Особенности буддийского наследия в Кыргызстане

В.Д.Горячева (Бишкек)
Особенности буддийского наследия в Кыргызстане
Если говорить о буддийских культурных памятниках, сохранившихся
на территории современного Кыргызстана, то они не связаны с историей
титульной нации, изучаются в плане религиоведения и культурологии
Центральной Азии. Однако эта религия сыграла существенную роль на
ранних этапах этно- и культурогенеза кыргызов, когда их предки проживали
в Восточном Туркестане, в Южной Сибири и на Алтае, вплоть до
переселения их на Тянь-Шань в XV-XVIII вв. [Джуманалиев, 2007, 436;
Мокеев, 2010, 117].
Многовековое проживание в сердце Центральной Азии не могло не
отразиться на духовности современных кыргызов, их прошлой культуры и
политической истории. Однако о буддизме и его роли в истории кыргызов и
Кыргызстана политизированный ученый мир долгое время предпочитал не
распространяться из-за пресловутого ”китайского пограничного вопроса” и
политических неурядиц
двух держав. В результате наука понесла
невосполнимые потери в кадрах – синологов и религиоведов, отставания в
плане изучения огромного пласта духовной культуры; были
допущены
фальсификации в изложении истории и культуры народов Восточного и
Западного Туркестана, в древности представлявших единый историкокультурный регион, и т.д. Как-то незаметно в истории средних веков
сместились акценты на ислам – как изначально национальную религию
кыргызов, а роль монорелигии в государствах тюрков, кыпчаков, кыргызов в
определенных кругах кыргызско-казахской интеллигенции стала отводиться
тенгрианству, как официальной идеологии тюркских каганатов [Аманбаева,
2003, 11]. Для российских исследователей истории Кыргызского каганата (он
же – Хягаский каганат или Древнехакасское государство, с правящим родом
Кыргыз)
такой
монотеистической
религией
определяется
тюркское
манихейство, в котором слово täŋir понимается иначе. Если по орханским
эпитафиям Тенгри есть покровитель всего народа (тюрок) и его правителей,
то в манихейских текстах Алтая,Хакасии, Тувы, Монголии täŋir уже не
означает Небо, но понимается как Бог; а формула täŋir - (”Боже мой”) – как
важный признак личной связи верующего с божеством [Кызласов; 2001,251].
При этом И.Л. Кызласов обращает внимание на факт иноязычной лексики
манихейских религиозных текстов, которая вполне может быть порождена
буддизмом, поскольку «Мани считал Будду одним из своих духовных
предшественников и восточное манихейство было ”облачено в буддийские
одеяния”. Буддийская терминология в нем занимала место, подобное
гностическо-христианской
терминологии
в
западном
манихействе»
[Кызласов, 2001, 258, со ссылкой на: Габен, 1986, 322-330; Литвинский,
Сматина,
1992,
526-528,
532].Рунические
тексты
и
обнаруженные
Л.Р.Кызласовым храмовые города – в древнехакасском (=кыргызском)
государстве
свидетельствуют
о
непрерывно
действовавших
здесь
манихейских центрах свыше пяти столетий [Кызласов Л., 1998; Кызласов И.,
2001; 2003].
Иной точки зрения на религиозную ситуацию в Саяно-Алтайском
регионе в Средние века придерживаются исследователи истории Тувы,
Монголии, Тибета и соседних с ними народов, видя в буддизме
цивилизирующую силу и «идеал культурного единства», «непрерывный пояс
буддийских культур от берегов Аральского моря на западе до Тихого океана
на востоке», до того времени, «как обе части Туркестана обратили взоры в
сторону святых мест ислама» [Рерих, 1996, 11, 24].
Другая идеальная концепция, объединяющая государства Северного
буддизма, это – «концепция чакравартина» - праведного правителя,
сидящего на колеснице, одно колесо которой – буддийское учение, Дхарма, а
второе – власть, прежде всего, - царская власть, власть хана [Сафронова,
2009, 223, со ссылкой на: Корнев, 1987; Скрынникова, 1988; Лепехов, 1999].
Эта идея казалась конфуцианскому чиновничьему классу бессмысленным
бредом, способным потрясти основы государства, заложенные в древности.
