Я заглядываю в машину

Мария Ромашкина, 8 датская группа р/г
… был порядок.
Он был в породах и в парадах,
И в органах, и в аппаратах,
В пародиях – и то порядок…
Порядок поротых и гнутых,
В часах секундах и минутах,
В годах – везде большой порядок,
Он длился б век и вечность длился,
Но некий человек свалился,
И весь порядок – развалился…
Борис Слуцкий
Проводя анализ рассказа Франца Кафки «В исправительной колонии», я не
претендую на то, чтобы «чтобы раскрыть в исследуемом произведении или писателе
нечто «глубинное», «тайное», до сих пор не замеченное…»1. Мой анализ - попытка
внимательного чтения текста и выделения некоторых главных, с моей точки зрения,
аспектов.
Традиционный разбор текста обычно представляет собой последовательный ответ
на ряд стандартных вопросов – Кто? Что? Где? Когда?
Итак, где – мы узнаем из названия рассказа – в исправительной колонии. Кто, два
главных действующих лица, предстают также в самом начале – путешественник и офицер.
Что? – «исполнение приговора, вынесенного одному солдату за непослушание и
оскорбление начальника».
Кажется, что основные факты, отправные точки рассказа нам, читателям, известны
буквально с первых строк рассказа. Однако это не совсем так.
Действие происходит в исправительной колонии. Однако где она находится, что
это за место?
1
Барт Р., ст. «Что такое критика» в кн. Ролан Барт Семиотика. Поэтика. М., 1994
Сначала мы немного узнаем о климате этой земли – «солнце в этой лишенной тени
долине палило слишком жарко»,
затем оказывается, что офицер говорит с
путешественником по-французски, но ни осужденный, ни солдат не понимают их, а уже в
середине рассказа офицер мимоходом замечает, что его страна расположена на острове.
Кроме того, также из рассказа офицера становится известным, что путешественник
«скован европейскими традициями», коими, очевидно, ни офицер, ни его подчиненные не
обременены.
Расположение исправительной колонии на острове крайне значимо. Остров часто
выступал местом действия литературных произведений различных стран и эпох. Однако
чаще всего на неизвестных островах располагаются утопические государства – «Утопия»
Томаса Мора, «Новая Атлантида» Бэкона, отчасти острова Дефо и Свифта.
Впрочем,
если обозначенные мною острова по своему политическому, социальному устройству,
климату идеальны, и даже, по мнению некоторых исследователей, напоминают земной
рай, то остров-место действия рассказа Кафки по своей судебной системе, где отсутствует
как таковая презумпция невиновности, климату - полная ему противоположность.
Что касается композиции рассказа – обращает на себя внимание его драматическая,
диалогическая структура. В рассказе как бы соблюдаются три классицистических
единства – время, за которое происходит действии рассказа, - не превосходит 24 часа,
действие происходит в одном и том же месте, в центре внимания героев одна и та ж
проблема - казнь осужденного.
Диалогичность рассказа – вот что еще обращает на себя внимание читателя.
Мнение героев высказывается не посредством слов автора, без помощи его оценки. Автор
дает нам, читателям, короткие ремарки, однако мы имеем возможность оценивать
персонажей напрямую через их высказывания. А значит, читатель имеет возможность
оценивать несколько равноправных точек зрения на поставленную в рассказе проблему –
отдельно взятую судебную систему. Однако часть речь персонажа не выделяется
графически автором. Так, рассматривая машину, читатель слышит возглас – «Если бы не
одно из колес не лязгало, все было бы великолепно». В этой оценке машины, в этом
«великолепно», в этой положительной коннотации видна оценка офицера описываемой
машины. Эта же прямая речь слышится в раздумьях путешественника, оформленных как
авторские, о вмешательстве в судебную систему другого государства («решительное
вмешательство в чужие дела всегда рискованно»), и в вопросительных конструкциях
освобожденного осужденного («Не
происходит?...)
мимолетный
ли
это каприз
офицера?
Что
Теперь обратимся к образам главных героев. Всего в рассказе четыре
«сценических» персонажа – путешественник, офицер, приговоренный и солдат, кроме
того, незримым свидетелем всего действия является комендант.
