся и вышел за дверь. Все разошлись. На кресле спал пьяный Петр, на столе
стояли недопитые бутылки, лежали бутерброды. Виталий налил себе полный стакан вина,
выпил его залпом и откусил бутерброд с сыром. Дверь в соседнюю комнату открылась, Света
вышла и, не глядя на него, прошла в коридор. Он услышал, как хлопнула входная дверь.
Спокойно доел бутерброд, налил еще полстакана, выпил, взял кусок сыра, съел и прошел на
кухню.
Там он увидел Галю. Она поставила локти на стол и закрыла лицо ладонями. Голова
подергивалась от рыданий. Он положил ей руки на плечи, но она передернулась, вскочила,
громко отодвинув стул, и с рыданиями бросилась из кухни. Виталий пожал плечами, прошел
в комнату, взял свою сумку, со стола — неоткрытую бутылку вина, положил ее в сумку и
через минуту был на улице. Первый день мая был теплый, пахло костром и еще чем-то.
Ремешок от сумки скользил в руке. В темноте он поднес руку к глазам. Между большим и
указательным пальцем — кровь. Ее, первая, девичья. Он понюхал ладонь, слизнул кровь и
пошел к озеру в надежде встретить кого-нибудь из ребят и распить в честь такого дела
бутылку вина.
10.
140
Сан Саныч ждал конца репетиции В Театре Дождя.
- Ну как тебе объяснить, милый мой, хороший, - главный режиссер Юрий Николаев
подошел к молодому актеру и обнял его за плечи. - Ты должен наблюдать за собой, пойми,
наблюдать. Тебя учили системе Станиславского?
- Учили, - уверенно ответил актер. Он не мог понять, что от него хотят, и это его очень
раздражало.
- Очень хорошо, что учили. Это тебе поможет. Но сейчас ты должен о ней, о системе,
забыть. Не навсегда, нет, ни в коем случае. Только на время работы над этой ролью. Смотри.
Ты играешь Треплева, а сам должен думать при этом: почему меня так раздражает реакция
мамаши? Треплев об этом не думал, а ты за него должен думать. Ты все время должен
помнить о том, что ты Треплева
и г р а е ш ь. Не как у Станиславского - что ты сам
Костя Треплев и мечешься и переживаешь по поводу мамаши, там, и непонимания
авангардной пьесы, которую ты, Костя Треплев, ставишь и показываешь. Нет, я хочу , чтобы
ты играл актера, который играет Треплева.
- Раздвоение получится, Юрий Степанович.
- Вот, вот, раздвоение! Начинаешь понимать. Не бойся. Шизофреником не станешь.
Наоборот, придет осознание. И вот тогда, только тогда появится ирония. Скрытая, глубокая,
но ирония. Не ты иронизируешь над своим героем, а все вместе получится иронично.
Ясно?
- Ну, что-то начинаю понимать.
- "Чайка" - это что, трагедия или комедия? - художественный руководитель обвел
глазами актеров.
- Написано - комедия, - ответил Аркадий Яблоков.
- Написано, - недовольно повторил режиссер. - Раз написано, значит так и есть.
Несмотря на то, что главный герой заканчивает жизнь самоубийством. Значит, ирония
должна быть сквозной. Постоянной. Давайте еще раз пройдем сцену с Аркадиной. Маша, ты
готова?
Актриса кивнула. Режиссер жестом подозвал ее.
- Кто это, там, в углу? - шепотом спросил он.
- Следователь Муравьев с Петровки.
- Он давно здесь?
- Всю репетицию смотрит, вы же недавно сами сказали: у нас открытые репетиции,
пусть приходит кто хочет, нам скрывать нечего.
- Ну ладно, ладно, пусть смотрит. Он по поводу Игоря, конечно. Скажи ему, что еще
минут пятнадцать, и я в его распоряжении.
- Хорошо, Юрий Степанович.
- Все. Начали с театра. Где Нина? Опять ее нет.
- Все, Юрий Степанович, вон она, идет, - засуетилась заведующая труппой.
- Заречная, на сцену! - нетерпеливо крикнул режиссер.
Муравьев слушал знакомый со школы текст и забыл о том, зачем он сюда пришел.
Текст Чехова он знал почти наизусть, "Чайку" он видел не раз, во многих театрах, но с такой
постановкой столкнулся впервые.
Ничего суперавангардного в ней не было. Ни в декорациях, ни в костюмах актеров, ни
в самих актерах. Типажи были подобраны так, как их представлял Муравьев еще в школе. Но
то, как произносился текст, Муравьева поразило. Он никогда не думал о том, что в этом
знакомом ему тексте акценты можно расставить совершенно иначе, совсем не так, как их
расставляли во всех академических и не академических театрах. И пьеса приобретала новый
смысл, новое звучание. Каждая фраза играла по-новому, была современной и актуальной. И
даже очень часто смешной. Неужели в этом театре, в этой творческой атмосфере мог
141
работать человек, который насиловал и убивал? Днем репетировал Шекспира и Чехова, а
вечером насиловал девочек? Вот это точно был бы самый что ни на есть сюрреализм.
- Гордеев? Техничный актер, - сухо ответил художественный руководитель Юрий
Николаев на первый вопрос следователя.
- Техничный, и только? - удивился Муравьев.
- К сожалению, когда к актеру приходит успех, он, как правило, перестает работать над
собой. - Режиссер встал с кресла и нервно зашагал. - Успех вреден артисту. Как, впрочем, и
театру в целом. Работа над собой здесь заканчивается.
- А как же зрители, публика? Спектакли ставятся разве не для них? Не для успеха? О
нем, по-моему, все только и мечтают.
- Это вечный вопрос искусства. Если мы говорим о настоящем искусстве, о священном
театре, то при чем тут большое количество зрителей? Достаточно нескольких свидетелей.
Как в церкви. Будет там много прихожан, не будет - это не суть важно. Служба все равно
пойдет своим чередом.
- Но неужели зрители вам совсем не нужны. Неужели вы готовы играть перед пустым
залом?
- Есть режиссеры, которые так говорят. Мол, это высший пилотаж, и мы такие. Но они
лукавят, конечно. Зритель нужен. Как и прихожанин в церкви. И у нас зрители всегда есть,
их немного, но кто-то всегда приходит. Нам этого вполне достаточно. Публика одна и та же,
мы ее прекрасно знаем. У нас и зал-то на сто человек, много не поместиться. Для нашего
театра, для нашего актера, по крайней мере я хочу, чтобы так было, главное - это внутренняя
лабораторная работа внутри театра. Многие спектакли мы ставим, но на публику не
выносим. Наша цель - в другом. Чтобы вместе с внутренней лабораторной работой в
театре у актера начиналась бы и работа над собой, работа духа, как ни высокопарно это
звучит. Да у нас, в общем-то, и не совсем театр…
- Это все очень интересно, Юрий Степанович, и, наверное, важно. Но мы отвлеклись от
главной темы - вашего актера Игоря Гордеева.
- Нет, мы нисколько от нее не отвлеклись. Я все время о ней помнил. Поэтому все это и
говорил. Это как раз все объясняет.
- Что объясняет? Его исчезновение?
- Да, именно так, его исчезновение.
- Не понимаю. Объясните, пожалуйста.
- Очень просто. Я говорил о лабораторной работе, о работе актера над собой. Игорь
Гордеев, когда к нему пришел успех, перестал этим заниматься. Он стал заниматься совсем
другим.
- Чем, Юрий Степанович?
- Внешними вещами, поверхностными. И поэтому стал зависеть от социума. Поэтому и
выпал из гнезда, все очень просто. Пошел решать свои проблемы, которые придумал, когда
перестал работать, в социум. Дай Бог, чтобы решил. Но нам он теперь не интересен.
- Вы жестоки…
- Это не жестокость, это объективная реальность. Театр требует жертв. И театр - очень
грязная вещь. А Игорь этого не понимал.
- В каком смысле - грязная?
- В смысле черной работы. А Гордеев в какой-то момент решил, что он гений и может
все делать без работы. Но ведь все гении работали очень много, это все легенды, что они
только порхали.
- Юрий Степанович, у меня вопрос из совсем другой плоскости. - Муравьев сделал
паузу, чтобы полностью сконцентрировать на себе внимание режиссера. И сразу понял, что
это было излишне. Николаев если смотрел на человека, если разговаривал с ним, то был весь
внимание, про него никто не мог бы сказать, что он, как большинство людей искусства,
слушает только себя.
142
- Да, я слушаю, - просто сказал он.
- У меня есть основания подозревать Гордеева в преступлениях. Тогда и его
исчезновение легко объяснить.
- В преступлениях, простите, какого характера? - бесстрастно спросил режиссер.
- В изнасилованиях и убийствах.
- Это исключено, - спокойно, бесстрастно сказал режиссер. - Забудьте об этом.
Никаких убийств, никаких изнасилований, это невозможно. Игорь - ярко выраженный
пацифист. За это я могу поручиться. Правда, не тратьте время. Не там ищите. Извините, у
меня обед. В буфет наш пойдете?
- Спасибо, пойду. - Муравьев согласился пообедать с режиссером в надежде узнать еще
что-то новое.
В буфете они встали в очередь из трех человек. Две актрисы, которых Муравьев видел
на сцене на репетиции (исполнительницы Заречной и Аркадиной) и осветитель.
Обед оказался не дорогим и очень вкусным, домашним - борщ, антрекот с жареной
картошкой, салат из свеклы. Сан Саныч заметил, что им с главным режиссером и борща, и
гарнира положили значительно больше, чем актрисам и осветителю. При этом буфетчица
посмотрела на Муравьева с почтением. Это потому что я с главным, понял следователь.
- "Чайку" ставите? - спросил, отхлебывая борщ, Муравьев.
- Может, и "Чайку", - ответил режиссер.
Такой ответ можно было расценить как грубость, но следователь нисколько не
обиделся. Каков был вопрос, таков был и ответ. И уж не здесь, в буфете, поедая вкусный
борщ, его задавать. Тем более что Муравьеву было совершенно неважно, что ставит
Николаев - Чехова или Лопе де Вегу. И режиссер это прекрасно понимал, потому так и
ответил. Когда Муравьев все это понял, он проникся к художественному руководителю
Театра Дождя еще большим уважением. Следователь и сам не терпел дилетантского
подхода ни в чем. И вытекающие из такого подхода праздные вопросы любопытствующих
зевак, которые считают себя крупными специалистами.
Значит, Гордеев режиссеру теперь не интересен, думал следователь, орудуя ножом и
вилкой, разрезая антрекот. Но это вовсе не значило, что актер не был интересен остальному
коллективу театра. В буфете висел динамик, из которого транслировалось все, что
происходит на сцене, все разговоры. Это нужно было для того, чтобы режиссер и службы,
если находятся в буфете во время спектакля или репетиции, были в курсе всех дел.
Произошло служебное ЧП, впрочем, обычное для репетиционного процесса. Кто-то
забыл отключить громкую связь на перерыв, и из динамика доносился разговор
монтировщиков сцены. Они устанавливали декорации на вечерний спектакль.
- Это следователь с Петровки, не понял, что ли?
- А че он приперся?
- Гордея ищет.
- Представляешь: Гордеева - и с Петровки! Вот это класс!
- Талантливый человек талантлив во всем.
Голоса то отдалялись, то приближались к динамику. Рабочие сцены были заняты
установкой декораций, и часто стук дерева перемежался с ненормативной лексикой,
доносящейся как будто издалека. Николаев, казалось, не обращает на это никакого
внимания.
- Как думаешь, Вань, куда он забурился?
- А хрен его знает! Может, он сейчас где-нибудь на Канарах с телкой отдыхает, а может
в запое лежит. Творческий человек - одно слово, разве поймешь?
- Гордей - и с телкой? Не смеши.
- Чего? По-твоему, он то, голубой?
- По-моему, да. Все эти его движения, позы, походка, тьфу, не могу! Голубой конечно,
неужели нет?
143
- Не наблюдательный ты стал, Жень. Знаешь, какая у него девочка? У голубых таких не
бывает. У них только мальчики.
- Какая? Ни разу не видел. Правда, что ли?
- А че я тебе, вру? Во какая! И здесь, и тут тоже все как надо. - Остальное впечатление
машиниста от Вики и ее внешних данных, по всей вероятности, было передано с помощью
жестов.
Муравьев сразу представил перед собой Вику и мысленно согласился с рабочими
сцены. Затем посмотрел на "Заречную" и "Аркадину". Актрисы с нескрываемым интересом
слушали разговор машинистов по громкой связи, забыв об обеде. Осветитель с рыжей
бородой допил компот, вытер рот салфеткой, продолжая улыбаться в рыжие усы. Никого
нисколько не смущало то, что связь забыли выключить и теперь все театральные службы
слушали интимные секреты личной жизни Игоря Гордеева.
- Сказать, чтобы выключили, Юрий Степанович? - увидев, что режиссер поднимается
из-за стола, спросил осветитель.
- Нет, Слава, скажи, чтобы сделали погромче, а то некоторые слова неразборчиво
звучат. И еще к динамику, который на улице, подключи. А то мы давно что-то не слышали,
как машинисты у нас матерятся.
Сказано это было безо всяких эмоций, со стороны могло показаться, что даже вполне
добродушно и можно было подумать, что режиссер шутит. Но осветитель знал, что это не
так. Он знал, что главный разъярен. У него гость, а тут такое. Чем спокойнее он говорит,
тем хуже будет потом. Не исключено, что Ваську - радиста завтра вообще могут уволить.
Зарплата небольшая, конечно, плакать он не будет, но и театра такого, откуда за десять лет
уходит максимум один-два человека, больше во всей Москве не найдет.
Осветитель побежал в радиорубку, а Николаев протянул руку Муравьеву.
- Я приду к вам на премьеру. С дочерью, - серьезно сказал Сан Саныч.
- Приходите. Звоните и приходите, я буду рад, - так же серьезно ответил режиссер.
Они распрощались, и Муравьев подумал о том, как сейчас разговаривает Николаев с
радистом или рабочими сцены. А может, увольняет? Вряд ли. Он неплохой человек, хоть и
жесткий. У него есть чему поучиться. Надо обязательно прийти на "Чайку", если время
будет.
Из театра следователь направился в больницу. Художник Максим Горевой находился
там после казино и оттуда же опять последовал в "Изумруд", где и получил пулю. Но
предварительно зашел к себе в мастерскую и захватил газовый пистолет. Отправился на
разборку.
Кому понадобилось убивать художника? То, что он не представлял ни для кого
опасности - факт. И все, даже те, для кого убить человека ничего не стоило, это понимали.
Но даже они не пошли бы на мокрое дело просто так. Избили бы до полусмерти, но не
убивали бы.
Скорее всего, объяснение простое: художник достал пистолет, как две капли воды
похожий на настоящий. Те, с кем он хотел выяснить отношения, увидели оружие в руках
Максима и выстрелили в него. Инстинкт. Когда на них направляют оружие, они стреляют
без предупреждений. А уж у них-то не пугачи.
Что можно узнать в больнице? Он провел там всего несколько дней. Врач делает обход
и с больными общается мало. Медсестра? Возможно. Если медсестра симпатичная,
художник мог с ней флиртовать, он был человеком не старым.
Когда Муравьев увидел Катю, настроение его явно улучшилось. Сан Санычу любил
общаться с красивыми и умными женщинами, и последнее время ему везло. Сначала Наталья
Федоровна, теперь Катя. Катя, при всех ее достоинствах, еще и молодая. Умная, тактичная,
интеллигентная. Она будет очень хорошим врачом. Помимо того, что она такая
144
симпатичная, от нее исходит какое-то обстоятельное спокойствие, надежность,
стабильность. Но она очень грустна. Почему? Уж не из-за художника ли?
Следователь задавал вопросы о Максиме Горевом и следил за Катиной реакцией. Да,
из-за него. Каждое упоминание о нем, казалось, приносило ей боль. Когда разговор о
художнике был исчерпан, следователь поспешил переменить тему.
- Катя, я знаю, что в отделение травматологии часто обращаются с ранениями и
врачи помогают, не афишируя это, не регистрируя больных. Я прав?
- В вашем вопросе содержится ответ, вы же знаете. Что я могу к этому добавить? грустно улыбнулась Катя.
Да, она очень умна. Действительно, зачем этот риторический вопрос? А затем, что без
него - никак.
- И все же, Катя, я понимаю, что вы не хотите отвечать на конкретный вопрос, не
хотите подводить своих коллег, но я вас очень прошу, скажите, не обращался ли к вам ктонибудь недавно с огнестрельным ранением. У меня есть основания так считать. Вы бы
помогли найти опасного преступника, а я бы в благодарность забыл бы о том, что вы мне
сказали.
Катя минуту молчала, и Муравьев сразу понял, что попал в точку. Затем пожала
плечами и сказала, не глядя на следователя:
- Нет, никто не обращался.
- Скажите, Катя, вы хотели бы, чтобы убийцу художника, который лежал в вашей
палате, нашли?
Хотела бы она этого? Катя об этом не думала. Макса нет, и его не вернешь. Остались
только его рисунки. Она во всех видах. И этот тип, с колючим взглядом, который приходил
сюда с пулей в плече. О нем она должна рассказывать следователю? Чтобы потом ее
затаскали по кабинетам и еще неизвестно, чем бы все кончилось? Следователь уверяет, что
оставит ее признание в тайне. Но почему она должна ему верить? Она его совершенно не
знает. На вид, конечно, дядечка приятный, но кто их знает, чекистов.
Почему она должна
рисковать своей работой, своей карьерой? Да и не понятно ради чего.
Муравьев прочел ее мысли.
- Катя, вы мне не ответили на вопрос, - как можно мягче попытался сказать он.
Катя как будто проснулась от глубокого сна.
- Вопрос? Ах, да. Хотела бы я, чтобы нашли убийцу? Ну да, конечно, хотела бы.
- А мне кажется, вам почти все равно, - решил чуть задеть девушку Сан Саныч. Может,
хоть так удастся ее расшевелить? Он посмотрел Кате в глаза. - Вы сейчас говорите себе:
почему и ради чего я должна рисковать? Работой, уважением коллег? Да и затаскают. А
следователь, когда все узнает, слово может и не сдержать, хотя на вид человек вроде бы и
интеллигентный.
Катя улыбнулась. Он видит ее насквозь. Почти слово в слово прочитал ее мысли. Он,
наверняка, уже догадался о том, что она делала операцию, она или врач, и выяснить это
остается для него делом техники. Татьяне Ивановне терять почти нечего, она долго терпеть
не сможет, при правильном к ней подходе. А в том, что этот следователь подберет к ней
нужный ключик, Катя не сомневалась.
- Вы думаете, что в Москве бандитов полно, и вы правы. Но поверьте, те, что
обращаются к вам с ранениями, - они же могли убить и вашего художника.
Муравьев умышленно сказал "вашего" и стал наблюдать за ее реакцией. Если бы у них
не было никаких отношений, Катя сказала бы что-то вроде бы "Он такой же мой, как и ваш",
но она не сказала ничего, промолчала. В ней идет борьба, понял Муравьев. Надо помочь ей,
только очень осторожно, не спугнуть.
- Все они, Катя, одни и те же. И житья от них не стало никакого. Они лезут отовсюду,
даже с телеэкрана. Придешь домой, телевизор включишь отдохнуть - и там эти же рожи. Но
только романтизированные, молодые, красивые, несчастные. В них играют дети, им
145
подражают и сочувствуют. Живем в одной большой зоне. - Катя впервые посмотрела на
следователя с интересом. Он заметил это и, ободренный, продолжил: - Я телевизор боюсь
включать. Если не очередной криминальный фильм, так новости на эту тему. С каким-то
болезненным удовольствием смакуют натурализм. Этого вообще делать нельзя, психика у
людей больших городов и так расшатана. Да еще наговорят такого, что хоть на следующий
день на работу не выходи. Предположения, гипотезы… И откуда что берут? Мы во время
следствия ничего журналистам не говорим. Ну ладно, что-то я брюзжать стал. - Следователь
полез в карман и достал визитку. - Катя, вот мой телефон, если что надумаете, позвоните,
пожалуйста. В любое время. И чем скорее вы это сделаете, тем лучше.
- А если не позвоню, вы опять придете?
- Приду? Да нет, не приду, зачем. Печально, если вы действительно могли помочь и не
помогли. На кого еще рассчитывать в жизни, как ни на таких людей, как вы? - совершенно
искренне сказал Муравьев и встал, чтобы уйти. Но надежда у него еще теплилась. Он видел,
что Катя до конца не решила, быть с ним откровенной или нет.
Пока он жаловался на падение нравов в телевизионной, журналисткой среде, Катя
вспоминала фразу недавнего посетителя с неприятными глазами: "Художник становится
известным после своей смерти", вспоминала его ухмылку, его колючий, догола
раздевающий взгляд. Эти его деньги…Она так и не истратила их, ей не хотелось к ним
прикасаться, она даже думала о том, чтобы отдать их Татьяне Ивановне. "…после своей
смерти…". Стоп! А почему он изображен на портрете Макса? Значит, Макс имел к нему
какое-то отношение? Или он к Максу? У него пуля, Макса недавно убили. Она не может,
просто не имеет права скрыть это от следователя. Что бы там ни было. Она сделает это ради
Максима. Может быть, она и ошибается, но интуиция ей сейчас подсказывает, что надо
сделать именно так.
- Подождите, - сказала она следователю. - Не уходите.
Катя подошла к тумбочке и достала оттуда рисунки Макса. Выбрала нужный, с
мужским портретом и протянула его следователю.
- Этот человек, во всяком случае, очень на него похожий, был недавно у меня.
Обратился ночью. Я удалила пулю из его плеча. Кость не была задета, ранение не опасное.
Я думала о том, где могла его видеть, когда делала эту легкую операцию. А когда он ушел,
вспомнила. Очень похожее лицо я видела на рисунке Макса.
- Он как-нибудь представился, имя назвал? - Муравьев сел и неотрывно смотрел на
рисунок.
- Нет, конечно, в таких случаях имена не называют.
- Ну да, понятно. Катя, вы даже не представляете, как вы мне помогли. Я возьму с
собой? - спросил он, держа в руках лист с рисунком.
- Конечно.
- Больше он его не рисовал?
- Нет, только меня, - опять грустно улыбнулась Катя.
Муравьев расспросил девушку, когда, в какое время был пациент, когда ушел. Ответить
на все эти вопросы для Кати не составляло никакого труда, только о Татьяне Ивановне она
решила не упоминать. Следователь еще раз поблагодарил ее, уверив в том, что беспокоить
понапрасну ее не будет и, пожелав ей успехов в учебе и работе, ушел.
11.
Роман Антона перевалил за середину, и у писателя начался творческий кризис. Ему
надоели его герои, которых он так любил. Он подробно расписал план книги и наперед знал,
что будет с каждым из них. Ему стало с ними скучно. Что они лезут в мою жизнь со своими
проблемами? — рассуждал он. Он был профессионалом и знал, как называется такая
болезнь. Он проиграл ясности. Он слишком много знал.
146
Допустим, человеку предлагают ехать в Париж. Об этой поездке он мечтал всю жизнь.
Но этот человек так много раз видел столицу Франции по телевизору, столько читал о ней,
что ему кажется, что он уже не раз был в этом волшебном городе и чего тогда туда ехать
опять? О таких случаях говорят - перегорел. Антон знал, как лечится эта болезнь, по крайне
мере в литературе.
Так получилось и с нынешним романом. Но Антон знал, что делать. Надо разрешить
одному из героев действовать непредсказуемо для автора. Разрешить ему все, отпустить его,
а самому только с интересом наблюдать за его действиями. Герой у него такой как раз
наклевывался. Он решил ввести в текст полукриминального типа, который полжизни
проводит в казино.
Произошло это, конечно, после нового недавнего знакомства Антона. Он вспомнил
слова Виктора о том, что тот всегда готов пообщаться с ним на любую тему, и решил
проверить, насколько серьезно это было сказано. Он набрал записанный в книжке номер
телефона.
— А, писатель… — услышал он смешок в трубке. - Встретиться? Да можно, какие
проблемы. Когда угодно, хоть сейчас. Нет, я ничем не занят, приезжай в казино, туда, где мы
сидели. Найдешь легко. Ну, до встречи.
