Партийное строительство: исторический аспект
реклама
Партийное строительство: исторический аспект Понятие партии Большая Советская Энциклопедия 1975 года определяет партию как организацию, выражающую интересы того или иного общественного класса или слоя и объединяющая наиболее активных, занимающих политическую позицию, представителей этого класса или слоя. Это определение является точным, и весьма общим; тем более удивительно, что из него делается вывод, согласно которому партии возникают лишь в развитом капиталистическом обществе. В социомеханическом формализме1 управление, понимаемое как упорядочивание информации, управление коммуникацией, выделение директивного (прямого) и индикативного (обратного) информационного потока, рассматривается как атрибутивное качество социосистемы2, возникающее вместе с ней. Если этот подход справедлив, то в любом человеческом сообществе может быть выделен управляющий модуль. Этот модуль будет ассоциироваться с определенными субъектами, исполняющими по преимуществу управленческие виды деятельности3 и занимающими по отношению к обществу позицию Пользователя (в общем случае, коллективного). Развитие этого модуля – смену субъектов управления, смену характера управления, изменение информационных потоков, охватываемых контуром управления – назовем политической жизнью общества. Политическая жизнь общества обуславливается, во-первых, диалектическим противоречием между управляющими и управляемыми (это противоречие можно назвать классовым4: в традиционной и индустриальной фазе классы различались, прежде всего, по отношению к средствам производства, способу и объему присвоения совокупного общественного продукта – имущественные классы по К.Марксу; в архаичной и когнитивной фазе классовые противоречия носят исключительно информационный характер и никоим образом не сводятся к имущественным) и, во-вторых, сложной системой противоречий внутри самого контура управления. См. С.Переслегин, А.Столяров, Н.Ютанов «О механике цивилизаций». «Наука и техника», № 7 (51), 2001 – 1 (52) 2002 2 Социосистемой называется специфическая форма организации носителей разума (подобно тому, как экосистема – специфическая форма организации живых организмов). Социосистема утилизирует информационный ресурс, превращая информацию в материальные ценности (в конечном итоге, в продукты питания). Социосистема имеет тройственную природу, объединяя физический (материальный) мир и информационное пространство социальным пространством, образованным носителями разума и совокупностью актов их мыслекоммуникации. Социосистема актуализируется в форме фаз развития, различающихся характером и интенсивностью ее взаимодействия с объемлющей экосистемой. Известны три фазы развития: архаичная (охота и собирательство), традиционная (земледелие и скотоводство), индустриальная (машинное производство). Предсказано существование когнитивной фазы развития (мыслекоммуникационные социальные машины). 3 Разумеется, не вся деятельность этих людей сводилась к управлению (особенно, в архаичной фазе развития). Это, никоим образом не мешает квалифицировать их как управленцев (администраторов, бюрократов…), приписывать им наличие политической позиции и говорить об их власти над общиной. В конце концов, Маргарет Тэтчер готовила мужу завтрак и, надо думать, воспитывала детей и занималась домашней работой. Тем не менее, мы квалифицируем ее, не как домохозяйку, а как политического деятеля. Вообще говоря, несущественно, какую долю суток тот или иной индивидуум упорядочивал чужую деятельность, то есть занимался управлением. Важно, что занимался, следовательно, осуществлял отношения власти. Можно представить себе общество, где функция власти все время переходит от одного индивидуума к другому, но такая «сетевая симметрия» является крайне неустойчивой и, во всяком случае, не могла возникнуть в архаичную эпоху. 4 В общем случае оно расширяется до триалектического противоречия: управляемые, управляющие, социальная проекция (проекция на социальную плоскость) внешнего по отношению к социосистеме мира. 1 Наличие последних обусловлено библейским «смешением языков» - распадом первичного архаичного единого «общественного сознания» на совокупность индивидуальных представлений о Реальности. По мере освоения социосистемой информационного пространства происходило неизбежное усложнение картины мира и языка коммуникации. В какой-то момент сложность5 мира / языка / системы общественных отношений превысила возможности индивидуального сознания удерживать целостность. Стала неизбежной диверсификация индивидуального восприятия на ряд пересекающихся, но не совпадающих каналов (менталитетов, типов информационного метаболизма и т.п.). Этот распад привел к резким переменам в обществе и способствовал превращению модуля управления в изолированную и привилегированную систему – государство. Государство всегда выступает в роли вторичного интегратора индивидуальных каналов восприятия в единый, но упрощенный Тоннель Реальности. «Смешение языков» привело к тому, что субъекты, составляющие модуль управления и совместно выстраивающие политическую позицию, начали по-разному оценивать обстановку и генерировать различные, зачастую противоположные управленческие решения. Некоторые из возникающих внутри модуля управления различий оказались долгоживущими: они обладали системными свойствами и навязчиво возникали снова и снова, то в одних, то в других управленческих задачах. В зависимости от сложности модуля управления и способности его к удержанию целостности, управленческих конфигураций, образующих устойчивые противоречия, может быть несколько. В огромном большинстве случаев реальное влияние на механизм и характер управления оказывают лишь «первые две» такие группировки – отсюда столь характерные для самых разных обществ «гармонические колебания» между двумя политическими линиями: оптиматы и популяторы, гвельфы и гибеллины, тори и виги, демократы и республиканцы… Назовем управленческие конфигурации, образующие устойчивые (то есть, существующие больше одного управленческого «такта») противоречия, политическими партиями. Взаимодействие партий, их попытки навязать управляющему модулю свое видение ситуации и свои решения, может быть охарактеризовано, как политическая борьба или в другой семантике – политическая игра. В рамках такой системы определений: политические партии возникают на столь раннем этапе исторического развития (в глубинах архаичной фазы развития), что память об этом сохранилась лишь в мифах; партии образуются и существуют только в модуле управления (более того, любая социальная группа, способная организовать партию, автоматически становится частью модуля управления6); количество партий в данном обществе не убывает (по третьему закону диалектики, постулирующему неубывание сложности структурной системы), что приводит к прогрессирующему усложнению и ускорению политической жизни; переусложнение политической структуры общества периодически приводит к кризису управления и последующей социальной катастрофе, имеющей вид нарастающих автоколебаний в контуре управления (такая периодичность хорошо прослеживается по истории Китая). Политическая борьба в доклассовых обществах известна нам только по позднейшей мифологии. Например, позднемезолитический кризис и преодоление Сложность понимается здесь как размерность пространства противоречий, ассоциированных с данной структурой. 