Николай Федорович Федоров
реклама
ФЕДОРОВ (Из книги Г.Д. Гачева «Русская Дума») Толстой явил ужасающую мощь одного человека: и целый народ народил, и автор индивидуальной цивилизации — самообслуживание! Все могу сам! Только одного не могу: Смерть одолеть. И вот на этот, уже предельный рубеж доступного человеку усилия, дозрел выйти русский Дух — в Николае Федоровиче Федорове. «Последний же враг истребится — смерть!» — сказано в Евангелии. И Божьею силою. Но это — когда-то!.. А пока что же? Будем, как не взошедшие в разум истины несовершеннолетние дети, развлекаться бирюльками цивилизации, услаждая себя и жен комфортом, играя умом в бесплодную науку, или, что еще хуже: злыми детьми ополчаясь друг на друга — войнами? И все ради того, чтобы пожрать-понаслаждаться повкуснее — и умереть, в гной превратиться?.. А что если собрать все достижения разума, науки и техники, воображение и творчество искусства, упование и чаяние религии — и совокупным человечеством всем вместе ринуться на одоление смерти? Ведь вот корень зла и греха! Кабы не стесненпридавлен человек был сроком мизерным своей жизни, стал бы он на ближнего во вражде устремляться? В той извращенной воле, что достоевский подпольный человек высказал: «а мне бы лишь по своей по глупой воле пожить»? Хотя, может, и стал бы… Свобода воли (даже дурной) дороже Вечной жизни — может быть… Отчего же люди выбираютпринимают свободу: «Свобода или Смерть!»? Но это как раз героизирующий лозунг доселешнего, подросткового состояния мира и понятий людей. И что это за «смелость» — убогая: смелость уничтожения? Давайте выберем иную смелость — творчества! Если нам, человекам, для усиления энергии деятельности так уж обязательно нужен образ Врага (враг личный вызывает прилив сил у меня; «враг народа» — у трудящихся масс, дабы сплотились теснее вокруг…; «вражеское окружение» — чтобы стимулировать патриотизм и обороноспособность…), так какой же Враг превыше и всех нас объединяющее? — Смерть, царящая в Природе. Так оставим разъединяющие нас счеты и цели — и весь ум, и силу, и труд соберем и двинем на одоление Смерти. В этом общем деле всех народов, эпох, личностей и профессий — объединимы все: и верующие, и социалисты-атеисты, и художники, и инженеры. Ведь нужно разгадать устройство Природы: отчего там закон Смерти заправляет, вырвать ее жало, и заменить рождение существ сотворением их с помощью ума, труда и творчества: даровое превратить в трудовое. То Преображение, что сулится человеку Божьей волею в конце времен, воспринять как задание высшее нам же — как соработникам Богу в Его сверхзамысле о Бытии. Но это еще пол-идеи Федорова, лишь ее начало, достигнуть людям некогда личного бессмертия — об этом многие мечтали, да и все робко. — Ну а наши отцы, родители, предки? — задается следующим вопросом Федоров. — Нравственно ли это будет нам в земной рай взойти — на костях предшествующих поколений, кто нам жизнь дал? Не есть ли нам высший долг — воскрешение отцов? И это дело, которое лишь Божьей чудесною силой мечтается быть осуществленным в конце времен, — поставить целью: туда направить Историю и изобретательность человеческого гения?.. «Я не отрицаю, что ваша идея безумна, — сказал одному ученому знаменитый физик. — Но достаточно ли она безумна, чтобы быть к тому же еще и верной?» Так вот идея Федорова — именно такова Ее верность — не в сопоставлении с фактичностью и наличным положением «вещей» в Природе и мире Истории, а как Проект: то самая верная Высшая цель, что может быть человечеством поставлена перед собой, как курс и направление. Есть в философии Канта «регулятивные идеи разума»: их функция — не истинаестина (то, что есть), ее дать-добыть, но организаторская: они дают направление поискам истины, исследованиям и трудам. И в их прожекторе все факты и истины обретают слепяще неожиданный смысл, передумывается весь опыт и труд, история и теории, в ней бывшие. И действительно, когда Федоров вышел на эту дерзновенную цель, она стала вышкой миропонимания, с которой