Где-то в Буэнос-Айресе, Монтевидео, Росарио или Сан

Где-то в Буэнос-Айресе, Монтевидео, Росарио или Сан-Хусто за горьким мате неудачливый
писатель Жильберто Годой Филхо вспоминал походку своей возлюбленной. Они расстались,
как это часто бывает, по обоюдному желанию, однако облегчения разрыв отношений не принес.
Его не покидало ощущение хаоса, насильно вторгшегося в его жизнь, злого рока,
моментального затмения, нашедшего на его рассудок в день расставания.
В кафе с окнами, глядящими на улицу трамваев и случайных прохожих, распивая бутылочку
каньи за пятьдесят сентаво, он записал историю своей любви к Сильвии: то, как они вместе
прогуливались по набережной, кормили уток, любовались закатом. Встречали друг друга на
улицах города, ходили на выставки, концерты. Жильберто подробно изложил причины
расставания, ее уход, свои сомнения. И так получилось, тоска по ушедшей Сильвии стала не
столь острой. Жильберто словно взглянул на недавние события глазами постороннего человека.
Ему пришлось очутиться на месте объективного судьи, у которого не было причин страдать и
чувствовать боль. Помимо нагрянувшей свободы, он ощутил себя немного предателем,
доверившим их общую историю бумаге за символическую плату – возможность ощущать себя
писателем, проверить силу таланта. А существовавшие или нет поцелуи казались Жильберто
поцелуями Иуды.
По правде сказать, юного писателя не очень устраивала жизнь в таком большом городе. Мысли
не успевали оформиться, как тут же расплывались под напором шума и суеты. Не с кем было
поговорить по душам. Постоянно приходилось переезжать с одной квартиры на другую. Но
вернуться в родительский дом он не желал. Тем самым бы он признал свое поражение,
несостоятельность, как писателя. Сцены детства заставляли его сердце сладко трепетать. Но он
продолжал упрямиться. Однажды из желания поделиться с кем-нибудь тяжелой ношей памяти
Жильберто подробно описал обстановку родного дома и мест, где проходило его детство.
Молчаливое противостояние пампы и неба, заносчивые и гордые гаучо, коррали, утопленные в
тумане низин около реки, тишина, овеваемая ветром. Табуны лошадей, проносившиеся вдали,
на которые приятно было смотреть из дома, когда босые ноги касались ковра. Лестница,
ведущая на второй этаж. Стены, обшитые деревом. Ласковое тепло печи в ветреные дни.
После своеобразной исповеди Жильберто стал с легкостью говорить о своем детстве друзьям. В
его описаниях появлялись ноты иронии. Он избавился от груза, довлевшего над ним со дня
отъезда.
Одинокого литератора крайне раздосадовало решение директора газеты отказаться от его услуг.
Директор уволил Жильберто без предупреждения. Чтобы отомстить директору, он в
язвительных тонах описал работу газеты. Ежедневную суматоху и нервную атмосферу,
царившую в стенах редакции. Постоянное недовольство редакторов, беспринципную политику
цензуры. Ограничения на объем заметки заставляли мельчить и перестраховываться, упуская
важные детали. А статьи на заданную тему делали жизнь невыносимой. Но написать про самое
громкое событие в жизни города: пожар в здании собственной редакции, газета не успела.
Пламя танцевало по крыше, вышибало двери, выдавливало окна. Пожарные приехали чересчур
поздно. От здания остались только обугленные стены. Директор, помутившись рассудком,
бросился с моста в реку.
Интуитивно одинокий писатель начал понимать подоплеку происходивших событий. Употребив
все свое умение соединять слова в связный текст, Жильберто написал письмо домой. Большая
часть письма повествовала о его соседях сверху, которые не отдавали занятых денег и буянили с
гостями по ночам. Через неделю соседи поспешно съехали, а их фургон с мебелью попал в
аварию. Столы, стулья, книжная полка, граммофон и люстра оказались на мостовой и по ним
проезжали легковые машины и грузовики с колесами, перепачканными грязью.
Постепенно Жильберто осознал: деятельное внимание автора не оставляет мир неизменным.
Все, оказавшееся в поле зрения писателя, испытывает преобразования. Однако направление
перемен часто угадать заранее не получается, так же, как, не всегда начиная произведение,
автор знает, чем оно завершится. Произведение не только живет своей жизнью после выхода в
свет, но и растет, повинуясь законам внутренней логики. «Кто знает, а, может, и я персонаж
чьего-то рассказа, – продолжал размышлять Жильберто. В таком случае, я всецело во власти
взявшего перо, или меня может куда-нибудь вынести внутреннее течение той книги, куда я
попал. Подобная неопределенность, западня, приготовленная творцом произведения, не
обещает мне счастливого будущего. Да и как знать, не сядет ли завтра за мемуары злобный
старик-булочник из дома напротив?»
Спешно Жильберто садится за стол, открывает блокнот и принимается за составление
собственного портрета. За описание собственных привычек и обычаев, вкусов и пристрастий.
Отчасти новое творение писателя перекликается с тем, что было написано им ранее. После дня,
наполненного скрупулезным воссозданием автопортрета, довольный Жильберто лег в кровать и
быстро заснул.
Наутро Жильберто Годой Филхо проснулся в отчем доме, наполненном запахами его любимых
угощений. С ним и его родителями завтракала Сильвия. А потом он собирался на работу в
редакцию газеты, чтобы по поручению директора снова писать заметки и готовить статьи о
событиях в Буэнос-Айресе, Монтевидео, Росарио или Сан-Хусто.