Райвола, 1 июля 2008 года

Райвола, 1 июля 2008 года.
Дискуссионный круглый стол:
Апофатическая и катафатическая теология и
ментальности, мистицизм и рационализм в
религиозных традициях Европы: как об этом
говорить в наших университетских курсах?
Задача круглого стола:
поделиться опытом (и скепсисом – в случае скептиков) о том, как
именно удается (или не удается) объяснить в наших курсах значение
апофатических начал восточнохристианской теологии для развития
религиозных культур православных обществ Европы.
М.В. Дмитриев:
Наш сегодняшний круглый стол, как и большинство других, ставит
практическую цель: помочь введению научных знаний об апофатических
особенностях православной теологии (и катафатических – западной) в
наши университетские учебные будни. Как именно можно и следует
говорить о апофатической и катафатической теологиях в университетских
курсах? Что вводить, что не вводить, какие будут принципиальные оговорки
тогда, когда речь идет о гипотезе, что различия между апофатическим и
катафатическим
стилями
богословствования
имеют
большое
культуросозидающее значение...?
В моем преподавании соответствующих курсов я бы отказался от
чрезмерной осторожности в постановке тезисов, гипотез, вопросов, в
формулировке главных идей. Я поставил бы ( и ставлю) акцент нарочито
грубо на той гипотезе, что именно специфически восточнохристианские
особенности византийской теологии очень заметно повлияли на
византийский и византийско-славянский мир – в частности, апофатические
особенности этой теологии. Это гипотеза, говорю и говорил бы я моим
студентам, - но за этой гипотезой стоит ряд аргументов, много наблюдений
над
конкретными
источниками,
историографическая
традиция.
Специалисты (как католики, так и православные и протестанты, как
агностики так и верующие), показали ориентацию византийской патристики
на апофатическую традицию. Этот акцент хорошо виден. За ним стоит
другое, чем на Западе, понимание статуса Библии, природы и трансмиссии
Предания, авторитета священных книг. И лучшие разъяснения на русском
языке по этому поводу даны о. И. Мейендорфом, В.Н. Лосским и С.С.
Аверинцевым ( я имею в виду его книгу о поэтике ранневизантийской
литературы). Соответственно, их труды могут быть успешно использованы
при подготовке соответствующих курсов и «модулей».
Далее я сказал бы, что это надо трактовать в строго историческом
ключе – то есть с точки зрения того, как «апофактика» отразилась в голове
конкретных людей, в конкретные эпохи, в конкретных регионах. Я привёл бы
аргументы pro et contra, обсуждая главный тезис о значительном влиянии
апофатики на культуру восточных славян в Средние века и позднее (часть
из них представлена в помещенном на сайте «модуле»).
Тут я предложил бы следующую схему рассуждений. В
восточноправославном мире действительно есть рационалистические
подходы, «позитивное», «утвердительное» богословие присутствует наряду
с «апофатическим», и усиливается в период западноевропейских влияний,
но с познавательной точки зрения нас интересует именно апофатическая
тенденция в православной теологии и выращенной ею ментальности. На
Западе апофатика замкнута в толстых монастырских стенах, в то время как
на Востоке она много более центральна, чем другая, рационалистическая
тенденция. В Московской Руси до определённого времени доминирует одна
(словно говоря, мистико-апофатическая) тенденция, в то время как на
Украине и в Белоруссии развиваются две (рационалистическая и
мистическая). Вместе с приходом могилянского духовенства
эта
раздвоенность передается в Москву. Трансформация элитарной культуры
была насколько глубокой, что официальная православная культура в 18-20
вв. оказалась в противоречии с православием Средних веков. Этот раскол,
неорганичность российской культуры 18-19 вв. отмечена многими.
Последний вопрос, который я бы поставил – это вопрос о
долговременных последствиях присутствия специфической византийской
традиции в культуре России. Отвечая на него, я бы рискнул утверждать (и
приводить аргументы), что это влияние можно увидеть весьма убедительно
в ценностях и ориентирах российской высокой культуры. Взяв характерные
произведения Достоевского, Толстого и даже Чехова, можно попробовать
это показать.
