Волшебные Палочки. Агриппа
реклама
Агриппа Волшебные Палочки. Палочки – не отъемлемая часть всех мифов, легенд и сказок народов мира. Ими в отличии от волшебных мечей в большей степени обладали колдуны, феи, маги. Хотя иногда и простым смертным удавалось обзавестись волшебной палочкой. Служили палочки магам для увеличения их магической силы и способны были творить разнообразнейшее колдовство, от исполнения обыкновенных желаний типа : хочу мороженого. До создания бури, метели среди лета или сметения какого-нибудь города с лица земли (о заклятии превращающем хозяина или кого-то другого в животное я вообще молчу). Чтобы палочка работала было достаточно произнести вслух конкретное желание и взмахнуть в любом направлении. Можно было указать палочкой место чтобы именно в это месте появилось заказанный предмет или существо. Иногда для того чтобы желание исполнилось мало было просто взмахнуть палочкой, надо было прочертить в воздухе определенный знак или руну, и очень точно иначе палочка просто отказывалась выполнять требуемое, так же часто для корректной работы палочки надо было вместо определенного вычерчивания рун произнести заклинание. Кто и когда производил настоящие волшебные палочки неизвестно, они как и многие волшебные артефакты пришли из глубокой древности просто как данность. Их или находили или передавали по наследству, но о самих фактах изготовления настоящей волшебной палочки даже волшебными существами не известно. А вот простейшие волшебные палочки как изготавливаются известно, правда особого волшебства они произвести не могли и служили лишь небольшим помощником в совершении магических ритуалов. Например вызывании духов, или помешивании (толчении) колдовских трав для создания магических мазей или амулетов, просто охранительные палочки от злых духов. Такие палочки изготавливали ночью, при прибывающей Луне. Выбирать породу древесины надо было в зависимости от того чего хочет маг, но наиболее используемые это бузина, орех и рябина. (самым лучшим считается рябина) Волшебные палочки вырезают только из растущего дерева. Палочки советуют вырезать магическим ножем которым пользуются травники-колдуны. Далее подойдя ночью к заранее выбранному дереву надо обойти его 3 раза вокруг ствола по часовой стрелке, направить нож на дерево и произнести следующее Заклинание О, большое дерево, о, могучее дерево, дай мне часть себя и помоги мне постичь магию. Отдай мне свою ветвь, и ты станешь выше и сильнее, о, могучее дерево! После этого выберите подходящую прямую ветвь с несколькими побегами и листвой, аккуратно срезать нашептывая при этом слова благодарности дереву. После этого обвязать ствол красной лентой или подарить дереву что-то. Вылить у дерева немного воды (или вина) и закопать кусочек хлеба или драгоценный камень. По возвращении домой ветку надо обработать тем же ножом, удалить кору и потереть шкуркой для гладкости, затем натереть ветку каким-нибудь благовонным маслом и завернув ее в кусок материи положить в темное место на 7 дней. В ночь на 8 день положить палочку на голую землю и прикоснувшись магическим ножом произнести следующее: Заклинаю тебя, о, ветвь (далее следует название породы дерева которую вы срезали) силами Земли, Воздуха, Волы и Огня. Стань настоящей волшебной палочкой, вбери в себя силу и мощь. Будь моим помощником. Теперь возьмите палочку в правую руку и сильно сжав попросите богов или те силы в которые вы верите чтобы они дали силу палочке поочередно поворачиваясь на все стороны света. Конечно такая палочка как уже говорилось выше принесет мало магии и будет работать лишь как маленький помощник при основном колдовстве. Иногда на палочке можно заметить древние руны или заклинания (уже написанные), их тоже можно вырезать на вот такой самодельной палочке, вреда не будет. Палочки описанные выше используют в своих целях маги и колдуны до сих пор, но настоящие волшебные палочки которые были способны исполнять любое желание уже давно канули в лету, но по видимому теперешние заклинательные палочки являются их прямыми потомками. Николас Фламель. В парижском издании Медико-психологических Анналов (ноябрь 1901г., т.14) русский психиатр П.