Супервизия_2011

Елена Калитеевская
СУПЕРВИЗИЯ.
Супервизия может быть обозначена как основа профессиональной
культуры жизни сообщества, развивающего психологическую практику.
Мы получаем подтверждение, что занимаемся психотерапией, когда
наши клиенты регулярно находят смысл и интерес приходить к нам в течение
длительного времени. Однако мы можем убедиться в том, что эта наша
деятельность является именно психотерапией, только если рискуем
презентировать свою работу и обсуждать ее в кругу коллег.
Нередко мы заинтригованы, растеряны, нам трудно, мы встревожены
какими-либо профессиональными ситуациями и нуждаемся в поддержке, в
расширении собственного видения, в обретении новых смыслов и получении
доступа к своим заблокированным переживаниям. Для этого нам и нужна
супервизия. Как поддержка терапевта в человеке в его терапевтических
отношениях.
Проблеме супервизии посвящено очень много литературы. Я лишь
попытаюсь дать первичные ориентиры для тех, кто начинает заниматься
психотерапией и задается множеством вопросов по поводу своей практики.
Возможно, эти ориентиры как-то пригодятся и будущим супервизорам.
Литературы очень много и она разная. Есть очень хорошая, а есть
сильно усложненная по стилю изложения и формализованная, практически
недоступная чувственному восприятию. Я постараюсь написать просто, не
знаю только, получится ли.
Откуда взялась эта форма практики, супервизия?
Еще в давние времена у психотерапевтов возникал вопрос: Куда девать
напряжение?
Работа у нас достаточно токсичная. Предполагается, что терапевт
должен выдерживать общение с большим количеством клиентов и регулярно
погружать в себя их личные истории. При этом терапевт вынужден
несколько оттормаживать свои непосредственные реакции, используя
«терапевтическую паузу», в процессе которой он осуществляет поиск
конкретного способа контакта именно с этим клиентом. Для чего мне, как
терапевту, нужна эта пауза? Мне нужно время, чтобы задать себе несколько
вопросов.
Во-первых, возможно, что чувства, возникающие у меня сейчас в
терапии, возникают часто и со многими клиентами? И это означает, что я
могу наполнить наш процесс фигурами собственной жизни.
Во-вторых, возможно, что я сейчас переживаю то, что переживает, но
не может выразить мой клиент, поскольку мы с ним находимся в едином
поле терапевтической ситуации? Или же, напротив, я переживаю то, что он
провоцирует переживать свое окружение? Т.е. это чувства из
трансферентной картинки ситуации, которую мне излагает клиент. И тогда
мои чувства могут отражать, например, чувства ребенка или матери, мужа и
т.д. И мне стоит понять, в какую же историю меня приглашает клиент?
В-третьих, насколько я готова сейчас с ним это обсуждать, в какой
мере? В какой форме? Насколько я свободно сейчас себя чувствую в этой
теме? И насколько клиент готов сейчас к этому обсуждению? Как мне найти
нужные для него слова, чтобы не напугать его, чтобы он смог услышать
меня и создать свой опыт осознавания? Как давно мы работаем вместе?
Насколько я могу рискнуть?
Таким образом, мне приходится довольно сильно себя сдерживать,
чтобы дифференцировать свою жизнь и жизнь клиента, препятствуя как
преждевременному слиянию, так и преждевременной конфронтации и
интерпретации. Мне приходится напоминать себе, что значительная часть
аффекта клиента и его агрессии предназначена не мне, а кому-то из его
окружения. Но на это тоже нужно время торможения. Так что тормозить
приходится.
Пафос «открытости» терапевта нередко выражается в неуместном
отреагировании с его стороны. Критика психоанализа со стороны «диких»
последователей Роджерса сильно увеличила в свое время этот пафос.
Клиент покупает время моей жизни и компенсировать это можно тем,
чтобы это время также было бы временем и моей жизни. Клиенту не нужна
моя жизнь, ему нужно мое присутствие в его жизни.
