Евангельский мотив вечной любви в рассказе В.М.Гаршина

реклама
Л.Л. Легошина
Доцент кафедры русской литературы НГПУ
Евангельский мотив вечной любви в рассказе
В. М. Гаршина «Надежда Николаевна»
Вся русская
литературная классика, от древности до современности,
связана с Книгой книг, Библией. Идея бессмертия души, евангельский завет
любви, тема падения и возрождения человека являются ключевыми в
художественных произведениях русских писателей. В этом плане жизнь и
творчество В. М. Гаршина представляют особый интерес. Прежде всего
поражает читателя его внешний и внутренний облик, биография писателя,
трагически ушедшего из жизни в тридцать три года. С ранних детских лет
Гаршин формировался как человек удивительной доброты и сердечности.
Современники писателя отмечали его взгляд, в котором отражалось глубокое
благородство его души. И. Л. Толстой в своих воспоминаниях писал: «Во
взгляде этого человека было столько прямоты и одухотворенности, вместе с
тем столько чистой, детской доброты…» [1]. И. Е. Репин вспоминал:
«Гаршинские глаза, особенной красоты, полные серьезной стыдливости,
часто заволакивались таинственною слезою» (С.431). Еще ребенком, в
возрасте 5-8 лет, Гаршин перечитал массу книг, из которых особенно ему
был памятен « Мир Божий» Разина. Он перечитал все, что мог едва понимать
из «Современника», «Времени» и других журналов за несколько лет. Сильно
на него подействовала Бичер - Стоу («Хижина дяди Тома» и «Жизнь негров»),
В. Гюго («Собор Парижской богоматери») и др.
В.М.Гаршин, брат писателя, отмечал: « В раннем детстве Всеволод был
необыкновенно красив, добр, кроток и пользовался общей любовью всех
окружающих.
Ему было года четыре, когда однажды, при выходе из церкви в
праздничный
день,
один
старый,
почтенный
генерал,
совершенно
незнакомый моей матери, подошел к ней представиться и стал восхищаться
прекрасным мальчиком.
- Ваш сын удивительно хорош, - сказал он, - но эта красота не ангельская:
более всего он напомнил мне Иоанна Крестителя, как его изображают с
агнцем. Я именно такого видел за границей, в Дрезденской галерее.
Такова, действительно, была своеобразная красота Всеволода. Она
невольно влекла к нему. В особенности прекрасны были его глаза – большие,
светло-карие, с длинными ресницами. Уже с детства светились в них и
доброта, и кротость, и какая-то грусть. Такими они остались и в юности, и в
зрелом возрасте. И поэт над могилою его в двух строках совершенно верно
изобразил эти чудесные глаза:
Я ничего не знал прекрасней и печальней
Лучистых глаз твоих…
Еще тогда, четырех лет от роду, этот мальчик, похожий на Иоанна
Крестителя, уже выказывал наклонность к подвигам самоотвержения»
(С.417-418).
Как известно, Иоанн Креститель, или Предтеча (1в.), ближайший
предшественник и предвестник Иисуса Христа, готовил народ к Его приходу.
Он был недоволен состоянием общественной жизни, удалился в пустыню,
где вел жизнь пророка. Иоанн Креститель строго обличал господствовавшие
пороки и недостатки и призывал к покаянию, предупреждая о близости
пришествия мессии. Иисус Христос назвал его человеком, « выше которого
не было среди рожденных женами» (Мф. Х1, 11; Лук. У11) [2].
Как
Иоанн Креститель, Гаршин
протестовал против насилия.
Общественная жизнь того времени была тревожной, а всем известный
кроткий, мягкий, отзывчивый характер Всеволода Михайловича откликался
на всякую злобу дня. В этом плане особенно ярко характеризует Гаршина
участие в деле Млодецкого, административно-ссыльного, близкого к кругам
революционного народничества. 20 февраля 1880 г. Млодецким
было
совершено покушение на жизнь М.Т.Лорис-Меликова. В письме Лорис-
Меликову от 21 февраля 1880 г.(г.Петербург) Гаршин, умоляя о прощении
преступника, восклицает: «Простите человека, убивавшего Вас! <…>
Умоляю Вас (для) ради преступника, ради меня, ради Вас, ради Государя,
ради Родины и всего мира, ради Бога» (С.378).