Примечательно, что все персонажи противостоят друг другу, их практически
невозможно разбить на постоянные пары антагонистов. Хотя нетрудно выделить
основную пару: это офицер и путешественник – столкновение и восточного и
европейского, и правосудия и беззакония, и старого и нового. Антагонистами второго
плана предстают и солдат и осужденный, приговоренный и палач, свободный и
закованный в цепи. Однако офицер и путешественник вместе также противопоставлены
осужденному и солдату: большАя часть рассказа – это разговор путешественника и
офицера, который осужденный и солдат не понимают. При более детальном анализе,
однако, можно выделить еще ряд пар антагонистов – это противопоставление старого и
нового комендантов, противопоставление которых – заостренное противопоставление
путешественника и офицера. Здесь также имеет место противопоставление старого и
нового, востока и запада. Еще одной парой антагонистов можно считать офицера и
обвиняемого. Это противопоставление не только по принципу судья и осужденный, но и
казнимый и казненный; кроме того, в этом противопоставлении особенно четко видна
активная роль офицера и пассивность осужденного.
Обратимся, однако, к образу каждого из персонажей более подробно. Самым
интересным героем здесь, конечно, является офицер. Если пропустить те слова, которые
он говорит и обращать внимание только на ремарки автора, описывающие его, сложится
впечатление, что это очень увлеченный своим делом светлый человек. Он улыбается,
говорит «приветливо», «ободряюще», делая последние приготовления, «то залезает под
аппарат, в котлован, то поднимался по трапу, чтобы осмотреть верхние части машины»,
вскакивает, чтобы проверить исправность… Но тут-то и возникает противоречие –
исправность чего? Он описывает, да и воспринимает машину так, словно она приносит
неоценимую пользу человечеству. «Пытка есть некая техника, и не следует видеть в ней
предельное выражение беззаконной ярости»2.
Следует сказать несколько слов еще об этой машине. Дело в том, что она как бы
олицетворяет факт убийства человека словом. Осужденный, кажется, умирает два раза, когда его приговорил к той казни, которую мы видим, офицер, и в тот момент, когда его
должна убить машина. И оба раза он убиваем словом – сначала устным, потом
письменным. Примечательно, что то, что пишет на теле осужденного машина, офицер
2
Фуко М. Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы. М., 1999..
называет заповедью («борона записывает на теле осужденного ту заповедь, которую он
нарушил»), да и по форме «чти начальника своего" напоминает третью заповедь Моисея.
Слово завета, «договор» Бога с человеком здесь, на острове, пишется на человеческом
теле, и призван служить ужесточению дисциплины
Упомянутое мной раньше олицетворение офицером беззаконие – есть не совсем
верное. Напротив, он стремится в точности исполнять закон. Когда осужденный падает
из-за того, что солдат «рванул» его, пытающегося вслед за путешественником осмотреть
борону, назад, офицер сам поднимает осужденного на ноги и кричит «обращайся с ним
бережно». Даже его стремление, чтобы в машине все работало как должно, своеобразная
забота о казнимых («Можно ли без отвращения взять в рот этот войлок, обсосанный и
искусанный перед смертью доброй сотней людей?»).
Несмотря на то, что читатель осознает ошибочность позиции офицера, узость его
взглядов, он не вызывает безоговорочного отвращения. Поэтому у Кафки «постулат»
Мишеля Фуко «…наказание равно, а то и превосходит в варварстве само преступление,
… выдает в палаче преступника, в судьях – убийц, в последний момент меняет роли,
превращая
казнимого
преступника
в
объект
сочувствия
или
восхищения»3
переворачивается, тогда же, когда палач и приговоренный меняются местами.
Очень важными в рассказе мне представляются слова офицера о том, что зрелище
казни через шесть часов после ее начала «так соблазнительно, что ты сам готов лечь под
борону». Эта реплика во многом определяет дальнейший ход развития рассказа, судьбу
офицера. Однако некоторая трагичность образа офицера заключается в том, что момент
просветления, который он называет «замечательным», у него так и не наступает,
-
«офицер не обрел того, что обретали другие в этой машине».
Теперь следует сказатель несколько слов и об осужденном. С самого начала
рассказа его можно назвать объект действия... Он скован цепями, в его облике сквозит
«собачья покорность».