Мое аутентичное присутствие в терапии – это время моей жизни, но
это время, которое я выделяю для другого человека, не теряя при этом
устойчивости своих границ и сохраняя искренность.
Психотерапия – это «бытие для» Другого. Все это требует от терапевта
значительного напряжения.
Кроме того, феномен переноса выражается, в частности, в том, что
клиенту гораздо удобнее быть не в контакте со мной, а в контакте с
«образом» меня. А что я при этом думаю, чувствую не так уж важно. Клиент
зовет меня в свой «ад», в котором он прекрасно ориентируется. Он стремится
переложить на меня часть работы по переживанию своего внутреннего
конфликта.
Супервизия появилась не сразу. Больше всего пострадали
психоаналитики с их концепцией «нейтральности» и «абстинентности».
Количество ретрофлексии в работе ранних аналитиков поражало
воображение. И это напряжение нужно было куда-то девать. Многие
терапевты не выдерживали, известны психические срывы и суициды у
терапевтов, не получавших личной терапии и супервизии.
До сих пор развитие разнообразных аддикций и риск
психосоматических расстройств у психотерапевтов на порядок выше, чем в
популяции. Чем же мы можем компенсировать напряжение?
Пожалуй, можно только делать с собой то, что мы побуждаем делать
наших клиентов. Выделять для себя время, в течение которого возможно
понять, что же я чувствую на самом деле, попасть в свою собственную
жизнь, ощутить свою уникальность и ценность. В обычной жизни я не
успеваю почувствовать очень многого. Когда я занимаюсь терапией, я
замедляюсь, что дает мне возможность восстановления чувствительности и
переживание феномена своего «присутствия».
Известно, что некоторые терапевты, обращавшиеся к ранним
психоаналитикам за супервизией, обвиняли их за вторжение в
терапевтический процесс и конкуренцию за клиентов.
Контр-перенос терапевта сперва считался ошибкой терапевта, и
необходимость супервизии означала тогда, что терапевту следует
«лечиться».
Позднее в анализе контр-перенос был признан как инструмент доступа
к фигурам избегания клиента и стал активно использоваться в терапии.
Хотя даже сейчас некоторые терапевты испытывают стыд, сознавая,
что им нужен супервизор. К счастью, уже немногие. Но это иррациональное
переживание имеет свою историю.
Клиенты, например, часто сознаются в том, долго не обращались к
терапевту из-за чувства стыда и уверенности, что нужно во всем разбираться
и со всем справляться самостоятельно. Многие клиенты скрывают, что ходят
к психотерапевту из-за страха осуждения и насмешек со стороны близких и
коллег. В последние годы этот феномен проявляется меньше, но все-таки
проявляется.
Подобная нарциссическая проблематика у терапевта может привести
либо к изоляции терапевта и наполнению его профессионального
самосознания массой «слепых пятен», либо к страху и даже ужасу совершить
ошибку в присутствии коллег.
Кто такие психотерапевты? Какие они? Маргарита Спаньолло-Лобб
сравнивала в одном разговоре психотерапевтов с вылеченными нарциссами,
много знающими о людях, Одинокими Целителями…
Личная терапия терапевта это работа с растерянностью и болью,
надеждой и сомнениями человека, который занимается этой поистине
странной профессией и при этом остается дочерью, подругой, женой,
сестрой, матерью, отцом, строит дом, болеет, переживает возрастные и
семейные кризисы, влюбляется, теряет друзей, путешествует и т.д.
Супервизия была создана для того, во многом, чтобы разгрузить
внутренний мир психотерапевта от проблем, которые в большей степени
являются проблемами их клиентов.
Для того, чтобы понять клиента часто нужно «надышаться его болью»,
заразиться от него и стать чувствительным к этой конкретной теме.
Я уже писала о том, что психотерапевты работают «шрамами», т.е.
участками натянутой кожи души, натянутой там, где были наши
собственные ранения и боль, а теперь, когда рана затянулась, осталась
чувствительность. Благодаря этому, мы можем быть отзывчивыми, понимать,
о чем говорят наши клиенты.