6 Модуль управления, разумеется, не следует путать с аппаратом управления, но не следует и противопоставлять их. В действительности модуль управления включает управленческий аппарат данного общества и организованную, то есть, занявшую и предъявившую свою позицию, контрэлиту. 5 неолитического барьера нашли свое отражение в «почти исторических» мифах о культурном герое и в «совсем легендарных» сценах войн богов (борьба олимпийцев с титанами в греческой мифологии, борьба асов и ванов в скандинавской мифологии, войны суров и асуров в мифах древней Индии, изгнание из Рая –в Библии и т.д.). По ряду мифологических символов можно прийти к выводу, что политическая борьба в этих «доклассовых» (по К.Марксу) обществах была ожесточенной. Античные партии. Теорема о политической борьбе В античных городах-государствах мы впервые имеем возможность воочию наблюдать взаимодействие двух разнородных и разнонаправленных, но близких по своим социальным возможностям сил. Греки, введя понятие ПОЛИСА, «единства непохожих», как формы организации общества, альтернативной НОМОСУ, с его господством абсолютного Закона, и КОСМОСУ, тяготеющему к империям и соответствующим соорганизованностями, институционализировали политику, разделили ее на «внешнюю» и «внутреннюю», ввели в обиход понятие «народ» и начали рассматривать его в качестве субъекта политики. Для классической Греции характерны внутриполитические колебаниями между двумя устойчивыми конфигурациями: демократия (понималась греками, как власть всех граждан данного полиса) и аристократия («власть немногих»). Формами политической жизни были всеобщие гражданские выборы и институционализированный государственный переворот. Интересно, что при равенстве сил «демократов» и «аристократов» перевороты регулярно приводили к власти «тирана», который правил, опираясь как раз на «основное полисное противоречие» и маневрируя между партиями (двоевластие). В Риме, который изначально создавался как «открытый полис» первоначальный политический конфликт разразился между собственно римскими и пришлым (латинским) населением – патрициями и плебеями. Этот конфликт затрагивал коренные экономические интересы сторон, развивался очень остро и достиг своей вершины во времена братьев Гракх. На следующем этапе развития Римского государства структурообразующую роль стал играть конфликт между оптиматами и популярами. Противоречие между этими группировками быстро развилось до стадии гражданской войны; такие войны институциализировались и заняли почти столетие. К концу его возникла идея универсальной Империи и единоличной власти, а исходное противоречие трансформировалось в борьбу между цезарианцами и республиканцами. Заметим, что Римское право в течение какого-то времени удерживало борьбу оптиматов и популяров в рамках закона и логики «устойчивого развития» государственности. Тем разрушительнее оказались последствия, когда напряженность борьбы партий перехлестнула порог закона. Заметим здесь, что группировки оптиматов и популяров легко описываются в современном политическом языке. Они имели своих лидеров, определяющих стратегию действий всей группировки, был своего рода «политический штаб», обычно, сформированный по семейному признаку, создавались предвыборные программы, велась агитация, использовались пиар-технологии, в том числе – «черный пиар». Можно отследить и характерную для современных политических структур «выборную цикличность», привязанность всех форм деятельности к очередным выборам. Описания жизни Цицерона или Юлия Цезаря, например, у С.Утченко прекрасно укладывается в рамки современного жанра «политическая биография». Но «если кто-то выглядит как утка, ведет себя как утка и еще крякает, может быть, этот «тот-то» утка и есть?» Очень трудно понять, что мешает рассматривать оптиматов и популяров (как ранее – сторонников и противников Гракхов) в качестве «настоящих» политических партий. Переход к Империи, сосредоточение в руках императора всех реальных рычагов власти резко сократил число институциональных политических групп в пользу дворцовых клик. Это уменьшило внятность политической жизни, превратив открытую борьбу в подковерные интриги. Сложность политического пространства, между тем, продолжала возрастать. В конечном итоге, кризис модуля управления стал одной из основных причин падения Римской Империи. История античных партий, разумеется, является фрагментарной и приблизительной. Но уже она позволяет прийти к важной, в том числе, в сегодняшних условиях, теореме о политической борьбе: Всякая открытая политическая борьба – быстро при отсутствии развитой системы «стяжек и противовесов» и более медленно, но столь же неуклонно при наличии такой системы – имеет тенденцию к обострению. На определенной степени эскалации понимание «общих задач», «общих целей», «общих горизонтов», «общей Конституции» у противоборствующих партий пропадает; их лидеры перестают ощущать друг друга коллегами, принадлежащими одному и тому же управленческому модулю (и даже одному и тому же обществу). В этих условиях происходит социальный раскол, обычно, выливающийся в форму гражданской войны. Как реакция общества на тяготы таких войн возникает императорская власть. Императору приписывается позиция «арбитра», стоящего над обществом и любыми заданными на этом обществе политическими структурами. При наличии Императора открытая политическая борьба невозможна, она сменяется придворной интригой. Формальная власть императора растет, реальная падает, политическая жизнь полностью