Бертольт Брехт

Бертольт Брехт
О популярности детективного романа
Детективный роман, несомненно, обладает всеми признаками процветающей литературной отрасли.
Правда, при периодических опросах его почти не называют в числе “бестселлеров”, но это происходит
вовсе не потому, что его вообще не причисляют к “литературе”. Гораздо вероятнее, что широкие массы,
в самом деле, все еще предпочитают психологический роман, а детективный роман поднимается на щит
лишь одной, хотя и многочисленной, но все же не преобладающей группой знатоков. Однако у них
чтение детективных романов приняло характер и силу привычки. И это привычка интеллектуальная.
Чтение психологических (или, возможно, следует сказать: литературных) романов нельзя с такой же
уверенностью назвать интеллектуальным занятием, ибо психологический (литературный) роман делает
читателя участником существенно других операций, чем операции логического мышления. В
детективном романе дело в логическом мышлении, он и от читателя требует логического мышления. В
этом отношении он близок кроссворду.
В соответствии с этим у него есть своя схема, и силу свою он проявляет в ее вариациях. Делая
библиотеку в имении лорда местом убийства, ни один автор детективного романа не испытывает ни
малейших угрызений совести в связи с тем, что это в высшей степени неоригинально. Характеры
меняются редко, а мотивов для убийства существует совсем мало. Хороший автор детективного романа
не вкладывает слишком много таланта в разработку новых характеров или в придумывание новых
мотивов преступления и не размышляет над ними слишком долго. Не это для него важно. Тот, кто,
узнав, что десять процентов всех убийств происходит в доме священника, воскликнет: “Вечно одно и то
же!”, тот не понял сути детективного романа. С таким же успехом он мог бы в театре уже при поднятии
занавеса воскликнуть: “Вечно одно и то же!” Оригинальность заключается в другом. Тот факт, что
характерное отличие детективного романа состоит в вариациях более или менее постоянных элементов,
придает всему жанру даже некий эстетический уровень. Это один из признаков процветающей отрасли
литературы.
Кстати, восклицание профана: “Вечно одно и то же!” — основано на той же ошибке, что и мнение
белого, будто все негры на одно лицо. Существует множество схем детективного романа, важно только,
чтоб это были именно схемы.
Детективный роман подвластен англичанам, как подвластен им сам мир. Кодекс английского
детективного романа самый богатый и самый замкнутый. Он гордится своими строжайшими
правилами, и они изложены в хороших эссе. Американцы располагают куда более слабыми схемами и
повинны, с английской точки зрения, в погоне за оригинальностью. Их убийства производятся как по
конвейеру и носят характер эпидемии. При случае их романы опускаются до уровня thriller [боевика
(англ.).], то есть thrill [удар (англ.).] уже не духовный, а лишь чисто нервный.
Хорошему английскому детективному роману присуща, прежде всего, порядочность. Он показывает
моральную силу. То play the game [соблюдать правила игры (англ.)] — дело чести. Читателя не
обманывают, весь материал предъявляется ему до того, как сыщик разгадает загадку. Читателю
предоставляют возможность самому найти разгадку. Удивительно, до какой степени основная схема
хорошего детективного романа напоминает метод работы наших физиков. Сперва записываются
определенные факты. Вот труп. Часы испорчены и показывают два часа. У экономки есть здоровая тетя.
Небо в эту ночь было покрыто тучами. И так далее, и так далее. Затем выдвигаются рабочие гипотезы,
которые могли бы соответствовать фактам. Прибавление новых фактов или отбрасывание фактов уже
известных вынуждает искать новую рабочую гипотезу. В конце проводится проверка рабочей гипотезы:
эксперимент. Если посылка правильна, убийца в результате принятых мер должен появиться тогда-то и
там-то. Решающим является то обстоятельство, что не действия вытекают из характеров, а характеры из
действий. Мы видим действия людей, — фрагментарно. Их мотивы неясны, они должны быть раскрыты
логически. Предполагается, что их действия определяются их интересами, причем интересами почти
всегда материальными. Их и стремятся установить.
Мы видим здесь приближение к научной точке зрения и огромный отход от психологического
романа, основанного на самонаблюдении.
Гораздо менее важно, например, что в детективном романе описываются научные методы, и что
большую роль играют медицина, химия и механика: вся концепция автора детективного романа
находится под влиянием науки.
Можно упомянуть в этой связи, что и в современном литературном романе, у Джойса, Дёблина и Дос
Пассоса, обнаруживается явственный раскол между субъективной и объективной психологией, и даже в
новейшем американском веризме всплывают такие тенденции, хотя, по-видимому, здесь опять
приходится говорить об обратном развитии. Чтобы увидеть связь между в высшей степени сложными
произведениями Джойса, Дёблина и Дос Пассоса и детективными романами Сейерс, Фримэна и Роуда,
надо, конечно, отвлечься от эстетических оценок. Но если эту связь увидеть, тогда становится ясно, что,
при всей своей примитивности (не только эстетической), детективный роман даже больше отвечает
потребностям людей в эпоху науки, чем произведения авангарда.