Но, будучи терапевтами, мы видим и другую сторону процесса.
Побуждая наших клиентов к восстановлению целостного видения
расщепленной картинки, часто приходится сталкиваться с сильнейшей
агрессией, нежеланием видеть реальность и даже с ненавистью к терапевту,
который оказывается нежелательным свидетелем. Свидетелем стыда,
переживаемого клиентом при встрече с самим собой, с потаенными уголками
своей души, в которые страшно и неприятно заглядывать. И мы оказываемся
отравленными этой аннигиляционной агрессией клиентов.
Мы все очень похожи друг на друга. У всех нас есть родители, даже
если кто-то их не видел, у многих есть дети, а те, у кого нет детей, думали об
этом, что-то переживали. Родители стареют, мы все теряем близких нам
людей, стареем сами, надеемся, пытаемся сохранить любовь,
разочаровываемся, испытываем боль, продолжаем жить. Поэтому мы
способны понимать других. Но, понимая, часто ввязываемся в это понимание
всем своим существом, на уровне физиологии. Наша душа, весь наш
организм оказываются как бы «нашпигованными» этими чужими историями.
Супервизия помогает отделиться.
Я пишу свои мысли, взгляды. Повторяю, существует много литературы
о супервизии. Например, супервизия определяется рядом авторов как форма
«наставничества» со стороны более опытного терапевта. Он работает
дольше, знает больше, видит шире, его советы полезны. Так ли это? Да, это
так.
Но мне ближе другое определение супервизии.
Супервизор – это другой терапевт, с которым мы можем вместе еще
раз взглянуть на процесс моих терапевтических отношений с клиентом или
группой. Супервизор – это терапевт, не включенный в процесс моих
терапевтических отношений.
Если я уже надышалась болью клиента и падаю вместе с ним в
пропасть, или теряю терапевтическую позицию, не выдерживая агрессии
клиента, то супервизор может быть альпинистом, который даст мне руку,
поскольку он укрепился на отдельной площадке.
Невозможно помочь, падая вместе. Поэтому моим супервизором не
может быть мой близкий друг, который будет всецело на моей стороне.
Моим супервизором не может быть муж или близкий родственник, который
будет бессознательно использовать площадку наших отношений для
отыгрывания своего напряжения.
Поэтому лучше обращаться к супервизору, с которым не очень много
личных отношений. Лучше, чтобы их не было совсем. Но это в идеале. А на
практике мы часто берем супервизию у коллег, с которыми много работаем
вместе и доверяем их профессионализму. Так что приходится делать скидку
на двойные отношения.
В таких случаях хороша супервизорская группа, где много
«прожекторов» и независимых точек зрения. Конкуренция профессионалов в
развитой супервизорской группе дает возможность глубокого всестороннего
анализа ситуации терапевта.
Есть понимание супервизии как структурного консультирования по
поводу технических моментов работы.
Мне представляется, что здесь имеет место путаница супервизии и
процесс-анализа терапевтической сессии. Я с этой путаницей встречалась
даже у очень опытных терапевтов, когда после работы они начинали
комментировать работу без запроса терапевта, попросившего о супервизии.
Просто делились своими впечатлениями, отмечали главное, задавали
вопросы и т.д. И, как правило, это было интересно и крайне полезно. И из
уважения к авторитету можно все это выслушать. Но, вдруг терапевт хотел
спросить супервизора о чем-то совсем другом, о том, где у него, у терапевта,
осталось напряжение и любопытство? У терапевта, а не у супервизора.
И в результате удовлетворения супервизором своей нарциссической
потребности терапевт может потерять контакт со своим интересом, потерять
энергию, способность полемизировать и отстаивать свое видение. Все
случаи, когда я сама ввязывалась в такое консультирование, я помню очень
хорошо. Искушение иной раз велико. Но это не супервизия в моем
понимании.
Процесс-анализ – это очень важное учебное мероприятие. Но делается
он для группы в учебных целях. Это «разбор полетов», что было, почему, как
и что можно было сделать и т.д. А супервизия делается по запросу
терапевта и для терапевта в зоне его волнения и интереса.
