А память священна

«А ПАМЯТЬ СВЯЩЕННА»
Служить в армии двадцатилетний Михаил Зайцев, уроженец
деревни Уткино Верховского сельсовета, начал в ноябре 1940 года в
Брестской крепости. «Служу в погранвойсках водителем саперного
батальона», - отчитывался он в письме родителям и послал им
фотографию, на которой был изображен в буденовке с красной звездой.
Удивительно, что спустя 66 лет Михаил Александрович до
мельчайших подробностей помнит 22 июня 1941 года – начало Великой
Отечественной войны. «Вечером, накануне, мы с ребятами картошку
чистили на завтрак, - рассказывает он. – Ночь была удивительно лунная и
тихая. На турнике еще покрутились, потом в казарму пошли. Уснуть сразу не
смогли, было чего обсуждать: почему все-таки последние две недели
немецкие самолеты через нашу границу туда-сюда шастают. Офицеры
объясняли, что это, мол, молодые летчики в небе блудятся. Но странно както.
Сержант тогда услышал наши разговоры и рассерчал: не прекратите
болтать, говорит, полы прикажу драить. Не успели мы заснуть, как в 4 часа
утра началось что-то страшное и необъяснимое: ба- бах, ба -бах! Аж земля
задрожала. В казарме все стекла повылетали. Сначала вроде вдалеке
сильный гром, а через несколько минут… уже за дверями казармы. Мы
оделись, выскочили, даже противогазы, как положено с собой прихватили.
Бросились к выходу, и тут перед нашим носом снаряд взорвался. Сержанта
убило, кого-то ранило, а меня- оглушило.
А в крепости тогда что творилось! К тому времени на границе много
техники стояло, особенно зениток. Только кто ж их на саму границу-то
ставит?! Километров за 15-20 надо было размещать. А так… сгорело все
разом. Жуткая паника была: перепуганные, обезумевшие люди, большинство
из них – в трусах да майках. От взрывов и дыма – темно. Крики, стоны, шум,
кровь, смерть…
Нам приказали бежать в сторону шоссе, идущего на город Кобрин. Так
началось наше отступление. На чем только мы ни добирались, сами не зная
куда и зачем: и пешком, и на машинах, и на танках, и на лошадях. Голодные,
уставшие до изнеможения. Однажды проезжали мимо два танка, попросили
мы нас довезти. Доехали до леса. Решили переночевать. Мы сползли на
землю и тут же заснули. Да так крепко, что даже не слышали, как танки
ушли! Хорошо хоть, что они нас, спящих в темноте гусеницами не
раздавили.
В основном ночью передвигались, потому что днем немецкие
самолеты лупили из пулеметов по колонам отступающих. Дошли до
Барановичей, а он весь в огне. Представляете, большой город полностью
объят пожаром? Жарища! Близко подойти нельзя. В Бобруйске случайно
встретил лейтенанта из нашего батальона. Оказывается, в живых нас всего
двое осталось … из 360 человек. Собрали всех нас наспех в военные
формирования, и стали мы фашистов бить, что было сил. За те бои меня
орденом Отечественной войны наградили. Два раза из окружения выходили,
а в третий раз, в Курской области 14 октября 1941 года, зажали нас
гитлеровцы в крепкое кольцо в одной из деревень и в плен взяли».
Рядового Зайцева вместе с тысячами военнопленных погнали фрицы
сначала на Глухов, оттуда – в портовый город Росток, а затем – в Шверин,
что в 100 километрах от Гамбурга. Вместе с 25 военнопленными отдан был
Михаил в рабство к немецкому помещику фон Ладегесу. Кроме русских
батрачили 8 французов и 20 поляков. И было у этого барона 2 трактора, 25
лошадей, 40 коров, 20 свиней и несколько тысяч баранов. Но по немецким
стандартам он был помещиком «средней руки».
Жили в бараках, работали без выходных по 10 часов в день. Все четыре
года меню для пленных было одно и то же: 5 картошин в мундире,
«подлива» из брюквы, 300 граммов хлеба и «кофе» из жареного ячменя.
