лекция № 4
реклама
Рубеж XVIII—XIX веков в Америке отмечен началом мощного движения населения на Запад, продолжавшегося практически все столетие. Уже не отдельные искатели приключений, иммигрантские семьи или убежденные индивидуалистыпервопроходцы, а целые потоки пионеров все дальше отодвигали юго-западный, а затем и северо-западный фронтир. По мере того, как осваивались и расширялись новые территории, создавались новые штаты. Еще в 1790-е к США были присоединены Кентукки и Теннеси, а в 1803 — Огайо. В том же году Т. Джефферсон выкупил Луизиану, удвоив тем пространство страны и открыв перспективу продвижения нации к Тихому океану. Перед американцами простирались необозримые земли, доступные всякому, кто только пожелает их осваивать. Последовательные волны пионеров-первопроходцев: фермеров, горожан, мошенников и прочих искателей удачи, — двинулись в первой половине XIX века в отдаленные регионы страны. В 1816 к США была присоединена Индиана, в 1818 — Иллинойс, в 1837 — Мичиган и в 1848 — Висконсин, а на Юго-западе — Миссури (1817), Алабама (1819) и Флорида (1845). Услышав о золоте, найденном в Калифорнии, туда хлынули толпы людей ("Золотая лихорадка" 1849): движение нации на Запад достигло наивысшего подъема. Помимо расширения территории страны, оно принесло в жизнь американцев самые серьезные изменения. Пионеры расчищали "дебри" и сгоняли с их земель коренных обитателей этих мест. Пионерство способствовало техническому прогрессу. Вскоре после того, как Калифорния вошла в состав США, была начата закладка трансконтинентальной железной дороги (закончена в 1869), необходимой для обеспечения сообщения между регионами столь обширного государства. Личные мотивы, толкавшие людей на Запад, были разнообразными, но существовала одна общая причина, усиленно поддерживаемая политиками — ответственность американцев перед их страной, которую нужно было освоить, распространив англо-саксонскую цивилизацию и христианство на весь континент, и перед миром, которому следовало показать пример сияния славы демократического христианского государства. Пионерство существенно повлияло на характер нации, точнее, именно оно во многом и сформировало американский характер. Прежние колонисты несли с собой европейский общественный порядок и культуру. Теперь же, чем дальше человек продвигался на Запад, тем меньше в нем оставалось европейского, тем больше появлялось новых черт, которые соответствовали мощной нетронутой природе материка и суровой жизни первопроходцев: презрения к условностям, доверия к себе, изобретательности, выносливости, упорства и силы. Один из современников определил фронтирсмена как "христианина с кулаками". Фронтирское движение как беспрецедентный эксперимент питало — особенно вначале — патриотический дух американизма, родившийся во время революционных боев за независимость страны. Громко воспеваемый "век простого народа" был временем концентрации капитала в руках ничтожно малого процента населения, временем городских трущоб, наемного рабства и других последствий перехода от аграрной к индустриальной экономике. Финансовая политика Джексона привела к Панике 1837 года и началу тяжелой экономической депрессии и безработицы. Столь стремительные и резкие перемены в общественно-политической жизни страны не могли не сказаться в характере ее культурного развития. В начале столетия значительная часть созидательной энергии нации уходила на поддержание экономической и политической стабильности. В США отсутствовала аудитория, заинтересованная в развитии искусства и поддержке тех, кто им занимался. Еще Б. Франклин сетовал на то, что крошечный остров Великобритания породил больше "великих и изысканных умов", чем наберется на всем необозримом пространстве американского континента. "Но, — добавлял он, — есть восхитительное искусство — двигаться на Запад". В XIX веке это "искусство" переживало настоящий расцвет. У литераторов же, художников и композиторов часто не было средств, чтобы всецело посвятить себя искусству. Многие, как Ф. Френо и У.