Тищенков Максим Иванович

Из «2003-2004»
ПОЛЕТ
Полет – очень нежное чувство свободы
И очень стойкое чувство души,
Он раскрывает небесные своды,
В любую погоду всегда хороши.
Представишь себя ты большой серой птицей,
Что взмахом крыла в небо в миг поднялась,
И кажется, все же тебе это снится,
И под ногами твоими земля.
Попробовав раз, хоть минуту полета
Не в силах забыть ты её никогда,
Увидишь ты рядом приятное солнце
И в миг понесешься к нему, в небеса!
Полеты во сне – мировая загадка
Полет наяву – ни это ли сон?
А для того чтоб разведать отгадку
Ты должен познать от падения боль.
О, как я хочу, что бы руки мои
Вдруг стали, как мощные крылья,
Чтоб их покрывал не метал и не перья
А чтобы летали они от любви.
Любви не земной, самой сильной на свете
Любви охватившей всю нашу планету!
Любви разжигающей в людях лишь страсть
Желания птицей летящею стать!
УЧИТЕЛЬ
Труд – облагораживает человека
Эта истина идет из года в год,
Трудились люди век от века
О будущем заботился народ.
Сажали хлебы, рожь, пшеницу,
Косили сено на полях
И разводили скот да птицу,
Все было на своих плечах.
Вели охоту, гнали пиво,
Гробницы строили и пирамиды
Копали дамбы при разливах
Боролись с силами Фемиды
Сквозь время, войны, испытанья
Свой быт устроил человек,
И очень часто со страданьем
Он проходил из века в век.
И все, что в жизни получал
Он нес в семью – его стремленье,
Но никогда не забывал
Передавать свои уменья.
И потому, решил он вдруг
Придумать несколько наук,
Чтоб сохранить свои уменья
И детям передать в ученье.
Он взял раба, приставил к сыну,
Чтоб тот до смерти с ним ходил
Ну а пока сын подрастал бы,
Раб его истинам учил.
Прошли года, ребенок вырос
Стал настоящий господин,
Ушел он жить в свое семейство
А раб остался жить один.
Пошли потомки, тут уж дети
У господина завелись
Тому, кто жить учил на свете
Опять ребенок вверен был.
За тем приставили второго
Ему тогда ученика
Раб собственно не ждал другого
Пока он жил, учил пока.
Проходит время, уже группу
Собрали, вверили рабу,
А он учил, и с ними вместе
Учился новому всему.
Учил он в поле, на лугу
Крутом скалистом берегу,
Учил с рассвета до заката
Вся жизнь его была объята
Любовью к детям господина
Все что он знал, умел и видел
Все детям отдавал сполна
И думал о своих всегда.
Он стал для них почти что брат,
Он, как духовный повелитель,
Вот так на свете родилась
Профессия твоя – учитель.
Карнавал
Трезвон веселый кастаньет
Мне не давал уснуть в ту ночь,
Гостиница, где я нашел приют
Я вышел из подъезда и поплелся прочь.
Вся улица была залита
Веселым ярким светом
Ряды огромные людей
Тянулись по проспектам.
Играла музыка все громче
И взрывы, вспышки от петард
Один раз в год такая ночь,
Один раз в год, такой парад.
Тепло, и я почти раздетый
По длинной улице иду,
На встречу мне толпа народа,
И я как будто бы в бреду
Дорога словно как помост,
На ней различные фигуры
Здесь люди весело танцуют
И на показ везут скульптуры.
Веселый слон, весь в огоньках
Неторопливо хоботом шевелит,
Жених с невестой на руках
И все везли мимо отеля.
Везли дракона, пламя изрыгая,
Он зелен был как елка,
Плыл рыба-кит, хвостом виляя
Вслед, лошадь трусила тихонько.
Огромный страус, вслед банан
Чуть дальше клоуны скакали,
Воздушный шар – как мир, гигант!
Вокруг него Кан-Кан плясали.
Девицы прыгали ретиво
Проехал Сфинкс, и я вздохнул
О, боже! Как это красиво!
И тут о родине взгрустнул.
А праздник длился до утра,
И каждый двор здесь оживал.
Ведь это Рио-де-Жанейро
Нам карнавал свой показал.
Зимой… (К.К.)
Однажды в вечернем в автобусе,
На самом последнем рейсе,
Ехал простой мальчишка
Карманник по имени Пашка.
Он ехал усталый с нелегкой работы
И не было большей у парня заботы,
Чем сытно покушать, побольше поспать,
За кражи в милицию не попасть.
Пьяный отец, больная мать
И школьница младшая сестра,
Все что его могло дома ждать
Ему же было некогда учиться тогда.
Он ночью собирал бутылки
А утром их сдавал,
На жизнь семьи так не хватало
И потому днем воровал.
Тяжелый день, не много денег
Он по карманам натаскал
Была мечта купить часы
Он с нею жил, он ей дышал.
И вдруг, на старой остановке
Зашел мужчина сел пред ним,
Шикарный плащ, на галстуке заколка
Он был не трезв и весел был.
Его костюм был беспеременным
И поражал своею красотой,
Барсетка выдавала бизнесмена
Под рукавом маячил РОЛИКС золотой.
Глаза у Пашки заблестели,
Язык к десне совсем прилип,
А пальцы так и шелестели
Каким же РОЛИКС милым был.
Он стильно на руке свисал
Подчеркивая масть,
О как же РОЛИКС глаз манил
Владельцем его, Пашка хотел стать.
Но вот автобус сделал остановку,
Мужчина встал и вышел.
Часы и исчезли с глаз ребенка
И тут же Пашка действовать решил.
Скользнул он в дверь
И выскочил на тротуар
И что он сделает теперь?
Так холодно и изо рта шел пар.
Мужчина удалялся и Пашка шел за ним
Он огляделся никого, горел лишь в окнах свет
Тут он приблизился к мужчине
И сунув руку в свой карман нащупал там кастет…
И сделав два решительных шага
Готов был нанести удар,
Но, сверкнуло что-то на руке у мужика
И с тихим звоном предмет на снег упал.