виртуализуется, - все это обуславливает прогрессирующее сужение интегрального Тоннеля Реальности управляющего модуля. Качество управления падает, что в конечном итоге приводит к социальному коллапсу. Эта динамика: открытая политическая борьба - партийная система – нарастание политической борьбы – потеря единого управленческого горизонта – гражданская война – Империя – скрытая политическая борьба – борьба за влияние – деградация управления – автоколебания – социальный коллапс, - носит весьма общий характер и практически не зависит от начальных условий и привходящих параметров (за исключением того обстоятельства, что не все общества «доживают» до стадии Империи – многие разрушаются до основания еще на стадии гражданских войн). Неизбежность фатального нарастания политической борьбы с переходом в «тоталитарную» стадию была ясна, по видимому, уже Аристотелю. Конституционная монархия есть довольно остроумная попытка справиться с нарастанием политической борьбы. Суть этой формы правления в том, что некоторые формы управления требуют совместной деятельности противоборствующих группировок, иначе говоря, они взаимно блокированы. Речь идет в действительности о социальном демпфировании нарастающих колебаний. Платой за это демпфирование является резкое торможение развития7. 7 «Способность законодателей принимать решения хорошо иллюстрирует история, произошедшая в Британском Парламенте в конце золотого девятнадцатого столетия. Судовладельцы "владычицы морей" нагружали корабли сверх всякой меры. Запас плавучести (определяемый отношением объема герметизированного надводного борта к общему объему корабля) составлял буквально проценты... При минимальных повреждениях, под действием "непреодолимых сил стихии" в виде легкого ветерка, суда тонули с грузом, командой, пассажирами. Союз моряков и кочегаров при помощи сильного лобби страховщиков требовали от судовладельцев ограничения максимальной осадки корабля. Была разработана специальная система "грузовых марок" (известная ныне как "Диск Плимсоля") позволяющая регулировать загрузку судна в зависимости от времени года и географических условий плавания. Билль о грузовой марке - не без помощи ряда влиятельных, богатых и энергичных людей - попал в Палату Общин в 1854 году. В 1890 году билль стал законом. За эти 36 лет Британия потеряла по причине перегрузки около 15 тысяч судов. С ними погибло около ста тысяч человек. Возможно, интересным способом поставить теорему о политической борьбе под сомнение является отказ от самого термина «борьба», переход к дискурсу «политическая игра» и воспитание населения в рамках этого дискурса. В этом случае открыто постулируется, что все формы политики обусловлены неполнотой человеческого восприятия и являются взаимодополняющими, что «правильной» (и, равно, «неправильной») политики не существует, что смена политической конфигурации не есть «победа сил демократии» или «торжество тоталитаризма», но инфинитезимальный (бесконечно малый) шаг развития, и что процесс управления актуализирован в форме таких шагов. Политические партии в европейском Средневековье. Теорема о разделении властей Поскольку политические партии являются частью модуля управления, от них всегда, даже в период гражданских войн, требуется некоторая конструктивность, наличие определенной позиции, выражающей интересы определенной социальной группировки, имеющей «вес» и значимость, то есть исполняющей некоторую уникальную роль в социосистеме. Партийная позиция выражена в партийной программе и, по мере возможностей, претворяется партией в жизнь. Грандиозная катастрофа, последующая за падением Западной Римской Империи и переселением народов, привела к первичному упрощению всех форм бытия социосистемы, в том числе – политической жизни, которая вновь приняла с одной стороны «личный», с другой – сугубо легендарный характер и нашла свое отражение в западноевропейском эпосе. Линию развития, однако, сумела удержать Римская Католическая Церковь. В известном смысле ее можно рассматривать как единственную (притом, правящую) политическую партию раннего Средневековья. Неполнота информационного восприятия, свойственная единовластию, преодолевалась за счет ограниченности самой власти, сосредоточенной на духовных и, отчасти, экономических проблемах. Насколько можно судить, католическая церковь сумела выполнить, по крайней мере, три последовательные долговременные политические программы: христианизация Европы, создание сети монастырей, Крестовые походы. По мере оживления экономической и культурной жизни Европы, роста средиземноморской торговли, расширения межцивилизационных контактов с миром Ислама информационное пространство католицизма с неотвратимостью усложнялось. Попытки упростить и «канонизировать» христианскую трансценденцию не привели к успеху, но породили множество еретических движений, которые можно рассматривать как «партии второго порядка» - группировки внутри христианской церкви. Практически, в эпоху Крестовых походов Святой Престол уже не в силах поддерживать монополию на трансценденцию: единый христианский Тоннель Реальности раскалывается. Ватикан отреагировал на это созданием христианских Орденов, интереснейших организующих структур, с которых брали и по сей день берут пример так называемые «политические партии нового типа». Во-первых, Ордена строились как триединая: военная, экономическая и духовная организация. Орден представлял собой полномасштабную «ячейку общества», Представление средневековой социосистемы. Во-вторых, Орден был связан жесточайшей дисциплиной, вообще говоря, для средневековых отношений не характерный. Это позволяло Ордену действовать, как единое целое, а Святому Престолу – сохранять над Заметим, что всего тридцать шесть лет проблема грузовой марки решалась в Великобритании . В США аналогичный закон вступил в действие еще сорока годами позже». (Из статьи С.