Участие воинов-добровольцев в обороне Москвы в 1941 г. Автор

Участие воинов-добровольцев в обороне Москвы в 1941 г.
Автор: Л. Н. Пушкарев
Многовековая история нашей страны знает немало примеров, когда на защиту
своих городов от иноземных захватчиков поднималось их население Козельск и Рязань в годы монголо-татарского нашествия, Троице-Сергиева
лавра во время польско-шведской интервенции начала XVII в., Смоленск в
войну 1812 г., наконец, Москва, Ленинград, Сталинград в Великую
Отечественную войну стали своеобразными символами стойкости и мужества
горожан, самоотверженно защищавших свой родной город. Когда страна была
вынуждена вести оборонительную войну, добровольчество принимало
массовый характер. Пример тому - народное ополчение начала XVII в.,
ставшее зачинателем изгнания интервентов с Русской земли. Народные
ополчения и добровольные соединения возникли и в 1941 году. Вместе с
регулярными войсками они готовы были стоять на смерть, чтобы защитить
Москву от фашистского нашествия.
Об ополченцах в годы Великой Отечественной войны написано немало,
изданы и важнейшие документы. Среди разновидностей исторических
источников, содержание которых трудно исчерпать до дна, хотя бы в силу их
массовости и теперешней приверженности к микроистории, особенно важна
живая память ветеранов. Среди них личные воспоминания ленинградцев,
выдержавших многомесячную блокаду. В их ряд могут встать и воспоминания
воинов-добровольцев, участвовавших в создании под Москвой заслона на пути
врага осенью 1941 года.
О добровольческих батальонах, составивших потом коммунистические
дивизии на обороне столицы, а затем влившихся в регулярные воинские
соединения, написано очень мало. Вспоминаются две работы: одна написана,
что называется, "по горячим следам" в 1942 г., другая - позже, уже после
войны1. Возможно, и потому, что после начала перелома и перехода наших
войск под Москвой в наступления в памятную дату 6 декабря 1941 г. эти
батальоны, влившиеся в дивизии, были преобразованы в кадровые стрелковые
части и подразделения.
Когда началась война, я начал сдавать экзамены за третий курс
филологического факультета Московского государственного педагогического
института им. К. Либкнехта. Только мы сдали последний экзамен, как нас тут
же мобилизовали на трудовой фронт. Мы начали рыть противотанковые рвы
на западе от Москвы. Но в сентябре старшекурсников московских институтов
вернули со строительства для завершения образования. Наш пединститут в
октябре 1941 г. был эвакуирован в далекий тыл - за Байкал, в г. Ойрот-Тура. Но
42 студента (37 молодых людей и 5 девушек) с нашего факультета, и я в их
числе, заявили, что остаются в Москве и по призыву МК ВЛКСМ вступают в
коммунистический батальон Бауманского района г. Москвы.
Особо подчеркну полную добровольность тех, кто решил отказаться от
эвакуации в безопасный тыл ради исполнения своего гражданского долга.
Всеми это было сделано осознанно, и никто не был к этому принуждаем.
Пушкарев Лев Никитович - доктор исторических наук.
стр. 131
Сейчас в некоторых статьях проскальзывают нотки недоверия, действительно
ли это были добровольцы. Для нас, молодых студентов, воспитанных на
патриотических лозунгах, на осознании неизбежной и скорой войны, запись в
добровольцы была естественным и логичным решением, а не минутным
душевным порывом. Решение добровольно пойти на фронт расценивалось как
нормальное, даже рядовое явление.
Среди студентов-старшекурсников в коммунистических батальонах были не
только москвичи, но и иногородние из большинства московских вузов. В
ополчение вошел цвет московской интеллигенции, люди разных профессий и
различных возрастов, в том числе и убеленные сединами пенсионеры,
прошедшие не одну войну и революцию. Так, ополченцами Дзержинского
района столицы командовал участник русско-японской и первой мировой
войны, весь израненный и седой Ф. М. Орлов. На строительстве одной из
линий оборонительного рубежа я встретил Н. И. Подвойского, участника
захвата Зимнего дворца красногвардейцами в октябре 1917 г., бывшего
наркома по военным делам. Был поражен видом подтянутого, стройного
человека в серой шинели. Вместе со мной в одном взводе связи оказался 62летний инженер-связист, обучавший нас работе с телефонной техникой.