Тут Пашка встал и под ноги смотрел
Мужчина в мраке удалялся,
Фальшивый РОЛИКС на снегу лежал
Браслет его коррозии поддался.
Он взял часы. Фальшивый РОЛИКС!
Послушал и они уже стояли,
Мужчину он догнал тот час
И руку протянул сказав: «Эй дядя! У вас часики
упали…»
«И у стен есть уши…»
Горечь, страх и поражения,
То что нужно нам от вас.
Боль, обиды, униженья
Вспомните еще не раз.
Нам не нужно ваших добрых
Никому не нужных слов.
Ешьте, пейте, отдыхайте,
Мы поймаем свой улов.
То, что кажется вам тайным,
Знаем мы уже давно,
Ты поставишь нам преграду,
Мы расскажем все равно.
Не пытайтесь вы укрыться,
Уезжать куда-нибудь.
Нам же есть к чему стремиться,
Расскажи, потом забудь.
Ты не знаешь о нас толком,
Ну, почти что ничего,
Но получит твой начальник
От нас скромное письмо.
Мы расскажем ,что да как,
Где ты был, куда ходил,
Где ты часто ночевал
И беседы с кем водил.
Мы конечно все опишем
Все как обыватели,
А внизу поставим подпись:
“Твои доброжелатели.”
Памяти В.С. Высоцкого
Он вчера не вернулся из боя,
А жалко как парня до слез,
Не залить горькой водкою горя
Не построить могилу из роз.
Он вчера усмехнулся по детски,
Он шутил пред атакой в бою
А теперь он лежит на том месте,
Где кричал «Не сдадимся врагу!».
А до этого видел я сон,
Будто вместе идем мы к обрыву
И он прыгнул под крики «Огонь!»
Пока я прикрывал его с тыла.
И вообще был тот сон ни к чему
Может быть уберечь бы сумел,
И теперь я себе не прощу,
Без меня он попал под обстрел.
Тяжело потерять друга верного,
На моих он глазах погибал,
Ради мира погиб безмятежного,
Ради счастья свою жизнь отдал.
Мы в душе вспоминаем всех тех,
Кто пожертвовал жизнью, во благо покоя
Кто останется вечно в наших сердцах,
Кто вчера не вернулся их боя.
Разговор
Чирик – чирик, чирик. Сказал воробушек
Соседу на четвертом этаже
«Эй просыпайся, да проснись!
Смотри, весна пришла уже!»
Сосед, нахохлив свою грудку,
И голову к крылам прижав
Дремал в холодную минутку
Согревшись ароматам сна.
«Отстань, и не мешай мне спать.
Все глупости твои по поводу весны
Мне надоели. Не хочу вставать!»
Сказал он, придвигаясь к уголку стены.
«А ну проснись! Здесь сидя на карнизе
Не сможешь увидать всех радостей весны,
Такое будет раз лишь в жизни
Смотри скорее в стороны!»
Из-за домов бетона и стекла
Вставало солнце, алым заревом пылая,
И отделяло ночь от света линию тепла
Все до чего она касалась, тут же таяло.
Закапали сосульки крыш
И зазвенели ручейки
«Смотри, какая красота! А ты здесь спишь!
Брось свой каприз, там скоро будут червячки!»
Большая капля от сосульки
Летела вниз ручьями стать,
Но промахнулась, врезала соседу по макушке
А тот, поежившись, продолжил спать.
«Эх ты, чирик!» воробушек сказал,
И полетел смотреть весну
Где цвел каштан и распускается мимоза,
Летел искать далекую страну.
Котенок
Я вчера нашел котенка
Грязный был, при грязный.
Шерсть клоками, хвост свисает,
Страшен, до безобразия.
А какого он был цвета
Я сказать вам не могу,
Весь в мазуте, желтой глине
Видно был на берегу.
Я принес его домой
И пошел с ним в ванную,
Теплой чистою водой
Ему устроил баню я.
С мылом я намою ушки,
Нежно лапки я натру,
Даже маминым шампунем
Блеск на шерстке наведу.
Нужно вытру полотенцем
И на кухню понесу,
Молока налью я в блюдце
И нарежу колбасу.
Будет сытым мой котенок
Положу его я спать,
Я из обувной коробки
Ему сделаю кровать.
Замурлычет мой котенок
Песню свою нежную,
Он теперь совсем домашний
Очень, очень нежный.
А на утро, мой котенок
Из коробки вылез
Потянулся как ребенок
И ко мне полез.
А на нем-то шерсть густая
И глаза его горят
Ушки точно вместе встали
Настоящий леопард.
Мы теперь с моим котенком
Неразлучные друзья,
И у нас семья большая
Мама, папа, он и я.
пленник
В сыром и замкнутом подвале
Средь праха, вони, тишины,
Без окон с яростным мерцалом
Где гнили ткани и клопы,
Среди скелетов бежевых костями,
Лежало тело сына Сатаны.
Клопы вгрызались в его тело,
Лохмотья чуть прикрыли наготу,
По форме был не лучше он скелета
Но однозначно на ветру
Он мог стоять на что-то оперевшись
Они же рассыпались на лету.
И он лежал сыном своих времен,
И он мучительно и долго умирал,
За то, что не был он народом покорён
За революцию, в подвал
Был брошен, и физически сломлён,
Душою, на свободе воевал.
Когда-то же тугие кандалы
Теперь беспомощно болтались на руках,
Он мог покинуть их пределы…
Вокруг же стены, тканей прах
И на двери замок все целый
И руки – спички в кандалах.
Гнилой соломой укрываясь от дождя,
Ловил он ртом стекающие капли,
Похлебку приносили раз в три дня
Лишь с мутною водой, в которой цапли
На торфяных болотах ловят лягушат,
А после горло долго полощат.
Хоть раз попробовав такой воды,
Что называли «Ангельской похлебкой»
Вы вспомнили б наверно счастья пыл,
Как жгучий перец, разведенный в водке
Сжигавший все, от языка и до кишки,
Такой состав он пил, другого не давали.
И он не знал который сейчас день
И он не знал какое время суток,
Его судьба без окон, без дверей
Оставила ему лишь промежуток
Меж потолком и полом, стенкой и стеной
И жизни маленький и черный сгусток.