И они поначалу боролись с буддизмом. Поэтому монахи искали другие
объекты для пропаганды своего учения, и шли на Север Китая, где правили в
IV – VI вв. ”варварские династии” хуннов и тафгачей. Но уже при первых
императорах династии Тан буддизм широко внедрился в Поднебесной.
«Концепция чакравартина» четко прослеживается, например, в орхонских
текстах древнетюркской эпохи, эпитафиях кыргызских ажо (каганов), где
содержатся качественные характеристики вождей, от которых зависело
благосостояние народа, стабильность государства, исходя из буддийских
представлений о справедливом духовном и светском правителе. Эти
представления сохраняются у тюрков и в мусульманском государстве
Караханидов (сер. X-XII вв.), известные благодаря ”Кутадгу Билиг” –
дидактической поэме первого придворного лица в столице каганата – хасхаджиба Юсуфа ал-Баласагуни [Джуманалиев, 2007, 353], хотя зачастую
хотят видеть в этом не тюрко-будийское, а арабо-мусульманское начало. В
такой ситуации перспективы серьезного изучения буддийского наследия в
истории кыргызов и Кыргызстана остаются весьма призрачными.
Среди тюрко- и монголоязычных народов Центральной Азии буддизм
был известен кочевнической верхушке уже в хуннское время [Гумилев,
1960]; он получил статус официальной религии в Первом тюркском каганате
со второй половины VI в., расширил ареал влияния к VIII в. в ходе
завоеваний уйгурским каганатом Саяно-Алтайских территорий. В это же
время усиливает позиции тибетский буддизм в связи с затяжными войнами с
Танским Китаем за Кашгарию и политическое господство. Правда, не
буддисты, а сторонники культа бон-шаманизма сражались в тибетской
армии; буддизм постепенно закреплял свои позиции за пределами страны,
стремясь к миру и тем самым утверждая авторитет тибетского монарха. Но
религиозная война внутри страны продолжалась более 200 лет, прежде чем
возродилась былая культура Тибета.
Хорошо освещены источниками тибетско-кыргызские связи, особенно
после перехода ими Саянского хребта и разгрома уйгурского каганата в 840
г. Однако проникновение буддизма к древним кыргызам единодушно
отрицалось всеми исследователями. Найденные же в кыргызских курганах
Саглы тибетские тексты на бересте оказались не буддийскими, а шаманской
религии бон [Грач, 1980, 120-121]. Указанная А.Д.Грачом необходимость
сопоставления находок из кыргызских курганов, раскопанных к югу от
Саянского хребта, с материалами из курганов Минусинской котловины
(метрополии енисейских кыргызов=страны Хягас) привели к выводам о
господстве
там
другой
прозелитарной
религии
–
манихейства,
синкретической религии Востока и официальной религии уйгуров.
Языческий Тенгри здесь сливается с образами Мани и Будды, образуя
единое понятие Бога, а позже и вовсе он принял тюрко-монгольскую
модификацию Бурхан, возможно образовавшуюся через форму ”будда-хан”
для обозначения любого буддийского Бога и его изображения [Жуковская,
1992, 86]. Этнические кыргызы, переселившиеся на Тянь-Шань в позднее
средневековье, именно так и называли имеющиеся здесь средневековые
скальные изображения будд и скульптуру, всегда поклонялись им и
приносили жертвы. В число бурханов, которым поклонялись кыргызы и
казахи и в Северном Притяньшанье, входили скальные рельефы будд и
бодхисатв, высеченные в местах
древних
наскальных рисунков, у
минеральных источников, у переправ по торговым трассам (они же основные пути паломников к святыням Индии, Дуньхуаня, Турфана, Тибета).
Это, уже ставшие широко известными, изображения Шакьямуни, Авалокитешвары, “Будды врачующего” в ущельях Исык-Ата (Киргизский хребет),
Тамгалы-Тас (Капчагай, Заилийский Алатау). Их относят к памятникам
тибетского буддизма, как и множество скоплений тибетской мантры ОМ МА
НИ ПАД МЕ ХУМ на камнях по ущельям гор (мани, - санск., тиб., монг.).