К. Брайент, издавали газеты, другие занимались юридической практикой или преподавательской деятельностью. доступным по цене средством приобщения к культуре могла бы быть книга, и книги имелись в хижинах первопроходцев: практические руководства по различным аспектам фронтирской жизни — по земледелию, коневодству, строительству, основам земельного законодательства и правоведению, по оказанию медицинской помощи, даже по "укрощению дикарей-индейцев" ("Американский дикарь: Как он может быть укрощен оружием цивилизации"). Более оседлая часть нации тем временем продолжала зачитываться "рассказами пленников", а чуть позже — рассказами о жизни на фронтире и историями о легендарных фронтирсменах Дэниеле Буне и Дэйви Крокете. Национальными бестселлерами оставались альманахи; торговцы-разносчики доставляли их чуть не в самые дальние уголки фронтира вместе с газетами и журналами, количество которых выросло к 1820 до 508, а в следующие десять лет удвоилось. Практически каждый город в Америке имел свою газету и часто журнал. Американцы, казалось, пристрастились к периодической печати. Нация пионеров, а практически каждый из них умел читать, демонстрировала типичную черту современных обществ: грамотность заметно превышала потребность в чтении, которая в основном вполне удовлетворялась периодикой и развлекательными книжонками. Современные нам исследователи отмечают явное нарастание антиинтеллектуальной струи в американской культуре молодой республики с начала и вплоть до конца 30-х годов XIX века. Образованные граждане опасались тогда, что принципы демократии снизят общий культурный стандарт до самого минимального уровня. "Америка должна обрести, наконец, литературную независимость, как обрела она независимость политическую", — замечал в начале XIX века Ной Уэбстер. Дж.К. Полдинг в эссе "Национальная литература" писал: "Американский автор должен освободиться от привычки к имитации, осмелиться думать, чувствовать и выражать свои чувства по-своему, учиться у природы, а не у тех, кто ее искажает. Только это приведет к созданию национальной литературы. Этой стране не суждено вечно плестись в хвосте литературной славы, и непременно настанет время, когда свобода мысли и действия, давшая такой взлет национального гения в других сферах, произведет те же чудеса и в литературе". Налицо были все основные условия развития американской словесности: молодая энергичная нация, хорошо владеющие пером писатели, подходящие темы, растущее издательское дело, книжные магазины, школы, библиотеки. Осталось только создать подлинно самобытную национальную литературу, которая не воспринималась бы как провинциальная ветвь литературы английской. А для этого, как выяснилось, было недостаточно одного лишь патриотизма и горячего желания. Требовалась оригинальная идея, способная одухотворить нацию и направить развитие ее литературы в новое русло. Такой одухотворяющей "идеей" стало романтическое движение, которое уже давно развернулось в европейских странах, в Америку же пришло с опозданием на два десятилетия. Причиной этого опоздания была не только и не столько "культурная отсталость" США; дело в том, что лишь к 1820-м здесь сложились предпосылки возникновения романтизма — исторический момент кризиса и неопределенности, надежд и разочарований. В Европе он был связан с результатами Великой Французской революции 1789—1793 годов и оформлением капиталистического общества. В США же, как мы помним, мощный порыв воодушевления после ощутимых побед Американской революции и обретения страной независимости стал постепенно спадать к концу второго десятилетия XIX века и вылился в недоумение относительно судеб культуры в демократическом государстве. Однако воодушевление не покидало нацию окончательно еще очень долгое время, так как постоянно подпитывалось новым порывом — движением на Запад и освоением необозримых пространств, открывавшим новые возможности. Романтизм оставался ведущим направлением в литературе США вплоть до Гражданской войны между Севером и Югом, и только после нее, когда в США окончательно утвердилось индустриальное капиталистическое общество в его наиболее резких и устойчивых очертаниях, исчезла