Вот, вместо того, чтобы работать, он поедет сейчас через всю Москву, и сам ведь себе
придумал это сомнительное приключение, с раздражением подумал Антон. Но тут же
успокоил себя: вспомнил книжку о Бальзаке. Автор «Человеческой комедии» в буквальном
смысле слова шпионил за своими героями, выбирая кого-нибудь из толпы и следуя за ним по
пятам целый день.
Около часа заняла дорога до казино, где Антона очень приветливо встретил
администратор, как будто он был одним из самых дорогих гостей. От платы за вход его
освободили.
Виктор сидел за своим любимым столиком в уютном углу и пил пиво.
— Что, творческий кризис? — засмеялся он, увидев Антона.
— Да вы психолог, прямо в точку попали, — улыбнулся Антон. А про себя отметил: он
очень не глуп.
— Разве мы «на вы»? — поднял Виктор одну бровь.
— Ах, да, как хочешь. — Антон, последовав приглашению, сел за столик. Тут же
появился официант с меню.
— Двойной эспрессо, — сказал Антон, не раскрывая папку в кожаном переплете.
— И ничего спиртного? — удивленно спросил Виктор.
— Нет, я в завязке, — Антон посмотрел ему в глаза. Пожалуй, такой стиль с ним
подойдет лучше, решил он и оказался прав.
— Понимаю, — с уважением кивнул Виктор. — Что, были проблемы?
Антон решил быть предельно искренним. Он давно заметил, что именно искренность
облегчала общение, и неважно с кем говоришь: с рафинированным интеллигентом, новым
русским или женщиной легкого поведения.
— Проблемы? В общем, да, были. Но не у меня. У моих друзей. Как ответил недавно
один старый рокер на вопрос о том, с кем он дружит: кто пить не бросил, все умерли. Вот и у
меня все умерли. И исключительно от этого. И еще я заметил, что, когда завязываешь, масса
проблем отпадают сами собой. Оказывается, дело было только в этом, а ты себе накручивал
не пойми чего.
Виктор внимательно его слушал.
— Меня Бог от алкоголизма миловал, но все, что ты говоришь, это я понимаю, и тоже
сталкивался с этим не раз. Тут, наверно, еще детство наше виновато. Нынешней молодежи
легче — и травка есть, и экстази, а мы, кроме портвешка, ничего не знали. С одной стороны
безопасней, а с другой — через этот портвешок в юности большинство из нас алкашами и
147
стали. Ты, я вижу, чуть моложе, но и ты застал советское время, когда привоз пива в магазин
был праздником. О временах указа я уж вообще не говорю.
Антону принесли душистый горячий кофе, Виктору — новый бокал пива.
— Но мы чего-то не в ту степь пошли. Ты о чем хотел поговорить, писатель? О казино?
— О казино, вообще о здешних нравах, ты ведь, как я понял, здесь завсегдатай.
— О здешних нравах? Да какие тут нравы! Тут, скорее, их отсутствие, то есть полная
безнравственность, — усмехнулся Виктор, довольный тем, что у него получился каламбур.
— Вот о безнравственности я и хотел поговорить. У меня роман об этом как раз.
Сплошная безнравственность.
— Ну, тогда тебе не о кабаке надо рассказывать.
— Хорошо, давай не о кабаке, давай еще о чем-нибудь.
— А плохо не станет? — Виктор прищурился, глядя Антону в глаза, и улыбнулся
правой стороной лица.
— Не станет, — так же твердо глядя в лицо собеседнику, сказал Антон. Он понял, что
Виктор слегка под кайфом: алкогольного он был происхождения или какого другого, Антон
не знал, но он видел, что глаза у Виктора блестели, и вел он себя слегка расторможенно. —
Плохо не станет, я же писатель, многое слышал, - сказал Антон.
— Боюсь, такого ты все же не слышал, ну ладно, я расскажу. Эксклюзивное интервью,
— засмеялся Виктор. — Ты писатель, тебе можно рассказать. А хоть бы и журналист, не
мент ведь. Написать можно все что угодно, это не доказательство, бумага все стерпит. Ну,
слушай.
Пока все складывается как нельзя лучше, тип очень колоритный и, похоже, историю он
собирается подарить вкусную, — подумал Антон. В творческом пылу он уже забыл, что его
привело в это казино, что он пришел сюда искать следы своего покойного друга Макса.
Забыл - и весь превратился в слух.
12.
Поздняя осень. Его любимое время года. Начало сезона, премьеры, отработанные в мае
на прогонах, выходят на публику. Пресса, друзья. Знакомые, всеобщее восхищение его
игрой. Новые предложения от киношников. Он читает сценарии и. возможно, выбирает один
из ста. Начинается работа. Окончилось чувственное лето, липкое лето, как однажды, еще в
студенческие времена, он написал в стихах.
Летаю один. Ну а ты, ты все пишешь сонеты?
И женщин по-прежнему водишь на наш дикий пляж?
А я, знаешь, рад, что закончилось липкое лето
и мой авангардный подкуренный эпатаж.
Да, липкое лето кончилось. И слава Богу. Зачем он морочил голову такой хорошей
девочке? Теперь она ищет его, думает, что любит. Но хорошо, что это случилось вовремя,
что он вовремя ушел. Она не успела полюбить его, она только так думает. Сергей успокоит
ее. К тому же она ему нравится. Это хорошо.
Считается, что в сорок два года мужчина испытывает второй серьезный
экзистенциальный кризис. Что ж, наверное, так оно и есть. И он его пережил. Но теперь он
выходит из этого кризиса. И начнется совершенно новая страница в его жизни.
Очень помогли ему два человека. Его друг Сергей и режиссер Юрий Николаев. Они
постоянно твердили ему внимательнее относиться к себе и к жизни. Везде, говорил на
репетициях Юрий Степанович, везде мы видим подсказки, знаки. Надо только уметь
распознать их. И Игорь их увидел. Первым серьезным знаком был случай на съемках в
Питере.
Сергей учил, что когда остаешься один, надо заниматься такой техникой. Начиная с
твоего последнего дня, то есть этого дня, который происходит сегодня, вспоминать все
148
случившиеся с тобой события и всех, до одного, людей, с кем общался. Подробно
вспоминать все разговоры, которые состоялись с ними. При этом глубоко дышать и,
вспоминая негативные с собственной точки зрения моменты, ни в коем случае себя не
ругать ни за что. Как и не хвалить. Просто вновь прокручивать перед собой все события.
Тогда становится видно, что поведение и привычки сознания, как говорил психолог,
повторяются из одной ситуации в другую. И только тогда, когда ты их наконец разглядел с
помощью "вспоминаний" ты в силах изменить, трансформировать свою личность. А если
продолжать жить механически, то так и будешь бегать по кругу.
Игорь решил не вспоминать все с сегодняшнего дня, а начать с одного из важных, хотя
на первый взгляд довольно банального события в его жизни - случае на недавних съемках в
Питере. Тем более что за ним, как логическое его продолжение, последовало не менее
значимое событие.
Итак, Питер конца августа. Дворцовая площадь. Съемки фильма по роману о белых
офицерах. Красота просто божественная. Вспоминаются строчки одного из любимых Игорем
поэтов - Осипа Мандельштама:
А над Невой - посольства полумира,
Адмиралтейство, солнце, тишина!
И государства жесткая порфира,
Как власяница грубая, видна.
Любовная сцена с Ларисой. Они проходят по Невскому, камера следует за ними.
Поднимаются в номер гостиницы.
Режиссер неожиданно заявил, что сегодня же, после обеда, будет снимать ключевую
постельную сцену. Лариса - Игорь это знает - давно ждала этого момента. Она хочет
показать ему, что она к нему испытывает. Не получается в жизни, так хоть на работе. Он
второй раз встречается с ней на съемках и опять бегает от нее. Но в первом фильме они
почти не пересекались, а сейчас любовная сцена, и актриса счастлива. По сценарию, они
должны раздеться догола, лечь в постель и производить движения, имитирующие половой
акт. Они должны все делать очень быстро, даже стремительно, как изголодавшие друг по
другу любовники, и это утешает Игоря.
… Съемка. Игорь считает про себя до десяти - и вот он до беспамятства влюблен в
Ларису. Он, как только раздается команда "Мотор!", заключает ее в объятия, страстно
целует, помогает ей раздеться, потом они вдвоем раздевают его. Они бросаются в постель, и
он целует ее губы, грудь, живот. Рядом с ним на коленях оператор с камерой, он делает
крупные планы - в кино сейчас так модно, а Игорь снимается только у самых модных
режиссеров.
Лариса возбуждена не на шутку, она забывает, что она на съемках, и во втором дубле
приходит в настоящий экстаз. Это и хорошо для фильма, режиссер в восторге. Игорь тоже
возбужден, но между первым и вторым дублем он выходит из этого состояния, что
позволяет ему контролировать себя. А когда второй дубль отснят и он слышит аплодисменты
режиссера и творческой группы, Игорь тут же приходит в себя и становится не штабскапитаном Оболенским, а актером Игорем Гордеевым. Лариса пытается поймать его взгляд,
но тщетно. Она его больше не интересует. Он был влюблен в нее, пока был в роли. Он даже в
этот момент хотел ее, но сейчас - все, он для нее - импотент.
Однако Лариса Панова - звезда нового российского кино - так не считает. Она думает,
что ей удалось увлечь Игоря Гордеева, теперь, когда он был с ней в постели, пусть недолго,
пусть только во время съемки, он не сможет остаться равнодушным к ее чарам. А
похвастаться Ларисе есть чем. Длинные ноги, стройная, сексуальная фигура, пропорции топмодели. Каштановые волосы, правильные тонкие черты лица, восточный разрез глаз.
Мужчины сходят от нее без ума, журналисты не дают проходу, дважды ее приглашали
149
французские режиссеры. Она считается самой сексапильной актрисой нашего кино,
российским секс-символом.
И только Игорь Гордеев, актер, которого относят к разряду элитарных, абсолютно к
ней равнодушен. Если бы он был голубым - понятно, Лариса не на что бы ни претендовала,
но ведь Игорь не голубой, это она знает точно. Она сразу узнает гомосексуалистов по их
манерам, по их вкусам, а у Игоря даже есть девушка. Лариса видела Вику и оценила ее
довольно высоко, но она-то, кинозвезда, все равно лучше. Может быть, он хранит верность
Вике? Ерунда. Кто угодно может хранить верность, быть высоко моральным, хотя и трудно
устоять перед ее прелестями, но только не Игорь. Он достаточно развращенный человек и,
если чего захочет, то плюнет на любую мораль, на любые приличия и нравственные нормы.
Гордеев поступит так, как диктует ему его желание. Главное только - чтобы он захотел.
Сегодня ей наконец-то удалось расшевелить Игоря. Значит, не нужно откладывать на
потом. Надо ковать железо, пока горячо.
Лариса постучала к Гордееву в номер, когда он собирался ложиться спать. Он смотрел
новости, развалившись в кресле в белом махровом халате. Не думая о том, кто бы это мог
быть, он пошел открывать дверь. На Ларисе был точно такой же белый махровый халат,
надетый на голое тело - она только что приняла душ - с эмблемой отеля. Она никак не
объяснила свой приход, да Игорь и не просил.
- Проходи, - только и сказал он ей.
Она вошла, развязала пояс халата и сбросила его на пол. Игорь стоял и любовался ее
удивительно стройной фигурой. Загорелая, высокая, стройная, красивая, молодая, голая.
Сколько мужчин сейчас отдали бы все на свете, чтобы оказаться на его месте, подумал
Игорь. А ему по барабану.
По барабану ли? Не обманывает он себя? Ведь он искренне любуется ее фигурой. Она
совершенство, это да. Но ему не хочется, нет, совершенно не хочется.
Но может, попытаться себя перебороть? По крайней мере, перестать думать, а взять да
отдаться волне, обстоятельствам. Он не будет играть, как на съемках, хотя, играя, он
наверняка смог бы возбудиться, нет, пусть все идет как идет, он совершенно расслабится, и
будь что будет.
Лариса подошла к нему и развязала
пояс его халата. Прижалась к нему. Он обнял ее,
погладил по спине, по ягодицам. Лариса взволнованно дышала. Игорь оставался абсолютно
спокойным. Он делал, то, что положено, и не больше. Лариса слегка толкнула его к кровати,
он, обнимая ее за талию, двинулся в указанном ею направлении.
Лариса ласкала его очень страстно, и он, наконец, возбудился. Но изображать из себя
страстного влюбленного или даже страстно ее хотящего Игорь не мог. Он лег на спину и
предоставил Ларисе действовать самой. Она села на него верхом, взяла его руки и положила
к себе на грудь. Игорь гладил пальцами ее соски, Лариса стонала от удовольствия.
…Когда все было кончено, Лариса легла рядом с ним и положила голову ему на грудь.
Игорь погладил ее по голове и сказал:
- Тебе пора, завтра ранние съемки.
Лариса молча встала, надела халат и, не прощаясь, вышла из номера. Игорь встал с
кровати, поднял с пола халат, прошел в душ, повесил халат на вешалку, пустил воду, постоял
под душем, стараясь не мочить голову, вытерся, вышел, лег. Он смотрел в потолок и думал о
том, как пусто у него на душе. Он сейчас занимался любовью с секс-символом России,
мечтой каждого второго мужчины, а на душе после этого было пусто, если не считать
неприятного осадка пошлости, всегда возникающего у него после секса.
Так было и с Викой, и не раз. Он совсем по ней не скучает на этих съемках, подумал он,
совсем. Она звонила и спрашивала, почему у него такой равнодушный голос, такой, как
будто он не соскучился, а он легко соврал, что не высыпается. На самом деле ему было все
равно - Вика, Лариса, кто-то там еще… Апатия, глубокая апатия.
150
Теперь, вспоминая тот случай, он понимал, что это был как раз тот самый знак, из тех,
о которых любил говорить его друг психолог. И Игорь чуть позже, вернувшись из Питера,
истолковал его правильно. Но ему не удалось бы принять самое важное решение в его жизни
и правильно понять и истолковать тот на первый взгляд незначительный и банальный случай
в его жизни, если бы не второе событие, случившееся там же, в Петербурге, во время съемок
того же фильма.
Игорь присел на лавочку и решил начать вспоминать тот второй случай, который ему
все объяснил и после которого он, не колеблясь, принял решение.
Игорь смотрел на деревья и думал о том, стоит ли ему вспоминать во всех
подробностях то, как вела себя Лариса на следующий день, или сразу перейти к свиданию со
Светой. Наверное, все-таки сразу к Свете, подумал он, но тут же забыл о чем думал. За
стволом дуба он увидел, как мелькнуло чье-то пальто и опять скрылось. Надо же, и здесь
нашли! Еще не хватало увидеть себя на обложке "Мегаполиса".
Но как они меня
обнаружили? Все было так конфиденциально! Если это журналист, то Игорь попадет на
страницы желтой прессы и об этом узнает вся Москва. Она и так, конечно, все рано или
поздно узнает. Но Игорю не хотелось, чтобы это произошло раньше времени. И сейчас в
такой важный момент в его жизни ему хотелось покоя и уединения. И вот оно нарушено, в
его личную жизнь совершено грубое вторжение.
Но если это журналист, то почему он прячется? Не характерное для представителей
прессы поведение. Журналист давно бы бегал за ним и уговаривал дать интервью. Что за
Игорем подглядывать? Что это даст? Значит, не журналист, а скорее всего, поклонник. Тогда
все проще. Можно договориться.
Игорь встал со скамейки и направился к дубу, за которым кто-то прятался.
Молодой человек понял, что его обнаружили, и вышел из-за дерева. Длинное модное
пальто, стильное стрижка карэ, яркий красный шарф.
- Здравствуйте, - смущенно улыбаясь, сказал он. - Простите меня.
Не журналист, слава богу. Поклонник, фэн. Их у Игоря было немало и вреда от них
особого не было. Иногда, конечно, доставали, но если шугануть, испарялись. Но здесь
дело было сложнее. Поклонник обнаружил Игоря в таком месте, которое Игорь не хотел
открывать никому из широкой общественности.
- Здравствуй, - Игорь протянул молодому человеку руку. - Тебя как зовут?
- Дима.
- Ты пришел ко мне?
- К вам.
- А что прячешься?
- Да я просто хотел посмотреть, как вы, и не хотел вам мешать.
- За это спасибо, конечно. Что мешать не хотел. Но как ты сюда попал? Как ты узнал,
что я здесь? - Игорь внимательно смотрел в глаза Диме. Хорошие глаза, интеллигентное
лицо, трепаться не будет.
- Игорь Анатольевич, я случайно увидел ваши координаты на столе у Сергея
Михайловича Шаповалова, он мой психоаналитик. - Модне слово "психоаналитик" Дима
произнес не без некоторой гордости, и Игорь это сразу заметил, но сдержался, не улыбнулся.
- Во время сеанса Сергей Михайлович как-то вышел из комнаты, я подошел к его
письменному столу. Хотел фотографии под стеклом посмотреть и увидел листок с вашим
именем и адресом. Ну, вот и приехал.
Ходит к Сергею, значит, есть проблемы. Трепаться не будет, это точно, думал Игорь,
пока Дима говорил о том, что видел все его спектакли и том, какой Игорь гениальный актер.
Дима в него влюблен, значит, если с ним хорошо поговорить, доверительно, он никому не
скажет. Скорее всего, не скажет. Ориентация Димы не вызывает сомнений, и если с ним
151
говорить чуть теплее, можно не волноваться - он с удовольствием будет хранить такой
секрет. Это будет их общей тайной.
Игорь решил начать без обиняков. Он положил Диме руку на плечо.
- Ты меня любишь, Дима? Я правильно тебя понял?
- Да. - Дима покраснел. - Очень люблю.
- Ты понимаешь, что я хотел побыть один и, раз никому об этом не сказал и исчез даже
в день своей премьеры, значит, не хочу, чтобы кто-нибудь об этом знал.
- Конечно, я все понимаю, все. Можете не беспокоиться, я никому не скажу, Игорь
Анатольевич.
Надо же, даже отчество мое знает.
- Если еще кто-нибудь узнает, кроме тебя, Дима, мне будет плохо. Твоему любимому
актеру будет очень плохо. Ты ведь этого не хочешь?
- Ну что вы, что вы говорите! - у Димы задрожали губы. - Почему вы мне не верите,
Игорь Анатольевич?
- Да нет. Верю, старик, все нормально. Ты куришь?
- Курю, - обрадовался Дима.
- Давай сядем покурим. Я, правда, пытаюсь бросить, да никак не получается. Пойдем, Игорь показал на лавочку.
Дима достал легкие "Давидофф". Они закурили.
- А как ты сюда попал? Здесь довольно строго, никого не пускают.
Игорь успокоился, волноваться не о чем. Дима чувствовал себя наверху блаженства:
его простили и даже больше, с ним общаются, и вполне доброжелательно, на что он не
рассчитывал, когда ехал сюда.
- Ждал час примерно, пока вахтер в туалет отойдет, и в этот момент прошмыгнул, - с
улыбкой поведал он.
- Ясно. На премьере был?
- Конечно. Но лучше бы не ходил.
Игорь не стал расспрашивать почему. Он докурил сигарету и встал с лавочки. Дима тут
же вскочил.
- Я больше не буду вас беспокоить, Игорь Анатольевич. Вы скоро вернетесь?
- Скоро, - улыбнулся Игорь. - Ладно, пока. - Он протянул Диме руку, и тот ее крепко
пожал. - Увидимся на премьере, Димочка. Но на другой. Я тебя лично приглашаю. Мне пора
идти, извини. Пока!
Игорь развернулся к Диме спиной и пошел по аллее. Дима как на крыльях полетел к
выходу.
Игорь решил вернуться к своим размышлениям. Итак, второй знак, вторая, главная
подсказка. Теперь, когда Игорь проводил Диму и понял, что ничего из-за прихода
поклонника не произойдет, он смог опять сосредоточиться на перепросмотре - так
называлась техника воспоминаний о прошлом у толтеков - мудрого мексиканского
индейского племени, техника, которую давно брали на вооружение современные психологи,
в том числе и друг Игоря Сергей Шаповалов.
Света. Она появилась тогда же, на тех же съемках, на следующий день после того, как
он переспал с Ларисой Пановой.
Закончился удачный съемочный день. Игорь сидел с режиссером в баре гостиницы.
Они обсуждали будущий проект, вернее обсуждал режиссер, Игорь пока еще вовсе не
собирался играть в его следующем фильме, хоть режиссер и считал это делом решенным.
Подошла девушка - администратор гостиницы. Улыбнулась режиссеру и Игорю.
- Извините, Игорь Анатольевич, к вам приходили.
Он никого не ждал, тем более в Питере. Не будут же так докладывать о членах
съемочной группы, иначе он принял бы это за розыгрыш.
152
- Кто? - Игорь удивленно посмотрел на девушку.
- Женщина, - пожала плечами администратор.
- Вы же знаете…- Игорь решил, что кто-то из поклонников.
- Нет, нет, не волнуйтесь, она не из восторженных почитателей, - продолжала
невозмутимо улыбаться девушка. Все-таки обслуживающий персонал у нас изменился, в
советское время таких улыбок не было, подумал Игорь. - Она просила передать вам это. Девушка протянула сложенный вдвое листок.
Игорь раскрыл его и прочитал:
"Здравствуй. Нужно увидеться. Я буду ждать тебя в кофейне на Невском, рядом с
бывшим "Сайгоном", сегодня вечером, в 20. 00. Света".
Игорь сложил листок и убрал в карман куртки. На вопросительный взгляд режиссера он
только сказал:
- Старая знакомая.
Режиссер не придал этому никакого значения и продолжил свой рассказ о сценарии
нового фильма.
Странно, он не видел ее с 77-го года, а ни на миг не сомневался, что это именно она.
Он знал, что она живет в Питере, где-то в центре, и на этих съемках часто вспоминал о ней.
Вспоминал школу, свое первое чувство, их походы в театр. А ведь Света, и только она,
познакомила его с настоящим искусством. Он на всю жизнь запомнил эфросовский
спектакль "Месяц в деревне" с Ольгой Яковлевой в Театре на Малой Бронной и "Гамлета" с
Высоцким на Таганке.
Игорь вспоминал о Свете с теплым чувством. Хотя тогда, в конце десятого класса, все у
них кончилось как-то нехорошо. Первомай, их несостоявшаяся близость, потом ее резкое к
нему охлаждение. Он не стал за ней бегать, просто полностью ушел в себя, в свои
переживания. Не поступил в институт, но, как оказалось, к лучшему.
И вот теперь она хочет его видеть. Зачем? Чтобы посмотреть друг на друга через
двадцать пять лет? Нет, наверняка, причина более серьезная. Что ж, надо идти.
Игорь распрощался с режиссером и пошел к лифту, чтобы подняться в номер. В
коридоре столкнулся с Ларисой, хотел подмигнуть ей, но она отвела глаза и демонстративно
даже не посмотрела в его сторону. Игорь тут же забыл о ней. Он вошел в номер, разделся,
принял душ, надел чистую рубашку, причесался, внимательно посмотрел на себя в зеркало и,
несмотря на то, что времени до встречи со Светой было еще достаточно, решил выйти
пораньше, чтобы побродить по городу и вспомнить молодость.
Игорь шел по улице Рубинштейна. Остановился около Малого драматического театра,
изучил репертуар, посмотрел на другую сторону улицы. Дом номер 13. Когда-то здесь был
знаменитый, легендарный рок-клуб. Здесь впервые он увидел и "Аквариум", и "Кино", и
"Зоопарк". В 1983 году он со студентами из Щуки, со своей тусовкой, приезжал на рокфестиваль. Неподалеку жил его дядя, профессор математики, и предполагалось, что он
остановится в Ленинграде у него, но Игорю не хотелось бросать ребят, у которых не было
места где ночевать, и они собирались идти на вокзал. Фестиваль продолжался два дня, и
хотелось побывать на всех группах.
В "Сайгоне" - месте, которое не посетить было нельзя, тогда, в 1983 году, они с
ребятами пили кофе с коньяком. Рядом стояли - "Сайгон" тогда был "стоячим", обычной
забегаловкой, - трое молодых мужчин. Двое с волосами до плеч, причем у одного волосы
были местами крашеные в рыжий цвет, один с бородой, и говорили о Борисе Гребенщикове.
Говорили, как о своем хорошем знакомом, обсуждали какие-то дела, касающиеся имиджа
группы "Аквариум".