Творчество Гаршина, христианская суть которого скрыта в глубине его
художественных образов, все пронизано евангельскими представлениями о
добре и зле, бунте и смирении, грехе и покаянии. Так, например, перу
Гаршина
принадлежит
«Сказание
о
гордом
Аггее».
Литературным
источником «Сказания» является старинная «Повесть душеполезна о царе
Аггее, како пострада гордости ради».
Писатель переработал старинную
легенду, изменив ее конец. В подлиннике царь, пострадав за гордыню,
получает прощение, возвращается на царство и начинает править кротко и
милосердно. А у Гаршина он отказывается от власти и становится слугою
нищих слепых. Когда Репин спросил Гаршина , отчего он не напишет
большого романа, чтобы составить себе славу крупного писателя, Всеволод
Михайлович ответил: « Видите ли, Илья Ефимович, есть в Библии «Книга
пророка Аггея». Эта книга занимает всего вот этакую страничку! И это есть
книга! А есть многочисленные тома, написанные опытными писателями,
которые не могут носить почетного названия «книги» и имена их быстро
забываются, даже несмотря на успех при появлении на свет. Мой идеал –
Аггей» (С.432). В маленькой «Сказке о жабе и розе» роза жертвует жизнью
только для того, чтобы скрасить последние мгновения умирающего ребенка.
Нравственная
красота
самоотречения
привлекает
теперь
Гаршина,
христианское самопожертвование для него идеал. Герой «Красного цветка»
физические и нравственные муки переносит с той же стойкостью, что
евангельские апостолы или герои житийной литературы.
В рассказе «Надежда Николаевна», впервые опубликованном в 1885 г. в
журнале «Русская мысль», Гаршин, раскрывая проблему существования в
мире зла, страдания и смерти, рассматривая тему «падшей» женщины, тему
преступления и наказания, обращается
к Евангелию, которое позволяет
ввести в произведение нравственную меру, меру добра и зла, падения и
возвышения человека. По сюжету «Надежда Николаевна» является как бы
продолжением
рассказа
«Происшествие».
История
Никитина
(из
«Происшествия») упоминается здесь как эпизод из прошлого героини
повести. Отношение к произведению оказалось противоречивым, но
читатели не остались равнодушными к напряженным раздумьям автора о
необходимости бороться со злом и верить в добро.
В
основе
сюжета
«Надежды
Николаевны»
лежит
история
взаимоотношений художника Лопатина и «падшей женщины» Надежды
Николаевны.
Главный
герой
рассказа
мечтает
написать
картину,
посвященную французской героине Шарлотте Корде. Шарлотта Корде
(д, Армон ) (1768-1793 ) принадлежала к старинному дворянскому роду. 13
июля 1793 г. проникла в дом Ж. П. Марата и заколола его кинжалом.
Убийство Марата называла благодеянием для Франции. Судом была
приговорена к смертной казни. Лопатин задумал написать Шарлотту Корде
«во весь рост, одну, стоящую прямо перед зрителями, с глазами,
устремленными перед собой; она уже решилась на свой подвиг«преступление…» (С.244). В поисках натурщицы художник знакомится с
Надеждой Николаевной. Его друг, художник Гельфрейх считает, что только
он, Лопатин, может «вытащить» ее, спасти от полного падения в бездну.