Б.Ганнушкин опубликовал небольшой труд под названием «Сладострастие, жестокость и религия». В нем он кратко и доказательно продемонстрировал сущностную связь трех упомянутых в названии понятий, на первый взгляд, далеких друг от друга. Заглавие данного эссе напоминает название работы Ганнушкина, но с одним существенным отличием: входящие в него понятия, хотя и кажутся на первый взгляд неразрывно связанными, на поверку оказываются разделенными глубокой, если не бездонной, пропастью. Но об этом позднее. Для начала посмотрим на объект нашего исследования тем самым первым взглядом. Итак, Николя Фламель. Французский герметический философ, которого Гюго ставил в один ряд с Аверроэсом и Гийомом Парижским; безусловно, удачливый алхимик, так как, будучи скромным клерком, стяжал богатство, вызывавшее зависть коронованных особ; несомненно, историческое лицо, оставившее после себя многочисленные документальные свидетельства своей благотоворительной деятельности, недвижимость, и даже надгробную плиту. История его жизни, изложенная им самим в предисловии к «Иероглифическим Фигурам», многократно переписывалась и пересказывалась целой армией исследователей и биографов, начиная с семнадцатого века и заканчивая двадцатым, следы железных пальцев которого еще видны на шее человечества. Какова же его, в высшей степени правдоподобная, история? В 1330 году, в семье небогатых, но, как отмечает сам Фламель, очень достойных и честных людей, родился мальчик Николя. Произошло это в городке Понтуаз, в двадцати пяти километрах на север от Парижа. Несмотря на скромный достаток, семья Фламелей дала ребенку приличное образование, хоть он и не слишком хорошо овладел латынью, на что сетовал впоследствии. Приобретя необходимые знания, Николя отправился в соседний Париж зарабатывать на жизнь профессией общественного писаря и нотариуса. Поначалу он обосновался вместе с собратьями по цеху неподалеку от Кладбища Невинных [Младенцев], а затем, когда гильдия писарей переселилась в район церкви Сен-Жак-деля-Бушери, переехал туда в месте со всеми. Его скромная контора, а точнее, деревянная пристройка, ничем не отличалась от остальных; ее площадь была около полутора квадратных метров, то есть ровно столько, сколько нужно, чтобы разместитить малюсенький стол и стул. Располагалась она на улице Писарей; в английских переводах Фламеля ее часто называют улицей Нотариусов, а в русском переводе «Собора Парижской Богоматери» Гюго даже улицей Писателей, что уже слишком, потому что трудившиеся на ней йcrivains, конечно же, не были писателями – они были общественными писарями, нотариусами, каллиграфами и переписчиками книг, часто совмещая все эти профессии в одном лице. В частности, Фламель был известен как искусный «издатель»; книгопечатание еще не было изобретено, и создание рукописных копий было единственным способом тиражирования. Кроме того, он пользовался уважением среди парижской знати, потому что некоторые особенно оригинальничающие вельможи брали у него уроки письма, чтобы научиться писать на бумаге свое имя (размеры невежества в то время трудно себе представить). Жил Фламель фактически напротив своей конторы, на углу улиц Писарей и Мариво[1]; дом его был известен как «дом под Королевскими лилиями», так как над входом красовался барельеф с их изображением. У Фламеля в дневные часы всегда было много народу – его ученики и подмастерья старательно выполняли задание по переписыванию книг и копированию иллюстраций; там же радушный Фламель кормил их обедом. Как-то раз, когда Николя стукнуло уже сорок, миловидная вдова, оформлявшая в конторе Фламеля документы на собственность, дала ему понять, что совсем не прочь снова выйти замуж, и господин нотариус ей очень приглянулся. Хотя мадам Пернелль Лета – так ее звали – была старше Николя, она выглядела довольно молодо, и была обаятельна; желание оказалось взаимным. Свадьба не заставила себя ждать, так что вскоре в доме под лилиями зажила молодая семья. Новая хозяйка, имея некоторые сбережения, доставшиеся ей от покойного