Тему традиций Белинского в критике и публицистике
реклама
Шилова Н.Л. (Петрозаводск) Почвенники и В.Г. Белинский (К вопросу об источниках „Объявления об издании журнала «Время» в 1861 году”). Тему традиций Белинского в критике и публицистике почвенников следует признать сегодня мало исследованной. Вероятно, это связано с динамикой ценностных приоритетов русского литературоведения, а точнее, с несовпадением ценностных приоритетов советского и постсоветского литературоведения. В 40-е, 50-е, 60-е гг., когда создавались многочисленные монографии, посвященные творчеству Белинского, исследовался его вклад в последующее развитие русской литературы, журналы Ф.М. и М.М. Достоевских не вызывали особого интереса у научной общественности. И наоборот, начиная с 1990-х годов, когда возникает интерес к литературному и публицистическому наследию почвенников, фигура Белинского, очевидно, ассоциирующаяся с советским периодом, скомпрометированная советским режимом, уходит на второй или даже третий план. Эти, строго говоря квазинаучные, обстоятельства объясняют эпизодичность наблюдений, касающихся «линии Белинского» в литературной критике почвенников. Самым полным источником, освещающим её, по сей день остается главка, посвященная образу Белинского на страницах почвеннических журналов «Время» и «Эпоха» в известной монографии В.Я. Кирпотина1. В соответствии с общим направлением исследования, В.Я. Кирпотин сделал акцент на идейном размежевании Достоевского 60-х гг. с западничеством и с Белинским в том числе. В целом, считается, что Достоевский испытал серьёзное влияние Белинского в начале своего творческого пути, затем, после каторги, к идеям Белинского охладел и в 1860-70-е гг. (кульминационный момент – написание романа «Бесы») более всего во взглядах с русским критиком разошёлся 2. Действительно, полемические высказывания в адрес Белинского, начиная с 1860-х гг. периодически встречаются на страницах «Времени». Однако, в рамках этой темы обычно рассматриваются прямые, интерпретационного или оценочного свойства, высказывания почвенников о Белинском, действительно предстающие как цепочка крайне запутанных и противоречивых суждений, сопоставляются идеи и концепции, каждый раз демонстрирующие как известную общность, так и существенные различия. Менее всего внимания уделяется наблюдениям над формальными особенностями интересующих нас источников – стилистическими, фразеологическими и т.д.. Кирпотин В.Я. Достоевский и Белинский. – М., 1976. Неоднозначное отношение Ф.М. Достоевского к идеям Белинского в 1860-е гг. отмечено, в частности, в комментариях к 30-томному Полному собранию сочинений писателя. См. Достоевский Ф.М. Полное собрание сочинений: в 30-ти тт. – Т. 28. – Кн. 2. – Л., 1985. – С. 547. 1 2 1 В то же время, как справедливо писал В.М. Жирмунский ещё в начале XX века в книге «Байрон и Пушкин», литературоведческая компаративистика продуктивна тогда, когда базируется на конкретных текстовых сопоставлениях. Говоря о поэзии, В.М. Жирмунский подчёркивал, что идейный мир поэта есть результат развития самого поэта, чужое влияние здесь может «лишь проявить и укрепить сложившееся в самом поэте»3. Гораздо более важным материалом для компаративного исследования В.М. Жирмунский признал формальные пересечения на уровне поэтики текста - образов, мотивов, деталей художественного произведения и т.д. Этот принцип может быть перенесён, с нашей точки зрения, и на исследование литературно-критических и публицистических текстов, во-многом родственных, по крайней мере в русской традиции, литературному творчеству4. Особенно если речь идёт, как в случае с Достоевским, о так называемой «писательской критике»5. «Объявление об издании журнала «Время» в 1861 году» (далее - «Объявление») демонстрирует, с нашей точки зрения, интересные пересечения с известной статьёй В.