Из «2004-2005»
СТАЯ или КАК СЕБЯ ПРАВИЛЬНО ВЕСТИ.
Осенней скучною порой,
Когда лил дождь средь голубых седин,
Широким, иерархичным строем,
Летел на юг гусиный клин.
И мах за махом, день за днем,
Летели ровно, не сбавляя
Темпа, что был взят на подъем
Лишь вожаком гусиной стаи.
Но вот однажды в сумрачный денек,
Во время маленькой стоянки на воде,
Подплыл к ним гусь – как серый уголек,
И попросился вклиниться, хоть где…
С улыбкой ласково – суровой
Вожак сказал: «Ну что ж, летим!
А чтоб ты не летел без дела,
Ты будешь сзади, «рулевым»!».
Веселый гогот, остра шутка,
Гусь не смутился «Что ж, летим».
Через короткий промежуток
Он сзади клина – «рулевым».
Пришли на юг,и вождь доволен,
Держался крепко «на хвосте» малыш,
«Глядишь от рвения такого,
До вожака ты долетишь!»
Опять укол, ну что ж пускай,
Еще не все раскрыты карты
Вступить в серьезную борьбу
Решил тогда наш друг пернатый.
Прошли года. И уголек давно не «рулевым»,
Он справа встал от вожака,
И чтоб стать выше, показаться деловым,
Решил подняться в облака.
И так во время перелета,
Рванул он в верх, что было сил,
Нырял, мотался, кувыркался,
И «вертехвостом» прозван был.
Вожак, почуяв справа силу,
Решил ему проверку дать,
Поднять по выше друга милого,
А молодого обуздать.
И в схватке «кто до берега быстрей»,
Наш уголек не много сдал,
И не смотря на пораженье
Среди гусей почетней стал.
Они ценили опыт, силу,
Но молодой то – еще мал,
И будущей раскрытой силы
Еще конечно не познал.
Вожак был рад, но насторожен,
Противника узрел в юнце,
И друга верного он все же
Сгноил, в общественном лице.
И с того дня все началось,
Не дал вождю покоя уголек,
Какое – то вдруг чувство разрослось,
Что серенький понять не мог.
Сначала появились сплетни,
Потом безудержна молва,
Потом открытые упреки,
Что просто кругом голова.
«Не так сидит…», «Не так лежит…»,
«Не так плывет…», «Не так летает…»,
«Не так идешь…», «Куда так прешь?
Ведь стая за тобой не успевает… »
А между тем не знал вожак
Что поведением бесчинным,
Он вносит в стаю бешеный разлад
Давно уж стая не летела клином.
И каждый рвал куда хотел,
Кто в сторону, кто вверх и вниз,
Кто голосил, а кто гудел,
А кто–то вовсе перешел на крик.
Для уголька не стало жизни в стае,
Чтоб он не делал, не творил,
И как бы не летал от края к краю,
Он все равно неправым был.
И вот однажды, в пасмурное утро,
Со всеми серый попрощался,
И в серое как он был небо,
Не торопясь, поднялся.
Смотрели гуси ему в след
И кто-то даже прослезился,
Вожак не останавливал его в ответ,
Чего хотел, - того добился.
И снова стая в небо поднялась,
Попытка снова сбиться в клин,
А оказалось по прилету
Вожак остался то – один.
Мораль сия здесь такова:
Коль хочешь ты добра для коллектива,
Публично не ругай, и бранные слова,
Не вздумай ты бросать кому-то в спину.
Учись быть в руководстве чутким,
И человека с полуслова понимать,
И на людские разные поступки
Не остро, - трезво реагировать.
Ведь подчиненный - это сын природы
С ним отношения не надо портить,
Иначе все труды к тому приводят:
Что те же самые пингвины,
катаются с той самой горки…
Посвящается Франческо Петрарке.
Он никогда не ждал измены,
И зла он людям не желал
И возвращаясь с ночной смены,
Её однажды увидал.
Она была весьма красива
И гордый профиль твердый шаг,
Её в душе он сделал королевой
А он как бы Османский шах.
Вложил в нее он свою душу,
Вложил в нее свою любовь,
От ностальгии грелись уши
И в сердце закипала кровь.
Он ждал, любил и с нею жил,
Писал стихи к любви своей,
И отмечал по календарным числам
До встреч осталось сколько дней.
Он называл ее богиней
Он знал другие так не ждут,
И так до самой своей смерти
Не знал он как ее зовут.
Пчелка (К.К.)
Я расскажу вам маленький рассказ
Про то, какими чувствами порой наделены,
Про то, что каждого касается из нас
И может быть не будет здесь и доли новизны.
Так вот однажды скромный шмель
Летел на дальнюю полянку
Где веял тонкий аромат цветов,
Где раньше не бывал досель.
И вот увидел розы аленький цветок,
Вдохнул ее он пьяный аромат
Увидел пчелку, та собирала нектарок
И странным чувством был тот шмель объят.
И он смотрел, не отводя от пчелки глаз,
Держась за розу, чтобы не свалиться,
Он понял что сражен был в раз
И полетел с ней познакомиться.
Она была в большом тюльпане
Вокруг пыльца, роса цветов,
Набрав пыльцы сколь можно в лапку,
На все он был сейчас готов.
Её полоски так его заворожили,
Структура лапок так тонка,
И крылья нежно так завыли…
Она вспорхнула от цветка.
Искал ее он целый день
Летая от цветка к цветку,
И вот удача грызла хмель
Она не далеко в саду.
Он подлетел, и взяв кусок пыльцы
Галантно ей представился, как есть,
Та посмотрела на него сурово
Что взгляд тот передал – не счесть.
Он улетел знакомых вопрошая
Хотел узнать, ну кто же есть она.
О ней мечтал, душой своей играя
Она была рабочая пчела.
С тех пор он никогда о ней не слышал
И никогда не видел сам,
Но мысль о том, что он влюблен
Его носила к небесам.
Осенний лист
Я посмотрел сегодня за окно
Увидел на земле я желтый лист,
Сегодня осень к нам пришла во двор
И воздух по-особому лучист.
