Лев Гудков

Лев Гудков
Метафорические структуры в системах социального взаимодействия
1. Метафора (в самом общем понимании: схема тропа) представляет собой сложное
социальное действие, функция которого заключается в полагании смысла.
Метафора – это основная часть структуры смыслообразования социального
действия (степень новизны или субъективности смысла в данном случае не так
важна – это может быть ретрансляция рутинных оценочных значений или
совершенно новые смыслы). Основная структура, или «механизм», метафоры
состоит из синтеза двух смысловых планов. Соединение двух или более значений
осуществляется выраженным или предполагаемым логическим шарниром («как
если бы»), указывающим не только направленность смыслового синтеза, но и
границы его значимости, параметры фиктивности, пределы допустимости
субъективного аналогизирования. Фикциональный модус синтезирования
семантических планов играет ту же роль, что и «барьер» в игровых структурах
социального действия (у Левады игра образуется субъективной проекцией
культурных значений на воображаемое пространство действия). Правила синтеза
семантических планов – это формулы сложных форм социального взаимодействия,
возникающих только в современном обществе с интенсивными процессами
социальной дифференциации, требующих особых форм интеграции. В этом
отношении интерес к метафорическим структурам (как и игровым структурам)
обусловлен их функциональной ролью – быть моделью смыслообразования,
принципом связи нормативных требований к поведению индивида со стороны
различных групп и институтов, появление ценностей как субъективно значимого
или другими словами – автономного механизма регуляции. (В этом плане
функциональная значимость сложных типов взаимодействия заключается в том,
что такого рода правила действия (= понимания взаимодействия) всегда задаются
субъективно, самим индивидом, автономно, то есть требуют от индивидов
способности к «самостоятельной» выработке норм и ориентиров поведения и
понимания другого в ситуациях многозначности или противоречивой
гетерогенности групповых или институциональных правил поведения.)
«Современность» общества характеризуется не столько групповыми или
институциональными предписаниями, не действием традиции или обычаев, не
канонами, не коллективными привычками и нравами, а значимостью ситуативно
формируемых самим индивидом для самого себя правил поведения, понимания
которых он ждет и от других, от партнеров. Именно поэтому метафора может
служить модельным механизмом сложных форм социального взаимодействия, в
котором правила собственного действия устанавливаются самим действуюшим и
согласуются с партнером в ходе самого взаимодействия. Это означает, что и
правила смыслообразования, и правила понимания другого совпадают или
идентичны по своей структуре, что и становится условием согласованного
взаимодействия в дифференцированном обществе.
2. Возможности собственно лингвистического изучения метафоры
очень
ограничены. В принципе, прошедший век собственно филологических или
лингвистических разработок метафоры мало что дал для понимания структуры и
функций метафорических структур. Накопление знания, если сравнивать нынешнее
состояние философско-лингвистических разработок этой тематики в сравнении с
ранними работами неокантианцев (например, Г.Файхингера, автора «Философии
Als Ob»), заключалось главным образом в описании метафор разного типа,
типологизации методической роли метафоры в структуре научного объяснения,
отделении «ядерных», стертых, метафор от новых и авторских. Важным
результатом
была
коллекция
примеров
ядерных
(или
«холодных»,
«замороженных» метафор, играющих ключевую роль в процессах построения
теории или базовых концептуальных понятий. Таковы работы Р.Г. Брауна в
описании и анализе пяти фундаментальных метафор в социологии или Дж.
Холдена в тематическом анализе языка науки, прежде всего, в физике. Только
включение сюда точек зрения и ресурсов культурологии дало некоторый эффект. С
моей точки зрения, вершиной теоретического изучения метафоры в этом плане
стал
аналитический обзор и описание различных концепций метафоры,
произведенный
В. Кюглером. Он указал на различие природы и функций
метафоры в высокотопических канонах (досовременных эстетических практиках) и
в современных литературах, кино, изобразительных искусствах, идеологической
или политической риторике, науке и т.п. А соответственно, подчеркнул очень
важное в научном плане обстоятельство, что нет и не может быть одной теории
метафоры, что значимость теоретического объяснения метафоры обусловлена
прагматикой ее использования, общим «культурным» контекстом, то есть
мотивами действующих лиц, использующих метафору для разных целей. Тем
самым Кюглер поставил изучение метафоры в зависимости от институционального
контекста и разделил теории метафоры на два класса: теории субституции
/замещения/ и теории предикации.
3. Моя самая общая задача заключается в том, чтобы наметить возможности изучения
семантики как структуры взаимодействия, складывающейся из правил
репрезентации нормы реальности, смысла того, что значит «быть», «существовать»
в разных модусах реальности (в действительности, в воображении, в игре, в
воспоминании, в желательности и т.п.). Чем более жесткой является норма
семантической репрезентации «реальности», тем более определенны групповые
или институциональные правила ее поддержки или санкции за их нарушение.
