1. Борьба за лексику как часть политического

Лингвистика 2000 год, (3)
Е.В.Горбачев
“Борьба за лексику” как часть политического дискурса ФРГ: проблемы теоретического
осмысления
В статье рассматриваются аспекты осмысления политического дискурса ФРГ,
связанные с феноменом “борьбы за лексику”. Эта борьба объясняется политическими
интересами идеологических противников. Возможность различной интерпретации
политических понятий обусловлена семантическими особенностями используемой в
политическом дискурсе лексики. Семантика политических понятий рассматривается через
призму концепции языка политики В.Дикмана (ФРГ)
Горбачев Евгений Васильевич – кафедра немецкой филологии Самарского
государственного университета
“Борьба за лексику” как элемент политической интеграции общества
Под политическим дискурсом в данной статье понимается идеологически значимая
коммуникация в сфере политики. “Борьба за политическую лексику”, т.е. за
распространение и укоренение в общественном сознании собственной интерпретации
(потенциально) многозначных понятий, являющихся предметом теоретического
осмысления в политическом дискурсе, неизбежна и закономерна в условиях демократии.
Без подобного соперничества между выразителями разнонаправленных политических
интересов (партиями, общественно-политическими объединениями, различными
группировками внутри одной партии и т.д.) становится невозможным идеологическая
интеграция общества и не могут сформироваться устойчивые ментальные установки и
дееспособная политическая воля [8. С.73].
Основной функцией языка политики (здесь и далее мы подразумеваем под этим
использование языка в политических целях ) является не информирование, а управление
сознанием и поведением. Задача общественно-политической коммуникации – добиться у
адресата согласия с политическими целями, программами, мероприятиями будущей
политики, а также объяснить, обосновать или оправдать проводившуюся ранее политику
[6. С.138].
Подобная интеграция общества, основанная на более адекватном выражении
преобладающих в данный момент среди его членов взглядов, не может быть достигнута
только прямым принуждением со стороны государства или отдельных политических
групп. В повседневной общественной и политической жизни господствует символический
(психологический) метод воздействия на общественное сознание, который создает
предпосылки для одинакового поведения и позволяет интегрировать мышление, чувства,
волю и поведение многих членов общества, что необходимо для координации
политической деятельности. Это более гуманная форма господства и к тому же более
действенная. Без нее не может обойтись ни одна политическая структура или
политическая организация независимо от идеологии и вида волеобразования [5. С.29].
“Борьба за политическую лексику” предусматривает экспликацию политических
терминов (являющихся выражением попыток категориального постижения комплексной
действительности) и их закрепление в общественном мнении в результате конкурентной
борьбы с попытками номинирования политически значимых объектов реальности со
стороны идеологических оппонентов. Эта борьба может принимать различные формы: в
частности, “опережающее” номинирование явлений, до того не игравших большой роли в
политическом дискурсе, но потенциально для него значимых, или попытки отвоевать
“правильное” значение слова, “неверно” используемого оппонентами.
“Семантическая война” начала 1970-х гг. в общем контексте “критики языка” в ФРГ
Что касается политического дискурса ФРГ, то здесь наиболее интересным объектом
для исследования представляется так называемая “семантическая война” начала 1970-х гг.
Такая временная привязка далеко не случайна, т.к. именно для начала и середины 1970-х
были характерны наиболее жаркие идеологические споры между основными
противниками на политической арене ФРГ: с одной стороны, СДПГ и с другой – блоком
ХДС/ХСС. Ни до, ни после борьба за политическую лексику не принимала такой
бескомпромиссной формы, что обусловлено рядом объективных причин. В силу
“двухполюсности” политической системы ФРГ “борьба за лексику” всегда была
инструментом соперничества за власть между двумя главными идеологическими
оппонентами. “Семантическая война” 1970-х гг. явилась следствием смещения баланса
политических сил в пользу СДПГ и стремления консервативной оппозиции отвоевать
утраченные позиции.
В 1950-х гг. основным объектом семантических исследований в молодой ФРГ стал
язык политики времен фашизма и действительные или мнимые следы этого языка в
современной политической коммуникации, а также немецкий язык в ГДР в условиях
конкуренции двух германских государств [6. С.142]. В обоих случаях анализ касался
коммуникации в политических системах, по поводу негативной оценки которых среди
критиков и в общественном мнении сложился консенсус. То, что анализ языка не выявил
ничего положительного, казалось естественным и не вызывало критики, т.к. против
результатов анализа, осуждения языка фашизма и ГДР едва ли кто-то возражал [6. С.143].
