А. Сурков

Алексей Сурков
1899-1983
Хочется рассказать теперь о поэте, которого я уважаю особо, по -товарищески. Дело в
том, что он так же имеет отношение к Литературному институту им. А.М.Горького. А
перед войной был заместителем главного редактора журнала «Литературная учеба». На
этом месте несколько лет в конце девяностых работал и я. Коллектив редакции с большой
теплотой вспоминал об этом человеке.
А. А. Сурков родился 1 (13) октября 1899 года в деревне Середнево Георгиевской
волости Рыбинского уезда Ярославской губернии (ныне Рыбинского района Ярославской
области) в крестьянской семье, его предки были крепостными дворян Михалковых.
Учился в Середневской школе. С 12 лет служил «в людях» в Санкт-Петербурге: работал
учеником в мебельном магазине, в столярных мастерских, в типографии, в конторе и
весовщиком в Петроградском торговом порту. Первые стихи опубликовал в 1918 году в
петроградской «Красной газете» под псевдонимом А. Гутуевский.
В 1918 году добровольцем ушел в РККА, участник Гражданской войны и Польского
похода. Служил до 1922 года пулемётчиком, конным разведчиком.
Одна из первых песен поэта стала строевой песней для многих поколений содат:
По военной дороге
Шел в борьбе и тревоге
Боевой восемнадцатый год.
Были сборы недолги,
От Кубани и Волги
Мы коней поднимали в поход.
Среди зноя и пыли
Мы с Буденным ходили
На рысях на большие дела.
1
По курганам горбатым,
По речным перекатам
Наша громкая слава прошла.
На Дону и в Замостье
Тлеют белые кости.
Над костями шумят ветерки.
Помнят псы-атаманы,
Помнят польские паны
Конармейские наши клинки.
Если в край наш спокойный
Хлынут новые войны
Проливным пулеметным дождем, По дорогам знакомым
За любимым наркомом
Мы коней боевых поведем.
1935
По окончании гражданской войны вернулся в родную деревню. В 1924 году его стихи
опубликовала газета «Правда». 11 октября 1925 года был делегатом I Губернского съезда
пролетарских писателей. С 1925 года селькор только что созданной губернской газеты
«Северный комсомолец», а в 1926—1928 годах — её главный редактор. При нём газета
увеличила тираж в два раза, стала выходить дважды в неделю вместо одного, к работе
активно привлекались юнкоры, по его инициативе появилась рубрика «Литературный
уголок», в которой помещались стихи и рассказы читателей, при редакции была создана
литературная
группа.
В мае 1928 года Сурков делегирован на I Всесоюзный съезд пролетарских писателей,
после которого остался работать в Москве. В 1928 году был избран в руководство
Российской
ассоциации
пролетарских
писателей
(РАПП).
В 1934—1939 годах преподавал в Редакционно-издательском институте и Литературном
институте Союза писателей СССР; был заместителем редактора журнала «Литературная
учёба». В журнале выступал в качестве критика и редактора. Автор ряда статей по
вопросам поэзии и статей о песне (преимущественно оборонной). В 1930-х годах вышли
сборники его стихов «Запев», «Последняя война», «Родина мужественных», «Путём
песни» и «Так мы росли». Женился на Софье Антоновне Кревс, которую встретил в
литературных
кругах;
появились
дочь
и
сын.
До войны в 1940—1941 годах работал главным редактором журнала «Новый мир».
В 1941—1945 годах Сурков был военным корреспондентом фронтовой газеты
«Красноармейская правда» и спецкором газеты «Красная звезда», также работал в газете
«Боевой натиск». За годы войны издал сборники стихов «Декабрь под Москвой», «Дороги
ведут на Запад», «Солдатское сердце», «Наступление», «Стихи о ненависти», «Песни
гневного сердца» и «Россия карающая». По результатам командировки издал в 1944 году
книгу очерков «Огни Большого Урала. Письма о советском тыле». В 1944—1946 годах
ответственный редактор «Литературной газеты». В июне 1945 года посетил Берлин,
Лейпциг и Радебойсе, а затем Веймар; по материалам поездки написал сборник стихов «Я
пою Победу». Окончил войну в звании подполковника (1943).
***
Вот бомбами разметанная гать,
Подбитых танков черная стена.
От этой гати покатилась вспять
Немецкая железная волна.
2
Здесь втоптаны в сугробы, в целину
Стальные каски, плоские штыки.
Отсюда, в первый раз за всю войну,
Вперед, на запад, хлынули полки.
Мы в песнях для потомства сбережем
Названья тех сгоревших деревень,
Где за последним горьким рубежом
Кончалась ночь и начинался день.
1941, под Москвой
В 1945—1953 годах ответственный редактор журнала «Огонёк». С 1962 года главный
редактор «Краткой литературной энциклопедии».
