Казакова О. М.

Казакова О. М.
Пространство и время в русской языковой картине мира.
В основе картины мира лежат представления о пространстве и времени.
Эти две категории тесно связаны, существует даже понятие, объединившее
их, - хронотоп. Это понятие было введено в научный оборот А. Эйнштейном,
и в специальной теории относительности время и пространство не
независимые, а неразрывно связанные между собой координаты [1, с. 58].
Существуют и другие подходы к трактовке времени и пространства. Так, у
Ньютона в механистической картине мира они математически абстрактны,
однородны для всей Вселенной и объективно реальны, а для Канта
пространство и время – априорные формы чувственного созерцания.
Из этих двух категорий пространство есть более конкретная и
воспринимаемая чувствами, а время же – более абстрактная. Подтверждение
этому мы находим в языковых фактах, в частности, время описывается в
терминах пространства: «моделирование времени по данным языка не может
миновать пространственных категорий: ключевые метафоры времени
основываются на локальных и динамических значениях» [2, с. 53]. Важность
пространственных терминов для восприятия и толкования мира подчеркивал
Ю. М. Лотман: «Всякая модель культуры может быть описана в
пространственных терминах» [3, с.406]. Существует также и обратная связь,
когда
пространство
описывается
в
категориях
времени:
например,
двухдневный путь.
Описание мира в пространственных категориях представляется
явлением, характерным для разных культур и языков, но особенно это
характерно для русского менталитета. «В пространственных метафорах
отражаются в русском языке важнейшие фрагменты картины мира: жизнь,
смерть, судьба, общество с его социальной иерархией, нравственные
понятия, качественные и количественные характеристики» [4, с.289]. Так,
например, жизнь человека издавна сравнивалась с рекой или морем, с
1
плаванием по «реке жизни» или «житейскому морю». Особое место в
русской культуре занимает слово бездна, «которое метафорически соединяет
все уровни мирового пространства: небо, землю и то, что под землей» [4, с.
290]. Из пространственных бездн рождаются у Достоевского две бездны
души, две бездны человеческого сознания, существующие в русской душе:
«…Мы
натуры
широкие,
карамазовские…,
-
способные
вмещать
всевозможные противоположности и разом созерцать обе бездны, бездну над
нами, бездну высших идеалов, и бездну под нами, бездну самого низшего и
зловонного падения» (Достоевский, Братья Карамазовы) [цит. по 4, с. 290].
Отмеченная Достоевским бездна русской души – бездна возвышения и
бездна падения человека - имеет также и горизонтальное измерение и часто
употребляемое обозначение – широта русской души.
Географическое положение России, ее необъятные просторы не могли
не наложить свой отпечаток на российский менталитет. Трудности
преодоления огромных российских пространств запечатлелись в некоторых
лексических единицах русского языка, например, в глаголе добираться,
подробный анализ которого был предпринят Анной Зализняк [5]. Она
описывает русское восприятие преодоления пространства как процесс д о л г и й, что «соответствует пресловутым «русским просторам», т р у д н ы й –
знаменитому еще со времен Пушкина качеству российских дорог,
к о н т р о л ь н о с т ь
н е п о д-
же возникает как результирующая множества
факторов, препятствующих успешному достижению цели путешествия…
Согласно русскому глаголу добираться, перемещение в пространстве – дело
настолько трудное, что способ перемещения несуществен: как-нибудь
(согласно В. И. Далю, третья составляющая «русской души» - наряду с авось
и небось)» [5, с. 34 - 35].
Одна из главных ценностей в русской языковой картине мира (РЯКМ)
– простор [6]. Простор – это не только обширное пространство, «это когда
легко дышится, ничто не давит, не стесняет, когда можно пойти куда угодно,
когда есть где разгуляться» [6, с. 339]. Пространство может быть замкнутым,
2
ограниченным, для простора же самое главное – отсутствие границ. В
русском языке есть еще несколько слов, выражающих положительные
чувства по поводу больших расстояний и отсутствия пространственных
ограничений: даль(дали)и ширь, приволье и раздолье.