Переслегина «Этюды о демократии», май 1993 г.) ним власть, обеспечивая интеграцию действий различных Орденов. В-третьих, каждый из Орденов имел духовную специализацию, тем самым представлял собой лишь часть модуля (духовного) управления. Иными словами, вместо разделения власти во времени (что характерно для обычных партий, которые меняются властью во время выборов), Ордена делили ее в духовном пространстве. Наконец, в четвертых, Ордена имели врага, заданного во внешнем пространстве и не относящегося к социосистеме. Это позволяло канализировать их агрессию во внешний по отношению к христианскому мир. Разумеется, Ордена вступили в политическую борьбу, но очень долгое время эта борьба не выходила за рамки Святого Престола и установленных «правил игры». В целом, несмотря на тяжелейшие культурные потрясения, привнесенные извне, политическая история Средних Веков более конструктивна, нежели античная борьба партий. По всей видимости, это связано со средневековой системой разделения властей, отвечающей естественным потребностям социосистемы. Европейское Средневековье было построено на равновесии трех сил: сражающихся (осуществляют власть в материальном пространстве), молящиеся (осуществляют власть в духовном пространстве) и трудящиеся (социальное пространство, управляемый модуль социосистемы). Такой «треугольник» способствовал жестокой экономической эксплуатации трудящегося сословия, ограничивал торговлю и иные формы обмена, тормозил экономическое развитие, но до поры до времени обеспечивал соблюдение «правил игры» внутри каждого сословия, препятствуя переходу политической борьбы в открытую крупномасштабную войну. Необходимо иметь в виду, что с формальной точки зрения все раннесредневековые европейские государства должны рассматриваться как теократические монархии: верховная власть, порождающая «треугольник» сословий, принадлежала высшему авторитету в лице Господа. Со временем, однако, всякая трансценденция истончается, и авторитет Бога, закрепленный в Евангелии, ослабевал. Порядок, установленный разделением сословий, с самого начала был весьма относительным. Уже в раннем Средневековье стремление всякой формы управления к тотальности (по крайней мере, в заданном для нее пространстве управления) привело к феодальным конфликтам - файдам. Церковь, контролируя в то время неизмеримо большие ресурсы, чем большинство светских владык, управляла «поверх» файд, ограничивала их продолжительность и материальные издержки, устанавливала «общечеловеческие ценности» и подготавливала тенденции к объединению. На следующем историческом этапе Церковь ослабевает (ресурсы в значительной мере истрачены на финансирование Крестовых походов, духовная гегемония поставлена под сомнение), в то время как светская власть усилилась. Обе стороны вторгаются в пространство управления друг друга: Церковь претендует на светскую власть, Королевские престолы формируют вокруг себя собственных богословов, настроенных по отношению к Святому Престолу более, чем критически. Начинается непрерывная, протекающая с переменным успехом, многовековая «война Папы и Императора», причем духовные Ордена используются в этот период как орудия Церкви. Можно говорить о расколе управляющего класса на две соразмерные антагонистические «партии»8. Возникает динамическое равновесие между светской и духовной властью, что приводит к взаимном истреблению ресурсов и нарастающему кризису управления. Результатом такого кризиса в условиях Средневековья, обычно, становилась социальная деструкция в виде крестьянской войны. Как всегда, когда появляются две политические партии, оспаривающие друг у друга позицию управления, мы сталкиваемся с «колебательным» поведением социума. Крайними точками конфликта был вызов Императора в Каноссу с одной стороны, и «авиньонское пленение пап» - с другой. 8 Дальнейшее развитие с неизбежностью приводит к формированию у наиболее развитой части управляемого класса собственной политической позиции. Сугубо формально, само появление такой позиции уже есть революция. Эта революция актуализируется по мере роста «подвижек» и конфликтов в управляющих «партиях». Социальная революция полностью меняет структуру общества, переформатируя как социосистемные, так и имущественные классы. Церковь лишается монополии на управление трансценденцией и немедленно раскалывается. Ее раскол (реформация) приводит к катастрофической многосторонней гражданской войне. Немедленно теряет подобие единства светская власть. Начинается формирование национальных государств, как альтернативного Орденам Представления социосистемы. Мир вступает в индустриальную фазу развития. Интересно заметить, что социосистемное разделение властей, характерное для Средневековья, как и «обычная» тотальная политическая борьба, привело к нарастанию социальных противоречий, кризису управления и эпохе тотальной гражданской войны. В этом отношении разделение властей не является панацей от циклических политических кризисов. Но, во-первых, характерные длительности политических процессов в период Средневековья больше, несмотря на большую интенсивность этих процессов. Во-вторых, гражданская война периода Реформации привела не к полной социальной деструкции (эпохе Темных Веков), но к генезису новой управляющей структуры – национального государства и генезису новой фазы развития. Таким образом, социосистемное разделение властей в наиболее общем случае на информационную (духовную, трансцендентную), материальную, социальную и экономическую способствует нормализации политической жизни и порождает конструктивные формы партийной борьбы (теорема о разделении властей9). Заметим здесь, что во времена Высокого Средневековья, Возрождения и Реформации в развитых городах, прежде всего, итальянских, восстановилась политическая жизнь в ее современном (или античном) понимании – как борьба политических партий. Поучительно, что чем более экономически развитым был город, тем быстрее «срабатывала» теорема о политической борьбе: взаимодействие партий приводило к росту социальной напряженности, политическим убийствам, гражданской войне, социальной катастрофе и утрате городом реальной независимости 10. Темпы развития кризиса оказались выше, чем в античности – полный цикл занимал десятилетия, нередко – годы. Начало индустриальной фазы ознаменовалось, поэтому, сокращением разнообразия форм, представляющих социосистему. Практически вымирает свободный самоуправляемый город. Ордена подвергаются давлению со стороны государств и постепенно утрачивают экономическую базу и военные возможности. Единственным Представлением социосистемы остается к концу эпохи национальное государство. Буржуазные революции и эпоха классических партий Для революционных эпох характерно взрывное стихийное перемешивание социосистемы, разрушение как имущественных, так и информационных устойчивых11 Заметим, что современная тенденция разделять власти на законодательную, исполнительную и судебную не учитывает социосистемных закономерностей и является менее эффективным преобразователем политической борьбы в конструктивную деятельность, нежели средневековый «треугольник». Неадекватность сложившейся системы разделения властей будет все более отчетливо проявляться по мере прихода в упадок национального государства (National State). 