Мотивы русского фольклора в произведениях сибирских

Мотивы русского фольклора в произведениях сибирских писателей
Абросимова О.С., студентка 2 курса
специальность Преподавание в начальных классах
ОГОУ СПО «Черемховский педагогический колледж»
Обращение к фольклору – постоянно обогащающаяся, развивающаяся традиция
русской литературы. Ориентация на слушателя и читателя из народной среды обусловила
обращение к широко известным фольклорным художественным ценностям (образам,
мотивам, художественным приемам, ритмико-интонационным средствам, музыкальным
формам). Проблемы фольклоризма определялись идеями национального самоутверждения,
социальных преобразований и своеобразия народного характера русского народа.
Фольклорный материал в произведениях современных писателей, и писателей Восточной
Сибири в том числе, обнаруживает себя как непосредственно, через внешнее заимствование
(генетический уровень), так и на контактном уровне. Отбор фольклорных традиций
обусловлен авторскими установками в плане выражения и содержания.
В произведениях сибирских писателей прослеживаются следующие способы
литературно-фольклорного взаимодействия: использование традиционных жанровых форм,
синтез разных фольклорных жанровых традиций в пределах авторского текста или
творчества, доминирующая творческая ориентация на определенную жанровую форму
(стилеобразующий фольклорный фактор); фольклорное цитирование, введенное в структуру
образа; отражение фольклорного образа посредством цитаты, аллюзии, реминисценции;
воспроизведение ситуаций, событий, аналогичных фольклорным, но пересозданных на иной
смысловой основе («медвежий» сюжет, сюжет «вещих птиц», мотивы почитания природы,
предков, трудного испытания, оплакивания); создание образов-символов, уходящих
истоками в мифологию, фольклор; проявление подобия элементам фольклорной поэтики
(антитеза, персонификация, речевой стиль, народный юмор); стилеобразующая роль
фольклорных традиций.
В творчестве В. П. Астафьева «живет необыкновенное ощущение цельности,
взаимосвязи всего живого на Земле» [4], блаженной полноты жизни. «Мальчик умом, и не
умом даже, а природой данным наитием постигает замкнутый, бесконечный круг жизни и,
хотя ничего еще понять не может и объяснить не умеет, все же чувствует: все на земле
рождается не зря и достойно всякого почитания, а может, и поклонения. Даже махонькие
мушки с чуть заметными искорками крылышек на вытянутом сереньком тельце занимают
свое место на земле и свою имеют тайность» [1, 34]. Цельное и целостное мировосприятие В.
П. Астафьева подпитывалось народными представлениями о природе, гораздо более
близкими к пониманию истинной ее сущности, чем воззрения иных ученых. В связи с этим
можно говорить о народной натурфилософии, находящей свое воплощение в фольклорных и
мифологических мотивах и образах, лежащих в основе поэтики В. П. Астафьева (Солнце,
Рыба, Река, Цветок, Дерево, Лес, Мать и др.). Некоторые из данных образов имеют ярко
выраженную языческую природу, поэтому, например, А. В. Бармин, анализируя рассказ
«Зорькина песня», говорит о солнцепоклонничестве Астафьева» [3].
Важнейшую роль концепции В. П. Астафьева составляет «мысль о единородстве
человека и природы» [5], воплотившаяся, в частности, в образе собаки Бойе, давно погибшей,
но, как прекрасное видение, мираж, вновь возникающей в сознании героя. Писатель
напоминает северное поверье: «собака, прежде чем стать собакой, побыла человеком, само
собою, хорошим» [5, 13] «Царь-рыба»). Как подчеркивает Л. К. Максимова, в этом народном
поверье выражена надежда на то, что «добрая живая душа имеет возможность продлить себя,
пусть даже в ином обличии (добрый человек - собака). Бытие, таким образом, предстает в
«Царь-рыбе» как система всего живого. Целостность этой системы и создает условия для
«вечного живота» живой души в противовес смерти» [5].
Мотив отмщения, возмездия находит совершенное свое воплощение в повествовании
в рассказах «Царь-рыба» и особенно в заглавном его рассказе. Обогащенный мотивами
покаяния и спасения, он органично сочетается с фольклорными (сказочными),
мифологическими (языческими и библейскими) образами, выразившими этическую и
натурфилософскую концепцию В. П. Астафьева. Когда «реки царь и всей природы царь»
оказываются «на одной ловушке» [1, 187], повязанные «одним смертным концом» [1, 188],
«богоданная», «волшебная», сказочная» царь-рыба, олицетворяющая саму природу, ее
красоту, справедливость и мудрость, по выражению А.И.Нагаевой, «как бы вынуждена
вразумить возгордившегося человека, доказывая ему, что победить ее, отнять у нее
творящую силу он и не вправе и не в состоянии» [6]. Образы женщины-матери и рыбыматери сливаются у В. П. Астафьева в одно: «…рыба плотно и бережно жалась к нему
толстым и нежным брюхом. Что-то женское было в этой бережности, в желании согреть,
сохранить в себе зародившуюся жизнь» [6, 190]; «Природа, она, брат, тоже женского рода!»
[6, 194]; «…женщина – тварь Божья, за нее суд и кара особые» [6, 194]. И это не случайно. В.