Гельфрейх говорит о том, что был еще один человек, который мог бы ее
спасти, но не захотел. Это Бессонов. Основной конфликт произведения
разворачивается между двумя полюсами нравственности: между черствым,
эгоистическим и завистливым сердцем Бессонова и кроткой, нежной и
доброй душой Лопатина. Главный герой рассказа писал в своем дневнике:
«И вот пришло это странное и несчастное создание с разбитой жизнью и
страданьем в глазах; жалость сперва овладела мною; негодование против
человека, выражавшего к ней презрение, сильнее заставило меня взять ее
сторону, а потом… Потом я не знаю, как это случилось… Но Соня была
права: я любил ее мучительною и страстною первою любовью человека, до
двадцати пяти лет не знавшего любви. Я хотел бы вырвать ее из ужаса, в
котором она терзалась, унести на своих руках куда-нибудь далеко, убаюкать
ее на своей груди, чтобы она могла забыться, оживить это убитое лицо
улыбкой счастья…» (С.283-284) Тема библейской грешницы волновала
Гаршина. В этом плане интересны его «Заметки о художественных
выставках». Автор статьи описывал свое впечатление о картине художника
Поленова «Христос и грешница», тему которой Гаршин охарактеризовал
цитатой из Евангелия от Иоанна, гл. 8: «И вси люди идиху к Нему; и сед
учаще их. Приведоша же книжницы и фарисеи к Нему жену … поставивше ю
по среде… Учителю, сия жена ята есть ныне в прелюбодеянии. В законе же
нам Моисей повеле таковые камением побивати: Ты же что глаголеши Сия
же реша искушающе Его».
Автор «Заметок…» отмечал, что в центре
картины изображена равнодушная толпа, которая готова побить камнями
преступницу, а главные лица евангельского рассказа не поставлены на
первый план. Гаршин писал: «Не видим ли мы каждый день на наших улицах
таких же грешниц, только что выступивших на путь греха, за который в
библейские времена побивали камнями? Взляните на грешницу у Поленова:
не то же ли это, беспрестанно проходящее перед нами, наивное лицо ребенка,
не сознающего своего падения? Она не может связать его с горькою участью,
ее ожидающею,
быть растерзанной толпой, побитой камнями: она, как
попавшийся дикий зверек, только жмется и пятится; и ее застывшее лицо не
выражает даже ужаса. Мне кажется, оно так и быть должно.
Христос Поленова очень красив, очень умен и очень спокоен. Его роль
еще не началась. Он ожидает; Он знает, что ничего доброго у него не спросят,
что предводители столько же, и еще более, хотят Его крови, как и крови
преступившей закон Моисеев. Что бы ни спросили у Него, Он знает, что Он
сумеет ответить, ибо у Него есть в душе живое начало, могущее остановить
всякое зло» (С.356). Отношение Гаршина к грешнице Поленова соотносится
с его описанием героини рассказа «Надежда Николаевна». Когда Лопатин
впервые видит Надежду Николаевну, он противопоставляет ее той толпе,
которая ее окружает: «Вокруг нас толпа праздношатающихся гуляк, купцов,
отчаявшихся в возможности жить не напиваясь, несчастных приказчиков,
проводящих жизнь за прилавками и отводящих свою убогую душу только в
таких притонах, падших женщин и девушек, только-только прикоснувшихся
губами к гнусной чаше, разных модисток, магазинных девочек… Я видел,
что она уже падает в ту бездну, о которой говорил мне Бессонов, если уже
совсем не упала туда» (С.257).
Гаршинская «грешница» была красива: стройная фигура, тонкие руки и
шея, черные волосы. После знакомства с Лопатиным ее бледное лицо
приобрело «отпечаток достоинства». Главный герой произведения записал в
своем дневнике: «Я видел ее милое лицо, озаренное счастьем, на моей груди,
это было совсем новое, немного чужое лицо, не то лицо с тайным мученьем в
чертах, которое я привык видеть» (С.301). Следует отметить, что в облике и
переживаниях Лопатина очень много автобиографических черт, прежде всего
гаршинское отношение к падшей женщине [3].
В сюжетно-композиционном плане центральное место в рассказе
занимает один из разговоров, которые вели втроем после обеда Лопатин,
Надежда Николаевна и Гельфрейх. Друг Лопатина задумал картину, дело
всей жизни. Содержание будущей картины он описал следующим образом:
«Как-то раз Владимир Красное Солнышко рассердился за смелые слова на
Илью Муромца; приказал он взять его, отвести в глубокие погреба и там
запереть и землей засыпать. Отвели старого казака на смерть. Но, как это
всегда бывает, княгиня Евпраксеюшка «в те поры догадлива была»: она
нашла к Илье какой-то ход и посылала ему по просфоре в день, да воды, да
свечей восковых, чтобы читать Евангелие. И Евангелие прислала» (С.291).
