НАШИ
реклама
ПАМЯТИ НАШИХ СВЯТЫХ. Служение архимандрита Феофана в посольской церкви в Константинополе. Земной путь святителя Феофана Затворника Вышенского. Определением Святейшего Синода от 21 мая 1856 года архимандрит Феофан снова был послан на Восток, на этот раз в должности настоятеля Посольской церкви в Константинополе. Он был рад новому назначению: «Глубоко поскорбел бы, если бы меня переместили из Петрозаводска куда-нибудь опять на ректуру, но то место, где, если угодно Богу, буду теперь, предпочитаю всему для себя». Отправляясь в дальний путь, отец Феофан пожертвовал свою библиотеку Олонецкой семинарии, за руководство которой ему было преподано благословение Святейшего Синода. Назначение архимандрита Феофана на важный и ответственный пост Настоятеля Посольской церкви в Константинополе обусловливалось, несомненно, тем обстоятельством, что он был хорошо знаком с православным Востоком. Трудности служения на новом поприще определялись особенностью тогдашней политической и церковной жизни православного Востока. Константинопольская церковь переживала сложный момент из-за конфликтов между греками и болгарами. Болгары отстаивали свою религиозную самостоятельность и требовали богослужения на родном языке и пастырей из своего народа. Религиозная вражда между греками и болгарами очень беспокоила представителей русского правительства и иерархов Русской Церкви. Правительство и Святейший Синод, заинтересованные в прекращении этой распри, поручили архимандриту Феофану, знатоку Востока, собрать сведения, которые могли бы осветить положение греко-болгарского конфликта. Во второй половине 1856 года архимандрит Феофан отбыл в Константинополь через Одессу. Во время свидания с ним архиепископ Херсонский Иннокентий просил его собрать и доставить ему точные сведения о состоянии греко-болгарских церковных отношений и вообще о состоянии Православной Церкви на Востоке. Отец Феофан сделался известным графу А. П. Толстому, который был почитателем греков и Греческой Церкви. Это знакомство имело большое значение для последующего служения архимандрита Святой Церкви, когда граф занял пост обер-прокурора Священного Синода. Архимандрит Феофан заботился и о русских, которые жили в Константинополе. Он предлагал русскому правительству устроить госпиталь для русских матросов и паломников, просил он также устроить «братство с церковью». Архимандрит Феофан исполнил возложенную на него миссию и в марте 1857 года представил епископу Иннокентию Херсонскому обстоятельный и подробный отчет, который состоял из двух частей. В первой отец Феофан пишет о тогдашнем движении среди болгар, а во второй — о состоянии Восточной Православной Церкви, главным образом, Константинопольского патриархата. Свои предположения о том, чем кончится греко-болгарская распря, архимандрит Феофан не высказывал, однако свое отношение выражал весьма определенно: он не сомневался в справедливости и законности требований болгар и в то же время был заинтересован в улучшении положения Константинопольской Церкви в турецкой империи. Отчет отца Феофана был проникнут глубокой любовью к братьям-славянам и искренним желанием, чтобы Россия помогла им. Этот отчет имел большое значение впоследствии, при обсуждении греко-болгарской распри Святейшим Синодом Русской Православной Церкви. Отец Феофан близко познакомился с внутренней жизнью Константинопольского Патриархата, с состоянием синода, положением патриарха, митрополитов, епископов, священников, с состоянием церквей. Ему открылась весьма бедственная картина, о которой он писал в своем отчете, взывая о помощи к «великодушной России», которой «не следует оставлять своей матери по вере в этом беспомощном состоянии». В эти же годы началась переписка отца Феофана с княгинею П. С. Лукомской, в результате которой появились «Письма о христианской жизни». Находясь за границей, он еще более усовершенствовал свои знания греческого языка, что блестяще проявилось в его последующей переводческой деятельности. На православном Востоке он собрал много жемчужин святоотеческой мудрости, главным образом, в области аскетической письменности. 