Семантические исследования 1950-х гг. были направлены, таким образом, “вовне”, их
объектом не была политическая коммуникация в самой ФРГ. По словам В.Дикмана, это
положение изменилось в середине 1960-х гг. и нашло свое выражение в известном “споре
о критике языка” между некоторыми учеными (П.фон Поленц, В.Бетц, Г.Кольб) и
отдельными публицистами [6. С.143]. Речь в этом споре шла прежде всего о последствиях
влияния языка национал-социализма и, более широко, о языке администрирования.
Критика языка 1970-х гг. заметно отличалась в отношении объектов критики, тем более
что исследователи во все большей мере стали обращаться к языку политики в самой ФРГ.
Причем во второй половине 1960-х г.г. – на пути к социал-либеральной коалиции – речь
шла о “левой” критике “правого” языка, если принять это грубое разделение
политического спектра, пока правые не накопили сил для наступления, что привело к
“семантической войне” 1972 г. и вызвало целую серию публикаций [6. С.144].
В 1980-е и 1990-е гг. произошло значительное сближение идеологии СДПГ и
ХДС/ХСС, выразившееся в своеобразном “дрейфе вправо”, что не могло не сказаться на
снижении накала борьбы за политическую лексику. Не прав оказался Б.Хомбах,
выдвинувший в начале 1990-х г.г. тезис о том, что чем более схожи политические
концепты больших партий и более ограничено фактическое пространство для маневра
правящих, тем более ожесточенной будет борьба за политическую лексику [7. С.39].
Политическая борьба лишь приняла иные формы: она стала в большей мере выражаться в
манере подачи политической программы, а теоретическое осмысление политического
дискурса утратило свое значение.
Таким образом, “семантическая война” осталась наивысшим выражением борьбы за
немецкую политическую лексику. Наиболее образно и ясно задачи этой “войны” были
сформулированы одним из идеологов ХДС К.Биденкопфом на гамбургском съезде партии
1973 г.: “Насильственное занятие цитаделей государственной власти больше не является
предпосылкой революционного преобразования государственного порядка. Революции
происходят сегодня иначе. Вместо правительственных зданий сегодня “захватываются”
(werden besetzt) понятия, с помощью которых правительство осуществляет свою власть,
понятия, с помощью которых мы описываем наш государственный порядок, наши права и
обязанности и наши учреждения” [Цит. по: 8. С.71]. Эта речь стала ключевым текстом т.н.
“консервативной критики языка” начала 1970-х, которая ставила своей задачей
“освобождение” понятий языка политики от идеологически “навязанных” им социалдемократами значений. Истоки “консервативной критики языка” следует, по мнению
Й.Коппершмидта, искать в работе Г.Люббе 1967 г. “Спор о словах”, посвященной анализу
языка политики. Тот, кто уступает в политическом споре о значении слов, отмечал
Г.Люббе, не всегда умнее своего противника, потому что он оставляет за ним право на
единственную интерпретацию тех высоких целей, которые являются содержанием
оспариваемых слов [10. С.108].
Консервативная критика языка рассматривала “спор о словах” главным образом как
навязанную политиками дискуссию, которой она должна противодействовать в целях
защиты от тенденциозного “языкового господства”, по словам Г.Шельски, – “последней
формы закабаления человеком человека” [12. С.176]. Основа этого господства – не
физическое, а “символическое” насилие: “Неизмеримо более эффективные инструменты
власти получает в свои руки тот, кто способен найти ключевые понятия для выражения
великих устремлений (Sehns ü chte) современности или только одного поколения и
использовать их” [12. С.177].
Интерпретация политически значимой лексики – основа языкового господства?
Однако мало лишь дать собственную интерпретацию политической действительности,
нужно позаботиться о том, чтобы эта интерпретация оказалась убедительной для других.
Дефиниции ясны и понятны, а интерпретации убедительны (могут быть поддержаны
другими), если в них и с их помощью может быть категориально выявлен и передан в
результате коммуникации конкретный опыт живущих в обществе субъектов [8. С.77]. На
действительность, которая постигается фрагментарной, необозримой, непонятной,
комплексной и аморфной, накладываются мыслительные и языковые схемы [5. С.85],
которые должны обеспечить ориентировку, убедительную для других. Главное качество
адекватной описываемой действительности идеологии, таким образом, это соотнесенность
ее с опытом реально действующих субъектов. Или, идя от обратного, пока дефиниции и
интерпретации не выдерживают критики, основанной на опыте познания конкретной
действительности, и могут быть разоблачены как ложные, они в качестве средств
языкового господства так же бессильны, как и бесполезны [8. С.77].