Г. Белинского «Литературные мечтания» (1834). Названные документы весьма разнятся по жанру и объёму, однако имеют и общее качество – и тот, и другой были своего рода «первым шагом» и потому носили манифестный характер (если относительно «Объявления» почвенников это выглядит очевидным, то и «Литературные мечтания» В.Г. Белинского были первой крупной статьёй критика). И тот и другой призваны были очертить презумпции, лежащие в основе частных литературных суждений, представить общий взгляд авторов на литературу и действительность. В «Объявлении» в качестве причин, побудивших издателей «основать новый публичный орган»6, названы две. Первая – идея, «главная передовая мысль» журнала (18; 38), новое слово, ради которого и затевалось издание. Вторая – желание «основать журнал, вполне независимый от литературных авторитетов» (18; 89). И та, и другая восходят, на наш взгляд к некоторым тезисам статьи В.Г. Белинского «Литературные мечтания». В первой части «Объявления» намечены основные идеи и категории почвенничества. Наряду с современностью, актуальной по умолчанию, в качестве ключевого пункта российской истории Достоевский называет реформу Петра I. Писатель характеризует ее как Жирмунский В.М. Байрон и Пушкин. Пушкин и западные литературы. – Л., 1978. – С. 23. Русская литературная критика никогда не ограничивала своей сферы сторонним анализом готовых литературных произведений. В этом смысле справедливо утверждение М.Н. Бойко о том, что русская критика «обычно сопереживает и со-размышляет о действительности и человеке вместе с художником, а не воспринимает его творение дистанцированно, как нечто готовое, нуждающееся только в профессиональном анализе» (см.: Бойко М.Н. Самосознание искусства - самосознание человека: Очерки русской эстетической мысли второй половины XIX века. – М., 1997. – С.9). Переводя художественную речь в иную семиотическую систему, критика во многом продолжает творческие искания литературы. 5 Подробно о русской «писательской критике» см.: Литературно-критическая деятельность русских писателей XIX века. - Казань, 1989. 6 Достоевский Ф.М. Полное собрание сочинений: в 30 тт. – Т. 18. – Л., 1978. – С. 35. Далее ссылки на это издание приводятся в тексте с указанием в скобках тома и страницы. 3 4 2 попытку европеизировать Россию. В результате, реформа Петра привела в XVII веке русское общество к глобальному расколу, развела в разные стороны народ и цивилизацию: «С самого начала народ от неё (реформы. – Н.Ш.) отказался. Формы жизни, оставленные ему преобразованием, не согласовались ни с его духом, ни с его стремлениями, были ему не по мерке, не впору» (18; 36). Пути народа и образованного сословия разошлись.. Исследователи и комментаторы публицистики почвенников отмечают, что в этом пункте своей программы редакция «Времени» наследовала редакционным объявлениям и публицистике журнала «Светоч», с кругом которого были связаны в конце 1850-х гг. многие будущие авторы журнала, в т.ч. его официальный редактор – М.М. Достоевский7. Сомнения здесь вызывает одно обстоятельство: журнал «Светоч» и его программа были весьма прохладно приняты в среде петербургских журналистов 8. Известны, в частности, строки А.Н. Плещеева из письма к Ф.М. Достоевскому от 27 октября 1859 г.: «Вчера получил программу «Светоча». Черт знает каких имен наставили. А наши с вами переврали; вас с фертом поставили, а меня с двумя азами. Говорят, Милюков взял на себя там отдел критики. Он человек хороший, умный; но в какой степени способен дать тон журналу, воодушевить его живым, новым словом – это ещё вопрос»9. Копировать программу «Светоча» в этих обстоятельствах значило бы рисковать собственным детищем. Сложно представить, чтобы Ф.М. Достоевский, как известно, долго добивавшийся возможности издавать журнал, выбрал в качестве ориентира для первых, а потому особенно важных, шагов в журналистике проект, не снискавший особой славы. Впервые версию о влиянии программы «Светоча» на «Объявление» высказала, повидимому, В.