Желтеет медленно газон
Буреет старая земля,
Рассветом ранним горизонт
Озолотил наши поля.
Желтеют листья на ветру
Но бабье лето наступило,
Так хочется уйти к сосновому бору,
Чтобы уйти от желтизны унылой.
Как хочется уйти в небытие
От той тоски, что в желтизне раскрыта,
И небо засветилось звездами скорей
Как солнце сквозь дырявое корыто.
И в этой странной темноте
На время обрету покой,
И все печали и невзгоды за день,
Я прогоню одной рукой.
Так хочется узнать, с чего все началось,
С того, что воздух по-осеннему душист?
Или с того, что я проснулся утром?
Нет, просто падал желтый лист.
Признание (К.К.)
Знаешь,
мне иногда хочется
Сказать тебе несколько слов,
О том,
что на языке давно вертится,
Мысли,
пришедшие из снов.
То,
о чем казалось бы давно,
Хотел сердечно и открыто рассказать,
А так же,
мнение твое, честно
Хотелось бы мне узнать.
Интерпретируя различные фразы,
Я
очень долго,
подбирал слова,
Синонимически их подбирал как Паззлы,
И не знал,
соберу ли когда.
Всю открытость души,
своих чувств
Я пытался собрать в одно предложение
Меня с толку сбивали остатки снов
И,
дурацкие предубеждения.
Я пытался брать в руки блокнот
И писать все слова,
свои мысли,
Но за тем,
все выбросил в мусоропровод
И жалел о несодеяном в жизни.
Но вот меня осенило,
Я её нашел!
Эту мысль,
какую так долго искал,
Ну наконец страданьям конец пришел
Эх, взять бы в руки хмельной бокал,
Да сказать пару ласковых слов
Какие давно хотел обрести,
Но они все рассыпались,
будто рисовый плов
И мне не хватает смелости.
Я долго собирал волю в кулак,
Я долго искал пути для общения
И вроде,
звучит все как-то не так,
Фальшиво,
до отвращения.
Я не знаю,
как тебе это сказать,
Наверно,
я по другому,
на это смотрю
Ты не подумай,
я не хочу тебе лгать,
Короче…
Тебя я люблю.
Тоска о…
Мое сердце тянется к тебе
Как птица в клетке просится на волю,
Как в ссылке, в дряхленькой избе
Мечтаю разделить я долю.
Ловлю себя на мысли, с грустью
Что скоро срок уже придет,
И счастья долгожданные минуты
Мне теплый ветер принесет.
Он, облетев сквозь все ветра земли
Прорвет печаль мою и грусть,
А если вдруг в пути устанет,
То я не много огорчусь.
И буду ждать счастливейший момент
Как он, звоня во все колокола,
Мне от любимой принесет привет
Что так давно его передала.
Но если вдруг задержится мой ветер,
Его я буду долго звать,
Я выйду к перекрестку и на встречу
Чтобы со всех сторон его поймать.
Я закричу: «Эй! Друг мой ветер!
Когда вернешься в край родной?»
А он, вернется тихо, не рассвете,
И до меня дотронется рукой.
И тихим свистом, теплым ощущеньем,
Меня обнимет, будто старый друг
Из дальнего и горного ущелья
Раскинет в поле сто прохладных рук.
Взовьются сладостно колосья,
Зашелестит в лугах трава,
На перепутье радости и злости
Меня досада вдруг взяла.
«Ну сколько можешь ты шалить?
Согласен, все это красиво,
Когда, когда ты дашь мне ощутить
Привет, с теплом моей любимой?»
Тут ветер взмыл стрелою в небеса
И средь прохлады росяного утра,
Вдруг сдвинул тучи, словно телеса
И дождь пошел через минуту.
Но дождь хмельной, не много теплый
Меня так нежностью пленил,
Он облепил меня небесными слезами
И я их тихо проглотил.
И ощутив тепло в груди,
И свежих сил незыблемый предел
Я понял, Ветер нечего не упустил
Он слезы милой передать хотел.
КРЕСТОНОСЕЦ
Мое сердце – железный кулак,
А душа – кольчужные звенья,
И мечом я махать мастак
Обрубая чужие рвенья.
Я пред битвою богу покаюсь
Очерчу между плеч своих крест,
И подняв руки к небу печально
Опущу я на голову перст.
Я железные латы закован
И кольчугою я оплетен,
Если стану я лидером боя
Знать, в молитвах я богом прощен.
Попрошу у него я удачи.
Готов жертву ему вознести,
А за совесть, что в битве утрачена
На том свете готов отплатить.
Не пугает ни море, ни стужа
И страх смерти утрачен давно,
В белой мантии с черной полоской
Мне погибнуть, уже решено.
Я не знаю, кто будет врагом,
Как зовут и откуда он родом,
На седло тихо влезу верхом
И пойду за своим я народом.
И пускай мое сердце болит
При отъезде с земли душе близкой,
Если вдруг с поля боя вернусь –
Поклонюсь я корням своим низко.
И пред небом, при всех дам обет,
Что оружие станет запретным,
И останется только лишь жизнь
Силой разума, духа, воспета.
Шалун
Однажды, рыжий спаниель
Решил найти себе игрушку,
Он влез на мягкую пастель
И обнаружил там… подушку.
В нее он тыкнул мокрый нос,
Ее понюхал и лизнул,
На тумбочке – сверкающий поднос
И пес тихонечко вздохнул.
Подполз поближе он к подушке
Засунул голову под низ,
От удовольствия столь мягкого удушья
Пес издал легкий визг.
Те когти, что чирикали асфальт,
Вдруг по подушке начали скрести
И появился легенький азарт:
А интересно, что внутри?
Как будто все перевернулось
И твердый пол и белый потолок,
Как только зубы белые коснулись
Угла подушки, мягкий шелк.
Сначала вытянул ее из покрывала,
За тем обнюхал свою цель,
А после наволочка вниз упала
И тут же началась «метель».
Мела метель, белым – бела
Сквозь лай задор и визг,
Под снегом комната была
И пух летел и вверх и вниз.
Сквозь этот белый ураган
Виднелся рыжий лишь комок,
Он прыгал в кресло, на диван,
Остановиться он не мог.
