Просмотреть (скачать) публикацию 69_ полностью
реклама
Олешков М.Ю. Дискурс и текст: нарративная интеграция смыслов // Дискурс, текст, когниция: коллективная монография / Отв. ред. М.Ю. Олешков. – Нижний Тагил: НТГСПА, 2010. – 496 с. (Серия «Язык и дискурс». Вып. 2). С. 49-59. ДИСКУРС И ТЕКСТ: НАРРАТИВНАЯ ИНТЕГРАЦИЯ СМЫСЛОВ Нарратив (англ. и фр. narrative — рассказ, повествование) – это исторически и культурно обоснованная интерпретация некоторого аспекта мира с позиции конкретной человеческой личности, представленная в виде фрагмента дискурса как последовательности связанных между собой событий. Именно в этом контексте Й. Брокмейер и Р. Харре [2000] соотносят нарратив с феноменом дискурсивности, рассматривая его как «подвид дискурса». В междисциплинарном плане выделяют следующие функции нарратива: упорядочивающую, информирующую, убеждающую, развлекающую, отвлекающую внимание, трансформирующую и темпоральную. Отмечается, что нарративы обладают социальной инструментальностью и прагматическим потенциалом [Лиотар 1998]. К «прагматическим» функциям нарратива можно отнести следующие: идентификационную (говорящий идентифицирует себя как члена определенного социума), репрезентативную (взаимное самопредставление коммуникантов в речевой ситуации), информационную (сообщение информации), дидактическую (говорящий как член социума передает собеседнику некую систему ценностей). Методологическая основа лингвистического поворота в изучении нарратива была заложена аналитической философией, отождествившей реальность и текст, что позволило сместить фокус внимания исследователей от собственно социологического анализа текстов к проблемам производства значения и порождения смыслов. Текстово-лингвистическая парадигма придала импульс изучению индивидуальных «нарративных образований» в социальном, профессиональном, гендерном, возрастном, культурном, этническом и др. аспектах с позиций коммуникативных представлений о природе и модусе существования человеческой цивилизации. В рамках структурализма возникло отдельное направление – нарратология, которая предложила метод исследования любого текста не только в плане «грамматического анализа» (каждое повествование может быть прочитано как вид распространенного предложения, по-разному комбинирующего характеры-существительные, их атрибуты-прилагательные и их действияглаголы), но и в аспекте его функции на основании соотношения таких элементов, как субъект/объект, отправитель/получатель и др. Разработанные лингвистами параметры изучения нарратива, в итоге, сводятся к следующей формуле: нарратив = история (основание нарратива) + сюжет (текст/дискурс как наррация). Наррацией в этом случае можно считать «акт рассказывания» [Franzosi 1998]. Как когнитивно-коммуникативное событие устный нарратив представляет собой интеракцию (говорящий + слушающий), то есть речевую реальность. Таким образом, в когнитивно-прагматических условиях диалога нарратив – это множественность смыслов, реализуемых говорящими для достижения коллективной макроинтенции на основе интертекстуальной конгломерации локальных ментальностей, это дискурсивный способ конструирования события и компонент коллективной макростратегии. В лингвистических исследованиях классическим считается определение нарратива, предложенное В. Лабовым: нарратив – это «один из способов репрезентации прошлого опыта при помощи последовательности упорядоченных предложений, которые передают временную последовательность событий» [Labov 1997: 38]. Дискурс как процесс интенционально обусловленной реализации устного текста является способом передачи смысла, соответствующего макроинтенции говорящего. При этом нарративная основа итогового («зафиксированного» наблюдателем) текста имеет интегративную природу и представляет собой своеобразный «макросмысл», коррелирующий с макроинтенцией продуцента речи. Одной из существенных особенностей любого дискурса является так называемая «концептуальная интеграция». Под этим термином следует понимать взаимодействие аспектов (персонажей, предметов, явлений, событий и т.д.) в процессе линейного (череда описываемых в тексте событий) или разветвленного (временные сдвиги, воспоминания о прошедших событиях, смена взглядов и т.