Процесс-анализ нередко бывает достаточно болезненным для
терапевта. Поэтому лучше проводить его после супервизии, когда терапевт
уже поддержан в достаточной мере.
Хочется повторить, что существует множество взглядов на
супервизию. И. когда я пишу о своем видении, это совершенно не означает,
что нужно так делать. Я и сама иногда делаю иначе. Бывают разные
обстоятельства. Читайте книжки, думайте сами. Я думаю про это много лет.
Супервизия как организованная форма практики в виде кружков и
школ возникла чуть меньше 100 лет назад, в 20х годах пошлого столетия.
Возникла супервизия в психоаналитической практике. Можно описать,
однако, две основные тенденции или модели в понимании и практике
супервизии, влияние которых прослеживается и в наше время.
В психоанализе супервизия понималась в начале как терапия терапевта.
Супервизор выступал как бы обучающим терапевтом, продолжая терапию и
одновременно давая супервизию. После долгих дебатов аналитики признали
важность разделения этих процессов.
В рамках данного направления было замечено, что «трудный клиент»
это проблема терапевта. Если нам трудно работать с кем-то, то, возможно,
мы столкнулись со своей собственной проблемой и поэтому несвободны.
Незавершенная фигура отношений терапевт-клиент обязательно будет
спроецирована в терапевтическое пространство супервизии и проявится в
отношениях терапевт-супервизор. (Я сейчас использую язык гештальттерапии.) Это часто называют «параллельными процессами».
Сейчас мы поддерживаем супервизию на регулярной основе, когда
терапевт ходит к одному и тому же супервизору по поводу одного и того же
клиента в течение длительного времени. Думаю, что эта форма корнями
уходит в те времена. Я называю это «динамической супервизией».
И здесь мы сталкиваемся с большой сложностью.
С одной стороны, у терапевта есть запрос и право ожидать, что
супервизор будет действовать в его интересах .
А с другой стороны, складывается картинка ситуации, что в процессе
супервизии проявляется фигура, контакт с которой у терапевта сильно
затруднен и попытки супервизора это прояснить вызывают протест.
Эта фигура проявляется в работе с клиентом, но запрашивает терапевт
про что-то другое. Эта же фигура неизбежно возникает и на границе контакта
с супервизором, но терапевт настаивает на своем запросе.
Как быть?
Здесь важно соблюдать границы супервизии и не вторгаться в личную
жизнь терапевта, т.е. не превращать супервизию в терапию, оставаясь в
рамках профессионального запроса.
И, в то же время, важно сохранять устойчивость, отмечая регулярность
возникновения фигуры, которая, похоже, мешает жить и работать. Т.е.
сохранять контакт с напряжением, рекомендовать исследовать эту проблему
в личной терапии и искать формы продолжения диалога в супервизии.
Супервизия – это творчество, а не технология. Я называю лишь
некоторые проблемы, их множество и ответов нет. Ответы в практике. В
наших ошибках, в их осознавании и использовании опыта неудач как
ресурса.
Время динамической супервизии как регулярной формы практики у нас
только начинается, гораздо более привычна нам пока иная форма.
Наше знакомство с супервизией началось с практики супервизионного
консультирования, когда терапевт время от времени обращается к разным
супервизорам по поводу разных клиентов, реже, по поводу одного и того же
клиента. И корнями это также уходит в далекое прошлое, когда супервизия
развивалась в 20е годы и позднее, но уже совсем другой профессиональной
группой. Это были терапевты, ориентированные на краткосрочную терапию,
социальные работники, не получившие психоаналитической подготовки, а
также терапевты, охваченные гуманистическими идеями.
Это движение обрело свою консолидацию и интеграцию в системе
поддержки, которая может быть условно обозначена как педагогическая,
учебная, консультативная модель. Супервизионное консультирование может
быть обозначено также как «кризисная поддержка».
В отличие от супервизионного консультирования, динамическая
супервизия не предполагает постоянных сложностей терапевта в работе с
клиентами, и опирается на регулярную текущую работу.