С. Нечаева ещё в 1970-е гг. Однако с существенной оговоркой: если «Светоч» призывал к примирению «восточников» и «западников», то для редакции «Времени» более актуальным оказался совсем другой раскол10. Как раз об этом расколе пятнадцатью годами раньше заговорил Белинский в своих «Литературных мечтаниях», причём именно в той форме, которая найдёт многочисленный отклик в публикациях почвенников. Начиная свою статью с радикального, провокационного утверждения «У нас нет литературы», Белинский далее подробно останавливается на самом понятии «литература» и вариантах его интерпретации. В центре – вопрос о народности литературы как её имманентном свойстве. Народность трактуется здесь как выражение «духа», «внутренней жизни», «физиономии» народа, среди которого рождены авторы. Центральное место в этом рассуждении занимает пассаж, интерпретирующий петровскую реформу как ключевой См., например: Туниманов В.А. Вступительная статья к примечаниям // Достоевский Ф.М. Собрание сочинений: в 15 т. - Т. 11. – Л., 1993. – С. 384. 8 См. об этом подробно: Достоевский Ф.М. Полное собрание сочинений: В 30 т. – Т. 18. – Л., 1978. – С. 231. 9 Цит. по: Достоевский Ф.М. Полное собрание сочинений: В 30 т. – Т. 18. – Л., 1978. – С. 231. 10 Нечаева В.С. Журнал ММ. И Ф.М.Достоевских «Время» (1861-1863). – М., 1972. – С. 38-41. 7 3 момент в новой истории российского государства. Реформа Петра представлена у Белинского как момент ломки, как явление парадоксальное. Одна его сторона – тот энергический рывок, который волею своего государя совершила в этот период Россия: «Каналы и дороги начали прорезывать девственную почву земли русской, зашевелилась торговля, застучали мoлoты, захлопали станы: зашевелилась промышленность!»11. С другой стороны, реформа привела русский народ к расколу, когда европеизация посягнула на «освящённые давностию» обычаи народа: «Какое ж следствие вышло из всего этого? Масса народа упорно осталась тем, что и была; но общество пошло по пути, на который ринула его мощная рука гения» (1; 26). Сходство двух анализируемых фрагментов очевидно. И в том, и в другом случае петровская реформа признаётся поворотным пунктом в развитии русского общества. И в том, и в другом случае оценка петровской реформы неоднозначна: называются как плюсы её, так и минусы. И в том, и в другом случае речь идёт о столкновении, конфликте двух начал – европейской цивилизации и русской самобытности. Идентично описываются и последствия петровской реформы – прогресс ценой раскола. В обоих документах камнем преткновения для реформы оказывается «дух» народа – складывавшиеся веками и освящённые традицией привычки, обычаи в костюме, быту, поведении и проч., составляющие особую «физиономию» каждого народа. Однако пока речь только шла о некоем комплексе идей, который, как уже было сказано, сам по себе ещё не является свидетельством влияния и преемственности, если не подкреплён текстовыми соответствиями. И такое соответствие есть: своё видение новейшей русской истории Белинский стремится здесь выразить с помощью метафоры, которая вскоре станет знаковой для круга авторов «Времени». Речь идёт о концептуальной метафоре – почва. Так, в частности, описывая стремления государяреформатора, критик замечает: «Задумал он думу крепкую, а задумать для него значило — исполнить. Увидел чудеса и дива заморские и захотел пересадить их на родную почву, не думая о том, что эта почва была слишком еще жестка для иноземных растений» (курсив наш. – Н.Ш.) (1; 25). Воспоминания современников свидетельствуют, что и в быту Белинский пользовался этой метафорой12. Белинский В.Г. Собрание сочинений: В 3 тт. – Т. 1. - М., 1948. – С. 26. Далее ссылки на это издание приводятся в тексте с указанием в скобках тома и страницы. 12 Так, А.