Власть бескрайних пространств над русской душой, по меткому
выражению Н. А. Бердяева, отмечалась многими. «Необъятные пространства,
которые со всех сторон окружают и теснят русского человека, - не внешний,
материальный, а внутренний, духовный фактор его жизни. Эти необъятные
русские пространства находятся и внутри русской души и имеют над ней
огромную власть. Русский человек, человек земли, чувствует себя
беспомощным овладеть этими пространствами и организовать их. … И в
собственной душе чувствует он необъятность, с которой трудно ему
справиться» [6, с. 60]. И далее: «В русском человеке нет узости европейского
человека, концентрирующего свою энергию на небольшом пространстве
души, нет этой расчетливости, экономии пространства и
времени,
интенсивности культуры. Власть шири над русской душой порождает целый
ряд русских качеств и русских недостатков» [6, с. 61].
Широта
как
душевное
качество
русского
менталитета
была
проанализирована А. Д. Шмелевым в одноименной статье [7]. Он
анализирует «широту русской души», привлекая языковые и литературные
данные. В русской языковой картине мира широкий человек (т.е. любящий
широкие жесты, или даже живущий на широкую ногу), или человек широкой
души противопоставляется мелочному человеку, мелочность осуждается в
русской культуре. Другое понимание выражения широта души – тяга к
крайностям, максимализм, который прекрасно иллюстрирует стихотворение
Алексея Толстого:
Коль любить, так без рассудку,
Коль грозить, так не на шутку,
Коль ругнуть, так сгоряча,
Коль рубнуть, так уж сплеча!
3
Коли спорить, так уж смело,
Коль карать, так уж за дело,
Коль простить, так всей душой,
Коли пир, так пир горой!
Особенности
русского
менталитета
запечатлены
в
таких
лингвоспецифичных (т.е. труднопереводимых на иностранные языки) словах,
как тоска и удаль, которые «как бы несут на себе печать «русских
пространств»[7, с. 359].
Непереводимость
русского
слова
тоска
отмечалась
многими
иностранцами. Анна Вежбицкая, используя свой метод семантических
примитивов, определяет тоску как то, что испытывает человек, который чегото хочет, но не знает точно, чего именно, и знает только, что это
недостижимо. Тоска может трактоваться как тоска по утерянному раю, по
небесному отечеству. Бескрайние русские пространства способствуют
возникновению тоски, что отражено в русской литературе и, особенно, в
народных песнях.
Удаль – другое русское слово, в котором явно слышится даль. Удаль –
это смелость, требующая пространства для осуществления. То, что удаль
связана с просторами, подтверждает Николай Федоров: «простор … не мог
развить упорства во внутренней борьбе, но развивал удаль, могущую иметь и
иное приложение, а не одну борьбу с кочевниками» [7, с.362]. В русском
языке удаль имеет положительную окраску, типичное сочетание – удаль
молодецкая, а самое типичное проявление удали – быстрая езда, ассоциация с
«птицей-тройкой».
С
бескрайними
степными
просторами
ассоциируется
другое
лингвоспецифичное слово – воля. У слова воля есть синоним – свобода, но
между ними существуют глубокие концептуальные различия. Свобода с
легкостью переводится на европейские языки, а вот воля – специфически
русское понятие. Воля издавна ассоциировалась с широкой степью,
бескрайними равнинами. На эту связь указывал академик Д. С. Лихачев:
4
«Широкое пространство всегда владело сердцем русским. Оно выливалось в
понятия и представления, которых нет в других языках. Чем, например,
отличается воля от свободы? Тем, что воля вольная – это свобода,
соединенная с простором, ничем не огражденным пространством» («Заметки
о русском»). Свобода (от слобода) – слово городское, идущее от поселений
ремесленников в городах, где не было крепостного права. «Свобода означает
мое право делать то, что мне представляется желательным, но это мое право
ограничивается правами других людей» [7, с. 364]. Свобода связана с
правопорядком, законом, нормой. Воля же с правом никак не связана, она с
ним не считается и не желает знать границ. Это специфически русское
понятие, непереводимое, ярко иллюстрирующее «широту русской души».