Позже мы узнаем и его преступление, совершенное, судя по его нынешней
реакции, в полусне. Таким образом, не считая рассказа о его преступлении, все, что
происходит с ним до определенного момента в рассказе, делает не он, а с ним: его ведут,
роняют, поднимают, кладут…
Однако он моментально преображается после известия о своем освобождении, его
лицо «в первый раз по-настоящему оживилось». Еще больше он оживляется, когда
понимает, что теперь экзекуции будет подвергнут сам офицер. И «широкая беззвучная
3
Фуко М. Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы. М., 1999.
усмешка появилась на его лице
и больше не сходила с него».
С этого момента
постепенно образ осужденного трансформируется в сознании читателя. Осужденный,
бывший осужденный, уже не объект жалости. Хотя жалость вызывает положение
человека, закованного в цепи; сам он, как замечает путешественник, «не располагает к
сочувствию». А после того, как он «ретиво» кидается привязать офицера, полагая, что
иначе «экзекуция будет несовершенной», и вовсе вызывает еще большую неприязнь, чем
офицер, по крайней мере, преданный своему делу.
Примечательно, что осужденный проявляет к происходящей казни, гораздо
больший интерес, чем солдат: «все в машине его занимало, он то наклонялся, то
становился на цыпочки». Его реакция на происходящее подтверждает рассказ офицера о
том, как проходила казнь в прошлом. В словах офицера «за день до казни вся долина
была запружена людьми» читателю невольно хочется увидеть еще одно преувеличение,
однако они подтверждаются поведением заключенного.
«Но роль народа в сцене
устрашения двусмысленна. Людей созывают как зрителей: они собираются, чтобы
наблюдать публичное выставление и покаяние…Люди должны не только знать, но и
видеть собственными глазами, ведь надо заставить их бороться. Они должны быть также
свидетелями, гарантами и в какой-то мере участниками наказания»4.
Что касается путешественника, то его образ, как кажется на первый взгляд,
прописан наименее ясно. Однако он интересен тем, что каждый из действующих лиц
воспринимает его как своего единомышленника. Комендант, который просит его
присутствовать на казни, надеется, что с его помощью, с помощью его мнения ему удастся
ускорить процесс изменения судопроизводства. Офицер уверен, что путешественник
восхищен техникой машины и считает этот метод наказания самым достойным и
человечным, убежден, что последний поможет ему в его борьбе с новым комендантом,
даже осужденный
считает свое освобождение и казнь офицера
делом рук «этого
чужеземца».
Хочу отметить еще и то, что путешественник, который собирается «с глазу на глаз»
высказать коменданту свое мнение о «местном» делопроизводстве, в конце рассказа
меняет свое намерение. Объяснить это можно двумя способами – возможно, он считает
это бессмысленным, ведь, как и предполагал офицер, и он, как воплощение прежнего
судопроизводства,
и
машина,
«дело
старого
коменданта»,
выражение
этого
судопроизводства, погибли. Возможно, мнение путешественника меняется после того, как
он видит реакцию на казнь офицера осужденного, реакцию, которую описывал нам сам
офицер, вызывающую у него наибольшее умиление, а у читателя наибольшее отвращение:
4
Фуко М. Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы. М., 1999.
«невозможно было удовлетворить просьбы всех, кто хотел поглядеть с близкого
расстояния…».
Именно из-за этого обстоятельства у читателя не возникает катарсиса, очищения,
которое так стремились вызвать античные трагики у своих зрителей, ощущения
преодоления зла ценой добра. У Кафки зло так и не преодолено. Не преодолено еще и
потому, что «существует предсказание, что через несколько лет комендант воскреснет и
поведет своих сторонников отвоевывать колонию».
Рассказ написан в 1919 году, в Германии.
В процессе анализа могли быть упущены какие-то смыслы. «Потеря смыслов есть в
известной мере неотъемлемая часть чтения»5.
.
Мария Ромашкина, 8 датская группа р/г
Задача простая, - сказал Вовчик, - напиши мне
русскую идею размером страниц на пять, и короткую
версию на страницу. Чтоб чисто реально было
изложено, без зауми. И чтобы я по ней любого …мог
развести…чтоб они такую духовность чувствовали, как
в сорок пятом под Сталинградом.