Согласно концепции Шельски, языковое господство проявляется в полной мере, а
присущие ему дефиниции и интерпретации могут быть успешно внедрены только тогда,
когда познание конкретной действительности потеряло право на критику легитимности
подобного господства. Познание теряет такое право, если “пропасть между реальностью и
языком” не может быть более отнесена на счет неверного использования языка, а
позволяет трансформировать себя в обвинение против “неправильного положения вещей”
[8. С.77].
Именно здесь кроется, полагает Шельски, секрет успешного языкового господства и
удачной языковой политики “левых”: им удалось якобы заставить соизмерять
адекватность своих дефиниций и интерпретаций в сфере языковой политики не с
реальностью, которую они призваны обозначать, а с истиной устремлений (Sehnsьchte),
которые эту реальность могли объявить лишь ложной [8. С.77]. Это принципиальное
функциональное изменение Шельски называет превращением нейтральных в
политическом отношении понятий в политические слова-лозунги (Kampfbegriffe) [12.
С.244].
“Динамизация” политической лексики и проспективность идеологии
Механизм подобного превращения политически нейтральных понятий в орудия
политической борьбы описан Г.Майером: для этого следует вывести политические
понятия из их “нейтрального положения”, девальвировать их значимость как понятий,
описывающих некий социальный порядок (Ordnungsbegriffe) и вместо того превратить в
“эсхатологические” обещания или “динамизировать” до степени “боевых лозунгов”
(Kampfbegriffe); таким образом, социальные и политические реалии с их помощью могут
уже быть не “описаны”, а исключительно объявлены требующими изменения [11. С.62].
Как благодаря подобной “динамизации политических понятий” и “пуристическому
выхолащиванию их значения” образуется “пропасть между реальностью и языком”,
Г.Майер пытался показать на примере “перефункционирования” понятия свободы (
Freiheit ). Из понятия, описывавшего право граждан на участие в политической жизни, оно
превращается в некую негативную программную формулу будущего освобождения и
“эмансипации” от все новых и новых оков (Zw ä nge) [11. С.62]. Таким образом, понятие,
описывающее определенный социальный порядок, превращается во всеобщее подозрение
к существующему положению вещей [11. С.63].
Политика, помимо прочего, есть еще и особое употребление языка. Это употребление
характеризуется не столько стилистикой и словарем, сколько и прежде всего особым
отношением к реальности [1. C.96]. По словам Р.Барта, в случае “политического письма
задача состоит в том, чтобы в один прием соединить реальность фактов с идеальностью
целей. Вот почему всякая власть, или хотя бы видимость власти, всегда вырабатывает
аксиологическое письмо, где дистанция, обычно отделяющая факт от его значимости –
ценности, уничтожается в пределах самого слова, которое одновременно становится и
средством констатации факта, и его оценкой” [Цит: по 1. С.96].
Идеология по сути своей описывает не то, что есть , а то что должно быть и содержит
постоянные требования уподобить действительность своим представлениям о порядке
[5.С.82] В рамках той или иной идеологии дистанция между наличным и должным может
быть больше или меньше, но она никогда не исчезает полностью. Идеология и
действительность находятся в напряженных отношениях.
Cтепень проспективности идеологии в исторической перспективе усиливается. О
своеобразном проспективном сдвиге слов политического вокабуляра писал в работе,
посвященной исторической семантике политических и исторических терминов,
Р.Козеллек: со времени Великой французской революции и индустриальной революции
политические понятия во все большей степени теряли свое значение описательных
понятий или понятий “регистрации опыта познания” в пользу роли “понятий-ожиданий”,
которые не только отражают, но и усиливают различие между опытом и ожиданием,
благодаря чему теряют статус “эпифеноменов т.н. реальной истории” [8.С.80]. Изменяется
“темпоральная внутренняя структура” политических понятий: они “аккумулируют” не
только “опыт”, но связывают воедино также “ожидания”, т.е. становятся понятиями
движения или ориентированными на перспективу (проспективными) понятиями [9.
С.369].