17 апреля 1857 года архимандрит Феофан был награжден орденом Святой Анны 2-й степени. Архимандрит Феофан недолго пробыл в Константинополе: ему открылось новое поприще для служения Святой Церкви. Тропарь святителя Феофана, Затворника Вышенского: Православия наставниче, благочестия учителю и чистоты, Вышинский подвижниче, святителю Феофане богомудре, писаньми твоими Слово Божие изъяснил еси и всем верным путь ко спасению указал еси, моли Христа Бога спастися душам нашим. Кондак святителя Феофана: Богоявлению тезоименитый, святителю Феофане, ученьми Твоими многи люди просветил еси, со Ангелы ныне предстоя Престолу Святыя Троицы, моли непрестанно о всех нас. Благословение батюшки Иоанна. 2 января – день памяти великого светильника Божия, созерцателя, молитвенника и чудотворца, святого праведного Иоанна Кронштадского. Однажды мне предложили книгу «Святой праведный отец Иоанн Кронштадский. Воспоминания самовидцев». В своей автобиографии батюшка Иоанн писал о себе: «С первых же дней своего высокого служения Церкви я поставил себе за правило: сколь возможно искренне относиться к своему делу, к пастырству и священнослужению и строго следить за собою, за своею внутреннею жизнью». А из воспитаний неизвестного автора города Вилоны об о. Иоанне: «... это был просто нормальный человек, впущенный Богом в мир грешных и скорбных людей – весь прозрачный в детской чистоте, доверчивый, благожелательный, любвеобильный, но сильный и твердый в своей чистоте. Проницательность о. Иоанна поразительна. Он обладал способностью быстро, с первого раза, иногда при одном внимательном взгляде на человека, определить безошибочно его душевное состояние. Массы людей благоговейно стояли целыми часами, часто и целыми ночами в ожидании увидеть его, услышать его голос, получить его благословение». «Служение о. Иоанна было неподражаемо. Читал он так, как беседовал с Богом, Богородицею и святыми. Голос его – второй тенор – чистый, звучный; произношение – членораздельное, отчетливое, отрывистое: одно слово скажет о. Иоанн скороговоркою, другое протяжно, чуть не по слогам разобьет его, при этом он настолько проникается мыслями, какие содержатся в чтение, что не может удержаться от жестов самых выразительных; то блаженная улыбка сияет на устах его при чтении о небесной славе Бога, то праведный гнев срывается из уст его при чтении слов «сатана», то наклоняется о. Иоанн главою своею к самой книге, то потрясает ею так величаво, чудно и торжественно, то, наконец, если не подпевает сам с певцами, преклоняет одно или оба колена тут же на клиросе, закрывает лицо руками и умильно молится – молится, горячо молится. Своими словами доводил он кающиеся тысячные толпы до такого настроения, что, когда он почти в повелительном тоне произносил: «Кайтесь же! Кайтесь!» - то по всей церкви поднимался страшный неслыханный плач - рыдание: «Прости меня, Господи, окаянного. Слезы у всех лились неудержимо...» - это вспоминал об Иоанне Кронштадском священник Иоанн Попов. А это из личных воспоминаний священника Василия Шустина: «... у отца Иоанна была всеобъемлющая душа, сыновняя Богу, дерзновенная. Он всегда молился импровизированными молитвами, произнося некоторые слова очень резко, с особенным ударением, дерзновенно прося у Господа нам милости. Причащая, батюшка часто несколько часов подряд простаивал на ногах с девяти часов утра до половины третьего дня. Надо было дивиться его энергии и силе. И если Святые Дары ещё оставались, то батюшка звал в алтарь всех, кто причащался, не запивал, и приобщал людей вторично прямо из Чаши. Удивительно трогательная была эта картина! Вечеря любви. Батюшка не имел на лице ни тени усталости, с весёлым, радостным лицом поздравлял всех. Мясо Батюшка совсем не ел. Иногда выпивал полрюмки сладкого вина и, окинув взором присутствующих, давал кому-нибудь допить свою рюмку. Женат он был на дочери протоиерея К. П. Несвицкого, Елисавете, детей у них не было. Матушка