Г.П. Щедровицкий. Будущее есть работа мышления и действия

Щедровицкий Г.П.
Будущее есть работа мышления и действия
(текст основан на интервью 1989 года, первая публикация в ж. Вопросы методологии
№ 3-4, 1994)
Для меня вопрос («каким видится начало III тысячелетия сквозь призму СМД
методологии и ОД игр?») очень интересен в личном и даже, прежде всего, в личном плане.
Хотя, разумеется, не могу ни задумываться над ним и в плане объективном, соотнося
исторический контекст с условиями нашей жизни. Следовательно, буду обсуждать движение
истории. Коль скоро ее творят люди, она являет собой сложнейшую «кентавр»-систему.
Именно это, на мой взгляд, имел в виду К. Маркс, говоря о естественноисторическом
процессе. В нем важно различить и противопоставить два момента: то, что является
следствием целенаправленной деятельности людей, и то, что происходит «само собой», как
бы независимо от их целей и замыслов. Поэтому, говорю я, культурно-историческая жизнь
каждого из нас предполагает интенсивную работу по осознанию своего положения,
предельную искренность в оценке своей ситуации и технически грамотную работу по
программированию общественного развития.
Здесь два принципиально разных подхода: прогноз естественного изменения мира и
определенные программы, проекты, планы работ. В связи с этим все, что я буду обсуждать,
есть не столько прогноз, сколько план моих личных действий – то, что я должен делать.
Наступит будущее или нет – зависит от того, насколько правильно и точно я буду намечать
стратегические линии своей собственной работы, в какой степени буду настойчив и умен в
их достижении. Разумеется, когда я говорю «мои планы», то имею в виду не себя лично, а
отдельных людей, их группы, руководителей каждой страны, человечество в целом.
В значительной степени речь идет о целевых установках. Поэтому вопрос, каким
будет III тысячелетие, я прочитываю несколько иначе: какие цели в наших организационноуправленческих решениях и действиях мы должны ставить перед собой, чтобы в это будущее
шагнуть и в нем оказаться. Чтобы выйти на новые рубежи, необходимо преодолеть
устаревшие мировоззренческие установки прошлого, его ценности и традиции. Без этого
останешься деградировать во II тысячелетии.
В связи с этим одно замечание о перестройке, которую мы в Советском Союзе
понимаем как изменение прежде всего сознания и общественных отношений, в том числе
производственных. Перестройка является советским явлением лишь в нашем –
ограниченном восприятии. В еще большей мере она есть событие общемировое. Здесь я
рискну сказать – хотя такое заявление очень ответственно и опасно,– что в этом плане СССР
и социалистические страны ныне идут в авангарде тех исторических изменений и процессов,
которые должны происходить во всем мире, в том числе в развитых странах Европы и
Северной Америки. История потом сочтет, кто здесь и на что раньше вышел. Но, вроде бы,
бесспорно, что с тех пор, как в нашей стране объявлена перестройка, мы взяли на себя роль
впередиидущих и впередсмотрящих. Мы встали на этот путь и делаем работу исторического,
мирового развития – в первом ряду, принимая на себя все трудности, закономерно падающие
на первопроходцев. Именно так, на мой взгляд, надо анализировать и оценивать суть
происходящего сейчас в Советском Союзе и социалистических странах.
Итак, мой основной тезис: чтобы обсуждать будущее, надо еще в мыслительной
работе к нему выйти. И одновременно не столько прогнозировать, сколько заняться
разработкой программ и оргпроектов, рождаемых из осмысления прошлого. Именно
последние я буду выдавать за то, что необходимо истории, и лишь в таком смысле буду
осуществлять прогноз.
Чтобы покончить с предыдущей частью, вспомню один из любимых мною афоризмов
Льва Толстого: будущего нет, поскольку мы его делаем! Иными словами, будущее будет
таким, каким мы сможем его промыслить, и уж затем реализовать, осуществить, сотворить –
каждый на своем месте. А это есть работа, скорее, программирующего и проектирующего
мышления и действия.
Но это же означает: все, что мы делаем в истории, должно быть объективно
оправдано. Следовательно, история III тысячелетия должна стать не просто историей
человеческого, или гражданского (по Гегелю), общества, а историей всего общества,
ассимилировавшего в себе и собою (по Марксу) всю «первую» и «вторую» природу –
натуральную и техногенную. Здесь можно воспользоваться и термином В. Вернадского.
Ноосфера, о которой он мечтал, должна охватить все: социальные структуры человека и его
биологическую природу, природу Земли – геоприроду, техногенные структуры и, наконец,
культурную историю человечества. Все это должно быть «снято» и организовано сознанием
– индивидуальным и общественным, должно стать мировоззрением.
Но тезис о том, что история должна быть объективно оправдана, неимоверно
повышает значимость науки и научной проработки истории. На это более ста лет назад
указывали Маркс и Энгельс, говоря, что от всей науки останется лишь наука истории, где
первое место занимают человеческое мышление и человеческая деятельность. С этой точки и
начинается – чтобы практически и реально вписаться в исторический процесс – критика
современной науки.