10 См., например, историю Флоренции с ее борьбой гвельфов против гибеллинов, черных гвельфов против белых гвельфов и т.п. 11 Разумеется, в каждый момент времени вы можете выделить такие классы, поскольку социосистема продолжает функционировать и, следовательно, осуществлять атрибутивные формы своей деятельности. 9 классов. Социосистема в такие эпохи не имеет оформленных Представлений: как правило, возникают химерические структуры, «размазанные во времени», включающие в себя элементы как абсолютного прошлого, так и абсолютного будущего. Партийная жизнь в революционные периоды носит сложный характер и, обычно, не может быть описана как борьба двух основных позиций. (Противоречие между такими позициями может выделено в некоторый фиксированный момент времени, но конфигурация оказывается неустойчивой). Для революционных эпох закон ожесточения политической борьбы действует особенно быстро. Попытки избежать гражданской войны (во времена Французской Революции такую войну провоцировала позиция Эбера) или «втягивания» страны во внешнюю войну (позиция Жиронды) приводят лишь к Террору и непрерывным судебным политическим убийствам. Любой из вариантов – гражданская война, внешняя война, террор – с неизбежностью порождает ту или иную форму бонапартизма с последующим созданием Империи12. Эпоха гражданских революций интересна для нас тем, что именно тогда возникают политические партии, рефлектирующие себя. Эти партии осознают себя, как субъект политики и политическую силу, занимают четкую и устойчивую политическую позицию, их отношение к тем или иным политическим или экономическим событиям может быть предсказано заранее. Еще более существенно, что эти партии воспринимают взгляды, альтернативные их собственным, имеющими право на существование, а политические силы, такие взгляды выражающие, понимаются как противники или даже соперники, но не как враги, подлежащие уничтожению. Классические партии сознают свою «частичность» («партитурность») и неполноту своих взглядов. Тем самым, они не стремятся к монополии на власть, предпочитая ту или иную форму раздела власти с оппозицией. Великая Французская Буржуазная Революция раз и навсегда выстроила политический базис: практическая любая классическая партия индустриальной эпохи может быть представлена в виде линейной комбинации партий французской революции. Практически любой политический лидер XIX столетия может быть соотнесен с лидерами Конвента. «Французский революционный базис» построен по имущественному признаку, что будет характерно для всех политических партий столетия, и имеет следующий вид: «Бешенные» (группа Эбера и Ру) – крайние республиканцы, сторонники имущественного уравнения. Насколько можно оценить взгляды Марата, он примыкал к этой же партии; Гора - монтаньяры, якобинцы, сторонники М.Робеспьера – «твердые» республиканцы-«государственники», ограниченно признающие право частной собственности; Группа Дантона – более мягкая, умеренная, версия якобинцев, отвергающая крайности революции; Жиронда – центр, позиция либеральной интеллигенции и средней буржуазии, «умеренные империалисты», полагающие, что экспорт революции способен увеличить экспорт товаров; «Умеренные» – «мягкие республиканцы», сторонники договоренности с королевской властью и конституционной монархии; Однако, эти «классы» нестабильны: конфигурации сменяют друга за считанные дни, иногда за единицы часов. 12 В последующей перспективе неизбежен период военной экспансии, катастрофа и реставрация. Различие между состояниями социосистемы до революции и после реставрации определяется господствующей в обществе идентичностью и носит название парадигмального сдвига. «Аристократы» - слабо представленная в Конвенте (чуть лучше – в Учредительном и Законодательном собраниях) группировка земельных собственников, так или иначе стремящихся к реставрации ограниченной монархии и, по крайней мере, возврату части феодальных прав. «Болото» - различные депутаты, принадлежащие, как правило, к крупной спекулятивной буржуазии, не имеющие своего мнения по политическим вопросам. Эта группа по мере развития Революции породила термидор и режим Директории. Практически не были представлены в Конвенте и Собраниях открытые роялисты и крестьяне-собственники, получившие землю в ходе революции (последние стали политической основой Первой Империи), а также анархисты и коммунисты. В течение столетия выделяются следующие тренды политической жизни: Расширение избирательного права на все новые и новые категории лиц, ранее относившихся к «негражданам»; Расширение политического спектра за счет представления в Парламенте крайне правых и крайне левых сил; Рост фракционной борьбы внутри партий; Создание транснациональных партий и партийных союзов. Расширение избирательного права и переход в конце XIX - начале XX века ко всеобщему равному голосованию ставят вопрос, является пассивное участие в избирательной процедуре управленческим актом? При положительном ответе мы признаем, что общество в целом занимает позицию Пользователя и должно быть отождествлено с управляющим модулем, в то время как управляемый модуль «истончается» до детей, сумасшедших и прочих лиц, по разным причинам лишенных избирательных прав. Поскольку подавляющее большинство избирателей не способны не только занять политическую позицию, но и уяснить содержание какой-либо политической позиции, предположение о коллективном пользователе выглядит, по крайней мере, преждевременным. Проще принять, что расширение избирательного права коррелирует с сужением прав отдельного избирателя, иначе говоря, что политические реформы XIX столетия лишь сместили определенные акценты в модуле управления, практически не изменив этот модуль, как целое. Расширение избирательного права и некоторая общая либерализация жизни привела к появлению в Парламентах лиц, которые в предшествующие эпохи были лишены всякого открытого политического влияния – вплоть до гомосексуалистов и проституток. Можно предположить, что этот процесс коррелирует с уменьшением реальной роли Парламентов в процедуре управления. Заметим, что, тем не менее, остаются политические группы, иногда, связанные с влиятельными контрэлитами, лишенные доступа даже к формальной власти. Так, либеральное и демократическое