называла его «брат Иван», так как в действительности он никогда не был её мужем. Она даже хотела разводиться с ним и подавала на него в суд. Но он был непреклонен, и она смирилась. Часто обвиняли Батюшку, что он ездит в карете, что женщины иногда с ним там сидят. Как люди злы в своей извращённой природе! Находились богатые женщины из духовных детей отца Иоанна, которые считали своим счастьем предоставить свою карету в пользование Батюшки. А ему лично было всё равно, в чем он едет: он был выше этого. Как был бескорыстен отец Иоанн, хотя деньги текли к нему ручьями. Приведу случай, иллюстрирующий его отношение к деньгам. Однажды в алтарь Андреевского собора (где всю свою жизнь прослужил отец Иоанн) пришёл кронштадский адмирал. Он о чем-то просил Батюшку, о. Иоанн внимательно выслушал его просьбу, тогда адмирал, вынув толстый бумажник со сторублевыми билетами, взял две или три радужных и вручил их. Батюшка нервно и брезгливо скомкал новенькие ассигнации, так что они хруснули, и бросил их на подоконник церковного окна. -Буду! Буду! - нетерпеливо выкрикнул он, давая понять, что аудиенция кончена. Много построил батюшка на деньги, которые ему давали: Дом трудолюбия для нищих в Петербурге, церковь в родном селе Сура Архангельской области, женский (ныне Иоанновский) монастырь в Петербурге и многое другое.» Прочитав книгу, я пожалела, что живу в нечестивое и лицемерное время, что не довелось увидеть таких подвижников православия, и решила съездить в Иоанновский монастырь, где находится гробница Иоанна Кронштадского. Август 2005 года. Покидая Печоры, мы берем курс на Петербург. Но последние события насторожили меня: с нами познакомилась и решила ехать паломничать молодая монахиня из Орловского женского монастыря. Сходила в гостиницу, забрала вещи, но в последний момент ей было отказано в благословении. Двое молодых парней стали усиленно просить взять их в Петербург, но и им не дали благословения. Был еще кто – то третий, который желал ехать с нами, но и его не пустили. Тревога сразу же овладела мною. Подобное состояние было и дома, когда я начинала думать о поездке в Петербург. Понимая, что всё это неспроста, стала размышлять. О чем предупреждают преподобные отцы Псково-Печерские? Лучше не ехать? Что может случиться? Авария на дороге? Погибнем? Из этого грустного размышления меня вывела солидная паломница из Сасово (Рязанская область). –Что такой невеселый вид? – Размышляю: ехать или не ехать в Иоанновский монастырь, боюсь, не доедем. –Доедете, благополучно доедете, – прогудела она. – Вон, сколько ангелов везёте, - кивнула она в сторону нашей ребятни в салоне. Получив положительный ответ на свои мысли, я посмотрела на паломников: «Ну что, едем?» «Едем», - отозвались они. Монах из Псково-Печор (уроженец Петербурга) давал последние советы нашему водителю: –Въезжать будешь по Московскому шоссе. Заезд сложный. Смотри в оба. Мчит нас «Форд» в Иоанновский монастырь. Сам батюшка Иоанн помогает нам и оберегает нас в пути. Остановивший нас на трассе за превышение скорости «гаишник», к удивлению всех нас, не взял деньги с нашего водителя. Мы, действительно, благополучно донеслись до Петербурга, нигде не заблудив. Нам снова повезло. Вечер. 2100. Мы проехали практически через весь город и попали на Петроградскую сторону, ее здесь называют Петровский остров. Остановились на набережной речки Карповки. Но что это? Подозрительная, можно сказать, мертвая тишина. Не туда попали? Но надпись на стене гласила: «Иоанновский женский монастырь». На наш звонок открыла дверь пожилая монахиня. Едва выслушав нас, выпалила скороговоркой: «Мы никого не принимаем. У нас гости», – и захлопнула перед нами дверь. Мы оказались совершено одни в чужом большом городе. Предстоящая ночь в «Форде» меня не пугала. Удобная иномарка, мягкие, откидывающиеся кресла дают хорошие условия для отдыха. Но водитель, которому предстояло дальше нас везти в Ярославскую область, в Годеново (а это около 1000 км.), нуждался во сне и отдыхе. Я попросила батюшку Иоанна помочь нам