Баран и новые ворота
реклама
Баран и новые ворота Ответ на статью Харуна Яхьи (Аднана Октара) «Пятнадцать ошибок журнала Scientific American», написанную в ответ на статью главного редактора журнала Джона Ренни «Пятнадцать ответов на креационистский вздор», написанную в ответ на существование в природе подобного мировоззрения. Турецкий, скажем так, писатель и религиозно ориентированный мыслитель Харун Яхья (настоящее имя этого человека – Аднан Октар) пока известен широкой публике в России только по скандальным статьям, которые охотно публикуются в Интернете (у него есть собственный сайт, но его статьям дают место и на других религиозных сайтах), и по книжечкам и фильмам, которые всегда есть в продаже в его балаганчике на книжных ярмарках – Московской Международной (осенью) и «Книги России» (весной). К моей большой радости за детей и взрослых, ещё не утративших желание читать книги, его издания пока не продаются в магазинах так же широко, как книги Пушкина или Толкиена. Харун Яхья гордо именует себя «философом», а одно из направлений его мыслительной деятельности – критика теории эволюции. Он – автор некоторого количества книг и статей, в которых доступно и наглядно излагает своё несогласие с этой теорией. Базовой его книгой в этом вопросе является работа «Обман эволюции», книга, которая на 13-й Всероссийской книжной ярмарке «Книги России» бесплатно раздавалась всем желающим. Если сравнивать содержание книг Харуна Яхьи (далее – Х. Я.), бросаются в глаза однобокость и убогость аргументации. Что особенно симптоматично – авторские аргументы практически не меняются с течением времени, несмотря на открытия в области биологии. Не меняется и стиль изложения – нападки и необоснованные обвинения, выдвигаемые как в адрес самой теории, так и в адрес людей, поддерживающих её. Именно поэтому я решил максимально приблизиться к стилю Х. Я., обсуждая его работы. Конечно, это выглядит не столь этично, но зато вполне соответствует русской пословице «клин клином вышибают». Автор этих строк с большой теплотой относится к творчеству Х. Я. по одной простой причине: именно его, Х. Я., беспардонная ложь и агрессия в отношении теории эволюции, изложенная в книге «Обман эволюции», заставила автора этих строк хорошенько проанализировать творчество упомянутого автора. Она стала той маленькой каплей, что переполнила чашу терпения. Эта работа посвящена опубликованной в Интернете статье Х. Я., которая называется «Пятнадцать ошибок журнала «Scientific American»». В этой статье Х. Я. полемизирует с главным редактором журнала «Scientific American» Джоном Ренни, который в июле 2002 года опубликовал заметку «Пятнадцать ответов на креационистский вздор». Поскольку без цитирования нельзя обойтись, я буду приводить отрывки из работы Х. Я. курсивом и в рамке. Качество цитат полностью соответствует имеющемуся у автора тексту статьи Х. Я., найденному в Интернете на сайте Крымского Креационного Общества. С самого начала Х. Я. начинает жаловаться читателю на своего противника, одновременно навязывая ему готовые «штампы»: И содержание статьи, и ее непримиримо-враждебный дух, ощутимый уже в заголовке, служат наглядным подтверждением истины, которую мы утверждаем уже много лет. Истина эта такова: для дарвинистов теория эволюции – догма; их нетерпимость к критике – следствие догматического, косного мышления. А сами-то вы, Х. Я., соблюдаете этикет в споре с «идейным противником»? Судя по стилю вашего изложения – отнюдь нет. Читатель может в этом легко убедиться: в качестве цитат мне пришлось привести практически всю статью «Пятнадцать ошибок...» (кроме, разве что, самого начала с несущественными лирическими отступлениями), поэтому обвинять меня в «выдирании из контекста» отдельных фраз не нужно: практически весь текст и так перед глазами читателя. Я остановлюсь подробнее на вопросе этикета в спорах дальше – при комментарии на вопрос 4. Увильнуть от трудных вопросов Когда человек, стремясь опровергнуть некую теорию, отвечает на некие пятнадцать вопросов, резонно ожидать от него пятнадцати внятных ответов. Но если эти вопросы – плод его фантазии, а ответы на них – явно пустая трата времени, читатель наверняка почувствует недоверие. Желание обойти стороной действительно важные вопросы – верный признак того, что автор обманывает себя или читателей. Однако не меньшей попыткой обмануть читателей, особенно несведущих в обсуждаемой области знания, будет представление давно решённых вопросов и подкреплённых фактами теорий как неких «неразрешимых загадок теории». А ещё большим и откровенным обманом будет подтасовка фактов и замалчивание истинного положения вещей. И, похоже, что Х. Я. не брезгует применять эти «научные» методы убеждения для влияния на сознание читателя. Однако стоит почитать книги, написанные профессиональными учёными, которые не читали религиозной литературы, и не знают, как «должно быть на самом деле», и выясняется, что дутые аргументы креационистов – не прочнее мыльного пузыря. Как Х. Я. оценил бы своё желание обойти стороной некоторые ответы на задаваемые им самим вопросы? Я считаю, что сам Х. Я. многое не договаривает, когда предлагает свои версии ответов на вопросы, которые считает «абсолютно необъяснимыми с точки зрения теории эволюции». Например, в некоторых книгах, которые он цитировал в своих работах (стало быть, читал их), содержатся искомые ответы. Но они не совпадают с желанием Х. Я. представить положение вещей в выгодном для себя свете, поэтому деликатно замалчиваются им. Я расцениваю это именно как «верный признак того, что автор обманывает себя или читателей». «Пятнадцать ответов на креационистский вздор» – как раз пример такой попытки увильнуть от истины. Это становится ясно сразу – стоит только прочесть те «вопросы», на которые Ренни считает нужным отвечать: «Теория эволюция – всего лишь теория. Это не факт и не научный закон». «Теория эволюции ненаучна, потому что ее нельзя ни доказать, ни опровергнуть. Она говорит о событиях, которые никто никогда не наблюдал и которые невозможно воссоздать». «Если люди произошли от обезьян, то почему обезьяны все еще существуют?» Но критики теории эволюции не выдвигают ни одного из перечисленных аргументов! Любой уважающий себя специалист знает смысл понятия «теория» и понимает, что события прошлого не поддаются ни наблюдению, ни эксперименту. И ни один серьезный ученый, желающий опровергнуть дарвиновскую теорию происхождения человека, никогда не задал бы такого нелепого вопроса: «Если люди произошли от обезьян, то почему обезьяны все еще существуют?» Здесь вы, уважаемый Х. Я., показываете то, что сами с трудом представляете себе то, что пытаетесь обсуждать. Думаю, мне стоит вас просветить кое в чём. «Эволюция, по крайней мере в широком смысле, не доказана и недоказуема, а потому не может считаться фактом. Она не может быть проверена традиционными методами экспериментальной науки: экспериментом и опровержением. Строго говоря, ее даже нельзя квалифицировать как научную теорию. Это допущение, и оно может служить моделью, внутри которой должны проводиться исследования по объяснению и сопоставлению исторических свидетельств (т.е. хроники окаменелостей), и с помощью которой могут быть сделаны некоторые предположения относительно будущих открытий.» (The American Biology Teacher, March 1973, P.132-140 CREATION, EVOLUTION, AND THE HISTORICAL EVIDENCE Duane T.Gish) Это говорит господин Дуэйн Гиш, авторитетный креационист, автор многих книг, посвящённых отстаиванию теории сотворения мира! Здесь прямым текстом упоминаются два «несущественных» с точки зрения Х. Я. аргумента против теории эволюции. Вашим, господин Х. Я., «коллегой» в вопросе критики статьи Ренни является г-н Джонатан Сарфати. Он тоже написал критическую заметку на эту же тему в адрес той же статьи, и вот выдержка из его аргументов: «Все науки часто имеют дело с косвенными доказательствами. Например, физики не в состоянии непосредственно наблюдать субатомные частицы, но они видят следы, оставляемые частицами в камере Вильсона, и это позволяет им удостовериться в существовании самих частиц. Невозможность прямого наблюдения не снижает ценности выводов, сделанных физиками. (Приведённый отрывок – выдержка из работы Джона Ренни. Х. Я. не считает нужным приводить фрагменты критикуемой статьи – В. П.) Это далеко от сути вопроса. Эксперименты в камере Вильсона – это все же наблюдения, которые проводятся в настоящем и могут быть воспроизведены. А вот превращение динозавра в птицу, состоявшееся 150 миллионов лет назад, сегодня невозможно ни наблюдать (будь то прямо или косвенно), ни повторить.» (Джонатан Сарфати. Пятнадцать способов опровергнуть материалистский вздор: подробный ответ журналу “Scientific American”) А вот ещё пара замечательных цитат: «Но неодарвинизм – не научная теория, а своего рода идеологическая догма, один из видов религии. ... сторонники эволюции, несмотря на все опровержения, продолжают отстаивать теорию. По их мнению, эволюция – это вера, от которой нельзя отказаться». «Эволюция – вера вне науки». И самое интересное в этих двух цитатах – их источник. Взяты они из книги самого же Х. Я. «Обман эволюции», причём вторая – это название одной из глав. Однако я не думаю, что на Х. Я. в последнее время снизошло озарение, если он считает собственные же слова столь несущественными, что, по его мнению, об этом и говорить не стоит... Если бы Ренни действительно хотел поспорить с креационистами, ему пришлось бы отвечать на реально существующие вопросы: почему все типы животных единовременно возникают в кембрийском периоде, а от их эволюционных предшественников нет и следа? Почему не известно ни одного примера мутации, вследствие которой появилась бы новая биологическая информация? Почему, вопреки предположениям Дарвина, так и не обнаружены миллиарды ископаемых останков переходных форм? Если бы Х. Я. действительно был тем, кем себя считает, философом, он бы знал, что ко всем подобным вопросам нужно подходить с разных сторон, а также нужно обладать более полной информацией, чем та, которой оперирует он. Можно, например, читать книги – в них иногда пишут интересные вещи. Итак, есть ли ответы на эти самые «реально существующие вопросы»? Вне всяких сомнений, есть. Возможно, они могут быть не столь аптекарски точными, как желают сторонники креационизма, но даже в том виде, в каком они существуют, они не оставляют права на жизнь надуманным «необъяснимым тайнам» креационистов. Явление «кембрийского взрыва», которым часто оперирует в своём творчестве Х. Я., - явление, выраженное в массовом появлении в отложениях кембрийского периода останков различных беспозвоночных животных, в большинстве своём обладающих панцирями. Здесь Х. Я. ловко подменяет друг другом два явления: появление группы живых организмов вообще и появление у УЖЕ СУЩЕСТВУЮЩЕЙ группы живых существ скелетов, позволяющих хорошо сохраняться в виде ископаемых остатков. А эти явления – совсем не одно и то же. В конце ХХ века в различных местах Земли в докембрийских отложениях найдены богатейшие фауны разнообразных живых существ, поэтому утверждение о появлении живых существ «внезапно» в кембрии оказывается лишённым всякого смысла. Учёные-эволюционисты официально признают, что далеко не все из докембрийских существ могут считаться прямыми предками животных кембрия. Так, богатая фауна животных позднего протерозоя (венда), периода, непосредственно предшествующего кембрию, представляет собой, скорее всего, боковую ветвь в эволюции живых организмов. Но кроме вендской фауны существует недавно открытая и пока плохо изученная докембрийская фауна в Китае. Если учесть также, что остатки живых организмов уже найдены в отложениях возрастом 3,8 млрд. лет, то оказывается, что для развития и формирования фауны многоклеточных времени было более, чем достаточно. Так, косвенным указанием на существование в докембрийской фауне множества видов плавающих животных являются находки в отложениях окаменевших фекалий планктонных животных. Остатки самих живых существ не обязательно будут сохраняться – в природе естественная смерть является большой редкостью. Поэтому, скорее всего, мелкие бесскелетные существа не могли сохраниться в принципе. Но находки вендских животных, даже не связанных прямым родством с современными типами, свидетельствует о том, что фауна в докембрии была ЗАВЕДОМО богаче, чем дошедшая в ископаемом виде до нашего времени. Представления о мутациях, излагаемые антиэволюционистами, являются совершенно неправильными. Скорее всего, они основаны на детских комиксах, где «мутанты» - это либо откровенные уроды, либо существа со сверхъестественными способностями (летают без крыльев, читают мысли, плавят железо взглядом и т. д.). На самом деле мутанты – это ещё и те живые существа, чьи отклонения от нормы не являются несовместимыми с жизнью, хотя и не придают им сверхъестественных способностей. Под воздействием внешних и внутренних факторов молекулы ДНК получают повреждения, которые внешне выражаются в отклонениях в развитии и работе различных систем организма на разных уровнях – от клетки до организма в целом. Такие признаки, передаваемые потомству, и есть мутации. Если брать совокупность признаков ОДНОГО ОРГАНИЗМА, то мутации действительно не приводят к увеличению генетической информации: просто один признак сменился другим, но их количество у одного организма осталось неизменным. Но единица эволюции – не особь с конечным сроком жизни, а популяция, то есть некоторая ГРУППА особей. И появление мутации (новой разновидности признака) обогащает генофонд популяции, увеличивая количество генетической информации в ней. Что же касается переходных форм, то здесь Х. Я. совсем не прав. И примеры переходных форм известны, и описаны они в книге, на которую Х. Я. ссылался как-то – в книге Роберта Кэрролла «Палеонтология и эволюция позвоночных. Если у Х. Я. отшибло память, то я напомню ему, что эту книгу он упоминал в списке использованной литературы к своему сочинению «Обман эволюции» (в списке упоминается под № 37). Стало быть, он её читал. Так вот, в главе 22, которая называется «Эволюция», упоминается документированный ископаемыми остатками переход от Tetonius homunculus к Pseudotetonius ambiguus среди приматов, а также переход между видами в нескольких линиях трёх родов слонов из плейстоцена Африки – Elephas, Loxodonta и Mammuthus. Для эволюционного перехода от колоссального длиннорогого степного бизона Bison priscus, обитавшего на Земле в ледниковый период, к современному зубру B. bonasus описана переходная форма B. priscus mediator, отличавшаяся меньшими размерами (упоминается в книге Г. К. Панченко «Каталог монстров» М., «Олма-Пресс Экслибрис», 2002 г., стр. 268). Подробно геологической историей рода Bison занимался советский палеонтолог К. К. Флеров, автор монографии, посвящённой этому роду. Поэтому возражения о полном отсутствии переходных форм базируются на личной неосведомлённости (или лживости) автора, но не на реальных находках. Другое дело, что такие примеры очень редки. Но дело здесь не в принципиальном отсутствии этих форм вообще, а в отсутствии условий для их захоронения. Ведь для доказательства перехода между видами необходима очень большая серия образцов, захороненных в одном непрерывном пласте отложений, который образовывался очень долгое время. А такие местонахождения – большая редкость. Кроме того, ещё Дарвин отмечал неполноту палеонтологической летописи. Конечно, есть среди креационистов такое мнение, что сейчас, мол-де, открыты миллионы ископаемых, но переходных форм между ними нет, и всё тут. Но на это можно возразить тем, что они открыты в немногих богатых местонахождениях, и заведомо не отражают всего богатства фауны и флоры прошлого. Виды вполне могли долго существовать до появления их находок в отложениях, и могли долго существовать после того, как их остатки перестали появляться в летописи окаменелостей. Пример этого прост и известен любому креационисту. В истории кистепёрых рыб существует один досадный пробел продолжительностью... не менее 65 миллионов лет! Так, последние кистепёрые в ископаемом виде известны из отложений позднего мела. Но сейчас в море обитает латимерия, или целакант (причём недавно открыт второй вид этих рыб у берегов Сулавеси). Жили ли кистепёрые в эоцене? Да! В миоцене? Несомненно! В плиоцене? Тоже... Но где же их ископаемые остатки? Их нет. Но мы может утверждать, что кистепёрые жили в эти эпохи, не опираясь на останки доисторических рыб. И нет этих остатков, напомню, в отложениях, соответствующих отрезку времени в 65 миллионов лет! И вспоминается мне в связи с этим некое явление «кембрийского взрыва», которое Х. Я. поминает как дежурный пример «проблемы» для эволюционистов. Так что искомые переходные формы вполне могли не дойти до нашего времени, ведь пресловутые «миллионы ископаемых» – это лишь малая толика того, что обитало на планете в прошлом. Точно так же по нескольким обломкам досок, найденным во время раскопок, можно сделать вывод, что это куски корабля (если знать основы кораблестроения). Мы увидим, из какого дерева они выстроганы, и можем предположить, где корабль был сделан. Мы увидим на досках остатки крепёжных деталей и следы инструментов, по которым можно сделать предположения о технологии древних корабелов. Следы морской соли и повреждения древесины морскими животными скажут нам, что судно долго плавало в море. Но по этим данным мы не можем точно сказать, насколько велик или мал был корабль, был ли это торговец или контрабандист, как звали капитана, и ругался ли скверными словами попугай, сидевший на его плече. Точно так же и ископаемые – они могут нам только подсказать, как развивалась жизнь, в каких приблизительно направлениях эволюционировали группы живых существ. А какие-то редчайшие конкретные данные, полученные путём анализа трудов многолетних раскопок, могут быть отвергнуты креационистами лишь на том основании, что не вписываются в их теорию. Мол, покажите нам эволюцию не вида А в вид Б (подтверждённую реальными сериями находок), а эволюцию вида М в вид Н (оба вида взяты произвольно, например, воробей и ласточка, либо вообще петух и козёл (да простят меня знатоки тюремного фольклора, но это было так – глава православной церкви в Америке Иоанн Санфранцисский в своих радиопроповедях приводил как-то именно такой пример). Кроме того, понятие «вид» для ископаемых животных достаточно условно. «Вид» ископаемых организмов – это существо, описанное по образцу, который заметно отличается от ранее известных (не менее, чем современные виды отличаются друг от друга). И если после обнаружения образца А будет найден более древний, столь же отличающийся от него образец Б, они оба будут считаться несомненными видами, а найденная после них (по времени обнаружения) форма В, фактически жившая в промежутке между ними и связывающая их по родству, справедливо получит название «переходная форма». Но если форма В будет найдена раньше, чем образцы А и Б, то она будет признана особым видом, а А и Б будут лишь отклоняющимися формами вида В: более древняя форма Б будет «архаической» или «примитивной», а более молодая форма А – «продвинутой» или «специализированной». Вообще, если в истории Земли вид живых существ не вымирает бесследно, то он может считаться искомой Х. Я. переходной формой между своим предком и своим потомком. Трудность здесь лишь в том, что сложно найти отложения, формировавшиеся в течение достаточно долгого времени, чтобы НЕПРЕРЫВНЫЙ ряд находок демонстрировал преемственность форм. Кроме того, вымирание не предопределено внутренними факторами, поэтому любой современный вид может стать «переходной формой», если у него будет потомок, или может не стать ею и вымереть. Все «убийственные возражения» Х. Я. давно имеют ответы в книгах. Просто книгу иногда нужно снимать с полки и читать. Неверное представление Ренни о естественном отборе – I (вопрос 2) Два «вопроса» касаются теории естественного отбора. Отвечая на первый из них (вопрос 2), Ренни силится опровергнуть то утверждение, что концепция естественного отбора как фактора эволюции есть не что иное как тавтология. Во втором случае (вопрос 11) он возражает против того, что естественный отбор может привести к микроэволюции, но никак не к макроэволюции. В первом случае единственный источник, на который может сослаться Ренни, – исследования вьюрков на Галапагосских островах, проведенные Питером Грантом. Ренни называет этот пример «популяционными сдвигами» в естественных условиях и приводит его в качестве свидетельства эволюции под действием естественного отбора. Однако работы Гранта показали лишь то, что популяции вьюрков на Галапагосских островах «колеблются» под действием природных условий, то есть не развиваются в неком определенном направлении. Кроме того, выяснилось, что число видов в популяции Галапагосских вьюрков – не тринадцать, как считалось прежде, а гораздо меньше, а существующие виды к тому же имеют тенденцию к слиянию. Все это означает, что естественный отбор на Галапагосских островах не вызвал никакой эволюции (то есть развития в определенном направлении и образования вследствие этого новых видов). Биолог Джонатан Уэллс (Jonathan Wells) в книге «Иконы эволюции» (“Icons of Evolution”) тщательно изучил работы Гранта и пришел именно к выводам, которые изложены нами выше. Упорно приводя в пример Галапагосские исследования Гранта, Ренни попросту расписывается в собственном бессилии. Естественный отбор считается сейчас главным движущим фактором эволюции, и альтернативы ему нет. Возможно, Х. Я. не знает, но существует несколько вариантов естественного отбора: Движущий – при нём в популяции выживают носители некоего признака, причём выживание их пропорционально связано со степенью выраженности этого признака. Например, среди животных в холодных областях Земли выживают преимущественно те, которые крупнее сородичей: так легче сохранять тепло. Известно, что зайцы, лисицы, волки и медведи на севере крупнее своих южных собратьев из того же вида. Бывает, конечно, и противоположный случай, когда преимущество получают носители наименее выраженного признака. Так в условиях ограниченных ресурсов на разных островах появились карликовые слоны и мамонты. Стабилизирующий – при нём выживают формы со «средней» выраженностью признака, а носители крайних форм проявления признака вымирают. Хрестоматийный пример – воробьи, погибшие во время одной бури в Нью-Йорке. Среди них было слишком много коротко- и длиннокрылых птиц, в то время, как птицы со средней длиной крыла успешнее сопротивлялись ветру. Точно так же среди ворон (Corvus corone) нет заметно отличающихся птиц (по сравнению с городскими голубями). Здесь птицы сами изгоняют из стаи птиц, чем-то отличающихся от прочих (допустим, по поведению или внешности), поскольку отличия от нормы как раз и привлекают хищника: так устроено его восприятие. Дизруптивный («разрывающий») – полная противоположность стабилизирующему. Здесь «среднее» выражение признака – неблагоприятно, а «крайности» выгодны для выживания. Пример – адаптивная радиация любой группы животных. Здесь специализация, идущая в разных направлениях, ослабляет конкуренцию внутри группы организмов, а носители «среднего» признака проигрывают конкуренцию любой из «крайностей». Пример – (не ждите рассказа о гавайских цветочницах!) цихлиды из Великих Африканских озёр. Они, несомненно, родственны друг другу: их виды легко скрещиваются даже в природе, давая плодовитое потомство, а выделение некоторых форм в самостоятельные виды бывает сомнительно из-за большой внутривидовой изменчивости. Но эти рыбы дали огромный спектр экологических аналогов других рыб: скумбрии, окуня, щуки, бычка, карася, пескаря... При этом они остались представителями одного семейства и близких родов, и анатомия выдаёт их несомненное родство друг другу. Очевидно, под влиянием