19. Герменевтическая логика в феноменологической перспективе

ФРИТЬЕФ РОДИ
ГЕРМЕНЕВТИЧЕСКАЯ ЛОГИКА В ФЕНОМЕНОЛОГИЧЕСКОЙ ПЕРСПЕКТИВЕ:
...ГУСТАВ ШПЕТ
IV
Густав Шпет, который предстает в этом ряду как третий автор, говоривший, по крайней
мере, о “герменевтической логике”, является значительным, но полузабытым философом.
Он долгое время был известен только среди славистов, семиотиков и структуралистов
русского происхождения (Provenienz), и не случайно Элмар Холенштайн в своей статье,
опубликованной в начале 1973 года под названием “Jakobson u. Husseri”, впервые в
немецкоязычной литературе подробно рассказал о Шпете (он имел, благодаря своей
совместной работе с Якобсоном, информацию из первоисточника).
Густав Густавович Шпет родился в 1879 году в Киеве, с 1910 года обучался в Москве, а
1912/13 учебные годы провел у Гуссерля в Геттингене. Он привез оттуда феноменологию
в Москву, где до и после революции занимал влиятельную должность и был членом
Московского лингвистического кружка. Совместно с Бахтиным он стоял у истоков
семиотики в Советском Союзе. С 1923 года Шпет оказался в сложной политической
ситуации, был неоднократно арестован, в конце концов сослан и, по официальной версии,
умер в Томске в 1940 году. В 1956 году реабилитирован.
С 1914г. публикацией “Явление и смысл” он открыл ряд исследований, исходивших от
Гуссерля и обсуждавших проблемы логики, философии языка и эстетики. Настоящей
сенсацией стала публикация на Западе в начале 80-х гг. его произведения “Герменевтика и
ее проблемы”, вышедшая одновременно в английском и немецком переводах. Что можно
еще сказать о Шпете, имея в виду его произведение, в котором (он) показал себя как
тонкий знаток истории герменевтики?
В последней главе монографии 1914г. “Явление и смысл” Шпет уже тематизировал
проблему понимания смысла. С увеличением дистанции от гуссерлевских “Идей”,
примерно с 1916 года, он обратился к развитию этой проблемы как проблемы истории,
рассматриваемой с. точки зрения логики, и пытался, в оставшейся неопубликованной при
жизни работе о
герменевтике и ее проблемах, связать, в кратком очерке истории герменевтики от
античности до Дильтея, Зиммеля и Шпрангера, логико-семантические вопросы с
выросшей из теологии и филологии герменевтикой. Он имел в виду “задачу радикальной
реформы логики”, поскольку она должна была оказаться “разрешением проблем
герменевтики”. Но что это были за проблемы? Это, если сформулировать кратко, вопрос о
предмете понимания и интерпретации с одной стороны, и с другой — вопрос об особого
рода актах понимания. В семиотической формулировке этот вопрос принял вид проблемы
своеобразия исторической передачи словесных знаков и проблемы правильного их
понимания.
Шпет исходит в своем историческом очерке из центральной для античной и
раннехристианской герменевтики проблемы, можно ли допустить для определенного
словесного выражения только один определенный смысл или несколько его видов
(аллегорический смысл etc.). Уже противоположность между школами Александрии и
Пергама, в христианскую эру — между александрийской и антиохийской школами делает
эту проблему наглядной. Оставляя в стороне различные теории множественных смыслов
текста, Шпет видит в этом споре два действенных принципиально различных положения:
слово как знак рассматривалось либо в своем отношении к чему-то объективному, т.е. к
“вещи-объекту”, вкупе с объективными связями между вещами, либо к чему-то
субъективному, т.е. к интенциям, желаниям и представлениям сообщающего, которые
дают для интерпретации больший простор. Шпет стоял за “объективную интерпретацию”
в том смысле, что многообразие значения не имеет места и в том случае, когда словесный
знак относится к нескольким аспектам вещи, включая те же психологические отношения.