Приблизительно так я построил бы ряд объяснений в моих курсах.
Д.И. Полывянный:
Все зависит от того, какой предмет мы имеем в виду, в рамках какой
специальности и кому мы его преподаем. Что касается исследований
текстологического и исторического характера, то существует проблема,
которая обладает массовым материалом, и подается элементарному
расчету. Существует византийская святоотеческая литература, существует
значительно более узкий и избирательный церковнославянский корпус. Не
каждый из славянских народов в рамках этого корпуса обособил себе
определенную часть. Возьмите полный список гомилий Иоанна Златоуста и
сравните его со списком церковнославянских переводов этих гомилий до 19
в. включительно. Мы увидим, как эта избирательность работала. Кстати, это
также путь к тому, чтобы посмотреть на связь библейского слова с
проповедью. В славянском мире все проповедники – это последователи
Иоанна Златоуста.
Есть другой аспект, не упомянутый Михаилом Владимировичем. Это
насыщенность
библейскими
реалиями
художественного
языка,
политической практики, образования. Здесь сложно делать какие-то
выводы. Я бы ставил вопрос позитивистского толка: как? В наших учебниках
до сих пор за уши притягивается вплоть до Киевской Руси, существование
системы образования, которое восходит к Кассиодору, Бенедикту
Нурсийскому, что наши монастыри – это учебные заведения, что при них
существуют школы, что в этих школах чему-то учат. За исключением
некоторых конкретных примеров, относящихся уже к Позднему
Средневековью, эти рассуждения неисторичны и должны быть заменены
другими. Банальное выражение, что книга есть источник знания полностью
применимо к православному миру, который на протяжении всего
Средневековья не знал ни учебников в прямом смысле этого слова, ни
организованного учебного процесса (до школы в Остроге), ни каких-либо
институциональных оформлений. Это своего рода апофасис, образование,
которое пытается выстроить прямой путь к богопознанию, не отягощенный
ни посредниками, ни какими-либо учебными процедурами.
Я также не забывал бы о цели. Апофасис – это не цель, это средство
обожения, теозиса. Главное, что отличает восточное христианство от
западного то, что православный человек сказал бы: «Верность к
халкидонским традициям», а я как преподаватель - учение о Богочеловеке,
теозис, как центральная идея любой человеческой деятельности. С этой
точки зрения, апофатический путь дает возможность для предположения
культурологического плана. Вместе с тем с позиций жесткой исторической
науки многие вещи будут приблизительны. Я сожалею, что не прозвучала
тема библейских ключей. В свое время я был увлечен работой Р. Пиккио об
интерпретации текстов, в которых есть скрытые и прямые библейские
цитаты. Сам Пиккио использовал свой метод для Жития Кириллафилософа, а если говорить более точно, то для прочтения одной главы.
Однако затем этот метод стал применяться как кувалда, подобно тому, как
человек, увидевший, что кувалдой можно починить табуретку, начинает
использовать кувалду для починки телефонов, телевизоров и лампочек.
Методологический аспект здесь очень важен. Многие из нас несут в себе
библейское слово, несмотря на времена безбожия и на свое светское
образование. Сам этот факт в виде саморефлексии очень интересен. Когда
закатывают глаза и произносят «духовность», лучше задуматься, что на
самом деле есть духовность, апофатис и теозис...
Л.В. Тимошенко:
Что касается университетских курсов, то одно дело – религиоведение...
другие дело – спецкурсы… Магистральная линия – использование всего
комплекса источников... Мне было важно услышать о таком источнике как
проповедь. Есть издание малоизвестных проповедей П. Скарги. Можно
также обратиться к сборнику проповедей И. Потея... Это благодатные
материалы для сравнения подхода и черт различных культур.
В качестве примера использования библейских цитат могу привести
постановления церковных соборов, возродившихся в западнорусской
церкви в конце 16 в. еще один источник – богатая переписка,
предшествующая Брестской унии.
Обращаю внимание на такой распространенный источник как светские
и духовные завещания (известно завещание митрополита Ипатия Потея).