Игорь осмелел - он выпил двести грамм коньяку, - подошел к их столику и
представился. Сказал, что они студенты московского театрального училища, приехали на
рок-фестиваль, что они обожают питерский рок и хотят вставить песни БГ в свой
153
любительский спектакль. Его выслушали доброжелательно, хотя и очень сдержанно. Когда
Игорь окончил свое представление, бородатый достал из сумки бутылку можжевеловой
водки емкостью ноль-семь и сказал:
- Зови ребят. Вы, москвичи, такую не пробовали.
- Господи, Гриша, опять "мама"! Откуда ты их только достаешь?
- Из тумбочки, - засмеялся крашеный. - Лео, будь другом, принеси стаканчики.
Игорь обернулся к своему столику и махнул рукой двум своим друзьям: берите все и
присоединяйтесь. Те моментально взяли оставшийся коньяк, недоеденные бутерброды и
подошли.
"Мама" - так называли они большую бутылку можжевеловой водки - была распита
моментально, и тот, кого звали Лео, скомандовал:
- А теперь ко мне, пойдем слушать новый диск "Странных игр". Тем более что гитарист
- он показал Игорю на Гришу - в наличии, присутствует.
Крашеный Гриша оказался гитаристом питерской группы "Странные игры", Лео художником по костюмам многих питерских групп, бородатый - саксофонистом, играющем
то в одной группе, то в другой.
На Петроградской стороне у Лео была комната в старой коммунальной квартире, куда и
пришла вся компания. Низкий круглый стол, огромное зеркало во всю стену - чтобы комната
казалось больше чем на самом деле, как сказал хозяин, - и, что тогда особенно поразило
Игоря, верхняя спальная полка, какая сейчас бывает в детских комнатах. На этой верхней
полке и был положен Игорь, когда ночью с трудом мог удерживать равновесие, сидя за
столом.
У Лео они прожили три дня, познакомились со всей питерской богемой и только в
последний день студенческих каникул уехали домой. Договорились встретиться в Москве, и,
что показалось потом совсем неправдоподобным и нереальным, - действительно
встретились. Лео с Гришей, как и обещали, приехали в Москву. Правда, остановились не у
Игоря, как он их не звал, и не у его друзей, а в квартире на Петровке, где жил известный
покровитель питерского рок-движения Саша Липницкий.
Дяде профессору Игорь тогда в Ленинграде так и не позвонил, не до него было. И о
Свете тогда не вспомнил. А в этот приезд вспоминал. И она как будто услышала его назначила встречу.
Вот он, бывший "Сайгон", теперь дорогой ресторан, в котором отдыхает совсем
другая публика. "И кофе в известном кафе согреет меня", - пел Витя Цой. Теперь кофе
согреет Игоря в другом кафе. Вот она, нужная кофейня, где они договорились встретиться. .
До Светы еще пятнадцать минут, можно занять хорошие места у окошка, взять двойной
эспрессо и спокойно ждать.
Игорь смотрел в окно и отхлебывал душистый кофе. Да, Питер изменился, хоть и
меньше, чем Москва. Но Игорь совсем не переживал, как многие его знакомые по поводу
прелести тех времен. Все должно меняться в жизни, как все меняется в природе, не надо ни
за что цепляться, ни на чем зацикливаться. Да, прежнего "Сайгона" с его симпатичными
хиппи больше нет, как нет и рок-клуба. Но есть другое. То, чего не было тогда. Надо только
увидеть это новое в сегодняшней жизни и не закрываться от него. Игорь совсем не грустил
по прошлому. Он старался жить настоящим. Но это удавалось не очень-то хорошо, потому
что больше чем в настоящем и в прошлом он был в будущем.
Игорю на плечо легла рука. Он накрыл ее своей и погладил. Так и сидел какое-то
время, не оглядываясь и гладя ее руку.
- Ты выбрал мое любимое место, у окна, здесь хороший вид, я тоже всегда здесь сижу, сказала Света.
154
- Я догадался, - улыбнулся Игорь и поцеловал ее щеку. - Садись, я принесу кофе. Тебе
какой? Ту много разных видов.
- Такой же, какой тебе.
Он специально взял эту паузу, чтобы немного прийти в себя. Света совсем не
изменилась. Ну, стала чуть солиднее, чуть пополнела. Но это ей очень идет. Этот ее бежевого
цвета костюм, очень стильный. Те же глаза, абсолютно те же. Те же волосы, резковатые
манеры, улыбка.
Он взял два двойных эспрессо, пирожные с заварным кремом и принес на подносе на
их столик.
- Пирожные ешь? - спросил он.
- Я ем все, разве не видно? - засмеялась она. Но в ее смехе Игорь успел заметить
некоторую напряженность. Да это не удивительно, он и сам немного волновался.
- Снимаешься здесь?
- Да, играю белого офицера.
- Ты похож.
- Спасибо, - кивнул Игорь с улыбкой.
- Я ходила на твои спектакли, когда вы были у нас на гастролях. Здорово!
- Два года назад?
Света кивнула. Игорь смотрел на нее и ждал. Не для того же она захотела встретиться,
чтобы рассказать, как она восторгается его талантом. Тогда для чего?
Света прочитала его мысли.
- Знаешь, с кем я вчера разговаривала?
Игорь молчал. Какое-то неприятное чувство, какая-то необъяснимая тревога. Он не
хотел ничего вспоминать, а Света явно собиралась вернуть его в далекое прошлое, причем не
в самые светлые его уголки.
- Нет, не знаю, - сухо сказал Игорь.
- С Виталием.
Игорь молчал.
- Почему ты ничего не спрашиваешь дальше?
- Не хочу.
- Не интересно?
- Не хочу.
- Я не знаю, для чего он приехал. Звонил, звонил, я сказала, что не буду с ним
встречаться, тогда он подкараулил меня у подъезда. Ты не спрашиваешь, чего он хотел.
Почему?
- Не спрашиваю, - Игорь смотрел в окно на проходящих по Невскому проспекту людей.
- По-моему, он вдруг впал в детство и захотел все переиграть.
- Переиграть - что? - Игорь взял чашку, но рука его слегка дрожала, и он поставил ее на
блюдце, чтобы Света не заметила его волнения.
- Я так и думала, что ты ничего не знаешь. Я долго думала об этом. И поняла - не
знаешь.
- Не знаю - чего?
- Может, пойдем куда-нибудь? Здесь не лучшее место для такого разговора.
Но Игорю этот разговор продолжать не хотелось. Нет уж, пусть лучше поскорее
закончит.
- Нет, Света говори сейчас. Чего я не знаю.
- Про Первомай.
Игорь нахмурился. Не зря он почувствовал тревогу на сердце.
- Тогда, когда ты ушел, ко мне вошел Виталий. Я сначала не поняла, что это он, думала
- ты и пустила к себе. А потом, когда увидела его, поняла, что это он, а не ты, было поздно.
Вот так.
155
- Поэтому ты и была такая всю последнюю четверть? - спросил Игорь, стараясь
оставаться спокойным.
Ему это удалось - он имел в арсенале множество специальных
актерских техник. Только легкая дрожь в руках выдавала волнение.
- Конечно, именно поэтому, - Света смотрела ему в глаза, и Игорь прочитал в ее взгляде
мольбу. О чем - он пока еще не понимал.
- Он приехал и вернул меня туда, в то время. А теперь я вижу тебя и понимаю, что
ничего не изменилось.
- Не изменилось - что? - Игорь сделал вид, что не понял вопроса. Он был техничным
актером, как называл его режиссер Николаев, и ему удалось сыграть этот эпизод так, как он
хотел. Ему стало ясно, о чем говорит Света, и стал понятен этот взгляд.
- Не изменилось ничего, и главное - мое отношение к тебе. Я люблю тебя по-прежнему.
- Игорь не отводил взгляд. - Люблю и хочу быть с тобой. Вот поэтому я и пришла.
Теперь Игорь смотрел в сторону. Он был совершенно спокоен. То, что произошло
двадцать пять лет назад на даче у Галки, совершенно его не волновало. Более того - от всего
этого разговора веяло абсурдом в духе его любимых пьес. Трагикомический абсурд. Еще
немного - и он рассмеется. Света с ее запоздалой любовью. Она и правда любит его, и это
не всплеск эмоций. Он верит. Но вот ему, ему она совсем не нужна. Ему не нужен никто,
кроме самого себя. Своего творчества. Своего ежедневного совершенствования, ежедневной
трансформацией вместе с меняющейся жизнью. Нет, только не это. Только не связь на почве
старой любви. Как говорил Вознесенский, "не возвращайтесь к былым возлюбленным.
Былых возлюбленных на свете нет". А он вообще ни к каким возлюбленным не хотел
возвращаться. Ни к былым, ни к настоящим. Человеческое, слишком человеческое. Нет,
никогда.
Но Свете в глаза он сказать этого не может. Она поймет сама.
- Оставь телефон, я позвоню тебе, - сказал он, разыграв смятение, которое вполне, ему
казалось, можно объяснить.
- Хорошо, вот. Она положила на стол визитную карточку.
Света встала из-за столика, накинула сумочку на плечо и пошла к выходу. Игорь
остался в кофейне.
Она все поняла, ну и хорошо, подумал он. Ее визитную карточку он забыл на столе.
Да, это и был второй и самый важный знак. Если он кого и любил, то ее, Свету. И вот
она, такая же, как раньше, такая же умная и красивая. И по-прежнему его любит.
А он? А он - на другой планете. В том, что он не принял ее предложение, не остался с
ней, не было мести, он не сводил с ней счеты за то унижение от неразделенной любви,
которое испытал в юности. Тем более что и мстить-то было не за что.
Света, тоже опасаясь того, что он будет мстить, рассказала про Виталия. Она тогда
спала с ним. Или он изнасиловал ее.
Даже это не волновало теперь Игоря. Если верить Сергею, что ничего случайного в
жизни не бывает, то неслучайным было и то, что она пустила Виталия и перепутала его с
Игорем. Но какое это теперь имеет значение для него? Благодаря этой встрече он наконец
понял себя. И за это Свете спасибо. Это был последний знак, после которого он принял
решение. И теперь был этому рад.
13.
С утра Ольга как сумасшедшая носилась по магазинам. Яркую горнолыжную куртку
она купила, но этого было недостаточно для того, чтобы выглядеть супер. Ей нужна была
шапочка в тон, шарфик, какие-нибудь сногсшибательные брючки и, конечно же, темные
очки. Там все в темных очках, это она знала точно.
156
В двенадцать Виктор заедет за ней, и они отправятся на самый модный подмосковный
горнолыжный курорт Яхрома. Они должны остановиться в гостинице и провести там
выходные. Перспектива — аж дух захватывает! Ее близкая подруга Вика ошибается, говорит
какую-то ерунду. Наверное, немножко ей завидует, но это понятно и это можно простить.
Нет, Виктор любит ее, любит, иначе не звонил бы и не приглашал. Есть, чему завидовать.
Она успеет еще позвонить Вике перед отъездом. А пока — вперед, на охоту за красотой.
Довольная, она вернулась за полтора часа до выезда со всем необходимым. Шапочка —
просто блеск, дорогая кожаная и в то же время слегка хиповая, что-то есть в ней от летного
шлема. Оля надела ее, покрутилась перед зеркалом — ну вылитый Валерий Чкалов,
сменивший пол! Шарфик — ярко голубой, с легкомысленным узором, он очень подойдет к
ее белому свитеру.
Когда все было собрано, расставлены все точки над «i», Ольга уютно расположилась в
кресле и набрала номер телефона Вики. Подруги дома не было, она позвонила в редакцию.
Вика тут же ответила.
— Привет, Викуль, ты теперь все время, как ни позвонишь, на работе.
— Да вот, паримся тут потихоньку. А ты, по голосу, настроена на более романтическое
времяпрепровождение. Я угадала?
— Еще как угадала! Я еду в Яхрому, на все выходные!
— С ним?
— С ним и с его друзьями.
— Ох, Оль, не советовала я бы тебе этого делать, ну да ты все равно меня не
послушаешь, - вздохнула Вика. .
— Фу, какая противная, у человека радость, а она со своими нравоучениями. Да почему
не посоветовала бы? Тебя, правда, Вик, иногда просто не поймешь. У нас все складывается
о"кей, просто супер.
— Тебе так кажется.
— Да почему — кажется?! — Ольга начинала злиться.
— Да потому, что…
Вика хотела уже рассказать, как Ольгин возлюбленный преследует ее день и ночь,
звонит, приезжает к ней на работу, дарит букетами розы, но передумала. Ладно, не буду
портить ей хорошее настроение, хотя того, что Ольга ждет, явно не будет. А что там
случится в Яхроме — одному Богу известно. А может, она преувеличивает? Бывают же такие
любвеобильные мужчины. Ну, пусть не такая у него с Ольгой страсть, но по крайней мере
ему нравится заниматься с ней сексом, это тоже немало. Из этого тоже может что-то
получится, характер у Ольге хороший, она не истеричка, девушка спокойная, не капризная,
несмотря на ее беспорядочный образ жизни. Ладно, не буду ей мешать, время покажет,
решила Вика.
— Почему — потому что? В смысле — мне так кажется? Почему не советуешь, а? — не
унималась Ольга.
— Да ладно, все нормально, это я, наверное, просто тебе завидую, меня-то в Яхрому на
выходные никто не приглашает.
— Вот за что я тебя люблю, Викуль, — это за то, что ты честная, никогда не будешь
лицемерить. Ты настоящий друг!
— Ну ладно, ладно, сейчас у меня крылышки вырастут.
— Пока.
— Подожди. Ты мобильник берешь?
— Возьму, хотя он мне там нужен, сто пудов, не будет. Все, что мне нужно и кто мне
нужен, будет со мной.
— Слушай, перестань. Возьми телефон обязательно. Я тебя очень прошу. И проверь,
заряжен ли он.
— Ну, хорошо, раз ты так считаешь. Хотя я думаю...
157
— Возьми! — строго сказала Вика.
— Ладно, возьму. Ну, пока.
— И как вернешься, сразу позвони, мне же интересно.
— Слушаюсь. Да конечно, позвоню, не утерплю. Чао!
— Пока, пока, — сказала Вика в трубку, хотя там уже раздавались короткие гудки.
На душе у Вики было неспокойно. Этот Виктор преследовал ее, и она никак не могла
его отшить. Ничего не помогало. Никакие советы психолога. А вчера он звонил ей на ночь
глядя и зачем-то расспрашивал про Ольгу. Что про нее расспрашивать-то? Он же спит с ней.
Подозрительная и какая-то неприятная личность, этот Виктор. Неужели Ольга этого не
видит? Впрочем, Ольга ничего не видит, кроме его крутизны, от которой и балдеет. Ох, чует
ее сердце, хорошо это не кончится. Внутреннему голосу и своему сердцу Вика доверяла,
кому же еще доверять, как не им? Ну ладно, страшного пока ничего все же не случилось, и
надо заниматься делом.
Она наткнулась на интересный рассказ в еженедельной газете. Назывался он
«Болезненное очарование порока» с подзаголовком «Исповедь маньяка». Если бы это было
не художественное произведение и если бы действие происходило не во Франции двести лет
назад, она могла бы подумать, что это лучший комментарий к событиям, которые расследует
Муравьев. Перед ней как будто были откровения преступника. Но преступника звали Жюль
Карне, и действие происходило в Париже в начале девятнадцатого века. Очень любопытный
рассказ. Надо показать его психологу Сергею Шаповалову.
14.
С 1 по 9 мая учеба - так, одно название. Лишь бы пересидеть эти несколько дней. Окна
в классе открыты, за окном поют птички, тепло, и думается только о том, чтобы скорее
наступило лето. Так было всегда в мае, но только не в этом, 1977-м году. Впереди экзамены, потом суета с поступлением в институт.
После первомайских праздников Света в школу не пришла. Игорь позвонил ей домой, и
ее мама сказала, что Света болеет и не может подойти. Игорю показалось, что говорила с
ним ее мама на этот раз довольно сухо и официально. На следующий день он опять позвонил
Свете. Опять трубку подняла мама и сказала, что Света просила его больше не звонить.
Он обидел ее? Да, наверное. Она предложила ему свою любовь, себя, а он взял и
убежал. Но нет, она не права. Он любит ее, и он не может вот так, на какой-то пьянке, когда
в соседней комнате идет гульба… Не может. Это должно случиться совсем по-другому, в
другой обстановке, они должны быть вдвоем. Как ей это объяснить? А теперь вот она не
походит к телефону. Заболела. Но чем? И как можно болеть в мае, когда вот-вот экзамены?
Учеба через неделю закончилась, начались консультации, а Света так и не вышла.
Игорь решил посоветоваться с Сергеем.
- Да не бери ты в голову, Гарик. Что ты переживаешь по всяким пустякам? Живаздорова, и ладно. В школе все равно, сам видишь, какая сейчас учеба? Перед смертью все
равно не надышишься, если весь год ничего не делал. А если занимался, как Света, то тоже
делать нечего. И учителя устали. Только и делают, что экзаменами да проверками из РОНО
запугивают. Проверять-то их будут, а не нас, вот они и дрожат. А нам-то что? Нам по
барабану. Мы что знаем, то знаем, нас так научили. Чего ты нервничаешь, а?
- Из-за Светы.
- Она про все это, про весь этот бардак прекрасно знает. Вот и решила не ходить.
Лучше в такой обстановке спокойно дома позаниматься. Очень просто.
- А что мать ее к телефону не подзывает, ты как объяснишь? А недавно вообще
сказала, что Света просила меня не звонить. - Игорь умоляюще посмотрел на друга. Сергей
понял, что влюбленный друг ищет поддержки, хочет, чтобы ему сказали: да не ной ты, все
хорошо, все нормально. Надо обратить все в шутку. Сергей подозревал, что у Галки на даче
158
между Игорем и Светой что-то произошло, он ушел рано, но по слухам, там была и история с
Виталиком, в общем, треугольник. Но Сергей понимал, что сейчас они сдадут экзамены, и
начнется совершенно другая жизнь. Все эти страдания забудутся, и они еще когда-нибудь
вспомнят о них со смехом.
- Ох, Игорек, ты школу оканчиваешь, а все еще не понял, как коварны женщины.
Обычные штучки. У вас что-то на даче не склеилось, я правильно понимаю?
- Ну да, - Игорь опустил глаза. Он покраснел. Ничего рассказывать Сергею он не
собирается. Сергей хлопнул его по плечу.
- Старик, я тебя умоляю, не бери в голову, ничего страшного не происходит и не
произошло. Я же сколько раз тебе твердил: главное не событие, а твое отношение к нему. На
экзамены она выйдет, и там - ты к этому тоже приготовься - опять будет не до любви. Потом
выпускной вечер, и все разбегутся готовиться к институту. В том числе и Света, особенно
Света, ты это знаешь, и к этому тоже будь готов. Если у вас настоящая любовь, то, сам
понимаешь, она никуда не денется, а если так - романтический флирт, который немного
затянулся, то он прервется, и слава Богу. Ты поступишь в Литературный институт, а там
знаешь, какие девочки? Поэтессы, писательницы, богема. - Сергей посмотрел на часы. - Вот
что мы здесь сидим, спрашивается? Карловна обещала консультацию. И где ее
консультация? Давай собираться.
- Ты серьезно так думаешь, Серый? Но, мне кажется, у нас не романтический флирт.
А именно то, что ты сказал вначале. В общем, серьезно.
Сергей рассмеялся.
- Если бы было так серьезно, ты уж меня извини, старого циника, то ты сейчас бы не
произнес слово "кажется". Лев Николаевич Толстой однажды советовал сомневающемуся
молодому человеку, который не знал, жениться ему или не жениться. Толстой сказал: если
сомневаешься, значит, не жениться. Так что, видишь, Игорек, - теперь Сергей попытался
говорить как можно более серьезно и постарался вложить в свою интонацию дружескую
душевность, - и так и так, в любом случае, все повернется хорошо. Если любовь, она никуда
не денется, а если не любовь, то… гуляй, Вася, свобода. - Он опять посмотрел на часы. Слушай, пошли отсюда. Что, мы как дураки, приперлись? Пусть эти - он показал на пятерых
девочек, пришедших на консультацию, - сидят, если им хочется. Пошли домой.
Сергей послушно бросил тетрадь в портфель, и вслед за Сергеем встал из-за стола и
направился к двери.
- Сереж, подождите, - их окликнула Татьяна. - Я с вами.
Остальные девочки тоже стали собираться.
Татьяна, Сергей и Игорь вышли из дверей школы.
- Я была вчера у Светы, - сказала Татьяна и многозначительно посмотрела на Игоря.
Игорь промолчал. Сергей спокойно спросил:
- И что она не ходит?
- Да ничего, приболела слегка, ничего серьезного, - Татьяна отвечала Сергею, а сама
смотрела на Игоря.
Ну что уставилась? Или говори, если есть что сказать, или молчи, - хотел крикнуть ей
Игорь, но, конечно, ничего не сказал. А Татьяна добавила:
- Ты, Гарик, к ней сейчас не ходи, ей нужно одной побыть. - Игорь кивнул. - Время
пройдет, все наладится, правда, - Татьяна сочувственно посмотрела ему в глаза.
Игорю было как-то неуютно. Зачем она завела этот разговор? Похоже, все знает, но
ведь все равно помочь ничем не может. Ладно, что на нее злиться, решил он, Танька к нему
по-хорошему. Хоть и глуповата. Ладно.
И Сергей, и Татьяна оказались правы. Света появилась на первом экзамене. С большим
букетом цветов, красивая, в белой парадной форме. Игорь рванулся к ней, хотя понимал, что
толком поговорить не удастся: слишком много в школьном коридоре набилось народу - все
159
три восьмых класса, у которых сегодня тоже был первый экзамен, оба десятых, родители.
Но Света только кивнула ему и быстро прошла вперед, в класс, на второй этаж.
Игорь побежал за ней. Что происходит? Он даже не поздоровался ни с Сергеем, ни с
Виталием, он ничего не видел, кроме этого холодного кивка Светы, который стоял у него
перед глазами.
Он догнал ее на лестнице. Она остановилась, смотря вперед. Он взял ее за руку. Она не
выпустила руку, но и не пожала ее.
- Ты не подходила к телефону… Ты не хочешь больше со мной…
- Не хочешь - что? - перебила его Света.
Игорь молчал, он чувствовал себя глубоко оскорбленным.
- Давай отложим этот разговор, Игорь, - смягчилась Света. - Пусть все идет своим
чередом. А сейчас экзамены, не до этого. Надо хорошо их сдать и поступать. Ты ведь будешь
поступать?
- Собирался, - мрачно ответил Игорь.
- К сочинению-то готов? Пошли, чего стоишь?
- А чего к нему готовится?
- А к остальным экзаменам готовился?
- Да нет, я все о тебе думал.
- А что обо мне думать?
- Беспокоился, что с тобой.
- Со мной ничего, не беспокойся. Пошли.
Света хотела добавить - ничего хорошего, но, посмотрев на Игоря, передумала. Он был
слишком озабочен своими мыслями и вряд ли услышал бы ее.
Игорь ждал, вот сейчас она скажет, что они будут готовиться вместе к другим
экзаменам, раз он так бездарно провел вторую половину мая, но Света ничего такого не
сказала. И тогда Игорь почувствовал, что ее отношение к нему переменилось. Но странно,
комок в горле не стоял, после того, как она с ним поговорила, самолюбие его утешилось, и
он чувствовал себя почти нормально. Никакой трагедии не произошло. Сергей прав. Он все
правильно ему разложил. Ничего страшного не произошло. Все живы и здоровы. Сергей
будет хорошим психологом.
Наступило состояние апатии. В нем Игорь пребывал все время, пока длились экзамены.
И оно, это состояние, во многом помогло ему. Он не готовился ни к одному из экзаменов, и,
если бы стал переживать по этому поводу - а тревожность была свойственна его характеру то истратил бы очень много сил и нервов. А так, пребывая в каком-то равнодушно-соннотупом восприятии окружающего мира и событий, в нем происходящих, почти в трансе, он
сдал легко все экзамены - так, как и должен был сдать.
По тем предметам, по которым он должен был получить "двойки", то есть по физике,
алгебре и геометрии, он получил "тройки", потому что двоек не ставили никому - это
учителям было запрещено свыше, как сказал умный Сергей. Не Господом Богом, а всегонавсего Районным отделом народного образования. На физике он должен был собрать
радиоприемник, но, конечно, понятия не имел, как это делать. Он даже не пытался, только
сидел и тупо перебирал детали, которые лежали у него на столе. Рядом с ним села учитель
физики Римма Николаевна и спросила, что надо сделать в первую очередь. Игорь назвал
конденсатор карбюратором, услышал громкий шепот Риммы: "Уходи скорее, чтобы тебя
никто не видел!", и, ничуть не удивившись, вышел с "тройкой".
