Здравствуйте! Эти заметки касаются трех докладов по тематике методологии сравнительного религиоведения:

Здравствуйте!
Эти заметки касаются трех докладов по тематике методологии сравнительного религиоведения:
Воробьевой М.В., Киселева О.С., Хромець В.Л. Сожалею, что недостаток знания английского
не позволяет мне включится в обсуждение докладов на английском языке.
В докладах О.Киселева и В.Хромець поднимаются вопросы цели сравнительного
религиоведения, в связи с цитированием авторитетных ученых, положившим начало новым
подходам в сравнительном религиоведении. Однако сами авторы вопрос о целях
сравнительного изучения религий не рассматривают, обращаясь к тематике типологии религий.
В докладе Воробьевой ставится вопрос о позиции самого исследователя, о проблеме
возможности объективного исследования религии и о преемственности содержания сознания
верующих древних религий и «новых религий», в связи с введением в типологию религий
понятия «новые религии».
Да, сравнительное изучение религий помогает лучше выявить специфические особенности
различных религий и, в некоторых случаях, уяснить происхождение этих различий, как и
общих черт, через понимание их историко-культурного генезиса. Анализируя концепцию
Г.Фрика, В.Хромець приходит к выводу, что в этом подходе сравнительное религиоведение
«играет центральную роль в общем религиоведении, т.к. именно оно говорит о сущностных
взаимосвязях между религиозными фактами». И В.Хромець обращает внимание, что с точки
зрения концепции Г.Фрика большим изъяном существующих типологий религий является
обобщение религиозных фактов «исходя из того, что является не сущностным для религии»,
принятие в качестве сущностного признака самого «религиозного акта, а не его отношения к
чему бы то ни было». В.Киселев приводит мнение нескольких классиков сравнительного
религиоведения о целях этого раздела религиоведения. Так составление типологии религий, с
точки зрения Г.Фрика, т.е. понимание религий по сущностным признакам их собственных
религиозных актов, должно быть главной целью сравнительного религиоведения. Т.Ахелис в
качестве цели видел установление действительных (а не мнимых) законов религиозного
развития, нисколько не противоречащих фактам. Ф.Мюллер, основоположник сравнительного
религиоведения, определял в качестве его цели познание происхождения, характера, развития и
упадка религий.
Понятно, что выбор цели сравнения накладывает свой отпечаток на методологию сравнения и
получаемую типологию. И здесь представляется очень важным сомнение в возможности
соблюдения принципа мировоззренческой нейтральности в религиоведении, которое высказала
М.Воробьева. Может быть, для религиоведения в западных странах такого рода сомнение в
возможности соблюдения этого принципа не является актуальным. В российском же
религиоведении ситуация такова, что нарушение принципа мировоззренческой нейтральности
можно видеть во многих курсах религиоведения и на кафедрах, в самом подходе к методу
исследования верующих. Я имею ввиду не только влияние «православнодержавной идеологии»
в государственных вузах, но и определенную религиозную ангажированность религиоведов,
выпускаемых из стен богословских институтов, учрежденных РПЦ.
Ситуация, связанная использованием в России понятий «новые религии», «неоязычество» и
попытками типологии этих религиозных направлений, во многом выглядит как выполнение
церковно-государственного заказа на создание методов научно-идеологического оправдания
действующей или последующей дискриминации определенных религиозных течений. Я говорю
это не с точки зрения исследователя-религиоведа, а с точки зрения верующего, который
неоднократно выступал в качестве респондента или как представитель определенного идейнорелигиозного направления в исследованиях по русскому язычеству («неоязычеству») для
российских и зарубежных исследователей религиоведов и социологов религии.
Достаточно посмотреть на то, какие определения дают феномену российского «неоязычества»
на сайте - http://www.nevskiy.orthodoxy.ru/center/spravochnik/heathenism/neoiaz.html , чтобы
обнаружить факт идейно-информационно-религиозной войны против язычества, которую
ведет руководство РПЦ с привлечением СМИ, государственных органов, вузов. Речь идет, в
первую очередь, о войне со стороны РПЦ против русского язычества, которое полнее
обоснованно заявляет о себе как об исконной национальной религии русских, как духовных
наследников восточнославянских племен. РПЦ в это войне поддерживают в большей или
меньшей степени другие христианские конфессии, иудаизм и ислам. Россия – не единственная
европейская страна, в которой язычники, представители коренного-титульного народа,
испытывают по отношению к себе острую вражду со стороны иных религиозных конфессий, в
частности, это в полной степени относится к Польше и Греции. Но в данном случае не это
является предметом моих заметок.