в сложившейся ситуации и вновь позвонила в дверь, прося дать нам номера телефонов других столичных монастырей и разрешить позвонить. Через несколько минут та же самая монашка сообщила нам телефоны Александро-Невской Лавры и Оптинского подворья в Петербурге, но звонить нам не разрешили. Пока наши обиженные паломники что-то оживленно обсуждали и что-то мне предлагали, я почувствовала, как удивительное спокойствие овладевало мной, и ничего не нужно самим предпринимать, потому что батюшка Иоанн обязательно поможет нам. И не ошиблась. В чужом городе он нашел двух молодых мужчин, которые помогли нам устроиться на ночлег в Новодевичьем монастыре. –Доброе утро! - на меня с соседней кровати смотрело приветливое молодое лицо.– Вы откуда? Я мгновенно подняла голову с подушки: –Из Орловской области. А вы? – Из Свердловска. Молодая женщина рассказала, что сегодня их группа направится в Печоры, а вчера они должны были побывать в Иоанновском монастыре. Но их туда даже не впустили, несмотря на то, что было всего 12 часов дня. «Ну и ну», - думала я. Меня стало покидать желание ехать в этот монастырь, да и группа уговаривала ехать на Васильевский остров, на Смоленское кладбище к Ксении Петербургской и домой. Я подумала: при чем тут негостеприимные монашки... Нет, мы едем к Иоанну Кронштадскому. 810. Утро. Мы стоим у стен монастыря, служба здесь начиналась с 830, а до этого времени везде было написано: «Хода нет». Войдя в храм, мы попали в огромный холл, с коврами, цветами и мягкими креслами, который напомнил больше музей или театр. Единственное, что указывало на храм - во весь рост портрет Иоанна Кронштадского со словами: «Сотвори своё сердце чистым, открытым, беззлобным». 830 утра. Таблички с надписями «Хода нет» убраны, мы поднялись на третий этаж, где совершается служба. Перед нами огромный, красивый, с выставленными напоказ святынями, но безжизненный и пустой храм. Подходя и рассматривая святыни, я машинально бросила взгляд через окно. Увиденная картина опять неприятно поразила: чтобы голуби не садились на подоконники и не портили вид здания, были густо набиты гвозди – сотки. Молитва не шла, и я тоскливо ожидала окончания Литургии. Хотя бы быстрей спуститься в нижний храм-усыпальницу, где мы заказали молебен Иоанну Кронштадскому. «Интересно, разрешат ли приложиться к гробнице батюшки Иоанна?» думала я, наблюдая за монашками, больше похожими на музейных работников, ревниво оберегающих свои сокровища. Вот они торопливо тушат только что зажженные свечи, чтобы не коптился храм, делают замечания: «Здесь нельзя стоять! Туда нельзя ходить!». Везде, и в Новодевичьем, и в Иоанновском монастырях, насельницам мерещились террористы. На ум пришло, что в последние времена в монастыре будут жить, как в миру, а в миру, как в аду. Мы очень ждали молебен Иоанну Кронштадскому, но был отслужен общий, что вызвало еще большее сожаление, чем умиление. Покидая храм, я остановилась перед портретом Иоанна Кронштадского. «Все, батюшка, прощай! Ты ни в чем не виноват, но моей ноги здесь больше не будет». –Внученька, внученька, - послышалось где-то сзади. Оглянувшись, я увидела старенькую монахиню, которая пальцем подзывала меня. –Что, матушка? –Это вам был вчера от ворот – поворот? –Да, матушка. –Где же вы ночевали? –В Новодевичьем. –Вот видишь, батюшка не оставил вас беспомощных. Не расстраивайся! А у нас гостиница на ремонте, да и платить за ночлег пришлось бы больше (200 руб. с человека за ночь). Я поспешно вышла на улицу, на душе было тяжело, хотелось плакать. Облокотившись на перила моста, стала ожидать «своих» (которые в большинстве своем впали тоже в искушение столичных монастырей). Вот так-то быть ослушницей! Предупреждал ведь батюшка Савва, предупреждал. Не послушалась – вот и получай. Ничего похожего на живую веру Иоанна Кронштадского здесь теперь не было. «Какую веру ты хотела здесь найти? Здесь только денег давай больше. Столица!» - Юрий презрительно усмехнулся. Немного придя в себя, я увидела, что стая голубей крутится возле моих