Обсуждая популярность детективного романа, мы должны, разумеется, в достаточной степени
учитывать тягу читателя к необычайным приключениям, к напряженности и т. п., которую этот роман
удовлетворяет. Он доставляет удовольствие уже тем, что показывает людей действующих, дает
читателю возможность сопереживать действию, имеющему конкретные и очевидные последствия.
Герои детективного романа оставляют следы не только в душах своих ближних, но и в их телах и на
садовой земле перед библиотекой. По одну сторону стоят литературный роман и реальная жизнь, по
другую — роман детективный, особый срез реальной жизни. Человек в реальной жизни редко думает о
том, что он оставляет следы, по меньшей мере до тех пор, пока он не становится уголовником и полиция
не находит этих следов. Жизнь атомизированной массы и коллективизированного индивидуума нашего
времени протекает бесследно. В этом отношении детективный роман поставляет своего рода эрзацы.
Приключенческий роман вряд ли можно написать иначе, чем детективный, приключения в нашем
обществе связаны с преступлениями.
Но интеллектуальное наслаждение доставляет задача-головоломка, которую детективный роман
ставит перед сыщиком и читателем.
Он, прежде всего, предоставляет широкое поле для наблюдательности. По деформированным
декорациям воспроизводится разыгравшееся происшествие; по полю битвы реконструируется сама
битва. Большую роль играет неожиданное. Мы должны найти противоречия. У хирурга натруженные
руки, пол сухой, хотя окно открыто и шел дождь; дворецкий бодрствовал, но выстрела он не слышал.
Затем критически рассматриваются показания свидетелей: вот здесь ложь, а тут ошибка. В последнем
случае наше наблюдение производится, так сказать, с помощью неточных инструментов, и мы должны
установить степень их отклонений. Наблюдая, делая выводы и приходя к решениям, мы испытываем
удовольствие хотя бы потому, что повседневность редко дает возможность для столь действенного
процесса размышления; между наблюдением и выводом, между выводом и решением обычно
вклиниваются различные помехи. В большинстве случаев мы вообще не в состоянии использовать
наши наблюдения, делаем мы их или нет — это никакого влияния на характер наших отношений не
оказывает. Мы не властны ни над своими выводами, ни над своими решениями.
В детективном романе мы каждый раз получаем точно очерченные отрезки жизни, изолированные,
отграниченные маленькие комплексы происшествий, где удовлетворительно действует механизм
причинности. Это дает возможность получать удовольствие от размышления. Возьмем простейший
пример, на сей раз из истории криминалистики, а не из романа. Убийство было совершено посредством
светильного газа. Преступниками могли быть два человека. Один имеет алиби для полуночи, другой —
для утра. Решение основывается на том факте, что, на подоконнике обнаружено несколько мертвых
мух. Следовательно, убийство было совершено под утро: мухи находились на освещенном окне, — вот
каким способом могут действительно решаться вопросы в нашей столь запутанной жизни.
Неизвестный убитый опознается также путем доставляющих удовольствие умозаключений на
отграниченном поле расследования. Посредством точных наблюдений устанавливается его социальное
— и кроме того географическое — местоположение. Найденные при нем мелкие предметы постепенно
обретают биографию. Зубной мост сделан таким-то врачом. Но еще до того, как это установлено, уже
известно, что убитый, во всяком случае в то время, когда заказывал мост, был человеком обеспеченным:
мост дорогой.
Круг подозреваемых тоже мал. За ними можно установить точное наблюдение, подвергнуть их
небольшим испытаниям. Тот, кто расследует дело (сыщик и читатель), пребывает в странной,
свободной от условностей, атмосфере. Преступником может быть как жулик-баронет, так и верный до
гробовой доски слуга или семидесятилетняя тетка. Никакой министр не свободен от подозрения. Убил
ли человек своего ближнего, определяется на поле, где действуют только мотив и удобный случай.
Нам доставляет удовольствие способ, каким автор детективного романа приводит нас к разумным
суждениям, заставляя отказываться от наших предубеждений. Для этого он должен владеть искусством
обмана. Впутанных в дело убийства лиц он должен наделить как несимпатичными, так и
привлекательными чертами. Он должен провоцировать наши предубеждения. Человеколюбивый
старый ботаник не может быть убийцей, — заставляет он нас воскликнуть. От дважды судимого за
браконьерство садовника можно ожидать всего, — заставляет он нас вздохнуть. Своими описаниями
характера он направляет нас по ложному пути.
Тысячекратно предупрежденные (чтением тысячи детективных романов), мы опять забываем, что
решают лишь мотив и удобный случай. Только общественные условия делают возможным или
необходимым преступление: они насилуют характер, так же как они его и создали. Конечно, убийца
злой человек, но, чтобы прийти к такому выводу, мы и должны пришить ему убийство. Более прямого
способа для распознания его морали детективный роман не указывает.