питательная среда для всякого рода чаяний и сомнений, а значит, и для романтического мироощущения. Когда же был исчерпан свободный фонд необжитых земель на Западе и в результате Реконструкции исчезли остатки, как южного аристократизма, так и пуританской духовной культуры Новой Англии, кончилась и эра романтизма в США. Специфика американского романтизма заключалась, во-первых, в смещенных, по сравнению с европейскими, хронологических границах и чрезвычайно долгом периоде господства — с 1820-го до конца 1880-х и, во-вторых, в более тесной связи с просветительским рационализмом. Как и в Европе, связь романтизма с Просвещением имела негативно-преемственный характер, но здесь компонент преемственности был выражен ярче: творчество некоторых романтиков (В. Ирвинга, Дж.К. Полдинга) начиналось в русле просветительской эстетики, кроме того, в произведениях романтиков-американцев, даже таких известных "иррационалистов", как Н. Готорн, Э. По, Г. Мелвилл, практически отсутствовал момент дискредитации человеческого разума, отрицания его возможностей. На протяжении своего развития романтизм в США претерпевал определенную эволюцию. С начала 20-х годов XIX века писатели-романтики целой когортой выступили как зачинатели самобытной американской литературы, которая была насущной потребностью только что сложившегося самосознания нации. Фронт работ был намечен: художественное и философское освоение Америки — ее природы, истории, нравов, социальных отношений — дело, частично начатое поэтами и прозаиками конца XVIII—начала XIX века, предтечами американских романтиков, такими, как Ф. Френо, Х.Г. Брэкенридж, Ч. Брокден Браун. Теперь же движение за освоение национального достояния, определяемое ныне как романтический нативизм (от англ. "native" — "родной", "национальный"), получило невиданный прежде размах. Романтики с невиданным энтузиазмом предались исследованию своей родной страны, где ничего еще не было осмыслено, а многое просто неизведанно, и открытия подстерегали на каждом шагу. Страна Америка располагала огромным разнообразием климатов и пейзажей, культур и жизненных укладов, специфических социальных институтов. Первопроходцами романтического нативизма в США были В. Ирвинг и Дж. Фенимор Купер, а к концу десятилетия национальная литература уже могла похвастаться несомненными достижениями, среди которых числились "Книга эскизов" (1820) В. Ирвинга, "Стихотворения" У.К. Брайента, три романа будущей куперовской пенталогии о Кожаном Чулке — "Пионеры" (1823), "Последний из могикан" (1826), "Прерия" (1827), а также "Тамерлан и другие стихотворения" (1827) Э. По. В начале 1830-х к стремительно нараставшему романтическому движению примкнули писатели Юго-запада (Кеннеди, Симз, Лонгстрит, Снеллинг), а чуть позже литераторы Новой Англии (молодой Готорн, Торо, Лонгфелло, Уиттьер). К 1840-м романтизм в США обретает зрелость и первоначальный нативистский энтузиазм уступает место иным настроениям, но нативизм как таковой не исчезает вовсе, а остается одной из важных традиций американской словесности. Наступление зрелого этапа американского романтизма сопряжено с экономическими потрясениями конца 1830-х, внешне- и внутриполитическими конфликтами 40-х, подъемом радикально-освободительного движения. Этот период характеризуется рядом трагических открытий, сделанных романтиками. В первую очередь, открытием того, что социальное зло (рабство, истребление индейцев и т.д.) не есть некая сила, воздействующая извне на их идеальное общество, что его допустили сами американцы, что в истории американского государства, либо в самих установлениях молодой республики, возможно, кроется нечто, ведущее к перерождению демократии. С этим открытием связана общая переориентация романтического сознания. Пафос освоения Америки начал постепенно вытесняться новыми интересами: что представляет собой человек, населяющий эту обширную страну, что есть человеческая личность вообще, какова ее нравственная и духовная природа? Зрелый этап американского романтизма обычно характеризуют в критике как "романтический гуманизм", ибо главным объектом художественного