д.) развертывания дискурса/текста во времени и пространстве. Концептуальная интеграция позволяет выделить для любого дискурса присущее ему (и только ему!) интегрированное нарративное простанство. Принцип интегративности может считаться универсальным, основополагающим, на котором базируется процесс формирования смысла, передаваемого любой языковой единицей в высказывании что происходит под влиянием семантического, синтаксического и контекстуального факторов, которые в той или иной степени взаимодополняют друг друга. Когнитивным основанием формирования смысла при этом выступает концепт, который, являясь единицей нового знания «вообще», репрезентируется и как единица языкового знания (совокупность морфологических категорий) в виде конкретных грамматических смыслов (время, число, наклонение и др.). Исследователями отмечается, что «говоря о восприятии объектов мира, о придании им определенного смысла (концепта), с одной стороны, и об употреблении языковых выражений для обозначения воспринятых нами объектов, с другой, мы говорим как бы о двух уровнях оперирования нашими ментальными репрезентациями» [Алимурадов 2003: 177; cм. также Болдырев, Беседина 2007; Кубрякова, Демьянков 2007]. Таким образом, нарративная интеграция глобального смысла текста на концептуальном уровне обеспечивает особую конфигурацию речевого потока за счет интеграции содержания, а именно: «отсылает» слушателя от одного события к другому, убеждая его в истинности сказанного. Ср. мнение П. Рикера, который, сопоставляя описание и повествование, отмечает, что «нарративная интеграция структуры и события дублирует … нарративную интеграцию феноменов, расположенных на разных уровнях шкал длительности и эффективности» [Рикёр 2004: 345]. Дискурсивная интеграция смыслов в конкретной речевой ситуации может рассматриваться как интеграция следующих векторов речевоздействующих сил: аргументирующей (семантика), аккумулирующей (синтактика), прагматической (прагматика) и мотивирующей (сигматика). В четырехмерном пространстве речевого нарратива, как правило, используются все четыре возможные речевоздействующие силы, функционирующие с разной степенью значимости в зависимости от структуры дискурса и макроинтенций участников дискурсивного процесса. В итоге, речевая активность продуцента речи обусловлена следующими соотношениями: семантическими (знак – действительность), синтаксическими (знак – знак), прагматическими (знак – человек) и сигматическими (знак – ситуация). В «текстовом» аспекте дискурсивный нарратив может быть дефинирован как динамическое вербальное интертекстуальное пространство, в котором спонтанно (с определенной долей учета макроинтенций коммуникантов) интегрируется множество текстов. Основанием для объединения таких «рассеянных» в социуме текстов в подобные множества служит не простая тематическая общность, но общность смыслов, выражаемых в них. С этой точки зрения к нарративу применимо понятие «интердискурс», с помощью которого обозначаются сложные конфигурации взаимодействующих дискурсов. Ср. мнение исследователей о том, что «нарратив не есть само повествование (то есть композиционная форма текста, отличная от описаний, рассуждений или диалоговых реплик); он являет собой текстопорождающую конфигурацию двух рядов событийности: референтного и коммуникативного» [Тюпа 1998: 7]. Так, рассматривая проблемы дискурс-анализа, В.Е. Чернявская отмечает, что сегодня наибольшим эвристическим потенциалом обладает модель текста, опирающаяся на понятие дискурса как коммуникативно-прагматическую стратегию текстообразования, которая манифестирует отношение содержания высказывания и действительности, субъектные позиции и модальности высказывания, структуру хронотопа, формы жанровой организации и композиционного членения текста и др. (См. [Чернявская 2001; 2002]). Действительно, нарративность как дискурсивная категория развернутого любого развернутого высказывания связана с текстовыми категориями (тема, мотив, повествовательный план, рассказчик-субъект, персонаж-объект, событие, хронотоп и др.) и языковыми элементами, оформляющими эти категории в структуре текста (когезия, когерентность, цельность, модус, дейксис, таксис и др.). Эта связь носит не жестко детерминированный, а вероятностный характер. Любой дискурс по сути своей является