Религиоведы не являются людьми, наделенными какими-то особенными способностями к
отрешению от собственный идейный или религиозных пристрастий. И соответственно, важно
учитывать порождаемые этим обстоятельством различия в подходах к исследованию религии и
к пониманию цели сравнительного религиоведения. Познание законов развития религии – это
одна цель, но если с этой целью рядоположена цель доказательства примитивности одной
религии и совершенства другой – это выводит исследователя за пределы принципа
мировоззренческой нейтральности. А правильно ли требовать от него такой нейтральности,
принуждая его скрывать собственное религиозное мировоззрение за «фиговым листком»
политкорректности?! Может быть более правильнее – искренне обозначить свое отношение к
изучаемым явлениям с точки зрения собственного мировоззрения?!
В современном мире объект изучения религии имеет возможность рефлексировать по поводу
самого этого исследования, критически относится к нему, наблюдать его результаты,
сопоставлять собственное отношение к вере с тем, что описывает исследователь, и даже
входить в полемику с исследователем по поводу изучаемого предмета. Отношение верующего к
результатам исследования становится одним из оснований установления валидности
использованной методологии исследования изучаемому предмета, способности ухватить
религиозную сущность явления. Тем более, что некоторые факты, как правильно замечает
М.Воробьева, может раскрыть только исследователь, сам находящийся в состоянии
соответствующей веры (аналог метода «включенного наблюдателя» в социологии и метода
самонаблюдения в психологии). Исследователи, которые не могут войти в состояние
«включенного наблюдения», могут участвовать в изучении предмета по материалам
историческим, этнографическим, а также пользуясь данными, которые предоставляют
исследователи-«включенные наблюдатели». Что касается журналистики, в качестве источника,
– она дает часто очень искаженные материалы, особенно в отношении «новых религий».
Наконец, если религиоведы работают с некоторой гипотезой о качестве, например,
«неоязычества», о том, насколько оно является «новым» язычеством, а насколько
преемственным, то может быть необычайно полезным открытое обсуждение проблемы
непосредственно с носителями этой «новой религии». И тем более это необходимо, если они
заявляют, что использование в отношении их религии термина «новая религия» или
«неоязычество» является оскорбительным, используется как обоснованием для дискриминации
язычества на государственном уровне.
На мой взгляд, т.е. на взгляд верующего язычника, религиоведы, выдвигающие гипотезу, что
современное русское язычество не имеет преемственности с древней верой, является
новоделом, попыткой возродить невозрождаемое, допускают ряд методологических ошибок. Я
уже делился своими соображениями на этот предмет со студентами и аспирантами кафедры
религиоведения РГПУ им.А.И.Герцена в рамках заседания Студенческого Научного Общества
(С.-Петербург), приехав по приглашению А.Гайдукова, социолога и религиоведа с этой
кафедры. С некоторыми дополнениями представляю эти методологические замечания, они
непосредственно касаются типологии современного язычества и методологии его изучения.
В первую очередь, рассмотрим вопрос о самопонимании язычества. Исследователь-религиовед,
изучающих проблему современного русского иили другого современного язычества,
обязательно сталкивается с несколькими трактовками этого явления как в среде самих
язычников, так и вне этой среды. Вот принципиальная типология этих трактовок:
1) языческое самопонимание:
- религиозное (Боги есть, они продолжают творить мир, есть общение с предками, духами
природы и Богами, они – первоисточник языческой веры);
- эвгемерическо-материалистическое (Богов нет, есть обожествленные почитаемые предки);
- национал-политическое (язычество – духовная основа, противопоставляемая «еврейской
религии»);
- культурно-экологическое (язычество – исконная традиция предков, экологическая религия);
- эзотерическое (есть энергии, силы, эгрегоры и мистика всякая);
- футуротехнократическое (язычество – это путь совершенствования до уровня божественного
всемогущества).
2) богословско-церковное понимание язычества в контексте "неистребимой вражды" к нему:
- иудаистическое,
- христианское,
- исламское.
3) конъюнктурно-политическое:
- либеральное;
- псевдоантифашисткое ;
- правоконсервативное;
- просионисткое;
- сектофобское...
4) научно-объективисткое:
- наука западная («неоязычество» = «the modern pagan», а новодел – это «new age»);
- отечественная наука (а) «неоязычество» =новодел=«new age» или б) есть современное
язычество и «неоязычество» как новодел или как спекуляция на тему язычества).