Это четыре группы эпиграфических памятников на больших валунах в юговосточной зоне побережья озера Иссык-Куль (территория современного
Кыргызстана
и
Танского
Китая
в
средние
века)
продолжилась
в
казахстанской части гор, где тибетские надписи того же характера
располагаются на правом берегу р. Или в Капчагайском ущелье, с таким же
названием, данном кыргызами и казахами – Тамгалы-Тас. Эта надпись
маркирует переправу через р. Или на торговой трассе и, соответственно, как
мне представляется, границу отвоеванных у Танской империи тибетских
владений. Палеографически наиболее древние из начертанных мантр,
идентичны Лхасским стелам, датированным второй половиной VIII в.
[Зелинский, Кузнецов, 1969, 185], относятся к раннему периоду истории
распространения тибетского буддизма.
Буддизму в Семиречье посвящено несколько авторских статей,
отмеченных развернутыми рецензиями ведущих буддологов [Литвинский,
1996; Ставиский, 1996]. На основе археологических данных, главным
образом
по
раскопкам
второго
храма
Краснореченского
городища
П.Н.Кожемяко и автор, а также материалов раскопок на Ак-Бешиме А.Н.
Бернштама, Л.Р. Кызласова, Л.П. Зяблина и подъемного материала на
чуйских городищах по-новому осмыслены накопленные сведения о судьбе
буддизма в Семиречье. Если в Согде в VII-VIII вв. доминировали культы
местных божеств, их почитали в семейных и общегородских святилищах
(при том, что иноземные религии были сильно потеснены), то в Семиречье,
напротив, преобладали прозелитарные религии, «поскольку на новом месте
буддизм или христианство сближали в рамках одной религиозной общины
представителей различных народов». Насколько справедливо это заключение
ведущих согдологов, сказаь трудно, поскольку собственно городские
кварталы в Чу-Таласском междуречье практически не раскапывались, а
буддийские общины и их постройки располагались вне городских стен.
Позиции прозелитарных религий были сильны, но они не занимали
государственного статуса ни у согдийских, ни у тюркских правителей
городов. Конфессиональные общины искали покровительства у каганов и те
благосклонно относились к поселенцам, их богам и идолам.
При том устоявшемся мнении, что главными ретрансляторами буддизма
на восток были согдийцы, в самом Согде памятников этой религии раннего
средневековья практически нет, за исключением отдельных находок. В свете
открытий вотивных стел и мелкой бронзовой пластики на городищах
Чуйской долины этот тезис существенно поколеблен. Стало очевидным, что
распространение буддизма в Семиречье было связано в большей степени с
тохаристанцами и населением Восточного Туркестана при активном
содействии военной администрации Танской империи. Поддержали наше
мнение Б.Я Ставиский, Т.К. Мкртычев, Н. Лапьер, Е.И. Лубо-Лесниченко.
Вот что пишет об этом Б.Я. Ставиский: …«До самого недавнего времени у
нас считалось, что буддизм на северо-восток Средней Азии (в Семиречье, в
том числе и долину р.Чу) принесли согдийские колонисты из собственно
Согда и Чача или тохаристанцы. Между тем явных следов этих
среднеазиатских буддийских воздействий здесь не прослежено. Материалы
же, представленные В.Д. Горячевой и С.Я. Перегудовой (включая данные
Г.П. Супруненко, приводимые ими), ярко демонстрируют отмечаемое,
правда, и ранее, но куда менее ясно, влияние не среднеазиатских, а
восточных – идущих из Китая и Синьцзяна – традиций...» [Ставиский,
1996,195]
Т.К.
Мкртычев,
исследуя
памятники
буддийского
искусства
Центральной Азии, более категорично пишет, что «именно Китай, а не Согд,
влиял на распространение буддизма в Восточном Туркестане», чему служат
доказательством не только китайские надписи на стелах из Ак-Бешима, но и
тот факт, что сохранившаяся обширная буддийская литература на
согдийском языке – языке общения в регионе, найденная в различных
районах Восточного Туркестана, представляет собой переводы с китайского
буддийских текстов, в основном Танского времени. По его мнению,
«буддийская община Согда не могла служить источником для экспансии
буддизма в многочисленных колониях по Великому Шелковому пути; эту
роль выполняли буддисты из Китая, которые в своей деятельности
пользовались активной поддержкой китайских властей» [Мкртычев, 2002,
64].