Растущая степень абстрактности политических понятий, вызванная отрывом от
обслуживания нужд повседневной политики, имплицирует в качестве семантического
следствия необходимость конкурентной борьбы за их “правильную” интерпретацию. Этот
исторически обусловленный сдвиг в значении слов политического вокабуляра лишь
усилил их семантические особенности, позволяющие использовать политическую лексику
в разных значениях и, таким образом, вести за нее конкурентную борьбу в рамках
политического дискурса.
Экстра- и интралингвистические причины различного использования
политической лексики
Можно назвать ряд экстралингвистических причин, обусловливающих различное
использование политической лексики. Одной из таких причин является то, что критерий
истинности пригоден лишь в ограниченной мере для оценки политических высказываний.
Формально этот критерий применим только к меньшей части высказываний, которые
грамматически реализуются как повествовательные предложения, или с помощью
которых говорящий намеревается высказаться “о вещах”. В других типах высказываний
(вопросах, требованиях, пожеланиях, предложениях, упреках, советах) вопрос об
истинности, по словам В.Дикмана, не имеет смысла [6. С.151].
Труднее найти истину в политическом споре еще и потому, что политически спорное
является в значительной мере результатом различных интересов. Характер спора об
оценках – политический, он неразрешим для критики языка, т.к. это проблема не
языковая, а политическая [6. С.152]. Спор о словах возникает из спора мнений (суждений),
прежде всего когда слова “нагружены” эмоциями и имеют важное значение в рамках той
или иной идеологии. Политический интерес заставляет защищать собственную точку
зрения, приводит к абсолютизации собственной позиции и не допускает иной
интерпретации спорного термина.
“Борьба за лексику” облегчается ее “расплывчатостью как намеренной
недоопределенностью”, эта расплывчатость – гарантия существования разных
интерпретаций [3. С.365]. Значение понятия политической лексики широко и абстрактно,
оно не соотносится четко с денотатом: в каждое такое слово можно вкладывать (и опыт
показывает, что так и происходит) разное значение.
Политическая коммуникация характеризуется высокой частотностью употребления
большого числа абстрактных ключевых слов, которые, как показывают исследования,
весьма интуитивно и произвольно воспринимаются слушающими, и имеют чрезвычайно
широкий спектр значений [4. С.117]. В качестве одного из примеров таких понятий
Й.Шуманн приводит слово Sicherheit. Он считает, что в политическом дискурсе это слово
подразумевает по меньшей мере пять уровней представлений:
нормативное представление (безопасность как положительное качество);
интеракционистское представление (например, B ü ndnispolitik “союзничес-кая
политика”);
инструментальное представление, связанное с использованием политики для физического
уничтожения (политика вооружения);
институционализированное представление, связанное с организациями и социальными
институтами, осуществляющими политику в данной сфере;
деятельностно ориентированное представление о внешней политике, образ действий
которой определяется данным лозунговым словом.
Всех упомянутых выше западногерманских исследователей характеризует скорее не
чисто лингвистический, а политологический подход к вопросу использования языка в
политике. Общим для них является семантический анализ ключевых политических
понятий , т.н. Schlagw ö rter, и скрывающихся за ними идеологем. Наиболее глубокий
анализ языка политики в рамках т.н. Sprachkritik предпринял В.Дикман, не
ограничившийся мозаичным описанием отдельных ключевых слов, а создавший стройную
концепцию семантических особенностей политической лексики. В своем семантическом
анализе языка политики Дикман опирается на дефиницию значения слова, предложенную
Г.Вайнрихом.
Лексическое значение всякого слова состоит, по Вайнриху, из “совокупности
признаков предмета, релевантных для языкового сообщества” [5. С.58]. Оно
неопределенно, надындивидуально и абстрактно.
Попытки свести все контекстуальные значения и на их основе выработать значение
слова как инвариант, учитывающий все потенциально возможные контекстуальные
значения, на практике трудновыполнимо. Формулирование высшего общего признака
подразумевает простое значение слова, которое не всегда дано, отмечает В.Дикман.
Представляется возможным “радикализировать” его высказывание: простого значения
вообще не дано, т.к. значение слова есть совокупность релевантных для языковой
общности признаков. Особенно проблематичен в этом отношении язык идеологии с его
неопределенностью, многозначностью, зачастую выхолащиванием смысла и
комплексным характером значения его слов [5. С.61]. Неопределенность слова
политического вокабуляра конкретизируется В.Дикманом через следующие особенности
его семантики:
Широта значения
“Неопределенно” в смысле широко, неясно, расплывчато значение каждого слова,
потому что оно всегда обобщает. В этом смысле не существует разницы между
политическим и другими слоями лексики. Широкое значение становится конкретным и
индивидуальным в детерминирующем контексте. Если необходимая для понимания
детерминация намеренно или ненамеренно опускается, то это зависит лишь от
говорящего. Намеренно недостаточная определенность – нередкое явление в языке
пропаганды [5. С.62].