Наш батальон Бауманского района, позднее вошедший в 3-ю
Коммунистическую дивизию начал формироваться 16 октября 1941 г. в здании
школы на Большой Почтовой улице. Пройдя после формирования пешком
через всю столицу, мы пришли на место постоянной дислокации - за
Никольскую больницу на Ленинградском шоссе. Нам было поручено охранять
два моста - шоссейный через канал Москва-Волга и железнодорожный на
Октябрьской железной дороге, соединявшей Москву с Ленинградом. Мы
спешно вырыли землянки на подмосковных огородах, опоясав ими и канал
Москва-Волга. До передовой линии было рукой подать: в 22 км от нас в
деревне Черная Грязь были уже фашисты. Наше направление считалось одним
из наиболее опасных. 14 октября враг ворвался в Калинин, начались бои под
Волоколамском, Можайском. Наро-Фоминском, считай - в ближнем
Подмосковье.
19 октября в Москве было введено военное положение: столица стала
прифронтовым городом, хотя у нас на Ленинградском шоссе не чувствовалось
того, что было в городе. Между тем этот день, как мы узнали позже, был
назван народом и вошел в историю Москвы как день "всеобщей паники". В эти
дождливые дни октября началась эвакуация из Москвы некоторых учреждений
вместе с сотрудниками и их семьями. Например, семьи Министерства
текстильной промышленности, находившегося на территории того же
Бауманского района, были эвакуированы в г. Иваново. Над Москвой повисли
огромные аэростаты-заграждения, стекла в окнах домов заклеивались
бумажными полосками, вечерами город погружался во тьму. Немецкие бомбы
уже разрушили несколько зданий.
Наше командование усилило охрану мостов. На нашем участке рядом с ними
на случай возможного прорыва танков были размещены два взвода с собаками,
натренированными на уничтожение танков, а сами мосты были заминированы.
Был организован сбор бутылок для наполнения их горючей смесью и
предназначенных для уничтожения танков (в народе их называли "коктейль
Молотова"). По поручению командира батальона я привлек к сбору бутылок
пионеров нашего Бауманского района, которые набрали по чердакам и
подвалам два грузовика разных бутылок. Машины были отправлены на пункт
заправки, откуда я, спустя некоторое время, сопровождал их на передовую. На
многих бутылках были наклеены бумажки с рукописными надписями. Успел
списать некоторые из них: "Как танк ни дребезжит, а от такой бутылки
сгорит!", "Кто с огнем ходит, того и смерть обходит", "Как Гитлер ни хвалится,
а под Москвой завалится, подлюга!" На одном из ящиков прямо по доскам
чем-то черным было написано: "Московская сила - Гитлеру могила!", на
другом, сбоку: "За Москву-мать не страшно и умирать!". Привлекла мое
внимание и бутылка из-под "Московской запеканки" (Была раньше такая
настойка!) с приклеенной бумажкой с надписью от руки "Московская
запеканка для берлинского танка". В самом ящике встретил вложенную,
написанную явно женским почерком записку: "Дорогие бойцы! Бейте
поллитры, не жалейте, вернетесь с победой - поставим вам на стол новые!
Москвички". В другом ящике лежала другая записка, написанная детским
почерком: "Бейтесь смело, мы помним вас, любим вас, ждем вас с победой!
Смерть немецким оккупантам! Люда и Маша".