В.А.Лившиц, Б.И. Маршак и В.И. Распопова отмечают «согдийскотанский буддизм» для Семиречья, который «вполне соответствует буддизму
согдийцев Восточного Туркестана». Во второй половине VIII в. на смену
тюргешам пришли карлуки, которые вскоре приняли христианство.
Кыргызский синолог К.Д.Джусаев в специальной статье дополняет
сведения о храмах и вотивных стелах с Ак-Бешима (=Суяб), Красной Речки
(=Навекат) из китайских хроник и, в частности, о монастыре Даюньсы в
Суябе (Первый Акбешимский храм), построенный в 675г., для внедрения в
«массы» не столько самой буддийской религии, сколько для пропаганды
китайской имперской власти в лице Уцзэтянь – земного воплощения будды
Майтрейи. Именно он возвышался в храме и Майтрейе посвящалась главная
проповедь [Джусаев, 2003, 122-127].
Буддийские памятники Чуйской долины отчетливо вырисовывают
культурные связи буддийских общин Семиречья – от Китая и Восточного
Туркестана до Северной Индии и Тохаристана. Однако широкое расселение
буддистов отличает преимущественно города Чуйской долины. Эта религия
не занимала в нем монопольного положения, основная масса тюрок даже не
была знакома с законом Будды, не имела ни монастырей, ни монахов, –
сообщает Хой Чао для 726 г., очевидно, имея в виду степь. В то же время
некоторые правители и знать, судя по его словам, были ревностными
буддистами,
которые
учреждали
монастыри,
приносили
им
дары,
покровительствовали буддийской сангхе. [Литвинский, 1996]. Большое
значение
имели
и
политические
обстоятельства,
связанные
с
необходимостью наладить управление населением, исповедующим буддизм.
Если на ранних этапах существования тюркских каганатов буддистами были
в основном согдийцы, тохаристанцы, хотано-саки, потомки парфян, то с VII
в. в городскую среду активно внедряются огузы-уйгуры, карлуки, чигили
[Литвинский, 1992].
Буддийские находки из храмов и монастырей Кыргызстана также
свидетельствуют о большой популярности культа бодхисаттв махаянского
направления; самым чтимым был бодхисаттва Авалокитешвара, покровитель
торговцев и путешественников.
Возможно, отсюда пошло мнение, что основными носителями этой
идеологии были купцы и ремесленники, идущие с караванами по Великому
Шелковому пути. Действительно, торговые пути были и остаются
жизненными основными артериями, которые отражали направление и
интенсивность разносторонних связей. Однако по данным письменных
источников в Восточном Туркестане, Северном Китае и Корее основными
носителями буддизма в VI-X вв. были аристократические и чиновничьи слои
общества. В монастырях обучались, прежде всего, их дети, отмечается тесная
связь между правящими князьями и сангхой, вплоть до сращения сангхи с
обществом, например в Хотане. Строительством монастырей, судя по
тибетским и хотанским документам, также в основном занимались князья и
придворные сановники. Они же приглашали лучших зодчих и художников
для строительства и украшения храмов. Но, поскольку монастыри имели свое
хозяйство, пахотные земли и мастерские (что фиксируется археологически и
в городах Северного Притяньшанья), занимались торговлей и сельским
хозяйством, а в штате монастырей были управляющие делами, то надо
полагать,
что
социальная
среда
буддийской
сангхи
была
весьма
разнообразной.
Таким образом, буддийские находки из северной части Кыргызстана
свидетельствуют о том, что до 30-х годов VII в. буддийских монастырей и
храмов здесь еще не было. Возможно, что в раннесредневековых поселениях
буддизм был распространен среди некоторой части жителей, переселившихся
из Согда или Тохаристана (куда он проник из Индии). На это указывают
немногочисленные, но высокохудожественные изделия из керамики, бронзы
и камня, выполненные в кушанских традициях. В VII-VIII вв. этот регион
был важным центром буддизма на одном из главных путей его
распространения, как из Индии в Центральную Азию, так и из Дальнего
Востока на запад.
Литература
Аманбаева Б.Э. О религиозной ситуации в средневековом Кыргызстане //
Буддизм и христианство в культурном наследии Ценральной Азии. – Бишкек,
2003.