вероятностным: он реализуется в виде репрезентации нескольких локальных дискурсов на основе соотношения и взаимодействия смыслов, которые коммуниканты предъявляют в процессе вербализации собственных текстов. Такая «нестабильность» во многом обеспечивает нарративную интеграцию дискурсивного «макросмысла» и является источником смысловой динамики речевого общения в целом. Итак, нарратив определяет границы коннотационного поля в динамике. При этом коннотационное поле может рассматриваться двояко, в зависимости от рассмотрения функциональной особенности формирующих его выражений. Во-первых, формирующие нарратив фрагменты рассматриваются как «выражения-концепты». Именно такой подход позволяет говорить о концептуальной интеграции дискурсивного нарратива. При другом подходе эти фрагменты можно считать «выражениямидействиями», что предполагает «прочтение» (актуализацию) нарратива и выявление его иллокутивной силы. Очевидно, что прочтений может быть не просто много, но бесконечно много, и интерпретатор ситуативно «выбирает» наиболее адекватный для него вариант. Таким образом, нарративы выступают как способ придания смысла человеческим поступкам в рамках особой повествовательной схемы, включающей цели, мотивы, интенции и т.п., что предполагает жесткую формальную структуру таких речевых конструкций. Это некоторая целостность, складывающаяся из начала, середины и конца. Как правило, данные части соединены между собой посредством каузальной связи. Например, при осуществлении директивного коммуникативного акта адресант облекает свою директивную интенцию в определенную вербальную форму с тем, чтобы убедить собеседника в необходимости или желательности совершения какого-либо действия и таким образом инициировать это действие. При этом, несмотря на кажущуюся «векторность», однонаправленность этого типа высказываний от говорящего к адресату и несомненный приоритет продуцента речи в директивном иллокутивном акте, в своей основе побудительные высказывания релевантны высказываниям любого другого типа и могут реализовываться в виде текстов только в составе двустороннего акта коммуникации при активном взаимодействии его участников. Именно текст, обеспечивающий (или блокирующий) успех коммуникации является центральным звеном содержания дискурса. «Смыслы» текста как нарратива во многом определяются спецификой дискурса. Формальная и смысловая завершенность любого «дискурсивного» текста, во многом эксплицируемая полидискурсивностью «вероятных» текстов которые, как уже отмечалось, интердискурсивны по своей сути, в итоге, проявляет себя на уровне реализации коммуникативного намерения, воплощенного в «иллокутивном» результате. Таким образом, любой дискурс реализуется в некоем нарративном пространстве, обладающим рядом специфических свойств. Т. Оукли [Oakley 1998] выделяет три типа таких интегрированных пространств: нарративный, метанарративный, паранарративный. Нарративное интегрированное пространство образуется в результате смешения пространства «событие», содержащего описываемые в дискурсе/тексе события, и пространства «повествование», в котором находится рассказчик, который это повествование ведет. Нарративное пространство участвует при создании двух других типов интегрированных пространств в качестве «вводного» пространства. Метанарративное интегрированное пространство генерируется путем смешивания нарративного пространства и ментального пространства «автор», в котором содержится отношение рассказчика к его повествованию. Паранарративное пространство создается при интеграции нарративного пространства с ментальным пространством «реальный мир». В образовавшемся интегрированном пространстве происходит соотнесение повествования и его участников с объективной действительностью. Современная ситуативный подход к интерпретации сообщений учитывает теорию соответствия Дж. Остина [Austin 1970: 122] и описывает любое сообщение, включающее в себя как действительную ситуацию, так и тип ситуации. Под типом ситуации понимается то, что в традиционной терминологии соответствует предложению (proposition), однако семантическая нагруженность такого предложения-высказывания выше, так как здесь предполагается включение ситуативного контекста. Сообщение является истинным, если оно точно