Папаня, – я, только куражась, мог так обращался к бате, – Ты

Папаня, – я, только куражась, мог так обращался к бате, – Ты почему надеваешь
кольчугу, если в состоянии парировать любые нападения магией воздуха?
Гур усмехнулся, оценив мою иронию.
– Сынуля, – от едкости интонации можно было заряжать аккумулятор, – не все такие
информированные как ты и я не желаю попусту провоцировать негодяев. У нас
найдутся дела поважнее.
Мы замолчали. Тишина на пустынной дороге теперь нарушалась лишь ритмичным
топотом копыт и поскрипыванием сбруи. Батя мерно покачивался в седле, прикрыв
глаза. Восходящее к зениту солнце отражалось светлыми бликами на блестящем
черепе, кожаных наплечниках колета Гура и буграх переливающихся мышц его
лошади.
Внезапно батя повернулся ко мне и гаркнул:
– В галоп!
Я немедленно хлопнул Неона перчаткой по шее и мы рванулись вслед
предводителю. Что случилось? Должно происходить нечто серьезное, судя по его
реакции. Впереди, быстро приближаясь, показалась телега, стоящая у обочины
тракта, вокруг которой двигались какие-то люди. Кто-то лежал в траве, а над ним
взвивалась искрящаяся змейка кнута. Донеслись крики, рыдания и пронзительный
женский визг. Так! Пятеро крепких мужчин избивали плетьми нескольких людей,
опрокинутых на землю. Несчастные пытались прикрыть лица и мычали от боли.
Кровь на руках проступала багровыми полосами.
– Отставить! – зычно рявкнул Гур.
Экзекуторы обернули к нам свирепые лица. Но плетки опустили. Одеты в наряды
дружинников барона. Визг не прекращался. В отдалении от телеги здоровенный
бугай в рыцарском колете навалился на девчонку, пытаясь задрать юбку. Та истошно
вопила, иногда полузадушенно, и отчаянно трепыхалась. Слышны были ругань и
звуки пощечин.
Я пронесся мимо телеги в направлении к насильнику. Соскочил с лошади и,
подбежав, изо всех сил врезал окованным носком походного берца по объемному
пузу. Негодяй слетел на землю. Завыл, держась за живот и скрючившись. Надеюсь,
его печень радостно встретила проверку на прочность. Я посмотрел назад, что там
происходит у телеги? Экзекуторы лежали на земле мордами вниз. Над ними
величественно возвышался батя. Он у меня титан!
Вернул взгляд на мерзавца. Рядом девчушка на коленях отползала от грузного тела.
Лет шестнадцати, а то и меньше, фактически подросток. Под глазом виднелся
внушительный кровоподтек. Слезы не переставая капали на землю. Ее мучил
кашель, видимо удары пришлись не только по лицу. Я присел рядом:
– Все, милая, успокойся, этот дядя больше никогда не будет тебя обижать. Я его
уговорю.
Положил ей руку на лоб, пытаясь определить повреждения. Да, три ребра треснуло.
Скрипнул зубами. Встал, подошел к негодяю и собрался повторить педагогическую
процедуру, но уже в пах.
– Жека, прекрати! – послышался суровый окрик отца.
Я повернулся к нему и возмущенно заорал:
– Этот гад пытался изнасиловать девчонку, практически ребенка! Бил ее, сволочь!
Ребра повредил!
– Жека, не пачкай душу грязью жестокости, – он подошел ко мне, взглянул на
скрюченное тело воющего насильника. – Я видел в своей жизни много гораздо
худшего. Разграбленные селения, трупы женщин с разорванными телами. На свете
немало нелюдей. Но я никогда не пытался ответить зверью мучениями на мучения.
Просто убивал. И тебя прошу навсегда забыть о возвращении страданий.
– Хорошо, батя, – обещал я, покоренный внутренней страстью его отповеди,
пробившейся сквозь обычную сдержанность.
– Вы кто такие? – прохрипел лиходей. – Как посмели напасть на рыцаря?
– Ты не рыцарь, – холодно ответил Гур. – Ты вонючая слизь на чешуе гнилой рыбы.
Встать!
Туша, громко охая и скособочась, неловко поднялась на ноги. Гур выдернул меч из
ножен подонка и забросил в кустарник.
– К телеге. Пошел! – повернулся ко мне. – Жека, окажи помощь малышке.
Я присел рядом с девчонкой, прекратившей рыдания. Гримаса боли не сходила с
изгвазданного личика.
– Посиди спокойно. Дядя-доктор тебя полечит.
Охватил ее виски руками и настроил себя. Гнев уходил, сменяясь сочувствием.
Постепенно дыхание девчушки успокоилось, грудное клокотание стихло.
Вздувшийся кровоподтек опал и лишь цветом отличался от остальной кожи.
– Все. Больше болеть не будет. Иди умойся, переоденься, вся одежда изорвана.
Когда я подошел к телеге, расследование военного преступления подходило к концу.
Баронская братия сидела на земле в глубоком трансе, пуская слюни. Вокруг
столпились люди, по виду семья, муж, жена, двое стариков, несколько детей. Все
молчали, отвечали лишь на протокольные вопросы следственной бригады в составе
бати. Оказалось, что земледельцы решили переселиться. Право покинуть одного
дворянина и уйти к другому являлось исторической привилегией поселенцев.
Хороший господин заботился о подопечных пейзанах, плохой же рано или поздно
их терял. Но вот некий барон, со сталинским уклоном, такой же кровосос, но
меньшего масштаба, решил лишить крестьян паспортов, то есть права смены
господина, превратив баронство в концлагерь. Обнаружив убыль, посылал
опричника с головорезами, в смысле рыцаря с дружинниками вернуть сбежавших.
Жестоко наказывал беглецов. Мы оказались свидетелями очередного эпизода
подобной «социальной политики».
– Сейчас направляемся в поместье для суда над бароном, – распорядился батя. – А
после этого, уважаемые, вы вольны будете остаться или уехать.
Решил провести воспитательную работу среди барона? Замечательно. Мы помогли
бедолагам собрать разбросанный вокруг телеги жалкий скарб. Я залечил
многочисленные рубцы на лицах и спинах несчастных людей. При этом сдержался и
не прошелся плетью по тупым мордам находящихся в забытье сволочей. Отец прав,
не надо марать душу бесцельной жестокостью. Вот если бы помогло, тогда да. А этих
только могила исправит. Батя претворял данную пословицу в жизнь в буквальном
смысле. Если охранники оказались такими мерзкими, то страшно представить,
насколько же замечательным Рубингранатом Кагором должен являться их духовный
наставник господин барон? Если Гур попросит, я собственноручно прикончу этого
светлого человека. Практически святого.