по-новому объясняются эпохи и события истории, ее движущие силы; и смысл искусства (как попытки «мнимого воскрешения») и религии (культ предков), и обряд захоронений (на хранение с целью воскрешения некогдашнего), и все философские системы, и быт-обычаи народов, и психология поведения, и внутренний мир личности. Человек понят именно как Сын человеческий, а значит, повернут его дух — к Отцам: не себя ради и своего эгоистического самоосуществления жить и трудиться, а имея покаянный долг воздать умершим. При такой установке исчезает соперничество между людьми и народами в современности: по отношению к Отцу человек человеку — брат. Сыновство отцам порождает самочувствие братства. И так можно осилить то «неродственное состояние мира», в котором пребывали и ныне находятся люди, народы. Отпадают национализмы, армии превращаются в «естествоиспытательную силу». Когда будут воскрешены мириады прошедших людей, им не хватит места на Земле, и надо освоить Космос — для расселения. Вдохновленный Федоровым Циолковский и изобрел в этом устремлении ума принцип ракеты. «Не будет чрезмерным желание, — писал Федоров, — чтобы если не каждая община и волость, то хотя бы каждый уезд имел такой воздушный крейсер для исследования и новых опытов. Это было бы, так сказать, приглашением всех умов к открытию пути в небесное пространство. Долг воскрешения требует такого открытия, ибо без обладания небесным пространством невозможно одновременное существование поколений. … Этот великий подвиг, который предстоит совершить человеку, заключает в себе все, что есть возвышенного в войне (отвага, самоотвержение), и исключает все, что в ней есть ужасного (лишение жизни себе подобных). Человечество должно быть не праздным пассажиром, а прислугою, экипажем нашего земного… корабля»… Слова эти — из основного труда Федорова, который озаглавлен: «Вопрос о братстве, или родстве, о причинах небратского, неродственного, т. е. немирного, состояния мира и о средствах к восстановлению родства. Записка от неученых к ученым, духовным и светским, к верующим и неверующим». Об этом названии Толстой сказал, что оно «как бы выворочено из его души». Учение Федорова дает высшую систему идей человечеству на все времена — и прежде всего нашему, что в своих расчленениях и антагонизмах капитализмов и коммунизмов, национализмов, религий и атеизмов, — лишь под такими знаменами может сплотиться на положительное Общее дело, а не просто из животного страха всепогибели от атомного взрыва… Этот мотив, хоть как кнут и бич, пусть, конечно, действует: но он постыден, если вспомнить, какие высокие принципы были даны человеку на воспитание: Любовь, Истина, Свободная воля, Образ Божий… — и что же он сумел со всем этим сделать? Не внял, а снова лишь, как скотина, тварь дрожащая, из страха боли и смерти, может, образумится?.. Кто же этот великий пророк? — Побочный сын князя Гагарина (пророча и Гагарина перво-космонавта), родился в 1829 году, учился в Ришельевском лицее, потом учительствовал в провинции под Москвой — в Богородске и Боровске; а главную жизнь провел как книжник в Румянцевском музее (ныне Библиотека имени Ленина) — умопомрачительного образования и знаний человек-консультант по всем вопросам культуры. Аскет и одинок, спал на сундуке, ходил в «кацавейке» и жалованье раздавал. То есть, предельно умалился в своем «я» (антипод Толстому, кто к нему влекся и боялся кого единственно из людей); даже предлагал, чтобы его учение было введено в мир под именем уже знаменитым: Достоевский, Толстой, Вл. Соловьев чтоб с ним выступили… Не имел авторских амбиций; а когда после его смерти была издана «Философия общего дела» его учениками Кожевниковым и Петерсоном, она была «не для продажи», бесплатна — ну и, увы! — в нескольких сотнях экземпляров. А когда почти через сто лет нашлась женская душа, его постигшая и воскресившая: подготовила и издала том Федорова в серии «Философское наследие» издательства «Мысль», в 50 тыс. экз.1, — как постыдно ополчилась наша фарисейская