Александр Федерин

“Община”, 1990, №47, стр. 12 – 13
Как не стоит обустраивать Россию
Прочитав "посильные соображения" А.И. Солженицына "Как нам обустроить
Россию", я не очень удивился. Уже предвзятый и полный передержек текст
"Красного Колеса" показал мне, как сильно изменился автор со времени своего
отъезда. Ненависть к коммунизму превратилась в неприятие всего,
противостоявшего царской России. Новое сочинение писателя не заставило бы
меня взяться за перо, если бы не восторженные отклики на "посильные
соображения" в демократической печати. И что особенно печально, похвалы
удостоились не редкие проблески демократизма, которые встречаются в работе
(например, система Всеземского собрания – непоследовательная модель
первоначальной идеи Советской власти), а проект сохранения централизованного
Российского государства.
Свой чертеж автор начинает с национального примирения, потому что народ
наш наивный, оказывается, прежде всего озабочен вопросом: "в каких
географических границах мы будем лечиться или умирать? А уже потом – о
лечении". Александр Исаевич опоздал, – тут уже вовсю разговоры идут, как бы
американцам в плен сдаться, чтобы напоили, накормили, уму разуму научили.
Корень национального вопроса не в наивности народной, а в другом – кто будет
руководить лечением. Пока у нас чиновник – всему голова, очень важно на каком
языке он говорит и какие школы предпочитает строить – русские, армянские,
азербайджанские или эстонские.
Непонимание национального вопроса вызвано незнанием его истории: "как нам
вернуться к тому, с прискорбным исключением, спокойному сожитию наций, тому
даже дремотному неразличению наций, которое было почти достигнуто в
последние десятилетия предреволюционной России". И это написано о
десятилетии еврейских погромов, по масштабам не достижимых и сейчас, о
времени "дела Бейлиса" (1912 г.), когда А.Керенский вполне серьезно защищал
еврея перед судом от обвинений в ритуальном убийстве младенца, о времени
грандиозного восстания в Средней Азии, в 1916 г. Если А.Солженицыну так мило
"дремотное неразличение наций", надо защищать Брежнева. Его правление хоть и
прерывалось национальными бунтами, а все же было спокойнее царского.
Незнание истории приводит писателя и к удивительным выводам в отношении
Средней Азии. Четыре среднеазиатские республики он "отпускает", а Казахстан стоп. Дескать, он большевиками нарезан искусственно из исконных русских
земель. Но, во-первых, и Средняя Азия нарезана "по линейке", а во-вторых,
Казахстан существует в границах Туркестана, то есть земель, завоеванных
русскими в XIX в. Эти казахские пастбища осваивались по приказу Сталина и
Хрущева в 40-60-е гг. и сейчас уже изрядно загажены. Да и народы – казахи,
русские, немцы, украинцы – перемешаны так, что карандашом Александра
Исаевича границу не провести. Здесь вопрос – "куда входить?", могут решить
только референдумы по небольшим территориям. Это и в Средней Азии помогло
бы, да там нас спрашивать не станут.
Упорство А.Солженицына в том, чтобы уходя из союзных республик
прихватить что-нибудь, понятно – хоть он и говорит, что "нет у нас сил на
империю", а все равно к ней зовет – к Российской империи, огромному
государству от океана до океана, с сильной центральной властью, а значит и
всемогущей бюрократией, и с сотней разных народов в единой ''братской" семье.
От того и убеждает украинцев и белорусов, что они – лишь часть единого
русского народа: "Да народ наш и разделился на три ветви лишь по грозной беде
монгольского нашествия да польской колонизации". Ой ли? До монгольского
нашествия на территории Руси существовало 15 племен-народностей, а на их
основе затем – 15 княжеств. Только нашествие и сплотило их в 3 ветви. Но и
сейчас вы легко отличите ставропольца от вологодца или сибиряка. А то, что они
почти на одном языке говорят, так ведь англичане, американцы и австралийцы
тоже говорят на диалектах одного языка, но что-то их обратно в одну империю не
тянет.
На что только не идет А.Солженицын, чтобы привязать украинские земли к
Российской империи (извиняюсь, теперь "Третий Рим" будет называться
Российский Союзом, что сути не меняет) – и на сказки об "украинском
ненародном языке", и на рассказ о том, что граница разрежет миллионы семей,
будто Берлинскую стену собираются строить и снова пограницам железный
занавес опускать.
Или у А.Солженицына и такие планы есть? Лишь одна связь при свободном
размежевании обрубится – право приказывать из Москвы. Но и сама Украина в
этом отношении монолитом быть не должна – Киевский произвол ничуть не
лучше Московского. И если Левобережье Украинское захочет быть
самостоятельным – его воля.
И пусть объединяются земли, входившие в СССР в союзы, но не ради сильной
власти и сбора под одну крышу всех, кто говорит на похожих языках. Это снова
будет означать угнетение, и не только национальное – не может наш народ удобно
разместиться в одном государстве – слишком велик. И чем шире будут границы
"единой и неделимой" России, тем больше будет чиновников в московских
канцеляриях, а значит тем меньше демократии. А где кончается демократия, там и
колбаса тоже кончается.
Но А.Солженицын в имперскую коммуналку кроме славян восточных еще и
другие народы тянет, обманывая их словами о том, что "все они благополучно
жили в царской "тюрьме народов", а к вымиранию поволокли их мы,
коммунистический Советский Союз".