циклических многолетних изменений климата на островах среди вьюрков выживали в разных соотношениях формы, обладавшие разными потребностями, и, соответственно, различным выражением изучаемого признака (при разговоре о галапагосских вьюрках обычно упоминается форма клюва). Так, в засушливые годы, скорее всего, выживали преимущественно птицы, питающиеся твёрдым кормом, а в благоприятные влажные годы увеличивалось количество птиц с более тонкими клювами, питающихся мягкими кормами. Этот пример показывает, что под влиянием изменения условий среды внутри вида может происходить смещение частот встречаемости различных генов. Несколько лет, и даже несколько десятков лет – этого слишком мало, чтобы зафиксировать устойчивые изменения в популяции. Точно так же можно бросить мимолётный взгляд на заведённые часы и утверждать, что они не идут. Изменения, связанные с чередованием влажных и сухих лет – это обычное повторяющееся явление природы. Но существуют и такие изменения, которые идут долго – миллионы лет. Кроме того, они однонаправленные и необратимые (векторные). Это, например, дрейф континентов. Во время перемещения континентов изменяются течения океанов, влияющие на климат планеты. И вот такие глобальные изменения природной среды по большей части способствуют эволюции как необратимому (векторному) процессу (хотя не следует отрицать роль других, местных факторов). Ведь вид эволюционирует не под влиянием каких-то собственных внутренних «стремлений», а под воздействием внешних факторов. Они действуют и сейчас: материки движутся, что реально зарегистрировано и изучено в наше время. В итоге большого количества мелких изменений, происходивших за долгое время, происходит заметное изменение вида живых существ. Здесь выполняется один из законов классической философии – закон перехода количественных изменений в качественные. Что же касается количества видов вьюрков, то здесь Х. Я., видимо, просто сложил два и два. Дело в том, что у разных авторов могут быть разные взгляды на систематику. То, что один автор сочтёт пусть близкими, но самостоятельными видами, другой признает просто уклоняющимися подвидами одного вида. Не только виды, но и категории более высокого ранга подвергаются у разных специалистов такому делению и слиянию. Например, род южноамериканских рыб Cichlasoma семейства цихлид по мнению некоторых систематиков может быть разделён на роды Heros, Herichthys, Thorichthys, Archocentrus, Theraps и другие. Подобная же судьба у родственных им рыб из родов Haplochromis, Cyrtocara, Aequidens. Это происходит потому, что систематические единицы лишь приблизительно соответствуют положению вещей в мире: их придумали люди для удобства описания наблюдаемых объектов. Чтобы более точно описывать родственные связи организмов, приходится выделять дополнительные систематические категории: подвиды, надсемейства, инфраотряды и надотряды... Учёный МакКенна, например, предложил выделить новый таксон под названием «миротряд» для того, чтобы показать родство хоботных, даманов и морских коров (только ради этой цели!). Это наглядно показывает, что природа «не хочет» укладываться в предложенные человеком жёсткие систематические категории. Поэтому разница в количестве видов и родов у разных авторов – это не следствие «слияния» видов, а результат различия взглядов на систематику описываемой группы. Ни одного случая «слияния» двух видов в один (не путать с гибридизацией!) в природе не известно и в науке не описано; где Х. Я. взял эти сведения – не знаю, возможно, из «триединого источника» (пол – палец – потолок). В науке, в отличие от религии, разница во взглядах допустима при наличии веских доказательств. В религии ради этого приходится основывать новую секту. Неверное представление Ренни о естественном отборе – II (вопрос 11) Когда дело доходит до второго вопроса на тему естественного отбора, нельзя не подивиться ловкости рук со стороны Ренни. «Вопрос», на который он пытается отвечать, звучит так: «Естественный отбор может объяснить микроэволюцию, но не может объяснить появления новых видов и форм жизни более высокого порядка». Ответ Ренни ограничивается описанием концепции аллопатрического видообразования, предложенной Эрнстом Майром. В чем суть подтасовки? Вспомним определения «аллопатрического видообразования» и явления, на котором основана эта концепция, – «географической изоляции». Хорошо известно, что все виды обладают внутривидовой изменчивостью, обусловленной генетическими различиями. Если между особями одного вида возникают географические преграды, иными словами, происходит их «изоляция» друг от друга, то велика вероятность, что в двух изолированных группах станут преобладать различные формы изменчивости. Носители этих форм, отличающиеся некоторыми морфологическими признаками (назовем их «форма А» и «форма Б»), называются «подвидами», хотя они и принадлежат к одному виду. С этого места в нашей формуле появляется процесс, который Ренни называет видообразованием. Иногда формы А и Б вследствие географической изоляции приобретают и генетическую изоляцию – они перестают скрещиваться друг с другом при встрече. Согласно современному определению «вида», если они не скрещиваются, то они представляют собой уже не разные «подвиды», а разные «виды». И это называется видообразованием. При этом следует сказать две важные вещи: 1. Формы А и Б, изолированные друг от друга, при встрече могут оказаться неспособными к скрещиванию. Однако, как правило, это обусловлено «репродуктивным поведением». Поэтому с генетической точки зрения они все же относятся к одному виду. (И по этой причине концепция «вида» продолжает быть предметом споров в научном сообществе). 2. Такое «видообразование» в принципе обусловлено не приобретением, а утратой генетической информации. Причина видообразования – не в том, что обе формы приобрели генетическую информацию. Они ничего не приобрели. Произошло обратное: на месте исходной популяцией с большим генофондом появились две новые различные популяции с обедненными генофондами. На примере этого явления Х. Я. щедро раздаёт ярлыки «подтасовщиков» сторонникам теории эволюции. Единственное, чего он не заметил, так это того, что самую большую долю этих ярлыков спрятал себе в карман. Поэтому чьей «ловкости рук» здесь надо удивляться – это уже совсем другой вопрос... Для начала, думаю, следует немного поговорить о видообразовании и его способах. Я не знаю, насколько много мог разговаривать о способах видообразования Джон Ренни и насколько он был стеснён лимитами объёма журнальной статьи. Но Х. Я., похоже, не хочет «копать» глубже, чем Джон Ренни. Поэтому я постараюсь немного расширить кругозор любезного читателя. Аллопатрическое видообразование (когда два вида оказываются разделёнными географически) – это лишь один из многих способов видообразования. Существует и другой способ видообразования – симпатрическое. Он имеет гораздо больше форм и встречается в природе гораздо чаще. При этом две популяции одного вида обитают вместе на одной территории, но в силу различий в проявлении каких-то жизненно важных признаков внутри этой популяции происходит как бы «расслоение», приводящее к тому, что особи с крайними проявлениями такого признака оказываются совершенно изолированными друг от друга в плане возможности давать потомство. Хотя они могут встречаться в повседневной жизни, их спаривание оказывается затруднённым в силу различных обстоятельств. Итогом как симпатрического, так и аллопатрического видообразования становится изоляция – внутри популяции появляется несколько группировок, отличающихся какимилибо признаками, не позволяющими им спариваться. И эта изоляция проявляется в различных формах. Когда Х. Я. утверждает, что между видами, появившимися в результате аллопатрического видообразования, возникает генетическая изоляция, то здесь он, надо сказать, слегка привирает. Так, например, европейский зубр (Bison bonasus) и американский бизон (B. bison) свободно скрещиваются и дают плодовитое потомство. Просто в природе эти виды в принципе не имели возможности скрещиваться, поэтому естественный отбор просто не шёл в сторону генетической изоляции. Они и так были достаточно изолированы географически, чтобы между ними не происходило гибридизации. А вот у ворон серой (Corvus corone) и чёрной (C. corvus) в зонах совместного обитания образуются бесплодные гибриды, препятствующие дальнейшему смешению видов. Думаю, Х. Я. знает, что гибриды лошади (Equus caballus) и осла (E. asinus) также бесплодны. Это результат того, что ареалы этих видов в доисторическое время перекрывались, а экология обоих видов сходна. А вот верблюды дромадер (Camelus dromedarius) и бактриан (C. bactrianus), хотя и принадлежат к разным видам, дают при гибридизации неограниченно плодовитое потомство, ведь они были надёжно и непреодолимо разделены географически: дромадер обитал в диком виде в Северной Африке, а дикий бактриан и сейчас живёт в Центральной Азии. Барьеры между видами могут быть различными. Это может быть разница в сроках размножения, различия в экологии и поведении. Так, иногда два вида могут быть очень сходны внешне, но хорошо отличаться особенностями поведения. Например, у птиц пеночек (Phylloscopus) представители очень трудно различаются по анатомии. Точно определить вид мёртвой птицы этого рода можно, лишь тщательно сверяя (вплоть до точного измерения длины перьев!) тушку птицы с целой серией стандартных музейных образцов, учитывая индивидуальные отклонения, которые могут совпадать с крайними выражениями некоего признака у другого вида. Но стоит живым птичкам запеть, и их вид можно определить с лёгкостью. А уточнить видовую принадлежность поможет характерная форма их гнезда. У рыб семейства цихлид (Cichlidae) при наблюдении в условиях аквариума было установлено, что южноамериканский вид Geophagus brasilensis – это не единый вид, а комплекс из нескольких похожих внешне видов, которые совершенно разными способами заботятся о потомстве. Одни из них инкубируют икру во рту, другие роют для неё ямку в песке, третьи откладывают икру на камень или на корягу. Но внешне они очень сходны. А два вида африканских рыб тиляпий (Oreochromis niloticus и O. macrochir) при сходстве в анатомии легко различаются по особенностям брачных игр, и это один из самых точных критериев определения вида у них. «… Дж. Бейлис (Baylis, 1976) изучал процесс ухаживания у трёх видов цихлазом и пришёл к выводу, что этологические изолирующие барьеры вполне достаточны для объяснения видовой изоляции между двумя цихлазомами – Cichlasoma (Amphilophus) citrinellum и Cichlasoma (Amphilophus) zaliosum, обитающими в озере Апойо (Никарагуа). Бейлис показал, что далеко не всегда можно судить о различии цихловых по разнице в окраске, так как это могут быть вариации одного и того же вида». (И. Седлецкий «Преднерестовое поведение цихлид: факты и предположения», журнал «Аквариум» № 1/94, стр. 26). Орхидеи образовали множество видов благодаря специализации к опылению разными видами насекомых. Благодаря этому они оказались настолько изолированными друг от друга (даже произрастая на одной ветке!), что естественный отбор просто не шёл по пути образования генетического барьера между их видами. Коварно и хитроумно обойдя этот барьер с помощью мягкой кисточки, человек вывел гибриды орхидей, у которых все «бабушки» и «дедушки» были представителями трёх - четырёх разных биологических родов (не просто видов!). Таковы, например, искусственные гибридные роды орхидей Vuilstekeara, Sophrolaeliocattleya (тройные гибриды), Potinara (четверной гибрид). А вот злаки изолировались от соседей иным способом: они распространяют пыльцу (и, соответственно, восприимчивы к опылению) лишь в строго определённое время дня (с точностью до нескольких минут). Разные их виды, растущие рядом, просто не могут переопылиться из-за того, что при цветении одного вида другой просто физиологически не может быть восприимчивым к пыльце. Фазаны золотой (Chrisolophus pictus) и алмазный (Chr. amherstiae) в природе встречаются совместно в одном регионе – в Центральном Китае. Но алмазный фазан обитает в горах выше, чем золотой, поэтому в природе эти виды практически не встречаются вместе – у них разная экология. И вместе с тем в зоопарке они дают неограниченно плодовитые помеси. Из-за этого любители экзотической птицы в начале ХХ века даже сетовали, что в коллекциях чистокровный алмазный фазан совершенно перевёлся. Точно так же неограниченно плодовиты получаемые в зоопарках гибриды медведей: белого (Ursus maritimus), обитающего в море, и бурого (U. arctos), жителя лесов и гор. Наконец, при симпатрическом видообразовании у представителей разных видов может развиться разное строение половых органов, препятствующее контакту разных видов. Таковы представители живородящих рыб семейства Gambusiidae, известные любителям аквариума. У них самцы имеют особый орган внутреннего оплодотворения, гоноподий, образованный передними лучами анального плавника. У представителей разных родов, иногда даже живущих в одном пруду где-нибудь в Мексике, он имеет разное строение, что препятствует спариванию (но искусственным оплодотворением удалось вывести плодовитые жизнеспособные гибриды). Ещё более выражена эта особенность у малоизвестных неискушённому человеку рыб семейства Phallosthetidae, у которых сложный совокупительный аппарат расположен на горле. Думаю, обилие примеров заставляет задуматься о том, что Х. Я. сильно кривит душой, излагая концепцию видообразования. А что же касается «обеднения» генотипов, то этого просто не произойдёт: вид-потомок, конечно, утратит часть генофонда видапредка. Особенно быстро исчезнут признаки, не позволяющие выжить в новых условиях. Но зато оставшийся у вида-потомка набор генов в результате непрерывного мутационного процесса обогатится новыми генами, которых нет у предка! И этими генами в силу своей изоляции он не «поделится» с родственными видами, с которыми ранее составлял единое целое. Ожидаемое Х. Я. обеднение генофонда, если оно произойдёт, не даст виду возможности выжить, если условия изменятся. Можно ли считать виды-близнецы с разным поведением «с генетической точки зрения ... всё же относятся к одному виду»? Нет, нет, и ещё раз нет! Дело в том, что поведение как раз и определяется генетическими задатками организма. У представителей каждого вида живых существ (в том числе и у людей) есть наследственная программа идентификации образа представителя своего вида. У кого-то она может корректироваться в течение жизни, у кого-то жёстко закреплена с рождения. Но самка какого-то вида птиц не пойдёт на крик самца другого вида, даже если с человеческой точки зрения этот самец будет почти неотличим от самца её вида. Рыба не проявит интереса к рыбе другого вида, если в момент встречи та нарушит ритуал «знакомства» - видового распознавания. Особенности поведения передаются по наследству – это уже доказано на примере гибридов разных видов. Так, в книге Н. Тинбергена «Поведение животных» рассказывается о гибридных попугаях-неразлучниках (Agapornis), которые при постройке гнезда демонстрировали смесь черт поведения родительских видов. А если у представителей таких видов за поведение отвечают разные гены, то считать их идентичными генетически нельзя. Поэтому я утверждаю, что Х. Я. либо сознательно врёт, либо невежествен настолько, что не знает того, что обязан знать. Поэтому «видообразование», которое Ренни приводит в качестве примера эволюции, на самом деле никак не может быть доказательством этой теории. Теория эволюции утверждает, что все ныне живущие виды образовались вследствие случайных мутаций и естественного отбора – от простых форм к сложным. Чтобы всерьез обосновать такую теорию, необходимо объяснить «механизмы, которые создают и увеличивают генетическую информацию». Создание генетической информации в природе происходит благодаря непрерывному мутационному процессу. Сводя понятие «мутация» только к появлению откровенных уродств (как в книге «Обман эволюции»), Х. Я. сознательно подменяет одно понятие другим, чтобы ввести в заблуждение несведущего читателя. Я не спорю с тем, что мутации – случайный процесс. Я не спорю с тем, что значительная часть мутаций может быть вредна для живых организмов. Но я категорически не согласен с тем, что абсолютно все мутации вредны. Среди них могут возникать как нейтральные, так и даже полезные для выживания вида признаки. Конечно, после одной мутации новый вид не образуется. Видообразование идёт путём накопления мутаций, которое включает также жёсткое «просеивание» их путём естественного отбора. Именно на этом этапе отбрасываются, удаляются из процесса размножения носители неблагоприятных для выживания признаков. Зато доля носителей полезного признака возрастает, и он распространяется в популяции. Популяция, которая способна существовать и самоподдерживаться в течение неограниченного времени (пока есть благоприятные условия), включает множество носителей мутаций, и частота мутаций в популяции заведомо выше, чем у отдельной особи. Именно поэтому в результате скрещивания, происходящего в популяции, появляются организмы, несущие в генотипе множество различных мутаций, полученных от предков по разным линиям (от папы, от мамы, от маминой прабабки со стороны отца, от папиного дедушки и т. д.), причём в разных сочетаниях. Этот процесс называется «комбинативная изменчивость». И в популяции как раз происходит накопление признаков, невозможное у отдельной особи. Вот две главные ошибки креационистов (в том числе Х. Я.), порождающие недоумённые и откровенно глупые вопросы к сторонникам теории эволюции: 1. Безусловное и огульное признание всех мутаций заведомо вредными – из этого проистекают вопросы об источниках формирования признаков, благоприятных для выживания. 2. Незнание (или замалчивание) того факта, что единицей эволюции является не особь, а популяция. Следствие этого – выдвигаемое к одной особи абсолютно неосуществимое «требование» множества благоприятных изменений подряд для образования нового вида. Таким образом, мы видим, что рассуждения Х. Я. несут ошибку в своей сути, проистекая от неверных предположений. Следовательно, его рассуждения неверны в корне. И здесь вновь возникает задаваемый им вопрос: а не являются ли такие рассуждения выражением желания обмануть несведущего читателя? Учитывая это, вернемся ко второму заблуждению (а то и измышлению) Ренни. Вспомним: Ренни формулирует «вопрос креационистов №11» в следующем виде: «Естественный отбор может объяснить микроэволюцию, но не может объяснить появления новых видов и форм жизни более высокого порядка». Иными словами, он ведет речь о происхождении не только видов, но и «форм жизни более высокого порядка». Однако в своем «ответе» Ренни говорит только о происхождении видов, причем чрезвычайно неубедительно! Он вообще не касается происхождения родов, семейств, отрядов, классов и типов – высших категорий по отношению к виду, и никак этого не объясняет! Этот прием явно рассчитан на невнимательных читателей. Люди, читающие «Пятнадцать вопросов», но не утомляющие себя чтением длинных (но бессодержательных) ответов под каждым из них, отложат журнал в уверенности, что Ренни в самом деле ответил на все вопросы. Если дарвинисты прибегают к таким ухищрениям, значит, их теории и впрямь приходится туго. Что же касается отличий макро- и микроэволюции, то я хочу сказать, что Джон Ренни, скорее всего, осветил в статье оба этих процесса, а Х. Я. в силу своего стиля прочтения и изложения статей не заметил или сознательно «не захотел» замечать это упоминание. Дело в том, что принципиальных различий в механизмах этих явлений не существует. Макроэволюция – это просто эволюционный процесс, растянувшийся на долгое время. Его итог, соответственно – более глубокое различие между потомками ранее единой группы животных, и образование таксонов более высокого, чем вид, ранга. И здесь я опять-таки отошлю Х. Я. к книге, которую он уже читал (№ 37 в списке литературы к «Обману эволюции») – к книге «Палеонтология и эволюция позвоночных» Р. Кэрролла. В главе «Эволюция» его книги сказано: «Уилсон (Wilson, 1971) описал прогрессивную эволюцию примитивных селенодонтных парнокопытных, у которых популяции одного раннего вида дали представителей разных родов, а затем и семейств». «... радиация перспективных отрядов копытных, например парнокопытных и непарнокопытных Северной Америки и нотоунгулат Южной Америки протекала в общих чертах по одной и той же схеме (...). Признаки, ранее сохранявшие внутривидовую изменчивость, стабилизировались и усиливались, признаваясь в итоге отличительными чертами семейств и отрядов». И кто же тут является «невнимательным читателем»? Таксономические единицы (вид, род, семейство, отряд) выделены людьми для удобства классификации. В природе они не имеют чётких границ. Именно поэтому в сводках у разных авторов различается количество видов и других таксонов в какой-то группе организмов – это отражает взгляды самих авторов на систематику группы. А раз у таксонов разного ранга нет чётких границ – следовательно, нет границ у микро- и макроэволюции. Они идут по совершенно одинаковому принципу, просто разница между ними состоит в длительности и интенсивности их действия, выраженной в появлении новых таксонов. Говоря о естественном отборе как о механизме эволюции, Ренни предполагает, что существуют и другие механизмы. Однако единственный пример, который он приводит, – гипотеза о происхождении митохондрий, с которой эволюционисты носятся уже много лет. Тот факт, что Ренни прибегает к умозрительной гипотезе в качестве доказательства умозрительной теории, говорит сам за себя. К большому сожалению, Х. Я. не привёл ни одного довода в пользу того, что гипотеза о происхождении митохондрий (добавлю, что не только их, но и хлоропластов) является «умозрительной». Зато доказательств в пользу симбиотического происхождения этих органоидов много. Для митохондрий это, например: 1) наличие самостоятельных и независимых от ДНК клетки носителей генетической информации – особой митохондриальной ДНК, замкнутой в кольцо (как у прокариот!); 2) информационная, транспортная РНК и рибосомы прокариотного типа, отличающиеся от таковых в эукариотной клетке; 3) относительная автономность митохондрий в плане синтеза белков и размножения (делением, а не синтезом на каких-либо других клеточных органоидах). Также считается, что хроматофоры (в том числе хлоропласты) растений тоже произошли от симбиотических прокариот. По крайней мере, у хлоропластов тоже есть автономный генетический аппарат, а также специфические особенности биосинтеза белков. Хлоропласты, как и митохондрии, на ранних стадиях формирования могут размножаться делением. Из этого можно сделать вывод, что теория симбиогенеза не является умозрительной, у неё есть доказательства, которые можно проверить в любой момент (хотя действительно, не все эволюционисты согласны с ней). А вот у «альтернативной» гипотезы, приверженцем которой является Х. Я., таких доказательств нет. Её нельзя проверить, а любые аргументы в пользу реальности креационной теории обязательно имеют какой-то изъян, или, если угодно, неоправданное допущение, на котором и базируются. Если исправить это допущение (точнее – просто ликвидировать его за ошибочностью и неподтверждённостью), то теория креационизма повисает в воздухе. Собственно говоря, эта статья, как и многие другие на эту же тему, как раз посвящена исправлению неоправданных допущений и прямой лжи приверженцев креационизма. Так какая же гипотеза более умозрительна? Происхождение человека и эволюционный тупик (вопрос 3) В третьем вопросе Ренни, касаясь происхождения человека, пишет: «…теория эволюции предполагает, что между наиболее древними известными науке предками человека (которым приблизительно 5 миллионов лет) и появлением современного, с точки зрения