соотносится с ситуацией, с которой это сообщение связывает говорящий, при этом используются дискриптивные возможности языка. Именно ситуации (происходящие события в определенном месте и в определенное время) определяют естественные области функционирования дискурса. Типологию ситуаций рассматривает Ф. Реканати [Recanati 1996]. Для определения типов ситуаций предлагается понятие «issue» (проблема). Проблема, заключенная в дискурсе, предполагает наличие определенного места и последовательность из некоторого количества объектов в определенном взаимоотношении. Возможны два варианта решения проблемы – положительный и отрицательный. Картина мира, таким образом, рассматривается как множество различных фактов – со знаком плюс и минус (положительных и отрицательных). Ситуации – составляющие мира – дают ответы лишь на некоторые проблемы. Совокупность ситуаций в этом случае рассматривается как система фактов. Этот постулат непосредственно связан с релевантностью речевой ситуации. По мнению Ф. Реканати, существует, по крайней мере, одна ситуация, в которой данное высказывание будет трактоваться как соответствующее действительности. Начало любого высказывания уже диктует контекст, внутри которого это высказывание существует. Из этого следует, что любой коммуникативный акт (высказывание) может реализоваться в нескольких контекстах, иметь более чем одну область функционирования. Носители языка пользуются этим свойством высказывания подсознательно. Фактически, можно говорить о том, что любое предложение-высказывание имеет столько областей функционирования, сколько в нем членов предложения, то есть любой член предложения может претендовать на «свою» область функционирования. Существует мнение, что значение любого слова контекстуально зависимо (см., например [Lyons 1977]). В то же время, контекстуальная «свобода» отдельной лексемы отмечается многими исследователями, причем часто это соотносится с понятием контекста. Так, А. Верхаген в [Discourse analysis 1997], считая контекст своеобразным «регулятором» значения слова, говорит о необходимости разграничения лингвистического (то есть грамматического) контекста и собственно контекста (семантического). Лингвистический контекст универсален для всех пользователей языка. Семантический контекст в этом смысле «локален» и для отдельных категорий пользователей имеет свои границы. В 80-е годы ХХ века Д. Спербер и Д. Уилсон [Sperber, Wilson 1986] вывели понятие «ментальной энциклопедии» в качестве непременного условия для адекватной интерпретации высказывания. Под ментальной энциклопедией следует понимать всю совокупность личностных (персональных) знаний, переживаний, ассоциаций, представлений, концепций и т.д., оформленных в некую целостную систему, то есть так называемый «личностный опыт». В контексте этого подхода интерпретация высказывания может рассматриваться как актуализация определенных участков энциклопедической памяти, содержащей (хранящей) личностный опыт. который мог быть соотнесен с ситуацией. Использование понятия такой «ассоциативной сферы» в дискурс-анализе, по нашему мнению, может значительно увеличить возможности изучения неоднозначно трактуемых речевых факторов, таких как: поток сознания, сарказм и ирония, использование тропов, дискурс художественных произведений; метатекстовые явления и др. Концептуальные системы коммуникантов, обладая структурной общностью, по-разному «распределяют» информацию в своей «индивидуальной» структуре. Как уже отмечалось, в процессе продуцирования текста концептуальная система индивида ассоциативно «относит» к какому-либо этапу речи (месту в тексте) строго определенное содержание. В процессе рецепции это содержание (информация), поэтапно транслируемое адресату, вариативно, случайно влияет на его концептуальную систему, занимая определенное местоположение в его сознании. При этом в тексте как продукте речевой деятельности в качестве точечных аттракторов фактически выступают «пространства смыслов» – семантические поля, которые обусловливают наличие доминантного варианта развития системы (текста) во времени. Логически определенная последовательность семантических полей, как правило, эксплицируется в материи текста, обеспечивая его целостность. При этом реципиент, воспринимая текст, выделяет в нем элементы (кванты информации), создающие в его ментальной системе временные состояния относительной устойчивости, стабильности, «цепочка» которых и является преимущественным направлением системы смыслов. В целом, этот процесс можно рассматривать как реализацию модели структурного детерминизма П.