А. А. Сурков умер 14 июня 1983 года. Похоронен в Москве на Новодевичьем кладбище
(участок № 10).
В ЗЕМЛЯНКЕ
Слова Алексея Суркова
Музыка Константина Листова
Бьется в тесной печурке огонь,
На поленьях смола, как слеза.
И поет мне в землянке гармонь
Про улыбку твою и глаза.
Про тебя мне шептали кусты
В белоснежных полях под Москвой.
Я хочу, чтобы слышала ты,
Как тоскует мой голос живой.
Ты сейчас далеко, далеко,
Между нами снега и снега...
До тебя мне дойти нелегко,
А до смерти - четыре шага.
Пой, гармоника, вьюге назло,
Заплутавшее счастье зови.
Мне в холодной землянке тепло
От моей негасимой любви.
Мне в холодной землянке тепло
От моей негасимой любви.
слова - ноябрь 1941
музыка - февраль 1942
3
4
Нам дороги эти позабыть нельзя. Песенник. Сост. А. П. Павлинов, Т. П. Орлова.
СПб., «Композитор – Санкт-Петербург», 2005.
Песня известна также под заглавием "Землянка" и по первой строчке - "Бьется в
тесной печурке огонь...". Это одна из самых популярных и самых человечных песен
Великой Отечественной (да и вообще, одна из лучших песен, созданных в советскую
эпоху). Причем, и по другую сторону окопов, солдаты тоже предпочитали не
патриотические гимны, а "антивоенную" песенку "Лили Марлен" - как ни накачивали
народы патриотизмом, а они все равно пели о привычном: о любви, о доме, о конце
войны. В итоге, и "Землянку" в СССР, и "Лили Марлен" в Германии пытались запретить
к исполнению ("Землянку" - за фразу "А до смерти четыре шага"). Но бойцы
продолжали их петь. Входила в репертуар Лидии Руслановой.
Стихотворение было написано Алексеем Сурковым осенью 1941 на фронте как письмо
жене - Софье Кревс, без заглавия. На публикацию Сурков не рассчитывал. Однако в
1942 году Константин Листов, автор "Песни о тачанке", решился положить текст на
музыку.
Воспоминания Алексея Суркова:
КАК СЛОЖИЛАСЬ ПЕСНЯ
За мою довольно долгую жизнь в литературе мне привалило большое счастье написать
несколько стихотворений, которые были переложены на музыку и стали всенародными
песнями, потеряв имя автора. К числу таких песен относятся "Чапаевская",
"Конармейская", "То не тучи, грозовые облака", "Рано-раненько", "Сирень цветет",
"Песня смелых", "Бьется в тесной печурке огонь..." и некоторые другие.
Расскажу историю песни, которая родилась в конце ноября 1941 года после одного
очень трудного для меня фронтового дня под Истрой. Эта песня "Бьется в тесной
печурке огонь...". Если я не ошибаюсь, она была первой лирической песней,
рожденной из пламени Великой Отечественной войны, принятой и сердцем солдата, и
сердцем тех, кто его ждал с войны.
А дело было так. 27 ноября мы, корреспонденты газеты Западного фронта
"Красноармейская правда", и группа работников Политуправления Западного фронта
прибыли в 9-ю гвардейскую стрелковую дивизию, чтобы поздравить ее бойцов и
командиров с только что присвоенным им гвардейским званием, написать о боевых
делах героев. Во второй половине дня, миновав командный пункт дивизии, мы
проскочили на грузовике на КП 258-го (22-го гвардейского) стрелкового полка этой
дивизии, который располагался в деревне Кашино. Это было как раз в тот момент,
когда немецкие танки, пройдя лощиной у деревни Дарны, отрезали командный пункт
полка от батальонов.
Быстро темнело. Два наших танка, взметнув снежную пыль, ушли в сторону леса.
Оставшиеся в деревне бойцы и командиры сбились в небольшом блиндаже,
оборудованном где-то на задворках КП у командира полка подполковника М.А.
Суханова. Мне с фотокорреспондентом и еще кому-то из приехавших места в блиндаже
не осталось, и мы решили укрыться от минометного и автоматного огня на ступеньках,
ведущих в блиндаж.
Немцы были уже в деревне. Засев в двух-трех уцелевших домах, они стреляли по нас
непрерывно.
5
- Ну а мы что, так и будем сидеть в блиндаже? - сказал начальник штаба полка капитан
И.К. Величкин. Переговорив о чем-то с командиром полка, он обратился ко всем, кто
был в блиндаже: - А ну-ка, у кого есть "карманная артиллерия", давай!
Собрав десятка полтора ручных гранат, в том числе отобрав и у меня две мои заветные
"лимонки", которые я берег на всякий случай, капитан, затянув потуже ремень на
своей телогрейке, вышел из блиндажа.
- Прикрывайте! - коротко бросил он.