На мой взгляд, современные российские язычники в Битцевском обращении дали достаточно
точное и научно-объективное понимание сущности понятия «язычества», выделив в качестве
его главного сущностного признака родовой образ жизни, родовые ценности и родовой способ
самовоспроизводства жизни, культуры, способов хозяйствования. Признавая, что в условиях
мегаполиса родовой образ жизни не может быть воспроизведен в полном объеме, они
принимают его как идеал общественной жизни, который и сейчас продолжает существовать в
жизни сельской глубинки и малых городов, и может быть востребован в условиях массовой
деурбанизации с переходом к жизни в малых экополисах. Выделение в качестве сущностного
признака ценностного отношения к родовому образу жизни четко отделяет язычество как от
религий личного спасения и религий «ухода от жизни», так и от религий «new age» и «новых
религий», в которых в индивидуальных целях верующих спекулятивно используются
некоторые языческие элементы.
Таким образом, современное язычество - направление (комплекс представлений) религиозной
и философско-мировоззренческой традиции, родового образа жизни, духовного поиска и
практики, принимающее и развивающее наследие этнических и природных верований
(религий), общинно-родовых устоев, древних языческих культур и философскомировоззренческих учений в качестве актуального для современности источника знаний,
традиции, религиозного и ценностного отношения к природе, человечеству, этносу и роду
(общине, семье).
Соответственно, в вопросе о различении традиции и «новодела» в язычестве в рамках научнообъективсткого описнаия требуется понять различие в самопонимании традиции носителями
самой изучаемой традиции и понимание ими того, что есть для них преемственность, что
подлежит преемственной передачи и что (кто) может быть источником предмета, подлежащего
преемственности.
Разные научные школы и разные направления в язычестве могут по-разному определять что
есть традиция и предлагать разные методы исследования механизмов преемственности и
изменчивости ее. Абсолютизация неизменности традиции, пренебрежение ее изменчивостью
ведет к принципиальным ошибкам.
Если часть исследователей принимает в качестве опоры языческое самопонимание языческой
традиции, ее миссии воспроизводства родовых отношений, ценностей и образа жизни, то и
главное различие традиции и "неотрадиции" в язычестве проходит по способности обеспечить
преемственность этой миссии, а не по формальным признакам соответсвия обрядовой практики
этнографическим описаниям XIX-XX веков или летописям монахов, или запискам чужеземных
путешественников, историков.
В плане критика методологии научно-объективисткого исследования "неоязычества" я
выделяю, с позиции верующего язычника-исследователя, следующее:
- отсутствие различения принципиальных подходов к современному пониманию язычества или
предвзятое принятие одно из подходов в пренебрежении рассмотрением остальных;
- некритичный перенос элементов одного принципиального подхода и методологии в
исследование, осуществляемое на основе другого принципиального подхода;
- пренебрежение фактором, контекстом продолжающейся войны ряда мировых религий против
язычества, отсутствие исследования феномена этой вражды, ее корней и способов преодоления;
- разрыв в науке отечественной и западной в связи с языковым барьером, некритичный переносиспользование термина "неоязычество";
- пренебрежение этикой "не навреди", пренебрежение выработанной профессиональной этикой
этнографически-религиоведческо-культурологического исследования, требующей уважения,
бережного отношения к носителям традиции и передаваемой им информации;
- пренебрежение тем, что в современном мире носитель традиции не только объект изучения,
но и самопознающий соавтор или внешний критик исследования, а исследователь не только
субъект, ведущий исследование, но потенциальный донор-передатчик традиции;
- претензия на лучшее знание традиции извне, чем ее знают практикующие и верующие;
- обобщения на все язычество того, что относится к одному из направлений, обобщения типа
"такого не было и не могло быть, потому что нам неизвестны научные источники,
описывающие что так было";
- отказ традиции в праве на развитие, претензия на знание традиции извне во всем объеме ее
"пространства-времени" существования;
- исследование преемственности традиции в пренебрежении данными об изменчивости
традиции, некритичный перенос исследования способов преемственности языческой традиции
на основе стереотипов исследования традиций христианства, ислама..., пренебрежение
источниками и субъектами передачи традиции, которые являются первостепенными для
современных язычников.
И напоследок о типологии язычества.