Но вдруг он встал, раздался чих
И он сознанье псу вернул,
В какой-то мимолетный миг
Пес понял, что он натворил. Вздохнул.
Поняв, былого не исправить,
Пустую наволочку взял
На месте он решил ее оставить,
Как будто раньше и не брал.
Прыжок, кровать… еще одна подушка
Но трогать он ее не стал,
Какая классная игрушка!
И тут он понял что устал.
***
В осеннем парке за окном
Жил был сиреневый медведь.
Медведь дружил с малиновым котом
И для него открыта у медведя дверь.
По вечерам они гоняли чай
С коричневым печеньем,
И подсыпали сахарок зеленый
С огромным наслажденьем.
Еще в саду жил белый лис
И полосатый синий волк,
Однажды лис на дереве повис
А волк ему помог.
По воскресеньям в выходной
Все вчетвером играли в карты,
Трефовых дам и золотых вольтов
Медведь развешивал в пенатах.
А иногда, к ним приходил барсук
А так же рыжий лось,
Барсук коричнев словно сук,
А лось безрогим рос.
И вшестером, под запах можжевелы
Они кроили свой альянс,
При свете лампы деревянной,
Всю ночь играли в преферанс.
А утром всем им на работу,
Ведь в понедельник день тяжел,
И на неделю есть заботы
А незаметно выходной прошел.
Медведь грузил мешки с вагонов,
Барсук ткачом был лучше всех,
Волк в будни дни носил пагоны
А на арене лось и лис работали за смех.
Из них лишь кот домашним был
Он жарил, парил и варил,
И по тому он у медведя жил
При этом очень счастлив был.
Так звери жили счастливо вполне,
Еще забыл я черную кукушку на трубе,
Не виноваты звери, что живут в такой стране
Так их нарисовал Сережа в пятом «Б».
***
Любить и быть…
Так хочется любить и быть любимым
И нежность сердца своего дарить,
И с правдой чувств, не ложью мнимой
А верной страстью сердце наградить.
Так хочется доверить то святое
В своей душе, что долго так берег,
В замен тепло, немножечко покоя
И страх чтоб душу не стерег.
Так хочется найти вторую половину,
Частичку тела, разума, души,
Чтоб дополненье было как в картине
Как шорох звезд в ночной тиши.
Так хочется раскрыть ему себя
Отдать всю нежность, теплоту
И нежный голос, ласково маня,
Хватать слова губами на ветру.
Как жаль, что сердце одиноко
В случайной пыльной пустоте
Разбилось в дребезги, так звонко
Подобно камню на стекле.
Пара строк о Ленинграде…
Ей было только девятнадцать
Когда родился первый сын,
Отец был счастлив до безумия
Хотя и сын всего один.
Всего лишь год видали они счастье,
Год жили только для себя,
Всего лишь год прошел со свадьбы
И этот год прошел не зря.
Они женились в феврале
Когда на улице был снег и вьюга,
Он был военным атташе
Имел квартиру в Петербурге.
И счастья повидав в семье
Казалось ей, что счастлива она,
Однако, Левитан сказал,
Что началась в те дни война.
И муж поехал на Восток
Спасая жизнь своей Отчизне,
А ей наказан был урок –
- Дождаться, сохраняя обе жизни.
Ее любимому сынку
Было тогда почти пол года,
И Лиза назвала его Саньком,
В честь деда, что служил народу.
Дошла война до Ленинграда
И дни ужасные пошли,
Бомбежки превратили в пепел садик,
Куда Санька хотят отдать они.
На улицах вдруг появились танки,
И Левитан всегда вещал,
О буднях страшных Ленинграда
Куда фашист так наступал.
И вместо денег, стали карты
По ним дают сухой паек,
И очереди бесконечны
Чтоб хлеба получить кусок.
Так, в дом прокрался голод
Через окно второго этажа,
И в сердце люди чувствовали холод,
Ведь к ним тогда пришла беда.
Все чаще Санька просит кушать,
Она не знала, что сказать,
Ведь дома хлеба нет горбушки
И не известно будет ли когда…
Два раза она возвращалась ни с чем,
Ведь хлеба на всех не хватало,
Да и несчастные те двести грамм
Могли помочь ей, ой как мало.
Проходит месяц, Санька же почти не рос
Она его везде с собой носила
Помимо хлеба и воды,
Еще и молоком своим его кормила.
Санек заметно похудел,
Она сама заметно посирела,
А он все чаще есть хотел
Тогда она в займы просила хлеба.
И ежедневно, реже по ночам
Воздушную тревогу объявляли,
Бежали все в метро или подвал
И долгие часы там ожидали.
Она пошла ткачихой на завод,
Где штопала солдатские шинели,
Надеялась на дополнительный паек
Чтоб выжить, когда все не ели.
Проходит месяц, безовсяких изменений,
И все сильнее становился голод,
Бомбежки порождали страшное волненье,
Казалось год безумно долог.
Саньку уж годик с половиной,
А он все маленький такой,
А чтоб желанье есть не много успокоить,
Она его животик гладила рукой.
Так шли голодные недели,
На улицу пришла весна,
На фабрике пайки не выдавали
О, сколько раз, будь проклята война!
Однажды, ей удалось достать не много
жмыха
И радость пищи в дом вошла,
Тогда она казалась мастер-поварихой
И на воде лепешек испекла.
Но голод далеко не уходил,
Уже давно пропал тот страх,
Когда на улице собак ловили,
И раздирали прямо на глазах.
Хотя на долго это не спасало,
И голод возвращался вновь,
Людское, адское начало,
Их заставляло пускать кровь.
И Лиза потеряла счет в пространстве,
Уже не знала счет времен,
Жила марионеткой власти,
Как зомби с человеческим лицом.
Она тогда напоминала
Худой, иссушенный скелет,
А как она тогда страдала
В свои чуть больше двадцать лет…
Ей было нечем Сашку накормить,
А он не плакал, есть он не просил,
На то, чтоб крикнуть или попросить
У Сашки просто не хватало сил.