исследования писателей становится индивидуальное человеческое сознание в его интеллектуальных, нравственных и эмоциональных проявлениях. Сосредоточенность на индивидуальном сознании не означала утраты романтиками второго поколения интереса к общественным отношениям, к социальным и политическим проблемам, однако, данные проблемы, преломляясь через призму романтического мировосприятия, представали порой в мистифицированной форме. Человеческое сознание оказывалось объектом разрушительного воздействия со стороны надличных сил, игрушкой проникающего внутрь него "беса противоречия". Вопрос о путях преодоления зла также замыкался на человеке, на скрытом духовном потенциале личности, который надо увидеть и высвободить. К этому и стремились различные общественно-литературные движения, расцвет которых не случайно приходится именно на конец 30-х—50-е годы XIX века: аболиционизм, трансцендентализм, "Молодая Америка" и другие. При всем огромном несходстве меж ними все они имеют философско-эстетическую основу в романтическом гуманизме. В начале 20-х годов XIX столетия, однако, все это было еще впереди: американский романтизм делал первые, но весьма уверенные шаги, прокладывая дорогу подлинно национальной американской литературе. Важно подчеркнуть, что задача создания самобытной литературы, выполненная романтиками первого поколения, не исчерпывалась освоением национального материала — в нем, как мы видели, недостатка не было. Нативистам удалось в целом преодолеть упорное сопротивление этого материала европейским методам его эстетического воплощения, и разработать новые художественные формы, способные вместить уникальный американский опыт. Одной из адекватных форм его выражения оказалась путевая проза. Такие книги, как "Путешествие в Новую Англию и Нью-Йорк, 1769—1815" (1822) Тимоти Дуайта и особенно "Поездка в прерии" (1835) и "Книга о реке Гудзон" (1849) Вашингтона Ирвинга, расширяли литературные горизонты, отвечали мобильному духу нации и восполняли пионерские стремления тех, кто волей судьбы должен был оставаться на месте. Путевая проза писателей-романтиков опиралась на давнюю традицию "рассказа путешественника", характерного для доколониальной и колониальной литературы Нового Света; за описанием географических, топографических и культурных достопримечательностей, однако, теперь явственно обнаруживалось духовное и эстетическое измерение природы и незнакомых культур. Другими, еще более продуктивными и гибкими художественными формами освоения американского опыта и американского духа оказались новелла, зачинателем которой в США стал В. Ирвинг, и роман, теоретически разработанный и практически воплощенный Дж. Фенимором Купером. Причины обращения романтиковамериканцев преимущественно к прозаическим жанрам усматриваются в насущной потребности нарождавшейся американской литературы в эпических формах, которые должны были восполнить отсутствие эпоса на определенной стадии становления национального самосознания и культуры. Американские романтики чутко уловили эту потребность. Вот почему, в отличие от романтиков-англичан, которые были в основном лириками (кроме В. Скотта, который, впрочем, начинал также как поэт), писатели XIX века в США стремились развивать повествовательные формы. Первым американским романтиком, "отцом американского романтизма" был Вашингтон Ирвинг (1783—1859), первый писатель США, чье творчество (а не личность, как в случае с Б. Франклином) получило европейское признание. Сам Ирвинг, человек остроумный и исключительно скромный, так объяснил причины своей популярности: "Просвещенная Европа была поражена тем, что человек из чащоб Америки изъяснялся на вполне пристойном английском языке. На меня взирали, — писал он, — как на нечто новое и странное в литературе, как на полудикаря, который взял перо в руки, вместо того, чтобы воткнуть его в голову". Младший, одиннадцатый ребенок в семье преуспевающего нью-йоркского купца, всеобщий любимец, благодаря неизменно ровному, приветливому нраву, он был разносторонне одаренной личностью: превосходным рисовальщиком, страстным меломаном и неутомимым