Поволжская провинция в начале XX века

В.Ю. Карнишин, г. Пенза
Поволжская провинция в начале XX века:
социокультурный аспект российской модернизации
Прорыв в изучении феномена провинции в контексте исторического пути, пройденного страной в течение последних
столетий, тем не менее, не закрывает всех лакун в осмыслении содержания адаптации населения глубинки к новым
реалиям меняющейся России. Социокультурный аспект российской модернизации включает ряд составляющих:
заимствование государством западных культурных эталонов в области отправления власти, организации хозяйственной
деятельности, образования и военного дела; возрастание экономической рациональности в повседневном поведении
людей; выработка и распространение либеральных ценностей внутри образованных кланов общества1.
Между тем, перемены, менявшие облик страны, достаточно неоднозначно отражались в жизни провинциального
жителя. Изломы модернизации обусловили резкую дифференциацию провозглашенных и мотивирующих ценностей, с
одной стороны, и реальных стереотипов, с другой2. Поволжские губернии представляли собой своеобразную модель
полиэтнической, поликонфессиональной, позднеимперской России, в которой по-прежнему сохранялась достаточно
тесная связь города и деревни. Пенза (население в 1897 г. – 60 тыс. чел.) и Симбирск (41,7 тыс. чел.) представляли собой
типичные центры торгово-промышленной деятельности с явным преобладанием ремесленных и кустарных заведений.
Самара (90 тыс. чел.) и Саратов (112,9 тыс. чел.) справедливо претендовали на роль своеобразных столиц Среднего и
Нижнего Поволжья. И все же поволжский губернский город по праву можно причислить к средоточиям культурных
центробежных сил, определявших уровень инновационных общественно-культурных процессов3. Бесспорен был
прогресс в сфере народного образования. В Саратове в начале XX в. насчитывалось 11 гимназий, около 40 начальных
училищ, а в 1909 году был открыт университет. Тем не менее, около половины населения оставалось неграмотным 4.
Достаточно широким представлялся спектр учебных заведений Пензы: две мужских и четыре женских гимназии,
реальное, железнодорожное техническое, землемерное училища, школа садоводства, учительская и духовная семинарии,
художественное училище. Среди выпускников учебных заведений Пензы – литературный критик В.Г. Белинский5,
историк В.О. Ключевский, востоковед Н.И. Ильминский, основоположник педиатрии Н.Ф. Филатов. Более 2,2 тыс.
учащихся обучались в двух мужских и пяти женских гимназиях, реальном, коммерческом училищах, духовной
семинарии, церковной учительской школе Самары6.
Тем не менее, в волжских губернских центрах (Самара, Саратов, Симбирск, Пенза) по-прежнему отсутствовали
высшие учебные заведения. Быстрые темпы роста населения, миграционные процессы, нехватка средств усугубляли
проблему неграмотности. Достаточно симптоматично, что в начале XX в. Самарская губерния занимала 31-е место по
уровню грамотности среди других губерний Европейской России7.
Достаточно тревожной являлась оценка состояния народного образования, данная Министром народного
просвещения И.И. Толстым: "Вообще, отношение правительства, взятого в целом, к составляющему часть его же
ведомству народного просвещения весьма характерно и достопримечательно. Это, поистине, пасынок в
государственно-административной семье или какой-то блудный сын, не вернувшийся к отцу" 8.
Попытки некоторых провинциальных интеллигентов изменить положение дел в системе народного образования
нередко оказывались малоэффективными или безрезультатными. Переехавший в Пензу выпускник юридического
факультета Московского университета Н.Ф. Езерский в начале был поглощен планами совершенствования
преподавания народной школы. Однако, столкнувшись с инертностью провинциальной бюрократии, отсутствием всякой
инициативы, он сделал небезынтересные наблюдения о природе власти в провинции: "Для того чтобы добиться
какого-нибудь успеха, создать что-нибудь реальное, нужно хоть частично власти, будь то власть чиновника или же
власть, какую дает обаяние крупного имени… Опасно только то, что носитель власти, даже микроскопический, очень
склонен забывать, что он член общества…" 9.
Для социокультурного фактора развития Поволжской провинции было характерно то, что здесь было достаточно
хрупкой прослойка интеллигенции. Одно из свидетельств нравов, царивших в Самаре, оставил Д.Д. Протопопов: "В
городе Самаре царил глубокий сон. Город этот искони был ареной быстрой и нехитрой наживы вышедших из крестьян
купцов… Интеллигенция, попавшая в Самару, чувствовала себя чужестранцами и быстро умственно начинала хиреть,
если только вовремя не спасалась бегством. Несколько освежали атмосферу невольной части Самары ссыльные. Там
жили В. Водовозов, П. Маслов… Но почти все они жили своим миром, более общались с теми, кого они оставили в
интеллигентных центрах, чем с Самарой. Губернии они не изучали. От жизни, от населения были далеко, как, впрочем,
и вся интеллигенция. Жизнь интеллигенции проходила уныло – однообразно. Собирались редко, а когда собирались, то
вяло говорили о современных событиях…" 10.