общество ЕС потребовало пересмотра результатов выборов в Австрии, а лидер голландских ультраправых был неожиданно убит, по заключению полиции «на бытовой почве». Первые два тренда привели к значительному сдвигу влево политической жизни в XX столетии. В Великобритании колебательная система «консерваторы» - «либералы» сменилась точно такой же системой «консерваторы» - «лейбористы». Формально, напряженность противоречия между партией увеличилась (за счет деградации либеральной партии, находящейся в политическом пространстве «между» лейбористами и консерваторами). В действительности, лейбористы уже с 1930-х годов представляют средний имущественный класс, то есть, как и либералы, должны быть отнесены на стандартной политической шкале к «центру», а не к левому флангу. Рост фракционной борьбы внутри партий представляет интерес, поскольку может рассматриваться как один из механизмов преодоления «теоремы о политической борьбе». В сущности, с помощью технологии «хлыстов борьба переносится из межпартийного пространства, где она оказывает влияние на социосистему в целом, в партийное пространство, где она касается лишь самой партии. Со временем фракционная борьба нарастает; этот процесс идет особенно быстро в правящих партиях (есть, что делить и за что драться) и в умирающих партиях (здесь фракционная борьба работает, как механизм деструкции). В обоих случаях борьба приводит к внутрипартийной войне, кризису и, обычно, заканчивается распадом партии. Таким образом, структурный уровень кризиса, неизбежного по теореме о политической борьбе, снижается, но, равным образом, снижается и конструктивность партийной деятельности. Парламент превращается в бесконечную «говорильню», годами обсуждающую одни и те же вопросы (зачастую, процедурные). В этих условиях реальная власть «отрывается» от парламента, что часто происходит в форме государственного переворота на фоне кризиса управления (кризис IV Республики во Франции). Чрезвычайно интересен и важен тренд на создание транснациональных партий («зеленые» в Западной Европе в 1970 – 1980-е гг.) и международных партийных союзов (три последовательных Интернационала). Речь шла, по существу, о создании нового Представления социосистемы, альтернативного логике национального государства. К сожалению, все транснациональные партийные структуры относились к информационному или социальному пространству: материальное пространство, деятельность, хозяйство, - были в этих структурах практически не представлены (хотя формально, Интернационалы функционировали от имени трудящегося населения, а их идеологическая оболочка – марксизм – включала положение о примате экономического начала). Удивительно, что до сих пор не реализовано самое естественное решение: слияние транснациональных политических структур с соответствующими корпоративными структурами13. Революция в России и партии тоталитарной эпохи В свое время значение Российской революции 1917 года было принято переоценивать (поворотный пункт мировой истории). В настоящее время это событие недооценивается и даже сравнивается с банальным государственным переворотом. Хотя обе оценки односторонни, первая, все же, ближе к истине. С формальной точки зрения в одной из ведущих мировых держав к власти впервые пришла партия, построенная на совершенно иных, чем прежде, принципах. Эта партия провозгласила целый ряд политических, экономических, культурных программ, причем все эти программы были последовательно выполнены. В пределах «одной, отдельно взятой страны» была успешно проведена электрификация (с созданием единой энергетической сети), индустриализация, создание всеобщей системы образования. Полученного фундамента оказалось достаточно, чтобы успешно участвовать в Мировой Войне и затем принять деятельностное участие в первой научно-технической революции. Ни огромные человеческие жертвы, ни последующий экономический, политический и культурный кризис не отменяют факта чрезвычайной успешности партии большевиков, по крайней мере, на первоначальных этапах ее существования. В.И.Ленин реализовал при создании своей партии несколько оригинальных идей: Во-первых, в партии были разрешены дискуссии, но строго запрещены любые формы фракционной войны. Называть это «военной дисциплиной» неправильно, При этом можно добиться системного равновесия экономического модуля, заданного ТНК, социальной организации, представленной в виде партий, и духовной составляющей, построенной как единая партийная трансценденция (она же – миссия ТНК). Полученная политическая конфигурация обеспечивает все атрибутивные для социосистемы процессы и, следовательно, может рассматриваться, как «хозяйственная ячейка»: самосогласованный, самодостаточный, самоуправляемый механизм, воспроизводящий социальные отношения. Подобные «партийно-хозяйственные кластеры» в определенных условиях могли бы стать (или могут стать?) структурообразующими, заложив основы миропорядка, построенного не на национальных государствах – National States, но на корпоративных общинах – Market Community. 13 поскольку ни в одной реальной армии столь «тотальной» дисциплины – притом, на всех уровнях, включая руководящие штабы – на самом деле нет. Во-вторых, любой партийный функционер был обязан работать в одной из низовых ячеек партии, платить там членские взносы и отчитываться перед своей ячейкой («ленинская формулировка» пункта устава, определяющего условия членства в партии). Благодаря этому пункту, при всей жесточайшей централизации ВКП(б) низовые звенья сохраняли реальную возможность контролировать «вождей» и влиять на политику14. В третьих, партия имела собственную трансценденцию в виде доктрины научного социализма (коммунизма), христианскую по своей природе и народническую по форме. В четвертых, партия опиралась на транснациональную политическую структуру, в роли которой сначала выступал II интернационал, а затем, когда ВКП(б) сосредоточила в своих руках всю власть в России, - Коминтерн (III Интернационал). При всей зависимости руководящих деятелей Коминтерна от Москвы, определенную «рефлексивную рамку» для правящей на одной шестой мировой суши партии они создавали. Заметим здесь, что поддержка Октябрьской Революции со стороны офицеров российского Генерального Штаба означает, что руководство Генштаба, знакомое с выводами комиссии В.Вернадского, пришло к выводу, что никаким другим способом (включая, очевидно, военный переворот) задачу инфраструктурного перевооружения России решить не удастся15. Заметим также, что в созданной В.