ног. Вспомнила, что в «Форде» много крошек от съедобных булок, хлеба, печеньев. Но голубей оказалось столько, что в ход пошли не только крошки, но и наши хлебобулочные запасы. И вдруг смелый голубь сел мне на руку, цепко ухватившись за палец. Боясь спугнуть его, я продолжала кормить. Но голубь и не думал улетать, он ещё удобнее устроился на руке, поглядывая на меня, ворковал. Я слегка встряхнула рукой, но он ещё крепче схватил меня за палец. Такого в моей жизни ещё не было. Глядя на голубя, я сказала ему: - Ты что? Не хочешь оставаться с монашками – лицемерами? Ну, поедем со мной. И вспомнив старую монахиню, подумала я: наверное, батюшка Иоанн очень жалеет, что так все получилось. Прошел год, мы вновь паломничали в Печорах и Пскове. Выезжая из Пскова, Юрий вопросительно посмотрел на меня: «А в Петербург поедем?» «Ни за что! Ноги моей там больше не будет», - отрезала я. «Форд» повернул направо и покатил на Новгород, на Москву». Но, спустя два месяца после наших летних паломнических поездок, мне приснился удивительный сон. Вижу храм – усыпальницу батюшки Иоанна. Все кругом сияет, и никого нет. Стою я одна возле беломраморной гробницы и говорю: «Ведь я не хотела сюда приезжать. Но хорошо, что попала во второй раз», – и сразу же проснулась. Сон был настолько явственным, что мне показалось, что действительно побывала там. Было ясней ясного, что этот сон – приглашение – благословление батюшки Иоанна приехать к нему. Наступило лето 2007 года. Чтобы больше не иметь никаких отношений со столичными монашками и не искать там ночлег, я решила заночевать в Вырице, в 60 км. от Петербурга (дачный поселок). Но промысел Божий оставил нас ночевать во Пскове. Долго мы прощались с земляками, долго получали благословение от матушки Людмилы в Снетогорском монастыре. Выехали в 7 часов утра, что, конечно, было поздно. Нужно было проехать 350 км. На мои опасения, как бы в пробку не попасть (была суббота),матушка Людмила посоветовала: «Попросить батюшку Иоанна, да почитайте Псалтирь в дороге, а мы за вас помолимся». Хотя я ехала в Петербург всего лишь во второй раз, дорога была удивительно знакома – Луга, Гатчина, Пулково, мы въехали в столицу на большой скорости. Вот уже проскочили Московские ворота, Исаакиевский собор. Впечатление такое, словно был здесь вчера. Время неумолимо двигалось к полудню. Быстрей! Монастырь может быть закрыт. Но нет, я отчетливо чувствовала, что батюшка Иоанн нас ждал. Наконец! Выскочив из «Форда», мы устремились к знакомому серому зданию. Пройдя по лабиринту коридоров, очутились в батюшкиной усыпальнице. Все было как в том памятном сне. Молоденький батюшка заканчивал помазывать елеем, видимо, своих паломников и нас двоих. Мы что–то хотели расспросить, но в ответ услышали: «Я сам приезжий. Если что нужно, обратитесь вон к той молоденькой сестре». Я попросила разрешения прочитать акафист Иоанну Кронштадскому возле его гробницы. Она просила подождать ее. Чуть позже принесла акафист, и я вновь вспомнила свой сон: все сверкало, кругом цветы и никого, кроме нас и ... батюшки Иоанна. Давно уже прочитан ему акафист, а мы всё в его усыпальнице, словно в Кронштадской квартире. Вот наш Димитрий сидит прямо на ковре, прислонившись к гробнице, остальные о чем- то тихо просят батюшку, уходить никому из нас не хочется, на душе радостно. Уже позже я осознала, что батюшка Иоанн совершил ещё одно чудо: за время пребывания нас в усыпальнице, мы так и не увидели больше монашек. Для нас это было странно. Окончив паломничать в Петербурге, как на крыльях, мы полетели домой. Но сглупил наш Юрий, остановившись ночью на лесной заправке. Спокойная и живописная Псково– Смоленская дорога днем, оказалась коварной ночью. «Подвезите меня до города, всего 4 км», - попросил молодой парень, внезапно вынырнувший из темноты. Но никакого города не было, я точно знала маршрут. Получив отказ, он начал угрожать. К «Форду» он не притронется, много святыни было в салоне, но Юрий вступил с ним в диалог. После слов, что мы все будем стоять, я сказала Юре: «Садись скорей, поехали». –Куда же ехать? Вон урки едут наперерез, - кто-то испуганно проговорил в салоне. Действительно, к заправке приближалась машина. «Батюшка Иоанн, спаси нас от этого нечестивого, – подумала я и повторила, – поехали». Но нет, это были не урки. Выезжая с заправки, «Форд» осветил местность. Это были две милицейские «Волги». «Ну и дорога. Даже милиция в одиночку не ездит», – проговорила я. Пристроившись к этим машинам, мы благополучно поехали дальше. «Считай, что сам батюшка Иоанн предупредил тебя, как ездить без помощи святых угодников», – я посмотрела на Юрия. Напуганный ночным эпизодом, он молчал. Спустя некоторое время, проговорил: «Никогда больше не остановлюсь ночью». Опасность нас может подстерегать везде и всегда, как и помощь святых угодников может прийти в любую минуту и на любом месте. Нужно только искренне почитать и просить их. И теперь, вспоминая об этой поездке, меня не покидает ощущение, что я видела воочию Иоанна Кронштадского. Именно по его молитвам получила и получаю ощутимую помощь Божию. Р.Б. Надежда. Красное крещение (Рассказ-быль) Отец Петр встал коленями на половичок, постланный на льду у самого края проруби, и, погрузив в нее большой медный крест, осипшим голосом затянул: - Во Иордане крещающуся Тебе, Господи... Тут же молодой звонкий голос пономаря Степана подхватил: - Троическое явися поклонение... Вместе с ними запели Крещенский тропарь крестьяне села Покровка, толпившиеся вокруг купели, вырубленной в виде креста. К моменту погружения креста вода успела затянуться тонкой корочкой льда, так как январь 1920 года выдался морозный. Но тяжелый крест, с хрустом проломив хрустальную преграду, продолжая в движении сокрушать хрупкие льдинки, чертил в холодной темной воде себе же подобное изображение. Во время пения слов «И Дух, в виде голубине, извествоваше словесе утверждение...» Никифор Крынин, сунув руку за пазуху, вынул белого голубя и подбросил его вверх, прихлопнув ладонями. Голубь, вспорхнув, сделал круг над прорубью, полетел к небу. Крестьяне провожали голубя восторженными, по-детски обрадованными взглядами, как будто в самом деле в этом голубе увидели Святого Духа. Как только закончился молебен и отец Петр развернулся с крестным ходом, чтобы вернуться в церковь, толпа весело загомонила, бабы застучали ведрами и бидонами, а мужики пошли ко второй проруби, вырубленной в метрах двадцати выше по течению, чтобы окунуться в Иордань. Речка Пряда в этот день преобразилась в Иордань, протекающую за тысячи верст отсюда, в далекой и такой близкой для каждого русского сердца Палестине. Пономарь Степан, подбежав к отцу Петру, сконфуженно зашептал: - Батюшка, благословите меня в Иордань погрузиться. - Да куда тебе, Степка, ты же простывший!.. - В Иордани благодатной и вылечусь от хвори, - с уверенностью произнес Степан. В глазах его светилась мольба, и отец Петр махнул рукой: -Иди... Подул восточный ветер. Снежная поземка, шевеля сухим камышом, стала заметать следы крестного хода. Когда подошли к церкви, белое марево застило уже все кругом, так что ни села, ни речки внизу разглядеть было невозможно. Отец Петр с Никифором и певчими, обметя валенки в сенях и охлопав полушубок от снега. ввалились в избу и сразу запели тропарь Крещению. Батюшка, пройдя по дому, окропил все углы крещенской водой. Затем сели за стол почтить святой праздник трапезой. Прибежавший следом Степан, помолившись на образа, присел на краешек лавки у стола. Вначале все молча вкушали пищу, но после двух-трех здравиц завели оживленную беседу. Никифор мрачно молвил: - Слышал я, у красных их главный, Лениным вроде кличут, объявил продразверстку, так она у них называется. - Что это такое? - заинтересовались мужики. - «Прод» - это означает продукты, ну, знамо дело, что самый главный продукт - это хлеб, вот они его и будут «разверстывать», в городах-то жрать нечего. - Что значит «разверстывать»? взволновались мужики, интуитивно чувствуя в этом слове уже что-то угрожающее. - Означает это, что весь хлебушек у мужиков