Горрелла [Gorrell 1994] в виде фразового дерева на уровне высказываний в ходе дискурсивного взаимодействия субъектов речевого общения. Умение (способность, «семантическая» компетентность) носителя языка правильно интерпретировать смысл высказывания позволяет ему адекватно понять контекст и оценить речевую ситуацию в целом. Рассмотрим проблемы порождения «коллективного» смысла на примере институционального (дидактического) дискурса. Институциональный дискурс может рассматриваться как некое когнитивное пространство, в котором формируются релевантные смысловые позиции, обладающие значимостью для определенного профессионального (социального) сообщества. Этот коллективный смысл «интердискурсивно» формируется за счет интеграции смыслов множества высказываний/текстов, порождаемых коммуникантами. Нарративные дискурсы, несмотря на множество их конфигураций, связаны в «итоговом» тексте инклюзивными отношениями, создающими единство и целостность речевой и смысловой структуры, подчиненной некой коммуникативно-прагматической стратегии коммуникантов (говорящих). Фрагмент школьного урока: Учитель: Ну и как у нас, ребята, кто лучше всех отвечал? Дети: («галдят») Никто! Учитель: Никто. Разобрали? Правильно! Но ответить на вопросы не смогли. На какую оценку наработали? На «3», да? Сами себе поставили оценку. Все, тишина. Тише! Ученик: Данилу – «5». Учитель: Цель-то ведь не в том, поставить ему хорошую и получить друга, второго…– купить себе этой оценкой. А цель– услышать, правильно ли он ответил, или он ничего не знает. Даня, ты согласен с оценкой? Не согласен? Почему? А сколько бы ты себе поставил? Данил: Не знаю. Учитель: Не знаешь? Жалко стало себя, да? Так, тише! А теперь… Кто еще меня не слышит? Женя! Максим! Третий ряд! Максим, сегодня ты работаешь хорошо, но за поведение я тебе снижу оценку и все. До «3». Так. У тебя своя парта, свое место, и глаза устремлены только к доске. Все! Разберемся на перемене! (Другому ученику) Развернись! (Ученик просит разрешения выйти) Что у вас случилось такое? Перемена была 15 минут! Ну, иди! Представленный фрагмент урока демонстрирует попытку учителя как говорящего реализовать макроинтенцию «рефлексия» с целью осуществить анализ предыдущей деятельности и непосредственно перейти к изучению нового учебного содержания. В итоге, первоначальный смысл нарратива говорящего (оценка учебной деятельности школьников с переходом к следующему этапу урока) трансформируется: учитель вынужден перейти к стратегиям назидания и угрозы. Поэтому, наряду с оценочными констативами («…сегодня ты работаешь хорошо»), учитель вынужден использовать коммуникативные акты (преимущественно побудительные конструкции) в рамках тактик «подчинение» и «контроль над инициативой и деятельностью»: регулятивы («Так. У тебя своя парта…») и директивы («Тише!», «Развернись!»). В результате анализа речевого фрагмента появляется возможность оценить уровень смысловой интеграции итогового текста в контексте используемых говорящим речевых стратегий и тактик (подробнее см. [Олешков 2006]). В рамках вербального дидактического взаимодействия на уроке учитель как носитель «традиционных смыслов» (имеющегося знания) стремится передать эти знания учащимся, фактически выводя из состояния равновесия устойчивую смысловую систему, изменяя картину мира, которой обладают обучаемые. При этом в результате коммуникативного взаимовлияния концептуальные системы индивидов, составляющие подсистемы сложной организации «Человек - Человек» и стремящиеся в процессе своего развития к достижению максимального соответствия одна другой, «синхронизируются» посредством речепорождений концептуальных систем коммуникантов на основе аттракторной организации составляющих компонентов – индивидуальных концептуальных смысловых систем [Олешков 2005]. Важную роль в этом процессе играет единство общественного сознания как один из главных параметров эффективного группового взаимодействия. В современной