В отношении современного язычества российские исследователи обычно проводят
типологизацию по направлению доминирующей деятельности и политической ориентации
(степени проявления национализма). Логика такого выбора заключается в том, что они видят
развитие современного язычества (неоязычества) в России как поиск новых форм национальной
самоидентификации в ответ на глобализацию и системный кризис в стране. Они считают, что
люди приходят в язычество, потому что неудовлетворенны состоянием своего народа и страны,
ищут выход из трудного положения через обращение к своим корням, к архаическим
мифологемам. Очевидно, что такой подход связан с конъюнктурно-политическим пониманием
феномена современного язычества. Между тем, для многих людей является естественной
любовь к жизни, к своим родителям и к своему роду, именно это и приводит многих
современных людей в язычество.
Кроме конъюнктурно-политической типологизации, возможен и ряд других вариантов
построения типологии современного язычества, основанных на содержательном анализе
языческих верований и мировоззрений с точки зрения:
- исторической трансформации язычества,
- сохранения ценности родовых отношений, как основного сущностного признака язычества;
- характера воспроизводимой этической и социальной системы отношений между людьми;
- типологии этносов и культур и форм взаимодействия этносов с природным окружением,
которые естественным образом накладываются на типологию язычества.
Такого рода типологизации мне не встречались в отечественной литературе, посвященной
современному язычеству.
Ниже я попытаюсь выстроить вариант типологизации язычества в связи с его различными
историческими трансформациями.
Язычество прошло огромный исторический путь, - намного превышающий по длительности
исторический путь неязыческих религий, - что естественно, во многих случаях приводило к его
трансформациям. Так языческая религия народа, находящегося на стадии родо-племенной
организации, отличается от той же религии этого народа на стадии государственности, когда
эта же религия трансформируется к форме государственной религии. Всякий исследователь
современного язычества должен отдавать себе отчет, что даже при наблюдении языческой
традиции реликтового народа (племени), не соприкасающегося с современной цивилизацией,
он имеет дело с конечным продуктом длительной эволюции и исторического взаимодействия
данного народа и многих других. Для самих язычников этот процесс изменений, естественным
образом, может выступать как проявление продолжающегося миротворчества Богов и
Природы.
Соответственно, может быть очень полезна типология по характеру таких трансформаций
язычества в процессе его исторического развития:
1. «Эталонное» язычество (верования, магия и культы, духовная практика, образ жизни)
реликтовых, архаичных племен (народов), сохранивших в наши дни первобытнообщинный, родовой строй (например, австралийские аборигены, другие племена и
народы в местах труднодоступных для влияния современной цивилизации);
2. Язычество народов, прошедших путь государственного, цивилизационного
строительства, или испытавших серьезное историческое влияние соучастия в таком
строительстве при доминирующей роли других народов;
3. Язычество народов, идущих по пути индустриализации и глобализации, которые не
подверглись колониальным завоеваниям и/или сколько-нибудь серьезному влиянию
миссионерства со стороны носителей мировых религий (например, синтоизм в Японии,
конфуцианство и даосизм в Китае, );
4. Язычество народов, синкретически сочетающих его с той или другой мировой религией
(например, некоторые формы ламаизма, буддизма среди народов Тибета, Алтая);
5. Язычество народов, которые подверглись завоеваниям, колонизации, испытали
преследования или дискриминацию в отношении своих языческих верований и народной
культуры, но в XIX-XX вв. восстановили языческую традицию в процессе борьбы за
независимость (например, индуизм в Индии – традиция восстановленная в
значительной степени по книгам после смены владычества империи Великих Моголов,
мусульманские правители запрещали исповедования индуизма как язычества) на
владычество Британской империи, признававшей свободу совести;
6. Язычество народов, подвергнутых серьезному влиянию какой-либо мировой религии с
глубоким нарушением преемственности исконных традиций, но сохраненное в
остаточных формах в народной культуре, в системе ценностей народа, в традициях
отдельных семей и родов;
7. Язычество народов, восстанавливаемое (реконструируемое) современными
интеллектуалами, национальной интеллигенцией на основе знаний фольклора, данных
истории и археологии, на основе языческих ценностей и знаний, переданных им через
семью-род или через знакомство с искусством и литературой, философско-этическими и
религиозными учениями древности и их интерпретациями в последнее столетие;
8. Неоязычество как индивидуальное мировоззрение или личная вера, как феномен
молодежной субкультуры, не стремящееся к сохранению или восстановлению исконных
языческих традиций народа, но возникающее из любви к природе и собственному
народу, рождающейся в собственном художественном, эстетическом, философском
восприятии мира или через знакомство с современными и древними произведениями
соответствующего характера или как политический, националистический, культурный,
экологический протест (вызов) современной культуре, цивилизации.