Я. Панаева (Головачёва) зафиксировала в своих воспоминаниях следующее частное высказывание Белинского, относя эту реплику к 1845 г.: «Между ним (речь идёт о Бакунине – Н.Ш.) и мной огромная разница: вопервых он космополит в душе; во-вторых, с своим знанием языков и энциклопедическим образованием, он может чувствовать твёрдую почву под своими ногами, где бы он ни очутился. А что же я-то буду делать. Если меня оторвать от моей почвы <…>? Ведь это было бы одно и то же, что захотеть развести в Италии берёзовую рощу, привезти отсюда с корнями большие деревья и посадить на плодотворную почву. Но что бы вышло? Завяли бы все деревья!» (Панаева (Головачёва) А.Я. Из «Воспоминаний» // В.Г. Белинский в воспоминаниях современников. – М., 1977. – С. 299). 11 4 Вторая часть «Объявления», как уже была сказано, представляет взгляд почвенников на литературу. Центральное место здесь занимает тезис о существующем литературном «рабстве» и призыв к независимости в литературе и журналистике. Достоевский буквально обрушивается здесь на «золотую посредственность», царствующую в журналистике, на коммерциализацию литературы, на грошовый поверхностный скептицизм, прикрывающий бездарность (18; 38) и т.д. Однако врагом номер один объявляется «литературное рабство» засилье литературных авторитетов и подобострастия перед ними: «Есть в литературе нашей до сих пор несколько установившихся идей и мнений, не имеющих ни малейшей самостоятельности, но существующих в виде несомненных истин, единственно потому, что когда-то так определили литературные предводители» (18; 38). Вторая, собственно литературная, цель редакции сформулирована здесь следующим образом: «Мы решились основать журнал, вполне независимый от литературных авторитетов, – несмотря на наше уважение к ним – с полным и самым смелым обличением всех литературных странностей нашего времени» (18; 39). Современные комментарии указывают в качестве параллельного места фельетон Нового поэта (псевдоним И.И. Панаева) в «Современнике», иронически констатировавшего засилье «молодых слав, знаменитостей, авторитетов, авторитетиков — особенно ученых» в текущей литературе13. Однако с полной отчётливостью филиппики в адрес литературных генералов и авторитетов прозвучали всё в тех же «Литературных мечтаниях» В.Г. Белинского, которыми, кстати говоря, весьма восторгался сам Новый поэт. Причём в статье Белинского, по собственному признанию И.И. Панаева, самое большое впечатление на него произвели как раз выпады против литературного идолопоклонства14. Приступая в 7-й главке «Литературных мечтаний» к обзору и анализу русской литературы начала XIX столетия, критик вскоре прерывает цепочку своих суждений о разных авторах и исторических реалиях следующим выпадом против литературного идолопоклонства: «Дети, мы еще всё молимся и поклоняемся многочисленным богам нашего многолюдного Олимпа и нимало не заботимся о том, чтобы справляться почаще с метриками, дабы узнать, точно ли небесного происхождения предметы нашего обожания <…> Да — много, слишком много нужно у нас бескорыстной любви к истине и силы характера, чтобы посягнуть даже на какой–нибудь авторитетик, не только что авторитет <…>» (1; 41-42). Так же как и в предыдущем случае обращает на себя внимание общность не только самого содержания сопоставляемых высказываний, не только эмоциональный фон этих высказываний, но и общность «терминологии». Литературные «авторитеты» - одно из Цит. по: Примечания// Достоевский Ф.М. Собрание сочинений: в 15 т. - Т. 11. – Л., 1993. – С. 384. См., например: Панаев И.И. Из «Литературных воспоминаний» // Белинский в воспоминаниях современников. – М., 1977. – С. 225-226. 