И так вернувшись с ночной смены
Она к Саньку тихонько подошла,
А он лежал, и бездыханно тело
И тут она в себя пришла…
Подняв на руки его тело,
Прохладное, как майский лед,
Обмякшее, головка так висела…
Санька никто уж не вернет.
Прижав к себе его покрепче,
Она заплакать не смогла,
И тут же ноги разошлись в коленях
В кровать уперлась голова…
На утро, к ней зашли соседи,
Сказать, что кончилась война,
А у кровати в сером цвете
Бездвижна мать, а на руках дитя…
***
Грехи отцов мы искупили кровью
Подняв бокал за счастье и любовь,
Не думая, какой телесной болью
Достались эти чаши у столов.
Держа в руке бокал объемный,
Заполненный почти – что до краев,
И крупными глотками поглощаем тонны
Разбитых судеб, матерей, отцов.
Мы ошибки смывали кровью,
Тех святых и безумных людей,
Поглощенных когда-то любовью
И родивших нас на земле.
Повернув к себе чашу большую,
Мы посмотрим в большие глаза,
Вспомним детство, как отцу маршируя
Отдали мы честь, уходя в небеса.
Как возился он с нами малыми
И пеленки, рубашки стирал,
Когда мама была на работе,
Нам о детстве тяжелом рассказывал.
Ну а мать, что сносила страданье,
Та, что нас появила на свет,
Одиноко и очень печально
С отцом рядом стоит на столе.
Эти чаши со скорбью вселенской,
Мы готовили в душах своих,
И своим поведеньем бесчестным,
Роем кладбище душам родных.
Где нет жалости, скорби, печали,
Там оставим отчаянья след,
Только страхом безумным, отчаяньем,
Мы способны держать свой ответ.
Тех, кого не любили и хаяли,
Мы запомнили как никогда,
А родных, кому жизнью обязаны,
Чтим по праздникам, так, иногда.
Родник
Черным саваном накрыла ночь закат,
И перестали петь на небе птицы,
А между камешков прозрачная вода
Который год тихонечко струится.
В студеных водах, капельки песка
Взлетают, вновь на дно ложатся,
Как будто сделав два-три кувырка
Между собой хотят соревноваться.
Вот желтый лист, как ранний плод
Спускается зигзагами к воде,
Он среди летней зелени кустов,
Как солнца блик, при полной темноте.
Лежит качаемый волнами и песком
На водной глади тишины,
Как рыба, бьет у берега хвостом,
Так хочет он куда-нибудь уплыть.
Но вот, по чуть заметной тоненькой тропе,
Среди следов копыт и лап,
Едва заметный, в мутной темноте,
Идет барсук, угрюм и косолап.
Лакнув не много ледяной воды,
Он озирается, «Нет ли кого здесь рядом?»
Еще глоток, он прячется в кусты,
Идет домой, за рощу с виноградом.
А это лось, большой и грузный,
Идет легко, не торопясь,
Травой и елкой полно его пузо,
Идет он жажду утолять.
Раскинув красный балахон,
Светило поднялось над лесом,
Заняв почетный в небе трон
Воссело за рабочим местом.
В тени деревьев у реки,
Колышет желтый листик,
Дарящий жизнь, не найденный людьми
Обычный маленький родник.
Карл Войтылла
Он пал. Душою осветленный
Он жизнь отдал во благо всей земли,
На вере основал свои уменья
Чтоб люди так же веровать смогли.
Он отдал жизнь во благо мира,
Себя народу посвятил,
И миллиард людей духовных
Его святым провозгласил.
Он верил в бога искренне и свято,
Себя в здоровье не хвалил,
Того, кто покушался на него когда-то
Он с верой искренне простил.
Пусть говорили, что не мог
Возглавить он священный трон,
Он – славянин, за этот «гвоздь»
Цеплялись тысячи причин.
Благодаря дела людей,
На верный путь их направлял,
Против жестокости войны
Всегда открыто выступал.
Казалось будто вечно он
Готов служить народу, богу,
Об этом говорил Платон,
Так Карл и шел, своей дорогой.
И пробил час судьбы суровой,
Когда дышать он сам не мог,
И Камерленго – друг покорный
Три раза имя произрек.
Перед отходом в мир иной,
Собрав по каплям в горстку силы,
Он крестное знаменье произвел
И мир простил, просил, чтоб мы простили.
Обрел покой теперь он раз и навсегда,
Огромный камень стал ему могилой,
В священном храме Святого Петра
Вознесся к господу Войтылла.
Из «2005-2006»
Художник
Однажды, я решил нарисовать свою любовь,
Насколько сложен тот процесс, я понимаю,
Но все ж желание творить хватало вновь и вновь,
А как за это взяться я не знаю.
На всякий случай, взял я кисти, карандаш,
Огромную линовку, ватман, А4 лист,
Фломастеры и акварель, гуашь,
Проверил стол, чтоб был он чист.
Еще взял мягкое лекало,
И транспортир, чтоб не забыть,
Затея меня страшно привлекала,
Ещё б свою любовь вдруг на бумагу наложить!
Я начал с малого листа…
Перед собой сложил все ровно,
И кисть в гуашь на пол перста…
Чтоб фон изобразить условно.
Растекся криво по бумаге фон,
И дал рисунки – кляксы и подтеки,
Нанес для будущего творчества урон,
Ну, ладно, всяк река найдет свои истоки.
Решил продолжить дальше с ног,
С основы женской красоты,
Провел я линию… другую… и дальше я смотреть не мог,
Не ноги. – Тощие кусты!
Кривые, словно пьяный на дороге,
И тонкие, как старый ржавый лом!
Пусть скажет кто, что нарисованы не ноги,
Того ударю алюминиевым ведром!
Не видит он прекрасного в искусстве,
И глупой слепотой стандартов окрылен,
Коль он заснул в душе, так приведу я в чувство,
Что будет долго слышать колокольный звон!
А дальше руки, словно грация полета,
Фломастер резво вверх взметнул…
Остановился точкой на листе линовки,
И вдруг… пол круга обернул!?...
И растопырил пальцы он широко,
Второй руке изгиб не дал,
Смотрелись руки жутко одиноко,
Ведь снизу только ноги я нарисовал.
