«КОЛЫБЕЛЬНАЯ» Когда в квартире начался ремонт, меня отправили к двоюродной тётке. Она снимала дачу километрах в пятидесяти от Москвы. Заурядный домишко этот некогда принадлежал известному живописцу, останки которого мирно покоились под резным деревянным крестом здесь же, неподалёку от дома. Тётка беспрестанно занималась шитьём — подрабатывала на старом «Зингере». Детишек поблизости не водилось, и я целыми днями, прерываясь разве что на кормёжку, околачивался у крыльца. Компанию мне составлял кот: пушистый, рыже-бело-серый, прозванием Лютик. Больших размеров, но при этом столь незначительного возраста, что приятельствовал со мною на равных, а я тогда и в школу ещё не ходил. Мы напропалую играли в достойные игры вроде верёвочки с привязанным фунтиком, а по вечерам, сидя на террасе, слушали музыку: хозяева оставили патефон с пластинками. Там были, конечно, «РиоРита», «Брызги шампанского», «Тёмная ночь», «Огонёк», а ещё — классические романсы, один из которых по причине загадочности своей сделался для меня неотвязным. —Почему «солнце скрылось под водой»? — спрашивал я у тётки. —Ну, так бывает на море, — отвечала она. —А ветер «мчится к матери своей»? —И что? —Кто у ветра мама? В общем, светлая душа Аполлон Майков запутал меня. Но главная загадочность происходила оттого, что пластинка была поцарапана, и вместо окончания романса звучало «фюить». А испортил её мой приятель, прыгнувший на патефон, когда в нём звучала музыка. Правда, событие это совершилось месяца два назад: Лютик, как говорила тётушка, был в те времена ещё совсем бестолковым. Я спрашивал у неё, что там — в конце пластинки, а она вспоминала-вспоминала и никак не могла вспомнить. Когда я со своими вопросами надоел, тётушка сказала: —Видишь забор за полянкой? Это дача знаменитой певицы Большого театра. Сейчас у неё гостят подруги — тоже знаменитые и тоже певицы. Ты сходи к воротам, покарауль — может, выйдут прогуляться, тогда и спросишь. Кажется, одна из подружек на несчастной пластинке и поёт. Да приготовь букет — артисток полагается благодарить с цветочками. Сходили мы с Лютиком на поле, нарвали васильков, потом пришли к даче певицы и устроились напротив глухих ворот. Долго сидели. Иногда доносились до нас звуки рояля, а то и пение, но обрывочное — отдельными фразами, которые повторялись на разный лад — то так, то эдак. —Тренируются, — объяснил я Лютику. Сидим, сидим, а прогуляться никто не выходит. Но мы терпим, ждём. Лютику, правда, наскучило, он стал охотиться за бабочками, стрекозами. —Только, — прошу, — ящерок не трогай, пожалуйста. Как будто не трогает — пытается крылатых настичь и уже до значительной высоты допрыгался. И тут случилось происшествие: откуда-то примчалась собака. Я бросился защищать Лютика, но Лютик опередил меня и в прыжке нанёс ей удар по носу. Собака с визгом кинулась прочь, кот — за нею, но вскоре вернулся. —Ну, ты даёшь! — только и мог вымолвить я. Впрочем, тётка рассказывала, что он сызмальства отличался храбростью и однажды прогнал лису. Причём, лиса тоже убегала с визгом. Вероятно, кот от рождения обладал хорошо поставленным, точным ударом. Сидим и сидим. Дело к вечеру, скоро ужинать позовут. Вдруг ворота раскрываются, и выезжает автомобиль «ЗИМ». Я сразу вскочил. А машина подъехала к нам и остановилась. —Мальчик! Ты что тут делаешь? — спросила через открытое окошко пожилая женщина. Требовательный тон выдавал в ней владелицу знатной усадьбы. —Жду. —Чего или кого ты ждешь? —Певиц, — говорю. В машине рассмеялись. Я сбивчиво пересказал историю пластинки, но про Лютика, конечно, не упомянул. —А что за романс? — спросила женщина. —«Спи, дитя моё, спи, усни, спи, усни». Мужчина, сидевший рядом с шофёром, определил: —«Колыбельная» Чайковского, Рахманинов любил играть, — и напел. —Так? — уточнила женщина. Я кивнул. —Маш, — сказала она, — это вроде бы твой репертуар, подскажи молодому человеку. Её соседка стала наскоро проговаривать текст, чтобы дойти до уничтоженной Лютиком концовки, но в машине зашумели, требуя, чтобы она непременно спела — похоже, «ЗИМ» был по крышу забит выдающимися солистками. Дверца распахнулась, женщина, которую называли Машей, вышла и, став передо мной, негромко запела... Потом все аплодировали. Я тоже. —Запомнишь? — ласково спросила она. Я взялся напряжённо повторять: «Али звёзды воевал? Али волны всё гонял?»