Важной формой супервизионного консультирования является
дидактическая супервизия. У начинающих терапевтов возникает много
вопросов и часто лучшей формой поддержки терапевта служат ясные ответы
со стороны супервизора.
Могу ли я брать в работу зависимого клиента, если я сама часто
уезжаю и не могу обеспечить регулярность наших встреч? Что делать, если
клиент опаздывает на сессию?
Стоит ли брать оплату за пропущенные сессии?
Почему в группе так много стыда после того, как на первой же встрече
некоторые участники продемонстрировали полную открытость и готовность
говорить на интимные темы? Может быть, надо что-то понять про
групповую динамику и динамический цикл опыта? И т.д.
Здесь фокус супервизии связан с запросом терапевта, желающего
получить консультацию. Это как бы первый уровень супервизорского
запроса.
Второй, более глубокий уровень запроса связан с желанием терапевта
прояснить, что происходит в его отношениях с клиентом, где источник
напряжения, что и как он, терапевт, сам вносит в эти отношения, чего не
видит. Фокус супервизии – терапевтические отношения. Супервизорская
поддержка при этом может осуществляться как в рамках динамической
супервизии, так и супервизионного консультирования. Каждое из этих
направлений имеет свои ресурсы.
Супервизор, долго работающий с терапевтом в динамической
супервизии, хорошо видит фигуры, на которые натыкается терапевт в его
терапевтических отношениях с клиентами. Супервизор видит эти сложные
фигуры прямо проявленными на площадке терапевтических отношений в
супервизии как фигуры переноса и может помочь терапевту в их
осознавании.
Ресурс супервизионного консультирования заключается в том, что
терапевт может расширить свое видение ситуации за счет включения в
анализ проблемы независимого терапевта или нескольких независимых
терапевтов. В данном случае супервизор будет опираться не на динамику
переноса, ресурсом будет новизна и свежесть впечатления.
Если терапевт обратится к трем разным супервизорам, у него будет
возможность как бы посмотреть на «север», затем на «восток», потом на
«запад». Вполне возможно, что после этого терапевт двинется на «юг», но
расширение горизонтов в любом случае может помочь выйти из тупика и
сформировать свой собственный новый взгляд на ситуацию с клиентом.
Мне важно описать еще один, третий, еще более глубокий уровень
супервизорского запроса – экзистенциальный уровень супервизии.
Как я пришел в эту профессию? Что такое психотерапия? Кто такой
психотерапевт и что он делает в мире людей? Почему я никак не развиваю
свою практику? Что я делаю, называя это психотерапией? Что я делаю со
своей жизнью, занимаясь психотерапией? Что я могу дать другому
человеку? Как так получается в моей жизни, что мне хочется бросить это
занятие и жить как все нормальные люди? Не идет ли мой поезд под откос?
Где мне найти силы, чтобы продолжить путь? Мой ли это путь? Не предаю
ли я самого себя, нарушая традиции семьи и уходя, например, из медицины
или из педагогики? Куда мне девать мою предыдущую профессиональную
идентичность? Как мне найти свое место в профессиональном сообществе? И
т.д.
Это вопросы терапевта к самому себе в экзистенциальном измерении и
в терминах жизненного пути.
Вот уже несколько лет я и мои коллеги развиваем специальную форму
супервизии – супервизию практики. За практикой каждого терапевта стоит
весь его жизненный путь и конкретная личная ситуация.
Супервизия практики - это супервизия профессионального пути
терапевта, совместная попытка осознавания в диалоге тех вопросов, которые
поддерживают развитие терапевта и тех ловушек, в которые мы все порой
попадаемся.
Экзистенциальное измерение супервизии открывает путь к
осознаванию терапевтом его личной философии, философии «его
психотерапии».