А что вполне благое дело,
Нарисовал четыре разных элемента,
Остались только голова и тело,
Да моя подпись в виде документа.
Решил я взяться за основу всех основ,
За ту, что лучше две, но все ж у нас одна,
Быть может кто-то скажет, что я бестолков,
Передо мной витала в мыслях голова.
О, как она была прекрасна и нежна,
Какое сочетанье всяких граций, форм,
Вот именно такая голова нужна,
Вне разных там художественных норм.
И что все четко было, строго по науке,
Провел я циркулем… Овальный круг…
И понял, зря попал мне циркуль в руки,
И лучше бы через лекало нарисовал я пару дуг.
Что, зря я столько рисовал?
Потратил столько сил и слез?!
У нас все в жизни поправимо…
Малиновый фломастер… губы… нос…
Ну как могло со мной случиться
Такое чудо приключенье?
Нос светит соком ягоды малины,
А губы тонки, словно Юбилейное печенье.
Расстроился, что так все вышло,
Научный Метод – он всегда хорош,
Что от фломастера «прокисло»,
Исправит – Медный купорос!
Разбавив каплю гадости синюшной,
Рукою твердою я каплю преподнес,
И посадил ее так точно и детально,
Как раз на центр – красный нос.
И в правду, капля купороса
Разъела все, но… только НО…
На месте бывших губ и носа,
Осталось синее пятно.
Взяв в руку только карандаш простой,
Я четко вывел контур нужных губ,
И маминой помадой дорогой,
Сровнял все губы в красный круг.
Все ж утомился я тяжелою работой,
Но, войдя в творческий экстаз,
Решил, не успокоюсь точно,
Пока не нарисую глаз!
Проверил гибкость транспортира,
И точность остроты карандаша,
Я приложил лекало и игриво,
Отметил два овала в контурах лица.
Случайно или специально,
Теперь история не разберет,
Но правый получился уже выше и перпендикулярней
А может все наоборот?
Глаза как зеркало души, открыли кривизну мою,
Но в общем смысл натурален и кое где симметрия видна,
И капли акварели синей, как небо я люблю,
Раскрыли глубину любимых глаз до дна.
Теперь соединить осталось вместе,
Все составные части сей картины,
Осталось туловищем объединить в процессе,
Разбросанные части до единой.
Какой же формы оно должно быть, чтоб натурально,
Смотрелось все в единой колее,
Квадратным должно быть или овальным?
Ясно одно, принадлежать должно – тебе.
Моя любовь, осталось пару строк,
Дополнит мне в поэму красоты,
И кисти ласковый мазок
Раскроет красоту твоей души.
Я взял фигурную линейку,
Чтоб в ней изображенье передать,
Но понял, нет такой фигуры…
Чтоб по листу все части в миг собрать.
И от руки с суровым придыханьем,
Я части все соединил в едином теле,
И что-то мне напомнило квадрат с увечьем,
Похожий на дорогу в слякотном апреле.
Ну что ж, попытка номер РАЗ,
Считаю я увенчана успехом,
Пусть не передал всю нежность глаз,
И ноги чуть нарисовал с огрехом.
И пусть похожи ее руки,
На старые кривые пассатижи,
Но не на свете для меня рисунка,
Который был бы мне милей и ближе.
Все потому, ч то каждый раз,
Когда влюбленность будоражит кровь,
Влюбленный чуть-чуть дальше своих глаз,
Видит только лишь любовь.
Сергею Есенину
Я - юноша без дела и без денег,
Без ярких описаний жизненных страниц,
И я готов продать всю душу, тело,
За наслаждение телами уличных блудниц.
Моя душа - трактира стойка,
А песня в ней - бутыль вина,
И я дрожу при виде койки,
И девушки, что чуть оголена.
И каждый день я отдаюсь пороку,
И богохульником зовет меня молва,
За то за четвертной являюсь богом,
От лести самому себе кружится голова.
Откуда деньги? Это не вопрос...
Достанет каждый, кто бы захотел,
И даже старый дряхлый пес,
Способен отработать в будке свой удел.
А воровство? Так это же не смертный грех,
Это борьба со скупостью и ленью,
Здесь только уравненье всяк и всех,
Богатый с бедным на одной ступени.
Риск? Конечно, будоражит кровь,
Находишься в жестоком искушении,
Чей в руки попадется кошелек,
И с кем сегодня будешь на постели.
Да, что любовь - все это детство,
Истории романтиков скупых,
На сердце плоть и ее место,
Под плоть отведено чужих.
Я не любил и не люблю,
И не хочу зависеть от других,
На жизнь по своему смотрю Ценю в кармане горстку золотых.
Мечта? Да... Как же вам сказать?...
В трактире есть одна девчонка,
Но не желает она меня знать...
А я за ней, как маленький мальчонка.
Смотрю всегда в ее глаза,
И чую нежность ее рук,
Но не могу я ей сказать,
Что она в общем как бы друг.
Я никогда не прикасался к ее коже,
Я не касался ее нежных губ,
Она меня лишила сна и все же,
Я часто с ней бываю груб.
А иногда бывает темной ночью,
Проснусь и плачу лишь о ней,
И очень хочется воочию,
Прижаться к Сашеньке моей.
Я не романтик, не поэт,
Но почему-то все сильнее,
Так тянет написать для Сашеньки сонет,
И объяснить как есть на самом деле.
О том что не хочу я грубых слов,
Хочу объятий страсти и порыва,
И хватит мне ночей без снов,
И то, что кажется она мне милой.
Александру Блоку
Так больно милая! Так странно?!
Стоять на берегу реки,
И шеей ощущать вес камня постоянный,
И кожей чувствовать веревки узелки.
Так больно милая! Так странно?!
Смотреть в перед на горизонт,
И видеть в небе розоватом,
Твое лицо, мой голубок.
Так больно милая! Так странно?!
Осознавать потерю чувства,
И понимать довольно ясно
Влечение к другому. Жутко.
Так больно милая! Так странно?!
Ходить, любить, искать тебя,
Не видеть мир, людей, и бранно
Корить за все всегда себя.
Так больно милая! Так странно?!