путешественником. Путешествовал Ирвинг много: он объехал чуть не половину американского континента, побывал в Англии, Германии, в разное время по нескольку лет жил в Испании. В его жизни, которую он воспринимал как в целом счастливую, бывали и досадные срывы и удары судьбы. Так, из-за слабого здоровья В. Ирвинг, единственный из всех братьев, не получил университетского образования; здоровье его позднее поправилось, и он благополучно дожил до семидесяти шести лет. Банкротство фирмы, в которой Ирвинг был компаньоном, привело к его разорению, но своими литературными успехами он вскоре восстановил состояние. Лишь одно трагическое обстоятельство Ирвинг оказался не в силах ни преодолеть, ни позабыть — безвременную смерть его невесты, восемнадцатилетней Матильды Хоффман: он так и не женился и, очевидно, не имел подруги. Главным в жизни Ирвинга был литературный труд, правило "ни дня без строчки" он выполнял неукоснительно. За сорок лет писательской деятельности он произвел около двадцати объемистых сочинений и огромное количество журнальных публикаций. При этом он почти никогда не занимался только литературой, а в разные годы совмещал ее с бизнесом или с дипломатической службой. Ранние литературные опыты В. Ирвинга: "Письма Джонатана Олдстайла, джентльмена" (1802), опубликованные в газете его братьев Питера и Уильяма, участие в семейном литературном предприятии (совместно с братьями и их свойственником Дж.К. Полдингом) — создании сатирической серии "Салмагунди, или Причуды и мнения Ланселота Лэнгстаффа, эсквайра, и других" (1807—1808), даже первое имевшее успех произведение — пародийная хроника "История НьюЙорка от сотворения мира до конца голландской династии, написанная Дидрихом Никербокером" (1809), — находятся в русле просветительской эстетики. Сразу после выхода в свет "Истории Нью-Йорка" для Ирвинга наступила полоса тяжкого и длительного творческого кризиса, начало которого совпало со смертью мисс Хоффман: целое десятилетие он практически ничего не публиковал. В 1815 году Ирвинг уехал в Европу. Это было уже второе его путешествие за океан. Первое было предпринято в 1804—1806 для поправки здоровья. На сей раз Ирвингу требовалось восстановить душевное равновесие; он еще не знал, что проведет за границей целых семнадцать лет, сначала занимаясь семейным бизнесом, а потом в разное время занимая дипломатические посты в Испании (1826—1829) и Великобритании (1829—1832). Там же наметился выход из кризиса: живя в Англии, Германии, Франции, Испании, писатель имел возможность глубоко окунуться в стихию романтического искусства, которое в эти годы достигло в Европе высочайшего расцвета. Он поновому взглянул на свою страну и проникся патриотической гордостью за молодое отечество: противоречия национальной действительности со стороны воспринимались в смягченных тонах, и страна Америка представала во всем своем природном величии. К концу десятилетия кризис завершился; за это время существенно изменились социально-философские и эстетические взгляды Ирвинга. Ушел в прошлое Ирвинг-просветитель и скептически настроенный джентльмен, его место занял писатель-романтик, пролагающий новые пути для американской литературы. Сдвиги во взглядах Ирвинга на перспективы национальной словесности, на принципы и задачи художественного творчества, на эстетику прозаических жанров были кардинальными; они в полной мере выразились в четырех книгах романтических очерков и рассказов, написанных в Европе, но теснейшим образом связанных с Америкой и отвечавших самым насущным потребностям национальной культуры. Это "Книга эскизов" (1820), "Брейсбридж Холл" (1822), "Рассказы путешественника" (1824) и "Альгамбра" (1832). Одно из наиболее ярких и впечатляющих открытий Ирвинга-романтика — открытие красочного мира устного народного творчества. Свойственное европейским, в особенности немецким, писателям-современникам пристальное внимание к фольклору своей страны как к языку народного духа было сугубо актуальным для молодой литературы США. Стихия фольклора, пронизывавшая "американские" новеллы первых сборников, оказалась тем живительным