лингвистике понятие «языковое сознание» трактуется двояко: как способность отражать объективный мир в знаке, а также как способность правильно выбирать и употреблять языковые средства в процессе коммуникации. Кроме того, важным фактором языкового сознания является ценностный компонент, регулирующий установку на языковую нормированность/ненормированность. В психолингвистике языковое сознание – совокупность образов сознания, формируемых и овнешняемых языковыми знаками (словами, свободными и устойчивыми словосочетаниями, предложениями, текстами и ассоциативными полями [Тарасов 1996: 10]. Образы языкового сознания синхронизируются у коммуникантов, вовлеченных в процесс взаимопонимания в речевом общении, при кодировании и декодировании речевых сообщений на уровне интеграции «новых смыслов». Следует отметить, что единство смыслов речевой активности учебной группы (класса) складывается из множества изоморфных целому «коллективных» ментальностей. При этом во многом формирование интегрированного смысла зависит от языковых средств. Языковые значения слов, высказываний и т.п. «соотносимы с определенными контекстами – когнитивными структурами или блоками знания, которые стоят за этими значениями и обеспечивают их понимание» [Болдырев 2000: 25]. Действительно, нарративное пространство в устных неспровоцированных формах речи в образовательной среде урока, во-первых, формируется в рамках ограниченного и упорядоченного круга тем, обусловленных содержанием учебного материала и целями занятия, во-вторых, состоит из микротекстов определенной структуры, тематики, формы, целевой обусловленности («жанров»). Поэтому, на наш взгляд, очевидна прямая корреляция содержательно-тематического единства дидактического нарратива, обусловленного макроинтенцией адресанта (учителя), с понятием ментальной сферы (областью концептуализации) адресата (учащихся), основной единицей которой, по современным представлениям представителей когнитивной лингвистики, является концепт как «отпечаток духовного опыта человека определенной культуры» [Тильман 1999: 9]. Фактически коммуникативно-когнитивное пространство дискурса, нарративно интегрируя смыслы, интенционально задает номенклатуру концептов в виде репрезентирующих их языковых структур (подробнее о лингвоконцептуальном анализе дискурса см. [Олешков 2009]). Важной структурной особенностью, обеспечивающей единство «интегрированного смысла» в дидактической речевой ситуации, является использование номинации. Этот фактор выражается в функционировании определенных наименований в качестве обращений к членам группы (класса), в наличии «прецедентных» для данного коллектива имен и ситуаций, имеющих определенную, известную всем участникам общения «номинационную» адекватность. Особый компонент дидактического дискурса, непосредственно влияющий на релевантность процесса формирования общих смысловых установок, – единство аксиологических оснований и оценочных речевых действий. Система оценок внутри группы стремится к упорядоченности в плане унификации оснований оценки и единообразия «оценочных смыслов». Ценность в своей внутренней структуре может проявляться как значение, когда концепт, находящийся в аксиологическом поле группового сознания, раскрывает свое смысловое содержание, представляет информацию о собственных свойствах, особенностях, благодаря которой происходит оценивание и «включение» рассматриваемого феномена в ту или иную ценностную систему. Продукт речепорождения (текст) как относительно самостоятельная сложная система смыслов, существующая наряду с другими системами в рамках целостной концептуальной системы индивида, динамичен по своей сути [Москальчук 2003]. Его «нарративное» движение, а значит, изменение заключается в смыслопорождениях, вносимых концептуальными системами реципиентов в его изначальные содержательные характеристики. Эти смыслопорождения приводят к тому, что текст начинает существовать в концептуальной системе реципиента (который становится, в свою очередь, продуцентом речи). Развитие содержательной (смысловой) компоненты текста может быть представлено сопутствующими комментариями либо последующими ответными репликами реципиента, отражающими особенности концептуальной системы последнего, «воспринимающей» новый смысл