отнимать будут. - А если я, к примеру, не захочу отдавать? - горячился Савватий. - У самого семеро по лавкам - чем кормить буду? Семенным хлебом, что ли? А чем тогда весной сеять? - Да тебя и не спросят, хочешь или не хочешь, семенной заберут, все подчистую, - тяжко вздохнул Никифор. - Против рожна не попрешь, они с оружием. - Спрятать хлеб, - понизив голос, предложил Кондрат. - Потому и «разверстка», что развернут твои половицы, залезут в погреба, вскопают амбары, а найдут припрятанное - и расстреляют, у них за этим дело не станет. - Сегодня-то вряд ли они приедут - праздник, а завтра надо все же спрятать хлеб, - убежденно сказал Савватий. - Это для нас праздник, а для них, супостатов, праздник - это когда можно пограбить да поозоровать над православным людом. Но сегодня, думаю, вряд ли, вон метель какая играет, - подытожил встревоживший мужиков разговор Никифор. Тихо сидевшая до этого матушка Авдотья, жена отца Петра, всхлипнула и жалобно проговорила: - От них, иродов безбожных, всего можно ожидать, говорят, что в первую очередь монахов да священников убивают, а куда я с девятью детишками мал мала меньше? - и матушка снова всхлипнула. - Да вы посмотрите только на нее, уже живьем хоронит, - осерчал отец Петр. - Ну что ты выдумываешь, я че, в революцию, что ли, их лезу. Службу правлю по уставу - вот и всех делов. Они же тоже, чай, люди неглупые. Степан встал из-за стола, перекрестившись на образа, он прочел про себя благодарственную молитву и подошел к отцу Петру под благословение. Благослови, батюшка, пойти в алтарь прибраться. - Иди, Степка, да к службе все подготовь. Завтра Собор Иоанна Предтечи. Когда Степан вышел, удовлетворенно сказал: - Понятливый юноша, на Святках восемнадцать исполнилось, так вот беда: сирота, поди, от отца с матерью никаких вестей, а он все ждет их. В это время к селу Покровка двигалась вереница запряженных саней. Санный поезд сопровождал конный отряд красноармейцев во главе с командиром Артемом Крутовым. В каракулевой шапке, перевязанной красной лентой, в щегольском овчинном полушубке, перепоясанном кожаной портупеей, с маузером на правом боку и с саблей на левом, он чувствовал себя героем и вершителем человеческих судеб. Но истинным хозяином положения был не он, а человек, развалившийся в передних санях. Закутанный в длинный тулуп, он напоминал нахохлившуюся хищную птицу, словно стервятник какой-то. Из-под пенсне поблескивал настороженный взгляд темно-серых слегка выпуклых глаз, завершали его портрет крупный с горбинкой нос и маленькая бородка под пухлыми губами. Это был уполномоченный губкома по продразверстке Коган Илья Соломонович. Крутов, поравнявшись с его санями, весело прокричал: - Ну, Илья Соломоныч, сейчас недалеко осталось, вон за тем холмом село, как прибудем, надо праздничек отметить, здесь хорошую бражку гонят, а с утречка соберем хлебушек - и домой. - Пока Вы, товарищ Крутов, праздники поповские будете отмечать, эти скоты до утра весь хлеб попрячут - ищи потом. Надо проявить революционную бдительность, контра не дремлет. - Да какие они контра? Мужики простые, пару раз с маузера пальну - весь хлеб соберу. - В этом видна, товарищ Крутов, Ваша политическая близорукость; как Вы изволили выразиться, простые крестьяне прежде всего собственники, с ними коммунизм не построишь. - А без них в построенном коммунизме с голоду сдохнешь, - загоготал Крутов. - Думайте, что говорите, товарищ Крутов, с такими разговорами Вам с партией не по пути. Не посмотрим и на Ваши боевые заслуги перед Советскою властью. - Да я так, Илья Соломоныч, - примирительно сказал Крутое, - холодно, вот и выпить хочется, а с контрой разберемся, у нас не забалуешь. Вы мне задачу означьте, и будет все как надо, комар носу не подточит. - Я уже Вам говорил, товарищи Крутов, наш главный козырь - внезапность. Разбейте бойцов на группы по три человека к каждым саням, как въезжаем в село, сразу по избам и амбарам забирайте все подряд, пока они не успели опомниться. - А по скольку им на рот оставлять? - поинтересовался