То, что формулировал и Маркс и Энгельс, выглядело фантастикой. Как строгое
научное предвидение и определение единственно реального пути развития его принимали
единицы. Здравый смысл и обыденное сознание отвергали такой подход, не выходя на
осознание исторического процесса со всем тем, что он в себе ассимилирует. Поэтому
думалось, что подлинная наука исследует, как летают снаряды и камни, строятся и
деформируются твердые материалы. И не осознавалась в общем-то простая и очевидная
мысль о том, что наука есть прежде всего наука о людях, о мышлении и деятельности, или, в
моей терминологии, МД, а все остальное в них вкраплено. Иначе говоря, «технические
исследования» могут (по Марксу) стать подлинной наукой только за счет включения в
контекст социального и гуманитарного.
Настаивая на практичности фундаментальных и прикладных (как их сегодня
трактуют) наук, мы подразумеваем включение научных результатов в существующие
производственные структуры и сложные системы деятельности. Именно они в XX в. стали
ценностью, а мы в силу их чрезвычайной инерционности и огромной значимости в какой-то
момент утратили способность менять и трансформировать в соответствии с логикой и
велением времени. На финише истории буржуазного общества его исследователь Р. Акофф
определяет практичность как приспособленчество к существующим производственным
идеологиям и структурам. Но такой подход вообще исключает науку, призванную всегда и
только их менять, делает ее неудобной и ненужной.
Когда я стал настаивать на том, что ядро науки – это науки о мышлении и
деятельности, индивидуальном и общественном сознании, то и мои высказывания
воспринимались всеми как метафоры и фантазии. Приходилось ссылаться на книгу Дж. Дж.
Томсона «Предвидимое будущее» и другие авторитеты, в основном зарубежных физиков. А
что говорил Томсон? «XX век знаменует собой начало наук о мышлении»!
Если понятно то, что здесь бегло намечено, то мы обязаны сделать очень радикальный
вывод. Необходимо уйти от натуралистического подхода, характерного для всей прошлой
истории европейской и (тем самым, во многом) общемировой науки, который в течение
многих столетий и в определенных отношениях был очень прогрессивным и эффективным, а
потому и господствовал не случайно. Именно он позволил наукам конституироваться. Но как
от глобального и тотального ныне от него приходится отказываться, переходя к
принципиально иным формам организации мышления и деятельности – к тем, которые я
называю методологическими. В том новом, надпредметном понимании методологии,
которое задавалось в ММК и описано во многих статьях, в том числе опубликованных за
рубежом.
Поэтому я и рискую формулировать свой радикальный, сумасшедший тезис: эра
традиционной науки кончилась!
Но что это значит? Наука необходима, она всегда будет жить, меняя свои формы.
Ныне на смену ей, взятой в предельной функции как формы предметной организации
мышления и деятельности, идет более эффективная предельная организация мышления –
методологическая. Снимая в себе преимущества и сильные стороны традиционной научной
организации, тем самым их сохраняя, она добавляет к ним другие, делая мышление куда
более развитым.
Обеспечив свободное, без каких бы то ни было ограничений, движение научной
мысли, методология одновременно решает проблемы комплексирования наук и
деятельности, а также «прикладности», т. е. внедрения результатов научных исследований и
разработок в деятельность и организацию деятельности, тем самым обеспечивая духовность
и деятельности, и мышления, и коммуникации людей. Соединяя знания об объектах знания,
деятельности и мысли со знаниями о самой деятельности и самой мысли, наука наконец-то
становится практичной.
Из этого принципа, фиксированного как основной, вытекают и другие. Я перечислю
некоторые – как основания для размышления.
В ведущих странах мира начался отказ от выработанных в эпохи Возрождения и
Реформации – с тех пор господствующих – моделей «индивида-личности». На их место в
качестве целевой установки ставится другая модель – «мыслящего индивида», способного
свободно жить в условиях сверхмощных и сверхразветвленных учрежденческих структур. В
связи с этим в III тысячелетии должны разрабатываться новые законы и системы права,
защищающие индивида от произвола власти и коммунальных связей учрежденческих
структур, а также новые системы индивидуально-личностной подготовки и образования,
формирующие человека, способного мыслить и действовать в новых, непрерывно
меняющихся ситуациях.
Европейские народы на собственном опыте осознали и пережили в XX в.
необходимость разделения культуры и социальности. В связи с этим основной единицей
социальной и культурной жизни в III тысячелетии становятся клубы, объединяющие в так
называемых «средних коллективах» от 30 до 200 человек. Концепция клубноорганизованных единиц жизне- и мыследеятельности в известном смысле развивает,
конкретизирует и развивает идеологию массовых (в частности, научно-технических)
коллективов. Как хорошо понимал Маркс, наука и техника могут быть прерогативой лишь
небольших по размеру «клубов».
Дальнейшее распространение получат ОД игры, в форме которых в нашей стране
проектируются, создаются и проверяются различные формы социокультурной организации
общественной жизни. Развертывающиеся на клубной основе, они есть, по сути дела,
экспериментальные полигоны самопознания, саморефлексии, исследования и формирования
тех социальных, культурных и психологических знаний, которые образуют основу нового
корпуса наук III тысячелетия.
И последнее. Развертываются и становятся ведущими в системе образования
подрастающих поколений различные системы культуро-, социо- и психотехнической
подготовки индивидов, включая клубы по изучению резервных возможностей человека и
механизмов, обеспечивающих его здоровье. Здесь конкретно замыкаются наука и
образование.
А все вместе позволяет нам сегодня «увидеть» единую панораму социалистического
строительства, где все сочленено одно с другим и может развиваться достаточно автономно,
хотя непременно в рамках целого.