Так по данным языка выстраивается пространственный фрагмент
онтологического аспекта русской языковой картины мира. Другая сторона
хронотопа – время – служит важнейшим регулятором жизни человека,
упорядочивает мир и регламентирует его деятельность.
Выделяются два основных понимания времени: время цикличное и
время линейное.
Представление о цикличности времени характерно для всех народов
мира, так как имеет для этого внеязыковые, природные основания –
деятельность солнца и связанные с ним годовой и суточный циклы. Год и
сутки – явления природные, «сознание и язык только фиксируют и
обозначают его, но дальнейшее, более дробное членение суток, как и года,
уже зависимо от человеческого сознания и отражающего его языка» [8, с. 17].
По этнографическим данным славяне в древности делили год не на четыре, а
на два отрезка – лето и зиму. Существуют также межевые дни-праздники,
обозначающие середину летнего и зимнего периода – ночь под Ивана Купала
летом и Рождество (а также Святки, Крещение) зимой. «Разделение года на
отрезки времени шло в народе не по месяцам, а по праздникам,
хозяйственным нуждам или по постам, что создавало особую систему счета»
[8, с. 23]. Таким образом, в наивных традиционных представлениях время
5
предстает как повторение
похожих событий, «жизненных кругов»,
связанных с природными, космическими циклами.
Линейное время связано с естественнонаучными и историческими
представлениями: оно необратимо, однонаправлено и расчленено «точкой
присутствия» на прошлое, будущее и соединяющее их в единый поток
настоящее. Это членение вытекает из особенностей положения человека в
мире:
неизвестности
будущего,
известности
прошлого
и
данности
настоящего. В «точке присутствия» находится человек, что указывает на
важность
фактора
времени
для
создания
модели
человека
и
на
субъективность (антропологичность) любой модели времени. Кроме деления
линейного времени на прошлое, настоящее и будущее, важно также
определить направление движения. «Точка движется, вместе с нею движется
время, а вместе с временем движется по линии времени событийный мир» [2,
с. 53].
Что касается моделирования времени по данным языка, модели эти
строятся на метафорах и аналогиях. Н. Д. Арутюнова разделяет языковые
модели времени на модели Пути человека, в них главной фигурой является
человек, и модели Потока времени, ориентированные на само время.
В основе модели Пути лежит пространственная метафора, метафоры
движения (идти, приходить, проходить, приближаться, наступать и др.) и
места Путника в строю идущих (перед, позади, назад, после, следом и др.). «В
представлении
ветхого
человека
по
проложенному
во
времени
Традиционному пути впереди шествуют пред-ки, потом идут потом-ки,
следом за перво-проход-цами след-уют их по-след-ователи. Прошедшее
открыто взгляду путников. Будущее открывается им по мере перехода в
настоящее-прошедшее. Пространственная метафора Традиционного пути и
движущихся по нему людей предполагает определенную ориентацию.
Путник обращен лицом вперед по ходу движения. … Человек идет в
освещенное прошлое, а не в затемненное будущее. Он выполняет заветы
предков, регламентирующие его жизнь и поведение, хранит предания
6
старины глубокой» [2, с. 54]. Итак, традиционная модель времени
предполагает
направление
противоположно
движения
современным
в
сторону
представлениям,
но
прошлого,
«согласуется
что
с
направлением строки в таких письменностях, как арабская, персидская,
афганская, древнееврейская» [там же].