Кирилл Терлецкий оставил три завещания. Их можно сравнить. На них
можно изучать уровень образованности и знания Священного писания. И
для этих целей давать их студентам.
А.Ю. Михайлов:
Меня терзает скепсис, не дает уснуть. В рамках каких курсов говорить
об апофатике и катафатике? Это базовые курсы или спецкурсы? Я думаю,
это будет хороший материал для спецкурсов по истории интеллектуальной
традиции и самый верный вариант.
М.В. Дмитриев:
Я думаю об этом надо говорить не только на спецкурсах, но и на общих
курсах, поскольку материал абсолютно недооценен, а в нём очень ярко
видна специфика византийского подхода к проблемам религиозного
знания….В нём мы найдем ключ к пониманию многих вещей в культурах
незападного христианства..
Т. Хижая:
Сама я не представляю себе преподавания религиозной антропологии
без освещения проблем апофатики и катафатики.
В. Савченков:
В рамках общего курса эта тематика не пройдет, а в рамках спецкурса
вполне. На спецсеминары придут заинтересованные студенты, которые
могут понять нашу богословскую тематику и на основе источников с ней
разобраться.
Н. Поляков:
Тематику апофатики и катафатики надо давать на курсах по
христианской теологии... но историкам и философам на общих курсах
рассказывать об этом, я думаю, не стоит.
И. Лыман:
Названия, конечно, отпугивают.
Обсуждая эту тематику, я бы поставил еще вопрос о религиозности
населения в Средние века и более близкий к нам период. В основе
мировоззрения лежала религия, всю жизнь человека сопровождал
приходской священник. Люди, далекие от религии, в обыденной жизни
говорили на библейские темы. Язык обычного человека, за исключением
хозяйственной жизни, был связан с библейскими сюжетами: хотя бы раз в
неделю прихожане посещали церковь. Наши информанты старожилы
вспоминали церковные проповеди и рассматривали их как сказки, но эти
сказки были составляющим элементом в повседневной жизни.
О. Безносова:
Не надо забывать, что самоидентификация человека до 20 в. во
многом шла по религиозному принципу. Само слово «крестьяне»
происходит от «христиан»; крестьяне отвечали, что они православные.
Особенно это проявилось в этно-контактных зонах, когда людям надо было
противопоставлять себя басурманам или татарам.
С. Силова:
В богословских заведениях тематика религиозной истории изучается
весьма углубленно. Но есть и светские ВУЗы. В наших аудиториях сидят
студенты-католики с хорошим домашним воспитанием. Вполне вероятно,
все эти сложные философские и богословские термины вводить не надо.
Но тем не менее я надеюсь, что нашим студентам изучение сравнительной
проблематики будет интересно. Можно давать им одни и те же тексты, и
они будут делать разные выводы.
А. Филюшкин:
Я поддержу две вещи. Нет таких вещей, которым нельзя научить. Весь
вопрос, как это делать? Эйнштейн говорил, что тот ученый, который не
может объяснить, чем он занимается моющей пол в его лаборатории
уборщице, сам не знаем, чем он занимается. Это только семинарская
форма занятий. На слух в лекционной форме – это занятие безнадежное...
Ф. Дорофеев:
Я уже вижу, какую часть информации можно вводить в общие
лекционные курсы. Например, о Иоанне Дамаскине. Мне представляется,
что специфика христианских традиций напрашивается в первую лекцию, в
которой мы говорим о религиоведении как научной дисциплине, о
доказательствах бытия Бога, теоретических ответвлениях. Я не разводил
бы, как предлагает Михаил Владимирович, христианские традиции на две
ветви, и говорить, что на Востоке одно, а на Западе другое. Я буду говорить
о двух традициях, в которых есть части друг друга и единство между ними
есть.