Осознавать, что ты с другим,
И быть от горя вечно пьяным,
И поседеть, хотя был молодым.
Так больно милая!!! Так странно!!!
Спустя два года так стоять,
Не понимая постоянно,
Как тебя мог я потерять.
Так больно милая. Так странно...
Держа в руках холодный камень,
И в глубь воды бурляще-окоянной,
Направить сердца жаркий пламень.
***
Покрылось стекло белым кружевом,
Зашелестел на улице мороз,
Трещат от холода деревья так простуженно,
Страшнее майских ранних грез.
Трещит изба, как только вьюга
Несясь на белых простынях,
Навалится на стенки туго,
И мчится прочь в своих санях.
Свистит мороз сквозь щель в двери,
Он белым инеем покрыл себе проход,
И начал заметать в серебряной пыли,
В избушку, маленький сугроб.
А пламя свечки, тускло стены освещая,
Чуть дрогнуло, прозрачною слезой,
Скатилось его краткое переживание,
О холоде, что страшен так зимой.
Слегка трещат в печи поленья,
Не ведом им ни холод ни мороз,
У них одно сейчас стремленье - сгореть
Отдав тепло, не получив от свечки слез.
И в ярко-алом пламени печи,
Огонь безжалостно стальными языками,
Сжирает дерево и нагревает кирпичи,
Закончит, и потухнет между угольками.
Сквозь белый иней тонкого стекла,
Сквозь град снежинок звонко острых,
Видна береза, белая стрела
Готовая взметнуться в небо пестро.
Замерзли ветки в ледяном ветру,
И папиросною бумагой шелестит кора,
Она стоит так среди холода, во льду,
И мерзнет ее веточка-рука.
На веточке, свернувшись как снежок,
Покрытый слоем снега и ветров,
Воробушек, золой покрытый уголек,
Прижался к дереву
ища на время кров.
Он неподвижен, словно изо льда,
Его слепили, к ветке на березе
Посажен был и снегом - вот беда
Припорошен от дикого мороза.
Проходит ночь, метель не унывает,
Казалось даже яростней метет,
И ветер зол, он ледяным дыханьем
Уничтожает все что на пути встает.
А на березке маленький комок,
Во льду от основанья до макушки,
Прирос бедняжка, - каповый натек,
А рядом теплая избушка...
Два дня спустя погода резко поменялась,
На смену лютому морозу - нежное тепло,
Лучи сугробы тихо растворяли,
Сосульки таяли. Тепло.
Избушка грелась сладким солнцем,
На крыше шелестит вода,
От стен отпали все сугробы,
Прогрело солнце все бока.
Внутри сухой огарочек свечи,
Сквозь щель мороза - светит солнце,
У печки грустно остывают кирпичи,
И радостно от инея оттаяло оконце.
И белый ствол березки стройной,
Блестит капелью, ей тепло,
Она теперь не средь сугробов Вокруг земли лишь полотно.
И каждой веточкой приветствуя тепло,
Каждым изгибом лучики встречая,
Она кричала радостно одно Весна пришла! Весны начало!
Пустые ветки, ни комка, ни капа,
И нет пернатых ищущих приют,
А меж корней, меж листьев палок,
Лишь капельки воды снуют.
***
Однажды,в метро,
Предо мной сел мужчина,
Взгляд озорной,смотрел далеко,
И не на меня,а как будто мне в спину.
С какой-то странною улыбкой
Он заглянул в мои глаза,
Как будто точно,без ошибки,
Спросил,как у меня дела?!
И я старался взгляд свой отвернуть,
Скрыть от позора я хотел глаза,
А собственно,чего же я боюсь?
Я что нажил себе врага?
И я спокойно взгляд его поймал,
И показал,что мне мол,все равно,
И дальше я глаза закрыл,
И видел странное кино...
Передо мной мелькал его портрет,
Летал вперед,назад,и вверх и вниз,
Не мог сказать я сколько ему лет,
Но явно он не молодой,казался мне в тот миг.
И вдруг,исчез его портрет!
В глазах осталось лишь видение,
Черты лица и образ разных лет,
Как будто приведение!
И я смотрел в его глаза,
Его улыбка,нос и уши,
Сияли как в траве роса,
Звучали залпом как Катюша.
Глаза и уши, брови и ресницы,
Морщинки лба, щетина, острый рот,
И волосы торчащие как спицы,
О боже! Да передо мною черт!
Он улыбнулся радуясь догадке,
И показал звериный свой оскал,
И в углах рта обрадовались складки,
И тут он громко так заржал!
За тем кивком он дал мне знак,
Чтоб я приблизился к нему,
Хотел он что,то мне сказать,
А я боялся,сам не знаю почему.
Тогда его лихая голова,
Чуть заскрипела и зашевелилась...
И тут у меня кончились слова...
Она от тела отделилась!...
И подлетела к уху, произнесла слова,
Они звучали вовсе не зловеще,
Произнесла чего никак не ожидал...
ПРИ ВЫХОДЕ НЕ ЗАБЫВАЙТЕ СВОИ ВЕЩИ!
Пропал куда-то этот черт,
Его оскал,его уловки,
И тут я понял,что проспал
Свою же остановку.
***
Ох, Россия,ты Россия,
Безграничные поля,
Где растратила все силы
Матушка сыра-земля?
Где мужья твои и внуки,
Что стояли за тебя,
Проливая кровь и в бури
За штурвалом корабля?
Где же дочери Россия?
Кто воздаст тебе хвалу,
Как всесильной и родивой
Как в былые времена?!
Где народ,что силой духа,
Побеждает тьмы и тьмы?
Ты не верь,ты не старуха,
Что зависит от сумы.
Просто склоки и раздоры,
Революции прогресс,
Потрепали тебе нервы,
А вождей попутал бес.
Я не верю,что слаба ты,
Что прошли те времена,
Когда с радостью солдаты
Воевали за тебя.
Еще встанут твои дети,
За тебя еще пойдут,
Когда ты будешь в полном рассвете,
Другие к закату пойдут.
Ты поверь,еще настанет,
Век величия и силы,
С гордостью все будут повторять:
Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ РОССИЯ!