При этом речь, разумеется, идет не о вопросе однозначности смысла, как он ставился от
Оригена до средневековья, но о связи частных аспектов в некоей “объективной
тотальности”, которая противоположна модели многоступенчатого (Mehrstufigkeit)
смысла текста. В этом смысле постулируется: “...герменевтика должна исходить из
положения, что каждый данный ей знак имеет одно значение. Основная ложь библейской
герменевтики в том и состоит, что она допускает как предпосылку двойственность смысла
в выражении: человеческий и боговдохновенный”2. Мы видим в этом подходе Шпета, с
одной стороны, возвращение к постановкам вопросов в “Логических исследованиях”
Гуссерля, но одновременно, однако, и их модификацию. Для него, конечно, не идет речь о
“строго определенном” значении словесного знака, но, пожалуй, о единстве или
тотальности сложного значения, которое, конечно в более высоком смысле, есть поплатоновски истолкованное единство значений. Формирование в библейской
герменевтике целого веера различных значений слова имеет в виду не продуктивную
точность (Pragnanz), но некий плюрализм “устойчивых” (fester) значений, и как раз с
последним Шпет пытается бороться.
Разрешение этой проблемы Шпет находит в герменевтике Эрнести:
“Слово кажется многозначным только до тех пор, пока оно не употреблено для передачи
значения или пока мы, встретившись с ним, еще не знаем, для передачи какого значения
оно здесь служит”3. В каждом отдельном случае словоупотребления говорящий стремится
к определенной цели, и это означает, что слово при определенных обстоятельствах имеет
только одно значение.
Тем самым в целом обозначено направление дальнейшего исследованиях Вопрос
многозначности касается как предмета, так и даже в большей мере акта понимания: “Если
мы можем различать много смыслов, сообразно большому количеству ассоциативных
связей, их групп и переносов, так что в конце концов приходим к произвольному
конструированию смыслов и значений, то как же понимать не только раздвоение, но даже
раздробление самого акта или “способности” понимания этих разных смыслов? Или если
существует не множество “способностей” понимания, но только одна, как мы тогда
сможем объяснить самим себе, что мы все же приходим к пониманию единственного
объекта, в то время как мы имеем дело с различными аспектами объекта и с его
различными содержания-ми?”. 4
Шпет прослеживает дальнейшую историю герменевтики и ее проблем (и это важно
подчеркнуть) с точки зрения понимания знаков. Так, он полагает, что герменевтическая
теория Флациуса находится “на пороге истинно научной формулировки проблем”. Хотя
при этом констатируются “недостатки теории знаков” в том двояком смысле, что Флациус
<не дает нам> ни онтологического анализа знаков, необходимость которого <...>
предвидел уже Августин; ни анализа акта понимания как перехода от знака к тому, что он
означает”. Но главный герменевтический принцип Флациуса, а именно, что отдельные
места текста нужно интерпретировать, исходя из целостности контекста, позволял как
следует признать, разрешить ту трудность, “что однозначность не исключает аллегории,
— и что с другой стороны, отнюдь не является необходимым рассматривать аллегорию
как второй смысл, наряду с уже наличествующим первым смыслом”.
Мы видим, как здесь везде проблема “выражения и значения”, с которой Шпет
познакомился в гуссерлевских “Логических исследованиях”, обсуждается как
пограничный феномен между герменевтикой, семиотикой и логикой: герменевтика как
теория понимания оказывается зависящей от теории знака, однако эта последняя должна
расшириться до логики, т.е. она должна “видеть в знаках не только некий предмет, но
также и понятие”. При этом решающим является, конечно, то что такая семиотикологическая теория первоначально понимает знак не в качестве калькулируемого знака или
признака, как в семиотической комбинаторике XVII столетия (вслед за Ars magna
Луллия), но как нечто, что в некотором отношении коррелятивно своему значению. Там,
где логика потеряла из виду проблему значения, там же она порвала связь и с
герменевтикой.