По химии вообще умудрился получить "четыре", хотя уравнение не сошлось. Он
решил, что "четверку" ему Ирина поставила "по блату", как другу ее любимчика, с которым,
если верить
Виталию, у нее были вполне сексуальные отношения. Теперь уже и Сергей в
этом не сомневался.
160
Сочинение по "Поднятой целине" - "Образ Макара Нагульнова" - он написал на
четверку, настроения творить на свободную тему не было. Он попросту говоря отписался,
воспользовавшись шпаргалкой. "Поднятую целину" он так целиком и не прочитал, хотя
честно пытался. По истории получил "четыре", потому что ее вел директор и хорошо
относился к Игорю за то, что тот часто делал доклады. На экзамене Игорь отвечал неважно,
но директор решил, что это естественное волнение и нельзя перечеркивать годы
добросовестной работы.
На литературе его вообще учителя не слушали. К тому времени, когда подошла его
очередь, они изрядно устали и о чем-то беседовали между собой. Это было неприятно, но не
настолько, чтобы сильно по этому поводу переживать. Он отбарабанил образ Андрея
Болконского, получил "четверку", а потом узнал, что Федор, который вообще ничего никогда
не читал, получил по устной литературе "отлично". Это объяснялось просто - мать Федора
работала стоматологом в поликлинике и лечила всех учителей, в том числе и учителя
литературы.
Натали поставила по английскому "четверку", но сказала, что Игорь способен на
большее, и она надеется, что в стенах института он доведет свои знания языка до
совершенства.
Таким образом, Игорь получил аттестат, в котором было десять "четверок" и шесть
"троек" и средний балл его был 3, 62. Как стоила бутылка водки, и это не мог не обыграть в
своих бесчисленных остротах Сергей. Это было в принципе недостаточно для поступления в
хороший институт. Но в Литературном институте имени Горького, куда собирался Игорь,
средний балл не имел такого большого значения, как в большинстве остальных. Главное пройти творческий конкурс. А экзамены - это уже дело десятое. Если в тебе видят талант
писателя или поэта, то всегда пойдут на встречу на вступительных экзаменах.
Сергей сдал все экзамены без троек - на четыре и пять и имел аттестат 4, 5. Виталий
получил несколько троек, но по каким предметам, Игорь даже не знал. Во время экзаменов и
Сергей и Игорь общались с Виталием мимолетно, очень формально. Игорь пребывал в
своем глубоком трансе, Виталий вообще, казалось, сдавал экзамены как-то машинально,
озабоченный другими, одному ему известными проблемами, Сергей целиком был погружен в
процесс подготовки и сдачи и не видел вокруг себя ничего, кроме преподавателей,
учебников, конспектов. Правда, он помог Игорю на математике, прислав шпаргалку с
решением. Игорь об этом его не просил, но Сергей, решив все задания раньше времени,
увидел, что дуг сидит и равнодушно смотрит в окно. Наверняка, ничего не сделал, подумал
Сергей, с риском для себя написал ему решение и, попросившись выйти, на ходу незаметно
вложил Игорю в руку шпаргалку.
Игорь отмечал мельком, что Света сдавала все на "пятерки" и быстро уходила. Между
экзаменами он с ней не виделся, на консультации ни он, ни она не ходили.
Когда все было позади, и предстоял выпускной вечер, к Игорю прибежал Сергей. В его
сумке через плечо позвякивали бутылки.
- Надо спрятать в школьном лесу, - сказал возбужденный Сергей. - Одним шампанским
сыт не будешь.
- Каким шампанским? - не понял Игорь.
- Которым нас будут поить официально на выпускном. На каждый столик на четверых
человек - одна бутылка шампанского. Вот и посчитай, сколько мы выпьем, если пузырь ноль-восемь. По стаканчику шампуня, и все. Ты этого хочешь? Я лично не хочу.
Сергей достал из сумки бутылку портвейна за 1 рубль сорок семь копеек емкостью
ноль-пять, опять убрал в сумку.
- На двоих нам хватит. Я три взял. Пошли прятать. Ты чего какой-то вялый, Гарик? До
выпускного два часа. Хватит хандрить, пошли!
Они спрятали портвейн за мусорным контейнером и завалили бутылки картоном.
161
- Ну вот, теперь можно спокойно подготовиться к вечеру. Пошли пивка попьем. Я
купил пару бутылочек. Пошли на чердак, "Жигулевское" нас там ждет. И покурим там
спокойно.
У Игоря оставалась маленькая надежда, что на выпускном вечере со Светой все встанет
на круги своя, но когда он увидел ее каменное лицо, он понял, что даже не хочет с ней
танцевать. И не подошел к ней в спортзале, когда начались танцы под школьный вокальноинструментальный ансамбль "Славяне", не пригласил ее. А она, немного пообщавшись с
девочками, быстро ушла.
Игорь облегченно вздохнул и подошел к Сергею.
- Намек понял, пошли, - просиял Сергей.
Они вышли из школьного спортзала, прошли в лесок, к контейнеру, достали одну
бутылку портвейна и неподалеку, так, чтобы их не было видно из спортивного зала - дверь
на улицу была открыта, приступили к ее распитию из горлышка. Сергей предусмотрительно
взял закуски - бутерброды с колбасой и с сыром. Остальные две бутылки было решено
распить позже - не все же сразу, надо растягивать удовольствие, да и не полезет, сказал
Сергей.
Остаток вечера Игорь помнит как в тумане. Опять ходили с Сергеем в лес, пили
портвейн. Когда настала очередь третьей, последней, бутылки, у Игоря вино пошло назад,
но, по совету Сергея, он пересилил себя и после закуски все же выпил. Ничего, прошло.
Потом он танцевал с девчонками из параллельного класса и даже целовался с одной на
глазах учителей. Потом, уже под утро - он помнил это очень смутно - он, Сергей и две
девушки из параллельного класса гуляли в Кратове, опять все целовались, причем сначала
Игорь целовался с одной, с той, что во время танцев, а потом поменялся с Сергеем
девушками и обнимал другую. Виталия с ними не было. Не было ни Татьяны, никого из их
класса. Так захотел Игорь, как сказал ему потом Сергей. Сергей ему не противоречил, а с
удовольствием подчинился. Во-первых, не мог отказать другу, во-вторых, идея была
неплохая, ему самому хотелось в эту ночь разнообразия. Домой Игорь пришел в восемь утра
и под слегка встревоженным взглядом мамы разделся и уснул глубоким сном.
Сергея он увидел только в ноябре. Как и предсказывал его друг, они перестали
общаться. Сергей поступил в Ленинский педагогический институт на экспериментальный
факультет психологии и с утра до ночи пропадал в Москве. А в выходные, когда Игорь
несколько раз ему звонил, Сергей извинялся, говорил, что очень много "уроков".
Игорь в Литературный институт имени А. М. Горького не поступил. Его стихи не
прошли творческий конкурс. Он устроился работать на полставки в библиотеку ЦАГИ,
остальное время лежал на диване и читал книжки.
Виталий ушел в армию, не пригласив никого на проводы, чем всех очень удивил. Он
должен был поступать в Плехановский, но в последний момент забрал документы и укатил
на юг с какой-то никому не знакомой компанией. О том, что Виталика забрали в армию,
Игорю сказала мама. Он только кивнул. Евгения Петровна в который раз тревожно
посмотрела на сына:
- Что с тобой, Игоречек? С тобой что-то происходит? Ты стал каким-то равнодушным
ко всему. - Игорь молча пил чай, разглядывая узор на обоях. - Ты переживаешь из-за Светы?
- Игорь отрицательно помотал головой. - Она уехала. Все, забудь о ней, милый. У тебя в
личной жизни все будет прекрасно, поверь мне.
- Я верю, мама.
- И не переживай.
- Я не переживаю. - Игорь встал из-за стола, подошел к маме, обнял ее и поцеловал.
Евгения Петровна покраснела от удовольствия.
162
- Слушай, сынок, я совсем забыла. Мне на работе билеты принесли. К нам, в наш Дом
Культуры, на концерт. Эдита Пьеха. Я знаю, ты рок любишь, но, по-моему, ты получишь
удовольствие.
Игорь молча обдумывал мамино предложение. Эдита Пьеха была единственной
эстрадной певицей, которая ему по-настоящему нравилась, да что там нравилась, он был
просто влюблен в нее по уши. Правда, он об этом не рассказывал никому. Восхищаться
Пьехой было не модно, когда все слушали только тяжелый рок. Его бы только подняли на
смех.
- А ты, мама? Мы пойдем вместе? - спросил он.
Евгения Петровна обрадовалась тому, что сын слегка проснулся от своей спячки, что он
отреагировал на ее предложение.
- К сожалению, я дежурю, сынок. Так жалко! Я так ее люблю. В этом мире, в этом
городе… - запела мама. - Но, может, ты кого пригласишь?
Кого мне пригласить, кроме Сереги, подумал Игорь. Но ведь он не пойдет, да еще
обсмеет. И все же Игорь решил попробовать, в последний раз. Если Серый опять откажется,
сославшись на занятия, он больше не будет ему докучать своей дружбой. Пусть болтается в
своем институте, сколько хочет. И общается, и дружит, с кем хочет. А Игорь и без него
обойдется.
Однако Игорь опасался и сомневался напрасно. Сергей внимательно выслушал
предложение старого друга пойти в воскресенье на концерт и заявил:
- В воскресенье я как раз могу. А что, это даже оригинально. Я никогда не был на таких
концертах. Да и в общем Пьеха меня не раздражает. Уговорил - пойдем! Да и не виделись
давно, старик.
Игорь хотел обидеться по поводу пренебрежительного тона в отношении его любимой
певицы, этого снобистского "не раздражает", но передумал. Когда Сергей увидит ее живьем,
он не сможет остаться равнодушным. Одно дело - радио или даже телевизор и совсем другое
- концерт, когда ты сидишь в первых рядах партера. У Игоря были билеты на середину
пятого ряда, маме дали самые лучшие места. На концерте, на лучших местах, в лучшем
концертном зале города его друг точно пересмотрит свое отношение к великой певице и
такой интересной женщине. Можно любить тяжелый рок, битлов и восхищаться при этом
Эдитой Пьехой. Одно другому не противоречит. Совсем не противоречит.
Они встретились за час до концерта, и Сергей сразу же предложил выпить пивка в
пивбаре, который находился прямо напротив Дома культуры. Но Игорь, наверное, впервые
отказался от предложения друга попить с ним пива.
- Серж, давай не будем! - горячо попросил он друга. - Давай потом, после концерта. Он умоляюще посмотрел на Сергея. Для себя он решил твердо, что не возьмет до концерта в
рот ничего спиртного, но ему при этом не хотелось, чтобы это делал и Сергей. Всегда,
когда что-то очень нравится, хочется поделиться, тем более, если рядом друг. Хочется, чтобы
он находился в таком же настроении, таком же состоянии, как и ты.
- Но почему не будем? Мы так давно не виделись, - не понял Сергей. - Да когда все
кончится, и заведение наше любимое закроется.
- Знаешь, хочется быть трезвым, абсолютно трезвым, как стекло.
- Что за странное желание? - опять не понял Сергей.
- Чтобы лучше воспринять все, что будет происходить на сцене, - серьезно ответил
Игорь. - Чтобы восприятие не притупилось.
Сергей посмотрел на друга с легкой иронической улыбкой, но, увидев то, как тот
серьезен, тут же принял соответствующее выражение лица.
- Ну ладно, как хочешь. Будем пьянеть от музыки.
- Слушай, хватит издеваться, Серый. Сначала посмотри. А потом будешь
иронизировать. Хорошо?
163
- Ладно, ладно, Игорек. Что там у тебя с институтом?
- Я передумал, - махнул рукой Игорь. У него было очень хорошее настроение, и ему не
хотелось говорить на неприятные, проблемные темы. Но Сергей все же не отступал:
- В Литературный больше не хочешь?
- Не хочу.
- Боишься, опять не пройдешь творческий конкурс?
- Нет, не в этом дело. Даже если и прошел бы и поступил, мне - я понял - не хочется
быть профессиональным литератором.
- Во как! А кем же хочется?
- А этого я еще не понял, Серж. Думаю. Есть кое-какие мысли, но пока только в
проекте, еще ничего не решил.
- Ну, думай, думай, и решай поскорее. Только смотри, не поступишь - сам знаешь, что
грозит. А для тебя, родная, есть почта полевая…
- Знаю, - вздохнул Игорь. - Но этого я вообще себе представить не могу. И поэтому мне
кажется, что я поступлю. Вот почему-то такая странная уверенность есть.
- У тебя она и по поводу Литературного была, когда ты второе место на Олимпиаде
занял.
- Была, но не такая. Тогда уверенность - да, была, но другая, вот именно, только из-за
второго места. А сейчас - какая-то внутренняя уверенность, и все тут. Поступлю, и ни в
какую армию не пойду. Так будет, и все. Это сложно объяснить.
- Я вижу, ты уже что-то решил, Гарик. Но не хочешь говорить - не надо, я могу понять.
Боишься сглазить?
- Наверное, да. И знаешь, немного боюсь до конца признаться себе в своем желании. И
никому не говорю поэтому. Потому что себе еще до конца не сказал.
- Ну-ну, - промычал Сергей. - Ну что, пойдем? Осталось совсем немного.
- Пошли, - Игорь обрадовался, что тема разговора закрыта. Но Сергей решил все-таки
ее подытожить.
- Только знаешь, признаваться себе в своих желаниях - это очень важно, говорю тебе
как будущий психолог. Хотя бы себе, для начала. И тогда жить будет гораздо легче.
Подумай об этом на досуге.
- Подумаю, обязательно. Ты, как всегда, прав.
Они поднялись по центральной лестнице Дома культуры, Сергей достал из кармана
билеты. Со всех сторон их атаковали жаждущие попасть на концерт люди. Юношей их
возраста среди охотников за лишними билетиками не было совсем, попадались девушки. А в
основном - дамы бальзаковского возраста.
- Ого, пятый ряд, середина! Блатные места, - с улыбкой отметил Сергей. - Вокруг нас
будет сидеть вся городская знать - секретари парткомов, директора магазинов и овощных
баз, главные врачи, главные конструкторы и их жены. Почетно, почетно. И за что только
такая честь?
Игорь сделал вид, что не заметил иронии друга, и промолчал. Он почти не слышал
трепа Сергея, он с нетерпением и волнением ждал предстоящего концерта. Сейчас Игорь
переживал один из лучших моментов своей жизни. Если бы его сейчас спросили, что он
больше хочет - оказаться в Лондоне на концерте "Uriah Heep" или сидеть здесь, в пятом ряду
партера на концерте Эдиты Пьехи, он без сомнения выбрал бы второе, выбрал бы то, что
происходило в его жизни сию минуту.
Публика в зале, в первых десяти рядах партера, была очень солидная. Директора
институтов и магазинов важно раскланивались с представителями городской власти. Их
жены, женщины в вечерних платьях, внимательно осматривали публику первых рядов
партера и делились впечатлениями друг с другом по поводу пришедших. На Игоре с
Сергеем их взгляды не задерживались, как будто молодых людей вообще не существовало,
несмотря на то, что сидели они на самых престижных местах.
164
Сергей хотел рассказать другу о том, какая у него компания в институте и что он
обязательно пригласит его на ближайшую вечеринку и познакомит с девчонками из группы.
Но как только он открыл рот и сказал:
- Знаешь, старина, у нас такие девочки… - свет в зале стал медленно гаснуть, и Сергей
увидел, как Игорь, глядя на сцену, приложил палец к губам. Потом обернулся к Сергею и
сказал шепотом:
- Потом, Серый, расскажешь, ладно? Умоляю тебя… Все, начинается.
Сергей усмехнулся про себя: надо же, да он просто фанат, просто влюблен в нее, кто бы
мог подумать? А как тщательно скрывал. Хотя они давно не виделись. И тут же устыдился
своей внутренней насмешки над другом - надо уважать чужие вкусы, даже если они кажутся
тебе дикими. И вслух сказал:
- Конечно, Гарик, давай смотреть. И слушать.
Свет погас, занавес раскрылся. На сцене находилось несколько музыкантов - два
гитариста, саксофонист, ударник. Они заиграли незатейливую мелодию, и тут зал взорвался
аплодисментами. Из глубины сцены показалась Эдита Пьеха. В белом платье, в свете
прожекторов, она эффектно выбежала вперед, взяла микрофон и запела:
- Где-то есть город, тихий, как сон.
Пылью тягучей по грудь занесен.
В медленной речке вода как стекло.
Где-то есть город, в котором тепло.
Сергей повернулся к Игорю. Он хотел сказать другу, что начало очень эффектно. Но
тут же осекся. Губами Игорь повторял слова песни, а в его глазах стояли слезы. Сергей
решил не трогать друга, хотя увидеть его такую реакцию он никак не ожидал. Он еще раз
вспомнил старую заповедь о том, что надо уважать чужие вкусы, и попытался воспринимать
все происходящее без иронии, просто смотреть и слушать. Ирония - это форма защиты от
окружающего мира, тут же придумал он афоризм, и остался этим очень доволен.
Зал неистовствовал от аплодисментов. Певицу завалили цветами. Зрители не хотели
ждать окончания концерта и бросали цветы на сцену в промежутках между песнями. Пьеха
вела себя непредсказуемо, она импровизировала, учитывая реакцию публики. Пела и старые
и новые песни, общалась с залом. Спела все свои знаменитые шлягеры: "Вышла мадьярка на
берег Дуная, бросила в воду цветок"… "В этом мире, в этом городе…".
Она спела "Огромное небо", а потом вдруг сделала знак музыкантам остановиться и
стала рассказывать, в какой прекрасный город она приехала, как она восхищается
профессией летчика-испытателя и конструктора и что больше всего на свете любит авиацию.
Если бы она не стала певицей, то обязательно пошла бы работать в авиацию. И переселилась
бы жить в этот город, сказал Эдита Пьеха. Последовали бурные и продолжительные
аплодисменты.
Ее долго не отпускали. Сцена утопала в цветах, а Пьеха все пела и пела на бис. Ей
аплодировали стоя. Сергей хотел поначалу остаться в кресле, но понял, что этим, во-первых,
обидит друга, а во-вторых, чего выпендриваться-то? Пришел, так будь добр - соблюдай
правила игры. Да, в общем-то, если отбросить всю иронию, весь юношеский максимализм,
певица неплохая, душевная, не пошлая. Голос нежный, песни мелодичные, сама женщина
красивая. В общем, если отбросить такую мелочь, как дух времени, все хоккей. И Сергей с
удовольствием встал и присоединился к восторженно аплодирующей публике.
Игорь хлопал так, что отбил все ладони. Почему он не купил цветы? Ведь он так хотел
выйти на сцену и подарить ей большой букет роз! Постеснялся Сергея? Конечно. Это
выглядело бы слишком романтично, решил он. Ну а что в этом плохого, что романтично? И
тут же он вспомнил фразу из одного романа, который прочел недавно в "Иностранке": "Если
ты устыдился того, что ты любишь, ты погиб для себя". А ведь он и правда постеснялся
друга, на миг устыдился того, что ему нравится Пьеха, что он любит ее. Не только битлов и
тяжелый рок, но и эту певицу с ее не модным в молодежной среде имиджем, в отличие от
165
только недавно появившейся Аллы Пугачевой. Хорошо еще, думал он, что его любимая
певица Пьеха теперь не выступает с вокально-инструментальным названием, носящим
идиотское название "Дружба".
Вот и сам Сергей говорил, что надо четко признаваться в своих желаниях. Да, нужно
было обязательно купить цветы. Эх, жаль... Ну ладно теперь он знает, что надо быть честным
с самим собой и ничего не бояться. И в следующий раз обязательно подарит ей цветы. Вот
только когда еще он попадет на такой концерт?
Почти всю дорогу они шли молча. Игорь боялся расспрашивать Сергея о его
впечатлении, боялся, что тот скажет что-нибудь ироничное, и после этого он не сможет
общаться с другом. Сергей видел, под каким сильным впечатлением находился Игорь, и не
хотел его разрушать. Но потом все-таки решил сделать другу приятное, тем более что при
этом ему совсем не нужно кривить душой, и, когда они подходили к дому Игоря, сказал:
- А знаешь, старик, мне понравилось, правда.
Как хорошо, что он произнес эти слова. Он еще никогда не видел Игоря таким
счастливым.
- Я же говорил, Серый! Это лучшая певица. Ей нет равных в мире!
Сергей собирался насчет такого сильного заявления все-таки поспорить, но только
хотел привести свои доводы, как открыл рот от изумления. Его друг Игорь вдруг закружился
и запел:
- Огромное небо, огромное небо
Огромное небо, одно на двоих…
Сергею показалось, что он снова на концерте - так похож был голос Игоря на голос
Эдиты Пьехи. При этом Игорь полностью копировал ее движения - пластику, манеры,
мимику, замечая такие нюансы, которые известны, наверное, только одной Пьехе. Сергей
стоял, как вкопанный, и серьезно смотрел на Игоря. Он ждал, когда тот закончит петь. И
когда этот момент наступил, и Игорь, возбужденный, посмотрел на Сергея, тот, безо всякого
оттенка иронии, воскликнул:
- Гарик, это гениально! Я понял, куда ты должен поступать! Даже нет, не так. Я знаю,
кем ты должен стать. Актером! Только артистом! У меня инсайт - так в психологии
называется прозрение. Я прозрел сейчас. Да тебе и становиться актером не надо, ты им
давно стал. Любой театральный институт тебя оторвет с руками. - Увидев слегка
недоверчивое, но очень довольное лицо друга, он продолжил: - Но размениваться на
провинцию не нужно. Сразу в ГИТИС. Или во ВГИК. Ты что больше любишь - театр или
кино?
- Театр, конечно, театр, - Игорь был вне себя от счастья. Он не ожидал от друга такой
оценки. Сергей был все-таки скептиком. Хотел услышать такую оценку, мечтал о ней,
мечтал, но не ожидал.
- Театр - значит в ГИТИС. Или в Щуку, или в Щепкинское. Но только в Москве. Не
надо никуда ездить, ни в какую глухомань, как делают многие, чтобы поступить наверняка.
Ты поступишь без проблем.
- Серж, я, честно говоря, и сам об этом начал думать, но боялся себе до конца в этом
признаться. - Игорь весь сиял.
- А не надо бояться. Надо поступать, и все. У тебя настоящий талант. Его никуда не
спрячешь. Как это я раньше не замечал?
- А ты знаешь, какой там конкурс? - Игорь прекрасно это знал, но специально привел
контрдовод, чтобы еще раз убедится в правильности этого еще до конца не оформившегося
выбора.
- Знаю, около ста человек на место. Но тебя, старик, это совершенно не касается. Тебе
не страшен никакой конкурс, я тебя уверяю. Конкурс там большой только потому, что все
хотят стать артистами, увидеть себя на экране или играть на сцене. Вся деревня к этому
166
стремится, юноши и девушки из самых дальних уголков нашего необъятного отечества. Это
идет от тщеславия. Но это глубоко, это другая тема. Тебе, повторяю, не страшен никакой
конкурс.
- Но все-таки, Серж, сто человек!
- Пойми, таких, как ты - один на миллион! Заладил - сто человек, сто человек. Да хоть
пятьсот. Ты поступишь, сто процентов. Еще вспомнишь этот вечер, вот увидишь.
Вспомнишь, когда на очередную свою премьеру меня приглашать будешь. - Сергей
посмотрел на часы. - Ну ладно, Качалов, у меня завтра зачет по истории философии. Это
тебе не про огромное небо петь. - Сергей сказал и осекся: не обидел ли? Нет, у Игоря после
разговора о поступлении на актерский было прекрасное настроение и ничего не могло его
поколебать.
- Зачет? И ты все равно пошел на концерт?
- Да я все знаю, потому и пошел. Но Платона еще раз почитать не помешает. У нас
бабушка ведет, кстати, актриса бывшая, так она очень Платона любит. Экзальтированная
особа. Чувак со второго курса рассказывал, что она отложила билет, по которому он
подготовился, вопрос был о каких-то там социальных и экономических предпосылках
развала Римской империи, - отложила в сторону и вдруг спрашивает: "Вы читали "Пир"?