Модель Потока времени однонаправлена c моделью Традиционного
пути: «Ветер времени дует идущим в спину, поток уносит их к праотцам. На
смену им приходит из будущего новое время и новое поколение. … «Язык
времени» основывается на метафоре движения из будущего в прошлое. Все,
что следует (следующий день, год, мгновение, следующая остановка,
последствие, наследование, последний), идет вслед уходящему (предидущему) в прошлое. Этот же принцип прослеживается в выражениях
прошлый год, прошедшая неделя, уходящий год, наступающий Новый год…В
этой модели более важно движение – продолженность и продолжительность
– времени, чем его точечная локализация» [2, с. 55].
Христианство изменило направление движения модели Пути. Тема
обновления проходит через весь Новый завет, падает престиж старого: Итак,
кто во Христе, тот новая тварь; древнее прошло, теперь все новое (3 Кор 5,
17). Человечество охватывает жажда обновления, тяга к открытиям,
социальным изменениям и революциям. Появляется концепция прогресса.
Покорение пространств сменяется покорением времени – и время все
ускоряется и ускоряется. Понятие нового человека уже ассоциируется не с
«христианином, принявшим завет любви к ближнему, а с завоевателем
жизни, мало считающимся с интересами ближних» [2, с. 58]. В современном
понимании Путь изменил направление: человек обращен спиной к прошлому
и идет в неизведанное будущее, он стремится не прозреть, а создать будущее,
воплотить в жизнь свою цель, замысел. Центральная фигура современной
модели времени – личность, новый активный человек. Перед теперь не в
прошлом, а в будущем: ср.: предстоящая неделя, предстоящие выборы,
впереди его ждут великие дела, перед человеком открывается будущее.
7
Человек пытается теперь управлять временем. Характерно название романа
В. П. Катаева «Время, вперед!», которое понимается как призыв к развитию,
прогрессу. Однако, «претензии человека на свободное строительство жизни и
совместное с временем движение вперед обернулись концептуальными
неполадками» [2, с. 60], повлекли за собой противоречия в употреблении
слов времени: ср. : пред-стоящий (=будущий) и пред-идущий (=прошедший).
Так как время, в отличие от пространства, не доступно прямому восприятию,
его модели изменчивы, и порой противоречивы.
Литература
1.
Щукин В. Г. О филологическом образе мира (философские
заметки). // Вопросы философии, 2004, № 10, с. 47 – 64
2.
Арутюнова Н. Д. Время: модели и метафоры. // Логический
анализ языка: Язык и время. М., 1997. – с. 51 – 61
3.
Лотман Ю.М. В школе поэтического слова. Пушкин.
Лермонтов. Гоголь. М., 1988
4.
Рябцева
Н.К.
Аксиологические
модели
времени.
//
Логический анализ языка: Язык и время. М., 1997. – с. 78 – 95
5.
Зализняк Анна А. Преодоление пространства в русской
языковой картине мира: глагол добираться. // Логический анализ
языка. Языки пространств. – М., 2003
6.
Бердяев Н. А. Судьба России. Опыты по психологии войны
и национальности. М., 1990. – 208 с. 43.
7.
Шмелев А.Д. Широта русской души. // Логический анализ
языка. Языки пространств. – М., 2000. – 448 с.
8.
Толстой
Н.
И.
Времени
магический
круг
(по
представлениям славян). // Логический анализ языка: Язык и время. М.,
1997. – с. 17 -27
8
Казакова О. М. Пространство и время в русской языковой картине
мира.
В языке сокрыто множество ключей к разгадке «загадочной русской
души», выявлению особенностей русского менталитета, который сложился в
процессе освоения огромных просторов Сибири. В статье предпринята
попытка анализа представлений о пространстве и времени в русском
менталитете по данным языка.
Kazakova O. M. Space and Time in Russian Language World Picture.
In Russian language there are many keys to the “mystery of Russian soul”
and to the understanding of Russian mentality which was formed in the process of
opening up vast Siberian expenses. In the article the author analyses the
conceptions of space and time in Russian mentality according to the data of the
language.
(В
сб.
Культура
Алтайского
края
как
опыт
толерантного
взаимодействия сопредельных территорий. Барнаул: изд-во АГАУ, 2007. c.
347-351)
9