Абстрактность
Часто словам приписывают неопределенность, если они обозначают что-то
несуществующее в объективной реальности. Но абстрактные слова в своем значении не
более неопределенны, чем другие слова, только из-за того, что они абстрактны. Свобода и
разум в контексте кантовской философии, по словам В.Дикмана, точно так же
детерминированы, как любое слово в разговорной речи. Абстрактность политической
лексики является неизбежным следствием ее идеологичности. Любая идеология опрощает
картину мира, иначе она не смогла даже в первом приближении дать более или менее
адекватной картины общественных процессов. Опрощение основывается на
абстрагировании, которое поднимает слово на такую ступень, где оно что-то говорит
только экспертам [5. С.85]. Опрощение и абстракция являются предпосылкой для
“верности” и целостности картины мира, которая содержит основополагающие
представления о порядке и может быть обоснована политическим поведением. Без такого
рода мыслительной системы политика была бы бесцельной и не могла бы быть основой
для интерпретации общественных процессов.
Комплексность
Абстрактными называют и слова демократия , фашизм , социализм , хотя они не имеют
ничего общего с вышеназванными абстрактными существительными. Они относятся
скорее к группе Млечный Путь, Вселенная, Космос, т.к. объединяют в себе в высшей
степени сложное многообразие предметов, процессов и фактов [5. С.62]. Но здесь мы, по
словам В.Дикмана, стоим не перед языковой проблемой. Трудность понимания
обусловлена комплексным характером действительности, а не неопределенностью и
комплексностью значения самих слов.
Расплывчатость
Другой вид неопределенности возникает, когда предметы, которые называются,
обнаруживают количественные различия и границы сферы их употребления не
установлены четко. Но эта нечеткость является свойством не самих вещей, а неточностью
“нашего познания вещей и их обозначающих языковых оборотов” [5. С.63].
Где граница между liberal (либеральным) и konservativ (консервативным), Anarchie
(анархией) и Freiheit (свободой), Ordnung (порядком) и Despotie (деспотией)? Характерно
в этих словах то, что хотя их значение может быть определено, но оно оставляет сферу
применения на своих границах открытой. Причина расплывчатости, следовательно, в
языке, и ее природа объективна, поскольку она затрагивает всех говорящих на том или
ином языке. Несмотря на это, нечеткость в практике коммуникации, как правило, не ведет
к непониманию, т.к. язык предоставляет другие контекстуальные средства, которые
помогают достичь четкости, соответствующей условиям той или иной ситуации [5. С.63].
Относительность
Семантика политической лексики анализируется В.Дикманом в сравнении с
семантикой названий цветов спектра, которые имеют нечеткие пограничные зоны, но
средняя величина которых занимает постоянное место на цветовой шкале. Синий остается
синим и когда его сравнивают с красным. Иначе обстоит дело со словами горячий и
холодный , молодой и старый , большой и маленький , свободный и несвободный ,
либеральный и консервативный . Эти слова обозначают относительные представления,
которые изменяют свое положение на шкале сравнения в зависимости от того, с чем их
сравнивают [5. С.64].
Многозначность
Многозначность слова политической лексики демонстрируется В.Дикманом на
примере слова liberal :
либерально-мыслящий в самом широком смысле;
характеризующий определенную политическую позицию;
как название партии.
Причем здесь нужно отметить, что В.Дикман различает mehrsinnig и mehrdeutig (в
последнем случае многозначность не устраняется контекстом) [5. С.66]. Часто
многозначность преднамеренна и достигается тем, что говорящий осознанно избегает
всегда возможной однозначной детерминации. Язык содержит многозначное слово и
позволяет “играть” с его различными значениями, но не вынуждает к этому. Выражаться
ясно и однозначно или скрывать свое мнение за расплывчатыми формулировками
предоставлено субъективному выбору отдельного говорящего [5. С.67].