Расскажите мне, о чем он". И он весь зачет пересказывал ей содержание "Пира" Платона.
Хорошо, говорит, как раз накануне, он случайно решил взглянуть, что это за шедевр такой.
Начал читать - и увлекся. Ну, в общем, пересказал ей все, и старушка его очень полюбила.
Теперь на следующей сессии ему пятерка обеспечена. - Сергей опять посмотрел на часы.
- Да ладно успеешь, чего ты, Серый.
- Ладно, еще один случай расскажу. Спортсмен ей один из параллельной группы
сдавал, так он стал жаловаться, что ничего не успел выучить, потому что готовился к
соревнованиям. И бабулька вдруг берет его зачетку и со словами: "Спортсмен? Ну, так
бегите!" - выкидывает ее в окно.
- И что, побежал? - засмеялся Игорь.
- А куда он денется? Побежал как миленький.
- Два балла?
- Сразу видно, что ты не учился в институте. Ну, ничего, у тебя все еще впереди. Не два
балла, а зачет или вообще ничего. Нет, представь себе, поставила. Хорошо, говорит, бегаете,
быстро. А одной девчонке сразу зачет поставила, не спрашивая. Сказала: "У вас глаза как у
нимфы". Вот такая бабуля. Твоя коллега. В прошлом. Ладно, старик…
- Давай, - Игорь протянул руку Сергею, хотя ему очень не хотелось с ним расставаться.
Сегодня особенно не хотелось, как никогда в школьные времена.
- По домам. - Сергей пожал в ответ. - Я позвоню, придешь на нашу вечеринку. С
девчонками познакомлю. Салют!
Они разошлись. Поднимаясь по лестнице, Сергей думал о том, что сегодня совершил
большое открытие о своем друге. Сергей не раз видел, как пародировали Пьеху и не раз
смеялся, так было похоже. Но он понимал, что пародировать человека с ярким стилем очень
легко. А то, что сегодня показал Игорек, не было пародированием. Это было полное
погружение в образ, даже какое-то отчасти мистическое. Он просто стал Пьехой, и все.
Игорь будет гениальным актером.
Сергей редко ошибался. И на этот раз он оказался прав. Через неделю, когда он
пригласил друга на вечеринку с ребятами и девчонками из своей группы, он узнал, что
Игорь играет в любительской театральной студии и ему доверяют главные роли. А летом он
поздравил Игоря с поступлением в Московское театральное училище имени Щукина на
актерский факультет.
15.
167
Впервые за много лет психолог Сергей Шаповалов пребывал в состоянии, близком к
тоскливой депрессии. Он три дня не принимал клиентов, занимаясь серьезным
самоанализом. Он был профессионалом и знал, что это состояние может возникнуть у кого
угодно, даже у самого голубоглазого оптимиста. Главное — найти причины тоски, и тогда
легче с ней справиться. Уж чего-чего, а методов для этого он знал миллион. Но, будучи
психологом экзистенциального направления, занимаясь глубинными вопросами, связанными
с определением человека своей роли, своего места в жизни, он не собирался так быстро
расправляться со своей депрессией. Он знал, что в жизни надо все воспринимать если не как
подарок, то как вызов, как испытание. Для чего-то это состояние ему дано, значит, надо
извлечь из него максимальную пользу. А пользу он извлечет после того, как поймет, откуда
подруга депрессия к нему пожаловала. Еще несколько дней назад он чувствовал себя до
неприличия счастливым.
Что же такое произошло в последние дни? Он ходил в театр с симпатичной девушкой.
Вика ему определенно нравилась, он давно не получал такого удовольствия от общения с
молодыми женщинами. Ему нравилось в Вике все — и ее характер, и ее внешность,
нравились все ее манеры. Он, наверное, даже мог бы позволить себе в нее влюбиться. Как
они хорошо побывали на «Трех сестрах» и поговорили после спектакля о Вершинине и
Тузенбахе!
А потом как из-под земли вырос Виталик. "Еще не все дорешено" - говорил он тогда
пьяный. И вот явился "дорешать". Встреча Сергея не обрадовала. Он никогда не вспоминал о
друге детства с удовольствием. А тут еще он совершенно некстати вклинился в их рандеву с
Викой. Да еще она сказала, что его знает, что он домогается ее. И почему-то назвала его
Виктором. Потом Виталий исчез, а потом встретил его у подъезда. И начался разговор по
душам. А вернее, его исповедь.
Вот откуда у него депрессия. От Виталика. Если и верить в то, что бывают
энергетические вампиры, а Сергей, как последователь научного подхода в психологии,
терпеть не мог подобную терминологию, но если все же упростить, то Виталик был именно
энергетическим вампиром. Конечно, все пациенты психоаналитика для него отчасти
являются этими вампирами, но они, по крайней мере, платят за отбор у доктора энергии
немалые деньги и не требуют в ответ на свои откровения живейшего в них участия, как хотел
того Виталик.
В практике Сергея бывали случаи, когда он ничего не советовал пациенту, просто брал
сто пятьдесят долларов и говорил: «Всего доброго, наблюдайте за своими эмоциями, и все
будет хорошо». И говорил это не потому, что хотел схалтурить или не знал, что сказать. В
этот момент ничего другого, кроме того, чтобы его выслушали, клиенту было не нужно. И
Сергей это знал. Лучшей психотерапией для пациента было именно то, что Сергей с полной
отдачей внимал ему.
Но с Виталием все было гораздо сложнее. Они же когда-то считались друзьями. Дальше
пути их кардинально разошлись, Сергей осуществил свою мечту, занявшись психологией, а
Виталий занимался каким-то полукриминальным, а может и криминальным, бизнесом. Пути
разошлись, но по какому-то дурацкому правилу он обязан помогать своему бывшему
школьному другу, хотя помочь ему он был не в состоянии, — во всяком случае так, как хотел
того Виталий.
Началось с того, что он сказал, что вот уже года два страдает бессонницей, засыпает
под утро, да и то ненадолго. На вопросы, что за образ жизни он ведет, Виталий не отвечал.
Тогда Сергей попросил рассказать, какие ему снятся сны. «Бунюэль, мастер подсознательных
сцен, отдыхает», — подумал Сергей. Ему с его другом Сальвадором Дали далеко до таких
садистских фантазий. И знаменитый сон Сальвадора Дали, экранизированный Бунюэлем в
фильме «Золотой век», когда по зрачку проводят бритвой, — это просто детские сказки по
сравнению с сексуально-садистскими кошмарами Виталика.
168
В памяти всплыла осень 1979 года, когда Виталик вернулся из армии, и они
встретились втроем.
Игорь учился уже в театральном, они с Сергеем иногда утром вместе ездили на
электричке домой. Вечерами пересекались редко, оба были увлечены своей учебой и своей
будущей профессией. И у Сергея, и у Игоря была в институте хорошая компания, и друзья
время от времени приглашали дуг друга на вечеринки.
Игорь вечерами пропадал в театрах и играл в студии при своем театральном училище.
Сергей был на подъем тяжел и в театр ходил очень редко, хотя Игорь всегда звал его. Он
любил свободное время провести дома за чтением психологической литературы. Усиленно
изучал английский язык, чтобы читать то, что не перевели у нас - а такой литературы в
современной психологии было тогда 90 процентов.
И вот как-то осенью, было уже холодно, кажется, конец октября, ему позвонил
Виталий. Вернулся из армии, понял Сергей. Первое, что пронеслось у него в голове , - что
придется отложить занятия, которые он наметил на этот выходной, и выполнять долг
дружбы. Он понимал, что с Виталиком их теперь ничего не объединяет - конец дружбы
обозначился еще тогда, в десятом классе. Но тут, похоже, ничего не поделаешь. Человек
вернулся из армии, значит, надо его встретить. Тут даже с точки зрения психологии
необходимо его поддержать радостной встречей. Это для дембеля своего рода реабилитация
и облегчение в адаптации к гражданскому миру, чтобы не было, как в песне Цоя, когда "весь
мир идет на меня войной". .
Они встретились и обнялись. Сергей сразу отметил, как возмужал Виталий. Он и
раньше-то был гораздо здоровее его и взрослее на год, а в школе это особенно заметно. Но
сейчас перед ним стоял поджарый, повидавший виды мужик. Почти выше его на голову,
здоровый лось и в то же время настоящий супермен - держится не как рядовой запаса, по
меньшей мере - полковник.
- Ты изменился. Просто супермен, - восхищенно сказал Сергей, глядя на Виталия снизу
вверх.
- Да ладно тебе, на казенных харчах не очень-то разъешься.
- По тебе этого не скажешь. Хотя, конечно, ты не толстый. Одни мускулы.
- От этого там никуда не денешься. Это жизненно необходимо. Чтобы выжить. Чтобы
не дать себя в обиду. И чтобы поставить на место тех, кто хочет унизить тебя.
Вот так, сразу о дедовщине, подумал Сергей. Что ж, пусть говорит, если наболело. Но
Виталий вовсе не собирался жаловаться на дедовщину в армии. Он заговорил о другом.
- Самое страшное там, знаешь что? Думаешь, деды? Нет, не они. Они - что, они только
первый год, а второй - сам гоняешь. Легко вымещаешь накопившуюся за год злость и в итоге
- почти гармония. Армия с ее дедовщиной действует как хорошо отлаженный механизм. Это
же не нами придумано, а нашими дедами и прадедами. В России так было испокон веков.
Нет, страшно не это.
- А что же тогда? - Сергей думал, как и все остальные, что, если бы не дедовщина,
может быть, и он бы хотел пойти послужить. Почему бы и нет - окрепнуть, закалиться, да и
немного дисциплине мужчине никогда не помешает. Сергей не разделял богемноанархических настроений Игоря.
- Самое страшное в армии - полное отсутствие какого бы то ни было секса.
Приходиться утешаться онанизмом. А это для меня - человека, который довольно искушен,
сам понимаешь как унизительно. Эти "сеансы" над фотографиями девчонок - просто
извращение. Я, как видел, Серый, сразу в пятак бил. Не могу смотреть на такую мерзость.
Это, по мне, почти как гомосексуализм.
- У вас и это было?
- Нет, Бог миловал, в нашей части не было, хотя ребята говорили, что встречается. Я.
если бы пидора увидел, сразу убил бы. Но у нас не было.
169
Сергей глубоко вздохнул: да, нелегкий денек предстоит. Но надо и Игорька позвать что ж он, один должен мучиться? Вместе дружили, вместе и отдуваться будем. Один он не
хотел.
- Гарику звонил? - спросил Сергей.
- Когда? Я только ночью прибыл.
А мне, однако, позвонил, подумал Сергей. Ни слова о том, что они в конце десятого
почти не общались и что на проводы он никого не пригласил. Интересно, это его тактика или
не придает этому никакого значения, забыл? Скоро увидим.
- Давай зайдем к нему, он будет рад, - покривил душой Сергей и внутренне поморщился
от этого.
- Зайти? А может, лучше мы уж где-нибудь сядем, а он подгребет? Мы пока девчонок
позовем.
- Девчонок? Каких девчонок? - усмехнулся Сергей. - У меня нет никаких девчонок, ты
чего.
- Издеваешься, старина?
- Нет, не издеваюсь, вполне серьезно. Я ни с кем в городе не общаюсь.
- Ну ладно, в городе не общаешься, но в институте-то ты учишься.
Ах, вот он куда клонит! Ну уж нет. Никому из группы Сергей звонить не будет: мол,
девочки, друг из армии пришел, ну-ка построились и за город, быстро! У кореша секса два
года не было, надо обслужить. Ишь, чего захотел.
- Нет уж, Таль, извини, но из группы я никому звонить не буду.
- Почему? - искренне удивился Виталий.
- Да потом что неудобно - это раз. И никто вот так сразу не поедет за тридевять земель
- это два. Нет, нет, не буду, даже не проси. - Сергей решительно помотал головой. Это
убедило Виталика.
- Ну ладно, ты не будешь, а у Гарика что? Он учится где-нибудь?
Учится или нет Гарик, его интересует только в связи с тем, можно ли пригласить баб,
злобно подумал Сергей.
- Учится. В Щукинском.
- Это что такое за институт. Пищевой, что ли?
- Сам ты пищевой! - Сергей расхохотался. Посмотрел на Виталика: не обиделся ли
тот? Нет, скромно улыбается. - Пищевой… Театральное училище. На актера Гарик учится. В
первый год, если ты помнишь, н не поступил в Литературный, а потом вот решил стать
артистом.
- Ух, ты! Я думал, он писателем будет, но артистом - тоже неплохо. Так может, он
актрис будущих пригласит? Во клево будет, а? Или сейчас тоже скажешь, небось, что они к
нам поедут, да?
- Конечно, не поедут, - Сергей больше не злился. Ему было смешно. И он решил
расслабиться - день все равно потерян, значит, остается только относиться к этому пофилософски.
- Ну что с вами делать, с интеллигентами? Ладно, придется мне. На вашу долю звать?
- Кого? Девок?
- Ну а кого же.
- А где ты их возьмешь?
- Неважно. Звать, я спрашиваю?
- Нет, мне не надо. Да и Игорю, думаю, тоже.
- Ну, смотри. Потом захотите групповухи - не выйдет.
Да, Виталий изменился. Хотя они и в десятом общались очень мало. Так, эпизодически.
Но тогда он старался вести себя культурно, а сейчас Сергею иногда казалось, что он говорит
не с бывшим школьным другом, а с выпущенным на волю зэком.
170
- Ну и какие у нас планы? - вздохнул Сергей и тут же спохватился и приободрился. Но
он беспокоился напрасно - Виталий не замечал внутреннего нежелания друга разделить с
ним радость предстоящего уик-энда.
- Ты иди за Гариком, а я за девчонкой, или за девчонками, если получится. Вина
купите.
Сергей только хотел сказать, что денег у него нет, что стипендия через три дня, но
увидел, что Виталий молча протягивает ему тридцать рублей - деньги для дембеля немалые.
Сергей взял три красных червонца и повертел в руке.
- Этого слишком много. Ящик, что ли, брать?
- А что, хорошая идея. Я давно не бухал. Хотя нет, вру, позавчера с дембелями пили,
отмечали. И в поезде еще опохмелялся. Нет, ящик не надо. Пожрать возьмите чего-нибудь,
пивка. Ну что мне, Серый, учить тебя, что ли?
- Ладно, купим. А потом куда?
- Ко мне, разумеется. Предки куда-то свалили, гостят, наверное, у кого-нибудь. Да хоть
бы и дома были. У меня места много, ты знаешь. Родители в мою жизнь никогда не лезли, а
сейчас тем более..
Сергей об этом помнил очень смутно - дома у Виталия он был один раз и с тех пор
прошел не один год.
- Хорошо. Когда приходить?
- Часика через два. Думаю, за это время кого-нибудь вытащу.
Как Сергей и ожидал, Игорь встретил весть о возвращении Виталика совершенно
равнодушно.
- Вернулся? Я рад за него, - сухо сказал Игорь.
А на предложение пойти отметить его возвращение, Игорь ответил резким отказом.
- Да не пойду я с ним пить, даже не проси.
- Здрасьте! Я что, один должен отдуваться? Ты чего, Игорек, друзей в беде бросаешь?
Думаешь, мне очень хочется?
- А кто тебя просил соглашаться, Серж?
- Да неудобно, понимаешь ты, нехорошо.
- Что неудобно? Что нехорошо? Объясни. Не понимаю.
- Человек из армии пришел, он считает себя нашим другом. И согласись - мы все-таки
дружили раньше.
- Ну, дружили, ну и что? - Игорь снял зеленый махровый халат, который подарила ему
мама на день рождения, и сжал перед зеркалом бицепсы. - Ты как считаешь, Серж, мне
позаниматься физкультурой? Или и так сойдет?
- С Виталиком посоветуешься, у него знаешь какие формы. В армии еще больше
накачался. Гарик, я тебя умоляю, пойдем, а?
Игорь улыбаясь смотрел на друга. Сереге он, конечно, отказать не мог.
- Ладно, черт с тобой, пойдем. Только кофе выпьем. Сваришь, а? Там, на кухне, в
шкафчике.
- А мама, соседи? - Сергей стеснялся хозяйничать не в своем доме.
- Мама дежурит. Соседи уехали. Иди вари. Я умоюсь и оденусь. Явился ни свет ни
заря.
- Ни свет ни заря… Скоро двенадцать дня, между прочим. Еще институт не окончил, а
богемные замашки налицо, - ворча, Сергей прошел на кухню.
- Для меня двенадцать утра, - крикнул из ванной Игорь.
- Вот-вот, о чем я и говорю, двенадцать утра... - разбираясь на кухне с кофе, бубнил
Сергей.
Потом они пошли в магазин. Накупили вина, еды - колбасы, килек в томате, какого-то
печенья. Пива не было - не привезли, сказала продавщица, и друзья решили, что это к
лучшему: мешать пиво с портвейном чревато последствиями.
171
Когда позвонили Виталию в дверь, им долго никто не открывал, и они решили, что его
нет.
- Он все собирался девочек пригласить, - сказал Сергей. Он решил, что теперь можно,
когда Игоря он уговорил, и тот теперь никуда не денется.
- Каких таких девочек? - удивился Игорь.
- Вот и я думал, каких. Сначала хотел моих, из моего института, потом - из твоего. В
армии, говорит, секса два года не было, изголодался. Пристал: вызывай из Москвы, и все тут.
Ну, когда я ему популярно объяснил, что никто к нему сюда не поедет, он сказал, что
побежит по местным.
Игорь посмотрел на Сергея и невесело усмехнулся.
- Если бы ты мне сказал об этом раньше, я бы точно не пошел.
- Ладно, Гарик, я тебе что, козел отпущения, что ли? Не пошел бы он. Какой нежный.
А я почему отдуваться должен?
- Ну ладно, я пошутил. Не обижайся, Серж. Ничего, как-нибудь отмучаемся, если надо.
Делать нечего.
Дверь вдруг открылась. Виталий стоял на пороге в одних спортивных трусах и дышал
так, как будто только что пробежал марафон.
- Ох, извините, привет, Гарик. Заходите.
Они прошли в его комнату.
- Здравствуйте, - вместе сказали они девушке, которая сидела на диване с голыми
ногами, сложенными по-турецки. Она застегивала на пуговицы армейскую рубашку
Виталия.
- Можно я останусь так, никого не смущает? - с улыбкой посмотрела она на Игоря,
затем на Сергея. Игорь промолчал, а Сергей, не сразу оторвав взгляд от ее белых трусиков,
сказал:
- Нет, нас это не смущает. Отнюдь.
- Чего вы там принесли? Выставляйте, - скомандовал Виталий. - Машка, ну-ка быстро,
организуй закусон. Возьми на кухни нож, тарелки, открывалку, бокалы принеси. А мы пока
покурим.
Девушка послушно спрыгнула с дивана и не спеша прошла на кухню, демонстрируя
ребятам свои стройные ноги. Сергей смотрел ей вслед. Где он ее взял? Лет двадцать.
Поведение самое что ни на есть легкое, как по заказу. Фигура высший класс, но по
поведению, по манерам видно, что девушка фабричная. Игорь, эстет, тот даже не смотрит в
ее сторону. А Сергей не мог не смотреть на ее трусики, видневшиеся из-под рубашки.
Они сидят за столом и планомерно накачиваются портвейном. Девица матерится, так,
между делом, это обычная ее манера разговаривать, рассказывает какую-то ерунду о своих
подружках. Виталий вспоминает армию, как над ним издевались "деды" и как он потом
отвел душу на новеньких. Игорю это неинтересно, как и ему, Сергею, но к Сергею на колени
залезла Маша, и он положил руку ей на бедро. Сергею теперь не так скучно. Виталий даже
глазом не повел. Сергей знает, что он нисколько не ревнует и поэтому залезает девушке под
рубашку. Та не оказывает никакого сопротивления, как будто не замечает, продолжая
курить, пить портвейн. Игорь просит поставить музыку. Виталий включает какой-то блатняк,
какую-то блатную романтику.
- А ничего другого нет? - спрашивает Игорь.
- Ты не врубаешься. Послушай. Вот она, настоящая жизнь. Наша жизнь.
- Может быть, и ваша, но только не моя, - отвечает Игорь.
- Ну, извините, если не угодил, - начинает ерничать Виталий.
Игорь откидывается на спинку кресла и молча курит. Он не хочет обострять пьяный
разговор.
- Виталий двигается к нему ближе и кладет ему руку на колено.
- Я твой должник. Знаешь что, давай, бери часть долга.
172
- Какого долга? - не понимает Игорь.
- Такого. Первомайского.
- Ты мне ничего не должен, - у Игоря тоже заплетается язык.
- Должен, должен. Машка, ну-ка ползи сюда.
Девушка тут же соскакивает с колен Сергея и пробирается по дивану на четвереньках к
Виталию. Теперь она залезает на колени к нему.
- Нравится девушка? - Виталий расстегивает пуговицы на гимнастерке, берет ее за
грудь и показывает Игорю. Тот закрывает глаза. - Слезай.
Девушка соскакивает на пол и недовольно надувает губки.
- Ну почему, Виталик?
Виталий встает, скидывает с нее рубашку. Опять садится на диван. Спускает с нее
трусы до колен.
- Игоре-о-ок! - зовет он.
Игорь открывает глаза.
- Смотри, какая попка! - Виталий похлопывает девушку по заду. - Неужели не хочешь?
Игорь смотри на Сергея: пошли? Сергей молча кивает и встает с дивана.
- Мы пойдем, нам пора.
Но Виталий, похоже, не собирается их отпускать.
- Как это - пойдем? Да все только начинается. Вот тебе раз, пойдем.
Он подходит к Игорю. Тот устало смотрит на Виталия.
- Машка, иди сюда.
Девушка натягивает трусы.
- Нет, нет, снимай, снимай совсем.
Девушка пытается снять трусы. В этот момент теряет равновесие, и тут Виталий
подхватывает ее. Берет на руки и сажает на колени к Игорю. Она хохочет.
- Вас оставить или как? - смеется Виталий.
Игорь берет девушку за плечи и аккуратно снимает ее с колен. Встает с кресла и
направляется к двери, где его ждет Сергей.
- Машка, смотри, ты ему не нравишься. Он тебя как женщину не воспринимает.
Джентльмены предпочитают блондинок. Ну, как хочешь. Не хочешь - не надо. В другой раз
рассчитаемся.
Игорь и Сергей молча выходят в коридор, Виталий их больше не задерживает. Они
слышат в комнате женский смех и молча выходят на лестницу. На улице они синхронно
облегченно вздыхают и договариваются встретиться утром на следующий день на
платформе.
Сергей внимательно слушал сны Виталия и впервые в своей психоаналитической
практике — а наслушался он немало — ему было тяжело. Тяжело и противно.
Почему? — задавал он себе вопрос, — он же профессионал и должен быть готов ко
всему, фантазии человеческой психики безграничны. Они бывают грязными, злыми,
болезненными. И Сергей нашел ответ на этот вопрос, обращенный к самому себе. Потому
что картины его снов слишком реальны. Потому что в них отсутствует обычная символика
сна, в них все как в жизни. В самих снах об изнасилованиях молоденьких девушек не было
ничего необычного. Такие сны хоть однажды могут присниться любому нормальному
мужчине — выход нереализованных инстинктов и все такое, в психологии это очень просто
объяснялось, а старина Фрейд вообще посвятил этому всю жизнь.
Но сны Виталия были реальны, реальны до таких мелочей, которых Сергей обычно не
видел в снах других людей. Подробности. Детали. И бесконечный садизм. Даже рассказывая
об этих снах, казалось, он опять испытывает возбуждение, еще немного — и Виталий
испытает оргазм прямо здесь, у него на глазах. Оргазм от самых диких извращенных актов. С
таким натурализмом. И во то же время на такой реальной фактуре, Виталий подмечал
173
каждую бытовую подробность каждую мелочь. Где происходило то или иное событие, в
какой обстановке, какая была погода, все до нюансов.
Вот он насилует девочку в лифте, причем, как животное, предварительно метит
территорию, помочившись. Вот на берегу родного кратовского озера издевается над молодой
металлисткой, а после убивает ее. Вот с двумя своими друзьями он жестоко насилует
школьницу, оставляя ей на память ножевые ранения на груди и ягодицах. Эти его сны
перемежаются со снами, когда он совсем молод. Опять он насилует двух девчонок, одну за
другой, причем постепенно они перестают сопротивляться и отдаются ему чуть ли не
добровольно. Вот насилует детдомовскую девушку и на память оставляет ей шрамы.