13 14 5 частотных выражений в статье Белинского: всего в статье оно в различных вариантах встречается 18 раз. В указанном фрагменте «Объявления» на двух страницах слово «авторитет» и его дериваты встречается 4 раза, что также даёт нам случай высокой частотности (подсчёты эти не включают использование синонимичных выражений в том и другом источниках, фактически продолжающих этот ряд). Таким образом, объявление почвенников в существенных своих положениях развивает тезисы, высказанные прежде Белинским. Возможно, именно поэтому на «Объявление» и первые выпуски «Времени» с такой теплотой откликнулась редакция «Современника», для которой имя Белинского и его идеи имели знаковый и едва ли не священный характер. Впрочем, так ли узнаваемо оказалось наследие Белинского для современников? Речь идёт именно о метафоре почва, за которую авторов «Времени» очень скоро разбранили. Если первоначально «Современник» Некрасова, Чернышевского и Добролюбова очень тепло приветствовал новый журнал, то, как известно, уже к концу первого года ситуация резко переменилась. В декабрьском номере «Современника» за 1861 год была опубликована статья М. Антоновича «О почве (не в агрономическом смысле, а в духе “Времени”)». Возможно, именно М. Антонович первым отождествил новое слово журнала с понятием почвы15. В серии каламбуров М. Антонович отметил его неопределенность, идеалистический и «аллегорический» характер, который размывает и дискредитирует программу журнала в целом. Согласно М. Антоновичу, почва – не что иное как модная фраза, которая не принесла с собой новой мысли, а почвенники пришли бы «в величайшее затруднение <…>, если б их попросили не употреблять фразы о почве и её вариации, им и сказать нечего было бы»16. Парадоксальным образом, М. Антонович разбранил своих оппонентов за метафору, введённую главным авторитетом и идолом «Современника» В.Г. Белинским. Впрочем, это не единственный случай, когда авторы «Времени» были осмеяны за использование выражений, восходящих на самом деле к фразеологии В.Г. Белинского. Так, на особой судьбе излюбленного григорьевского эпитета «допотопный» останавливается в своей монографии Б.Ф. Егоров: «Современникам термин показался необычным и даже смешным: Добролюбов написал об этом в «Свистке» веселую заметку, над которой хохотал сам Григорьев. А спустя четверть века слово «допотопный» в метафорическом смысле Отождествление это не совсем точно. Если оппонентами «новое слово», ради которого затевался журнал, было названо почвенничеством, то самоназванием его следовало бы скорее считать русское направление. Официальный редактор журнала М.М. Достоевский так сам охарактеризовал его в 1864 г., хлопоча о возобновлении «Времени». «Направление моего задуманного журнала я мог бы назвать русским, если б можно было характеризовать так направление. Цель его будет – уяснить читателям те великие силы, которые таятся в русской жизни, которые служат задатками нашего будущего развития и блага и к которым так скептически относятся зачастую наша литература и общество», - писал он в прошении к министру внутренних дел (цит. по: Нечаева В.С. Журнал М.М. и Ф.М. Достоевских «Эпоха». М., 1975. – С. 11. ) 16 Современник. – 1861. – № 12. – С. 173. 15 6 фактически вытеснило в живом русском языке его первоначальное значение»17. Действительно, в одной из статей 1859 года Григорьев высказался о «допотопном значении Лажечникова». Добролюбов даже вынес это непривычное тогда словосочетание в название своей иронической заметки, опубликованной во втором выпуске «Свистка» - «О допотопном значении Лажечникова (Исследование г. Ап. Григорьева)». Спустя несколько месяцев в статье «Западничество в русской литературе, причины происхождения его и силы 18361851», опубликованной уже в журнале «Время», Григорьев специально вернулся к объяснению метафорического значения «дикого для ушей термина». Интересно, что Григорьев фактически не был первым, кто приблизился к метафоризации естественнонаучного понятия «допотопный». Так, пока только в качестве сравнения, но уже с перспективой переноса из естественнонаучной среды в гуманитарную, оно появилось у Белинского: «Индийцы, китайцы, японцы, уж