Вот как-то у одной деревне жила семья: два сына и старик со

Вот как-то у одной деревне жила семья: два сына и старик со старухой.
Один был сын свихнувши, а другой нормальный. Вот этого, нормального,
сына наняли кумом перекрестить ребенка. Поехал к попу, перекрестили, а
попу не заплатили ничего. Поп-то любил вырвать чeго-нибyдь. Bзял этoт поп
[и запер этого кума в амбар: ничего, найдет семья] немнoгyю монету
крестному батьку: дело к сенокосу, выкупять, нéгде денуться!
Сидить неделю. Мать этого парня пошла, да холстинки продала, да чегото попу купила, снесла, и выпустили его.
Иди, иди дело дальше и дальше. Этот [нормальный] уже жанився.
Стариков уже нет, а тот брат, глупый который, живéть тут с ним.
Поехал мужик на базар, а там ходит поп по базару. Прислушався мужик:
говорить там какому-то знакомому, что где-нибудь наймусь к какому-нибудь
мужику-лохмаку на годик, говорить, поваляю, говорить, дурака! (А с
прихода его прогнали, не разрешили в церкви служить, провинился в церкви
за что-то.) На это думает парень, который в амбаре сидел: «Наймёшься ты к
дураку-лохмаку!»
Подходить и говорить:
– Батюшко, ты что, работу ищешь?
– Да, – говорить, – к кому-нибудь нанявся бы поработать: семью кopмить
надо.
– Поехали, – говорить, – ко мне!
Привез его к себе домой, накормили ужином, спать уложили. Все честь по
чести.
А тот брат, который был глупый, сильно был здоровый. Ну, дураки-то
вечно здоровые. Значит что?
– Ну, – говорить, – батюшка, приступай к работе, я пойду в поле, а ты
дома, – говорит. – Пошли!
А мужик брату сказал:
– Смотри, брат, позволь, чтоб один раз тебя завалили, а больше не
позволяй: за это платить надо!
Вывел попа, брат дожидаеть глупый:
– Вот тебе, батюшка, работа – валяй дурака! Что, – говорит, – раз
завалишь, батюшка, то пятак.
Вот он цап этого дурака, дурак – кувырк, завалился! Мужик достаéть с
кармана пятак, отдаéть ему, уходить со двора, а батюшка говорить:
– А если я его буду весь день валять?
– Какое мне дело, хоть всю ночь валяй, у меня денег хватит!
Впирался, впирался поп, больше ни разу не завалил, не удалось. Заморился!
Там обедать ему давали, не давали – не знаю.
– Пошли, батька, у меня две девицы-свинницы: Дуняшка и Аксюшка, они
непереборливые*, потарапливайся!
Взяла хозяйка корыто – и попу есть с того корыта со свиньями. Неделю
поп досидел там, во хлеве, с тым свиньям. Ел он там с ними или не ел – не
знаю.
До попадьи уже дошло, что живéть с двум девицам. Винница где-то город
есть. Значит, подумала попадья, что с Винницы две девицы у него
работницы, у того мужика, и поп с ними живéть. Там за неделю поп выцвел,
в загороды, да и говорить:
– Мне сильно тут, – говорить, – вонища, грязища, не могу!
– А, – говорит, – кто тебе запрещаеть? Убирай, чтобы было чисто!
И год его там в хлеве! Попадья его не выкупаеть, потому что у него две
девицы с Винницы, попадья не выкупает: за девок сердится, не знает, что у
него свинки. А попу уже невтерпеж!
Еле-еле год отвисел, мужик его выпустил с пятаком в кармане. Пришёл
[поп] и больше закаялся ни в работу не наниматься и в амбар не сажать, кто
платы не принесéть за крестьбины*.