Крутов. - Ничего не оставлять, у них все равно где-нибудь запас припрятан, не такие уж они простые, как Вы думаете, а пролетариат, движущая сила революции, голодает, вот о чем надо думать. Не успел Коган договорить, как вдали, словно гром, прогремел колокол, а потом зачастил тревожно и гулко, всколыхнув тишину полей и перелесков. - Набатом бьет, - заметил Крутов. - Это не к службе, что-то у них стряслось, пожар, может. - Думаю, Ваши такие «простые мужики» о нашем приближении предупреждают, контра, - и Коган зло выругался. - Только как они нас издали увидели? Распорядись, товарищ Крутов, ускорить передвижение. Любуясь с колокольни окрестностями, Степан заметил вдали за перелесками на холме какое-то движение, он навел бинокль и аж отшатнулся от увиденного: остроконечные буденовки, сомнений не было - красные. «Наверное, продразверстка, о которой говорил Никифор Акимович». Первый порыв был бежать вниз предупредить, но время будет упущено: пока все село обежишь, они уж тут будут. Рука машинально взялась за веревку большого колокола. Степан перекрестился и ударил в набат. Он видел сверху, как выбегают из изб люди и растерянно озираются, многие с ведрами и, не видя пожара, бегут к церкви. Убедившись, что набат позвал всех, Степан устремился вниз по ступенькам с колокольни, навстречу ему, запыхавшись, бежали отец Петр и Никифор Акимович. - Ты что, Степан, белены объелся? - закричал отец Петр. Степан рассказал об увиденном. - Значит, так, мужики, - коротко распорядился Никифор, - хлеб - в сани, сколько успеете, - и дуйте за кривую балку к лесу, там схороним до времени. Въехав в село и наведя следствие, Коган распорядился посадить отца Петра и Степана под замок в сарай и приставить к ним часового. Прилетел на взмыленной лошади Крутов. - Ну, Илья Соломоныч, гуляем и отдыхаем. - Да ты что, товарищ Крутов, издеваешься, под Ревтрибунал захотел?! - вспылил Коган. Сорвано задание партии: хлеба наскребли только на одни сани. - Да не горячись ты, Соломоныч, договорить не дал, нашелся весь хлеб, за оврагом он. Надо звонарю спасибо сказать, помог нам хлеб за нас собрать, - загоготал Крутов. - Кому спасибо сказать - разберемся, а сейчас вели хлеб привезти и под охрану. После уж примирительно спросил: - Как это тебе так быстро удалось? Крутов, довольно хмыкнув, похлопал себя по кобуре: - Товарищ маузер помог, кое-кому сунул его под нос - и дело в шляпе. Когда уже сидели за столом, Крутов, опрокинув в рот стопку самогона и похрустев бочковым огурчиком, спросил: - А этих попа с монашком отпустить, что ли? Коган как-то задумался, не торопясь и не обращаясь ни к кому, произнес: - Этот случай нам на руку, надо темные крестьянские массы от религиозного дурмана освобождать. Прикажите привести попа, будем разъяснительную работу проводить. Когда отца Петра втолкнули в избу, он перекрестился на передний угол и перевел вопросительный взгляд на Крутова, считая его за главного. Коган, прищурив глаза, презрительно разглядывая отца Петра, заговорил: - Мы вас не молиться сюда позвали, а сообщить вам, что губком уполномочил вас, саботажников декрета Советской власти о продразверстке, расстреливать на месте без суда и следствия. -Господи, да разве я саботажник? Степка - он по молодости, по глупости, а так никто и не помышлял против. Мы только Божью службу правим, ни во что не вмешиваемся. - Ваши оправдания нам ни к чему, вы можете спасти себя только конкретным делом. - Готов, готов искупить вину, - обрадовался отец Петр. - Вот-вот, искупите. Мы соберем сход, и вы и ваш помощник пред всем народом откажетесь от веры в Бога и признаетесь людям в преднамеренном обмане, который вы совершали под нажимом царизма, а теперь, когда Советская власть дала всем свободу, вы не намерены дальше обманывать народ. - Да как же так, - забормотал отец Петр, - это невозможно, это немыслимо. - Вот идите и помыслите, через полчаса дадите ответ. - Иди, поп, да думай быстрей! - заорал изрядно захмелевший Крутов. Продолжение в следующем номере. Протоиерей Николай Агафонов.