Да нет, Александр Исаевич, коммунисты – достойные продолжатели имперской
традиции "Третьего Рима", который триста лет вел завоевания на Востоке. И еще
дольше велось спаивание народов, грабительская торговля, разворовывание
ресурсов, насилие конквистадоров-первопроходцев и устроителей каторжного
царского Гулага. И не нужно пугать малочисленные народы "избытком
учреждений" и недостатком "разворота торговли" в случае самостоятельности –
отделяясь от империи вовсе не обязательно создавать ее у себя в виде украинского
КГБ, как мечтается многим руховцам. Отделение нужно ради демократии, ради
свободы, в том числе и торговок. Только не нужно опоясывать границы
строгостью таможен, и тогда они будут мешать "развороту торговли" еще
меньше, чем в Европе.
Через "разворот торговли" переходим мы от национальной программы
А.Солженицына к хозяйственной. Нельзя не согласиться здесь с таким его
мнением: "Я не имею экономических знаний и менее всего отваживаюсь тут на
точные предложения". Отсутствие экономических знаний заметно и в экскурсах
экономических ("Старая Россия по веку жила с неизменными ценами"), и в
туманности ответов. Труд у А.Солженицына должен быть оплачен справедливо (а
как это, по каким расценкам и системам?), не должно создаваться монополий (а
как это предотвратить в условиях господства частной собственности – вопрос
пока безответный для страны, так отставшей в развитии, как наша). Писатель
отстаивает господство частной собственности. Это значит, что хватит
собственности не на всех, кому-то на чужих заводах трудиться – опять
независимость для меньшинства – сам же А.Солженицын и пишет: "независимого
гражданина не может быть без частной собственности".
Нельзя сказать, чтобы автора "соображений" это не волновало: "Нельзя
допустить напор собственности и корысти – до социального зла, разрушающего
здоровье общества". Но поскольку групповую собственность А.Солженицын
отвергает, то остается ему лишь испытанный метод государственных социалистов
от Столыпина до Ленина: "регулировать непомерный рост сильно укрупненными
налогами". Опять вчерашний день, иссушающий хозяйство государственный
пресс.
Те же противоречия видим мы и в политических построениях А.Солженицына.
Справедливо критикуя парламентскую систему, он обращается к идее
"демократии малых пространств", – проще говоря, самоуправления. Эта идея уже
более сотни лет кропотливо разрабатывается анархической мыслью. Но
А.Солженицын тут же отшатывается в ужасе, заявляя, что анархия – "власть
каждого сильного над слабым". Уже одна эта фраза показывает, как мало знает
А.Солженицын то, о чем взялся писать. Анархия (безвластие) –
противоположность любой власти, в том числе и сильного над слабым. Если бы
Александр Исаевич не счел за труд почитать Бакунина или Кропоткина, он узнал
бы для себя много ценного – хотя бы про то же самоуправление.
Рассуждая о том, что демократия должна вырастать снизу, от земств,
А.Солженицын тут же преграждает дорогу этому росту, утверждая принцип
сильной государственной власти. Да еще преемственной от коммунистов:
"Государству, если мы не жаждем революции (да она уже началась – А.Ф.),
неизбежно быть планово преемственным и устойчивым. И вот уже созданный
статут потенциально сильной президентской власти нам еще на немалые годы
окажется полезным". Да уж, центральная власть в нашем Отечестве воистину была
полезной. Только для кого? Для местного самоуправления общин, разгонявшихся
Столыпиным и добитых Сталиным? Для земств, постоянно враждовавших с
притесняющей их царской властью и не переживших сильной власти
большевизма? Для неприятных Солженицыну местных Советов, которые не
могут прийти в себя от внезапно прорвавшегося потока президентских указов?
Почуяв угрозу своей власти, всесильный центр задавит рост любой демократии,
если последняя отдаст себя его
контролю. Так у нас было не раз.
Высшие органы должны состоять из делегатов нижестоящих (а значит –
территории, народа) – об этом писал и Бакунин, и Солженицын. На этих
принципах разворачивалось и советское самоуправление летом 1917 г. Но эта
система в принципе несочетаема с сильной исполнительной властью – она несет в
себе живой опыт снизу, живое согласование интересов, противостояние интересам
и взглядам бюрократической иерархии. Бюрократия возглавляется всемогущим
президентом, от нее зависимым – только партийная машина может обеспечить
избрание человека президентом огромной страны. Наш президент всегда найдет
возможности покончить с делегированной формой правления и заменить ее
удобным парламентаризмом. Это уже показали большевики, парализовав систему
съездов Советов, похожую на солженицынское Всеземское собрание.
Так почему же великий писатель, так много передумавший о судьбах страны,
критически подошедший к западному общественному устройству и искренне
неприемлющий коммунизм, пытается снова подчинить волю людей к свободе
новым имперским структурам, федерацию местных самоуправлений – сильной
президентской власти? Видимо, здесь дело в приоритетах: "Однако, и права
личности не должны быть вознесены так высоко, чтобы заслонить права общества,
… в случае конфликта национальной безопасности и прав человека приоритет
должен быть отдан национальной безопасности, то есть целости более общей
структуры, без которой развалится и жизнь личностей".
Вот она – философия нового ВЧК-НКВД-КГБ, новой империи. Ее права, права
национальной безопасности и оберегающей ее службы – выше прав человека.
Потому что развал "более общей целости" империи опасней для тех, кто
составляет законы, чем нарушение прав личности.
Александр Федерин