Соответственно, изучение метафоры, прежде всего, как области, где нарушаются
границы традиционных или рутинных канонов репрезентации реальности,
открывает возможность для перевода анализа семантики в анализ механизмов и
правил социальной регуляции. Опорным моментом здесь оказывается разбор типов
метафор по эвидентности семантических оснований и норм репрезентации
реальности. «Эвидентность» («ясность», «очевидность» – характеристика качества
оснований или актов получения знания, разрабатываемая главным образом в
феноменологии) равнозначна процедурам конститутивного определения предмета,
понятийного (операционального) ограничение предмета, «рассмотрение» его «со
всех сторон». Параметры эвидентности
тождественны «объективности»,
«объектности», то есть содержат указание на последовательное и логически
заданное выделение определенных элементов из аморфной массы гетерогенного
материала в соответствии с теоретическим интересом и мотивацией исследователя
и их синтез в конструкции «предмета», вещи, факта. Метафора задает либо
первичную конституцию предметности в предметных, то есть пространственновременных и модальных признаках, либо процедурный порядок обращение с
«предметом», то есть синтетической конструкцией различных значений как
«существующей» (могущей существовать, должной существовать, желательной
или могущей существовать при определенных ценностных условиях). Метафора
или метафорические структуры в науке указывают порядок точного определения
предмета в системе возможных контекстов относительно конкретной перспективы
развертывания анализа. Иначе говоря, метафора в науке предполагает
содержательное указание задач объяснения, мотивации субъекта действия, то есть
перечисление возможных точек зрения, а следовательно,
учет позиций
предполагаемых партнеров по когнитивному действию, членов научного
сообщества, неизменность условий обращения с «предметом» (параметры его
тождества как одного и того же), соответственно, правила взаимодействия с
«предметом».
Характеристики
«самоочевидности»
задают
нормы
внутригрупповой,
в том числе и внутринаучной коммуникации, базовые
конвенции ученых или «знатоков» между собой. Очевидность (самоочевидность),
ясность и отчетливость положений любого рода (процедур, действий,
утверждений) не содержит ничего от «реального» видимого мира, зрения, но
благодаря квалификации понятийной конструкции как предмета сохраняет
обращение с интеллектуальными, чисто логическими действиями как с «вещами»,
с объектами. Им приписывается предикат бытия, существования вещей «самих по
себе», «в себе», то есть вне субъективного интереса исследователей. Это способ
достижения групповых конвенций, принимающих вид
квазипредметных
целостностей (литература, время, пространство, население, общество, народ, миф,
культура и т.п.). Понятно, что вне науки метафоры задают процедурный порядок
смыслообразования, уже не связанный с задачами рационализации или объяснения
чужого действия, а напротив, конституирующий новые правила взаимодействия.
4. Функция «эвидентности» заключается в том, чтобы устанавливать или
поддерживать нормы социального взаимодействия в социальной или культурной
сфере, то есть служить элементами регулятивных структур действия. Структурные
различия нормы, ценности, «традиции».
5. Метафора содержит нормы / правила обращения с семантическими значениями,
правила семантического синтеза схемы (нормативной конструкции) действия и ее
понимания. Аксиома Дж. Вико: человек в состоянии понять лишь то, что сам в
состоянии проделать (хотя бы мысленно; отсюда его идея «спасение как
понимания и мысленное, метафорическое повторение пути творения». Однако
следует учитывать, что понять – означает возможность воспроизвести схему
действия, но она еще не является гарантией аутентичности понятого).
6. Метафора и функции «антропоморфизмы»: субъективация, десубъективация и
другие формы модального оперирования со смысловыми структурами.
Антропоморфизмы и анти-антропоморфизмы в риторических практиках (схема
понимания /=солидарности/ как принцип или алгоритм смыслогенерирования,
смыслообразования, с одной стороны, или обесценивания смысловых конструкций,
дистанцирования от общепринятых мнений, с другой).
7. Типология тропов по степени эвидентности:
1) критерии эвидентности однопорядковы в обоих членах сравнения (в обоих
семантика визуального – метафоры Гомера, дающие описание и сопоставление одного
развернутого действия с другим), стертые метафоры – «алмазная роса»,
2) критерии эвидентности различны – соединены визуальный и другой ряд, например,
тактильный, вкусовой, слуховой и проч. («Звук сузился, слова шипят, бунтуют»;
«сладко пахнет белый керосин», «на деревянных ногах», «и красок звучные ступени»
и т.п.;
3) один из членов сравнения лишается предметных характеристик, а стало быть
определений объективного существования, истинности и проч., получая значения
исключительно от самого субъекта выражения, то есть выступая гипостазированной
формой ценности («глубокий обморок сирени», «и я печальною свободою томим»,
сюда же случаи, когда опредмечиваются элементы априорных структур сознания:
«время бежит», «немеющее время», «век умирает»);
4) оба члена конструкции представляют чистые мнимости существования, лишены
элементов значений предметности (предикат существования – заведомо фикционален,
то есть субъективен): эвидентность задана прямой ценностной апелляцией к тому или
иному качеству или принципу: «и мысли мертвецов прозрачными столбами», «живу
как в чужом, мне приснившемся дома, где может быть я умерла»), внешне они не
выглядят как метафоры, однако сравнение задано формальной структурой тропа («и
замертво спят сотни тысяч шагов», «при непосылке поэмы», «душа моя – Элезиум
теней»).
8. Два типа использования метафоры: «квалифицирующая метафора» (внесение
оценочных или ценностных определений и характеристик в конституцию предметов и
взаимодействий) и «рефлексивная метафора», разрушающая рутинные смысловые
структуры, но при этом обеспечивающая самотождественность субъекта смыслового
синтеза в актах, заставляющих дистанцироваться от нормативной схемы поведения).
Примеры: психоаналитические аналогии психической жизни человека с «машиной»
(механизмом, компьютером) или пластами, наподобие геологической структуры.