Е. Петриковская:
Мы уже вводим различия… В общем базовом курсе о религиоведении
мы должны указывать, что несмотря на то, что есть общее христианство,
единое христианство (и был ли оно на самом деле общим), мы означаем
спектр конкретных христианств. Мы говорим, что христианство – это не
схема, а жизнь, мировоззрение. Развилку христианства можно найти еще во
время Римской империи, истоки различия в Риме и Константинполе. И это
было бы правильно. Но на стереотипы восприятия, язык, не хватает
времени. В этом отношении мне симпатичен С.С. Аверинцев. У нас есть
предвзятое отношение к патристике, как к навязанной культуре. В
действительности можно показать, что Иоанн Златоуст и Максим
Исповедник – это фигуры актуальные и сегодня. Это можно сделать.
С. Алексеев:
Я не согласен, что апофатика – это сложно. Объяснить можно. И В.
Лосский всё это толково объясняет. Для преподавателей тем более все это
несложно. Я не думаю, что апофатика – это ядро восточнохристианской
богословской традиции. Я не согласен с Михаилом Владимировичем в его
взгляде на роль мистической традиции в православной традиции.
Апофатические и катафатичские методы в ней присутствуют на равных. Как
правильно сказал Дмитрий Игоревич, ядром является не апофатика,
которая является способом говорения (в данном случае отрицательного
говорения) о богословских истинах, а ядром является теозис. Характерные
в этом отношении споры между исихастами круга Григория Паламы и
Варлаама Калабрийского. Варлаам Калабрийский, человек, на которого
серьезное влияние оказал итальянский гуманизм, опирался именно на
апофатическую традицию Дионисия Ареопагита. Варлаам отрицал выводы,
которая пыталась проводить паламитская партия, которая шла дальше
апофатики; она не отрицала, она утверждала. Спор шел о вопросе
разделения Божественной сущности и энергии. Палама шел дальше и по
сути его язык был уже катафатический, язык говорения, а не умолчания...
А. Любая:
Я – историк и преподаю исторические дисциплины историкам. Говорить
о специфике христианских традиций надо, но эту специфику не следует
абсолютизировать. На украинско-белорусском материале мы можем найти
много примеров взаимовлияний и взаимопроникновений. И это будет
важней. Говорить о специфике православного мышления в течение долгого
исторического времени я думаю будет непросто. Тактичней показывать
эволюцию и развитие. Это мой способ говорить об этом тематике.
Ю. Шаповал:
Апофатика лежит в основе православной традиции – это правильно,
это многое дает. Это дает душу культуры, а не только ее внешние стороны.
Душа культуры – это символы, понимание времени и пространства,
специфика организации социального и государственного пространства.
По поводу сравнительной истории, то у нас есть курс «Мистические
учения Востока». А теперь начались исследования в области сравнения
ислама и православия. У нас распространен ханафитский ислам. Ислам в
Казахстан вообще приносили суфии, к которым сейчас традиционный
ислам относится с подозрением. И в этом аспекте мы можем рассмотреть
мистические традиции православия (апофатику, исихазм) и суфизм, его
учение о тарикате. Я думаю, это даст почву для совместных исследований.
И. Ларионов:
Тематика различий христианских традиций должна быть знакома
философам-религиоведам. Апофатика разрабатывается в курсах по
средневековой философии. Но я буду говорить об этом в курсах по
религиозной антропологии. Это можно водить как метод; апофатика и
катафатика – это методы познания Бога. Во-вторых, это тема отношения к
познанию Бога. Третий момент – антропологические основания для
апофатики и катафатики. Кто это люди, которые отрицают и признают
познание Бога, его сущности, атрибутов и проявления в мире? Я бы также
выделил две частные темы: теория двойственной истины, а также
проблема речи, поскольку апофатика и катафатика – это не только
проблемы разума.