Виктор Пелевин «Genetation «P»
5
Барт Р., ст. «Текстовой анализ одной новеллы Эдгара По» в кн. Ролан Барт Семиотика. Поэтика. М., 1994
Я заглядываю в машину. За рулем – улыбающийся старичок, из тех, что вызывают
доверие.
- Ну поехали, - говорю я, захлопывая за собой дверь.
Мы едем…
- До первого Гума меня довезите, - объясняю я по привычке.
- До куда?
- До университета, я покажу.
Из вереницы мелькающих мимо рекламных щитов взгляд выхватывает один «Участковый от слова участие». Через мгновение ловлю себя на том, что
последовательно провожу фонемный, фонологический, морфемный, морфологический,
лексический разборы слова «участковый», определяю валентности и число актантов,
горячо доказываю невидимому противнику его полную несостоятельность в области
русского языка.
Филолог…
Мы едем…
- У меня вот тоже внук учится, механиком будет, - я вежливо улыбаюсь, не зная, что
ответить, - а ты на кого учишься?
- Я – филолог…будущий.
-Психолог? – разочарованно переспрашивает водитель.
Я привычно вздыхаю – что такое «филолог» знают не многие.
-Переводчиком буду, - отвечаю я.
Мы едем…
Оставшись наедине с собой, я думаю – «переводчиком-то я уж точно не буду».
Вообще, ответов на частый вопрос – что такое филолог - у меня 2, они варьируются в
зависимости от настроения – преподаватель языка и литературы и переводчик. Ну не
станешь же, в самом деле, объяснять – я, де, литературовед. А еще есть лингвисты. И
вместе мы – филологи.
Из детского стишка Сергея Михалкова вспоминается «Летчик водит самолеты -/Это
очень хорошо!/ Повар делает компоты -/ Это тоже хорошо./Доктор лечит нас от кори, /
Есть учительница в школе…»
Филолог в рифму не укладывается.
Хотя что там филолог… Когда я училась в школе и мы рассказывали про родителей, я
говорила – «а мои родители - инженеры». Что такое инженер – я не знала, да и сейчас
толком не знаю.
Но, к сожалению, вопрос «что такое филолог», «чем ты будешь заниматься после
университета», «кому нужно то, что ты делаешь?» - приходится слышать не только от тех,
для кого филология и психология одно и тоже непонятное слово.
Познакомившись в этом году с девочкой, которая учится на МехМате, услышала вот что
– «А еще люди есть такие, представляете, которые ЦВЕТАЕВУ любят читать?» А что же
мне делать, если я и вправду люблю читать Цветаеву?
Ответ на вопрос, чем же занимаются филологи, раньше был довольно болезненным.
Казалось – физики, химики, математики – изобретают оружие, новые технологии,
лекарства. То техническое, чем мы пользуемся в современной жизни, так или иначе
связано с изобретениями в области этих наук. Машины, самолеты, мобильные телефоны,
компьютеры…Студенты ВМиК создают новые компьютерные программы. Социологи,
журналисты, юристы, психологи… Казалось, что самым бесполезным, чем вообще можно
заниматься, занимаются именно филологи и, возможно, историки. Казалось, книжки-то
читать могут все, а вот попробуй-ка я решить элементарную задачку по химии…
Однако за последние 2 года моя точка зрения по этому вопросу изменилась.
Я поняла, или мне кажется, что я поняла, что каждый из нас здесь, в университете,
занимается чем-то для себя, для души. Не только филологи, историки - гуманитарии, но
все мы, занимающиеся прежде всего теорией, а не практикой.
Конечно, мы неизбежно сталкиваемся со множеством проблем, начиная работать. Ведь
практике нам только предстоит учиться.
Но, так или иначе, 5 лет per aspera ad astra работая для души, мы получаем взамен
богатый внутренний мир, который не могут поколебать никакие внешние трудности.
С такими высокими и радужными мыслями я поднимаюсь на 10 этаж.
- Зарубежки не будет, - издалека слышатся радостные возгласы одногруппников.
- Как здорово, - отвечаю я, нимало не расстроившись, - тогда пойдемте есть в ГЗ!
Вот что такое филолог!