Соли не давали совсем. Многие пленные сильно страдали от этого и
«воровали» у баранов соль-лизунец. Своих коров и свиней помещик кормил
лучше, чем военнопленных.
Михаил Александрович до сих пор помнит, как по-немецки называется
весь сельхозинвентарь, а также некоторые словосочетания и целые
предложения – приказы охранников. Охранники били рабочих палками – по
голове, лицу, спине… Но молодость цепляется за жизнь крепко, а
большинству солдат было чуть за 20 лет. Выжили в плену все и были
освобождены в мае 1945 года американцами.
Михаил Александрович со смехом вспоминает, как они с четырьмя
американцами в бараке праздновали победу. Освободители заявились с
кучей бутылок вина. Потом появилась гармошка, русские пустились в пляс.
Плясали долго, устали. Предложили американцам повторить их танец. И тут
американцы так смешно но старательно, начали «взбрыкивать» ногами, что
русские, глядя на это, покатывались со смеху.
Затем в Шверине, пройдя двухчасовую проверку и во второй раз
приняв присягу, Михаил Зайцев попал в один из трех вновь сформированных
полков и … отправился в должности водителя саперного батальона
заканчивать срочную военную службу в город Днепропетровск. В Уткино
ефрейтор Зайцев вернулся в июне 1946 года, а спустя год женился на
девушке из своей деревни, с которой вместе в школе учился – на Антонине
Павловне. Живут они вместе уже 60 лет, воспитали четырех детей, растут 4
внука и 3 правнука.
Антонина Павловна больше всего жалеет оставленный в осиротевшем
Уткине дом. Уж очень она любила с землицей заниматься: первые в каждом
сезоне огурцы, зеленый лук да помидоры в ее огороде появлялись. А
Михаилу Александровичу часто лес снится, ведь после войны он то
лесником работал, то лесорубом, то рабочим на подсочке. «Я – дважды
ударник коммунистического труда» , - смеется он. Больше всего меня
поразил в нем искрящийся юморок с каким-то современным, молодежным
акцентом. Только сильный духом человек может так смеяться над своей
инвалидностью.
Из своих 86 лет Михаил Александрович Зайцев, вот уже пятый год
живущий в Верховском, 11 лет пробыл в заточении: четыре года в немецком
плену, в последние семь лет – под «домашним арестом», так как после
ампутации обеих ног на белый свет смотрит только через окно на втором
этаже, находящееся возле его постели. В том, что «обезножел», он винит не
столько болезни возраста, сколько последствия его пребывания в неволе,
когда в Германии четыре года «Цстучал деревянными ботинкамиколодками»: летом в них было невыносимо жарко, а зимой – холодно.
Мучили кровяные «надавыши» на ногах и мозоли. Да и во время выхода из
окружения ноги в ледяной воде часами находились.
О том, что случилось с защитниками Брестской крепости, Михаил
Александрович узнал после войны. – У меня ведь фотография крепости есть,
- вдруг спохватился он и протянул мне … белорусскую денежную купюру
выпуска 2000 года, где было указано достоинство – «50 рублей» и
изображена Брестская крепость, а точнее- ее Холмские ворота.- Это мне сын
привез, он у меня в Белоруссии живет,- пояснил Михаил Александрович. И,
водя пальцами по рисунку, начал объяснять, где в крепости располагалась
столовая, где – клуб, где – госпиталь. А в центре крепости, оказывается,
была церковь.
- Я-то думал, что это – большие деньги, - имея в виду купюру, грустно
произнес старый солдат. – А оказывается, этой деньги хватит на один проезд
в автобусе. Вот ведь как оценили…
Давно отгремели бои. За это время целое поколение выросло без войны
только потому, что была Победы. Ценой миллионов жизней, ценой
страшных испытаний, через которые прошли те, кого давно уже нет, и те, кто
сейчас покидает этот мир с чувством выполненного перед потомками долга.
Но долг тех, кому они подарили жизнь, кого избавили от фашистского
рабства – не забыть о героях и передать священную память о них своим
детям и внукам.
Валентина Тюлькина