идеологическая «общественность» (в 1982—85 годах, под самый конец периода «застоя») — на «скандал» издания сего «мракобеса»!.. Вселенское построение Федорова — щемяще русское по своей интонации, логике и шкале ценностей… Культ Воскресения — за счет Жизни. И в самом деле: на Руси — будто застенчивость и стыд жить, и расстаются с жизнью не так трудно (героизм русского солдата, и полководцы не щадят жертв, и даже будто хвастаются у нас 20 миллионами жизней, заплаченных за великую Победу и славу…). Если в западном христианстве главный праздник — Рождество ( = Жизнь), то у нас — Пасха (= Смерть и Воскресение). И сгусток учения Федорова «Супраморализм» — это «Двенадцать пасхальных вопросов». У нас чтут не Бога Живаго, а Бога Распятого и Воскресшего. Это инородцы чуют первого («Доктор Живаго» и «Быть живым и только — до конца»). Ну, у Достоевского сказано насчет «жизнь полюблять пуще смысла ея» — да как-то хлипко… Творец живущий у нас как-то мало ценится. Как горьковато иронизировала Белла Ахмадулина над четой литературоведов: «Но чтобы мною ведать, Вам надо прежде меня убить». Подобно и для истории и культуры нашей: вкус к реабилитациям посмертным, к послежизненным первоизданиям, как сейчас с Булгаковым, Платоновым, — всё тоже варианты Воскресения, его победы над Жизнью. На Западе: в Европе, в Америке — человек максимально реализуется в Обществе при жизни своей. У нас шаг-темп Социума и фокус его зрения-понятия расходится с мерой человечьей. Потому мимо Андрея Платонова, как мимо малявки, проходили при его жизни важные заслуженные и лауреаты… А ныне кто их помнит?.. Пала цена их писаний, а этого — как взлетела!.. Но и соотношение Отца и Сына знаменательно у Федорова как русского мыслителя. В Западной Европе — Эдипов комплекс: Сын убивает Отца и женится на Матери. Молодое и новое сильнее и более ценится. Отсюда — новое, «новости» газетные и «новеллы», и моды, и прогресс, и революции, быстрые смены. На Востоке же сильнее отец: «Рустамов комплекс» — так я назвал по имени богатыря Рустама из поэмы Фирдоуси «Шах-намэ»: он убивает сына Зохраба, неузнанного, в бою. Также и на Руси: Отец убивает Сына (и женится на снохе): Илья Муромец — Сокольника, Иван Грозный, Петр Первый, Тарас Бульба, Сталин — сыновей своих. Явление снохачества у Горького описано: «Дело Артамоновых», — да и у самого роман с женой сына. И Аксинью в «Тихом Доне» отец имел. Сыновья — хлипки: в «Братьях Карамазовых» — Эдипов комплекс по-русски: артель сыновей понадобилась, чтобы свалить-одолеть одного отца. Правда, в Революцию вроде бы по логике Запада у нас поначалу дело пошло, по Эдипову комплексу: молодой класс Пролетариат сверг-убил ЦаряБатюшку и овладел Матерью-Родиной. Но потом так вцепился во взятую власть, что когда по логике смены поколений нарос Сын его сменять у кормила, привел страну к Войне, где полегло поколение сынов, а Отец продолжал оставаться наверху в «руководителях» и подобрал оставшихся безмужними сыновних невест. То-то и установилось у нас после Войны наряду с Кащеевым и Бабье царство! И уж только к концу века стали они из склеротических уже рук власть чуть повыпускать… Так что восточный Рустамов комплекс и при советской власти одержал верх над Эдиповым, западным: оттого «застой» и «консерватизм» и «механизм торможения». Но это — некий «рок» в России: еще «Отцы и дети» Тургенева вспомним; и «непутевый» у нас «безОТЦовщина», тогда как в Болгарии он — «нехранимайко»-«кто мать не кормит». В эту же строку лыко — и логика учения Федорова: служение Сынов — Отцам… Америка же, первая искусственная цивилизация, где население — не наРОД, но съезд переселенцев, — «комплексом Ореста» в подсознании руководима: это — матереубийство. Причем Сын тут убивает Мать дважды: оставляя старую Матерь-Родину (Ирландию, Италию иль Россию) и обращаясь с новой землей не как с Матерью, а с материалом в трудовую Федоров Н. Ф. Сочинения. Вступительная статья, примечания и составление С. Г. Семеновой. М.: Мысль, 1982. 1 переработку, бездушно.