Другой современник – Н.А. Архангельский, отмечал еще одну сторону жизни губернской Самары: "Дворянство
всегда в Самаре было малочисленно, купечество было значительно и богато, но культурный уровень низок. Самарские
купцы этого времени – люди старого закала, жили замкнуто. Время от времени они собирались друг у друга,
преимущественно в дни событий, изредка выезжали в театр, на масленицу катались на своих рысаках по главным
улицам города, посещали трактиры. В ходу были кулачные бои…"11. Далеки от идиллических были картины жизни
провинциального Симбирска: "Общественной жизни никакой… О политических настроениях передовой интеллигенции
Петербурга и Москвы не знает… Известно только, что "студенты и жиды бунтуют против царя", а в чем дело –
никто не знает, и благородно избегают разговоров об этом" 12.
Интеллигенты, приезжавшие в провинцию из обеих столиц, удрученно реагировали на вакуум интеллектуальной
жизни. Действительно, ее пульс был иным, непривычным для тех, кто оказался в глубинке, часто не по своей воле.
Степень политизации здесь была ниже не на один порядок. Симбирянин А.В. Ястребов утверждал, что "о В.И. УльяновеЛенине, впоследствии столь известном земляке, мы слышали, что называется, краем уха, мы знали, что где-то есть
такой революционер, но роль и значение его в революции мы не представляли себе тогда"13.
Желавшие реализовать себя на общественном поприще принимали участие в работе просветительных обществ и
кружков, сотрудничали в местных газетах и журналах. Особой популярностью пользовалась газета "Саратовский
дневник", приобретенная председателем губернской земской управы И.Н. Львовым. Редактором был приглашен
известный историк А.А. Корнилов. Издававшийся здесь же журнал "Саратовская земская неделя", в котором ведущую
роль играл высланный из столицы В.С. Голубев, также не оставался чуждым обсуждению проблем, волновавших
общество. Было бы неверно говорить о полном единодушии авторов и корреспондентов, высказывавшихся по широкому
кругу вопросов на страницах этого издания: об отношении к уравнению в избирательных правах всех сословий,
санитарном состоянии населенных пунктов, взаимоотношениях немцев Поволжья с русским крестьянством. Наконец, по
поручению Саратовского земства был издан сборник статей "Всеобщее избирательное право".
В Самаре с 1884 г. издавалась "Самарская газета", в которой сотрудничали А.М. Горький, С.Г. Скиталец, печатались
произведения Н.Г. Гарин-Михайловского, В.Г. Короленко, Д.Н. Мамина-Сибиряка, А.И. Куприна. Всего же в этом
губернском центре издавалось более двух десятков газет, многие не довольствовались публикациями провинциальных
новостей и перепечаткой материалов столичной прессы. Так, "Голос Самары" не оставался чужд аналитическим
материалам, посвященным острым внутриполитическим проблемам.
Качественно новым явлением для социокультурной сферы стало издание частных газет. Ещё в 1875 году в Пензе
начал издаваться "Справочный листок" Моршанско-Сызранской железной дороги, издателем которой был В.Н. Умнов,
исключенный в 1861 году из Казанского университета за участие в студенческих волнениях. Занявшись впоследствии
предпринимательской деятельностью, он стал купцом 2-й гильдии, владельцем двухэтажного каменного дома и почти 3х тысяч десятин земли в Пензенской и Саратовской губерниях. Частные газеты представляли собой тот транслятор, по
которому передавалась информация, замалчиваемая или искажаемая официозными изданиями.
В начале XX в. усилилась тенденция развития национальных культур. Совершившая летом 1904 г. поездку по
"инородческим местностям" поволжских губерний С.В. Чичерина с тревогой отмечала низкий уровень грамотности
чувашского населения по сравнению с русскими (15,6% у мужчин и 1,3% у женщин)14. Еще в октябре 1868 г.
двадцатилетний И.Я. Яковлев открыл первую чувашскую школу в Симбирске, ставшую просветительным центром
одного из крупных нерусских этносов Поволжья. В своих воспоминаниях он с горечью писал о равнодушии к развитию
национальной школы симбирских губернаторов: "У дворян было трудно вырвать что-либо на дело народного
образования, чем, например, у купцов. Купца можно было заставить раскошелиться наградами, благодарностями".
Дворяне же "считавшие себя опорой самодержавия, ни в наградах, ни в благодарностях не нуждались" 15. Даже издание
чувашских песен вплоть до обнародования Манифеста 17 октября 1905 г. наталкивалось на сложности, связанные с тем,
что И.Я. Яковлев опасался в предъявлении ему обвинений в сепаратизме и национализме. Впоследствии И.Я. Яковлев
оставался твердым монархистом, заявляя о том, что "можно учредить такое монархическое правление, при котором
одинаково хорошо будет житься всем подданным, всем народностям, всем вероисповеданиям – правление, при
котором не будет преобладания узконациональных, узкоклассовых, узкорелигиозных интересов…" 16.