Мы тотчас же открыли огонь по гитлеровцам. Величкин пополз. Гранаты. Взрыв, еще
взрыв, и в доме стало тихо. Тогда отважный капитан пополз к другому дому, затем - к
третьему. Все повторилось, как по заранее составленному сценарию. Вражеский огонь
поредел, но немцы не унимались. Когда Величкин вернулся к блиндажу, почти
смеркалось. Командир полка уже выходил из него: КП менял свое расположение.
Все мы организованно стали отходить к речке. По льду перебирались под минометным
обстрелом. Гитлеровцы не оставили нас своей "милостью" и тогда, когда мы уже были
на противоположном берегу. От разрывов мин мерзлая земля разлеталась во все
стороны, больно била по каскам.
Когда вошли в новое селение, кажется Ульяново, остановились. Самое страшное
обнаружилось здесь. Начальник инженерной службы вдруг говорит Суханову:
- Товарищ подполковник, а мы же с вами по нашему минному полю прошли!
И тут я увидел, что Суханов - человек, обычно не терявший присутствия духа ни на
секунду, - побледнел как снег. Он знал: если бы кто-нибудь наступил на усик мины во
время этого отхода, ни один из нас не уцелел бы.
Потом, когда мы немного освоились на новом месте, начальник штаба полка капитан
Величкин, тот, который закидал гранатами вражеских автоматчиков, сел есть суп. Две
ложки съел и, смотрим, уронил ложку - уснул. Человек не спал четыре дня. И когда
раздался телефонный звонок из штаба дивизии - к тому времени связь была
восстановлена, - мы не могли разбудить капитана, как ни старались.
Нечеловеческое напряжение переносили люди на войне! И только от того, что они
были такими, их ничем нельзя было запугать.
Под впечатлением пережитого за этот день под Истрой я написал письмо жене, которая
жила тогда на Каме. В нем было шестнадцать "домашних" стихотворных строк, которые
я не собирался публиковать, а тем более передавать кому-либо для написания
музыки...
Стихи мои "Бьется в тесной печурке огонь" так бы и остались частью письма, если бы в
феврале 1942 года не приехал в Москву из эвакуации, не пришел в нашу фронтовую
редакцию композитор Константин Листов и не стал просить "что-нибудь, на что можно
написать песню". И тут я, на счастье, вспомнил о стихах, написанных домой, разыскал
их в блокноте и, переписав начисто, отдал Листову, будучи абсолютно уверенным в
том, что хотя я свою совесть и очистил, но песни из этого лирического стихотворения
не выйдет. Листов пробежал глазами по строчкам, промычал что-то неопределенное и
ушел. Ушел, и все забылось. Но через неделю композитор вновь появился у нас в
редакции, попросил у фоторепортера Михаила Савина гитару и спел свою новую
песню, назвав ее "В землянке".
Все, свободные от работы "в номер", затаив дыхание, прослушали песню. Всем
показалось, что песня получилась. Листов ушел. А вечером Миша Савин после ужина
попросил у меня текст и, аккомпанируя на гитаре, исполнил песню. И сразу стало ясно,
что песня "пойдет", если мелодия ее запомнилась с первого исполнения.
6
Песня действительно "пошла". По всем фронтам - от Севастополя до Ленинграда и
Полярного. Некоторым блюстителям фронтовой нравственности показалось, что строки:
"...до тебя мне дойти нелегко, а до смерти - четыре шага - упадочнические,
разоружающие. Просили и даже требовали, чтобы про смерть вычеркнуть или
отодвинуть ее дальше от окопа. Но мне жаль было менять слова - они очень точно
передавали то, что было пережито, перечувствовано там, в бою, да и портить песню
было уже поздно, она "пошла". А, как известно, "из песни слова не выкинешь".
О том, что с песней "мудрят", дознались воюющие люди. В моем беспорядочном
армейском архиве есть письмо, подписанное шестью гвардейцами-танкистами. Сказав
доброе слово по адресу песни и ее авторов, танкисты пишут, что слышали, будто комуто не нравится строчка "до смерти - четыре шага".
Гвардейцы высказали такое едкое пожелание: "Напишите вы для этих людей, что до
смерти четыре тысячи английских миль, а нам оставьте так, как есть, - мы-то ведь
знаем, сколько шагов до нее, до смерти".
Поэтесса Ольга Бертгольц рассказала мне еще во время войны такой случай. Пришла
она в Ленинграде на крейсер "Киров". В кают-компании собрались офицеры крейсера и
слушали радиопередачу. Когда по радио была исполнена песня "В землянке" с
"улучшенным" вариантом текста, раздались возгласы гневного протеста, и люди,
выключив репродукторы, демонстративно спели трижды песню в ее подлинном тексте.
Вот коротко о том, как сложилась песня "В землянке".
Из сборника "Истра, 1941". М. "Московский рабочий", 1975
7
Письмо Алексея Суркова жене с текстом будущей песни
8
9