И один из самых частых снов — как он спит со Светланой. И что интересно: в этих
снах она любит его, он — ее. В их обоюдных ласках нет никакого извращения, никакого
садизма. Как только Света ему снится, а снится она ему часто, когда не снятся изнасилования
молоденьких блондинок, похожих на нее, они постоянно занимаются любовью. Сны, как
известно — это наши тайные, скрытые, глубоко запрятанные, вытесненные желания.
Сергей вспоминал эти подробные рассказы Виталия, вспоминал, каким несчастным он
выглядел, когда рассказывал как раз о счастливых снах.
И, наконец, все понял. В психологии это называется инсайт, озарение. В этот момент,
когда его посетило профессиональное вдохновение, Сергей обнаружил себя сидящим на
лавочке у Патриарших Прудов и курящим вишневый «Кэптэн Блэк». Светлана — его,
Виталия, нереализованная мечта. А все эти девочки — его месть, его попытка отыграть на
ней то, что она ему не разрешила, не дала. Стоп, как, не разрешила, как не дала? Он же спал с
ней, да еще как спал, в тот самый день, Первого мая.
И тут психолог почувствовал, как у него засосало под ложечкой. Все эти годы Сергей
Шаповалов старался вытеснить этот неприятный эпизод из своей памяти. Он ведь прекрасно
видел тогда, каким пьяным не был, что Светлана уединилась с Игорем. И, похоже, у них там
было что-то серьезное. Игорь вылетел из маленькой комнаты красный как рак. А потом туда
пошел Виталий. Света не приходила в школу после этого неделю, а когда пришла, ее трудно
было узнать. Общалась со всеми формально, после экзаменов ни в каких совместных
торжествах не участвовала, и, сдав экзамены, уехала в родной Ленинград поступать на
филологический. Говорят, поступила и работает в каком-то крупном издательстве
редактором. Но тогда…
Сергей не случайно вытеснял тот Первомай из памяти. Тогда он слышал стоны, и это
были не стоны радости. Было что-то похожее на насилие. Но внешне это никак не
проявлялось, Света на помощь не звала. И все было бы понятно и логично, Виталик числился
известным бабником, причем таким бабником, который не просто говорит о своих успехах, а
реально имеет опыт в таких делах. Его рассказы про секс с химичкой были очень похожи на
правду.
Но Света… На нее это было так не похоже! Все, казалось, чувствовали, что в соседней
комнате происходит что-то не то, и поэтому поспешили побыстрее удалиться, даже не допив
вина и не дотанцевав под свой любимый «Пинк Флойд». Сергей погулял, а потом решил
вернуться: он чувствовал себя крысой, которая убежала с корабля, когда началось
кораблекрушение.
Когда он вернулся, на даче оставалось только хозяйка — рыдающая Галка. Сергей
пытался ее утешить, но понял, что помочь ничем ей не сможет, и ушел. Пошел искать Игоря,
зашел к нему, но Евгения Петровна, его мама, сказала, что ее сын после их вечеринки не
стоял на ногах, и она уложила его спать. Сергей пошел гулять на озеро, встретил Виталика в
компании с Джоном, и Сергею достался глоток недопитого ими вина. О празднике они с
Виталием по молчаливому согласию не вспоминали.
Сергей закурил очередную сигарету и отметил, что сделал это автоматически. Тогда он
тут же бросил ее в рядом стоящую с лавочкой урну. Коричневая сигарета не попала в урну, а
174
зависла на краю. Выросший из-под земли бомж тут же схватил ее и быстро прошел мимо
Сергея, жадно затягиваясь ароматным дымом.
Сергей еще раз прокрутил в памяти этот вечер на даче у Галки. Да, в темноте Виталий
изнасиловал Свету. Та была с Игорем, у них дело чуть было не дошло до секса, но именно
чуть не дошло. Игорь слишком нежный. А Виталий тут как тут. Подобрал, что плохо лежало.
А лежала Света наверняка совершенно голая, да еще в полной темноте, они ведь заглядывали
в комнату, хоть глаз выколи. Она вполне могла его перепутать с Игорем. Когда поняла, кто
это, было поздно. Ну, а гордость не позволила звать на помощь. Вот как все просто. Теперь
понятно, о каком долге говорил Виталий, когда подсовывал ему пьяную голую Машку, когда
они встретились отметить его возвращение из армии.
Сны о любви. Значит, он был в нее влюблен. Вот это открытие! Почему он сделал его
через двадцать с лишним лет? Тоже мне психолог! Он же говорил об этом здесь, зимой, на
Патриарших! А все эти нимфетки, их изнасилования — расплата за то, чего Света не дала
ему по доброй воле. Вот откуда все эти сны. Если бы он не знал Виталия, он решил бы, что
это вовсе никакие не сны.
Если бы знал... А он что, очень хорошо его знает? Вот и о его любви к Светке «узнал»
только сейчас, через семнадцать лет. Так, может, это и правда, никакие не сны? Уж больно
картина не сновидческая. Похожа на Викины рассказы о маньяке…
Депрессия прошла. Нашел причину, — и прошла. Но теперь его волновало другое —
личность его бывшего друга.
Мимо по дорожке проходили две девушки, одна из которых была яркая блондинка, и
Сергей вдруг ощутил вспышку самого настоящего животного страха. Вика! Ее рассказы о
маньяке, ее статья… Виталий появился, когда они с Викой выходили из театра. И она
сказала, что знает его, но назвала другое имя. Сергей решил, что она ошиблась. Но ведь все
правильно, все можно так легко объяснить!
Если он маньяк-преступник, он не будет говорить настоящее имя будущей жертве! У
всех маньяков налицо раздвоение личности, самый классический пример Чикатило —
приличный и социально устроенный человек в одной жизни и зверский маньяк и убийца — в
другой. И потом как похожи имена "Виталий" - "Виктор". А еще больше похожи Виктор и
Виктория.
Опять всплыли в памяти его кошмары. Все они - от кратовских в юности до нынешних
- звенья одной цепи. Цепи его преступлений. Это не сны, это явь. Он рассказал все это,
потому что не мог больше носить в себе и просил совета. И совет этот ему Сергей дал переиграть юность. Сделать в ней счастливый конец.
Сергею стало страшно. Он сделал три глубоких вздоха, чтобы прийти в себя.
Ох, что-то я переусердствовал в гипотезах, подумал Сергей и решил сделать самое
простое — набрать телефон Вики:
Ее «редакция» пролилось бальзамом на тревоги психолога: все вздор.
— Это Сергей, как творческие успехи?
— Да, Сережа, я вас узнала, успехи — ничего, так себе.
Как приятно прозвучало это "Сережа", так она назвала его впервые, подумал Сергей.
— Вика, помните, вы мне говорили, что вас достает один тип.
— Которого мы в театре видели?
— Да, вы еще назвали его Виктором. По ошибке.
— Я не ошиблась, но … да ладно. В общем, кажется, он начал от меня отъезжать. Я же
говорила, он за моей подругой ухаживал. Так вот, поехал с ней на три дня на горных лыжах
кататься, в подмосковный курорт. Так что вроде бы пока все о"кей. Я тут статью одну
интересную читала, вернее, рассказ. Любопытно, что бы психолог сказал?
— О чем?
— О сексуальном маньяке.
175
— Опять? — невольно вырвалось у Сергея.
— Почему — опять? — удивилась Вика. — Ах, да. Я ведь, наверное, говорила.
— Нет, вы мне ничего не говорили. А что за рассказ?
— Да, в газетке тут одной еженедельной, недавно начала выходить. И чтобы народ
привлечь, печатают такое.
— А кто автор?
— Антон Трофимов.
— Я его знаю, это мой приятель.
— Правда? Как тесен мир…
— Не мир тесен, а прослойка тонка.
— Это точно. И я вам докажу это, еще раз, если скажу, что и вы его знаете. Этот тот
самый драматург, к которому вы с Игорем в Кратово ездили, на дачу к его отцу.
— Надо же, как интересно, — задумчиво сказала Вика.
— Так о чем он пишет? — Сергей не видел Антона сто лет, после его возвращения из
Штатов — ни разу.
— О снах одного маньяка. Дело происходило во Франции в начале девятнадцатого
века, кажется, точно не помню. В жизни этот человек совершал жуткие изнасилования, а
снилась ему чистая любовь, тоже эротическая, но безо всяких извращений.
Сергей опять почувствовал в груди холодок тревоги.
— Вика, извините, больше не могу говорить. Если будет что новое, обязательно
звоните мне.
— Новое — о чем? — странный он сегодня какой-то, подумала Вика. — О маньяке
нынешнем или французском, девятнадцатого века? Или об Игоре?
— Обо всем — и о том, и о другом, и о третьем. Извините, больше не могу говорить. До
свидания, Вика у меня клиент пришел, сеанс.
И нажал кнопку отбоя, оставив Вику задумчивой и грустной. Она представляла их
следующий после театра разговор другим.
Сергей поспешил домой и набрал телефон Антона.
— Ох, старик, я так рад тебя слышать! Как психоанализ? Подкинешь как-нибудь
историй из жизни современного доктора Фрейда?
— Ради Бога, — деланно засмеялся Сергей, настроение у него было скорее тревожное.
— Антош, я тут слышал, ты рассказ навалял о французском сексуальном маньяке.
— Да было дело. Хотел в роман вставить, да он не ложится. А тут как раз приятель
позвонил старый, мы еще в институте вместе учились, он стал главным редактором новой
еженедельной газеты, вроде даже спонсора нашел и первый номер вышел, но дальше, боюсь,
скорее всего, не получится ни фига. Ну вот, он позвонил, и говорит: «Горю, надо хозяину
номер показывать, а у меня гвоздевого материала нет. Какую-нибудь клубничку подкинь», —
умоляет.
— И ты подкинул?
— А я тут как раз с одним типом беседовал, малоприятным, но колоритным.
Криминальный тип, конечно, и он мне рассказывал о случаях из криминальной жизни его
друзей. Ну, и о себе, о странностях своего характера, снах. В общем, бред один. Ну, я и
решил, чтобы время не пропадало зря, что-нибудь из этого состряпать.
— А где ты с ним познакомился?
— С кем?
— Ну, с этим твоим, колоритным?
— В казино.
— Понятно. А как ты туда попал? Чего ты там не видел? Или играть на старости лет
стал?
— Упаси Бог, да и на что? Нет, я пошел туда после смерти Макса. Макса там убили, в
казино. Вот пошел расследовать, блин, а этого типа встретил и забыл обо всем. Он, кстати,
176
знает о том, — Антон задумался, как будто сам удивился тому, что говорил, — о том, как там
Макса избили.
— Да? Знает? Понятно. А бред весь этот - о снах там, и прочее - он тебе все это и
рассказал? Я правильно понял?
— Ну да, а я из дерьма конфетку сделал, как обычно. Надеюсь, Кац, мой приятель,
редактор, заплатит, не продинамит. А то американские деньги у меня быстро кончатся.
Может, как-нибудь встретимся, перетрем?
— Обязательно, Антош, но сейчас, извини, работать надо.
— Понимаю, понимаю, психоанализ, девушки истерички на кушетках с амнезией и
обмороками. Слушай, Серег, скажи честно, ты часто их трахаешь? Они же на кушетку
ложатся с закрытыми глазами. А потом, я слышал, ведь в Штатах это модно, происходит
перенос любви на психолога. Так, кажется, у вас это называется?
— Где, ты имеешь в виду, перенос происходит — прямо на кушетке? — Сергей
пытался шутить, хотя настроение у него было тревожное.
— Ну ладно, не бери в голову, извини. Я после Америки этой стал пошлый какой-то.
Извини.
— Да перестань, часто извиняться нельзя. Потом таким виноватым себя будешь
чувствовать по любому поводу, не вылезешь, - засмеялся Сергей.
— Ценный совет, спасибо. Теперь я понимаю, почему алкоголики такие дерганые, они
ведь, когда пьяные, все время извиняются по поводу и без повода, и в результате ходят как
оплеванные.
— Точно. Ты правильно понял.
— Но я, знаешь, завязал, - сказал Антон.
— Серьезно? Совсем?
— Совсем.
— Были проблемы?
— Не у меня.
— Ну и правильно. Ну, ничего, кофе попьем при встрече.
— Вот сразу видно настоящего психолога! С умным интеллигентным человеком и
поговорить приятно. А то кому не скажешь — сразу: ты чё, закодировался что ли, или
зашился? А хоть бы и так, какое ваше-то дело? Выпить, что ли, не с кем? Или завидуете? И
поговорить без этого уже не можете? Ладно, не отнимаю больше время у доктора Фрейда.
Как будет время, звони — и увидимся.
— Обязательно, Антош, ну пока, счастливо.
Как только Сергей положил трубку, телефон зазвонил.
— Сергей Шаповалов? — мягкий мужской голос, не пациент.
— Я.
— Вас беспокоит следователь Муравьев, Московский уголовный розыск. Важное дело.
Когда мы можем встретиться?
— Хоть сейчас.
Они встретились в сквере у театра Моссовета. Сели, по предложению следователя, на
лавочке. До спектакля оставалось полчаса, и какие-то подозрительные личности
периодически подходили к ним и предлагали билеты в партер. Следователь, почти без
предисловий, начал рассказывать Сергею о преступлениях маньяка. Рассказал о недавнем
кратовском изнасиловании и убийстве, упомянул и о нападении на девушек там же, на озере,
много лет назад. Ничего нового, кроме того, что он подозревает его друга Игоря Гордеева,
следователь Сергею не сообщил. Психолог только что прокручивал все эти преступления в
памяти, которые преступник выдавал за свои сны и кошмары. Следователь следил за его
реакцией, и его немного удивляло спокойное, толерантное поведение психолога. Тогда
Муравьев решил перейти к своему главному козырю.
177
- А что вы на это скажете? - он протянул Сергею лист, на котором были напечатаны
стихи. - В интернете нашел, в разделе "Поэзия андеграунда.".
Сергей тут же понял, взглянув на стихи, понял, о чем речь. Старое стихотворение
Игорька. Мог ли он подумать, что его в руках когда-нибудь будет держать следователь с
Петровки? Вот посмеялся бы. Впрочем, еще не поздно. Расскажу - и посмеется.
Сергей улыбался. Муравьев взял у него листок и стал читать про себя.
- Вам смешно, Сергей Михайлович?
"И кровь течет с девических колен"… Уже не
дышит маленькая ню, А я лишь за одно себя виню: Что слишком рано дал ей умереть, Не дав
на три минуты постареть". Смешно? Зря. Это прямая лика, хоть и поэзия. Там еще немало
интересного. "Ничем не предвещал трагической развязки"… "Он утопил в крови…" Вам
смешно?
- Да, мне смешно, Александр Александрович. И вы посмеялись бы вместе со мной,
если бы знали Игоря. Он и мухи в жизни не обидел. А стихи эти - он же актер. Это даже не
его мечты. Почитайте сначала: "Я дзэн-буддист, фрейдист, сюрреалист". На сцене ему кем
только не приходится быть. Это все не то, вы не там ищите, извините, что если это звучит
категорично.
- Ну, тогда, может быть здесь? - Следователь достал из папки еще один листок и
протянул его Сергею. На нем был изображен рисунок Макса.
Сергей долго смотрел на него, затем спросил:
- Откуда это?
- Рисунок художника Максима Горевого, который он сделал в больнице. Вы молчите,
Сергей Михайлович. Вы не ответили мне на вопрос: здесь искать?
- Здесь.
16.
Теперь кошмары мучили его постоянно. Раньше они повторялись с интервалом в
полгода, и тогда он вообще не придавал им никакого значения: с кем не бывает? Потом это
стало повторяться чаще, и вот теперь, стоило ему только забыться недолгим сном, как он
видел перед собой молоденьких девушек с белыми волосами, стройных, как Светлана,
красивых, голубоглазых. Сюжет кошмара повторялся всегда примерно один и тот же — он
обнимал девушку, пытался поцеловать, и получал плевок в лицо. Тогда начиналась жестокая
расправа. Он жестоко насиловал этих девушек, и к сексуальному наслаждению, которое он
испытывал, примешивалась боль. Боль, которую чувствовали его жертвы, передавалась ему,
и он просыпался в холодном поту и в слезах.
Сергей сказал ему, что надо вспомнить тот момент в его детстве или юности, когда он
испытал большой облом. Сергей выразился по-другому, но когда он употребил это слово,
психолог согласился с ним, что это можно назвать и так. Психолог, кажется, сказал,
фрустрация, или что-то еще шибко научное. В общем надо вспомнить этот момент облома,
прокрутить его в памяти и переделать, переиграть. В своем воображении представить все
так, как ты хочешь, как будто никакого облома не было. И все, тогда кошмары пройдут.
Только надо точно знать, какой момент тебя больше всего напряг в детстве или юности,
какой момент не дает тебе жить, мешает жить, и тогда переиграть его.
Он прекрасно знал, где и когда его обломали. И хоть из этой ситуации формально он
вышел победителем, на самом деле это было не так. Это он только себя успокаивал. Теперь
он признался себе во всем. Надо быть честным с самим собой. Ближе человека, чем я сам, у
меня все равно нет, подумал он, и не стоит врать друг другу. Меня обломала Светка. Я любил
ее, а она жестоко меня обломала. Вот и все. И, как сказал Шаповалов, я за это ей мщу всю
жизнь, мщу с другими. А надо просто переиграть. Воспроизвести ту ситуацию и переиграть.
178
Так просто? Чушь, он сам игрок и знает, что, проиграв большие деньги, их бывает не
так просто вернуть. И все же вернуть можно. Он последует совету психолога. Но
усовершенствует его метод. Он проиграет ту ситуацию не в воображении, а в реальности. Он
поедет на ту самую дачу, он возьмет девушку, как две капли воды похожую на Свету.
Такую девушку он знал, это Ольгина подруга, журналистка Вика. Она, конечно, будет
упираться. Но уговорить ее не сложно. Да, она больше похожа на Светку, чем сейчас сама
Светка на себя ту. Он как-то видел ее в Питере и ужаснулся. Специально приехал посмотреть
на нее — вдруг чувство вспыхнет с новой силой? И, когда увидел ее, был потрясен.
Постарела, растолстела. Нарожала детей. В общем, ничего похожего на ту красотку. А вот
Вика — вылитая Светка в семнадцать лет. Плевать, что журналистка чуть старше, это почти
незаметно.
Значит, надо все переиграть с Викой. И кошмары уйдут. От игр в подъезде, лифте, на
озере, кошмары только усилились. Нет, нужна та же ситуация и та же, ну почти та же,
девушка. Молодец Шаповалов! Не зря у тебя кличка была Шопен, ты в своей области не
менее талантлив. Точно, надо воссоздать ситуацию. Шопен всегда под рукой, а этого
неприкаянного … Да черт с ним! Где его теперь искать? И без него обойдемся.
Он набрал номер Вики. Представился и услышал в ответ холодное:
- Я вас узнала.
— Уже хорошо. Вика, вы катаетесь на горных лыжах?
— Нет, не катаюсь.
— Но сейчас все этим увлекаются, у меня очень много знакомых журналистов, которые
стали отличными горнолыжниками, встречаемся с ними на модных курортах.
— Да, я знаю, что это модно и престижно, но я не всегда делаю, то, что модно и что
престижно. Скорее наоборот.
— А что вы делаете?
— То, что мне нравится. Послушайте, Виктор, вы же пригласили мою подругу Ольгу, и
она, по-моему, уже отправилась к вам на встречу?
— Так вот и присоединяйтесь, у нас большая компания. Там можно не только на лыжах
кататься, мы там собираемся развлекаться очень разнообразно.
— Желаю вам успеха, но у меня другие планы.
— Понятно. И все же я думаю, вы к нам присоединитесь.
— Напрасно вы так думаете.
— По-моему, нет, не напрасно. Ну ладно, до скорого свидания.
— Не уверена.
— Зато я уверен! — он слегка разозлился: вот сучка, ничем не пробьешь.
Он нажал отбой, и Вика услышала в трубке короткие гудки. Она, не в первый раз
беседуя с этим типом, почувствовала, как по ее телу опять пробежали мурашки. Да пошел
ты! — подумала она. И, чтобы отвлечься от мрачных мыслей, занялась домашней уборкой.
Мама ушла на ночное дежурство, завтра утром, в субботу, вернется усталая, а дочь ее
встречает с пирогом. Вика обязательно испечет их любимый пирог с капустой. И квартира
будет сиять от чистоты.
Вот она бежит, коза, с отвращением подумал он, увидев длинноногую девицу. Ольга
прямо-таки летела к нему и приветственно размахивала руками. Почему всегда на его пути
попадаются не те люди, которые ему по-настоящему нравятся, и приходится
довольствоваться каким-то суррогатом, как вот этой тупой куклой? Она, конечно, не такая
тупая, это он преувеличил, но какая-то аморфная. Как повернешь, так и встанет.
Светка была не такая. И Вика не такая. Правда, они далеко, а эта близко. Но мириться с
этим он не собирается, тем более что ему надо заняться настоящим магическим действом —
переиграть жизненную ситуацию со счастливым концом. Задача не из легких, учитывая
полное несогласие участвовать в спектакле одного из персонажей. Но у него есть неплохие
179
помощники. И на сцене в первом акте пока — Ольга, актриса второго состава, а Виктория,
как истинный победитель и главный персонаж, выйдет на сцену в финале, когда развернется
кульминация.
Он открыл дверь джипа, и Ольга залезла на переднее сиденье. Она сияла от счастья. Он
натянуто улыбнулся. Она поцеловала его в щеку. Он поморщился и стер помаду.
— Долго ехать? — спросила она.
— Да нет, минут сорок, не больше.
— Минут сорок? — удивилась она. — А я слышала, что Яхрома довольно далеко, хотя
да, я забыла, извини, ты же классный водитель.
— Дело не в этом. Программа немного поменялась. Мы едем не в Яхрому. — Он
помолчал. Посмотрел на ее реакцию. Она улыбалась и удивленно, манерно подняла брови.
Ох, какая же идиотка, что с ней делать? Но вслух сказал: — Не волнуйся, Оль, там, куда мы
едем, не менее красиво.
— Да? А там мы будем кататься на лыжах? — Ольга продолжала улыбаться. Ей было
все равно куда ехать, главное - на несколько дней и с Виктором.
— Нет, т а м на лыжах мы кататься не будем, если только на беговых. Или на
снегоходе. Конюшня там есть, можно на лошадях, у меня там ребята знакомые следят за ней.
— Вот здорово! Это еще лучше! Давно мечтала сесть на лошадь. А жить мы там где
будем? В отеле?
— Да уж, чего-чего, а вот отелей там видимо-невидимо, — засмеялся он. — Нет, не в
отеле. На даче. Там гостиницы нет. - Увидев ее плохо скрываемое разочарование: - Да ты не
расстраивайся, там классно, вот увидишь. Дача моей одноклассницы. Ее самой не будет, я
позвонил и договорился. Нормальный домик такой. Две комнаты — одна внизу, другая
наверху, ее недавно отремонтировали, чердак переделали, и получилась неплохая комнатка.
Балкон сделали, у Галки мужик строитель. На озере, почти в лесу. Тебе понравится.
Ольга даже взвизгнула от счастья. Он поморщился. Она еще не знает, как ей будет
весело, — подумал он и раздвинул в улыбке пол-лица.
— Мы там устроим ретро-вечеринку. Я хочу, чтобы все было как раньше — портвейн
«Три семерки», закуска как в конце семидесятых, музыка старая. Такая у меня заморочка.
Он легко обогнал «мерседес». Вика взглянула на спидометр — сто тридцать.
Включил фары дальнего света, перешел в левый ряд и развил скорость до 140 км в час.
Машины шарахались от него, и в результате пространство для быстрой езды расчищалось.
Но Ольга не волновалась, она была уверена, что ее судьба в руках надежного и опытного
водителя. Правда, когда он погнал, она все-таки, не спрашивая его, пристегнулась. Он,
заметив это, усмехнулся. Сам он не пристегивался никогда. Они проехали Малаховку и
приближались к Быковскому аэропорту. Оставалось совсем немного.
- Знаешь о происхождении названия "Малаховка"? - спросил он, уверенный на сто
процентов, что Ольга этого не знает.
- Нет, никогда не знала, расскажи.