Объектом пристального внимания полицейских чинов стали мусульмане, среди которых распространялись
эмигрантские настроения. Основания для этого были: чиновники создавали препоны для устройства на работу в школу
учителей, получивших образование в Турции и не имевших российского подданства; из обращения изымались книги,
изданные в Стамбуле; среди населения распространялись слухи о насильственной христианизации. Наряду с принятием
административных мер, нацеленных на пресечение эмигрантских настроений (запрет выдавать паспорта лицам
мусульманского вероисповедания под предлогом отъезда на заработки), были приняты решения, согласно которым,
православные, разжигавшие межнациональную рознь, подвергались наказаниям17. В целом же, правительственные
круги, опасаясь реализации идеи "единой мусульманской нации", под знаком борьбы с "панисламизмом", стремились
ослабить объединительные тенденции мусульман. В арсенале политики была поддержка сепаратного культурного
развития более "слабых" мусульманских народностей перед лицом поглощения их более "сильными" (например,
поволжских народностей в противовес татарам)18.
Для начала XX в. было характерно увеличение количества школ в деревне, рост числа читателей газет и журналов.
Гораздо меньше внимания уделялось изучению феномена крестьянского невежества. Нередко носители знаний (учителя,
библиотекари, агрономы, ветеринары, фельдшеры) воспринимались в деревенской среде как разрушители векового
уклада. В селе Курникине Саратовской губернии ученикам местной церковно-приходской школы родители запретили
обращаться за книгами в местную библиотеку. "Доходит до того, – делился впечатлениями учитель В. Докукин, – что
является в школу ученик и говорит: "Мамка спрашивает, пьешь ли ты кровь?". Решили, что я колдун: обмакнул
бумажку в воду, и она горит (я показывал один химический опыт)". Другой учитель – Г. Иванов, с горечью
свидетельствовал: "Народные чтения пришлось прекратить, так как однажды крестьяне явились на чтения с
дубинками и требовали прекратить их" 19.
Таким образом, моральное состояние общества отличалось набиравшим силу неблагополучием. Экономический
кризис, болезненное восприятие поражения в войне с Японией, озлобление малоимущих – все это повышало
социальную температуру. Особенно ярко стала проявляться психология доносительства – и не только по политическим
мотивам. Выгон скота на чужих землях, ношение незаслуженных наград, сквернословие – таковы главные мотивы
кляуз, отраженных в письмах "доброжелателей" (за последние пять лет XIX в. более чем в три раза возросло количест-во
"подметных" писем, поступавших в канцелярию Самарского губернатора).
Всё это свидетельствовало о том, что провинциальное общество находилось накануне радикальных перемен,
осмысление содержания которых требует понимания роли социокультурного фактора модернизационного процесса.
Примечания: 1 Опыт российских модернизаций. XVIII-XX века /Под ред. В.В. Алексеева. М., 2000. С. 95. 2 Модернизация в России и
конфликт ценностей. М., 1994. С. 80-83. 3 Кошман Л.В. Город и городская жизнь в России XIX столетия: социальные и культурный
аспект. М., 2008. С. 63. 4 Казаков Б.И., Казакова Г.Р., Любомирова Л.Н. Страницы летописи Саратова. Саратов, 1987. С. 90-91. 5
Губернский город Пенза на рубеже XIX-XX веков /Под ред. С.И. Щукина. Пенза, 2001. 6 Архангельский Н.А. Город Самара. Краткий
очерк. Самара, 1913. С. 20. 7 Яковлев Н.Н. Самара и Самарская губерния накануне революции 1905-1907 гг. //Большевистские
организации Поволжья в революции 1905-1907 гг. Куйбышев, 1977. С. 24. 8 Толстой И.И. Мемуары графа И.И. Толстого. М., 2002. С.
323. 9 Карнишин В.Ю. Николай Федорович Езерс-кий: "Носитель власти, даже микроскопический, склонен забывать, что он член
общества…" //Российский либерализм: идеи и люди. Под ред. А.А. Кара-Мурзы. М., 2004. С. 491. 10 Протопопов Д.Д. Из недавнего
прошлого //Русская мысль. 1907. № 11. С. 17-18. 11 ГАСО. ФП. 3500. Оп.1. Д. 96. Л. 2-6. 12 Красная летопись. Симбирск, 1923. С. 19. 13
Ястребов А.В. Мои воспоминания о детстве и юношеских годах жизни в Симбирске. Рукопись. Ч.1. Л.8. 14 Чичерина С.В. Положение
просвещения у приволжских инородцев. СПб., 1906. С. 31. 15 Яковлев И.Я. Воспоминания. Чебоксары, 1989. С. 211. 16 В.И.
Макаревский, А.Ф. Керенский и В.И. Ульянов (Ленин) в оценке И.Я. Яковлева //Вестник Ленинского мемориала. Вып. 2. Материалы
Всероссийской научной конференции "1917 год в зеркале истории", посвященной 90-летию Октябрьской революции 1917 года.
Ульяновск, 2007. С. 228. 17 Демидова И., Демидов А. Ах, Самара-городок. Самара, 1993. С. 33. 18 Усманова Д.М. Мусульманские
представители в российском парламенте. 1906-1916. Казань, 2005. С. 67-68. 19 Саратовская земская неделя. 1905. № 5. С. 30-32.