Помню
выступление
начальника
политотдела
нашей
третьей
Коммунистической дивизии батальонного комиссара К. А. Бюрюкова. Много
лет прошло, но сохранил в памяти его речь (может быть, потому, что пришлось
переписывать ее в стенгазету): "Впереди нас - наши доблестные воины,
опытные обстрелянные бойцы. Они будут грудью защищать Москву, но война
есть война. В ней возможны и наступления
стр. 132
и отступления: ведь, отступление - это тоже вид боевых действий. Да, они
могут и отступать, а вот нам с вами отступать некуда. Перед нами стоит одна
задача: остановить наступление врага, умереть, но не дать противнику ни
малейшего шанса войти в столицу. "Стоять насмерть!" - вот наш девиз! Вот
наш единственный лозунг! Помните: за нами наши матери, сестры, дети.
Партия и комсомол призвали вас выполнить свой гражданский долг! ...Наше
дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами!"
Мы были, конечно, недостаточно хорошо обучены военному мастерству, да и
трудно было нам, новобранцам, как называл нас наш первый командир и
воспитатель кадровый сверхсрочник старшина Соловейчик, "нестроевым,
необученным", привыкать к строгим уставным правилам войсковой жизни.
Старшина Соловейчик имел всего 7 классов образования. Под его начало
пришли студенты и доценты высших учебных заведений. Как-то в начале
наших занятий военной подготовкой один из студентов во время
собеседования щегольнул своими познаниями и - к делу, разумеется! - привел
на память известное латинское изречение: "Si vis pacem, para bellum", тут же
его переведя: "Хочешь мира - готовься к войне!" Соловейчик не растерялся и
тут же отреагировал: "Хочешь мира - лучше воюй!" Была у него еще одна
привычка: он зачастую переиначивал наши фамилии на украинский лад, но на
него никто не обижался, а, наоборот, многим это нравилось. Так, меня он
назвал только "Пушкаренко" и часто поучал, начиная такими словами:
"Пушкаренко, слухай меня!" Его образный язык и поговорки привлекали, а
созданные им (или повторенные им когда-то услышанные) выражения типа
пословиц запоминались и получали широкое распространение в батальоне: "В
затишье учись, а в бою - фашистов бей!", "Армия держится дисциплиной!",
"Умей быть солдатом, чтобы стать генералом!", и другие.
Все мы честно старались усвоить азы военной подготовки. Бойцовдобровольцев отличал высокий нравственно-моральный облик. Гауптвахта
пустовала все три месяца, что мы стояли под Москвой. За все время службы
под Москвой помню только один случай серьезного нарушения воинской
дисциплины, когда бойца-студента Холмушина посадили "на губу" за пьянку.
Напился он с горя, узнав о смерти от рук фашистов попавшей в оккупацию
своей семьи. Разобравшись в ситуации, на следующий день его отпустили.
Мы с охотой и пониманием относились к боевой подготовке, но строевую
подготовку принять не могли. Не могли понять, зачем командиры заставляют
нас оттачивать строевой шаг и четко выполнять все ружейные приемы. Мы
старались "отбояриться" от ненужной и излишней, как нам казалось,
шагистики: ведь, не будем же мы на поле боя этим заниматься! Зачем она нам
на фронте? Стрельба - важна, жизненно необходима, но строевые занятия...
Нет, это не для нас! Одним из способов добиться хорошего строевого шага
было разучивание маршевых песен. Вначале мы пели кто во что горазд: и
старые дореволюционные песни ("Солдатушки, браво ребятушки") и
популярного тогда "Моряка" ("Ты, моряк, красивый сам собою"), и песни
Красной армии 1930-х годов ("С неба полуденного жара не подступи"). Но
вскоре ситуация изменилась.