источником национального своеобразия, который ощупью искали предшественники Ирвинга в литературе. Вернувшись на родину в 1832 году всемирно прославленным писателем, удостоенным почетной степени Оксфордского университета и медали Королевского литературного общества, Ирвинг увидел уже совсем иную Америку, чем та, которую он оставлял и которую ностальгически вспоминал в Европе. США Эндрю Джексона бодро и энергично шагали вперед навстречу индустриальному будущему. Даже романтики-американцы, не покидавшие родину, не всегда могли безболезненно адаптироваться к стремительным и резким переменам в культурной жизни страны и испытывали растерянность и недоумение. Ирвинг, трезвый и здравомыслящий человек, понимавший, что историю нельзя повернуть вспять, эти изменения принял. Он признал благотворность капиталистического прогресса, а вместе с ним и некоторые культурные и социальные издержки, этому прогрессу сопутствовавшие. Предпринятое Ирвингом вскоре после возвращения путешествие на Юг и Запад США, результатом которого явились книги "Поездка в прерии", "Астория" (1836), "Приключения капитана Бонвиля" (1837), рассматриваются американскими исследователями как своего рода "инициация", то есть посвящение писателя в современную американскую жизнь. В 1842, однако, Ирвинг вновь отбыл в Европу, где провел, на сей раз, четыре года — в качестве сначала американского посла в Испании (1842—1845), затем — дипломатического представителя в Лондоне. В. Ирвинг стоит первым в ряду достаточно многочисленных американских писателей-экспатриантов (Г. Джеймс, Г. Стайн, Т.С. Элиот, Э. Хемингуэй), тех, кто годами, а иногда и десятилетиями жил за пределами США, продолжая тем не менее с полным правом ощущать свою принадлежность американской литературе. Ирвинг окончательно вернулся в Америку в 1846 году и, поселившись в загородном поместье Саннисайд, близ Тэрритауна, штат Нью-Йорк, всецело посвятил себя литературному творчеству. Написанные в 1840—1850-е годы произведения В. Ирвинга — это преимущественно биографии великих людей: "Оливер Голдсмит" (1840), "Магомет и его последователи" (1849—1850) в двух томах, пятитомная "Жизнь Вашингтона" (1855—1859), которую он завершил перед самой смертью. Российские американисты склонны выделять в творчестве В. Ирвинга четыре ранних романтических сборника, отзываясь обо всех его последующих книгах как о неудачных и усматривая причину неудачи в несоответствии романтической стилистики и методологии пронизывающему их пафосу апологии капитализма. Здесь, однако, налицо не только сгущение красок и подмена критериев эстетических идеологическими, но и несоответствие данной оценки — той, что была дана творчеству писателя его современниками. Известно, что первые читатели (и на родине, и за рубежом) с восторгом приняли "Книгу эскизов" и "Альгамбру" (ее называли "испанской" Книгой эскизов") и раскритиковали два других сборника. "Западная" же проза Ирвинга и биографии были весьма востребованы, чего, собственно, и добивался автор, всегда стремившийся служить своей стране. Справедливо, впрочем, что Ирвинг, с его обостренным долгими разлуками радостным чувством новизны и уникальности Америки, со свойственной ему мягкой и грациозной иронией, скорее сглаживающей углы, чем заостряющей противоречия, так и остался идейно и эстетически писателем-нативистом. Двинувшиеся по проторенной им дороге романтики второго поколения, многим из которых, кстати, Ирвинг оказывал щедрую моральную и финансовую поддержку, превзошли его по части исследования глубин и мрачных бездн человеческого сердца. Они были острее и современнее его в Америке, стоявшей на пороге Гражданской войны; они оказались созвучнее духу последующих кризисных эпох в жизни нации и всего мира. И тем не менее значение Ирвинга как основоположника национальной литературы США неоспоримо; оно сопоставимо с местом Пушкина в контексте российской словесности, как сопоставимы с пушкинскими меткость и тонкость мимолетных психологических наблюдений, и сам характер его светлого солнечного дарования, проникнутого терпимостью к человеческим слабостям. Произведение