- Дорога, по которой мы едем, была разбойничьей. Здесь часто нападали на людей,
грабили, убивали. И ее прозвали за это Малой Аховкой. Ахали все от бандитов. Вот тебе и
Малаховка.
- Здорово! - восхитилась Ольга. - Скажи, а почему ты вдруг решил провести такую
вечеринку? И потом, вечеринка предполагает наличие гостей.
— А гости будут. Мои друзья, еще одна девушка.
— Кто? Я ее видела?
— Нет, ты ее не знаешь. Не важно, кто. Одна моя старая знакомая.
Ольге не понравилась то, что будет еще девушка. Да еще его знакомая. Он сразу понял
это и решил снять напряжение, нагнетать страсти еще не время.
— Она будет с моим приятелем, с Майком. — Он похлопал Ольгу по коленке. — Не
волнуйся.
180
— А я и не волнуюсь, — поджала губки Ольга.
— Волнуешься, волнуешься, — засмеялся он. — Но мне это только приятно, что ты
ревнуешь, — он решил немного поиграть с ней, чтобы она не грустила раньше времени.
Чуть снизил скорость, положил ей правую руку на плечо и опять дал себя поцеловать.
— Ладно, ладно, не мешай машину вести, дорога скользкая. Достань сигареты в
бардачке.
Ольга вынула пачку красных «Мальборо», протянула ему, он взял губами, она щелкнула
зажигалкой. Достала из сумочки свои тонкие сигареты и тоже закурила. За окном был
Жуковский. Начались светофоры.
— Я здесь жил когда-то, — сказал он.
— В этом городе? Что, правда?
— Говорю же, жил. — Зачем эти восклицания, что здесь такого, вот тупая коза.
— Как интересно!
— Что тут интересного? Обыкновенный городишка технической интеллигенции. Тогда
он, правда, выделялся из других окрестных, московское снабжение было и все такое. Со всей
округи сюда за колбасой ездили.
Ольге было очень приятно, что он заговорил с ней о детстве, она считала, что это
определенный знак доверия. Но он говорил скорее сам с собой.
— А отдыхали мы, тусовались — такого слова тогда, правда, не было, — в Кратове.
Там дачи были у некоторых ребят, в частности у Галки, моей одноклассницы. Туда-то, к ней,
мы и едем.
— А та, вторая девушка, это Галка и будет?
— Я же сказал, нет. Другая, тебя это вообще не касается. К тому же, Галка давно не
девушка, во всех смыслах.
— Но мы же вместе будем, как это не касается, — опять хотела обидеться Ольга, но,
увидев, что он не замечает ее обид, передумала.
— Не совсем вместе, — сказал он.
— Ты говоришь загадками, — улыбнулась Ольга.
— Сама все увидишь. Больше не спрашивай, — грубо ответил он, но спохватился: так
можно спугнуть раньше времени, а этого делать нельзя. — Я хочу преподнести небольшой
сюрприз, — он выдавил из себя улыбку.
— Все, все, молчу, я люблю сюрпризы.
Да уж, сюрпризик для тебя будет что надо, подумал он, хотя может, и обойдется малой
кровью. Надо ребятам сказать, чтобы не перебарщивали, а то весь кайф сломают. Хотя нет,
стоп, им вообще ничего нельзя разрешать, а то всю ситуацию испортят, и мне не удастся
воспроизвести вечеринку, похожую на ту. Они должны изображать одноклассников, а
значит, накачиваться дешевым портвейном.
Он рассмеялся своим мыслям, но на вопросительный взгляд Ольги помотал головой:
ничего рассказывать не собирается. Она вздохнула и затушила остаток сигареты о
пепельницу, он бросил свой окурок в чуть приоткрытое окно.
Джип выехал из Жуковского и оказался в поселке Кратово. Сосны в снегу, озеро с
рыбаками, сидящими над лунками, лыжники, дети, резвящиеся на ледянках и снегокатах. Тут
же, рядом с озером, две грациозные лошади с не менее симпатичными всадницами. Ольга
залюбовалась всей этой красотой. Джип остановился у зеленого деревянного дома,
ухоженного, аккуратного, с балконом. Ворота были открыты, и на участке стоял точно такой
же черный джип.
— Кто это? — спросила Ольга, слегка огорченная тем, что их романтика под вопросом,
какие-то школьные посиделки, дача… В общем бред, ни гостиницы, ни горных лыж. Ну
ладно, придется довольствоваться тем, что есть.
— Друзья приехали. Да ты их видела, в ресторане.
— А … ну да, — Майк и Шурик, — вспомнила она.
181
— Точно.
— А где же девушка? Та самая, которую я не знаю?
— А она позже подъедет, мы без нее начнем, ты не волнуйся.
— Я не волнуюсь. Что начнем? — не поняла Ольга.
— Ну, я же говорил тебе — вечеринку восьмидесятых, сейчас ретро в моде, дискотека
восьмидесятых, и все такое прочее.
— И как мы ее начнем?
— Сейчас увидишь. Проходи в дом.
Он открыл дверь, и Ольга увидела небритую физиономию Шурика. Мордоворот,
мордоворота, каких поискать, опять подумала про него Ольга. Майк — тот выглядел
немного культурнее. Он крикнул им из кухни:
— Салют!
Похоже, Майк был занят там какой-то готовкой.
Комната была довольно просторной и светлой. Но следов большого достатка, к
которому привыкла Ольга в окружении ее нового кавалера, не было. Круглый стол,
телевизор, магнитола, диван, шкаф. Чуть выше среднего достатка. Об этом говорила
симпатичная лесенка на второй этаж.
— Там еще не все доделано, поэтому отдыхать в основном будем здесь, — сказал
Виктор. — Ну, а если уж кому не терпится уединиться так, чтобы совсем не слышно и не
видно, тогда добро пожаловать наверх. Ты пока располагайся, приводи себя в порядок, вон
там ванна.
— А я и так в порядке, но ванна, правда, не помешает. Где, ты говоришь, она?
— Пойдем. Я тебя провожу.
Он показал ей ванну, и, к ее удивлению, не сделал никаких движений, каких она
ожидала. Все же они были любовниками, и Ольга рассчитывала на определенные знаки
внимания. Даже не поцеловал. Холодный и равнодушный. Наверное, в голове у него
предстоящая вечеринка, успокоила себя Ольга, еще раз отметив, что было во всем этом чтото странное, даже немного тревожное. Еще больше она удивилась, когда, подкрасившись,
прошла в комнату и увидела накрытый стол.
Предметы, которые стояли на столе, ее неприятно поразили. Из напитков — не виски,
не коньяк и даже не водка. Бутылки емкостью ноль-семь и ноль-восемь, портвейн «Кавказ» и
«777», какое-то болгарское сухое, она прочитала: «Рислинг». Такое вино она видела лет сто
назад у родителей. Бутылки газированной фруктовой воды "Саяны" и "Буратино".
Нарезанная вареная колбаса с жиром, типа «любительской», ливерная серая колбаса, о
которой она слышала только из рассказов родителей, российский сыр, испещренный
маленькими дырочками, по виду дешевый, вареные яйца, разрезанные пополам, куски
копченой рыбы и селедки, лежащие на тарелке почему-то вперемешку, хлеб большими
кусками, как будто его не резали, а разламывали руками, банки консервов «Бычки в томате»,
"Шпроты", "Сайра". "Сардины", "Морская капуста", красные пачки печенья "Юбилейное", в
вазе карамель "Клубника со сливками". Бутафория какая-то, — пронеслось у Ольги в голове.
Но поразмышлять, зачем все это, ей не дали.
— Прошу всех к столу! — скомандовал Виктор, и Майк с Шуриком, потирая руки,
уселись. Виктор пододвинул обшарпанный, с обвисшей обивкой стул для Ольги, сам сел на
табуретку, которую принес из кухни. Майк с Шуриком устроились на зеленом диване.
— Как там картошечка? — Виктор посмотрел на Майка.
— Все в порядке, ВиктОр, варится, минут через пять готова будет. Можем пока
начинать.
— Ну, давайте, поехали, как говорили в старые времена. — Он разлил по бокалам
портвейн, причем начал не с Ольги, а с Майка. Потом налил Шурику, потом себе. Поставил
бутылку на стол и посмотрел на Ольгу:
— Дамы предпочитают сухое?
182
— А что это за сухое? — недоверчиво покосилась на бутылку Ольга.
— Настоящий «Рислинг», обижаешь. У нас все девицы такой пили и не жаловались. А
хочешь, портвешку налью.
— Нет уж, лучше сухое, — Ольга пододвинула бокал.
— Ну и правильно. Женщина и портвейн — две вещи несовместные. — Он налил ей
почти полный бокал светло-желтой прозрачной жидкости.
— Выпьем, за то, что все мы здесь сегодня собрались, — сказал Майк.
— Еще не все, пока, — загадочно сказал Виктор. — Но все равно выпьем, это
правильно. За нас!
И выпил до дна портвейн. Проследил, чтобы до дна выпили и Майк с Шуриком. Они
допивали, сильно поморщившись.
— Ну и гадость! — сморщился Майк.
— Эту гадость я пил всю свою юность. Что ты понимаешь — гадость! Портвейн — это
был символ свободы.
— Может, и свободы, но все равно гадость. Хотя, конечно, если привыкнуть, — сказал
Шурик, — в нем что-то есть. Но и на печень наверное, действует ого-го.
— А то! — со знанием дела сказал Майк. — Это ж тебе не португальский. Я слышал
даже, что его называли бормотухой. Предки говорили.
— Твои предки говорили правильно, с одной стороны. Но бормотуха тоже бормотухе
рознь. «Три семерки» — это бормотуха высшей пробы. Было еще «Белое крепкое», нольпять, стоило рубль двадцать две копейки, было «Розовое» вообще по рубль две, жуткая
гадость, но все равно пили. Ну, "Солнцедар" даже я, старик, не застал, его взрослые дядьки
пили, когда я был маленьким. Помню только, что мне бутылка очень нравилась. Вот это
была настоящая бормотуха, с нее травились по-черному. Еще смеялись, как пить вино по
Стендалю. Знаешь, Майк?
- Нет, как? - Майк тупо смотрел на шефа.
- Да ты и кто такой Стендаль-то не знаешь. - Он посмотрел на Ольгу. Лицо у той был
таким же кислым, как напиток в ее бокале. - В общем, красное по-черному. Так что «Три
семерки» по сравнению с ней просто ликер.
— Да, видать, попил ты здорово, — сказал Шурик, делая бутерброд с вареной
колбасой. — Майк, иди за картошкой.
— Нет, подожди, сначала бухнём, как мы говорили тогда, — остановил его Виктор. —
Наливайте, Александр.
Шурик разлил портвейн, Ольге, с ужасом взирающей на это мероприятие, долил
«Рислинга», который она почти не пила. На этот раз они чокнулись без тоста. Виктор опять
выпил до дна портвейн, молодые мужчины, скривившись, последовали его примеру. Виктор
укоризненно посмотрел на Ольгу, которая, чуть отхлебнув кислого сухого вина, поставила
бокал на стол.
— А вот так дело не пойдет, если ты с нами, значит, ты с нами. Если готова разделить
нашу трапезу до конца, пей.
— А если не готова?
— А если не готова, то зачем ехала?
— Но ты же говорил…
— Пей.
Он смотрел ей в глаза твердо, его тон не допускал никаких возражений. Ольга взяла
бокал и залпом выпила вино. Выдохнула и громко поставила пустой бокал на стол. Мужчины
зааплодировали.
— Вот это другое дело! — похлопал ее по плечу Виктор. — Ну, Майк, неси
картошечку.
«Бред, бред, бред. Извращенцы какие-то, — думала Ольга. — И, похоже, это только
начало, что они там дальше придумали, и представить страшно». Она сама испугалась своим
183
мыслям и решила лучше не думать о том, что может быть плохого, а сосредоточиться на
хорошем. На чем? Ну, например, на том, что у нее романтичный уик-энд на зимней природе
с любимым человеком, погодка что надо, что скоро они пойдут гулять, и у них впереди еще
целых два с половиной дня. Так она себя успокаивала, хотя сама во все это не верила.
«Рислинг» слегка ударил в голову, во рту от него оставался кислый привкус, и она
решила все-таки поесть, хоть еда на столе выглядела, по ее представлением, совсем не
эстетично. Положила в тарелки мужчинам и себе рассыпчатую белую картошку, которая,
надо было отдать ей должное, выглядела очень аппетитно. Подозрительно посмотрев на
баночку бычков в томате, взяла и ее. Она почувствовала просто волчий аппетит и накинулась
на еду. Но доесть она не смогла, потому что поперхнулась, когда услышала, с кем говорит
Виктор по мобильному телефону.
— У нас такая ностальгическая вечеринка намечается. Можно сказать, она уже
началась. Мы пока обедаем. Но впереди еще праздничный ужин. Я полагаю, обед в него
плавно и перейдет. Все как раньше, кое-кто из моих школьных друзей будет, я надеюсь. Так
что обязательно приезжайте, Вика... Не можете? Очень жаль, но, думаю, вам все-таки
следовало бы приехать. — Он какое-то время молчал, видимо, слушал возражения на том
конце связи. — Ну, конечно, конечно, у вас личная жизнь и я не смею вторгаться на вашу
территорию. Но, знаете, я уверен, что вы будете у нас через два часа. Подождите, подождите,
не бросайте трубку, я говорю совершенно серьезно. Я забыл вам сказать, ваша подруга Ольга
с нами… Ах, ну да, вы, догадывались…
В этот момент Ольга подавилась картошкой и закашлялась. Шурик заботливо похлопал
ее по спине. Виктор слушал, что говорит ему Вика как будто не очень внимательно, а сам в
это время смотрел на реакцию Ольги.
— Знаете, Вика, если вы не приедете, я думаю, ваша подруга Ольга очень
расстроится… Почему я так думаю? Как вам сказать… У нас тут такая компания,
холостяцкая… Скажу прямо - не хватает девушек для вечеринки. Знаете, так иногда бывает,
соберутся мужички выпить, выпьют, потом девочек захочется, а их нет, или очень мало. И
мужики-то неплохие, с деньгами, приличные, культурные, не шпана какая-нибудь. Вот и
ударит им алкоголь в голову, и приходится делить одну девушку на троих. А что поделаешь?
Инстинкт есть инстинкт, с ним бороться бесполезно. Только самые духовные,
высокоорганизованные личности могут его игнорировать. Но мы только к этому стремимся.
Сами пока, увы, слишком грешны. Я? Да. … Я вполне, вполне серьезно это говорю. — И
опять посмотрел на Ольгу. Ее глаза округлились от ужаса. Он подмигнул ей: мол, не
волнуйся, шутка. Но это ее мало успокоило. В этот момент рука Шурика легла на ее колено, а
Виктор, заметивший это, не сделал никаких движений. Ольга затряслась от страха.
— Вот она уже вся переволновалась в предвкушении, — говорил он, глядя на
перепуганную Ольгу. — Передать ей трубочку? — Он протянул трубку Ольге.
— Что случилось, Оль? — услышала она взволнованный голос Вики? — Это, правда,
что он говорит?
— Похоже, да, — Ольга не выдержала и всхлипнула.
— А если я приеду, это может как-то помочь, смягчить ситуацию?
— Я ничего не знаю, Вик, я вообще не понимаю, что происходит. Но, может быть, да…
— почти шепотом говорила Ольга. — Не знаю, прости. Где? Да где-то под Москвой. Нет, не
в Яхроме.
Он резко вырвал у Ольги трубку.
— Ничего страшного не происходит, дорогая Вика. И обещаю вам, что не произойдет.
Вот почти, как у Макаревича получилось. А с нами ничего не происходит, и вряд ли чтонибудь произойдет. Любите Макаревича? Нет? А я, знаете, с детства его слушаю. Это ведь
тогда первая рок-группа была. Первые рок-концерты подпольные. Однажды мне принесли
билеты… - Он вытянул ноги и потянулся. - Их печатали на каких-то цветных открытках, а
дорогие были — целых пять рублей. Так вот, принесли билеты и говорят: «Машина» в
184
Малаховке послезавтра, в 17. 00, в клубе. А на следующий день приятель тоже билеты купил
и тоже по пятерке, но уже в клубе какого-то Московского института. И представляете, Вика,
тоже на «Машину времени». И тоже по пять рублей. Получалось так, что машинисты в одно
время в двух местах выступают. Ну что, в итоге я нашел того, кто мне в Малаховку билеты
впарил, и навалял ему как следует. Я был уверен, что московский концерт истинный, а это
подделка. Оказалось, представляете, Вика, наоборот. Именно в Малаховке концерт был. А я
билеты порвал и тому, кто мне их продал, в пасть засунул. Так что, видите, иногда тут, за
городом, настоящие вещи случаются, а не только у вас в Москве.
Но я что-то заговорился совсем. Мы вас ждем, Вика. Куда ехать? Вам ни о чем
беспокоиться не нужно, ни о чем. Полный сервис. За вами придет машина. В течение часа.
Куда? Да я знаю, Вика, знаю, обижаете. Если человек влюблен, он должен знать об объекте
своей любви все, а уж где живет этот объект — тем более, это в первую очередь. Что это за
влюбленный, который не в курсе, где живет его девушка?
К чему весь этот бред, вся это болтовня, думала Вика, слушая и не перебивая.
Наверное, загружая меня этим мусором, он надеется, что я расслаблюсь и не буду ничего не
бояться. Но другого выхода у меня все равно нет. Заявлять сейчас в милицию бессмысленно,
только разозлю их, и что тогда будет, неизвестно. От этих бандитов можно ожидать всего
чего угодно.
— Ну, так что? Вы собираетесь? — Он услышал в трубке короткое «да». — Ну и
прекрасно. Только прошу вас, Вика, ничего лишнего, я имею в виду не косметику, — он
усмехнулся, — а ваше поведение. Никаких лишних движений. А то Майк очень нервный
человек, да и Шурик так смотрит на Ольгу, что я за него тогда не ручаюсь. Договорились? Ну
и хорошо. Майк через сорок минут будет ждать у вас под окном. Черный джип, как у меня.
До встречи!
Он нажал кнопку на трубке, посмотрел на Майка, уплетавшего картошку.
— Вперед, Майк!
— Вот прямо сейчас, все бросить? Дай хоть поесть! — лицо у Майка было по-детски
обиженное.
— Прямо сейчас, через полтора часа мы тебя ждем. — Это сказано было так серьезно,
что Майк раздраженно бросил вилку, встал, и прошел в коридор. Оттуда послышалось
ворчание, сдобренное отборным матом.
— Что, что, Майк? Я не слышу, повтори!
— Пока, говорю.
— Счастливой дороги, и смотри, не обижай девушку, она мне сегодня очень
пригодится, — он посмотрел на Ольгу. Та сидела, закрыв красные от слез глаза.
— Пойдем, потанцуем, Оль. — Он погладил ее по волосам. Она не ответила. — Пошли,
пошли. — Он резко тряхнул ее за руку и потянул вверх. Она подчинилась. - Шурик, включи
«Пинк Флойд».
Шурик потянулся к магнитофону, раскрыл рядом лежащую кассету «Wish you were
here», с удивлением стал разглядывать картинку, на которой были изображены двое мужчин,
протягивающих друг другу руки, причем один из них был весь в огне. Вставил кассету в
магнитофон, и из динамика полились медленные размеренные аккорды легендарной группы.
Виктор обнял Ольгу и, сжимая ее в объятиях, стал покачиваться в такт музыки. Девушке
было настолько страшно, что ей казалось, происходит что-то нереальное. Но она была
вынуждена подчиниться силе и как ни странно постепенно успокоилась. Положила голову
ему на плечо и всю песню, которая была очень длинной, пребывала в трансе. Когда песня
закончилась и они сели на диван, ей было почти хорошо, осталось только легкое
беспокойство. Шурик разлил в бокалы портвейн и протянул им два бокала. Она молча,
залпом выпила вино, которое не пила никогда раньше, слегка поморщилась и взяла
протянутую Шуриком конфету.
185
У меня есть сорок минут, лихорадочно думала Вика. Что я могу сделать? Позвонить
Муравьеву? Но он вряд ли будет предпринимать что-то экстренное, а этот тип предупредил,
чтобы она не делала лишних движений. От них ожидать можно всего, и лучше не рисковать.
А что лучше? Поехать туда и принять участие в групповом сексе? Сердце стучало в два раза
быстрее обычного, и тут раздался звонок.
Спокойный голос Сергея Шаповалова воспринимался с трудом. Психолог вряд ли ей
сможет помочь в такой ситуации. Но больше поделиться ей не с кем, он все же мужчина, и,
кажется, она ему нравится. Вика выпалила ему все, весь разговор. И она была поражена тем,
как спокойно, не перебивая, он все выслушал, и что самое интересное, как будто нисколько
не удивился. Но то, что он ей на это ответил, выбило ее из колеи окончательно.
— Успокойтесь, ничего страшного не происходит, поверьте мне.
— Как вас понимать, Сергей? Как это — ничего страшного? Моя подруга практически
заложница, вызывают меня… какие-то, мягко говоря, сомнительные типы.
— Помните, мы были в театре, и ко мне подошел человек, а вы сказали, что знаете его?
— спросил Сергей.
— Конечно, помню, это он и есть, вы тогда еще сказали, что я в имени ошиблась.
— Да, я был тогда не прав. А теперь верю, что так все и было. И говорю вам: не
бойтесь, ничего не бойтесь. — Вика молчала. Она ждала, что он скажет еще. — Спокойно
собирайтесь, а когда появится джип, садитесь в машину и поезжайте.
— И пусть вас изнасилуют в извращенной форме три бандита? Это вы хотите сказать?
Так вас понимать, Сергей? — Вика чувствовала, что у нее вот-вот начнется истерика. Она
никак не ожидала услышать такие советы.
— Успокойтесь, Вика. Неужели вы думаете, что мне этого хочется? Нет, вы так не
думаете, если я говорю, я знаю. Я знаю этого человека. Не бойтесь его. Я не допущу ничего
плохого.
— Как это — не допустите, позвольте спросить? Может, и вы там будете?
В трубке небольшая пауза. Сергей на минуту задумался, потом Вика услышала:
— Да, я там буду.
Это какой-то абсурд, бред какой-то, как во сне. Может, я сплю, подумала Вика. Но тут
же ущипнула себя — больно.
— Вы доверяете мне, Вика? Верите мне?
— Ну конечно, Сергей.
— Тогда доверьтесь, ничего не спрашивая и ни о чем не волнуясь. Я обещаю вам, что
ничего плохого на этой даче с вами не случится. Ни-че-го! Только я вас очень прошу:
сегодня не удивляйтесь ничему. Возможно, будут происходить странные на ваш взгляд вещи,
но ничего опасного, это я вам гарантирую. Я успокоил вас, Вика?
— Немного, но не совсем. Так значит, дело происходит на даче?
— Да, на даче.
— И когда вы там будете?
— Вскоре после вас. Но мы договорились — ни о чем не спрашивать. Ни здесь, ни там.
Более того, и это еще одна моя просьба, не показывайте никому, что мы с вами знакомы.
Хорошо?
— Хорошо, — задумчиво повторила Вика. — Как все загадочно. Шпионские страсти
какие-то. А может, вы какой-нибудь скрытый маньяк, Сергей, а психоанализ — прикрытие, и
заодно повод поговорить о тайных желаниях?
Сергей засмеялся.
— Вика, у вас мало времени. Или доверьтесь мне, или…
— Или что?
— Вот тогда, Вика, боюсь, ничего хорошего не будет, это точно. А сейчас у вас нет
выбора.
— Вы говорили, что выбор у человека есть всегда.
186
— Да, он есть всегда, и в тоже время надо выбирать очень точно. Выбор должен быть
осознанным и неотвратимым. До машины осталось минут двадцать. Вы готовы?
— Пожалуй, да, ладно, мне надо…
— Ну, все, до встречи. И помните, что я сказал.
— Хорошо.
Сергей повесил трубку. Вика села к туалетному столику.
Через двадцать минут, когда она была одета, и оставалось только накинуть дубленку,
она услышала сигнал машины под окном, подошла к подоконнику и увидела черный джип.
Сергей повесил трубку и тут же набрал другой номер. Услышав женский голос, он
сказал:
— Сегодня. Надо срочно выезжать. Я буду на Волгоградке через полчаса. Где? Давай в
районе «Пролетарки», с правой стороны, если ехать от центра, у бензоколонки. Все, через
полчаса. Форма одежды — спортивная.