Потом добавил: «Конечно, скоро старый казак понадобился князю: пришли
татары, и некому было выручить Киев из беды. Пожалел тогда Владимир,
горько пожалел. А Евпраксеюшка послала тотчас же людей, чтобы шли в
подвалы глубокие и выводили Илью за белы руки. Зла Илья не помнил, сел
на коня, ну и так далее. Переколотил татар – вот и все» (С.291). Главное
место в рассказе Гельфрейха занимает Евангелие, раскрытое на той странице,
на которой говорится о Нагорной проповеди. И читает Илья о том, что,
получивши удар, надо поставить себя под другой. Читает и не понимает.
«Всю жизнь Илья Муромец трудился не покладая рук; печенегов, татар,
разбойников извел великое множество, век прожил в подвигах и на заставах,
не пропуская злого в крещеную Русь; и верил он во Христа, и молился ему, и
думал, что исполняет Христовы заповеди» (С.292). Гельфрейх восклицает:
«Илья – и Евангелие! Что общего между ними?
Для этой книги нет
большего греха, как убийство, а Илья всю жизнь убивал. И ездит-то он на
своем жеребчике, весь обвешанный орудиями казни - не убийства, а казни,
ибо он казнит. <…> А ведь он святой. Видел я его в Киеве… Лежит вместе
со всеми. И справедливо…» (С.293). Замысел картины Гельфрейха «Илья
Муромец и Евангелие» раскрывает глубинный, православно-философский
контекст рассказа, который проявляется в его интертекстуальных связях.
Мотивы добра и зла, возвышенной любви и безумной страсти и ревности,
подвига и преступления, воплотившиеся в образах Лопатина и Бессонова, их
столкновение приводит к катастрофической развязке. Не случайно, она в
сознании
Лопатина перекликается с образами Шарлотты Корде и Ильи
Муромца.
Преступление и наказание – главная тема рассказа «Надежда Николаевна».
Героя не осудили за убийство Бессонова. «Дело прекращено: было признано,
что я убил, защищаясь, - писал в своем дневнике Лопатин. - Но для
человеческой совести нет писаных законов, нет учения о невменяемости, и я
несу за свое преступление казнь. Мне недолго уже нести ее. Скоро Господь
простит меня, и мы встретимся все трое там, где наши страсти и страдания
покажутся нам ничтожными и потонут в свете вечной любви» (С.305).
Шестая заповедь Закона Божия – «Не убий». Жизнь есть величайший дар
Божий; поэтому лишать самого себя или другого жизни есть самый ужасный,
тяжкий и великий грех. Евангельский закон Христов говорит: «всякий,
ненавидящий брата (ближняго) своего, есть человекоубийца» (Иоан,.3,15).
Кроме телесного убийства, есть еще более страшное и ответственное
убийство: это убийство духовное. Род духовного убийства есть соблазн, то
есть когда кто совращает ближнего своего в неверие или на путь порочной
жизни и тем самым подвергает его душу духовной смерти. Делом же
милости
духовной является словом и примером «обратить грешника с
ложнаго пути» (Iак.5, 20) [4].
Бессонов совершает духовное и телесное убийство Надежды Николаевны,
в его образе воплощены эгоизм и гордыня. Анализируя свое отношение к
Надежде Николаевне и Лопатину, Бессонов писал в своем дневнике: «Отчего
я, желая спасти его, думаю больше о ней; отчего ее лицо, когда-то буйное и
задорное, а теперь поникшее и кроткое, представляется моему воображению
каждую минуту; отчего она, а не он наполняет мою душу странным чувством,
в котором я никак не могу разобраться и в котором преобладают недобрые
чувства» (С.299). И далее: «Я лгал в этом самом дневнике, когда писал, что
отказался от нее, потому что увидел невозможность спасти. Если не лгал, то
обманывал себя. Ее легко было спасти: нужно было только наклониться и
поднять ее. Я не захотел наклониться» (С.299). Лопатин тоже совершает
убийство («…какой-то голос, не переставая, нашептывает мне на ухо о том,
что я убил человека» (С.305), но защищая Надежду Николаевну.