В. Ирвинга, совершившее романтический переворот в американском художественном сознании — новелла "Рип Ван Винкль" была впервые опубликована в 1819 (годом позже она вошла в состав "Книги эскизов"). Очевидно, это и есть дата рождения самобытной литературы США. "Рип Ван Винкль" — первый образец нового для американской словесности и оказавшегося чрезвычайно перспективным новеллистического жанра, создателем которого также выступает В. Ирвинг. В отличие от европейской, американская новелла генетически не связана с опытом литературы Возрождения. В ее основе лежат традиции английского просветительского очерка и эссе Стила и Аддисона. Но Ирвинга всегда выделял творческий подход к традиционным жанрам: он склонен был нарушать их каноны и смешивать краски. Так и на сей раз, он смешал неторопливое абстрактное размышление, свойственное эссе, с конкретным описанием нравов, присущим очерку, добавил романтическую индивидуализацию характеров и насытил произведение элементами оригинального фольклора американских поселенцев. Кроме того, из европейской волшебной сказки писатель позаимствовал четкую и динамичную фабулу, в опоре на которую и был построен сюжет "Рипа Ван Винкля", а затем и других ирвинговских новелл. Традиция нового романтического жанра получила блестящее развитие в творчестве непосредственных преемников В. Ирвинга — Готорна и По. Э. По к тому же теоретически разработал жанровые параметры американской новеллы, которая, перешагнув границы романтической эпохи, стала — наряду с романом — национальной литературной формой Америки. Действие "Рипа Ван Винкля" отнесено в прошлое. Но это не историческое сочинение; Ирвинг руководствуется здесь принципами романтической историографии, введенной в художественный обиход В. Скоттом. Это во многом поэтически условный мир патриархальных голландских поселений XVIII века в долине реки Гудзон. Вместе с тем это типично нативистская проза: своеобразный быт голландских колонистов, прекрасные пейзажи берегов Гудзона и величественная панорама Каатскильских гор выполнены тщательно, любовно и вдохновенно. Бытовые и топографические подробности сплавлены здесь с мотивами локального фольклора — подлинными поверьями, преданьями, байками, легендами и бытовыми сказками штата Нью-Йорк. Все это придает новелле неповторимую атмосферу, выраженный национальный колорит и особую пластическую выразительность. Знаменательно, что в основу "Рипа Ван Винкля" положена фабула европейской волшебной сказки о пастухе Петере Клаусе, двадцать лет проспавшем в горах, которую писатель почерпнул из сборника немецкого фольклориста Отмара. Будучи обнаруженным критикой в 60-е годы XIX века, этот факт вызвал многочисленные нападки на В. Ирвинга; прежнего кумира обвинили в плагиате. Между тем причина была не в недостатке у автора воображения: в других случаях он проявил себя писателем, неистощимым на выдумки. Обращение В. Ирвинга к фольклорному наследию Старого Света имело программный характер и диктовалось соображениями принципиальными. Дело в том, что романтическое мироощущение требовало чуда, волшебства, сказки. А волшебной сказке как раз и не нашлось места в уникальном по этническому и жанровому разнообразию фольклоре США. Она оказалась полностью вытесненной из памяти американских наследников устной традиции Старого Света. В пуританской Новой Англии бытовал религиозный фольклор: поверья и преданья о ведовстве, колдовстве и адских муках. Жители же центральных штатов и фронтира искали подспорья в здоровом непритязательном юморе совсем иных фольклорных жанров. Там были распространены бытовые сказки (о сварливых женах и т.д.), а также оригинальные рассказ-анекдот, рассказ-розыгрыш и практическая шутка, проделка (все они нашли отражение в новеллах ирвинговской "Книги эскизов"). Такой представлялась картина американского фольклора вплоть до 30-х годов XIX века, когда первыми отечественными фольклористами была открыта богатая волшебносказочная традиция коренных обитателей материка — индейцев, сам факт существования которой до тех пор оставался неизвестным белым американцам. Стремясь восполнить этот своеобразный пробел, Ирвинг (как вслед за ним У. Остин, Дж. Холл и Дж.