Габен А. фон. Древнетюркская литература // Зарубежная тюркология. Вып. 1.
М., 1986.
Горячева В.Д. Новые находки индо-буддийской культуры в Кыргызстане //
Индия и Центральная Азия. – Ташкент, 2000.
Горячева В.Д. Индо-буддийский компонент культурного наследия
Кыргызстана // Проблемы культорогенеза и культурного наследия.- СПб,
2009.
Горячева В.Д., Перегудова С.Я. Буддийские памятники Киргизии // ВДИ.
1996. Вып. 2.
Грач А.Д. Древнекыргызские курганы у северной границы Больших Озер и
находки тибетских надписей на бересте // СНВ. Вып. XXII. – М., 1980.
Гумилев Л.Н. Хунну. – М. 1960.
Джуманалиев Т.Д. Очерки политической истории кочевников Притяньшанья
в древности и до конца XVII века. – Бишкек, 2007.
Джусаев К.Д. О китайском влиянии на развитие буддизма в Семиречье //
Буддизм и христианство в культурном наследии Ценральной Азии. – Бишкек,
2003.
Жуковская Н.Л. Бурхан. Мани. // Буддизм: Словарь. – М., 1992.
Корнев В.И. Буддизм и общество в странах Южной и Юго-восточной Азии. –
М., 1987.
Кызласов И.Л.
Роль религии в развитии письменности: енисейские
рунические надписи // Буддизм и христианство в культурном наследии
Ценральной Азии. – Бишкек, 2003.
Кызласов И.Л
Смена мировоззрения в Южной Сибири в раннем
средневековье (Идеи единобожия в енисейских надписях) // Древние
цивилизации Евразии. История и культура. – М., 2001.
Кызласов Л.Р. Северное манихейство и его роль в культурном развитии
народов сибири и Центральной Азии // ВМУ. Сер. 8: История, 1998. - № 3.
Лепехов С. Философия Мадхьямиков и генезис буддийской цивилизации. –
Улан-Удэ, 1999.
Литвинский Б.А., Смагина Е.Б. Манихейство // Восточный Туркестан в
древности и раннем средневековье: Этнос. Языки. Религии. – М., 1992.
Мокеев А. Кыргызы на Алтае и на Тянь-Шане. – Бишкек, 2010.
Рерих Ю.Н. Культурное единство Азии // Тибет и центральная Азия: Статьи,
лекции, переводы. – Самара, 1996.
Сафронова Е.С. К вопросу об истоках государственности и распространении
буддизма у тувинцев // Государство. Церковь. Религии. – 2009. - № 3.
Резюме
В статье археолога и религиоведа Горячевой В.Д. рассматриваются основные
вехи истории буддизма на Тянь-Шане (современная Киргизия) и в местах
древнего расселения кыргызов в Восточном Туркестане и Саяно-Алтайском
регионе. Отмечаются особенности «тюркского», «иранского» (согдийско тохаристанского), «китайского», «тибетского», «кочевого» и «городского»
буддизма, представленного в культурном наследии Кыргызстана. Автором
обосновывается исключительная роль этой религии в истории и культуре
этнических кыргызов, а также в общественно-конфессиональной жизни
древнетюркских каганатов и согдийских городов на Тянь-Шане.
К сожалению, востоковедная наука в Кыргызстане переживает кризис,
негативно отражающийся также на изучении буддийской религии и
культуры.
The main milestones of the history of Buddhism in the Tien Shan (Present-day
Kyrgyzstan)
and in places of ancient settlement of Kyrgyz in East Turkestan and
the Sayan-Altai region are reviewed in the article of archaeologist and religious
studies Goryacheva V.D.
The peculiarities of "Turk", "Iranian (Sogdian - toharistan), 'Chinese', 'Tibetan',
Nomadic" and "urban" Buddhism are introduced in the cultural heritage of
Kyrgyzstan. The author substantiates the exclusive role of religion in history and
culture of ethnic Kyrgyz as well as socio-religious life Ancient Kaganates and
Sogdian cities in the Tien Shan.
Unfortunately, the Oriental science in Kyrgyzstan is in crisis, that is negative
reflected in the study of Buddhist religion and culture.