анатомии, человека (около 100 000 лет назад) располагался еще целый ряд человекоподобных существ – гоминид, которые постепенно утрачивали черты сходства с обезьянами и все больше становились похожи на современных людей. Именно об этом и говорит нам летопись окаменелостей». Однако тот факт, что эволюционисты в интересах своей теории выстраивают жившие в прошлом существа в определенном порядке, вовсе не говорит о том, что эти существа в самом деле эволюционировали. Подобное мнение высказал редактор журнала “Nature” Генри Джи (Henry Gee), такой же эволюционист, как и Ренни. В своей книге «В поисках далекого времени» (“In Search of Deep Time”), изданной в 1999 году, Джи пишет, что все доказательства эволюции человека «между 10 и 5 миллионами лет назад – тысячи поколений живых существ – могли бы уместиться в небольшой ящичек». Все существующие теории происхождения и эволюции человека, заключает Джи, – «от начала до конца вымысел, который задним числом оправдывает людские предрассудки». Джи добавляет: «Взять ископаемые, выстроить их в ряд и объявить родословной – это не научная гипотеза, доступная проверке, а байка, которой можно доверять не более, чем сказкам про леших и домовых. Она несет в себе идеологический, а не научный смысл». А недавно Джи сделал важное замечание по поводу нового ископаемого черепа, найденного в Чаде (Sahelanthropus tchadensis), и его значения в теории эволюции. Согласно Джи, «независимо от того, каковы будут последствия находки этого черепа для науки, ясно раз и навсегда – о старой идее «недостающего звена» можно забыть». Далее он пишет, что палеонтологических доказательств эволюции человека, по сути, нет: их существование – не более чем эволюционная гипотеза: «Считается, что общий предок человека и наших ближайших (якобы) родственников, шимпанзе, жил не позднее чем 7 миллионов лет назад. Эта цифра основана не на палеонтологических данных, а на изучении мелких различий в весьма схожих генах человека и шимпанзе и последующего расчета времени, в течение которого эти различия могли бы проявиться. Если же взглянуть на саму летопись окаменелостей, мы обнаружим огромную и безнадежную пропасть». Чем внимательней мы вчитываемся в слова Джона Ренни, тем яснее становятся причины, приведшие теорию эволюции к состоянию полной безнадежности. Любимый аргумент креационистов в споре со сторонниками теории эволюции – различия в эволюционных древах человека, составленного согласно взглядам различных авторов. Это различие проистекает из нескольких явлений, которые давно известны эволюционистам: признаки, имеющиеся у живых существ, могут быть следствием одного из трёх процессов – дивергенции, конвергенции и параллелизма. Что же это такое? Дивергенция – явление «расхождения» видов-потомков от предкового вида по анатомическим признакам (приобретения различных признаков на общей основе), связанное с различиями в экологии видов-потомков; Конвергенция – явление приобретения неродственными видами отдельных поверхностных черт сходства при принципиальном различии в более существенных чертах строения; Параллелизм – явление независимого приобретения родственными видами сходных черт на основе общих признаков, полученных от предкового вида. Самое сложное в реконструкции эволюции любой группы живых существ (в том числе людей) – точно определить, итогом какого процесса являются его анатомические признаки. Например, когда доисторическая обезьяна ореопитек (Oreopithecus) приобрела черты сходства с гоминидами – это типичная конвергенция: эта обезьяна является представителем мартышкообразных (низших узконосых) обезьян. А вот когда мы наблюдаем увеличение размеров головного мозга, прямохождение, уменьшение размеров челюстей у гоминид, трудно однозначно сделать вывод о том, унаследованы ли они от общего предка (результат дивергенции), либо развились независимо у сравнительно дальних родственников (результат параллелизма). В силу заведомой неполноты палеонтологической летописи учёные не могут точно сказать, развились ли эти признаки независимо, или унаследованы от общего предка. Отсюда и разница во взглядах на родословное древо гоминид. Ещё одна попытка подтасовки Х. Я. реальных фактов видна в цитируемом тексте. Родословное древо рода Homo берёт свое начало около 2 миллионов лет назад, а если считать ранний вид Homo habilis (Человек умелый) высокоразвитым представителем австралопитеков, то нужно будет признать, что настоящие несомненные люди появились гораздо позже – около 1,6 миллиона лет назад. Более древние гоминиды – это австралопитеки. Поэтому находки из упоминаемого Х. Я. интервала 10 – 5 миллионов лет назад никакого непосредственного отношения к роду Homo не имеют, зато проливают свет на происхождение и раннюю эволюцию австралопитеков. Если же Х. Я. признаёт, что находки из этого временного интервала важны для понимания эволюции человека (Homo), следовательно, он понимает, насколько важна роль австралопитеков в антропогенезе. Браво!!! (Бурные и продолжительные аплодисменты, одиночные автоматные очереди в воздух). Что же касается выстраивания в ряд останков и объявления их «родословной» - то здесь Х. Я. даже не понял, что это тоже укол в его адрес. Именно Х. Я. с фанатическим упорством представляет работу палеонтологов как выстраивание останков в некий ряд по степени возрастания размеров, и сочинение на этот счёт «родословных». На самом деле вместо пресловутого «ряда» в результате исследований вырисовывается настоящее «дерево» со множеством боковых ветвей. Даже у тех же лошадей, о которых среди креационистов не упоминает только ленивый, родословная представляет собой далеко не прямой ряд (что вполне официально признают палеонтологи, хотя именно это и ставится им в упрёк). И наибольшая сложность в воссоздании этого «родословного древа» состоит именно в том, чтобы правильно определить, является ли новая форма представителем «магистральной линии», или это просто уклоняющаяся форма. Что же касается призыва забыть идею «недостающего звена», то его тоже можно толковать двояко. Можно, конечно, признать, что найти его невозможно по причине принципиального отсутствия такового, а можно сказать, что это звено найдено и просто перестало быть «недостающим». Неясен контекст этой фразы, от которого во многом зависит понимание смысла высказывания учёного. И дело здесь не в «чтении между строк», а в том, что креационисты очень любят вымарывать отдельные фразы для «подтверждения» собственных слов. Подробнее об этом смотрите ниже – вопрос 14 о происхождении глаза. А фраза о «безнадёжной пропасти» между человеком и шимпанзе говорит о том, что неясно, когда родословные линии этих видов разошлись (не отрицая родства между ними). Действительно, нам неизвестны пока ископаемые останки непосредственных предков современных африканских антропоидов – горилл и шимпанзе. Но их внешний вид говорит нам о том, что их предок, отделившийся от общего ствола с предками человека, пошёл своим эволюционным путём, который не зависел от пути развития предков человека. Скорее всего, это была обезьяна-брахиатор, африканский аналог гиббона. И таким образом, отсутствие (пока) в известной учёным палеонтологической летописи непосредственного предка шимпанзе вовсе не отрицает происхождения человека от обезьян, поскольку шимпанзе – не прямой предок человека, а, фигурально выражаясь, наш «кузен» в царстве природы. Природа пресловутой «безнадёжной пропасти» проста: предок современных антропоидов обитал, скорее всего, во влажных лесах, которые являются одним из самых неблагоприятных мест для захоронения ископаемых остатков. Почему лишь немногие отваживаются бросить вызов теории эволюции? (вопрос 4) Один из аргументов Ренни состоит в том, что теория эволюции получила всеобщее признание в научном мире. Существуют две причины, по которым некое частное мнение может получить широкую поддержку: либо имеются весомые свидетельства в пользу этого мнения, либо его адепты каким-то образом способны влиять на общественное сознание. В случае с «всеобщим признанием» теории эволюции, пожалуй, имеет место второй вариант. Современное научное сообщество серьезно заблуждается, отождествляя науку с материализмом, и навязывает это заблуждение остальным ученым. В условиях, когда антиэволюционные взгляды априори объявляются антинаучными, свободная критика попросту невозможна. Мы видим отпечаток этого идеологического диктата и в самом тексте Джона Ренни. Уже заголовок его статьи объявляет креационизм «вздором». О какой атмосфере свободной дискуссии может идти речь, когда научный журнал публикует работы под такими заголовками?! Чем дальше, тем агрессивней становится Ренни: во введении он пишет, что креационизм так же ненаучен, как «космология плоской земли», а в самой статье обвиняет креационистов в нечестности (с. 65). Как рядовые ученые могут критиковать теорию Дарвина, если им нужно публиковаться в научных журналах? Многие ли в этих условиях найдут в себе смелость сказать: «А король-то гол!»? Есть такой анекдот: Что бы сказали гомосексуалисты, когда услышали бы фразу: «А король-то – голый!»? - Они бы ответили: «Тс-с-с, противный, сказка только начинается...» Не относя себя к числу сторонников подобных нетрадиционных отношений между людьми, я могу сказать почти ту же самую фразу сторонникам теории креационизма. Плакаться относительно «непопулярности» собственных теорий креационистам явно не к лицу: они активно пользуются таким средством влияния, как Интернет, в чём всякий может наглядно убедиться. Достаточно набрать какое-либо ключевое слово в любой из поисковых систем, как будет выдана куча ссылок на всевозможные странички, среди которых «креационных» будет едва ли не больше, чем «научно-материалистических». По сетям кабельного телевидения крутят «наглядно» сделанные, блестящие, как макияж кинозвезды, фильмы той же тематики. А многочисленные пёстрые книжечки, раздаваемые на улицах даром, воздействуют на простого обывателя сильнее, чем скучные толстые фолианты без картинок, способные заинтересовать только академического сухаряучёного. А если учесть бедственное (например, в России) положение науки, не способной соперничать в финансовом плане с богатыми религиозными организациями - западными христианскими и восточными исламскими, то жаловаться на «притеснения» креационистам явно грешно. Х. Я. сам признаёт, что причин господства какой-то доктрины две: или у неё есть веские доказательства, или её последователи имеют большое влияние. Поскольку влияние академической науки на массовое сознание уже не очень велико (к сожалению), а религиозные организации достаточно сильны, богаты и влиятельны, остаётся принять другой вывод: есть доказательства. Теория эволюции подтверждается не только на примере дарвиновых вьюрков и доисторических лошадей. Примеры реальности законов эволюции можно найти практически везде, в любой группе живых существ. И в то же время попытки креационистов обосновать свою точку зрения базируются либо на невежестве, либо на откровенной лжи, и не выдерживают никакой критики. Относительно некоего «идеологического диктата». Есть один расхожий вопрос: кто громче всех кричит «Держи вора!»? Ответ: сам вор и кричит. Я не хочу обвинять Х. Я. в воровстве (говорят, в странах победившего ислама за воровство запросто могут руку топором оттяпать, а я не хочу, чтобы кто-то несправедливо пострадал из-за того, что меня неправильно поняли), но содержание статьи чем-то напомнило мне эту ситуацию. Х. Я. обвиняет сторонников теории эволюции в навязывании читателю готовых штампов применительно к конкурирующей теории. И в то же самое время он не чурается подобных же методов «убеждения». «Научное мошенничество», «слепой материализм», «безрассудство», «созданный у себя в голове безумный вымысел», «невежество примитивного общества идолопоклонников», «теория эволюции - это обман», «безнадежные усилия неодарвинизма», «утопические механизмы эволюции», «сказка, выдуманная теорией эволюции», «фантастическая эволюция птиц и млекопитающих», «лживые комментарии эволюционистов», «неосведомлённые эволюционисты», «дешёвое увиливание», «спекуляции», «вздор, противоречащий здравому смыслу», «вздор об атрофированных органах», «ложь в упаковке», «расстройства логики у материалистов», «поверхностные и невежественные идеи», «поддались обольщению, обманулись и унизились», «эта невнимательность исходит из недостаточности ума» - все эти слова и выражения взяты из работы самого Х. Я. «Обман эволюции». Если кого-нибудь заинтересует, я могу подробно перечислить, на каких страницах данной книги они упоминаются. И готовых выводов для читателя приготовлена куча: «безосновательные утверждения эволюционистов», «немыслимая связь», «фальсификации, применяемые эволюцией», «вымышленное родословное древо», «негласная история», «эволюция - вера вне науки», «конец теории эволюции», «нулевая вероятность», «сокрушает теорию эволюции в самой основе», «эволюционисты собственными же руками загубили свою теорию», «теория эволюции является абсолютно догматической верой», «безысходное положение эволюционистов», «сценарии, основанные на силе воображения», «тупик гомологии», «фальшивый рисунок Геккеля», «теория эволюции - материалистическая необходимость», «научный провал материализма», «любая иная идея будет противоречить сама себе и законам логики», «истина очевидна», «крах теории эволюции: истина создания», «очевидно и несомненно существование Всевышнего, господствующего над ними и направляющего их», «особый дизайн», «особо спроектированные», «очередное очевидное доказательство существования Творца», «здесь раскрывается окончательная истина», «ставит в тупик материалистов», «не соответствующие логике умозаключения», «неспособность уразуметь ... является общей чертой неверных», «западня материалистам», «отсутствие здесь логики очевидно». Источник всё тот же... А теперь ответьте мне, как можно верить человеку, который подменяет доказательства откровенной демагогией? Кстати, а как бы Х. Я. охарактеризовал заголовок собственной книги «Обман эволюции»? А вот его другие книги: «Крах теории эволюции», «Культ дарвинизма», «Истинное происхождение жизни», «Чёрная магия дарвинизма», «Конец дарвинизма». Думаю, к нему вполне применимы те же самые выражения, какие он отпускает в адрес Джона Ренни. Что же касается научной добросовестности и её отсутствия, то лично я убеждаюсь только в том, что сам Х. Я. считает её явно излишней. А иначе с чего бы мне пришлось писать столь пространные комментарии к его «тезисам»? График в статье Ренни, имеющий целью показать, что чем выше уровень образования населения, тем ниже процент креационистов (с. 65), – тоже не что иное как проявление идеологического давления дарвинизма. Естественно, что система образования, подчиненная дарвинистам, направлена на воспитание учащихся в том же духе. Единственное, что можно сказать хорошего по этому поводу, – подобное положение в науке не может продолжаться долго. Трещины в фундаменте храма дарвинизма – верный признак того, что вскоре подлинные ученые низвергнут эту догму. Автору этой статьи приходилось читать много произведений всевозможных креационистов – в основном христианских. Из представителей исламского креационизма больше всех заявляет о своём существовании лишь Х. Я., упоминаемый столь часто. И в работах этих людей приходится видеть такие «перлы», какие просто не укладываются в сознании образованного человека. С помощью подтасовок и откровенной лжи креационисты сами отвращают от себя людей, поэтому поверить им (и стать их сторонником) может только человек малообразованный. Любой мало-мальски разбирающийся в естественных науках читатель просто поднимет на смех лживые «аргументы» сторонников теории сотворения, причём сделает это совершенно обоснованно. Достаточно прочитать любое произведение креационистов и сразу после него – критическую заметку об этой работе. Сразу бросится в глаза тот факт, что креационисты по большей части цитируют друг друга, либо выдирают из контекста «с мясом» отдельные цитаты эволюционистов (и незачем обижаться на меня, так и происходит!). А их оппоненты пользуются гораздо более широким списком источников, авторы которых не являются заинтересованными сторонами в споре о сотворении мира (или отсутствии такового). Джон Ренни просто очертил жизненное пространство креационизма, процветающего благодаря человеческому невежеству или дилетантству. К сожалению, авторитет науки в наше время падает именно благодаря тому, что наука не может «эволюционировать» в направлении своего главного потребителя, простого человека из масс - она проигрывает массовой культуре и шоу-бизнесу в зрелищности и доступности для умов простых людей. А современная религия, особенно западная, густо замешана на этом самом шоу-бизнесе: достаточно вспомнить рокконцерты типа «Иисус – твой кореш» и им подобные акции, направленные на массовое сознание. В борьбе за массовое сознание мутировавшая религия выигрывает, но это ещё не означает, что лукавые священники говорят только правду. Боюсь только, что замеченные Х. Я. «трещины» в фундаментальной теории эволюции, в которую укладываются все палеонтологические находки и наблюдаемые природные явления - оптический обман зрения самих креационистов, не понимающих до конца критикуемой теории. Почему эволюционисты признаются в своих сомнениях? (вопрос 5) Джон Ренни пытается изгладить из умов своих читателей малейшие следы сомнений в догмах дарвинизма. Поэтому он утверждает, что фрагменты из работ видных эволюционистов, цитируемые креационистами, всегда искажены. По мнению Ренни, ученые, чьи работы цитируют креационисты, всегда были приверженцами теории эволюции, а «бесчестные креационисты» пытаются изобразить этих достойных людей противниками эволюционных взглядов. Однако истина выглядит совсем иначе. Креационисты не изображают цитируемых ими эволюционистов противниками дарвинизма. Ни Стивена Джея Гулда, ни Алана Федуччиа, ни Генри Джи. Никто не говорит, что они против теории эволюции. Однако и они, и многие другие эволюционисты многократно писали об ее недостатках. Процитировать мнение ученых по поводу их собственной теории – что может быть естественней? А вот почему этих цитат так много? Проблема заключается в том, что в теории эволюции слишком много мнений, не подкрепленных фактами. Когда эволюционистам не хватает объективных доказательств, они восполняют пробелы собственными домыслами. Эти домыслы входят в противоречие с фактами, в теории становится все больше пробелов, и ученые не могут не обращать на это внимания. Именно поэтому дарвинисты так часто высказывают сомнения в отношении теории эволюции. Разумеется, никто из креационистов не припишет эволюционисту поддержку антиэволюционных взглядов. Ведь в этом случае достаточно будет привести всего лишь одну цитату, где этот автор говорит об эволюции, чтобы намертво дискредитировать такого креациониста. Но использовать высказывания эволюционистов для подкрепления антиэволюционной теории – это столь же «круто», как если бы Х. Я. стал подкреплять положения ислама цитатами из Маркса, Энгельса и Ленина. Просто в науке, в отличие от религии, нет единственно верной и господствующей точки зрения. Со временем, с каждой новой находкой меняются и уточняются представления о механизмах и движущих силах неких явлений, но не отбрасывается само явление! В эволюционном учении есть несколько научных школ, приверженцы которых по-разному объясняют какие-то явления. Но ставить под сомнение фундаментальную и всеобъемлющую теорию никто из них не собирается. Точно так же в физике стали достоянием истории господствовавшие ранее теории «теплорода», «мирового эфира» и «электрической жидкости». А принципы ньютоновской механики оказалось невозможно распространить на движение электрона в ядре атома. В химии столь же легко отказались от теории, гласящей, что все металлы суть производные серы и ртути (на этой теории базировалось представление алхимиков о возможности трансмутации неблагородных металлов в золото). Тем не менее, ни химия, ни физика не вычеркнуты из списка наук. А в географии давно не применяется известная ранее теория плоской Земли, поскольку доказано, что Земля – шар. И география до сих пор существует! И я хочу спросить Х. Я.: «Пытаться опровергнуть теорию эволюции с помощью фраз людей, которые её признают и поддерживают - что может быть глупее?» Кроме того, чтобы ввести несведущего читателя в заблуждение, креационисты сознательно цитируют работы разных лет. Разумеется, когда сделано какое-то новое открытие, старые положения теории пересматриваются, и выдвигается новая гипотеза. И в этот самый момент креационист подсовывает читателю для сравнения новую и старую теории. И сам делает за него вывод: вот, мол, смотрите, какая нехорошая и противоречивая теория, и как у них всё запущено. Тем не менее, даже если у сторонников теории эволюции есть какие-то гипотезы и теории, которые могут в деталях противоречить друг другу, то все они базируются на реальных фактах и находках. В то же время креационисты не могут предложить ничего материального для подтверждения своей точки зрения. По крайней мере, Земля оказалась шарообразной и крутящейся, небо – не из хрусталя, а Солнце – гораздо больше Земли. Те теории, которые креационисты предлагают для подтверждения возраста Земли, оказываются «верными» лишь в той части, которая не противоречит священным книгам. Всё прочее просто умалчивается. Так, например, при определении возраста Земли по скорости накопления металлов в морской воде (исходя из неверного изначально предположения о том, что океан исходно был пресным!) выяснилось, что по содержанию некоторых металлов возраст Земли удивительно совпадает с библейским. Конечно, это оказывается верным, если не принимать во внимание того факта, что небезызвестный «новый хронолог» академик А. Т. Фоменко приводит в своих работах несколько десятков дат «сотворения мира», рассчитанных разными христианскими авторами (по единому первоисточнику!) и дающих разброс в хронологии на несколько тысяч лет. Но при этом содержание в морской воде алюминия даёт возраст Земли (рассчитанный по той же методике!), равный... ста годам! Этот факт, разумеется, был деликатно оставлен креационистами без внимания, но указан в статьях эволюционистов. В отличие от креационизма, который имеет готовый ответ, и ищет лишь подходящее решение к нему, у эволюционистов нет готового ответа. В этом и заключается причина различия взглядов авторов. Ведь известно, что в спорах рождается истина. Вопрос о возникновении жизни и «гибкая позиция» Джона Ренни (вопрос 7) Вслед за расплывчатыми рассуждениями по поводу шести первых вопросов Ренни наконец подходит к действительно важной проблеме: откуда возникла жизнь? Как в мире появилось первое живое существо? Все, что он может – в двух словах изложить гипотезу, выдвинутую еще в 1920-е годы Александром Опариным. Признавшись, что «происхождение жизни во многом остается тайной», Ренни пытается придать этой гипотезе убедительность, заявляя, что «…биохимики открыли механизмы, посредством которых первые нуклеиновые кислоты, аминокислоты и другие «строительные материалы», из которых впоследствии строилась жизнь, смогли образоваться и самоорганизоваться в самовоспроизводящиеся и саморегулирующиеся системы, лежащие в основе биохимии клетки». Рении совершенно прав, описывая столь поверхностно важнейший процесс происхождения жизни, – ведь о подробностях ему сказать нечего. Проанализировав слова Ренни, мы увидим, насколько оторваны от реальности его утверждения: Вопрос о том, «как первые нуклеиновые кислоты, аминокислоты и другие биохимические молекулы» появились в атмосфере Земли, на самом деле представляет для эволюционистов неразрешимую загадку. Они надеялись было, что эту проблему можно считать решенной после опытов Стэнли Миллера и его последователей с воссозданием первичной земной