— Нельзя ли поставить что-нибудь другое? Или переключить на радио? — взмолилась
Вика. Она не могла слушать эти сентиментальные блатные песни.
— А что, не нравится? — обиженно спросил Майк.
— Не нравится, — сухо сказала Вика.
Майк пожал плечами, выключил кассету, достал ее, открыл бардачок, вынул коробку от
нее. Бережно вложил в коробку и убрал. Все это время он не отрывал глаз от шоссе, но руль
иногда полностью освобождал от своих рук. Это беспокоило Вику, и она уже пожалела, что
озадачила лихого водителя другой музыкой.
— Можно, я сама найду что-нибудь?
— Пожалуйста, — опять обиженно ответил Майк. Он хотел включить радиостанцию,
где поют такие же песни, как у него на кассете, но разве эта девчонка что-нибудь понимает.
Одни панки, наверное, в голове. Придется смириться, блин, шеф хоть и в шутку, но
предупредил: не обижай. Это означало: пылинки сдувай. Поэтому пусть включает всякое
дерьмо.
Вика нашла западный современный рок и попросила у водителя сигарету. Она
нервничала очень сильно, несмотря на утешения Сергея. При всем ее авантюрном складе
характера это приключение, в которое ее втянули, ей совсем не нравилось.
Они ехали по Волгоградскому проспекту, и Вика думала о том, что последнее время
она ездит все время по одной и той же дороге. Если сейчас они въедут в Жуковский, а потом
окажутся в Кратове, она не удивится. И правда, удивляться не пришлось. Стало слегка
жутковато. Через десять минут они действительно въехали в город Жуковский.
— Мы случайно не в Кратово едем? — спросила Вика водителя.
Он молча курил, называть место, куда он ее везет, ему было категорически запрещено.
— Точно, в Кратово, — вслух сказала Вика, когда узнала знакомые места. Вот здесь,
совсем неподалеку, озеро, вот сюда, на место преступления, она ездила со следователем
Муравьевым. Дача, в ворота которой завернул джип, располагалась тоже неподалеку от
озера.
Езжу в такие месте красивые, да только не отдыхать, а… а заниматься непонятно чем,
грустно подумала Вика. То со следователем на труп, то сама чуть ли н в качестве заложницы.
Может, и так. Для чего сейчас она ехала в Кратово? Чтобы спасать Ольгу? Да, только для
этого. Больше ни для чего. И еще она поехала потому, что Шаповалов как-то загадочно дал
ей понять, что ей надо ехать, и что для него это важно, чтобы она поехала. Он не сказал, что
для него, но намекнул, что если она не поедет, будет все гораздо хуже. Так, может быть,
важно в первую очередь не для него, а для нее? Но каким образом? Посмотрим, тем более он
сам грозился прибыть. Этого Вика совсем не понимала. Какая между ними — этим бандитом
и психологом — может быть связь?
187
Она ожидала увидеть шикарный коттедж, поселок славился богатыми дачами, но
увидела обыкновенный деревянный дом, правда, ухоженный, хозяева вкладывали в него труд
и деньги, но к категории тех, кто ее сюда «пригласил» они явно не принадлежали, это
бросалось в глаза. Самих хозяев, похоже, тут не было.
Майк остался на дворе, что-то проверяя в машине, показав Вике, куда идти. Вика
разделась с помощью галантного Шурика, который тут же выскочил ей навстречу. Первое,
что бросилось Вике в глаза: пьяная Ольга на диване с сигаретой. В таком состоянии она
подругу не видела ни разу. Ольга стряхивала пепел на пол и качала головой, как будто
соглашалась с какими-то своими мыслями. Когда Вика позвала ее, она подняла голову и с
идиотской пьяной улыбкой пробормотала:
— Викуля, как хорошо, что ты приехала... Волосы ее были растрепаны, лицо красное. Я что-то совсем окосела. Садись, покурим.
Вика посмотрела на стол. Бутылки с портвейном и сухим вином, простая закуска. Такое
ощущение, что здесь бригада строителей отмечала окончание рабочего дня. И только
музыка, звучащая из кассетного магнитофона, придавала всей ситуации атмосферу ретро.
Играл «Роллинг Стоунз», такую музыку работяги не заводят. Вика направилась к дивану, но
за спиной услышала:
— Ну вот, наконец-то, а то мы совсем заждались! — Виктор наливал сухое вино в
чистый бокал. — Прошу к столу, Виктория.
Вика молча смотрела на человека, который кроме страха, смешанного с острой
неприязнью и даже отвращением, не вызывал у нее никаких чувств.
— Садитесь, садитесь, все равно заставим, вам полагается штрафная.
Лучше не спорить, подумала Вика. Но где же Сергей? Зачем он говорил, что приедет?
Почему он разрешил поехать ей в этот гадюшник? Ладно, в любом случае лучше как можно
больше оттянуть время. Попробовать не пить? Этот заставит. Что ж, как говорится, попал в
г…., так не чирикай.
Вика прошла к столу и села на свободный стул. Заботливый Шурик приготовил ей
место.
— Вино какой страны в это время суток вы предпочитаете? Так, кажется, спрашивал
Воланд Степу Лиходеева? — усмехнулся Виктор.
— Я вижу у вас вина только двух стран, — невозмутимо ответила Вика, —
Азербайджана и солнечной Болгарии. — Ишь ты, Булгакова читает, образованный какой
бандит, усмехнулась про себя Вика.
— Это верно, — вздохнул Виктор, как будто не он сам распорядился купить именно
эти марки. — Что поделать, традиции нельзя нарушать.
— Первый раз вижу такую традицию — пить плохой азербайджанский портвейн. —
Главное — оттянуть как можно больше времени. Может, что и проясниться без крови,
решила Вика и поэтому старалась вести разговор в нейтральном тоне.
— Ну, это не совсем традиция, это скорее инсценировка с ностальгической целью.
— Ностальгия означает тоску по дому. Это слово сплошь и рядом употребляют
неправильно, — сказала Вика.
— Вот-вот, по дому, именно по дому, — задумчиво ответил Виктор. — Так все же, что
будете — сухое или «Кавказ»?
— Я должна обязательно сделать выбор между этими напитками, не могу
ограничиться, скажем, минеральной водой, или соком?
— Обязательно должны, ограничиться не можете. Тем более что ни сока ни
минеральной воды в этом доме нет.
— Тогда «Рислинг».
Шурик, как заправский официант, аккуратно наполнил Викин бокал белым сухим
вином.
— Майка позвать? — Шурик посмотрел на шефа.
188
— Не нужно, скажи ему, что он может быть свободен. И знаешь что, иди приведи в
чувство вот эту мадам, — он посмотрел на Ольгу. — Положи ее наверху, пусть поспит. И
смотри, никаких лишних движений, я серьезно. Сразу возвращайся.
Вряд ли это он играет для меня, подумала Вика. Похоже, если опасность мне и грозит,
то это будет еще не сейчас. Она отхлебнула вина и поморщилась: такого кислого и резкого
сухого она не пила никогда.
— Нет, так дело не пойдет. Вы должны выпить до дна. Это штрафная доза, а штрафная
— дело святое.
— Вы что, меня пригласили сюда, чтобы напоить?
— Выпейте до дна. Вы сами скоро увидите, для чего я вас сюда пригласил, — сказал
Виктор.
У Вики слегка задрожали руки, но она сделала вид, что не испугалась, и молча осушила
бокал.
Шурик положил ей на тарелку картошку и бычок в томате. Вика смотрела на все эти
«яства» и думала, как ей себя вести. В этот момент раздался стук в дверь.
— Да, да, входите, милости просим! — крикнул Виктор. — Еще гости пожаловали. —
Он внимательно посмотрел на Вику. — Все, теперь полный комплект… почти полный. Но
больше уже никого не будет.
Вика увидела психолога Сергея Шаповалова. Быстрый его взгляд вмиг напомнил ей:
она не должна делать вид, что они знакомы. Но больше ее удивил не Сергей. Она ожидала
увидеть его здесь, как ни абсурдно это выглядело. Ее удивило то, что Сергей пришел не
один. С ним была красивая стройная женщина, шатенка лет тридцати — тридцати пяти.
Одета она была просто, но со вкусом — джинсы, красивый вязаный свитер брусничного
цвета. Карэ почти закрывало ее большие глаза. Она улыбалась какой-то загадочной улыбкой
и в другое время очень бы заинтересовала Вику. Кто она — актриса, художник, психолог,
журналист? И почему она совсем не обращала на Вику внимания? Только мельком
взглянула, когда Сергей представил ее: Ирина, — и всё.
Правда, Вике сейчас было не до утонченной Ирины. Вика с интересом ждала
дальнейшего развития событий. Страх, с которым она никак не могла справиться, теперь, с
приездом Сергея, прошел. Вика чувствовала себя почти в безопасности. От Сергея как всегда
исходило тепло и спокойствие. Даже здесь, в этой далеко не самой комфортной для Вики
атмосфере, с Сергеем ей было если не хорошо, то, по крайней мере, не так страшно.
Шурик быстро соорудил приборы для гостей, все расселись за столом времен эпохи
застоя, и Виктор разлил вино по бокалам. Мужчинам — азербайджанский портвейн,
женщинам — болгарское сухое. Вика бросила быстрый взгляд на Ирину: как та отреагирует
на все это опрощение? Судя по ее внешности и манерам, женщина эта привыкла к совсем
другим напиткам. Но Ирина, как ни странно, опять улыбнулась своей очаровательной
улыбкой, глядя при этом куда-то вдаль и в то же время как будто внутрь себя, и подняла
бокал.
— Предлагаю тост за то, чтобы все наши желания реализовывались вовремя, —
торжественно произнес Виктор, с интересом разглядываю Ирину. Потом перевел взгляд на
Сергея. — Для этого, собственно, мы здесь и собрались. — Он посмотрел на Вику. — Сейчас
объясню, — он подмигнул ей, и ее слегка передернуло. — Наш сегодняшний вечер исправит
ошибки наших нереализованных в юности желаний. Сегодня все случится так, как мы того
хотели двадцать лет назад. Поэтому начнем с самого невинного занятия.
— Что ты предлагаешь? — спросил Сергей. Вика отметила, что беспокойства в голосе
психолога не было.
— Я предлагаю сыграть в бутылочку. Для этого не обязательно сразу всем целоваться.
Мы сейчас расчистим стол, покрутим бутылку из-под "трех семерок", видите, сразу три
счастливые цифры, запомним, кому с кем целоваться, а потом разойдемся по углам — их в
189
доме много, есть даже второй этаж, чтобы привести в действие перст судьбы в виде емкости
от нашего любимого в юности портвейна.
Он сделал знак Шурику, и тот моментально расчистил скатерть. Из бутылки ноль-семь
он вытряхнул на пол последние капли и положил ее в середине стола.
— Шурок, включи музыку. Там есть «Дорз», любимая группа Шопена, правда, Серый?
Вика посмотрела на Сергея. Что это еще за Шопен? Юношеское прозвище? Он
говорил, что это его одноклассник. Сергей в ответ на вопрос о группе молча кивнул.
«I tell you we must die,
I tell you we must die», — запел Джим Моррисон, и Вике стало не по себе.
— Как нельзя лучшая, просто самая подходящая для нас песня, — расхохотался
виновник торжества, и сильно крутанул бутылку.
Пока она крутилась, Вика смотрела на Сергея, Сергей — в стену. Но Вика чувствовала,
что Сергей по-прежнему дает ей понять: ей нечего опасаться. Его поведение было
подчеркнуто спокойным. Боковым зрением она заметила на себе взгляд Ирины, моментально
перевела глаза на нее, но та, встряхнув своим карэ, улыбнулась и сосредоточилась на
останавливающейся бутылке.
Шурик в игре не участвовал, он сидел в стороне от всех четверых. Бутылка, делая
обороты, постепенно сдвигалась с центра стола и остановилась, указывая горлом на Шурика,
а другой стороной — в стену.
— Вот блин, — не выдержал Шурик, — я не играю, а она за мной. Даже обидно. Ну и с
кем же мне теперь целоваться? Со стенкой?
— Это тебе намек, чтобы ты проведал гостью. Как она там себя чувствует? Иди
посмотри. Но если спит, не трогай. Ясно? — строго сказал Виктор. Шурик недовольно пожал
плечами:
— Как скажешь…
— Но только сначала запусти нам этот механизм судьбы еще раз. Пусть его приводит в
действие нейтральный человек. Так будет справедливее, я правильно рассуждаю? — он
осмотрел гостей. Никто ему не ответил, лишь Сергей едва заметно кивнул, и от внимания
Вики это не ускользнуло. Если бы я не знала Сергея, я бы могла подумать, что они в какомто сговоре, успела подумать она.
Шурик подвинул бутылку в центр стола и силой повернул ее. Тишина. Все ждут, когда
и как она остановится. Шурик поднимается по лестнице наверх. Скрипят ступени. Бутылка
крутится все медленнее, слегка сдвигается в Викину сторону и останавливается на краю
стола. Горлышко показывает на Вику, дно — на угол стола, где никто не сидит.
— Итак, главная героиня выявлена, — усмехается Виктор. — Но Бог любит троицу.
И он запускает бутылку в третий раз. На этот раз он стоит почти напротив Вики, рядом
с Ириной и Сергеем, и бутылка останавливается напротив него и Вики.
— Судьбу не обманешь, — театрально пожимает плечами Виктор. — За это надо
выпить.
Вика сначала напряжена, но когда он говорит о выпивке, облегченно вздыхает. Может,
так все и замнется, надеется она, хотя верится в это очень слабо.
Виктор открывает новые бутылки портвейна и сухого вина, на этот раз —
«Молдавский» и «Совиньон» — и разливает в бокалы. Приглашает всех чокнуться, все молча
следуют его воле.
— Я чокнутый, как рюмочка в шкафу, надтреснутая, но и ты с приветом. Так, кажется,
писал твой любимый поэт? Да, Серж?
Сергей опять молча кивнул. Вика вновь поймала на себе взгляд Ирины.
Как странно, я совершенно не ревную Сергея к этой красивой женщине. Как будто она
его сестра. Но почему она на меня так смотрит? Мы никогда раньше не виделись, и все же
такое чувство, что я ее знаю. Странно.
190
Ее мысли прервал голос тамады.
— Знаете, я с детства был очень стеснительным и никогда не целовался при
посторонних, — сказал он. — Поэтому мы с Викой уединимся на минуту в соседней комнате.
Мы скоро вернемся, — его рот скривился в односторонней улыбке. Он подошел к Вике и
положил руку ей на плечо. Вика встала со стула, попыталась выйти из-за стола, но Виктор
взял ее за руку, подошел к ней, другой рукой обнял ее за талию.
— Не стоит делать лишних движений. Игра есть игра. Надо играть по правилам.
Вика бросила отчаянный взгляд на Сергея и увидела, что тот, за спиной Виктора, три
раза кивнул ей и махнул рукой. Жест этот можно было понять только так: обязательно
подчинись.
— А мы с вашего позволения поднимемся наверх, и заодно посмотрим, как там
остальные, — сказал Сергей, и у Вики ноги стали ватными. Виктор как будто почувствовал
момент. Он тут же поднял Вику на руки и понес в соседнюю комнату.
Вике показалось, что она услышала грохот, но все уже было как в тумане. Ее
парализовал страх. Вино, которое она выпила в огромных для нее количествах, ничуть не
снимало его, а только немного притупило.
Темно, только сквозь закрытую ставню пробивается полоска света. Сильные руки
кладут Вику на диван, потом расстегивают молнию и заклепку на джинсах и резким
движением вытряхивают ее из джинсов. Она чувствует горячее дыхание с сильным запахом
портвейна, ее губы оказываются в его губах, и его язык гуляет в ее рту. Сильный приступ
тошноты сбивает боль, холодная сильная рука хватает ее между ног. Она пытается
сопротивляться, но сил у нее нет. Она как будто парализована. И все же старается не пустить
его в себя.
— Люби, люби меня, и все будет хорошо, — шепчет он.
Борьба продолжается. Вика пытается изо всех сил соединить ноги, но вот между ними
влезает его нога, и сопротивление бессмысленно. Вика чувствует прикосновение джинсовой
материи к своей коже. Значит, он еще не разделся, и у меня есть несколько секунд, —
лихорадочно думает Вика, и тут он вдруг слетает с дивана и с грохотом падает на пол.
— Что? Кто? — слышит она его голос.
Он лежит на полу, а над ним стоит та самая красивая женщина Ирина. Он пытается
встать, но получает сильный удар ногой в лицо и падает.
— Не везет тебе, Талька! — Она помогает ему подняться и со всего размаха бьет в
подбородок — так, что тот отлетает к окну и ударяется о подоконник.
— Ну и где же твой бокс? Давно, видно, забросил? А я вот каратэ освоил… Освоила, —
женщина засмеялась, и Вике показалось, что она сходит с ума.
— Ты как? Все в порядке? — Ирина гладит ее по голове. Потом быстро
разворачивается. И Вика видит, что рядом с Виктором человек в милицейской форме
застегивает на его руках наручники. Около окна стоит еще один милиционер и кричит в
форточку:
- Все нормально, сейчас поедем. .
— Оденься, — говорит Ирина, здесь слишком много мужчин.
— Где Сергей? Что с ним? — спрашивает Вика. И падает на диван, обессиленная. Она
как сквозь сон чувствует: Ирина мягко приподнимает ее и надевает на нее джинсы.
— Все будет в порядке, — слышит она голос милиционера. — Я как предвидел, врача
захватил. Но опоздал. Хотя и психолог ваш тоже хорош, до последнего дотянул.
Договаривались же: чуть что - давай сигнал.
— Он не виноват, его наверху отключили, этот бритый дебил там дежурил, — сказала
Ирина.
— А сейчас? Ушел? — Григорий Денисов широко раскрытыми глазами смотрел на
Ирину.
191
— Обижаешь, начальник. Зря я что ли, целый год каратэ осваивала? Ирина посмотрел
на Вику. — Мы японскую пьесу ставили, и я ниндзя изображала. Так вот, режиссер заставил
всех записаться в секцию каратэ.
Острый запах нашатырного спирта привел Вику в чувство. Я что, опять отключилась?
— сонно подумала она.
Она сидит в машине между Ольгой и Ириной, спереди — водитель и молодой
милиционер. Он звонит по мобильному.
— Да, Саныч, да, все в порядке. Психолог? Да ничего серьезного. Сотрясение,
наверное, легкое. Да. Да. Не волнуйтесь. Ему оказана первая помощь, а большей и не
требуется. Еду, еду. Вот только девушек развезу и сразу к вам, — Григорий подмигнул Вике.
Она устало улыбнулась. - что вы говорите! Секретаршу взяли? Молодую? Как зовут? Лиза?
На юридическом учится? Здорово, Саныч. Все, буду, лечу как на крыльях.
— Тебя проводить до квартиры? — спрашивает Ирина.
Они скоро подъедут к Викиному кварталу. Откуда она знает, где я живу? — думает
Вика, поворачивает голову к Ирине и начинает неотрывно смотреть ей в глаза.
— Проводить? — повторяет Ирина вопрос.
— Не надо, спасибо, я сама, — отвечает Вика.
— Ты в порядке? — спрашивает ее Ольга.
— Абсолютно.
«Волга» останавливается около Викиного дома.
— Жду вас с Сергеем через неделю на премьере, — говорит Ирина пытающейся
улыбнуться Вике.
— А мне тоже можно? — робко спрашивает Ольга.
— Конечно, — смеется Ирина. — Приходите все. И вы тоже, приходите с Ольгой,
говорит она лейтенанту Григорию Денисову, и он в ответ сияет. — Ну все, выходите, мне
пора, у нас репетиции день и ночь.
Они выходят из машины, Ирина протягивает Вике руку.
— Вы… ты… — Вика пытается что-то сказать, но слова застревают в горле.
— Саломею, я играю Саломею, — смеется Ирина и захлопывает дверь. — На Маяковку
подбросите, Гриша?
— О чем речь. Как раз рядом.
17.
— Сотрясение мозга и небольшая гематома, в общем пустяки, — сказал Сергей, когда
они встретились у театра. — Я должен был дать Грише сигнал сверху, но этот его качок
врезал мне по башке. Его, правда, тоже быстро вырубили. Он-то думал, что в гареме остался,
а одна женщина, - Сергей сделал небольшую паузу и посмотрел на Вику, - одна оказалась не
рабыней, а амазонкой. Третий звонок, пошли.
Вика так и не успела расспросить Сергея о подробностях того странного дня. Когда она
звонила ему, он говорил, что нет времени разговаривать, что все расскажет в театре, и вот
теперь опять говорит загадками, уходит от ответа. Вика настолько была озабочена этой
историей, что даже забыла разузнать о предстоящей премьере, на которую пригласила ее
исполнительница главной роли, а потом и Сергей, когда навестил ее. Два дня она пила по
его совету транквилизаторы и спала, а потом думала только о том, что там было, на этой
даче. И даже не удосужилась заглянуть в интернет и узнать о премьере.
Они сидели на третьем ряду в середине. Это были лучшие места, которые оставляют
для самых дорогих и почетных гостей. Зал был небольшой — всего рядов десять, и актеры,
играя, обращались непосредственно к публике, причем в глаза смотрели именно зрителям
192
третьего-четвертого рядов. Среди публики Вика заметила Диму, пациента Сергея. Он
приветливо кивнул ей, она улыбнулась в ответ.
Погас свет, и зажглись огни рампы. На сцене, слегка покачиваясь в ритме танца,
появилась Саломея. В ней было что-то неземное, какая-то пугающая красота. Саломея
смотрела Вике в глаза, растянув губы в лукавой улыбке. Вика почувствовала себя
припечатанной к спинке стула. Тот, кого она искала, смотрел на нее, но это была женщина,
та самая женщина, которая спасла ее в Кратово.
Они стоят после премьеры в фойе.
— Познакомьтесь, профессор Арутюн Геворкян, Институт транссексуальной
медицины, — представляет исполнительница Саломеи актриса Ирина Гордеева своего друга
врача Сергею и Вике.
Вика с интересом наблюдает за своей реакцией. Она не падает в обморок, но и не
чувствует себя обманутой. На нее, улыбаясь, смотрит Ирина — красивая женщина, которая
раньше была мужчиной и ее любовником. И Вика понимает, насколько далеко все это теперь
от нее.
Появляется Антон. Он несет картину.
— Последняя работа Макса, называется «Знак Девы», — говорит он и ставит ее рядом с
Викой у стены.
На картине Саломея, дочь царя Ирода, держит поднос с головой Иоанна Крестителя. На
лице девушке коварная улыбка. Вика переводит глаза с Саломеи на актрису Ирину Гордееву,
которая держит несколько букетов с цветами. Одно лицо.
Актриса кого-то увидела вдалеке. К ней идет по коридору молодой человек. Это Дима,
пациент психолога Сергея Шаповалова. Он едва заметно кивает психологу и Вике и
продолжает восхищенно смотреть на Ирину. Дима подходит к ней, она улыбается ему.
Дима целует ей руку, дарит цветы, ирисы. Ирина Гордеева достает из своего букета розу
кремового цвета и с улыбкой протягивает Диме. Они стоят и молча смотрят друг на друга.
Сергей, Вика и Антон прощаются с Ириной, но она только рассеянно кивает и вновь
улыбается Диме.
18.
— Как поживает кошка? — спросила Вика, когда они устроились за столиком так,
чтобы хорошо видеть концерт группы «Виртуальная тайга». Клуб «Самурай, зашедший в
тупик», был переполнен, но Вика специально заранее звонила администратору, чтобы
забронировали им центральный столик.
— Кошка? Да неважно, знаешь… Течка у нее началась. Купил капли, но не получается,
— улыбнулся Сергей.
— Что именно не получается? Остановить течку? — засмеялась Вика.
— Закапать капли в рот не получается, — в ответ рассмеялся Сергей. - Вырывается, не
дается. Одному трудно. — Сергей смотрел на Вику и улыбался.
— Так я помогу. Ты подержишь, а я закапаю. И течка пройдет.
— Когда? — спросил Сергей. — Откладывать нельзя. Позже не имеет никакого
смысла, так и в инструкции лекарства написано.
— А зачем откладывать. Можно и сегодня.
- После концерта?
- После концерта. И течка пройдет.
1 марта 2004 г.
Оглавление.
193
Часть первая. Исчезновение. …………………………….стр.
Часть вторая. Превращение……………………………….стр.
194