ФРИТЬЁФ РОДИ
V
Для первоначальной характеристики направляющего исследование интереса, с которым
Шпет подходит к истории герменевтики, возможно, пока достаточно этого краткого
рассуждения. “Герменевтическая логика” - выражение, примененное Шпетом впервые в
главе о Шлейермахере — имеет в качестве своей основы коррелятивное отношение
выражения и значения. Ее теоретическое основание было дано в гуссерлевских
“Логических исследованиях”, конечно, с тем решающим различием, что Шпет
ориентируется на сложную структуру высказывания, которая имеет тенденцию к
многозначности: переданное исторически и уже поэтому непосредственно непонятное
сообщение, которое как правило, относится также к в высшей степени сложному
обстоянию дел и только изредка подчиняется правилам научного дискурса. На этом фоне
следует теперь поставить вопрос, в каком смысле Густав Шпет применяет понятие
“герменевтическая логика”.
Дело, конечно же, ни в коем случае не обстоит так, и следует еще раз подчеркнуть то, что
Шпет явно афиширует (plakativ herausgestellt) это понятие. Дело здесь скорее обстоит так
же, как в случае с Мишем и Липпсом, а именно, чувствуется некоторая нерешительность
(ein gewisses Zogern) в
употреблении этого обозначения, эскизный характер которого, и связанных с ним идей
остается заметным.
В сочинении “Герменевтика и ее проблемы”, в посвященной Шлейермахеру пятой главе,
мы находим экскурс по поводу “основного вопроса об отношении герменевтики к
философии и о ее философских, в частности, логических основаниях” . Шпет начинает
рассуждение следующим замечанием: “Так как я не предвижу повода вернуться к этому,
то сделаю здесь некоторые разъяснения в связи с постановкой вопроса у Шлейермахера”6
Речь снова идет о проблеме — отсутствие которой Шпет заметил у Шлейермахера —
теории актов понимания и о связанном с этим, недостатком действительного различения
между собственно пониманием и интерпретацией. Мы уже видели, что Шпет в
предшествующих частях своей работы придавал особое значение анализу акта понимания
и “онтологии” предмета понимания. К этой постановке вопроса он вновь возвращается в
новом контексте, в связи с обсуждением герменевтики Шлейермахера. “Так как искусства
говорить и понимать соответственно противостоят друг другу, а говорение является
только внешней стороной мышления, то герменевтика связана с искусством мыслить и
также философична”. Это можно понять так же, как “параллелизм” или
“взаимосвязанность” герменевтики и риторики, которая состоит в том, что “всякий акт
понимания есть обращение (die Umkehrung) акта речи, так что должно быть осознано,
какое мышление лежало в основании речи”. Шпет видит в этом параллелизме круг,
который он считает более сложным, чем собственно герменевтический круг, как его
формулировал Фредерик act. Он видит в нем “выражение двусто-ронности самого акта
понимания, требующего для своего осуществления наличия говорящего и
компонирующего, с одной стороны, и слушающего и понимающего, с другой стороны”7
Процесс понимания явно распределяется здесь между двумя сторонами (говорящим и
слушающим); ибо Шпет подчеркивает, что непосредственное понимание,
предшествующее любой грамматической и логической формулировке, исходит не только
со стороны лица, которое воспринимает речь, но что говорящий также обрамляет свою
речь в грамматические и логические формы, “ибо он уже понимает, что он намеревается
сказать”. Что означает это понимание, исходя из которого говорящие и слушающие
выражают соответствующее содержание в соответствующих грамматических и
логических формах? Очевидно, Шпету прежде всего было важно провести резкое
различие между актом “схватывания смысла” (как мы хотим здесь назвать понимание) и
вербализацией схваченного смысла, которая движется в двух направлениях: прежде всего
благодаря тому, что первый говорящий сообщает смысл, и затем благодаря тому, что
понимающий интерпретируя, выражает понимание смысла. Пользуясь дильтеевской
терминологией, понимание, рассмотренное таким образом, есть не только “процесс,
противоположный переживанию”, но имеющий место как у говорящего, так и у
слушающего смыслопри-дающий акт, который нуждается в обоих случаях в языковом
выражении.