П. Астафьева отличает «святое отношение к истокам человеческой жизни, которая и
является для него мерой всему на земле» [6].
Такого отношения, с точки зрения писателя, заслуживает и беззаботная, бездумная
мать Акима, в образе которой подчеркнута «стихия безотчетного материнства» [6], и дикое
пламя древних эпох Земли: «Ночь без конца и края, такая же ночь, какая властвовала в ту
пору, когда ни меня, ни этих колосьев, никого еще не было на Земле, да и сама Земля
клокотала в огне, содрогалась от громов, усмиряя себя во имя будущей жизни. И быть
может, не зарницы эти, а неостывшие голоса тех времен, пластая в клочья темноту, рвутся к
нам? Может быть, пробиваются они сквозь толщу веков с молчаливым уже, но все еще
ярким приветом, только с виду грозным, а на самом деле животворным, потому что из когдато дикого пламени в муках и корчах родилось все: былинка малая и дерево, звери и птицы,
цветы и люди, рыбы и мошки» [1, 15]. Так даже геологические процессы одухотворяются В.
П. Астафьевым, образ природы-матери перерастает в образ планеты-матери, и мы вновь
убеждаемся, что в художественном мире писателя нет границ между неорганическим и
органическим.
В произведениях В. Распутина мотивы фольклора освещаются в философсконравственном аспекте. Например, его «Прощание с Матерой» является обобщенносимволической по смыслу драмой, в которой речь идет о человеческой памяти, верности
своему Роду (один из важнейших символов фольклора). Главная героиня - Дарья. Одной из
основных черт ее характера является чувство сохранения памяти, ответственности перед
предками. «Правда в памяти. У кого нет памяти, у того нет жизни» [9].
В повести описан конфликт «отцов и детей», поскольку нравственному дому Дарьи
противопоставлена позиция внука Андрея, вдохновленного всем новым, прогрессивным.
Повесть исполнена символики: в Матере мы угадываем символ жизни, а возможно, нашу
землю; в Дарье - хранительницу этой жизни, мать, устами которой говорит сама истина. Эта
повесть - своеобразное предупреждение об опасности, грозящей матери-земле, «подобно
острову», затерявшейся «в космическом океане». В повести много других символических
образов: символический образ избы, которую Дарья обряжает перед сожжением; туман,
который прячет остров. И, лишь отвлекаясь от реальной конкретности содержания,
становится понятна решимость Дарьи и ее подруг не расставаться с Матерой (землей) и
разделить ее судьбу. В целом повести свойственна острая публицистичность, высокая
толстовская назидательность, апокалиптичность мировосприятия. Звучание центральной
темы несет в себе высокую народную трагичность.
Фольклоризм сибирских писателей – это эстетическое явление, связанное
непосредственно с авторскими принципами видения, изображения мира и проявляющееся в
мировоззрении героев, обрисовке характеров, образов природы, строении сюжета,
стилистике, преобладающей поэтической интонации. Современное художественное
мышление и индивидуальное мироощущение определили эстетические приоритеты
качественно новый уровень в усвоении традиций фольклора. Став творческими ориентирами
и трансформировавшись в основу авторского стиля, компоненты формы, приемы
изображения, речевой стиль народного эпоса, лирики, афоризмов явились важным фактором,
определившим разноликость современной сибирской литературы. На основе творческой
глубинной связи с народно-поэтическими традициями прозаики и поэты обогащают
национальный литературный процесс, предопределяя его самобытность и индивидуальностилевое разнообразие.
Литература
1. Астафьев В. П. Пролетный гусь: Рассказы, затеси, воспоминания/ Послесл. В. Я.
Курбатова. – Иркутск: ИП Сапронов Г. К., 2001. – С.412.
2. Астафьев В. П. Повести: Стародуб. Кража. Пастух и пастушка. – М., 1976. – С.314.
3. Бармин А. В. Сказка в повествовании В. П. Астафьева (Материалы к исследованию)//
Фольклор народов РСФСР: Межвуз. науч. сб. – Уфа, 1983. – С.143.
4. Жуков И. И. Доверие к жизни. – М.: Мол. гвардия, 1980. – С.112.
5. Кондратьев А. Г. Содержательность символического пейзажа В «Царь-рыбе» В.
Астафьева// Пейзаж как развивающаяся форма воплощения авторской концепции: Сб.
науч. трудов. – М., 1984. – С.122.
6. Ланщиков А. П. Вопросы и время. – М.: Современник, 1978. – С.217.
7. Максимова Л. К. «Царь-рыба» В. Астафьева. Трансформация жанра проповеди//
Художественное творчество и литературный процесс. В.IX. – Томск: Изд-во Томского
ун-та, 1988. – С.163.
8. Нагаева А. И. Притча в художественной структуре «Царь-рыбы» В. Астафьева//
Фольклор и литература Сибири. – Омск, 1981. – С.36.
9. Размахнина В. К. Астафьев и Сибирь// Научный ежегодник КГПУ. Вып. 3. Т.2. –
Красноярск: РИО КГПУ, 2002. – С.170.
10. Распутин В.Г. Избранное. – Иркутск, 2004