Все взгляды на психотерапию описаны конкретными людьми, и все
теории созданы людьми. Поэтому психотерапия – это скорее люди, чем
направления. Люди, формирующие свои взгляды, находятся в определенной
точке своей жизни и в отношениях с другими людьми, своими близкими,
коллегами, учителями…
Личная философия психотерапевта это не набор убеждений, а путь, на
котором он находится, реализуя свои ценности и интересы. Бессмысленно
задавать вопросы: Во что ты веришь? Чего ты хочешь? Гораздо важнее, что
человек реально делает.
Личная философия не дана нам как дар свыше. Она формируется в
течение всей жизни, это динамическая система взглядов и, в каждой точке
жизни, это попытка интеграции этих взглядов в целостное мировоззрение.
Терапевту полезно осознавать свою философию, иначе он неизбежно
станет проводником чужих идей.
Личная философия психотерапевта есть его этический ответ в каждой
конкретной ситуации, который может проявиться лишь в диалоге, поскольку
природа этики трансцендентна.
Экзистенциальный фокус супервизии неизбежно приводит в
терапевтической форме супервизии, однако сохраняется акцент на
профессиональной ситуации в жизни терапевта.
Основная форма супервизии практикующих терапевтов во всем мире –
заочная. Очная супервизия относится, скорее, к учебному процессу и
является частью подготовки терепевтов и супервизоров.
Можно выделить вертикальную супервизию, когда более опытный
терапевт оказывает профессиональную поддержку своему менее опытному
коллеге, начинающему терапевту, или когда опытный терапевт ведет,
супервизорскю группу, где сам выступает супервизором.
Соответственно, существует горизонтальная форма супервизии между
профессионалами близкого уровня подготовки или происходит
использование группового ресурса в супервизионной группе.
Супервизия может осуществляться в индивидуальной или в групповой
форме.
Рамки данной статьи не позволяют подробно коснуться всех вопросов.
Я думаю, что стоит посвятить отдельные тексты, описывающие особенности
групповой супервизии и заочной супервизии. Это большие темы, требующие
тщательной разработки.
Скажу только, что заочная супервизия предполагает работу с рассказом
терапевта о его работе, т.е. со «сном» терапевта.
Как известно, работа со сном, как с проекцией, означает, что все
персонажи «сна» - это сам терапевт. Поэтому при заочной супервизии вполне
могут быть использованы ресурсы работы с внутренней феноменологией.
Работа со «сном» терапевта как с ретрофлексией больше пробуждает
ресурсы взаимодействия терапевта и супервизора на границе контакта. Это
очень интересная тема, но отдельная.
В последней части статьи мне хочется вернуться к положению, что
супервизия отличается от процесс-анализа тем, что супервизия делается в
интересах конкретного терапевта.
Я попытаюсь описать процесс супервизии с точки зрения цикла
контакта и сформулировать несколько задач супервизии. Это описание
делается в учебных целях и, в большей степени, предполагает обращение к
очной модели супервизии. Я использую эту схему в подготовке
супервизоров и, как мне кажется, она работает.
1. Нам нужно обнаружить терапевта. Иной раз после сессии
терапевта обнаружить не удается, мы обнаруживаем клиента. То есть
терапевта, который не может находиться в профессиональной позиции, а
находится скорее в клиентском состоянии и не способен обсуждать свою
работу.
После того как мы обнаружили терапевта, т.е. человека, который
сохранил до конца работы профессиональную позицию и заинтересован в
супервизии, нам стоит начать действовать в его интересах. Необходимо
спросить терапевта о его состоянии. Но я не задаю ему немедленно
вопрос: Что ты от меня хочешь? Терапевт часто не знает ответа на этот
вопрос. Его эмоциональное состояние мешает ему немедленно
сформулировать запрос. Если мы будем торопиться, работа может начаться с
каким-то «левым» запросом или с каким-нибудь «рекетным» запросом или с
рекетными чувствами. Как же это выяснить?
2. Супервизор подтверждает, что работа состоялась и это была
психотерапевтическая работа. Есть материал, который можно обсуждать.
Супервизор со своей стороны обозначает пространство разговора как
пространство супервизии. Почему это важно для терапевта? Иногда терапевт
после сессии расстроен, взволнован. Если не дать подтверждения, что работа
состоялась, ему может начать казаться, что супервизор занимается с ним
терапией.