Таким образом, все дело в отыскании причинной связи.
Главное интеллектуальное удовольствие, доставляемое нам детективным романом, состоит в
установлении причинности человеческих поступков.
С трудностями, которые испытывают в области причинности наши физики, мы, несомненно,
встречаемся повсеместно в своей повседневной жизни, но не в детективном романе. В повседневной
жизни, когда речь идет об общественных ситуациях, мы, совершенно так же как физики в определенных
областях, зависим от статистической причинности. Во всех жизненных вопросах, может быть,
исключая только наипримитивнейшие, мы должны довольствоваться исчислением вероятностей.
Получим ли мы, имея такие-то и такие-то знания, ту или иную должность, — это можно знать в лучшем
случае лишь с известной степенью вероятности. Мы не можем мотивировать однозначно даже свои
собственные решения, не говоря уже о решениях других людей. Данные нам возможности в высшей
мере смутны, скрыты, затушеваны. Закон причинности действует в лучшем случае лишь отчасти.
В детективном романе он действует полностью. Несколькими искусными приемами устраняются
источники помех. Поле зрения ловко сужено. И умозаключения производятся задним числом, исходя из
катастрофы. Тем самым мы попадаем в положение, разумеется, очень выгодное для
умозаключительных рассуждений.
Вместе с тем мы можем использовать здесь способ мышления, выработанный в нас нашей жизнью.
Мы дошли до одного существенного пункта нашего маленького исследования: почему в наше время
так исключительно популярны умственные операции, возможность которых дает нам детективный
роман.
Свой жизненный опыт мы получаем в условиях катастроф. На материале катастроф нам
приходится познавать способ, каким функционирует наша общественная совместная жизнь.
Размышляя, должны раскрыть “inside story” [подоплеку (англ.).] кризисов, депрессий, революций и
войн. Уже при чтении газет (но также и счетов, извещений об увольнении, мобилизационных повесток и
так далее) мы чувствуем, что кто-то что-то сделал, дабы произошла явная катастрофа. Что же и кто
сделал? За событиями, о которых нам сообщают, мы предполагаем другие события, о которых нам не
сообщается. Они и есть подлинные события. Мы могли бы в них разобраться, только если бы мы знали
о них.
Только история может вразумить нас по поводу этих подлинных событий — если действующим
лицам не удалось их полностью скрыть. История пишется после катастроф.
Само положение интеллигентов, которое определяется тем, что они объект, а не субъект истории,—
и формирует то мышление, которое они могут с удовольствием применить при чтении детективного
романа. Существование зависит от неизвестных факторов. “Что-то должно случиться”, “что-то
надвигается”, “возникла ситуация” — это они чувствуют, и ум их отправляется на разведку. Но если
ясность и наступает, то наступает она лишь после катастрофы. Убийство совершено. Что тут
надвигалось? Что случилось? Что за ситуация возникла? Вот теперь это, возможно, удастся раскрыть.
Этот пункт, вероятно, не решающий: он, возможно, только один из многих. Популярность
детективного романа основана на многих причинах. Но эта причина мне все-таки кажется одной из
самых интересных.
О детективном романе
Но действующие лица обрисованы очень грубо, мотивы действий неуклюжи, происшествия
топорны, все, особенно сцепление обстоятельств, так невероятно, здесь слишком много случайного;
господствует низменный дух. Нет смысла возражать: изображение действующих лиц большей частью
поверхностно. Большей частью о них говорится лишь столько, сколько требуется читателю для
понимания их поступков; как правило, характеры конструируются на глазах читателя черта за чертой;
они постоянно связываются с образом действий. Такой-то мстителен, поэтому он и пишет письмо, или
— такое-то письмо написано мстительным человеком: кто среди действующих лиц мстителен?
Читатель принимает участие в конструировании характера, как в некой деятельности; все ведет к
разоблачению, которое изначально задано. Преследуемый — человек, чей характер должен быть
вычерчен, чаще всего может ожидать от этого одних неприятностей, поэтому он крайне неохотно
обнаруживает свои характерные черты. Он не выражает свою сущность, он фабрикует черты своего
характера, он их фальсифицирует: он сознательно мешает эксперименту. Снова вспоминается
современная физика: наблюдаемый объект изменяется из-за самого процесса наблюдения. Этих
рекордов в области литературной психологии (рекордов, ибо, с точки зрения современной научной
психологии, романный метод изображения людей полностью устарел) детективный роман добивается
сразу же благодаря тому, что буржуазная жизнь рассматривается и описывается в нем как жизнь
приобретателей. Иногда при этом возникают и более значительные образы: мыслитель-шахматист у
Эдгара По, Шерлок Холмс у Конан Дойла и отец Браун у Честертона.
1938
Перевод Е. Кацевой
Текст дается по изданию:
Брехт Б. О литературе. Издание второе, дополненное. М.: Художественная литература, 1988, с. 279 - 287