Буквально на моих глазах была создана собственная "добровольческая песня",
наш походный марш. Дело в том, что в нашей дивизии в батальоне
Сокольнического района были и студенты Института истории, философии,
литературы и искусства (ИФЛИ), а среди них - талантливый С. Гудзенко. Мы,
филологи, довольно скоро перезнакомились. Однажды Гудзенко заходит ко
мне и говорит: "Слушай, а я "боевое задание" получил!" - "Это какое же?" "Вызывает меня комиссар и говорит: "Вот тут про тебя слух прошел, что ты
стихи пишешь. Это хорошо. Тогда вот тебе и боевое задание: напиши нам
строевую маршевую песню нашей добровольческой дивизии, ну, там форму-то
ты сам определишь, а задание-то будет такое: надо, чтобы в песне было прямо
сказано, что мы добровольцы и что в бой нас ведет сам товарищ Сталин, наш
отец, ну, и в конце, что мы победим и дойдем до Берлина. Сможешь?" Я
ответил, что попробую". - "На какой же мотив ты марш сочинять будешь, ты в
музыке-то хоть немного соображаешь?" - "А чего мне соображать? Ты, вот,
под какую песню маршируешь?" - "Наш батальон ходит под "Школу младших
командиров". - "Ну, вот и наш батальон тоже. На этот мотив я и буду писать.
Четырехстопный хорей - самое "оно"! Слушай, я уже первый куплет сочинил".
Он прочитал их, точно пересказав в стихотворной форме пожелание
комиссара: "Добровольно в строй мы встали, / Мы на бой с врагом пойдем. /
Нас ведет товарищ Сталин, / Наш отец и наш нарком". "Ну, что скажешь, сказал он, лукаво улыбнувшись, - ведь, здорово я про добровольцев в самом
начале вставил? Ну, а в конце, как было приказано, напишу, что мы красное
знамя по улицам Берлина пронесем. Пойдет?"
Спустя неделю пришел из штаба дивизии приказ: "Всем подразделениям
разучить эту песню и на всех официальных парадах только под нее и
маршировать!"
стр. 133
Правда, в отдельных взводах и ротах сохранялись и свои прежние маршевые
песни, так сказать, "для домашнего пользования", но во всех официальных
случаях мы маршировали только под песню Гудзенко.
Добровольческие соединения были тесно связаны с райкомами партии и
комсомола. Еще в начале ноября в основном работницы с фабрик, заводов и
других предприятий нашего района привозили в наш батальон от райкомов
уже начавшие исчезать из продажи печенье, конфеты, папиросы, устраивали
для нас шефские концерты с обязательными танцами после них под баян.
Шефы рассказывали нам и о трудностях фронтовой Москвы, о растущей
нехватке продовольствия и очередях. Но чего не было, так это неверия в
победу. Все в один голос повторяли: "Враг будет разбит, победа будет за
нами!" И мы, солдаты, искренне, без тени сомнения верили в нашу победу. Но
в те месяцы 1941 г. подумать тогда не могли, что путь к ней будет еще очень и
очень долгим. Сейчас-то я понимаю, шефов инструктировали перед их
отправкой фактически "на фронт" (троллейбус, который ходил по
Ленинградскому шоссе, имел конечную остановку "Фронт"). Делегаты от
райкомов твердили нам: "Воюйте как следует, а мы здесь и без вас справимся!"
Между тем, обстановка с каждой неделей становилась все тревожнее. Мы
бдительно несли караульную службу, готовясь к решительным схваткам, но
пока были только "на подхвате". Суровая зима 1941 г. наступила неожиданно.
Морозы становились все жестче. Правда, мы были хорошо одеты, нас сытно
кормили. Но все равно появлялись обмороженные - часовые или дозорные,
участились бомбардировки, что приводило к потерям. Отголоски боев на
передовых доходили и до нас.
Известие 6 декабря 1941 г. о долгожданном наступлении улучшило
настроение. Сначала мы радовались, что сразу же пойдем вперед и с
нетерпением ждали приказа, тщательно готовились к предстоящему походу,
рвались в бой. Но командование решило иначе. Два месяца мы провели под
Москвой на старых позициях. За это время мы лучше получились.
Коммунистические дивизии были преобразованы в стрелковые, и наша
дивизия стала 130 стрелковой дивизией. Нам выдали новые овчинные
полушубки, валенки, меховые рукавицы, теплые носки и шапки, подшлемники,
теплое нижнее белье, лыжи и только что изготовленные тульскими
оружейниками новенькие винтовки - в военной спешке приклады так и
остались в них неотполированными... В феврале 1942 г. нас погрузили в
эшелоны, теплушки и отправили на Калининский фронт. В преддверии участия
в сражениях в каждой роте были выпущены боевые листки и стенгазеты,
комиссары регулярно зачитывали нам сводки с фронта о провале фашистского
наступления на Москву, а также ноту наркома иностранных дел В. М.