И.Лениным организационной структуре причудливо уживаются черты «классической» партии XIX столетия и средневекового христианского рыцарского ордена. Такая система, получив властный ресурс и проникнув на заводы, фабрики и в поля, становилась самодостаточной и теряла необходимость в национальном государстве. ВКП(б) действительно удалось на некоторое время подчинить себе российскую (советскую) государственность, создав механизм хозяйствования принципиально нового типа. К сожалению, «ленинское политбюро» не сумело отрефлектировать это обстоятельство: они рассматривали ВКП(б) как партию, возглавившую государство, а не как партию, подменившую его собой 16. Хотя формально ВКП(б), превратившаяся в КПСС, оставалась «руководящей и направляющей силой советского общества» вплоть до самой перестройки, реальная власть Партии, ее нахождение «над государством», подошла к концу в эпоху репрессий 1930-х годах и окончательно была потеряна в годы Отечественной войны. В послевоенный период КПСС формально оставалась вне государства, но ее реальный контроль за В 1977 г. один из авторов этой статьи, тогда первокурсник Физического факультета ЛГУ, имел возможность убедиться в значительных полномочиях первичной ячейки комсомольской организации, созданной по «образу и подобию» коммунистической партии. Возник конфликт между студентом и преподавателем Истории Партии (по совместительству, главным «стукачом» факультета). Преподаватель потребовал исключить студента из Комсомола, что влекло автоматическое отчисление из университета. Факультетский Комитет ВЛКСМ (обладающий правами райкома) послушно выполнил это распоряжение. Однако, первичная организация – факультетская группа первокурсников – отказалась утвердить решение вышестоящей инстанции, более того, заявила о нарушении этой инстанцией ее прав. Дело разбиралось в очень высоких Ленинградских инстанциях, но оказалось, что отменить решение первичной организации, изложенное в форме стандартного протокола, не может никто, в том числе на уровне города и области. 15 «Успешные работы по созданию Транссибирской Магистрали инициировали ряд работ по сокращению инфраструктурного отставания Российской Империи от передовых стран. Эти работы были институционализированы в 1910-х годах в работе КЕПС (Комиссии по изучению естественных производительных сил России). Выводы были неутешительны: собственными силами страна не могла ликвидировать это отставание и выстроить экономику, конкурентоспособную с учетом транспортных издержек даже в военной области». (С.Переслегин. Российские оборонные проекты XIX столетия). Работой комиссии длительное время руководил В.Вернадский. 16 В их оправдание можно сказать, что в конце 1910-х – начале 1920-х годов теория государства была развита достаточно поверхностно. С точки зрения марксизма партия никак не могла подменить государство. Это суждение верно в отношении государства вообще, рассматриваемого как инструмент классовой эксплуатации, но оно неверно в отношении National State, представляющего собой лишь одну из многих форм реализации государства. 14 государственным аппаратом был необратимо утерян. Партия оставалась у власти, но теперь это действительно была власть в государстве, а не над государством. Опыт ВКП(б) / КПСС показал, что партии «ленинского типа» постепенно утрачивают первоначальную трансценденцию, сохраняя, однако, структурные особенности. При этом партийные дискуссии оборачиваются жесточайшей борьбой за власть и сопровождаются террором. В следующем поколении партия, сохраняя власть, окончательно теряет духовную составляющую. В известной мере она становится «классической партией», но действующей в условиях однопартийной системы, то есть, имея монополию на власть. Качество управления обычным образом падает (альтернативных партий нет, альтернативные фракции могут вести только подковерную борьбу), что приводит к социальному взрыву и разрушению «тоталитарного режима». Таким образом, теорема о политической борьбе действует и здесь, но иным образом, нежели в пространстве «классических партий» и, «при прочих равных», более медленно 17. В XX столетии было создано еще несколько партий «ленинского типа». Если исключить из рассмотрения всевозможные клоны КПСС, то заслуживают внимания, безусловно, Германская НСДАП и партия БААС (Ирак, Сирия). Обе эти партии структурно подобны ВКП(б), но использовали другие трансценденцию – соответственно, национальную и конфессионную (исламскую). Посттоталитарные партии НСДАП и ее клоны были разгромлены в ходе Второй Мировой Войны и последующей «денацификации Германии». Партия БААС была объявлена вне закона при вторжении США в Ирак. КПСС «повезло» больше – она «умерла своей смертью» в ходе Горбачевской Перестройки. Ее многочисленные клоны либо значительно трансформировались (как это произошло в Китае), либо распались, либо влачат жалкое политическое существование. Практически, в современном «цивилизованном мире» места для «партий ленинского типа» нет. Но и «классические» политические партии не возродились. С 1970-х годов на Западе, с 1990-х годов в России и на постсоветском пространстве господствует новый тип политических партий. В главе, посвященной тоталитарным партиям, мы оставили в стороне вопрос о технологической базе партий, как элементов модуля управления. Между тем, успешность политических структур «ленинского типа» не в последнюю очередь определялась глубиной их включения в хозяйственный механизм, а последняя зависела от используемых средств массовой информации. «Ленинские партии» использовали в качестве средства трансляции радио и кинематограф. Здесь важно, что, в отличие от газет, подразумевавших грамотность и «индивидуальное потребление» информации, радио и кино были доступны всем, причем прослушивание и просмотр часто осуществлялся как массовое мероприятие. «Эффект толпы» усиливал суггестию. «Посттоталитарные» партии появились на Западе вследствие широкого распространения цветного телевидения и телесериалов. Основой логики развития этих партий стал переход от акцента на ту или иную политическую позицию / программу / стратегию к акценту на эксплуатацию имиджа. Имидж рассматривается как величина переменная, зависящая от текущих вкусов избирателей. Программа кандидата создается и подгоняется «под имидж»; то же самое касается текстов выступлений перед избирателями. Руководит этой работой не партийный штаб, а наемный политтехнолог. В сущности, именно он является единственным субъектом избирательного процесса. Речь идет, конечно, не о физическом времени, измеряемом годами, но о социальном времени, измеряемом произошедшими событиями. У партий «нового типа» жизнь значительно более насыщена, нежели у классических партий. 