конечно, гораздо древнее славян и, своим существованием, оставили в истории человечества более глубокий, нежели славяне, след; но что ж в этом пользы для них теперь, когда они превратились в какие-то нравственные окаменелости как будто допотопного мира»18. Любопытно, что Григорьев процитировал приведённые выше слова Белинского в своей следующей по времени за «Западничеством» статье – «Белинский и отрицательный взгляд в литературе». Цитируя Белинского, Григорьев не вернулся более к вопросу о «диком для ушей термине», не воззвал к авторитету великого критика. Почему? С одной стороны, разница в употреблении слова «допотопный» очевидна: то, что у Белинского только сравнение, метафора потенциальная, у Григорьева реализуется в метафору полноценную и самоценную. Однако, ход мысли, ход сравнения в обоих случаях идентичен. А цитата из Белинского, отправленная «вдогонку» обсуждению этого термина, в принципе, уже и не требовала комментариев. Таким образом, следы присутствия Белинского на страницах критики и публицистики почвенников не всегда сразу опознавались даже горячими поклонниками великого критика. Не об этом ли ироническое высказывание Ф.М. Достоевского, появившееся несколько времени спустя уже в «Гражданине» : «Я уверен, что явись теперь опять Белинский и если им не скажут, указывая перстом, что вот это сам Белинский, то они тотчас же бросятся ругать его. Впрочем, если и укажут, то разве только подождут немного, а через месяц какойнибудь все вдруг бросятся и начнут ругать»19? Можно констатировать, что «Литературные мечтания» В.Г. Белинского и «Объявление об издании журнала «Время» в 1861 году» Ф.М. Достоевского демонстрируют родство, общность, манифестирующую себя не только на уровне идейно-концептуальном, но Егоров Б.Ф. Борьба эстетических идей в России середины XIX века. – Л., 1982. – С. 177. Время. – 1862. - № 4. – С. 183. 19 Достоевский Ф.М. Полное собрание сочинений: В 30 т. – Т. 21. – Л., 1980. – С. 157. 17 18 7 и на уровне терминологическом. Статья Белинского, снискавшая громкую славу ещё в 1834 г., была, по всей вероятности, известна Ф.М. Достоевскому, равно как и другим членам редакции журнала20. В начале 1860-х были и обстоятельства, не позволявшие литературной общественности забыть наследие великого критика – именно в 1860-1861-м годах выходили первые тома собрания сочинений В.Г. Белинского. Наконец, написанный Достоевским вскоре после «Объявления» эстетический манифест почвенников – статья «Г-н -бов и вопрос об искусстве» - прямо начиналась с тирады в защиту критика. С учётом всех фактов и общего контекста публикаций «Времени», отмеченное сходство двух документов может быть воспринято как след рецепции и развития в среде почвенников некоторых идей Белинского 1830-х годов. Наиболее интересным представляется, конечно, тот факт, что к статьям Белинского отсылают программные для авторов «Времени» тезисы об особенностях русского пути и о независимой журналистике, некоторые специфические «словечки» и, в частности, метафора «почва». Наблюдения эти имеют частное значение, дополняющее и корректирующее, например, историко-литературный комментарий к «Объявлению» почвенников. Однако, они же открывают новый ракурс в вопросах о литературных источниках концепции почвенничества, а также о традициях раннего Белинского в критике и публицистике Ф.М. Достоевского и его окружения в 1860-е гг. Так, например, комментарий к письму Ф.М. Достоевского к брату Михаилу от 31 октября 1838 г. содержит указание на параллельное место в «Литературных мечтаниях» Белинского – см.: Достоевский Ф.М. Полное собрание сочинений: в 30-ти тт. – Т. 28. – Кн. 1. – Л., 1985. – С. 405-406. Особо среди всего наследия критика выделил «Литературные мечтания» и Аполлон Григорьев в специально посвящённой Белинскому статье, опубликованной в журнале братьев Достоевских (см. Время. – 1862. - № 4. – С. 215-217). 20 8