3. Поддержка профессиональной рефлексии терапевта. Поддержка
рассказа терапевта о его работе. Что он делал в сессии? С чем терапевт
работал? Каково его видение ситуации? С какими сложностями он
встретился? Что удалось сделать? А что не удалось? Важно спрашивать и о
том, и о другом. Все терапевты ждут оценку своей работы. И это нормально.
Но если вы на предыдущем шаге уже сказали, что работа состоялась, вы уже
дали оценку и теперь можно поговорить по делу.
Поддерживая профессиональную рефлексию терапевта, супервизор
выражает уважение к терапевту как к коллеге и не спешит со своим видением
и со своими советами. Культура супервизии основана на поддержке
профессиональной рефлексии терапевта.
Очень важно спросить у терапевта, что он чувствовал, но не сказал об
этом клиенту? О чем он думал, но не разместил это в сессии по тем или иным
причинам? Почему это так важно? Потому, что удержанные переживания
терапевта это ключ к фигурам избегания клиента. Вполне возможно, что
клиент все это чувствовал, думал, но не решился сказать, по причине страха
или стыда?
4. Прояснение интереса терапевта к супервизии, зон волнения и
беспокойства терапевта, побуждение к формулировке супервизорского
запроса.
В процессе рассказа о своей работе терапевт часто сам обнаруживает
свой интерес. И это большая удача.
Мне представляется, что важно именно обнаруживать свой интерес в
процессе рефлексивного осознавания, а не формулировать свой запрос к
супервизору до сессии.
Мне всегда кажется это странным: сессии еще не было, а запрос уже
есть? Почему-то я часто встречаюсь с такой ситуацией, когда терапевт
пытается перед работой сформулировать запрос к супервизору. Не понимаю.
Это для меня загадка. Откуда терапевт знает, с чем придется встретиться в
работе?
5. Использование ресурсов супервизорского пространства для
поддержки запроса терапевта.
И здесь существует масса вариантов.
Это может быть дидактическая супервизия, если от терапевта звучит
ясный вопрос.
Здесь можно и поделиться своими впечатлениями от работы, если
терапевт делает запрос на процесс-анализ. Важно только, чтобы до этого
терапевт успел поделиться своим впечатлением о собственной работе.
В этой точке возможен и анализ трансферентной картинки ситуации с
использованием ресурсов терапевтического диалога терапевта и супервизора
для работы с незавершенной фигурой процесса.
Появляясь «здесь и теперь» в терапии, терапевт одновременно
находится в какой-то точке собственной жизни. Возможно, что в процессе
супервизии неожиданно проявится запрос экзистенциального уровня.
Например, терапевт скажет вам после работы с клиентом, который мучается
разнообразными страхами, следующие слова: «Мне кажется в последнее
время, что я схожу с ума, и мне надо уходить из профессии». Невозможно
предвидеть, чем может обернуться запрос.
Возможны разнообразные формы включения группы, если супервизия
проходит в группе. Например, терапевт может заметить, что какая-то фраза
клиента выбила его из терапевтической позиции. Супервизор, может
предложить терапевту сказать эту фразу самому, а участников группы
попросить всем по очереди отреагировать, примеряя на себя роль терапевта в
сложной ситуации. Такая вот психодраматическая техника.
Т.е. здесь возможно творчество по полной программе. Всех вариантов
не опишешь. Да и не нужно.
6. Поддержать терапевта в начальной стадии ассимиляции
опыта, понимая, что он еще долго будет размышлять и делать это он будет
не в вашем присутствии. И, возможно, придет к выводам, совсем
неожиданным. Терапевт может взять от супервизии совсем не то, чтобы
хотелось супервизору. И у супервизора останется еще масса полезных
советов.
Самое главное в этом процессе, чтобы терапевт пришел на
супервизию терапевтом, оставался терапевтом в процессе супервизии и
ушел с супервизии терапевтом.