С. Головащенко:
Говорить о апофатике и катафатике стоило бы, конечно, на
специальных предназначенных для этого курсах, например, на
интеллектуальной истории христианства, или религиоведчских аспектах
средневековой философии. Есть и другие интересные срезы. Возможно,
стоит
говорить
о
предистории
различения
апофатического
и
катафатического методов в базовом курсе по истории христианства, когда
мы говорим о становлении христианской догматики, описываем период
Вселенских соборов, указываем на особенности мыслительной презентации
догматов, реализовывались на грекоязычной и латиноязычной почвах;
особенности освоения и реализации догматов в практической и
теоретической плоскостях, когда велась маркировка базовых и
существенных различий, о религиозной практике на Западе и Востоке
христианства. Здесь мы можем выделить базовые отличия догматического
и адогматического аксиологического мышления. Таким образом мы
приоткрываем для себя тайны появления «ересей», они перестают быть
феноменами, обозначенными некоей оценочной категорией, а становятся
чем-то объективным. Таким образом сам рассказ о том, как языковая,
мыслительная и практическая репрезентация догматов влияла на
особенности
западного и восточного христианства, закладывает
основания, на котором позже можно будет говорить о апофатическом и
катафатическом мышлении и их особенностях на Западе и Востоке
христианства.
Н. Лёмэтр:
На Западе ситуация, на самом деле, бывала разной. Если лидером той
или иной группы был человек, который склонен к апофатическому
богословию, то в сфере его влияния апофатика будет преобладать и
наоборот. Если мы обращаемся к истории университетов, светской
образованности и образованности вообще, то видно доминирование
рационализма и логики; если мы интересуемся историей монашества, то
на первый план часто выходят апофатические особенности богословия. В
преподавании надо учитывать присутствие в культуре Запада обеих
тенденций...
По поводу курсов общих и специализированных… На мой взгляд, такая
проблематика нужна и в тех, и в других курсах, поскольку если мы не
расскажем студентам (в меньшем или большем объеме) о специфике
христианских традиций, мы не сможет двинуться вперед. Введение этой
тематики в общие курсы поможет преодолению стереотипов, которые
существуют
в
восприятии
верующих
неверующими,
католиков
православными и т.д. Я хотела бы подчеркнуть, что даже вводные,
обзорные курсы должны научить людей быть скептическими в отношении
существующих стереотипов и сделать их сознание открытым к новым
вопросам, которые возникают в этой области знания. Первая наша задача –
подтолкнуть студентов к тому, чтобы у них возникли вопросы об
особенностях двух традиций. С другой стороны совершенно очевидно, что
затем надо скурпулёзно работать с теми студентами, которые углубляются
в проблематику религиозной истории…
В секуляризованной Франции мы стараемся четко разделить то, что
касается исторических и теологических методов анализа. Когда я преподаю
в Сорбонне, я использую теологию для того, чтобы прояснить студентам
историю, когда я прихожу в Католический институт, я обращаюсь к истории
для того, чтобы студенты-католики лучше понимали и теологию, и историю.
В результате одни и те же тексты освещаются с разных точек зрения.
М.В. Дмитриев:
Наша дискуссия завершается из-за пределов, поставленных нашим
расписанием, но она может быть продолжена на сайте и во время
очередных встреч. Я услышал много аргументов против мнения о
существенности
различий
между
восточнохристианской
и
западнохристианской традициями в области религиозного познания…
Участников семинара я приглашаю продолжить обмен аргументами и
опытом на сайте и уже теперь перенести всё это все в практическую
плоскость, то есть в наши каждодневные преподавательские труды…
ДИСКУССИЯ post factum…
Дорогие коллеги!
Как и в других случаях, наша дискуссия
призвана послужить инструментом и ресурсом в
разработке
наших
курсов.
Она
может
продолжаться
сколь
угодно
долго
и
«обрастать» разными материалами, текстами,
соображениями, и требуется только одно –
чтобы то, что мы говорим и фиксируем на
сайте, помогало бы развитию наших курсов…
Если Вы готовы и расположены продолжить
нашу коллективную работу по этой теме (а это
– очень желательно и, в сущности, главная
задача всего проекта) в таком режиме, прошу
присылать Ваши высказывания, комментарии,
материалы, справки, резюме исследований…
Едва ли не идеальный путь: подготовка
«модулей» или кумулятивно- коллективного
«модуля», который вырастет из наших прений
вслед за дискуссией, - и сопровождение его
разными материалами (краткие рефераты тех
или иных работ, библиографии с комментариями
и без комментариев, выдержки из источников и
исследований, картинки и пр.)
МВД, 6 июня 2009