17 Россия, пережив краткий период подлинной многопартийной демократии18, быстро прошла путь от «ленинских партий» к политтехнологической партийной борьбы. Необходимо подчеркнуть, что для партий посттоталитарной эпохи такие вещи как «название», «устав», «программа», «лидер» не имеют смысла. Все это – результат дизайна политтехнолога. Аналогичным образом, партия не имеет и своего, очерченного каким-то ясным признаком (профессиональным, имущественным, возрастным…) электората. Успех «имиджевых партий» в эпоху телевидения и телерекламы объясняется двумя ключевыми факторами: «наркотизацией» населения под действием телевизионной рекламы и телевизионных сериалов19, резкое снижение суггестивного сопротивления видеоинформации; электоральной ограниченностью любой политической позиции, в то время как имидж может быть угадан таким образом, что привлечет за собой самую широкую аудиторию. Конечно, на общем фоне господства «имиджевых партий» оставалось некоторое количество «классических», отличающихся очерченной позицией по наиболее важным политическим и экономическим вопросам и ориентацией на определенную группу электората (в России: Союз Правых Сил, «Яблоко»). Но они также пользовались услугами политтехнологов и не делали политической погоды. Особняком в этой картине стояла и стоит КПРФ, но ее электоральная база относится к лицам старших возрастов, ошибочно воспринимающих КПРФ как политического наследника КПСС. Эта социальная база со временем сжимается, рекрутировать избирателей среди молодежи позиция КПРФ не позволяет. На Украине «имиджевые» избирательные технологии развились даже дальше, чем в России: дело дошло до массового производства короткоживущих партий, создаваемых с единственной задачей раскола «неприятельского» электората. Такие партии, конечно, вообще не должны рассматриваться, как относящиеся к модулю управления. Однако, господство политтехнологов и политтехнологий – не сегодняшний, а уже вчерашний день партийного строительства. В полном соответствии с мудростью А.Линкольна: «Можно обманывать всех некоторое время, а некоторых – все время, но нельзя обманывать всех все время» классические политтехнологии спровоцировали кризис управления. В России он носит вялотекущий, но, тем не менее, серьезный характер: методами административного давления и широкого использования политического пиара в Думе, в городских и региональных собраниях, на губернаторских постах и должностях мэров основную массу составили «вменяемые люди», готовые «вписаться» в «вертикаль власти» и сотрудничать с администрацией. К сожалению, немедленно выяснилось, что у этих людей, как правило, нет сколько-нибудь продуманной позиции, и они органически не способны к конструктивной работе. В условиях, когда от власти потребовались «непопулярные меры» и сложные в исполнении реформы, оказалось, что при всей лояльности эти люди не могут служить опорой в проведении политики. Они не умеют брать на себя ответственность, а большинство вопросов, которые им приходится решать, неизмеримо выше их компетенции. В результате, власть оказалась В этот период было создано очень много партий. Часть их первоначально возникла внутри КПСС, часть носила экологический характер. Свои партии создавали различные общества и «цеха». Общество было крайне политизировано: партийные программы заучивались едва ли не наизусть, фамилии кандидатов были на устах у всех. Выбирали, как правило, наиболее экстремистски настроенных и не имеющих ни малейшего опыта работы кандидатов. Со временем демократический «угар» упал. 19 Конечно, было бы глупо искать в этом следы какого-то «заговора с целью…». Реклама есть необходимое условие выживания телевидения. Сериалы господствуют на телеэкранах не потому, что этого требуют зрители, и не потому, что кому-то выгодно их «оглупление». Просто, сериалы наиболее просты в производстве, и ими проще всего заполнить бесконечное эфирное время. 18 в вакууме, вынуждена полагаться только на себя и свои решения, что в истории всегда приводило к кризису управления. С другой стороны электорат высказывает явное и постепенно структурирующееся недовольство всей «системой» власти политтехнологов. Свидетельством тому – «оранжевые» революции в Грузии и на Украине, где классическим политтехнологиям, опирающимся на мощный административный ресурс (сочетание, гарантирующее победу в условиях политической борьбы 1990-х годов) был нанесен тяжелый удар. В ходе «оранжевых» революций возник новый тип партий, использующий в качестве инструмента управления мобильную связь. «Флеш-моб партии» - явление совершенно новое. С «классическими» политическими партиями их роднит участие в электоральной борьбе, наличие некоторой, хотя и довольно расплывчатой позитивной позиции при точно сформированной негативной. С «ленинскими партиями» - наличие «встроенной» трансценденции и умение напрямую обращаться к широким народным массам. С «имиджевыми» партиями – кратковременность существования, срежессированность, сюжетность деятельности. Управление «флеш-партиями» значительно более трудоемкий и информационноемкий процесс, нежели обычные политтехнологии. «Оранжевые» революции свидетельствуют, что из эпохи политического пиара мы вступили во времена политического пиана (от public analytic). Заметим здесь, что следующее поколение средств связи, сочетающее Интернет, мобильный телефон и аннотированную реальность 20, с неизбежностью приведет к созданию нового типа короткоживущих партий, являющихся субъектами очередных «цветных» революций. Апрель 2005 г. Переслегин С.Б. В рамках концепции виртуальной реальности человек пользуется очками, перерабатывающими поступающую на них оптическую информацию и снабжающую ее «удобным интуитивным интерфейсом». Например, можно вызвать курсор, движением глазных яблок навести его на здание и получить информацию об этом здании: скажем, коммерческий банк «Россия», режим работы такой-то, оборот такой-то… Информация может иметь несколько ступеней подробности. Снабженная информационной оболочкой, читаемой через компьютерные очки», Реальности называется аннотированной. Первые эксперименты по ее созданию (в масштабах центральных площадей отдельных городов) уже проведены. 20