исходного текста. Этот смысл «включается» в старый текст через новое речепорождение. Таким образом происходит «смысловое движение» текста. Итак, информация, транслируемая в тексте/дискурсе на уровне нарративных смыслов, может рассматриваться как концептуальная структура, объединяющая знание фактов (объектов) и знание принципов их объединения. Таким образом, новые смыслы, формирующиеся и интегрируемые в сознании человека на ментальном уровне, основываются на концептуальных характеристиках «обобщенных» форматов знания, выполняющих специфическую роль в организации и оперативном использовании знаний о мире, о языке как части мира, о способах их обработки и интерпретации. Литература Алимурадов О. А. Смысл. Концепт. Интенциональность: Монография. – Пятигорск: Пятигорский гос. лингв. ун-т, 2003. – 312 с. Болдырев Н. Н. Когнитивная семантика: Курс лекций по английской филологии. – Тамбов: Изд-во Тамб. гос. ун-та, 2000. – 172 с. Болдырев Н. Н., Беседина Н. А. Когнитивные механизмы морфологической репрезентации в языке // Известия РАН. Серия лит-ры и языка. —2007.— Т. 66. № 1.— С. 3-10. Брокмейер Й., Харре Р. Нарратив: проблемы и обещания одной альтернативной парадигмы // Вопросы философии. – 2000. – № 3 – С. 29-42. Кубрякова Е. С., Демьянков В.З. К проблеме ментальных репрезентаций // Вопросы когнитивной лингвистики.—2007.— №4.— С. 8-16. Лиотар Ж.- Ф. Состояние постмодерна / Пер. с фр. Н.А. Шматко. - СПб., 1998. Москальчук Г. Г. Структура текста как синергетический процесс. – М.: Едиториал УРСС, 2003. – 296 с. Олешков М. Ю. Лингвоконцептуальный анализ дискурса (теоретический аспект) // Дискурс, концепт, жанр: коллективная монография / Отв. ред. М.Ю. Олешков.– Нижний Тагил, НТГСПА, 2009. – С. 68-85. Олешков М. Ю. Моделирование коммуникативного процесса: монография. – Нижнетагильская гос. соц.-пед. академия [и др.] – Нижний Тагил, 2006. – 336 с. Олешков М. Ю. Синергетические основы единства группового сознания // Образование, культура и гуманитарные исследования Восточной Сибири и Севера в начале XXI века [Текст]. В 2-х т. Т.1: материалы V международного научного симпозиума 28 – 30 сентября 2005 г. г. Улан-Удэ - оз. Байкал: Байкальские встречи V / ФГОУ ВПО Вост.-Сиб. гос. акад. культуры и искусств; науч. ред. Р.И. Пшеничникова. - Улан-Удэ: Издательскополиграфический комплекс ФГОУ ВПО ВСГАКИ, 2005 - С.257-260. Рикёр П. Память, история, забвение / Пер. с франц. - М.: Издательство гуманитарной литературы, 2004 (Французская философия XX века). 728 с. Тарасов Е.Ф. Межкультурное общение – новая онтология анализа языкового сознания // Этнокультурная специфика языкового сознания. М.: Ин-т языкознания РАН, 1996. С. 3-12. Тильман Ю. Д. Культурные концепты в языковой картине мира: Автореф. дис. … канд. филол. наук. – М., 1999. – 25 с. Тюпа В.И. Онтология коммуникации // Дискурс. 1998. № 5-6. С. 5 – 18. Чернявская В. Е. Дискурс как объект лингвистических исследований // Текст и дискурс. Проблемы экономического дискурса / Сб. науч.ст. СПб., 2001. С. 11–22. Чернявская В. Е. От анализа текста к анализу дискурса // Текст и дискурс: традиционный и когнитивно-функциональный аспекты исследования: Сб. науч. ст. Рязань, 2002. С. 230–232. Austin J. L. Philosophical papers. — Oxford, 1970. Discourse analysis and evaluation: functional approaches/ Ed. byLentz L. a Pander Maat H. - Amsterdam: Atlanta (Ga): Rodopi, 1997. - 175 p. Franzosi R. Narrative Analysis – or Why (and How) Sociologists should be Interested in Narrative // Annual Review of Sociology. – 1998.– Vol.24. Gorrell P. Japanese trees and the garden path // Japanese sentence processing / Ed. by R. Mazuka, N. Nagai. New Jersey, 1994. Labov W., Waletzky J. Oral Versions of Personal Experience: Three Decades of Narrative Analysis // Special Volume of a Journal of Narrative and Life History.1997. Vol. 7. Lyons J. Semantics. Cambridge: Cambridge univ. press, 1977. - Vol. 2. Oakley T. Conceptual blending, narrative discourse, and rhetoric // Cognitive linguistics. - Berlin, 1998. - Vol.9, N 4. - P.321-360. Recanati Fr. Domains of discourse // Linguistics and philosophy. — Dordrecht; Boston, 1996. - Vol. 19. - № 5. - P. 445-475. Sperber D., Wilson D. Relevance: Communication a. cognition. — Oxford, 1986. Р. 132-150.