Молотова о повсеместных грабежах, разорении населения и чудовищных
зверствах германских властей на захваченных ими территориях. Мы шли в
решающий бой не только хорошо вооруженными, но и идейно
подготовленными бойцами. Добровольцы прошли хорошую жизненную
школу. Не случайно у ставшего позднее известным поэтом С. Гудзенко в
одном из стихотворений, написанных впоследствии, появились такие слова:
"Пускай пошлют меня опять в стрелковый батальон... / Быть под началом у
старшин, хотя бы треть пути, / потом могу я с тех вершин в поэзию сойти".
Как фольклорист, завершаю свой рассказ воспоминанием о частушках,
которые я записал, находясь в то время на фронте. Вероятно, я был одним из
немногих фольклористов, записывавших устное народное творчество в боевой
обстановке и во фронтовом быту2, а также в госпиталях: я был дважды ранен и
один раз тяжело контужен с потерей памяти. Первую частушку о Москве я
записал еще 16 октября 1941 г. на сборном пункте: "За страну нашу родную /
Грудью встанем, как один, / И Москву нашу святую / Никому не отдадим!"
Москва и дальше часто упоминалась во фронтовых пословицах ("Город
Москва бьет фрицев с носка!", "Москва - что гранит: никто ее не победит!",
"Как Гитлер ни пялится, а Москвой подавится!" и многих других).
Часто о Москве можно было услышать задорные и звонкие частушки,
откликавшиеся на события фронтового быта, в том числе и на нехватку оружия
в первые месяцы войны: Так, от приехавшего в нашу часть из нового
пополнения туляка И. С. Платонова услыхал такую частушку: "Дайте новую
винтовочку / Патронов сорок пять: / Я родимую столицу / Приехал защищать!"
На хвастливые заявления гитлеровской пропаганды о скором захвате Москвы
фронтовая частушка отвечала: "Понапрасну, Гитлер, ходишь, / Понапрасну
танки бьешь: / СССР не завоюешь / И в Москву не попадешь!". Когда же
началось наше контрнаступление и фашисты были отброшены, появились
новые частушки: "Как на улице туман / Полное затмение: / Глянул Гитлер на
Москву - / И лишился зрения". Или: "Наступали на Москву / Фрицынеприятели / Наши воины родные / Их назад попятили".
стр. 134
После же того, как была прорвана блокада Ленинграда, вступили в бой
"Катюши", частушка так откликнулась и на это: "Крепко бьет наша "Катюша",
/ Ловко строчит автомат, / Не пришлось фашистам видеть / Ни Москву, ни
Ленинград!" Появилась фронтовая переделка известной песни ЗахароваИсаковского "Провожанье" ("Ой, гармонь моя, гармонь"). Во фронтовом
варианте был такой "московский" куплет: "Фрицу трепку под Москвой / Дали в
назидание. / Удирает он домой, / На лице - страдание. Ох!"
Через тысячу дней войны, демобилизуясь из армии в сентябре 1945 г., списал
эту частушку со стенки одного из вагонов, в котором возвращались с фронта
бывшие танкисты: "От Москвы и до Берлина / Мы вели свои машины. / Долг
исполнили мы свой, - / Возвращаемся домой!".
Пока еще живы те, кто встал на защиту столицы, хорошо бы активнее
воспользоваться живой памятью и записать все, что пережили и видели наши
люди в середине XX в. и тем самым сохранить это для памяти потомков, в том
числе и об участниках битвы под Москвой в годы Великой Отечественной
войны.
Примечания
1. АЛЬТЕР Л. Рабочие батальоны Советской столицы. - Исторический журнал.
1942. N 6; КИРСАНОВ Н. А. По зову Родины: Добровольческие формирования
в период Великой Отечественной войны. М. 1974.
стр. 135