Таким образом, “спор о словах” в политике – это не просто спор о слове, это результат
политико-идеологического спора. Он имеет место там, где понятия (например, демократия
) определены несколькими признаками, компоновка которых свободна. У.Галли
исследовал их и пришел к выводу, что, исходя из логики, они являются неизбежно
спорными [5. С.72]. Понятия, которые по сути своей спорны, обладают, согласно У.Галли,
следующими качествами:
1) они должны обладать позитивной характеристикой, т.е. то, что они обозначают,
должно считаться хорошим, достойным подражания;
хорошее и достойное подражания имеет комплексную природу, т.е. имеет больше, чем
один признак; позитивная оценка относится к целому, а не к отдельной его части;
3) каждое “оправдание ценности” должно касаться определенных частей, причем само
понятие не содержит критериев того, какая часть в комплексной структуре имеет большее
значение;
характер понятия зависит от изменяющихся условий, направление изменения которых
нельзя предсказать точно.
Если даны эти четыре первичных условия, то пятое появляется само собой: подобное
понятие используется в своих целях разными партиями, которые имеют различные
представления о его “правильном” применении. Конкурирующим же воззрениям
объявляется война [5. С.73].
Понятие политической лексики может являться объектом манипуляции вследствие
того, что сумма его существенных признаков может быть представлена по-разному, а их
иерархия – выстроена в соответствии с конкретными потребностями той или иной
политической стратегии [5. С.73].
Таким образом, “борьба за лексику” обусловлена экстралингвистическими причинами,
а именно политическим интересом, движущим участниками политической дискуссии, в
частности, в ФРГ периода становления и укрепления ее современной политической
системы. Следствием защиты ими своих интересов являются идеологические
противоречия, выражающиеся в “споре о словах” (Streit um Worte). Сложный характер
семантики слова политической лексики облегчает оспаривание интерпретации,
отстаиваемой идеологическим оппонентом, но не является главным и тем более
единственным условием “борьбы за лексику”.
Политический интерес является причиной борьбы за распространение и утверждение в
качестве единственно верной лишь собственной интерпретации, а семантические
особенности политической лексики (т.е. лексики, не только устойчиво входящей в
тезаурус политика, но и потенциально значимой в политической дискуссии) суть условие ,
облегчающее такую борьбу.
Литература
Золян С. Проблема и конфликт (опыт логико-семантического анализа) // Полис. – №4. –
М., 1996.
Лакофф Д., Джонсон М. Метафоры, которыми мы живем // Теория метафоры. – М., 1 990.
Франк Д. Семь грехов прагматики: тезисы о теории речевых актов, анализе речевого
общения, лингвистике и риторике // Новое в зарубежной лингвистике. – М., 1986.
Шуманн Й. Политический конфликт и языковая коммуникация // Язык и идеология.
Реферативный сборник. – М., 1987.
Dieckmann W. Sprache in der Politik. Einf ü hrung in die Pragmatik und Semantik der
politischen Sprache. – Heidelberg, 1975.
Dieckmann. W. Politische Sprache. Politische Kommunikation. – Heidelberg, 1981.
Hombach B. Semantik und Politik. In: Begriffe besetzen: Strategien des Sprachgebrauchs in der
Politik / Frank Liedtke. (Hrsg). – Opladen, 1991.
Kopperschmidt. J. Soll man um Worte streiten? In: Begriffe besetzen: Strategien des
Sprachgebrauchs in der Politik / Frank Liedtke. (Hrsg). – Opladen, 1991.
Koselleck R. Vergangene Zukunft. – Frankfurt, 1989.
L ü bbe. H. Streit um Worte. In: Sprache und Herrschaft / Kaltenbrunner, G.-K. (Hrsg). – M ü
nchen, 1975.
Maier H. K ö nnen Begriffe die Gesellschaft ver ä ndern? In: Sprache und Herrschaft /
Kaltenbrunner, G.-K. (Hrsg) – M ü nchen, 1975.
Schelsky H. Macht durch Sprache. In: Sprache und Herrschaft / Kaltenbrunner, G.-K. (Hrsg). –
M ü nchen, 1975.
Y.Gorbatchov
“Struggle for vocabulary” as a part of political discourse in West Germany: problems
of theoretical comprehension
The article analyses some aspects of theoretical examination of political discourse in West
Germany, referring to the phenomena of “struggle for vocabulary”. This struggle can be
explained by political interests of political rivals. Different interpretation of political concepts is
stipulated by semantic features of vocabulary used in political discourse. Semantics of political
concepts is viewed in the light of political language conception by W.Dieckmann (West
Germany).