Священник
А.Кремлевский
в
книге
«Православный
христiанский
катихизисъ» (2 изд., С.-П.,1907 г.) писал: «Грешно ли убийство ближнего при
замозащите, в силу необходимости. Нет. Не грешно. Правда, христианин
поступит вполне по Евангелию, если даже для самозащиты не отнимет жизни
у ближнего, а предпочтет отдать свою жизнь. Так, преподобный Серафим
Саровский не оказал сопротивления напавшим на него в лесу разбойникам,
хотя мог бы сделать это. Полный преданности воле Божией, он отбросил
топор, которым мог защититься, и обрек себя на смерть; и его избили почти
до смерти. Но можно ли всякому христианину ставить в грех отсутствие
такого величия духа, каким обладал преподобный Серафим. Конечно, нет,
ибо не всем дано быть святыми. Нельзя назвать грехом и убийство,
совершенное в силу крайней необходимости, ради защиты ближнего,
напротив, было бы грехом, если бы мы не оказали необходимой помощи
ближнему, подвергнувшемуся насилию. С этой точки зрения следует судить
и о войне. Христианское государство должно всемерно содействовать
избежанию войн, но когда суровая необходимость вынуждает прибегать к
оружию для защиты жизни, веры, свободы сограждан, тогда войну нельзя
назвать грехом. Пока будут вражда, борьба, притеснение слабых сильными
среди частных лиц и между народами, до тех пор будут существовать и
войны»[5].
В финале
главный герой рассказа свои физические и нравственные
страдания оценивает как искупление за грехи свои и чужие. Он верит в
существование двух миров – мира здешнего и нездешнего, верит в торжество
любви Божественной, которая сильнее искушения земной жизнью, сильнее
греха гордыни и отступничества. Свет во тьме светит – этот евангельский
мотив пронизывает все содержание рассказа, сквозь призму которого
раскрывается духовная сущность двух
героев-соперников Бессонова и
Лопатина. Григорий Синаит, св. в своем труде «Главы о молитве и
безмолвии» писал: «… чтобы тьма не затмила свет, «мы» должны «струить»
свой свет, и этот свет будет пить тьма и тогда, возможно, наполняясь светом,
света не затмит». Григорий Синаит приводит здесь же комментарий из
святоотеческого опыта различения духов: «Всегда должен ты испытывать и
рассматривать, а потом верить. Ведай, что действа благодати явны, и бес,
хотя преобразуется, подавать их не может, именно – ни кротости, ни
приветливости, ни смирения, ни ненавидения мира, ни пресечения похоти и
страсти, кои суть действия благодати. Бесовские же действа суть – надмение,
высокоумие, устрашение и всякое зло. По таким действиям можешь
распознать, от Бога ли воссиявший в душе твоей свет или от сатаны. <…>
душа, если имеет рассуждение, умным чувством может распознавать дары
Духа Святого и призрачные мечтания сатаны»[6].
Таким образом, в рассказе В. М. Гаршина «Надежда Николаевна» взгляд
на жизнь, окружающую писателя действительность, на проблему падшей
женщины, преступления и наказания дан сквозь призму Евангелия, сквозь
призму основного закона человеческой жизни, закона сострадания, закона
покаяния, всепрощения и вечной любви.
Примечания
1. И.Л.Толстой. Гаршин. <Из «Моих воспоминаний»>.// В.М.Гаршин.
Рассказы. Статьи. Письма. М., 2000.С.429. Далее ссылки на это издание
даются в тексте, с указанием страницы в скобках.
2. См.об этом: Библейская энциклопедия. Свято-Троицкая Сергиева Лавра,
1990.
3. См. об этом: Бекедин П.В. Образ падшей женщины у Н.А.Некрасова и
В.М.Гаршина. //Проблема традиций в русской литературе. Н.Н., 1993.
4. Закон Божий. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 2005.
5. Свящ. А. Кремлевский. Основы православного вероучения
(«Православный христiанский катихизисъ»). Свято-Троицкая Сергиева Лавра,
2001. С.168.
6. Цит по: Т.А.Кошемчук. Поэт-пророк и собеседник муз. (О проблеме
творчества в русской поэзии и православном миропонимании)
//«Христианство и русская литература». С.-П., 2006. С.115.
7. Новый Завет. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1999.
Скачать