… И остановился. Тогда она снова спела: «Не гонял я волн морских, звёзд не трогал золотых; я дитя оберегал, колыбелочку качал!» Ну, теперь запомнишь? —Спасибо! – поблагодарил я. И лишь когда «ЗИМ» тронулся, меня осенило, что артистку полагается благодарить с цветочками. Схватив лежавший на траве букет, бросился за машиной. Лютик не отставал. Нас увидели, «ЗИМ» остановился. Добежав, я протянул васильки в окошко. —Ну, Маш, — расхохотались певицы, — таких букетов тебе ещё никто не дарил. Машина тронулась, обдав нас пылью. Лютик даже чихнул. Мы скорее домой, чтобы, покуда помнится, тётка записала слова, произнесённые ветром: «Я дитя оберегал, колыбелочку качал». В воскресенье приехали родители, чтобы забрать меня в Москву. Лютик, осознав грядущую разлуку, не отходил от меня, а я с трудом удерживал слёзы. Взрослые сжалились: посадили кота в старую сумку, закрыли молнию, оставив небольшое отверстие, чтоб дышал, и к вечеру мы добрались домой. Послушали наши пластинки — тоже хорошие, однако «Колыбельной» среди них не было. —Потерпим, — сказал я Лютику, — отец обещал купить: новёхонькую, без царапин. С той же певицей — ну, которой мы цветочки дарили. ГОНКИ В середине девяностых годов, когда страна наша переживала очередные бедствия, один прихожанин решил возразить течению обстоятельств. Подошёл после службы, а дело происходило в зимний праздник святителя Николая, и говорит: —Давайте на Рождество устроим для детей что-нибудь грандиозное. Я полагал, что речь идёт о воскресной школе, где мы по обычаю проводили детские утренники и концерты, и поинтересовался, каким образом он собирается придать грандиозность столь скромным, хотя и чрезвычайно радостным действиям. Оказалось, однако, что я совершенно не представлял масштабов этого замысла. —Надо провести соревнования. Настоящие, каких давно уже никто не проводит. Вот сейчас, к примеру, самый подходящий сезон для автогонок на льду. Собрать ребятишек отовсюду, где ещё сохранились карты — ну, маленькие машинки такие. А то обидно — детский спорт теперь никому не нужен… Прихожанин этот был морским офицером запаса, прежде служил на учебном судне и до сей поры не утратил притяжения к воспитательной деятельности. Сейчас у него никаких плавсредств не было, и приходилось изворачиваться на сухопутном поприще. Я не имел опыта организации подобных ристалищ, совершенно не представлял, что из этого замысла должно получиться, но к неожиданности моей диковинное предприятие стало разворачиваться легко и складно. На окраине Москвы нашли заброшенный стадион, выкупленный под строительство жилого дома, взяли разрешение у хозяина, залили беговые дорожки, оповестили все подмосковные города, и на святках событие действительно состоялось. Ещё затемно к стадиону стали съезжаться грузовики с маленькими машинками в кузовах. Карты вытаскивали, опускали на снег и начинали греть моторы — трескотня стояла значительная. Возле машин бродили сосредоточенные мальчишки-гонщики. —Всё по высшему классу, — заверял прихожанин, — даже врач есть, — и указал на «Москвич»», в котором сидела женщина весьма уважительных лет, — между прочим, профессор, доктор наук, проректор медицинского института. —Где ж ты её раздобыл? — спрашиваю. —В соседнем подъезде. Сразу согласилась. «Тревожный чемоданчик» собрала, предупредила ближайшую поликлинику, больницу, станцию «скорой помощи» — у неё же везде бывшие ученики… А еще двух мастеров спорта нашел — чемпионы Союза. Привезли флаг клетчатый: «старт», «финиш» махать — в гонках без такого флага никак нельзя. Сначала взрослые чемпионы обкатали трассу — качество льда их устроило. Затем они же сказали напутственные слова. Мы с прихожанином пропели «Царю Небесный», и началось… Уже не трескотня, а вой моторов, ледовая крошка — ураганом из-под острых шипов. После заездов — награждения: морской офицер вручал кубки, которые не успел израсходовать в прежние воспитательские времена, я дарил «Закон Божий», а один из мастеров раздавал модельки автомобилей. Он, оказывается, собирал их всю жизнь, а тут вдруг по причине внезапно нахлынувших соревнований в клочья растерзал грех мшелоимства. Потом мальчишки-гонщики набились в микроавтобус, где докторша поила их чаем из термосов и кормила пирожками собственной выпечки. Ну а мы с прихожанином и двумя взрослыми чемпионами грелись в машине, сокрушаясь по российскому обыкновению о бедах Отечества: и то, дескать, нехорошо, и это плохо… Наконец, исчерпав невзгоды, сошлись во мнении, что на «ход поршней» они особо не повлияют, а значит, опять прорвёмся. «Ежели только с Божией помощью», — уточнил морской офицер. «Это само собой», — подтвердили два чемпиона.