атмосферы. Однако уже в 1970-х годах выяснилось, что первичная атмосфера была вовсе не метано-аммиачной, а содержала большое количество кислорода. Стало ясно, что в такой атмосфере никаких органических молекул – даже аминокислот – появиться не могло. Даже если мы предположим, что простые биохимические молекулы – нуклеиновые кислоты или аминокислоты – все же каким-то образом образовались в первичной атмосфере (или были занесены из космоса, как пишет Ренни после цитированной нами фразы), то это все равно никак не говорит в пользу теории эволюции. Как эти просто устроенные органические вещества превратились в невероятно сложную живую клетку, несущую в себе генетическую информацию? Что бы ни говорил по этому поводу Ренни, органическим молекулам не свойственно «самоорганизовываться» и превращаться в самовоспроизводящиеся живые организмы. Подобная идея никогда не была подтверждена ни одним наблюдением, экспериментом или хотя бы теоретической разработкой. Иными словами, аргументы Ренни ничего не сообщают нам о происхождении жизни. Зато весьма интересны последние строки этого раздела его публикации – в них мы видим и признание поражения, и явное предубеждение против креационизма: «Креационисты огульно отрицают эволюцию на основании того, что в настоящее время наука не способна объяснить происхождение жизни. Однако даже если предположить, что жизнь на Земле имеет неэволюционное происхождение (например, если первую клетку на Землю занесли инопланетяне), то факт последующей эволюции жизни имеет надежные подтверждения, полученные в ходе многочисленных исследований микро- и макроэволюционных процессов». Интересные вещи выходят на поверхность при внимательном чтении этих строк: Дарвинисты не продвинулись в своих исследованиях дальше экспериментов Миллера, от результатов которых уже отказались. Что они могут сказать на этот счет? Если Х. Я. думает, что сейчас я выложу ему на блюдечке с голубой каёмочкой всю подноготную происхождения жизни на Земле, то он серьёзно заблуждается. Единого мнения по поводу происхождения жизни на нашей планете сейчас нет, поэтому ничего сверх тех гипотез, что высказываются в трудах биохимиков-эволюционистов, я ему не предложу. Кстати, если Х. Я. как непримиримый критик «только вчера проснулся», я очень порадую его тем, что в начале ХХI века учёные отошли от результатов опытов Миллера, и даже теория «первичного бульона» Опарина уже теряет сторонников. Поэтому Х. Я. здесь просто, фигурально выражаясь, «пинает мёртвого льва», что, согласно восточной мудрости, может сделать и осёл. Вместе с тем я лишний раз скажу здесь относительно беззастенчивого вранья, которое Х. Я. широко использует как метод убеждения. Дело здесь касается условий на Земле во времена зарождения жизни. Действительно, Земля как планета земной группы («масло масляное», но с точки зрения астрономии это так) никогда не содержала в атмосфере метан и аммиак, характерные для атмосферы нынешних газовых гигантов – Юпитера, Сатурна, Урана и Нептуна. Но свободного кислорода в атмосфере Земли тоже не было! В лучшем случае кислород был связан в форме углекислого газа. Этот элемент очень активен, и в природе быстро связывается реакциями окисления. В настоящее время в атмосфере Земли количество кислорода относительно стабильно благодаря процессу фотосинтеза, который происходит с затратой энергии. Доказательством того, что на ранней Земле не было свободного кислорода, является характер горных пород, формировавшихся в те времена: это были графит (чистый углерод!!!), лазурит (сульфид натрия), пирит (сульфид железа) и другие минералы, не содержащие кислорода. Конечно, определённая доля кислорода может быть получена путём жёсткого ультрафиолетового облучения молекул воды, но это незначительное количество тут же расходовалось на окисление вулканических выбросов. Поэтому органические вещества вполне могли сохраняться на поверхности Земли в океане, защищённые водой от ультрафиолетового излучения. К тому же уровень излучения несколько миллиардов лет назад был гораздо ниже: Солнце было моложе, и его ядерные реакции ещё не набрали полную силу. А источником первичной органики могли стать космические объекты, падавшие на Землю. Конечно, когда метеорит падает на Землю, он сильно нагревается в атмосфере и часть органики просто сгорает. Но так происходит только в его верхнем слое. Известны случаи, когда на внутренней поверхности расколовшегося при ударе метеорита образовывался иней, когда его внешняя поверхность была горячей. Самостоятельно молекулы органических веществ самоорганизовываться не могут. В водном растворе реакция пептизации (объединения аминокислот в цепочку) не происходит – при этом должна отщепиться молекула воды, что невозможно в водном растворе согласно принципу Ле Шателье, известному в химии. Это правда, и об этом Х. Я. пишет в своих книгах. Но он не учитывает другую возможность прохождения таких реакций – катализ. Катализаторами реакций различных органических веществ в первичном океане могли служить самые разные минералы. Поскольку свободного кислорода на Земле не было, некоторые металлы (типа платины и железа) вполне могли существовать (а платина и сейчас есть) в свободном неокисленном состоянии. Кроме катализа стоит учитывать явление адсорбции в тонкодисперсном осадке, также благоприятствующее химическим реакциям. В физической химии стоит также искать причину оптической однородности органических соединений. В статье «Асимметрический синтез» 1-го тома «Химической энциклопедии» сказано, что абсолютный асимметрический синтез получают «под действием асимметрического физического фактора, например, при использовании в реакциях энантиоморфных кристаллов в качестве носителей катализаторов». Такие кристаллы – это, например, оптически активный кварц. Кроме того, в реакциях асимметрического синтеза используется круговая поляризация света. Есть сведения о том, что радиоактивное излучение вызывает появление оптически активных молекул органических веществ. Это важный факт, поскольку радиоактивность на Земле несколько миллиардов лет назад была заведомо выше – ещё не распались сравнительно короткоживущие радиоактивные изотопы. Косвенно о зарождении жизни в условиях высокой радиоактивности свидетельствует устойчивость бактерий к этому излучению. Очевидно, репликация органических полимеров также происходила первоначально на поверхности кристаллических минералов, а потом минеральную основу, которая не всегда доступна, постепенно подменила основа органическая, ставшая прообразом молекулы ДНК. В отличие от минералов, она всегда с собой – внутри клетки. Это выгодно – повышается автономность клетки. Вообще, вся эволюция идёт по пути усиления автономности организма по отношению к окружающей среде. Сравните, например, содержание дома рептилии или амфибии и какого-нибудь злополучного хомячка – кого сложнее держать дома? Конечно, рептилий и амфибий – они требовательнее к окружающей среде, и дома выживают лишь в террариуме с искусственным микроклиматом, тогда как сбежавший хомячок легко дичает и спокойно живёт где-нибудь в подвале. А всё началось с того, что протобионты стали независимы от минерального царства в процессах репликации! «Невероятная сложность» живой клетки, о которой говорит Х. Я. – это результат её длительной эволюции с момента появления. В строении клетки нет элементов, образование которых могло происходить вопреки физическим законам (доказывая тем самым чудесное появление клетки путём сотворения). Например, двухслойная плазматическая мембрана может формироваться за счёт действия элементарных законов физики. Мембрана состоит из липидов (жиров и их производных). Молекула липида представляет собой сложный эфир, образованный спиртом глицерином и жирными многоатомными кислотами. Она имеет два конца, отличающихся по физическим свойствам: один конец – гидрофильный (многоатомный спирт глицерин), другой – гидрофобный (остаток жирных кислот). Гидрофильные концы поворачиваются в сторону водного раствора вне и внутри клетки, а гидрофобные – от воды, друг к другу. Так и формируется упорядоченная (!!!) двухслойная мембрана. Многие органоиды эукариотной клетки являются производными плазматической мембраны, а некоторые, как полагают, произошли в результате симбиоза с прокариотами. Я согласен с тем, что биохимические процессы невероятно сложны и ещё не до конца изучены. Но это ещё не означает, что они появились в результате преднамеренного сотворения. Не исключено, что они просто вычленились среди множества хаотически происходящих в клетках протобионтов химических процессов. Если рассмотреть любой процесс, идущий в природе (возьмите хоть усложнение строения членистоногих, хоть эволюцию позвоночных или другой группы животных), то можно выделить следующие этапы становления: 1. Исходная простота; 2. Усложнение путём количественных изменений; 3. Относительное упрощение путём качественных изменений, ликвидации несущественных и повторяющихся элементов, сопровождающееся усложнением отдельных процессов, систем и прочих составных частей. Скорее всего, у первых протобионтов интенсивность химических процессов в клетках нарастала относительно хаотично, и лишь позже от них остались наиболее устойчивые и важные процессы. Такой характер развития доказывается самим темпом эволюции: на формирование ядра в клетке ушла первая половина времени существования жизни на Земле – около 2 миллиардов лет. Если бы жизнь появилась путём сотворения (пусть даже сотворена была бы только первая клетка), то эволюция происходила бы намного быстрее, без столь длительной «микроскопической» стадии. В клетках нет никаких факторов, сдерживающих, лимитирующих по времени и направляющих эволюцию, как нет информации о конечных целях эволюции – развитие и облик живых организмов определяется окружающей средой и характером её изменений (но развитие конкретных адаптаций происходит за счёт внутренних возможностей организмов). Апеллировать к воле божества («Ему так хотелось») в данном случае я считаю бессмысленным – это недоказуемо (если кто-то брал у Бога интервью, откликнитесь!) и умозрительно. Ренни говорит о неспособности «в настоящее время объяснить происхождение жизни». Иными словами, он надеется, что это состояние временное, и в будущем в один прекрасный день найдется какой-нибудь факт в пользу эволюционной теории. Такая уверенность свидетельствует о том, что эволюционистские убеждения основаны не на научных открытиях, а на философских предубеждениях. Позиция Ренни напоминает взгляды твердолобого марксиста, который наблюдает повсеместный провал политических и социологических теорий Маркса, но, несмотря на это, уверенно ожидает, что «пролетарская революция» непременно где-нибудь случится в будущем. Собственно говоря, уверенность Х. Я., что наука не сможет сделать той или иной вещи, вовсе не делает из него пророка. Приведу такой пример: на основе соотношения площади крыльев и веса тела шмеля учёные установили, что шмель не умеет летать. Шмель о результатах работы учёных не знал, что не мешало ему спокойно летать. И только позже были открыты принципы работы крыльев шмеля, отличающиеся от тех, которые имеют место при полёте птиц. Иными словами, наука не имеет пределов познанию, поэтому ограничивать их может лишь человек, откровенно несведущий. Откуда Х. Я. знает, что происхождение жизни «по Дарвину» не может быть открыто? Что же касается обоснования научной теории на некоторых допущениях, то это ещё не означает, что развитая таким образом фундаментальная теория оказывается ложной. Конечно, если исходное допущение оказывается ложным, то со временем будут устойчиво накапливаться факты, противоречащие данному допущению, и его придётся отвергнуть. Это нормальный процесс, и так много раз было в других науках. Те «противоречия», которые креационисты разыскивают в работах эволюционистов – это, в сущности, «мышиная возня» под ногами фундаментальной теории, поскольку они являются явлениями частного характера. Эволюционизм далеко не весь основан на сплошном предубеждении, как хочет показать Х. Я. Зато религия – это уже совсем другая история... Положения теории эволюции, приложенные к различным объектам живой природы, не вступают в противоречие с наблюдаемыми явлениями и процессами, что лишний раз подтверждает верность и всеобъемлющий характер этой теории. А те кажущиеся противоречия, которые иногда проявляются, легко объяснимы с позиций смежных наук. Вот только зачастую объяснение кроется в том, что данное явление наблюдалось с нарушениями условий, либо было результатом подделки. И пусть не думают креационисты, что только сторонники теории эволюции злоупотребляют подделками – у них самих таких примеров не меньше. Борода Карла Маркса видится Х. Я. буквально отовсюду в теории эволюции – это особенность стиля мышления Х. Я. (помнится, у бывшего президента всея Руси Ельцина: «Во всём виноват Чубайс»), отражённая в его книгах и статьях. Поэтому можно сделать совершенно логичное предположение, что Карл Маркс завладел документами Чарльза Дарвина и вместо него совершил это самое путешествие, написав впоследствии книгу. Об этом также заставляет задуматься большое внешнее сходство Маркса и Дарвина (оба – солидные бородатые мужики). А сходство Дарвина и Льва Толстого заставляет подумать, что Дарвин не умер в своё время, а эмигрировал в Россию, где под именем Льва Толстого стал «зеркалом русской революции». Ренни признает, что в основе жизни может лежать разумный замысел, и наука может в будущем прийти именно к этому выводу, однако по неким причинам он предпочитает говорить об инопланетянах как носителях этого замысла. Теория «инопланетян» возникает в статье Ренни уже не в первый раз (см. ответ на вопрос 3). И примечательно, что Ренни готов признать существование инопланетного разума, но при этом напрочь отвергает возможность вмешательства метафизического Создателя. Это в очередной раз показывает, что приверженность Ренни дарвинизму и его нападки на теорию сотворения коренятся в его философских предубеждениях против Творца. Заявление Ренни о том, что разумный замысел может создать жизнь, но не может участвовать в ее дальнейшей истории, совершенно субъективно и ненаучно. Оно вызвано существованием многочисленных доказательств того, что именно разумный замысел лежит в основе множества сложных органических систем и жизни как таковой. Субъективны и пассажи вроде «надежные подтверждения»: они призваны воздействовать на читателя, но ими невозможно подменить отсутствующие факты. Отличие инопланетянина (если нам удастся его встретить) от божества вполне очевидны: любой инопланетянин (если он действительно существует) вполне материален и осязаем, а существование божества в принципе не может быть доказано наукой, поскольку является предметом веры. Именно поэтому материалисты больше склонны верить в инопланетян, чем в богов – оснований больше. В отношении роли разумного замысла в появлении и развитии жизни на Земле мне вспоминается одна логическая загадка: «Если Бог всемогущ, сможет ли он создать камень, который сам не сможет поднять?» Если ответить «Да», то придётся признать, что Бог не всемогущ, поскольку поднять такой камень он не сможет. Если ответить «Нет», то Бог опять-таки оказывается не всемогущим, ведь он не может сотворить такой камень. К чему я это вспомнил? Не забавы ради, а поучения для. Если божество является безгранично и абсолютно всемогущим, то откуда на Земле появляются вымершие животные? Если бог всемогущ, то никаких «пробных» и «неудачных» творений у него не должно быть. Если бы некий «разумный замысел» направлял развитие живой природы, то такого «безобразия» мы не увидели бы. Все ископаемые остатки организмов стройными рядами укладывались бы в систематику, не было бы споров, что считать видом, а что комплексом близких видов. Каждый вид имел бы своего прямого потомка, и картина мира отличалась бы известной мерой упорядоченности. Но мы видим, судя по летописи ископаемых остатков, как группа живых существ, многочисленная и разнообразная, может полностью вымереть, не оставив потомков. Таковы, например, головоногие моллюски аммониты. Да и среди лошадей, любимых креационистами, до наших дней дожил всего один род, когда в «лучшие времена» их насчитывалось до десятка (в позднем миоцене). Вообще, если проследить историю любой (подчёркиваю, ЛЮБОЙ) группы живых существ, то можно увидеть практически одинаковую картину: вначале появляется целый «пучок» всевозможных форм (как правило, им присваивается статус «форм неясного систематического положения»). Затем из конгломерата первичных форм выделяется одна – две, реже больше «стволовых линий», а прочие живут недолго и вскоре вымирают, не оставив потомства. Такую картину среди позвоночных демонстрируют, например, рыбы и земноводные, хотя не менее чётко это выражено в процессе формирования других классов. Такое же явление можно проследить и на менее высоком уровне, например у приснопамятных лошадей, когда в самом основании ствола древних лошадиных (Equidae) отделяется боковая ветвь палеотериев, позже вымершая. Это весьма напоминает метод «проб и ошибок», когда неудачные попытки отбрасываются практически сразу, не получая дальнейшего развития, а удачные попытки запоминаются и используются в дальнейшем. Разве всевидящее, обладающее даром предвидения божество может поступать таким образом? Или для бога следует допустить возможность ошибки? Тогда какой же он абсолют, если ошибается? Таким образом, сам характер развития жизни на Земле показывает, что эволюция происходила не направленно (повинуясь «велению свыше»), а довольно хаотично. И это доказывает непричастность «высшего разума» к этому процессу. Что же до словесных «пассажей», то я просто напомню, что Х. Я. сам склонен злоупотреблять этим, о чём я говорил выше. Уловки в духе Докинса (вопрос 8) Величайшая ошибка теории эволюции заключается в том, что она полагает живые организмы результатом действия слепых сил природы. Эту идею Ренни пытается обосновать в ответе на вопрос 8, однако в итоге безнадежно запутывается. Вот как выглядит ответ Ренни на утверждение, что сложность живых систем не может быть объяснена действием случая: «Случай играет некоторую роль в эволюции (например, случайные мутации могут приводить к появлению новых признаков), однако эволюция не действует случайно при создании новых белков, организмов или других объектов. Напротив: естественный отбор – важнейший из известных механизмов эволюции – подразумевает неслучайные изменения путем сохранения «благоприятных» (адаптивных) признаков и элиминации «неблагоприятных» (неадаптивных)». Но это не ответ. Это и так все знают. Согласно теории эволюции, все живые существа возникли вследствие «случая» (мутаций), поддержанного естественным отбором, который покровительствовал полезным мутациям. Спрашивается, что тогда креационист Х. Я. желает услышать в качестве ответа? Я считаю, что Джон Ренни объяснил этот вопрос достаточно для понимания. Другое дело – что Х. Я. может отрицать роль естественного отбора в накоплении положительных, благоприятных мутаций. Вид живых организмов эволюционирует благодаря сочетанию двух факторов: внешнего и внутреннего. Внешний фактор – это изменения условий среды: абиотических («неживых» - климат, солёность океана, положение материка) и биотических («живых» наличие конкурентов, врагов, корма). Внутренний фактор – это возможности эволюционирующей группы организмов «ответить» на изменения этих факторов путём изменений. Это – генофонд популяции и принципиальные возможности его изменения. Пока внутренние факторы будут меняться адекватно внешним (пока будет, чем «ответить») – популяция будет жить. Если адекватного ответа не предвидится в силу отсутствия у популяции генетических резервов – она вымрет, а место исчезнувшей популяции займёт та, у которой есть возможности для изменений в данную сторону. Но вот в чем состоит проблема: естественный отбор – бессознательный механизм. Он благоприятствует случайным изменениям потому, что организм, в котором произошли эти изменения, приобретает важные преимущества в жизни. Однако многие сложные органы никак не обнаруживают своих важных преимуществ, пока они не сформировались полностью. Поэтому естественный отбор никак не может происходить в направлении формирования именно этих органов. (И естественный отбор уж никак не мог действовать при возникновении жизни, поскольку в так называемом «первичном бульоне» не было ни жизни, ни борьбы за существование). Ренни пытается как-то прикрыть эту зияющую дыру в теории эволюции и прибегает к тому же обманному приему, что и Ричард Докинс. Пример, который он приводит, – шекспировская фраза «БЫТЬИЛИНЕБЫТЬ»: компьютер смоделировал ее с помощью метода отбора, состоявшего из 336 шагов. Верят ли сами эволюционисты в такие примеры? Или они прибегают к подобным приемам только для того, чтобы покрасоваться перед неискушенными читателями? Пример этот весьма банален и основан на очевидно ложной посылке. Компьютер, напечатавший фразу «БЫТЬИЛИНЕБЫТЬ», был запрограммирован для этого соответствующим образом. Конечный результат был изначально предрешен. Программа случайным образом распределяет буквы в 13 пустых ячеек, однако она фиксирует букву, попавшую в заранее определенную позицию. Иными словами, она знает, что в первой ячейке должна быть именно буква «Б» – еще до того, как образуется слово «БЫТЬИЛИНЕБЫТЬ»; и когда буква «Б» попадает в первую ячейку, программа фиксирует эту букву именно там. Собственно говоря, упомянутая Х. Я. программа как раз соответствует тому, что хотят увидеть креационисты: им хочется увидеть вероятность образования не белка вообще как такового (то есть, некоего вещества из аминокислот, соединённых пептидной связью), а ИМЕННО ТОГО или ЭТОГО белка. Потому и компьютер при моделировании реагировал именно на определённую букву, а не на подстановку случайной буквы. Поэтому возражения Х. Я. можно отбросить за их напрасностью: весь эксперимент проходил как раз по сценарию, предложенному креационистами. Стало быть, его результат им не понравился. Современные живые существа, а также сложные органические полимеры, составляющие их – это итог реализации ОДНОГО ИЗ МНОГИХ вариантов развития. Если бы история Земли была иной, возможно, её населяли бы совсем другие живые существа, более или менее отличающиеся от современных. То, что хотят креационисты – это желание повторить уникальный (изначально представленный в единственном экземпляре) процесс, что принципиально невозможно. «... а что было бы, если бы плёнку прокрутить повторно? Независимо от различий в интерпретации кембрийской каменной летописи, большинство специалистов в этой области, вероятно, согласились бы, что результат - сегодняшний мир животных - был бы другим, и даже, что вполне возможно, радикально другим». (Дж. Д. Макдугалл «Краткая история планеты Земля», СПб, Амфора, 2001. стр. 161) Таково мнение палеонтологов, и оно лишний раз показывает, что вариант развития жизни на Земле, реализованный в настоящее время, - лишь один из многих. Поэтому нужно искать не столько какие-то конкретные пути и способы, сколько самые основные и общие принципы формирования жизни как явления, а не как частного случая на отдельно взятой планете. Формирование сложных органов – любимый аргумент креационистов, якобы доказывающий сотворение. Конечно, если в органе отсутствует (например, в силу патологии) одна из его составляющих, то орган становится нефункциональным. Например, ещё Дарвин заметил, что коты-альбиносы с голубыми глазами всегда глухие. Это связано с тем, что одно промежуточное производное процесса синтеза чёрного красителя меланина участвует в механизме формирования слухового ощущения. У альбиносов синтез меланина не идёт, и именно поэтому кот-альбинос – глухой, несмотря на то, что его ухо нормально развито анатомически. Однако креационисты явно забывают две вещи: Во-первых, любой организм эволюционирует не по частям, а как единое целое, поскольку он принципиально един. И изменения одной системы органов обязательно скажутся на другой. Так, постепенное удлинение шеи жирафа одновременно повлечёт за собой столь же постепенное развитие опорно-двигательного аппарата, органов равновесия, сердечно-сосудистой системы. И на любой стадии эволюции они будут развиты ровно настолько, чтобы совместно обеспечивать нормальную работу организма. Клапаны в сосудах шеи жирафа не разовьются, пока его шея не будет достаточно длинной, сердце не станет чрезмерно сильным, пока у жирафа не появится большой рост. И чем выше будет жираф, тем сильнее будет у него сердце, и тем лучше будут работать клапаны в сосудах шеи. И не будет маленького жирафа с сердцем-мотором великана, как не будет великана со слабым крошечным сердечком. Точно так же сверхразвитие гипофиза у новозеландских птиц моа вызвало у них одновременное изменение строения скелета, мускулатуры и физиологии. Во-вторых, развитие организма определяется его средой обитания и образом жизни. Если первые бесчелюстные рыбообразные вели довольно пассивную жизнь на дне моря, от них невозможно ожидать сильного развития плавников и органов чувств, что характерно для активно плавающих существ. Точно так же, если улитка ведёт жизнь малоподвижного водорослееда и при опасности прячется в раковину, то ей совсем незачем острое зрение – глаза таких улиток плохо развиты, отличают лишь свет от тьмы и видят приблизительные силуэты окружающих предметов. И напротив, хищные улитки обладают хорошо развитыми глазами. Поэтому в природе можно найти организмы с «плохо развитыми» органами. Если того, что есть, достаточно для выживания, то органу просто нет смысла развиваться – развитие организма не является предопределённым процессом, а эволюция – не самоцель. Развитие определяется и направляется действием внешних факторов, хотя конкретные решения эволюционных задач зависят от внутренних резервов и особенностей эволюционирующего вида. Между прочим, сложные органы формируются у живых существ, ведущих сложный образ жизни. У улиток с их примитивным пассивным образом жизни никто не найдёт приспособлений для полёта. Это лишний раз доказывает, что формирование таких органов не есть самоцель, и живые существа могут вполне обойтись просто устроенными аналогами таких органов. Таким образом, налицо предопределенный план и механизм отбора, сознательно работающий в соответствии с этим замыслом. Теория эволюции же настаивает на том, что живые существа возникли без всякого замысла и посредством бессознательно действовавшего механизма отбора. Поэтому аргумент Ренни как минимум смехотворен. Явление естественного отбора, в результате которого появляются сложно устроенные живые организмы, ещё не доказывает существования «разумного творца». Как я уже сказал выше, строение организма формируется как компромисс между «требованиями» среды обитания и возможностями «ответа» организма на эти «требования». Это можно сравнить с решением системы двух уравнений: каждое уравнение в отдельности имеет больше решений, нежели их система. Именно поэтому несведущему наблюдателю кажется, что живые организмы являются результатом «замысла Творца», поскольку они выглядят «разумно спроектированными». На самом деле это – результат реализации лишь нескольких из сравнительно небольшого числа возможностей. Некоторые сочетания признаков вообще невозможны в силу особенностей развития организма, другие отсекались по каким-то причинам на ранних стадиях эволюции, и больше не развивались. Поэтому и не появилось на Земле насекомых, дышащих лёгкими и снабжающих органы кислородом через кровь, хотя у наземных крабов (тоже членистоногих!) подобные признаки есть. Очевидно, насекомые активно осваивали экологические ниши мелких живых существ, и трахейное дыхание было для них вполне достаточным. Как результат насекомые не смогли стать очень большими. А у крабов размеры тела ограничиваются возможностями линьки наружных покровов – если наземный краб будет слишком велик, то он не сможет нормально перелинять: его массивное, но лишённое каркаса тело утратит нормальную форму после линьки, что сделает его дальнейшую жизнь сложной, и даже невозможной. Насекомые же утратили способность роста во взрослом состоянии ещё и ради улучшения лётных способностей: чтобы продолжать рост, им пришлось бы сохранять внутри крыла прослойку живых тканей, делающую крыло очень тяжёлым и неповоротливым. Поэтому нет на Земле жука размером с ворону, или стрекозы величиной с орла. Представление об эволюции как о случайном переборе всех возможных вариантов строения – это результат неправильного (или сознательно искажённого) толкования эволюционного учения. В противном случае мы должны наблюдать в природе совершенно нереальных монстров – покрытую шерстью живородящую курицу, крота с зорким орлиным взглядом, улитку с крыльями бабочки, или козла, покрытого панцирем, как черепаха. Однако мы не видим в природе такую «кунсткамеру», хотя она вполне соответствует представлению креационистов об эволюции как о «случайном переборе» сочетаний признаков. Неверные представления Ренни о втором начале термодинамики (вопрос 9) Едва ли не каждое рассуждение эволюционистов о втором начале термодинамики представляет собой классический случай заблуждения, а то и софизма; не избежал этого и Джон Ренни. Первая ошибка состоит в том, что Ренни путает упорядоченные и организованные системы. Приводя в пример неорганические кристаллы и снежинки, он говорит, что эти «сложные структуры» возникли самопроизвольно в ходе естественных процессов. Однако это не сложные системы, а упорядоченные. Объясним это различие на примере. Представим себе совершенно плоский пляж на морском побережье. Когда на него накатывает сильная волна, на поверхности песка образуются выпуклые гряды. Это – процесс «упорядочивания». Побережье – открытая система. Поток энергии (волна), поступая в нее, образует на песке простые фигуры, выглядящие упорядоченными. С точки зрения термодинамики, волна может создать упорядоченность там, где ее не было раньше. Однако заметим: волна не может построить замок на песке. И если мы видим замок из песка, мы понимаем, что его ктото соорудил, поскольку замок – «организованная» система. Тем не менее, определённая степень упорядоченности в живых организмах присутствует. Например, аминокислоты, составляющие первичную структуру белков, объединены в цепочку (первичное строение белка), располагаясь аминогруппой (NH2) к карбоксильной группе (COOH) предыдущей молекулы. Спиральная конфигурация белка (вторичное строение) складывается в результате образования водородных связей между кислородом в составе карбоксильной группы и водородом из аминогруппы в отстоящих друг от друга (не соседних) молекулах. Третичное и четвертичное строение белков формируется благодаря взаимодействию иных активных групп, составляющих аминокислоты. Так что здесь нет ничего сверхъестественного – сплошная химия. Если Х. Я. видел фотографии вирусов, то он замечал (надеюсь!), насколько сложна и упорядочена структура этого организма, напоминающего кристалл. Если же «копать» ещё глубже, то окажется, что атом углерода имеет не плоское (как на схемах в учебнике органической химии), а пространственное тетраэдрическое строение. В результате этого молекулы органических веществ имеют более-менее сложную пространственную структуру, основанную на всё той же тетраэдрической форме. И этим определяется характер и пространственная структура их соединений (в том числе белков). Знаменитая структура двойной спирали ДНК была открыта Уотсоном и Криком не путём непосредственного наблюдения таковой, а путём расчётов пространственных углов между молекулами мономеров, её составляющих. Это лишний раз говорит о том, что в основе даже таких сложных на первый взгляд объектов лежат простые принципы устройства. Таким образом, упорядоченность может возникать не только в силу приложения к системе какого-либо внешнего воздействия, но и в результате свойств самой системы. Чарльз Тэкстон (Charles B. Thaxton), Уолтер Брэдли (Walter L. Bradley) и Роджер Олсен (Roger L. Olsen) в своей книге «Тайна возникновения жизни» (“The Mystery of Life’s Origin”) объясняют, почему аналогии с саморегулирующимися упорядоченными системами (такими, как снежинки) неприемлемы при объяснении происхождения биологической сложности: «…такие аналогии едва ли уместны при изучении вопроса о возникновении жизни. Основная причина состоит в том, что в них не делается различия между упорядоченностью и сложностью… Регулярность или упорядоченность не могут обеспечить сохранение больших объемов информации, необходимой живым системам. Здесь требуется не регулярная, а, напротив, в высшей степени нерегулярная, но притом специфическая структура. В этом и состоит изъян подобных аналогий. Между упорядоченностью, самопроизвольно возникающей под действием потока энергии через систему, и работой, необходимой для создания непериодических носителей информации (макромолекул – ДНК и белков), нет видимой связи». Но, как я показал выше, даже в таких сложных системах, как белки и ДНК, существует большая степень упорядоченности – во всяком случае, их структура представляет собой последовательность некоторых элементов, которые взаимодействуют между собой по совершенно предсказуемым принципам. Действительно, ДНК и белки хранят в себе большое количество информации. Другое дело – как эта информация накапливалась в них. И здесь опять-таки прослеживается общий принцип формирования признаков: 1. Исходная простота; 2. Количественное усложнение; 3. Качественное усложнение, выраженное в дифференциации. Разные стадии этого процесса можно увидеть у различных живых существ. Например, бактерии имеют сравнительно небольшой набор генов. Зная их сравнительно невысокую степень изменчивости с течением времени (имеется в виду изменчивость плана строения, а не лёгкость приобретения нового признака), можно утверждать, что в древности бактерии имели примерно столько же генов, сколько сейчас. У низших растений и беспозвоночных можно видеть огромное количество хромосом – у ракообразных их число превышает сотню, а у некоторых папоротников (например, ужовника Ophioglossum) – тысячу (до 1260 и 1320 хромосом – рекорд для растений). Для цветковых растений не редкость мутация полиплоидии, когда в одном виде есть растения с количеством хромосом, различающимся в 2 – 4 раза. И в то же время у высокоорганизованных организмов (цветковых растений, позвоночных и насекомых) количество хромосом относительно невелико. Как видно из этих примеров, в процессе эволюции накопление информации происходило не прямолинейно, а большей частью косвенно. Вначале имело место чисто механическое увеличение её количества путём дублирования уже имеющейся (очевидно, для повышения биологической надёжности организма). А затем, когда достижение относительного постоянства информации стало достигаться иными способами (например, улучшением качества репарации ДНК), дублирующиеся участки ДНК стали хранилищем множества нейтральных и рецессивных мутаций, которые накапливались путём комбинативной изменчивости, передаваясь в разных сочетаниях потомкам. Не секрет, что у современных организмов большая часть ДНК – это «молчащая» ДНК, с которой информация не считывается. Очевидно, здесь и происходит накопление мутаций. Позже, во время мутаций, затрагивающих последовательность участков хромосом, такая информация может переходить в разряд считываемой и проявляться внешне. Сама новая информация (мутации) могла накапливаться в ДНК различных особей в разное время и в разных частях ареала, а затем при скрещивании накапливаться и перераспределяться в генотипах потомства. Удивление и идиотские вопросы со стороны креационистов часто вызваны тем, что они считают единицей эволюции отдельную особь. Исходя из этого предположения, они тычут в лицо эволюционистам циферками, показывающими количество генов в организме, и вопрошают с хитрой улыбкой: «Как это у ОДНОЙ ОСОБИ могло последовательно произойти столько мутаций?» Между тем, если бы они усвоили со школьной скамьи, что единица эволюции – не особь, а популяция (о чём даже в школьном учебнике сказано прямым текстом), подобных вопросов можно было бы избежать по причине их несуществования. Кроме того, в учебниках и пособиях по эволюционному учению описаны примеры прямого переноса генетической информации у прокариот (обычно с помощью вирусов или через участки плазмидной ДНК), а также искусственно индуцированный прямой перенос генетической информации у многоклеточных эукариот (многострадальной мухидрозофилы). И не стоит с елейной улыбкой тыкать пальцами в слова «искусственно индуцированный»: я хотел сказать лишь про ПРИНЦИПИАЛЬНУЮ ВОЗМОЖНОСТЬ этого процесса, а не про факторы, его вызывающие. Поэтому накопление генетической информации у первых живых организмов могло происходить иначе, чем у их потомков, представляющих собой значительно более сложные, относительно более автономные системы. Важным звеном в процессе накопления информации является возможность её сохранения. Почему-то креационисты ни слова не говорят об этом процессе. А между тем, если изменённый признак сохранится (то есть не будет отсечён в первом же поколении естественным отбором как вредный), он передастся потомкам, которые будут представлять собой живых существ, отличающихся от исходной популяции хоть на малую толику. И приобретение нового признака у них будет происходить уже на иной основе (на ином исходном наборе генов), нежели у остальной популяции. Следовательно, спектр мутаций у них будет несколько иным, нежели у исходной популяции, поскольку мутанты сами по себе – качественно иные из-за иного набора признаков. Вероятность сохранения мутантного признака велика – обратные мутации крайне редки. Если также учесть, что в процессе размножения организмов их признаки перераспределяются в следующих поколениях и сохраняются, а также меняются, вероятность возврата популяции в состояние, характерное для предка, представляется крайне незначительной. Вот вам и процесс накопления генетической информации. Если угодно, это некоторое увеличение энтропии – усиление генетической разнородности популяции. Другое дело – что не все признаки и их сочетания являются выгодными для выживания. Поэтому часть их будет отсекаться условиями среды, но часть сочетаний признаков всё равно сохранится. Слова Джона Ренни об открытых системах – тоже классическая ошибка эволюционистов. Да, в открытых системах, получающих энергию извне, энтропия может уменьшаться; но для того, чтобы сделать эту энергию функциональной, нужны особые механизмы. Возьмем автомобиль: чтобы энергия нефти превратилась в работу, необходим двигатель, коробка передач и механизмы, регулирующие их действие. Без системы преобразования энергии автомобиль не сможет использовать энергию топлива. То же и с жизнью. Все живое получает энергию от Солнца – это верно. Однако солнечная энергия может быть превращена в химическую только посредством невероятно сложной системы преобразования, имеющейся у живых существ (фотосинтез у растений, пищеварение у человека и животных). Без этой системы Солнце было бы источником разрушительной энергии, которая лишь жжет, иссушает и плавит. Представление о том, что фотосинтез был самым первым способом получения организмами энергии из внешних источников – распространённая ошибка креационистов. Именно на этом неоправданном допущении основана их критика сторонников теории эволюции. Аргумент здесь один – действительно имеющая место быть сложность этого процесса. Но разве фотосинтезом исчерпываются все способы получения энергии живыми существами? И можно ли утверждать, что именно фотосинтез был основным источником получения энергии на ранних стадиях развития жизни? Есть гипотеза, что первоначально процесс, позднее ставший фотосинтезом, был предназначен для отвода и нейтрализации солнечного излучения, губительного для первых живых организмов. Лишь позже те, кто приспособился использовать неограниченную даровую энергию Солнца «в мирных целях», значительно выиграли от этого, став относительно независимыми от наличия в среде обитания органических веществ. Однако до фотосинтеза существовали другие процессы, благодаря которым клетка могла получать энергию. В научной литературе рассматриваются, в частности, такие процессы, как хемосинтез и получение энергии радиоактивного распада. Хемосинтез – это процесс использования живыми существами энергии химических реакций окисления неорганических веществ для усвоения (фиксации) углерода. Он и поныне встречается в живой природе у микроорганизмов. Есть бактерии, живущие за счёт окисления серы, азота, водорода, железа, марганца и даже сравнительно редкого элемента сурьмы. Месторождения полосчатых железных руд, марганцевых конкреций на дне океана и самородной серы (превращение сероводорода в чистую серу с точки зрения химии – тоже окисление, хотя здесь не образуется оксидов) в горячих источниках – это результат их деятельности! Роль радиоактивности в процессе получения энергии живыми существами в настоящее время является гипотезой. Однако в пользу этого процесса говорят следующие факты: 1. Относительно высокая устойчивость бактерий к радиоактивному излучению по сравнению с многоклеточными животными и даже с простейшими; 2. Накопление в клетках бактерий калия, который имеет много сравнительно короткоживущих радиоактивных изотопов. Предполагается, что первые живые существа могли аккумулировать радиоактивный калий (в ранние эпохи существования Земли уровень радиоактивности был намного выше, поскольку не распались короткоживущие изотопы) и использовать его излучение при химических реакциях фиксации углерода. Впоследствии калий стал выполнять иные физиологические функции, утратив в связи с распадом изотопов роль «батарейки». Поэтому можно смело утверждать, что ранние организмы могли свободно обходиться без процесса фотосинтеза для фиксации углерода в процессе роста. Ошибка Х. Я. состоит в том, что он слепо переносит нынешнее положение вещей на совершенно другие условия, и ищет противоречие в совершенно нереальной, вымышленной ситуации. А первые живые организмы ещё до появления фотосинтеза получали энергию более простыми и доступными способами, которые в большинстве своём сохранились до нашего времени и играют сейчас колоссальную роль в круговороте веществ. Мутации: фундаментальная проблема (вопрос 10) В вопросе 10 Джон Ренни создает видимость ответа на одну из главных претензий к эволюционистам. Суть проблемы состоит в том, что мутации никогда не увеличивают количество генетической информации в организме. Ренни, разумеется, утверждает обратное: мутации приводят к возрастанию генетической информации (и, следовательно, к эволюции как таковой). Но чтобы читатели приняли такое утверждение всерьез, нужны конкретные примеры. Вот тут-то и начинаются сложности. Это утверждение Х. Я. я уже комментировал выше (комментарий к вопросу 11, изложенному выше вместе с вопросом 2). Напомню лишь, что единица эволюции – не отдельная особь, а популяция. И каждая новая мутация увеличивает разнообразие в ОБЩЕМ генофонде популяции. Не знать такую элементарную истину человеку, вздумавшему опровергнуть фундаментальную теорию – просто стыдно. Первый пример Ренни – приобретение бактериями невосприимчивости к антибиотикам. Это вообще излюбленный аргумент эволюционистов – но, увы, ошибочный. Действительно, иногда вследствие мутаций бактерии приобретают невосприимчивость к антибиотикам, однако эти мутации не прибавляют к генам бактерий никакой новой информации. Напротив, они ведут к морфологической дегенерации. Так, израильский биофизик доктор Ли Спетнер (Lee Spetner) подробно рассмотрел механизм приобретения иммунитета к стрептомицину, и вот что он обнаружил: невосприимчивость бактерий к антибиотику появляется вследствие мутации, которая затрагивает рибосомы и ведет к нарушению их структуры. Даже если такая мутация и приносит бактерии пользу, она, тем не менее, обедняет генофонд и приводит к ухудшению работы рибосом. Спетнер ясно показал, что теории эволюции нужны вовсе не такие мутации. Любое явление можно рассматривать с разных сторон. Что мешает нам взвесить пользу и вред от подобной мутации? Представим себе две колонии бактерий, растущих в одной чашке на среде, богатой стрептомицином. Одна колония – мутантная, другая – обычная. Условно обозначим нормальный прирост биомассы бактерий как А, ущерб (то есть, не реализованный прирост) от действия стрептомицина как Б, а ущерб от неполноценности функционирования клеток – как В. Соответственно, прирост нормальной колонии на среде со стрептомицином будет равен А – Б (физиология этого штамма полноценна), а мутантной колонии А – В (этот штамм невосприимчив к стрептомицину). Если ущерб от неполноценности работы клеток будет меньше, чем ущерб от антибиотика, то мутантная колония В ДАННЫХ УСЛОВИЯХ будет иметь преимущество перед нормальной. Так что возможна польза и от такой мутации. В учебниках по эволюционному учению описан такой же пример: в Африке многие люди являются носителями наследственной болезни серповидно-клеточной анемии: у людей, гомозиготных по данному признаку, эритроциты имеют серповидную форму. Такие люди быстро умирают. Но зато человек, гетерозиготный по данному признаку, имеет явное преимущество в выживании перед человеком, гомозиготным по признаку нормальной формы эритроцитов: он не болеет малярией. Поэтому в тех местах, где свирепствует малярия, этот ген широко распространён. И пока смертность гомозиготных носителей такого гена будет меньше возможной смертности от малярии, наличие такого гена в популяции будет выгодно для выживания вида, пусть и в ущерб отдельным особям (если абстрагироваться от социальных последствий этого явления). Поэтому мутация, способствующая каким-то образом повышению биомассы в необычных условиях, будет выгодна для вида, даже если частично приносит ущерб. Второй пример Ренни, как явствует из его собственных слов, тоже неубедителен: «У плодовых мушек, например, мутация Antennapedia вызывает появление ног на том месте, где должны располагаться усики. Эти необычные конечности не имеют какой-либо функции, однако их существование показывает, что генетические ошибки способны приводить к появлению сложных структур, которые затем подвергаются проверке естественным отбором». Никто не спорит, что мутации способны вызывать сильные морфологические изменения. Вопрос в другом: приводят ли эти изменения к увеличению генетической информации и появлению полезных признаков? Нет! Такие примеры неизвестны. Ренни сам признает это, говоря, что данная мутация породила бездействующие (иными словами, парализованные) ноги, растущие у мух на месте усиков. И что, парализованные ноги могут способствовать эволюции их обладателя? Можно ли в это поверить? И как Ренни пришло в голову называть это доказательством эволюции? Если говорить об увеличении генетической информации, то Х. Я. опять наступает на те же грабли. Что же касается появления в результате таких мутаций полезных признаков, то примеры этого есть. Так, в глубинах океана обитает уникальная четырёхглазая рыба Bathylychnops. Её родственники, рыбы-утюги Opisthoproctus, имеют два глаза, как всякая нормальная рыба. Их телескопические глаза повёрнуты вверх – это не редкость у глубоководных рыб. Но у батилихнопса каждый глаз, торчащий вверх, имеет дополнительный вырост, направленный вперёд. Структуры этого выроста дифференцировались настолько, что он способен нормально видеть. Ясно, что это последствия мутации, столь же «основательной», как упомянутая мутация Antennapedia. Но такое отклонение, как видно, стало нормой для этого вида рыб, и принесло рыбе успех в борьбе за существование. В принципе, эволюция многих групп животных происходит по такому плану: исходная простота – количественное усложнение – качественное усложнение. Таковы, например, потомки кольчатых червей – моллюски и членистоногие. Ранние предковые формы червей, имевшие олигомерное (малосегментное или вовсе несегментированное) строение превращались в многосегментных существ, далее сегменты специализировались, а затем их количество снова сокращалось. Но получившаяся простота несла в себе следы былой сложности. Мутация Antennapedia – это как бы отголосок тех процессов, показывающий, кстати, гомологию (единство происхождения) антенн и ног членистоногих. Этим примером Ренни хотел показать принципиальную возможность появления очень значительных изменений в результате мутации, не касаясь того, полезна или вредна она на данный момент. Х. Я., как всегда, свёл разговор в совершенно иное русло. Между тем, сравнительно небольшие по своей природе мутации (одного – двух генов) могут вызвать значительные изменения в организме. Например, моа, гигантские вымершие птицы Новой Зеландии, стали великанами в результате мутации, которая привела к переразвитию гипофиза. У человека это – несомненное болезненное состояние, а у птиц это оказалось выгодным признаком, позволив моа стать аналогами жирафов в экосистеме островов. Напоследок Ренни говорит о крупномасштабных генетических изменениях, выходящих за рамки точечных мутаций. Но суть дела не меняется: подобные мутации не увеличивают генетическую информацию. Ренни даже не утруждает себя поиском примеров. Действительно, теория крупномасштабных изменений (так называемых «гроссмутаций») очень популярна в западной эволюционистской школе, хотя автору этих строк приходилось читать про эту теорию исключительно в работах креационистов. В России такие теории мало распространены (если вообще имеют место быть). Объяснить возникновение крупномасштабных изменений за короткий срок можно с позиций того, что единицей эволюции является не особь, а популяция. Крупномасштабные изменения генофонда происходят при сочетании жёсткого прессинга со стороны естественного отбора и перекомбинации признаков в процессе скрещивания членов популяции. У эволюции имеются колоссальные резервы для изменений вида – скорость эволюции может быть весьма велика. В книге, которую Х. Я. уже читал, в «Палеонтологии и эволюции позвоночных» Р. Кэрролла, в главе 22, которая называется ненавистным Х. Я. словом «Эволюция», говорится: «Холдейн (Haldane, 1949) предложил особую единицу дли их [скоростей эволюции – В. П.] изменения – дарвин. По определению, 1 дарвин (d) – изменение признака в е раз за один миллион лет (е – основание натурального логарифма). … Джинджерич (Gingerich, 1983) подчёркивает, что кажущаяся скорость эволюции существенно меняется в зависимости от рассматриваемого отрезка времени. Для ископаемых позвоночных в случае периода около 1 млн. лет типична величина 0,1 d, например, для раннетретичных млекопитающих (Gingerich, 1982) или для ископаемых гоминид (Wolpoff, 1984). Для изменений, происшедших за 10 млн. лет, Джинджерич рассчитал среднюю скорость эволюции, близкую к 0,02 d. Для эпохи плейстоценового оледенения получена величина порядка 4 d, для времени исторической колонизации – примерно 400 d. При подобной скорости мышь превратится в слона всего за 10 000 лет. Для изменений в условиях лабораторной селекции приводятся показатели до 60 000 d. С точки зрения отбора подобные ситуации совершенно неестественны, однако они свидетельствуют о наличии генетического потенциала для чрезвычайно быстрых изменений». Не исключено, что в свете подобных фактов «гроссмутации» окажутся просто проявлением указанного выше потенциала изменений вида. Иллюзию «скачка» в данном случае создаёт чисто техническая невозможность точного определения промежутка времени, за который происходит ряд изменений, приводящих к данному результату. Слова о том, что подобные мутации «не увеличивают генетическую информацию», я оставляю полностью на совести Х. Я. То, что он говорит о глобине, – не более чем пересказ старой умозрительной гипотезы эволюционистов, основанной на анализе ДНК у разных организмов. Из результатов этого анализа делается вывод о том, что структура глобина у животных свидетельствует об их эволюционной связи. Однако при ближайшем рассмотрении видно, что вывод этот представляет собой порочный круг: он изначально основан на предпосылке о наличии общего предка. Порочный круг? Ой, ли? Прежде, чем необдуманно бросаться словами, господин Х. Я., приведите хотя бы один пример явления, противоречащего выводу эволюционистов, иначе ваши слова окажутся просто маранием бумаги и сотрясанием воздуха. Ваш коллега по перу Джонатан Сарфати, впрочем, невольно выручил вас и привёл такой пример: «Например, гемоглобин, вещество сложной структуры, которое транспортирует кислород в крови и отвечает за ее красный цвет, обнаружено не только у позвоночных, но и у кольчатых червей, морских звезд, ракообразных, моллюсков и даже у некоторых бактерий. Так, ?-гемоглобин у крокодилов по составу ближе к гемоглобину кур (17,5%), чем к гемоглобину других рептилий – гадюк (5,6%).» Но сумел ли он что-нибудь доказать этим примером? Только то, что можно реально наблюдать. Почитаем для начала «Химическую энциклопедию» (изд. «Советская энциклопедия», М., 1988 год, том 1, стр. 515, статья «Гемоглобин»). Здесь указано, что этот белок действительно встречается у различных позвоночных и беспозвоночных животных. Данных по беспозвоночным не приводится, но для позвоночных сказано, что полипептидные цепи, входящие в состав гемоглобина, имеют 140 – 160 аминокислотных остатков. Иными словами, они варьируют! Возможность вариации гемоглобина признаёт сам Сарфати, приводя цифры его НЕСХОДСТВА у разных позвоночных. В «Химической энциклопедии» в состав гемоглобинов включаются также иные белки, переносящие кислород и содержащие гем – соединение, содержащее кольцо из четырёх молекул протопорфирина и связанный с ним атом железа. Прочие дыхательные белки (характерные для беспозвоночных эритрокруорины и хлоркруорины), входящие в число гемоглобинов, содержат такую «начинку», несмотря на то, что состав окружающих белков меняется в широких пределах. Иными словами, гемоглобины – это большая группа белков, сходных по принципиальному устройству, но отличающихся деталями строения. И в данном случае из слов Сарфати не следует, что белок человеческого гемоглобина найден, например, у мотыля (красной личинки комара-звонца) или морской звезды. А что же крокодилы, змеи и куры? Этот пример поистине гениален. Но не потому, что он подтверждает выводы креационистов, а потому, что полностью соответствует выводам эволюционистов, полученным путём сравнения строения ископаемых остатков. Ископаемые остатки подтверждают сходство в строении птиц и архозавров, а находки пернатых динозавров (несомненно пернатых, в отличие от спорного Sinosauropteryx) лишний раз доказывают это родство. Пусть в деталях происхождение птиц ещё вызывает споры (например, западная школа эволюционистов настаивает на монофилетическом (едином) происхождении птиц, а российская – на параллельном происхождении, по крайней мере, двумя стволами), предков птиц всё равно ищут среди представителей подкласса архозавров. Крокодилы – это последние представители архозавров в наши дни. А змея – принадлежит к совершенно иной группе – подклассу лепидозавров. Вообще, не стоит обольщаться тем, что змея и крокодил – это пресмыкающиеся. По современным представлениям, класс пресмыкающиеся очень разнороден. Автор «Палеонтологии и эволюции позвоночных» Роберт Кэрролл определяет объём этого класса «методом исключения», как амниот, лишённых комплекса специфических черт птиц и млекопитающих. То есть, если на родословном древе мы «отрубим» внизу земноводных (как не-амниот), а сверху – мощные «ветви» птиц и млекопитающих, то оставшийся разлапистый многоствольный «кряж» будет образно представлять рептилий. Наряду с чешуйчатыми змеями и ящерицами в него войдут мохнатые (судя по отпечаткам следов) тероморфные рептилии, а также пернатые «не совсем птицы» - динозавры и некоторые другие архозавры. А современные рептилии – это разнородные остатки былого великолепия, и их разнородность, как видим, подтверждается не только анатомией и палеонтологией, но и биохимией. Спасибо вам, господин Джонатан Сарфати! Вот только станет ли благодарить вас Х. Я. – это ещё неизвестно… Вопрос о переходных формах (вопрос 13) В ответе на вопрос 13 Джон Ренни касается проблемы переходных форм – одного из важнейших препятствий на пути теории эволюции. Но стоит рассмотреть истинное положение дел с «переходными формами», как тотчас становятся очевидны все изъяны его рассуждений. Археоптерикс. Ренни пишет, что археоптерикс (кандидат на звание величайшей переходной формы всех времен) – переходная форма между рептилиями и птицами, а «креационисты» отказываются это признать и утверждают, что это «всего лишь вымершая птица с рептильными признаками». На самом же деле это говорят отнюдь не только «креационисты», но и специалисты с мировым именем, подробно изучавшие этот вопрос. Именно такого взгляда придерживается и Алан Федуччиа, один из самых выдающихся орнитологов современности. «Пернатые динозавры» вовсе не имели перьев; это же относится к псевдоископаемому археораптору. Вообще, на сегодняшний день получено достаточно доказательств того, что археоптерикс – не переходная форма. Вот что писал по этому поводу Федуччиа: «Большинство современных ученых, изучавших анатомию археоптерикса, обнаружило у этого существа намного больше птичьих признаков, чем предполагалось». И далее: «…сходство археоптерикса с динозаврами-тероподами было сильно преувеличено». Другая проблема в отношении археоптерикса состоит в том, что динозавры-тероподы, которых многие эволюционисты считают предками археоптерикса, появляются в летописи окаменелостей позже него, а вовсе не раньше. Да и хвост «пернатых динозавров», о котором упоминает Джон Ренни, – всего лишь домысел. Все ископаемые, причислявшиеся к «пернатым динозаврам», в последние десять лет стали предметом научных дебатов. Тщательные исследования выявили, что структуры, ранее выдававшиеся за «перья», на самом деле – коллагеновые волокна. Домыслы же проистекают исключительно из эволюционистских предубеждений. Тот же Федуччиа пишет: «Многих динозавров изображали в покрове из контурных перьев без малейших на то оснований». (А один из этих пернатых динозавров, археораптор, и вовсе оказался подделкой). «Хотя в разных местах было найдено довольно много мумифицированных динозавров с хорошо сохранившейся кожей, – заключает Феддучиа, – никто никогда не обнаруживал среди них пернатых». Действительно, споры между сторонниками разных научных школ (не только между креационистами и эволюционистами) относительно происхождения птиц и статуса археоптерикса продолжаются очень долго, и чаша весов «общественного мнения» в научной среде склоняется то в одну, то в другую сторону. Западные научные школы отстаивают радикальные точки зрения, основанные на предположении о монофилетическом происхождении птиц (то есть, на происхождении всех птиц от единого предка) В российской школе палеонтологов сложилось несколько иное представление о ранней эволюции птиц, основанное на находках последних лет. И все различия во взглядах палеонтологов прекрасно объясняются с этих позиций. В последние годы в мире найдено множество остатков совершенно особых «птиц» – энанциорнисов (Enantiornitiformes). Буквально название «энанциорнис» означает «не настоящая птица». Оказывается, энанциорнисы, внешне очень похожие на птиц, значительно отличались от них внутренне: на их костях имеются годичные кольца нарастания, которые свидетельствуют о том, что эти «птицы» были не полностью теплокровными, то есть по физиологии были близки к рептилиям. По анатомическим особенностям они отличались от настоящих птиц, но имеют много общих черт с археоптериксом, всуе поминаемым креационистами. Российские палеонтологи считают, что происхождение птиц проходило не одним, а, по крайней мере, двумя стволами: один, идущий от археоптерикса, привёл к появлению энанциорнисовых птиц, а второй, берущий начало от триасового протоависа, завершился появлением птиц современного типа. Так что Алан Федуччиа был по-своему прав. Х. Я. весьма скептически относится к фактам находок «пернатых динозавров», и напрасно. Синозавроптерикс (Sinosauropteryx), вокруг которого ведутся жаркие дебаты сторонников и противников теории «пернатых динозавров», возможно, имел примитивные перья без опахала, больше похожие на пух (об этом говорят Ричард Прам и Алан Баш в своей статье «Эволюционное происхождение перьев»; эту статью можно найти в Интернете). Но упомянутый Х. Я. каудиптерикс (Caudipteryx) не имеет никакого отношения к этим спорам по одной простой причине: на его отпечатке чётко заметны несомненные перья. Причём сохранность отпечатка настолько хороша, что заметен поперечно-полосатый рисунок на перьях (именно перьях!), окаймляющих хвост этого динозавра. И этот отпечаток никто не признаёт отпечатком «коллагеновых волокон». Поэтому пресловутые «эволюционистские предубеждения» здесь совсем не при чём. Несомненные отпечатки перьев (причём очень длинных!) найдены на образце «четырёхкрылого» Microraptor gui (а иначе с чего было установлено, что у него ноги работали как дополнительные «крылья»?). Корни предубеждений надо искать не здесь, а в позиции креационистов. Если теории эволюционистов базируются и корректируются на основе материальных (осязаемых и доступных для исследования) находок, фактов и явлений, то теория креационистов основана исключительно на единственном принципиально непроверяемом источнике, и отступление от единой точки зрения объявляется ересью и иногда даже карается. Что же касается вопроса независимой «параллельной эволюции» нескольких болееменее родственных групп живых организмов, то не спешите, господин Х. Я., клеить к этой теории очередной ярлык «дешёвого увиливания» или «хитрости». Есть один превосходный пример параллельной эволюции очень известной группы организмов, который находится буквально у нас под ногами. Я говорю про мох, самый обычный мох, известный всем. Тело мха, в отличие от тела высших растений, состоит из гаплоидных (содержащих одинарный набор хромосом) клеток. А у остальных наземных растений клетки тела диплоидные (с двойным набором хромосом). И в то же время у водорослей, среди которых были непосредственные предки наземных растений, гаплоидное и диплоидное поколение могут быть представлены в равной степени. Это говорит о том, что мхи приспособились к наземному образу жизни независимо от прочих растений. Причём мхи (Bryophyta) – это отдел, группа очень высокого систематического ранга, соответствующая типу у животных. В свете этого факта параллельная эволюция нескольких групп в пределах одного подкласса рептилий (архозавры) не представляется чем-то фантастическим. Новейшие находки, кроме того, подтверждают наличие перьев у некоторых динозавров (Ричард Прам и Алан Баш в статье «Эволюционное происхождение перьев» упоминают о находке перьев у терезинозавра Beipiaosaurus, теропод Sinomitbosaurus и Microraptor). А это заставляет задуматься, были ли перья изначально приспособлением для полёта, или появились для выполнения иной функции. Параллельную эволюцию предков истинных и энантиорнисовых птиц исключать нельзя, и археоптерикса нельзя вычёркивать из ряда переходных форм. Другое дело – был ли он предком настоящих птиц. Лошади. Ренни называет палеонтологический ряд лошадей важным доказательством эволюции, и с его стороны это грубая ошибка. Многие авторитетные эволюционисты давно уже писали об ошибках этого ряда, якобы иллюстрирующего эволюционный процесс от эогиппуса до современных лошадей (Equus). Так, автор научнопопулярных книг по теории эволюции Гордон Р. Тэйлор (Gordon R. Taylor) отмечал, что «ряд от Eohippus до Equus полон ошибок. Он призван показать постепенное возрастание размеров животных с течением времени, однако некоторые его представители были мельче эогиппуса, а вовсе не крупнее его. Можно отовсюду взять нужных представителей и построить из них правдоподобную последовательность, но нет никаких доказательств того, что эти животные действительно сменяли друг друга именно в таком порядке». Лошади вообще представляют собой особую любовь креационистов. Так, при наличии разработанных филогенетических древ носорогов, хоботных или иных групп животных, гнев креационистов обрушивается именно на головы несчастных лошадей. Основным аргументом креационистов против родословного ряда лошадей является слишком явное увеличение размеров тела в процессе эволюции. Но, к большому сожалению для креационистов, родословная лошадей представляет собой не один ряд, а скорее разветвлённый «куст» различных направлений эволюции, о чём пишут прямым текстом эволюционисты. В процессе эволюции семейства лошадиных в разных линиях происходило не только увеличение, но и уменьшение размеров представителей семейства. Другое дело – связаны ли эти уменьшившиеся представители семейства лошадиных с «магистральной линией» эволюции, которая привела к появлению лошадей рода Equus – единственного дожившего до наших дней рода в семействе. И здесь, скрипя зубами, следует признать, что эти мелкие представители семейства не принадлежат к этой линии, являясь потомками боковых линий семейства. Но размер – это не самое главное, что убедительно доказывает в своих работах Х. Я., приводя в качестве примера современных пони. С этим никто из эволюционистов не спорит, но никто из них и не собирается применять как аргумент родства между ископаемыми животными обычную школьную линейку. Сводя эволюцию лошади только к изменению размеров (больше – меньше), Х. Я. либо показывает своё невежество, либо лжёт (я склонен думать именно так). Если бы он читал побольше книг по эволюции, а также был бы до конца честен с читателем, он бы обязательно сказал, что в процессе эволюции лошадей менялись не только размеры, но и множество иных признаков: пропорции черепа, строение зубов, размер головного мозга, строение ног и общие пропорции туловища. Последовательность (или разветвлённость) эволюционного ряда определяется не одним признаком, а целой их совокупностью. В разных эволюционных линиях в пределах одного семейства могло происходить независимое формирование сходных признаков, а разные признаки эволюционировали с разной скоростью. Именно параллельная (но независимая!) эволюция родственных родов в пределах семейства создаёт трудность в определении истинного положения ископаемого рода живых существ среди представителей группы (это справедливо не только для лошадей, но и для других организмов, в том числе гоминид). И разные взгляды разных авторов создают «разнобой» в представлении эволюционного древа группы организмов (в частности, семейства лошадиных). Происхождение китов. Ренни приводит в качестве доказательства эволюции и теорию об эволюции китов. Однако и это не более чем очередное умозрительное построение. У наземного млекопитающего Ambulocetus и его предполагаемого потомка – древнего кита Rodhocetus – имеются огромные морфологические различия. Подробно этот вопрос освещен в моей статье «Журнал National Geographic: большая сказка о больших китах» (“A Whale Fantasy from National Geographic”). До недавнего времени эволюция китообразных была известна очень плохо: в предки китов «записывали» то хищных, то насекомоядных, то ещё кого-нибудь. Но биохимический анализ выявил сходство белков китообразных и парнокопытных. Впоследствии эти данные были подтверждены палеонтологическими находками. Находки конца ХХ века позволили пролить свет на раннюю эволюцию китообразных, подкрепив конкретными образцами то, что раньше было лишь теоретическими выводами. Однако эти находки на данный момент всё равно неполны. Конечно, не исключено, что Ambulocetus является не прямым предком китов, а лишь одним из видов среди относительно разнообразной группы примитивных полуводных млекопитающих. Но и в этом случае его существование всё же не исключает эволюции китов от наземных предков. Ещё в книге Роберта Кэрролла «Палеонтология и эволюция позвоночных» было наглядно показано сходство зубной системы древнего мезонихида Hapalodectes (наземный хищник) и несомненных древнейших китов, что свидетельствует о родстве этих групп животных. Происхождение моллюсков. То, что Ренни приводит в качестве примера эволюции, всякий раз оказывается проблемой эволюционной теории. Обладающие раковиной животные, объединяемые в тип моллюсков, делятся на восемь классов. И все они, как и большинство ныне живущих типов и классов, появляются внезапно и единовременно в кембрийском периоде. Даже Британская энциклопедия, известная безоговорочно эволюционистской позицией, признает, что нет никаких ископаемых свидетельств в пользу эволюции моллюсков: «Летопись окаменелостей не дает полного представления о происхождении моллюсков и разделении этого типа на классы в докембрийскую эпоху. Поэтому эволюция моллюсков может быть восстановлена только по данным сравнительной анатомии и индивидуального развития». Что важно сказать в этом случае, так это то, что Британская энциклопедия не отрицает эволюцию моллюсков, а просто сообщает читателю, какими ещё способами можно установить родство между группами живых организмов при отсутствии прямых свидетельств. Действительно, в анатомии моллюсков можно найти черты, говорящие об их родстве с кольчатыми червями. Например, ныне живущий моллюск Neopilina, представитель примитивного отряда Monoplacophora, демонстрирует черты, характерные для червеобразных предков: сегментацию нервной системы, несколько пар перистых жабр. Эмбриология моллюсков также является доказательством их эволюции: личинка моллюсков, трохофора, настолько похожа на трохофору кольчатых червей, что даже опытный специалист не может их надёжно различить. А что касается единства происхождения моллюсков, то как пример такового можно привести ныне живущий вид Bertellinia limax. Этот вид сочетает в себе черты брюхоногого моллюска (ползательная нога и нормально развитая голова со щупальцами) и двустворчатую раковину! У брюхоногих моллюсков в нервной системе имеется одна особенность: нервы, пронизывающие туловище, делают перехлёст один поверх другого. Это наследие этапа эволюции, на котором раковина древнейших брюхоногих была изначально закручена вперёд, что роднит их с головоногими моллюсками (не верите – рассмотрите раковину моллюска наутилуса, завёрнутую вперёд) Поэтому высказывание Х. Я. об отсутствии ископаемых образцов, доказывающих эволюцию, нельзя считать опровержением явления эволюции как процесса. Эволюционная история группы живых организмов не всегда может быть прослежена по ископаемым остаткам ввиду заведомой неполноты палеонтологической летописи, но это ещё не повод считать этот факт доказательством «отсутствия эволюции». Происхождение человека. Ренни пишет, что между «Люси» и современными людьми имеется 20 промежуточных форм – гоминид. Истина, однако, в том, что австралопитек не родственен современному человеку (Homo sapiens). Формы, располагаемые в промежутке между австралопитеком и нами – например, Homo habilis, Homo rudolfensis и Homo erectus, – вызывают у специалистов большие сомнения и серьезные споры. В статье палеоантропологов-эволюционистов Бернарда Вуда (Bernard Wood) и Марка Колларда (Mark Collard), опубликованной в журнале “Science” в 1999 году, доказывается, что виды Homo habilis и Homo rudolfensis были выделены ошибочно, и приписываемые им ископаемые останки на самом деле принадлежат австралопитекам. Милхорд Уолпофф (Milford Wolpoff) из Университета штата Мичиган и Алан Торн (Alan Thorne) из Канберрского университета, в свою очередь, полагают, что и Homo erectus был ошибочно выделен в отдельный вид, а относимые к нему останки принадлежат Homo sapiens. Это означает, что