К. Полдинг) попытался "вживить" сказочную фантастику в сердцевину американского фольклора и обратился для этого к сказочному опыту европейских стран. Ему действительно удалось "вырастить" волшебную сказку на американской почве. Не случайно фигура неприспособленного ленивца Рипа Ван Винкля моментально перекочевала в устный рассказ и стала восприниматься как подлинно народная. Образ Рипа — художественное открытие Ирвинга — стал нарицательным для обозначения человека, потерявшего связь со своим временем. "Чудесный" элемент в новелле "Рип Ван Винкль" плотно оброс реалиями американского быта и органически сплавился с мотивами оригинального фольклора США. Так, к фабуле немецкой волшебной сказки Ирвингом "прививается" излюбленный в бытовых сказках центрального региона Америки сюжет о сварливой жене, что принципиально меняет содержание произведения и придает ему национальную окраску: мужское население американских колоний превышало женское, и любая жена почиталась божьим благословением (с этим фактом и связано широкое распространение данного бытового сюжета в фольклоре первопоселенцев). Беглый намек на возможную недостоверность "волшебной" версии двадцатилетнего отсутствия Рипа Ван Винкля позволяет предположить, что он просто скрывался от домашней тирании своей сварливой жены. В таком случае Рип — поистине грандиозный шутник, а вся невероятная история, поведанная им и заимствованная из немецкой сказки, — великолепный рассказ-розыгрыш. Причем, общая волшебная и поэтическая атмосфера отнюдь не рассеивается оттого, что "чудо" получает возможность рационального истолкования. Новелла, зато, приобретает сугубо национальное звучание: рационализация чуда достигается за счет обращения Ирвинга к американскому фольклору — к оригинальному жанру "рассказа-розыгрыша". Заметим, что в новеллах других ранних сборников ("Дьявол и Том Уокер" из "Рассказов путешественника", сказок книги "Альгамбра") волшебство больше не получает реалистического обоснования, что свидетельствует об усилении романтической струи в творчестве В. Ирвинга. О том же свидетельствует и его последовательное, хотя, возможно, во многом интуитивное обращение к специфически романтической жанровой разновидности новеллы — к литературной сказке. Весьма распространенная в творчестве европейских (особенно немецких) писателей-романтиков, признанная ныне "квинтэссенцией романтизма", новелласказка нашла приверженцев и на американской почве. Право первопроходца и здесь принадлежит В. Ирвингу. Постепенно, методом проб и творческих ошибок, которые в других отношениях оборачивались несомненными удачами, сначала опираясь на фабулу какой-либо конкретной европейской волшебной сказки (как в новеллах "Книги эскизов" и "Рассказов путешественника"), затем — на обобщенно-сказочную фабулу, законы построения которой он уже успел освоить, писатель, в конце концов, создает блестящие образцы романтической литературной сказки (новеллы книги "Альгамбра"). Вместе с тем они являются и типичной раннеромантической американской прозой. В этой связи "Рип Ван Винкль" может расцениваться как первая проба ирвинговского пера в сказочном жанре. "Рип Ван Винкль" — это новелла-сказка, принадлежащая своей стране и своему времени. Сам фольклорный и сказочный материал принимает здесь актуальную проблематику. Так, поэтизированную картину голландской провинции, пронизанную духом народных поверий и преданий, автор противопоставляет сатирической зарисовке Америки XIX века. Вместе с тем уже в историческом прошлом своей страны Ирвинг видит истоки многих пороков современности. Отсюда и следует та легкая ирония, которой окрашены самые идиллические описания прошлого. По отношению к картинам "двух Америк" — патриархальной и современной — двадцатилетний сон героя (центральное сказочное событие) служит идеальным временным и стилистическим переключателем. Фабула немецкой сказки в целом оказывается удобной рамой для размышлений Ирвинга о прошлом США, о его неразрывной связи с настоящим, об утратах и приобретениях новой буржуазной цивилизации.