Это, как представляется, также является основанием, по которому, Шпет отметил у
Шлейермахера отсутствие ясного различения между пониманием и интерпретацией.
“Приоритет понимания, лежащий в основе каждой, в меру искусственной интерпретации”,
дает герменевтике измерение глубины, которую по Шпету, нужно еще впервые
выработать и которая отводит, своей логике приоритетное положение. В то время как
логика традиционно имеет дело только с формальной стороной сформулированного
смысла, герменевтика “в своем принципиальном интересе понимания” не нуждается в
логическом посредстве. Однако логика может развиваться в “специальную
герменевтическую логику”, если она рассмотрит “свою собственную сферу с точки зрения
целей герменевтики”. Таким образом, она должна принять герменевтические принципы,
которые, например, выразил Шлейермахер в своих известных правилах
(контекстуальность и интерпретация из изначального горизонта понимания автора и
читателя) и которые не могут возникнуть ни на почве грамматики, ни логики, если она
хочет быть в своем основополагающем значении герменевтичекой логикой, “логикой
интерпретации”.
Для того чтобы ближе определить, что Шпет в конечном счете имел в виду под
“непосредственным принципиальным анализом понимания”, отсутствие которого он
заметил не только у Шлейермахера, его предшественников и последователей; но также и у
Дильтея, нужно, наверное, обратиться к другим его произведениям. Сочинение
посвященное проблемам герменевтики, констатирует в отношении сущности каждой
отдельно излагаемой позиции (der referierten Positionen) тот же недостаток. Но вместо его
конкретного преодоления предлагается только некая программа:
“Нужно исходить из принципиального анализа понимания, тогда только можно надеяться
на строгое и законченное построение основывающейся на нем методологии, прежде всего
наук исторических, а затем всей семиотической логики, как она выступит после проверки
ее общих положений в свете исторической методологии”.
“Расширение логического фундамента”, как того требовал и начал осуществлять Георг
Миш через включение “становящегося логоса” продуктивно-объективированной
артикуляции в учении о понятии, суждении и умозаключении, показывает здесь свое
другое лицо. В центре здесь стоит постулат некоторого фундаментального анализа
понимания и его смыслового коррелята. “Проблема понимания в таком виде есть ничто
иное, как проблема самого духа: дух и понимание респективны, как респективен объект
направленному на него акту”9.
Примеч ания
1 Перевод выполнен И. Чубаровом по изданию: Phanomenologie im Wiederstreit. Zum 50.
Todestag Edmund Husserl. Hrsg. von Ch. Jamme u. 0. Poggeler. I Auf]. Frankfurt am Main:
Suhrkamp, 1989. S. 364-372.
2 Цит. по: Шпет ГГ. Герменевтика и ее проблемы // Контекст. М. 1989 с 238-239.
3 Цит. по: Шпет ГГ. Герменевтика и ее проблемы // Контекст. М., 1990, с. 226.
4 Цит. по: Шпет ГГ. Герменевтика и ее проблемы // Контекст. М., 1989, с 235.
5 Цит. по: Шпет ГГ. Герменевтика и ее проблемы // Контекст. М., 1990, с. 243.
6 Там же.
7 Там же, с. 244.
8 Цит. по: Шпет ГГ. Герменевтика и ее проблемы // Контекст. М., 1992, с. 278.
9 Там же.
' См. наст. издание. Э. Холенштайн. Якобсон и Гуссерль (К вопросу о генезисе
структурализма).
" См. Л. Haardt, Phanomenologie und strukturelle Sprachanalyse bei Gustav Spet. Zur HusserlInterpretation der zwanziger Jahre. In: Phanomenologische Forschungen 21 (1988), S.I 67 ff.
"" Я обязан этой информации защищенной в Мюнстере хабилитационной диссертации А.
Хаардта: Гуссерль в России. Исследования восприятия Эдмунда 41
Гуссерля на примере “феноменологии понимающего разума” Г. Шпета и “диалектической
феноменологии” А. Лосева. 42
Логос № 7 1996