между вымершими обезьянами Australopithecus и современным человеком Homo sapiens с его расовыми разновидностями нет никаких промежуточных форм. Иными словами, у человека нет эволюционных предков. Здесь я опять-таки хочу напомнить любезному читателю, что я ранее говорил о таксонах. Границы систематических единиц не всегда соответствуют объёму групп, которые люди пытаются «втиснуть» в них. А взгляды разных авторов на объём группы могут быть весьма различными – вплоть до признания или непризнания существования отдельных отрядов живых существ. Например, у рыб отряды Змееголовообразные (Channiformes) и Хоботнорылообразные (Mastacembeliformes) могут признаваться самостоятельными, либо включаться в крупный и разнородный отряд Окунеобразные (Perciformes). Барракуды (Sphyraenidae) вообще «кочуют» у разных авторов между отрядами Кефалеобразные (Mugiliformes) и Атеринообразными (Ateriniformes). В приведённом Х. Я. случае речь идёт просто о систематической принадлежности находок реально существовавших человекообразных приматов. От причисления этих антропоидов к роду Человек (Homo), или к роду Австралопитек (Australopithecus) их наличие в природе, анатомия и родственные связи не изменятся! Но он представляет это как проблему существования их вообще, как таковых. Я квалифицирую эти умозаключения Х. Я. как попытку прямого обмана несведущего читателя. Указанная Х. Я. «спорность» древних представителей рода Homo не касается их наличия или отсутствия, а также их роли в антропогенезе. Это исключительно вопрос систематики: можно ли считать отдельные формы подвидами или самостоятельными видами. Вопрос о подлинности останков в данном случае совершенно не поставлен. Даже если вид Homo habilis будет исключён из рода Homo и включён в род Australopithecus, это не изменит его положения на родословном древе и степени родства по отношению к современному человеку. Кстати, во вполне эволюционистской литературе его иногда называют Australopithecus habilis, но при этом не отрицают его места в родословном древе человека. Количество видов древних гоминид может меняться у разных авторов, но вместе с тем общие черты родословного древа людей в современной литературе остаются болееменее стабильными. Может меняться взгляд на внутривидовую структуру отдельных гоминид (местные формы считаются видами, или наоборот, близкие виды, неоправданно выделенные ранее, объединяют в один), но происхождение человека от мелких африканских австралопитеков не вызывает сомнений ни у кого. Если же Х. Я. утверждает, что «между вымершими обезьянами Australopithecus и современным человеком Homo sapiens с его расовыми разновидностями нет никаких промежуточных форм», то это ещё не означает, что «у человека нет эволюционных предков». Это будет означать, что примитивные представители вида Homo sapiens (в ОЧЕНЬ широком объёме этого вида, который приписывает ему Х. Я.) произошли непосредственно от самых прогрессивных представителей австралопитеков (в таком же ОЧЕНЬ широком смысле) Таким образом, и здесь мы видим то, в чём Х. Я. любит обвинять эволюционистов: «дешёвое увиливание» (термин взят из его книги «Обман эволюции») и элементарная подмена понятий. Еще один факт, опровергающий мнение о происхождении современного человека от австралопитека, состоит в том, что «переходные» формы, которые, согласно этой гипотезе, должны сменять друг друга, на самом деле жили в одно и то же время. Ископаемые Homo habilis, Homo ergaster и Homo erectus были современниками – этому посвящена статья, опубликованная в журнале “Science”. Рейд Флеминг (Reid Fleming), сотрудник Университета Северного Техаса, руководитель исследовательского проекта, обобщил значение этого открытия: «Это было совершенно неожиданно: ведь до сих пор в науке считалось, что habilis, ergaster и erectus составляют эволюционную последовательность». Здесь я очень хочу напомнить любезному читателю один вопрос, «бессмысленность» которого резко критиковал в начале своей статьи Х. Я.: «Если люди произошли от обезьян, то почему обезьяны все еще существуют?» То, что предлагает в качестве факта, «опровергающего мнение о происхождении современного человека от австралопитека» Х. Я., на самом деле является просто пересказом вышеупомянутого вопроса. Только вместо более общих понятий здесь называются отдельные виды, и речь ограничивается лишь разными видами людей. Ответ на этот вопрос очень прост: гибель вида не запрограммирована внутренне, и появление у вида какого-либо потомка не означает, что предковый вид должен обязательно вымереть или превратиться целиком в вид-потомок. Как известно любому эволюционисту, вид состоит из популяций, которые являются единицами эволюции. Каждая популяция развивается в своём направлении. Она может контактировать с соседними популяциями, либо развиваться изолированно. И ничто не помешает остальным популяциям жить, если одна из них окажется изолированной, и превратится в другой подвид или вид. И если места обитания предкового вида не исчезли, а вид-потомок не заселяет их, то вид-предок может существовать неограниченно долго наряду с собственным потомком. Только почему-то существование на Земле (и мало того, жизнь в одном лесу, и даже кормление на одном дереве!) нескольких видов синиц не представляется чем-то из ряда вон выходящим, а существование на одной территории и в одно время нескольких видов людей вызывает у креационистов священный гнев. А в каком законе написано, что Землю одновременно может населять только один вид людей? Чтобы опровергнуть происхождение человека от австралопитеков, Х. Я. должен сделать несколько иную вещь: он должен представить сравнительный анализ черт анатомии человека и австралопитека; выделить особые анатомические черты человека, которые не могут быть производными черт, имеющихся у австралопитеков и доказать это. Как видно из приведённой тирады Х. Я. (я напомню, что не опускал в основной части его статьи ничего, чтобы читатель мог увидеть подлинный характер аргументации Х. Я.), таких черт он не представил в силу своей некомпетентности (я буду рад признать свою ошибку, если Х. Я. докажет обратное) и поверхностности суждений. Несогласие Х. Я. с теорией антропогенеза ограничивается лишь непринятием видовой самостоятельности отдельных представителей гоминид, а это вовсе не отвергает научных представлений об антропогенезе. Молекулярная биология и эволюционное «генеалогическое древо». Несомненно, Ренни осознает шаткость своих заявлений по поводу ископаемых – потому-то он и обращается за подтверждениями к молекулярной биологии. Он указывает на генетическое сходство различных организмов и пишет, что «структура этих генов и их производных различается у разных видов в зависимости от степени их эволюционного родства». Если организмы связаны эволюционным родством, у них должны быть похожие молекулы; именно это эволюционисты надеются обнаружить с помощью молекулярной биологии. Однако факты приводят нас к прямо противоположному выводу. Современные открытия в молекулярной биологии полностью противоречат эволюционному генеалогическому древу 150-летней давности. Французские биологи Герв Филипп (Herve Philippe) и Патрик Фортер (Patrick Forterre) пишут в статье, опубликованной в 1999 году: «… с получением все большего числа последовательностей становится ясно, что большинство белковых филогенетических древ противоречит друг другу; это же относится и к древам на основе рРНК». Утверждая это, Х. Я. поленился привести хотя бы один пример этого самого «несоответствия». И неудивительно: он явно не может привести такой пример. А примеров противоположного рода можно привести сколько угодно: например, родство белков китообразных и парнокопытных было блестяще подтверждено палеонтологическими находками. А про строение гемоглобина я уже говорил выше, при анализе возражений на вопрос 10. Итак, сравнительные исследования белков, рРНК и генов не могут служить обоснованием теории эволюции. Карл Воуз (Carl Woese), биолог из Университета штата Иллинойс, признает: «Из множества филогенетических древ, построенных по отдельным белкам, никак не вырисовывается последовательное единое древо. В объединенном древе повсеместно видны филогенетические несоответствия – от самых корней, среди ветвей и групп всех рангов, и вплоть до первичных группировок». Статья «Время выкорчевывать древо жизни?», опубликованная в журнале “Science” (“Is it Time to Uproot the Tree of Life?”) в 1999 году, подтверждает тот факт, что сравнительные молекулярные исследования не доказывают, а опровергают теорию эволюции. Ее автор, Элизабет Пиннизи (Elizabeth Pennisi), пишет, что генетические анализы и сравнения последовательностей, предпринятые дарвинистами с целью пролить свет на «древо жизни», привели к противоположным результатам: «…новые данные лишь затемняют эволюционную картину». Опять и опять ничего нельзя возразить Х. Я., но вовсе не потому, что он прав. Просто он не приводит ни одного примера своей правоты, что говорит о неуверенности или лжи автора. Тем не менее, известные данные о родстве китов и парнокопытных, птиц и крокодилов, полученные на основе сравнения их биохимии, говорят о том, что древо жизни не такое уж хлипкое, каким его представляют. Они прекрасно согласуются с другими данными, никак не опровергая утверждений эволюционистов. Иными словами, вопреки утверждениям Джона Ренни, все данные молекулярной биологии противоречат теории эволюции. Я прошу от вас, Х. Я., немногого: аргументируйте свою точку зрения, приведите хотя бы кучу доводов, что все эволюционисты в корне неправы. Без этого ваши «выводы» - пустая болтовня. Происхождение глаза: никакой эволюции в теории эволюции (вопрос 14) В вопросе 14 Ренни затрагивает тему сложности, не поддающейся снижению, и в связи с этим обращается к вопросу о происхождении глаза – непреодолимому препятствию для многих поколений эволюционистов. Надо сказать, Ренни ничего не добавляет к гипотезе Дарвина, выдвинутой сто пятьдесят лет назад: в природе существовали «примитивные» глаза с плохим зрением, а из них эволюционировали более сложные глаза. Эволюционисты по сей день повторяют гипотезу Дарвина, однако за это время появились факты, опровергающие ее: Первый известный глаз вовсе не был примитивным; напротив, он обладал чрезвычайно сложной структурой. Речь идет о сложных глазах трилобитов с двумя хрусталиками. Леви-Сетти (Levi-Setti), специалист по ядерной физике, изучающий трилобитов как хобби и страстно увлеченный этим занятием, пишет: «…граница области преломления между двумя этими хрусталиками-линзами соответствует законам оптики, открытым Декартом и Гюйгенсом в середине XVII века». Но самая удивительная особенность этого глаза – подлинного чуда оптики – состоит в том, что у него нет никаких эволюционных предшественников; глаза трилобитов появились внезапно. Светочувствительные клетки, названные Дарвином «примитивными глазами», на деле обладают чрезвычайно сложной структурой. Даже самый «примитивный» глаз – это высокоорганизованная система, которая обладает сложностью, не поддающейся снижению. Эта система не способна существовать без светочувствительной клетки, сложнейшего биохимического механизма внутри этой клетки, нерва, соединяющего эту клетку с мозгом, и зрительного центра мозга, где обрабатывается поступающая по этому нерву информация. Такая система не могла появиться постепенно. Таким образом, теория эволюции не может объяснить, как появился даже «примитивный» глаз, не говоря уже о том, чтобы на этой основе судить о происхождении более сложно устроенных глаз. Есть в репертуаре певцов романс «Очи чёрные». Видимо, он очень нравится Х. Я., поскольку в большинстве своих произведений Х. Я. обращается к этой теме, представляя её как очередную «неразрешимую загадку» для эволюционистов. И как всегда в доказательство приводится «убийственный пример» с глазами трилобитов. Считаю нужным остановиться более подробно на этом вопросе. Креационисты в этом случае очень любят цитировать Дарвина, приводя такой отрывок из его «Происхождения видов…»: «Предположение, что глаз со всеми его неподражаемыми приспособлениями - для изменения фокусного расстояния соответственно с удалением предмета, для регулирования количества проникающего света, для поправки на сферическую и хроматическую аберрацию – мог быть выработан естественным отбором, может показаться, сознаюсь в том откровенно, нелепым в высшей степени». Однако они либо списывали эту фразу друг у друга, либо откровенно лукавят, поскольку у Дарвина дальше сказано буквально следующее: «Но ведь и когда в первый раз была высказана мысль, что Солнце стоит, а Земля вертится вокруг него, здравый человеческий смысл объявил её ложной, однако всякий философски мыслящий человек хорошо знает, что старое изречение Vox populi – vox dei [глас народа – глас божий] не может пользоваться доверием в науке». Если креационисты могут так вольно распоряжаться фактами, то я уверен, что когданибудь в качестве пародии на их умствования выйдет книга, «доказывающая» положения Библии или Корана с помощью цитат Маркса, Энгельса и Ленина. А что? Если отдельные их фразы вымарать из контекста, то они вполне могут подтвердить догматы веры. Именно таким приёмом «доказательства» не брезгуют креационисты, и они рискуют получить в ответ то же самое. Х. Я. рассматривает глаз как пример «неупрощаемой комплексности», хотя и в наши дни есть на Земле живые существа с «неполными», но тем не менее прекрасно работающими глазами. Восхищаясь живым, «человеческим» взглядом осьминога, не следует забывать, что у него есть современный примитивный родственник, сохранивший до наших дней примитивное строение глаза. Это моллюск Nautilus, или кораблик. Даже на схематичном рисунке можно обратить внимание на то, что его глаз как бы «прищурен». На самом деле век у него нет, а глаз всегда открыт. Просто у глаза наутилуса отсутствует хрусталик, а изображение формируется с помощью узкой щели по принципу известной с древних времён «камеры-обскуры». Очевидно, у древних головоногих были именно такие глаза. А до какой степени простым может быть орган зрения у живых существ? Я не знаком с турецкой системой изучения биологии в школе, но предполагаю, что она у них не очень хороша, если эта страна явила миру такого «мыслителя», как Х. Я. Но в русских школах учащиеся обязательно изучают на уроках биологии такое существо, как эвглена (Euglena). Сочетая признаки животных и растений, этот одноклеточный жгутиконосец обладает простейшим органом, воспринимающим свет – у него есть крошечный пузырёк со светочувствительным пигментом, благодаря которому эвглена отличает свет от темноты. Ей и не надо большего. Таким образом, у эвглены мы видим раннюю стадию формирования зрительной способности – у неё нет специальных зрительных клеток (а откуда им взяться, ведь всё тело животного само по себе – единственная клетка!?). Или Х. Я. думает иначе? А чем более высокоорганизованным становится животное, чем активнее его образ жизни, тем сложнее его органы зрения. Приводя глаз трилобита как «первый известный глаз», Х. Я. откровенно врёт. Дело в том, что первые в истории Земли глаза появились у других животных – у мягкотелых кишечнополостных и червей. Даже у современных медуз есть глаза, причём более примитивные, чем у трилобита. Это, конечно, не вписывается в теорию Х. Я., а потому деликатно умалчивается им. Остатки медуз и червей очень редкие и плохо сохраняются, поэтому прямых палеонтологических доказательств этого нет. Но наличие органов зрения у современных представителей этих групп свидетельствует о том, что у существ, находившихся на их уровне развития в прошлом, глаза могли быть. А медузы и черви появились гораздо раньше трилобитов. Прямые предки трилобитов пока неизвестны. Однако это ещё не означает, что их не было – просто остатки бесскелетных существ сохраняются в целом гораздо хуже, чем у животных со скелетом. Не исключено, что у них были как раз искомые Х. Я. «примитивные глаза». А что касается соответствия строения глаза законам физики, то это говорит о том, что ничего сверхъестественного в анатомии глаза нет, и его развитие подчинялось земным законам. Постепенное развитие зрительной системы отчётливо наблюдается у самых разных животных в наши дни – начиная от простых клеток в покровах тела, отличающих лишь свет от тьмы, и до сложных чувствительных глаз хищных червей и ракообразных. Ренни пишет, что «нынешние защитники теории разумного замысла хитроумнее своих предшественников». Горькая правда, однако, состоит в том, что сторонники теории эволюции по сей день живут неверными и устаревшими представлениями времен Дарвина. И если они до сих пор цепляются за сказку об эволюционном происхождении глаза, значит, за последние полтора столетия теория эволюции не претерпела никакой эволюции. Здесь я хочу успокоить Джона Ренни: единственным оружием сторонников теории сотворения всё ещё являются ложь (в более мягких случаях – недоговорки) и злоупотребление людским доверием (характерное для служителей культа, маскирующихся под «видных учёных»). А жизненное пространство для их учения – сознание людей неосведомлённых и излишне доверчивых. Повышение научного уровня образования и более активное и публичное противодействие лжеучениям – отличное средство от беспардонной лжи. И именно этой горькой правды боятся сторонники теории креационизма. Теория эволюции жива, новые открытия либо дополняют и подтверждают её положения, либо заставляют частично пересмотреть господствовавшие ранее взгляды. А если какая теория и не претерпела никаких изменений, то это креационизм, опирающийся на незыблемые догматы веры. Он бездоказателен, поскольку опирается на принципиально непроверяемые данные, полученные иррациональным путём. Именно поэтому он может или быть таким, как есть, или не быть вовсе. Креационизм не способен меняться в принципе, поскольку священная незыблемость положена в его основу. Беспомощность перед фактом сложности, не поддающейся снижению (вопрос 15) Последний раздел статьи Джона Ренни посвящен критике аргументов Майкла Бихи (Michael J. Behe) и Уильяма Дембски (William Dembski) – сторонников теории разумного замысла. Вот только цитирует он не их, а эволюционистов Кеннета Миллера (Kenneth R. Miller) и Рассела Дулитла (Russell F. Doolittle), возражающих Бихи. Однако Бихи давно уже дал исчерпывающие ответы на эти возражения и полностью их опроверг! В вопросе о сложности, не поддающейся снижению, Ренни проявляет полную беспомощность: «Суть состоит в том, что структурные единицы жгутика, которые, как считает Бихи, не имеют никакого назначения, кроме движения, способны выполнять и иные многочисленные функции, которые вполне могли благоприятствовать их эволюции. Таким образом, вероятно, что появление жгутика как такового в ходе эволюции означало лишь новое сочетание сложных механизмов, уже имевшихся, но выполнявших иные функции». По словам Ренни выходит, что жгутик появился вследствие «нового сочетания сложных механизмов, уже имевшихся, но выполнявших иные функции». В том-то и дело. Какие «иные функции»? Какую функцию должны были выполнять молекулы, из которых сложен жгутик? Сказать «могли появиться на других стадиях, неизвестных нам» – это всего лишь еще раз повторить дарвиновскую догму. В данном вопросе Джон Ренни критиковал утверждение о том, что сложность живых существ, наблюдаемая в наше время, является прямым доказательством их сотворения (в выдержке из статьи Х. Я. это не прослеживается, поэтому я воспользовался текстом статьи Джонатана Сарфати, который любезно цитирует исходную статью). Для того, чтобы доказать сверхъестественное происхождение любого органа на любом уровне, нужно предъявить общественности такие черты строения данного объекта, которые не могли бы быть сформированы естественным образом, и действовали бы вопреки законам материального мира (подчёркивая тем самым своё «чудесное» происхождение). Рассуждая о сложном механизме работы жгутика бактерий, креационисты не приводят подобных фактов, ограничиваясь лишь перечислением особенностей строения и функционирования данного образования. Креационист Майкл Бихи, рассказывая об особенностях строения жгутика бактерий, приводит как пример элементы жгутика, которые могут быть соотнесены с узлами какого-либо механизма, построенного руками человека. Но это, подобно тому, как глаза трилобита соответствуют законам оптики, говорит о том, что в мире действуют одни и те же законы как для живой, так и для неживой природы. Так что механизмы работы жгутика не выходят за пределы материального мира, и здесь нет места для некоей внешней «творческой силы». Жгутик бактерий состоит из скрученных нитей белка флагеллина. Как я уже говорил выше, молекулы органических полимеров могут приобретать определённую форму не изза того, что кто-то (тот же «Творец») скрутил их, а из-за того, что атомы углерода, из которого состоит «каркас» любого органического вещества земного типа, имеют тетраэдрическое строение. Соответственно, молекула органического вещества будет В ПРИНЦИПЕ иметь какое-то пространственное строение, напрямую зависящее от её состава. А взаимодействие между молекулами определяется наличием у полимерных белковых цепочек боковых функциональных групп, взаимодействующих с аналогичными образованиями на другом участке той же либо соседней цепочки. Поэтому можно сказать, что свойства белков напрямую зависят от их строения. Природа данного взаимодействия – электрохимическая, основанная на силах притяжения и отталкивания между заряженными частицами (атомами). Вращение жгутика осуществляется за счёт электрохимического градиента ионов водорода на мембране молекулы, что также обусловлено свойствами белков мембраны, зависящими от их строения. В основе явления движения жгутика лежит опять-таки электростатика. Сам жгутик бактерий, в отличие от жгутика простейших, не совершает каких-либо самостоятельных движений, и работает исключительно за счёт того, что его основание подвижно. Явление спонтанной самосборки отдельных субъединиц жгутика (упоминаемое М. Бихи) вполне известно. Авторы учебника «Биология» Н. Грин, У. Стаут, Д. Тейлор относят это на счёт аминокислотной последовательности (первичной структуры) белка флагеллина (раздел 2.2.2 их учебника). Стало быть, и здесь нет чуда. Таким образом, все «чудеса» сводятся к действию простых и объяснимых физических сил. Сарфати любезно поясняет, о чём хотел сказать Бихи, но почему-то не сказал Х. Я.: «Под «сложностью, не поддающейся снижению» Бихи понимает тот факт, что жгутик может функционировать лишь при наличии 33 белковых компонентов, организованных строго определенным образом.» Объяснение того, как из вполне естественного процесса делается (в сознании читателей) чудо, кроется в хитрости изложения креационистами фактического материала. Они предпочитают разложить единое на куски и подавать это в таком «расчленённом» виде. Отсюда появляются утверждения типа «глаз не может видеть, если один из его компонентов будет недоразвит» и прочие. Но дело в том, что живое существо – единый организм, и эволюционирует оно не по частям, а сразу целиком. Все компоненты его строго соответствуют физиологии, и изменение одного органа (процесса) обязательно затрагивает другие составляющие. Процесс появления каких-либо сложных органов или многоступенчатых химических циклов можно представить как вычленение наиболее устойчивых и жизненно важных компонентов из общего числа более хаотических процессов. То есть, многоступенчатый процесс, допустим, какой-либо окислительной реакции, сформировался, в сущности, раньше, чем отдельные его компоненты, поражающие креациониста своей сложностью. Просто раньше он был частью какого-либо другого, более общего процесса, и компоненты, осуществляющие его, не были столь специализированы. Затем, с возрастанием важности данного процесса (при изменении внешних условий), происходила постепенная «отладка» его механизмов: специализация белков, химическая и пространственная дифференциация данного процесса. Носители мутаций, благоприятствующих протеканию данного важного процесса, с большей вероятностью давали потомство, в котором происходила перекомбинация благоприятных признаков. Поскольку единица эволюции – популяция, и её члены – носители множества мутаций, происходили одновременное формирование и «отладка» множества таких процессов. Не все сочетания оказывались удачными, но носители немногих удачных сочетаний занимали места форм с неблагоприятными сочетаниями признаков. Этот процесс был вначале очень медленным: половина времени существования жизни на Земле ушла на то, чтобы сформировать клетку с ядром. Бессмысленны и попытки Ренни представить в качестве этапов эволюции жгутика такие структуры, как органелла, с помощью которой Yersinia pestis, возбудитель чумы, впрыскивает яд в клетку (она в какой-то мере напоминает жгутик), или другие, более простые, жгутики. Это все равно, что называть автомобиль и планер эволюционными предшественниками самолета. Конечно, они в чем-то похожи между собой, но это еще не значит, что в результате слепого случая одно транспортное средство превратилось в другое. Каждая из этих машин была спроектирована особо. Сарфати, к слову, подробнее объясняет эту часть статьи Ренни. Он говорит про работу генетика Скотта Миниха из Айдахо, который выяснил, что при температуре свыше 37С° жгутики бактерий (вид не уточнён) не образуются, а превращаются в секреторные органеллы на основе одного и того же набора генов. Очевидно, на основе этих исследований Дж. Ренни сделал своё предположение. В связи с изложенными результатами исследований я могу сделать предположение, что процесс формирования жгутика также дифференцировался как единое целое, просто далее менялся принцип действия, и как следствие менялась структура процессов, отвечающих за формирование данного приспособления. Скорее всего, жгутик сформировался первоначально как какие-то выделения клеточной стенки бактерии (возможно, как ответ на раздражение или иной стресс). Я не исключаю, что это был некий защитный механизм, позволяющий избежать атаки иных бактерий (отсюда, думаю, родство с секреторными органеллами). В результате отбора могла выделиться группа бактерий, выделения которых отличались особенной твёрдостью и малой растворимостью в среде, где они жили (так можно объяснить то, что жгутик бактерии, в отличие от жгутика эукариот, не может самостоятельно двигаться – это не входило в его первоначальную функцию). На каждом этапе развития в клеточной стенке формировалась совокупность белков, обеспечивающих синтез данного образования и какие-то особенности его использования (отбрасывание, возможно, втягивание или удержание в течение определённого времени). На конечном этапе эволюции прямая неподвижная структура превратилась в жгутик – когда появился механизм, обеспечивающий движение основания данной структуры, сформировавшийся, очевидно, из комплекса мембранных белков, окружавших основание «до-жгутика». Первоначальная функция жгутика бактерии вполне могла быть иная, нежели движение: проблему движения бактерии могут решать другими способами, в том числе путём изгибания самой клетки. Я не исключаю того, что в данный момент этот вопрос относится к числу спорных, и точный ответ на него не дан. Но это ещё не означает, что он останется в числе неразгаданных. Наука отличается от религии тем, что у неё есть методы решения, но нет готового ответа. В религии же, наоборот, ответ есть, он не обсуждается, а вся интеллектуальная деятельность состоит в поиске приемлемого решения. Прежде, чем назначать ярлык «бессмысленности» аргументам оппонента, стоит подумать: а существуют ли действительно такие органы, роль которых в процессе эволюции менялась? Такие примеры можно привести, поскольку они хорошо известны. Пример первый: эпифиз, или шишковидная железа. В процессе эволюции первоначально это был третий непарный глаз, до сих пор заметный у бесчелюстных, рыб и даже земноводных. На черепе древних земноводных между глазницами хорошо заметно отверстие для третьего теменного глаза. Позже роль органов зрения всецело перешла к двум парным глазам, а непарный глаз превратился в железу внутренней секреции. Он утратил былую анатомическую сложность глаза (но она прослеживается в его структуре), приобретя качественную сложность железы, секретирующей биологически активные вещества. Пример второй: аппендикс, бывшая слепая кишка. Из органа пищеварения он также превратился в орган секреции. Пример третий: плавательный пузырь. У древнейших костных рыб (как полагают, они появились в пресных водах) это приспособление развилось как орган дыхания. Позже, когда костные рыбы переселились в богатое кислородом море, этот орган перестал выполнять роль органа дыхания, и стал органом поддержания плавучести. Акулы, чья эволюция проходила в море, в богатой кислородом среде, не развили плавательного пузыря (как орган воздушного дыхания), и плавучесть у них поддерживается иными способами. Ещё в качестве примеров можно привести осязательные вибриссы («усы») тероморфных рептилий, которые превратились в шерсть млекопитающих, выполняющую теплоизоляционную функцию. А теплоизолирующие образования, примитивные, лишённые опахала перья рептилий, превратились в орган полёта у птиц, их потомков. Потовые железы млекопитающих, используемые для терморегуляции, превратились в молочные железы, функция которых – выкармливание потомства. Предположительно, промежуточной здесь была стадия, на которой видоизменённые потовые железы снабжали детёнышей звероподобных рептилий влагой в засушливых условиях триасового периода. Хоаны (внутренние, сквозные ноздри) кистепёрых рыб возникли первоначально как приспособление для поддержания постоянного тока воды через органы обоняния, когда хищная рыба находилась в засаде. И лишь потом они стали использоваться для дыхания воздухом. Собственно говоря, любой из нас в норме (если не болен) дышит через ноздри. Первая пара жаберных дуг у примитивных бесчелюстных превратилась из органа, поддерживающего форму жабр, в орган захвата добычи, а покровные чешуи превратились в зубы. Пример такого перехода до сих пор можно наблюдать у акул, когда ряд чешуй на коже постепенно превращается в зубы в области рта. У растений спороносные листья превратились в лепесток, тычинку и плодолистик, утратившие функцию фотосинтеза, но сильно усложнившиеся анатомически в связи с выполнением функций размножения. Пример такого перехода до сих пор сохранила в своём строении кувшинка (Nymphaea), в цветке которой можно наблюдать переход от лепестка с краю к тычинке в центре цветка (с постепенным развитием пыльника и уменьшением ширины лепестка). Что же касается издевательского примера Х. Я. с планером и самолётом, то здесь его опять-таки подводит эрудиция. Первые летательные аппараты не имели мотора (например, планер Отто Лилиенталя), и даже представляли собой откровенно безмоторные воздушные змеи (известные с древнейших времён в Китае и Японии). Но мы видим преемственность между ними и самолётами, пусть и инициированную человеком. Техника развивается по другим законам, нежели природа, и их нельзя сравнивать напрямую. Но преемственность и постепенность развития существует и здесь. Таким образом, можно увидеть, как органы могут в процессе эволюции терять некую первоначальную функцию и выполнять совершенно иную, усложняясь при этом анатомически или биохимически. «Опровержение» Джоном Ренни теории Дембски ограничивается ссылкой на работы Института Санта-Фе. Однако эти теоретические изыскания, равно как и труды их вдохновителей (например, Ильи Пригожина), никак не развили концепцию «самоорганизации», которая остается всего лишь аксиомой материализма. (Неприемлемость идеи самоорганизации подробно изложена в книге Дембски «Бесплатных обедов не бывает: почему определенная сложность не может быть достигнута без помощи разума» (“No Free Lunch: Why Specified Complexity Cannot be Purchased Without Intelligence”), изданной в 2002 году). Но, надо заметить, эволюционисты из Института Санта-Фе проявляют больше здравого смысла, чем Ренни. В то время как Ренни изображает теорию разумного замысла как ненаучную гипотезу, Стюарт Кауфман (Stuart Kauffman), выдающийся специалист по теории самоорганизации из Института Санта-Фе, публично признает право этой теории на существование в мире научной мысли. Поскольку читатель может не понять, о чём идёт речь в данном случае, а Х. Я. не удосуживается хотя бы процитировать Дж. Ренни, я воспользуюсь цитатой Ренни из работы Джонатана Сарфати, которая тоже посвящена критике этой же самой статьи. «Этот «аргумент разумного замысла» сегодня лежит в основе борьбы против теории эволюции; но следует отметить, что появился он давно, одним из первых. Еще в 1802 году богослов Уильям Пейли писал, что если вы нашли в чистом поле карманные часы, логично будет заключить, что они кем-то потеряны, а не созданы силами природы здесь и сейчас. Пейли прибегал к этой аналогии, утверждая, что сложное строение живых организмов – прямое следствие божественного вмешательства. Дарвин писал свое «Происхождение видов» как ответ Пейли: полемизируя с ним, он пытался показать, каким образом естественные силы отбора, воздействуя на наследственные признаки, могли постепенно привести к эволюции сложных органических структур. … Сложность иного рода – «определенная сложность» – любимый конек другого креациониста, Уильяма Дембски из Университета Бэйлора (см. его книги “The Design Inference” и “No Free Lunch”). Дембски отталкивается от того, что сложность живых существ не могла появиться в результате ненаправленного, хаотичного процесса. Единственно логичное умозаключение, утверждает Дембски спустя 200 лет после Пейли, состоит в том, что жизнь в ее современных формах создана неким сверхъестественным разумом. В аргументе Дембски несколько слабых мест. Неверно предполагать, что множество возможных объяснений ограничивается хаотичными процессами либо разумным создателем. Исследователи нелинейных систем и клеточных автоматов из Института Санта Фе и других учреждений показали, что простые ненаправленные процессы способны создать невероятно сложные модели. Таким образом, некоторые элементы сложности живых организмов могли возникнуть в результате естественных процессов, которые мы едва начинаем понимать. Но наше непонимание не означает, что сложные структуры не могли появиться естественным путем.» Здесь я опять-таки должен повторить мысль, высказанную ранее: строение живого организма можно сравнить с решением системы множества уравнений, каждое из которых описывает либо условия, предоставляемые средой, либо физиологические и анатомические возможности организма. И строение организма – это решение системы этих уравнений. Но, как известно, система уравнений имеет намного меньше решений, чем каждое уравнение в отдельности. Именно поэтому строение живого существа кажется нам столь разумным – с первого шага эволюция должна была идти по тем путям, которые лежали в ограниченной области, удовлетворяющей решениям множества «уравнений» природной среды – абиотическим и биотическим факторам. В процессе эволюции какието факторы («уравнения») удалялись из этой системы, другие – добавлялись. В соответствии с этим ранее процветавшая группа могла столкнуться с неразрешимой задачей и вымереть, а группа, бывшая «в загоне» - получить возможности для эволюции. В самом начале эволюции жизнь была примитивной, и условия среды также были простыми, ограничиваясь практически лишь абиотическими факторами. Но с появлением освоением новых мест обитания и появлением разнообразных живых существ сложность среды росла: наличие в окружении нового вида живых существ – ещё один фактор среды для любого вида, поскольку все виды прямо или косвенно взаимодействуют между собой. Таким образом, с самых первых шагов жизни на Земле она САМА начала усложнять природную среду, превращаясь в мощный геохимический и средообразующий фактор для самой себя. Именно живые существа изменили лицо планеты, вклинились в геохимические циклы и создали всё многообразие сред обитания для других живых существ. А пресловутой мифической «хаотичностью» в процессе развития жизни и не пахло. Во всяком случае, чем более сложными становились живые существа и среда, которую они образовывали, тем меньше «хаотичности» было в процессе эволюции, хотя в любом случае сохраняется возможность выбора: та или иная группа займёт пустующую экологическую нишу в сообществе. Например, пустующую нишу похожих на бычков донных хищников-засадчиков в африканском озере Танганьика заняли цихлиды, рыбы средних слоёв воды, а не донные, как сомы. Позже в этом озере поселились сомы (у которых больше возможностей стать такими хищниками в силу особенностей анатомии и образа жизни), но место донных рыб уже было занято цихлидами. В процессе развития живых существ (которое происходит, напомню, с затратой энергии), происходит постепенное снижение энтропии (меры беспорядка, того самого «хаоса» г-на Уильяма Дембски), поэтому возрастание упорядоченности и сложности в анатомии и физиологии живых существ, а также в направлении эволюционных процессов не должно вызывать удивления – это вполне закономерно. Теория «разумного замысла», к сожалению, пока не доказана, и полностью является элементом ВЕРЫ. Кроме того, она в принципе не может быть доказана, ведь, докажи мы разумный замысел, он перестанет быть верой! Это явление превратится в область научного знания и не будет отличаться от вполне доказанного факта о том, что дважды два - четыре. Тогда пропадёт такое заманчивое понятие, как «чудо», и религия вообще отомрёт как таковая. А вам, кто делает себе на этом славу и деньги, это надо? Догматическая приверженность материализму После многочисленных возражений против теории разумного замысла Ренни неохотно признает, что природа чрезвычайно сложна, что сложность эту не объяснить механизмами эволюции, и что остается лишь надеяться на будущее: «Да, возможно, некоторые проявления сложности у разных организмов появились вследствие естественных процессов, на сегодня нам неизвестных. Но это отнюдь не означает, что такая сложность не может быть обусловлена естественными причинами». Логика Ренни – явный пример слепого догматизма. Если он полагает, что может объяснить биологическую сложность с помощью теории эволюции, то ему следует обозначить механизмы, посредством которых сформировалось нынешнее положение вещей. Однако он не может перечислить эти механизмы и заявляет, что на сегодняшний день они нам неизвестны. Но если эти «механизмы» нам неизвестны, то на каком основании Ренни заключает, что они существуют? И чем в таком случае вера в таинственные «механизмы эволюции» отличается от веры алхимиков в «философский камень» – механизм, превращающий разные металлы в золото? И в чем тогда вообще состоит разница между теорией эволюции и алхимией? Все эти вопросы показывают, что вера Ренни и других закоренелых дарвинистов в эволюцию – результат их материалистических предубеждений. Даже сам Дарвин выражался менее предвзято: «Если бы было доказано, что существует некий сложный орган, который не мог приобрести форму посредством многочисленных, постепенных, малозаметных изменений, моя теория бы рухнула». Ренни и другие современные дарвинисты предпочитают надеяться на будущее – лишь бы не признавать поражение своей теории! – и не желают замечать тех «сложных органов», о которых писал Дарвин. Если Х. Я. внимательно читал статью Джона Ренни, то он должен бы обратить внимание на то, что Ренни не считает всю эволюцию проявлением неизвестных науке процессов. Он говорит лишь о «некоторых проявлениях сложности». Х. Я. с лёгкостью подменяет понятия, перенося сомнения Дж. Ренни на ВСЮ теорию эволюции, в чём можно убедиться, внимательно перечитав вышеприведённый фрагмент. Значительная часть (можно даже сказать «подавляющее большинство») явлений и процессов в развитии органического мира может быть легко объяснимо с позиций теории эволюции. Механизмы и законы эволюции достаточно подробно изложены в трудах учёных, и доступны любому желающему изучить их. Если же Х. Я. желает получить ответ на вопрос о разнице между теорией эволюции и алхимией, то я позволю себе отвлечься и ответить. Теория трансмутации в алхимии базировалась на предположении о том, что все металлы есть производные серы и ртути с разницей лишь в доле этих «первичных элементов» в каждом металле. И предположение о возможности трансмутации металлов в золото сводилось к изменению доли серы и ртути в неблагородном металле. Во время процессов «Великого Делания» привлекались всевозможные молитвы, заклинания и «магические» зелья, поскольку считалось, что в процессе трансмутации играют роль потусторонние силы (в терминологии алхимиков есть такие мистические понятия, как «Мировая Душа», «химический гермафродит» или «ребис»). После того, как было установлено, что все металлы, в том числе золото, представляют собой простые вещества, а не соединения серы и ртути, теория трансмутации перешла в разряд истории. В основе теории эволюции также лежало предположение. И этим «родство» с алхимией заканчивается. Наблюдаемые явления расхождения видов по признакам, различные стадии видообразования, устойчиво повторяющиеся закономерности в развитии групп живых существ, всеобщий характер этих явлений – всё это подтвердило жизнеспособность теории эволюции. Любая теория может или подтвердиться, или не подтвердиться. И если теория будет противоречить наблюдаемым явлениям – она нежизнеспособна, а исходно выдвинутое предположение ложно. Так было как раз с алхимической теорией трансмутации. А теория эволюции, несмотря на все попытки креационистов обрушить её, пока незыблема. Возвращаясь к алхимии, я хочу спросить Х. Я.: кто чаще прибегает к объяснению явлений через некие мистические термины? Кто чаще твердит о «принципиальной непознаваемости» каких-либо явлений? Вы, креационисты! Не верите? Плохо вы знаете собственные сочинения! Стр. 11 вашего же сочинения «Обман эволюции» гласит (применительно к происхождению человека): «Как уже было сказано в аятах Корана, главная причина неведения людьми своего происхождения - это своего рода «колдовство», препятствующее им использовать свой разум. В этом же лежит и причина распространённого признания теории эволюции». К большому сожалению, никаких колдовских или мистических терминов в книгах по теории эволюции не применяется. Там есть лишь теории, подкрепляемые фактами. Поэтому я прошу (пока только прошу) не приписывать эволюционистам того, чего у них просто нет. Что же касается «сложных органов», о которых пишет Дарвин, то современная наука не знает таких органов, в основе строения и действия которых лежат какие-то сверхъестественные признаки, наличие которых нельзя объяснить с помощью законов физики, химии и биологии (то есть, имеет место прямое проявление созидательного процесса потусторонних сил). Если внимательно читать статью Ренни, очевидно, что в основе этого догматического подхода лежит одна фундаментальная идея. Особенно показательны следующие строки: «…наука приветствует идею эволюции посредством и иных сил, помимо естественного отбора. Однако эти силы должны быть естественными; они не могут приписываться действиям таинственного творящего разума, существование которого, говоря языком науки, недоказуемо». В первой фразе Ренни говорит, что в эволюции могут участвовать некие силы, существование которых не доказано. Но в следующем предложении он выдвигает условие: эти силы обязаны быть естественными. То есть, он отрицает существование обладающего сознанием Творца, поскольку его существование, говоря языком науки, «недоказуемо». Однако строкой выше он уже признал возможность существования «недоказуемых» сил! На протяжении всей статьи Ренни говорит об эволюционных механизмах, которые еще не открыты, но, как надеется автор, будут открыты в будущем. И это означает, что для Ренни дело не в том, доказано существование разумного замысла или нет, а в том, согласуется ли этот замысел с его материалистическими убеждениями. Конечно, Ренни волен верить во что желает. Одни верят в материалистическую философию, другие – в астрологию, третьи – в алхимию. Проблема состоит в том, что Ренни и подобные ему материалисты пытаются подменить своей догмой подлинную науку. Это – лицемерие и обман. Но дни этого обмана сочтены. И в этом рассуждении Х. Я. совершенно очевидно заметно стремление подменить понятия. В приведённом Х. Я. отрывке из статьи Джона Ренни нет слова «недоказуемый» применительно к силам природы. Это понятие приписал ему сам Х. Я. Совершенно ясно, что Ренни применил слово «недоказуемо» только к ОДНОЙ силе – к «Творцу», «таинственному творящему разуму». К прочим силам, существование которых он признаёт, он этого слова не применял. Помнится, в книге «Обман эволюции» Х. Я. обвинял материалистов в «расстройствах логики». Судя по приведённому выше суждению, этим страдает и он сам. Так кто же громче всех кричит «ДЕРЖИ ВОРА!!!!!»? Заключение. Благодарность Джону Ренни Мы должны быть благодарны Джону Ренни, редактору “Scientific American” за то, что его статья ясно отражает точку зрения догматического дарвинизма. В своей неосведомленности он не опроверг ни одного доказательства сотворения мира, совершил массу ошибок, продемонстрировал узость взглядов и фанатичную преданность материалистическому мировоззрению – и тем самым позволил читателю воочию увидеть кризис современного дарвинизма. В этом кризисе важную роль сыграли не только успехи великих ученых – например, Менделя, – но и неудачи ламаркистов – например, Лысенко. И сегодня, наряду с успешной работой ученых, поддерживающих идею разумного замысла, важную роль в падении дарвинизма играет логика самих сторонников догматического дарвинизма. Те, кто прочтет об этих дискуссиях через десятки лет, будут лишь удивляться тому, сколько ученых – наших с вами современников – было одурманено дарвинизмом. А я в заключение хотел бы выразить глубочайшую признательность Харуну Яхья (или Аднану Октару – нужное подчеркнуть, ненужное зачеркнуть), поскольку его взгляды на редкость точно соответствуют тому состоянию, что он приписывает Джону Ренни, за единственным исключением: Харун Яхья, вне всякого сомнения, не является приверженцем материализма, что он силится доказать во всех своих работах. Однако это не уменьшает степени фанатизма Харуна Яхьи. Его бы энергию, да в более мирных целях. Я не читал работу Джона Ренни, но искренне благодарен этому человеку, который не побоялся нанести удар по империи лжи и мракобесия. Это вдвойне важно в Соединённых Штатах Америки, где позиции церкви сильны и она обладает большими возможностями влияния на умы простых людей. И те, кто прочтёт эти строки через много лет, будут долго удивляться, почему в начале третьего тысячелетия остались мракобесы, и почему люди могут говорить о добре и прочей благодати, убеждая несогласных с помощью лжи. И уже совсем в конце своей работы позволю себе рассказать анекдот: В деревне стадо баранов остановилось перед воротами и смотрит на них. Мимо проходит человек. Он глядит на баранов, а затем спрашивает у пастуха: - Что они смотрят, ведь ворота старые? - Бараны новые, - отвечает пастух. (для иностранных читателей поясню, что в России есть поговорка: «уставился, как баран на новые ворота» - о человеке, который рассматривает что-то, не понимая, или просто глазеет с глупым видом) Отношение креационистов к эволюционному учению напоминает ситуацию из этого анекдота. Словно бараны, они глазеют на фундаментальную теорию, пытаясь обнаружить в ней какой-то изъян. Время идёт, старые бараны уходят, новые приходят, а ворота стоят, как стояли, и падать не думают. И чем сильнее иной баран бодает эти ворота, тем больше он убеждается в их прочности.