мужа, наняла кухарку и горничную; не то чтобы она была ленива или избегала домашней работы, но прокормить все увеличивающуюся ораву подмастерьев, столовавшихся в доме, и убирать за ними, было не под силу одной женщине, а Фламели всегда с заботой относились к своим работникам, и угощали их от души. Сами же хозяева жили скромно, носили недорогую одежду и ели на глиняной посуде, зато качество блюд было хорошо известно за пределами дома… Но тут следует заметить, что в этой идиллии все же был один изъян. Много лет назад, задолго до знакомства Фламеля с мадам Лета, его посетил удивительный сон. С неба к нему спустился ангел, держащий в руках большую старинную книгу, богато инкрустированную золотом. «Фламель, - сказал ангел, - посмотри на эту книгу. Ты не поймешь в ней ничего, равно как и все другие люди. Но настанет день, и ты увидишь в ней то, что больше никому видеть не дано». Николя протянул руку к книге, но ангел вместе с ней стал быстро удаляться, и в конце концов растворился в золотистой дымке. Фламель не придал значения этому сну, пока с ним не произошел интересный случай. Надо сказать, что постепенно расширяя свое «книгоиздательское» дело, он занялся перепродажей редких книг, так что его дом отчасти принял на себя функции букинистической лавки. И вот в один из дней 1357 года по цене два флорина им была приобретена красивая старинная книга, написанная не на бумаге или пергаменте, а на чем-то очень плотном, напоминавшем кору молодого дерева. Фламелю часто попадались алхимические труды, он даже переписывал их по заказу, но особого интереса у него этот предмет не вызывал; и все-таки, эта книга была точь-в-точь похожа на ту, которую ему показал во сне ангел. На первой странице ее значилось: АВРААм Еврей, Принц, Священник, Левит, Астролог, и Философ, ПРИВЕТСТВУЕТ ЕвреЙСКИЙ НАРОД, ГНЕВОМ БОЖЬИМ РАССЕЯННЫЙ СРЕДИ ГАЛЛОВ. Книга содержала прекрасные цветные иллюстрации и текст на латыни, а также слова на «неизвестном древнем языке», который Фламель принял за греческий, хотя, скорее всего, это был иврит. Николя был столь заинтригован, что день и ночь проводил за изучением этого труда, суть которого состояла в обучении Еврейского народа искусству трансмутации металлов и получения алхимического золота, которым автор рекомендовал платить подать Римскому Императору. Несмотря на то, что, казалось бы, Фламель уже начал разгадывать смысл некоторых символических иллюстраций и понимать modus operandi[2], он нигде не находил намека на то, с какой же материей изначально следует работать; немудрено, ведь адепты никогда не могли себе позволить в письменной форме открыто называть это вещество, заключающее в себе главную герметическую тайну. Но у кого же искать помощи в этом деле? Как получить разгадку первоматерии? Снедаемый такими мыслями и сомнениями, молодой супруг часто уединялся у себя в комнате, был весьма рассеян и вздыхал без видимой причины, чем вызвал серьезное беспокойство мадам Фламель. Однажды Николя сдался, и уступил настойчивым расспросам супруги. Он поделился с ней своей тайной, и, - весьма неожиданно, - загадочная книга настолько заинтересовала Пернелль, что основным вечерним времяпровождением обоих молодоженов с того момента стало совместное рассматривание прекрасных иллюстраций и высказывание предположений касательно их символического смысла. В этом месте мы с вами, уважаемый читатель, незаметно и вполне в духе постмодернизма, вплываем в русло основного повествования книги «Иероглифические Фигуры»; есть смысл проплыть еще немного дальше, по воле волн фламелевского сюжета. Николя, осознав, что без посторонней помощи они с Пернелль так и будут теряться в догадках, коротая дни до самой смерти, принимает единственно правильное – и безопасное – решение. Он без особого труда, поскольку в этом и заключается его профессия, копирует иллюстрации из книги Авраама Еврея, а саму книгу хорошенько прячет в доме. Копии же он, соблюдая осторожность[3], начинает показывать людям из числа своих клиентов, которые, по его мнению, могли бы помочь в этом деле. Однако большинство из них не понимали даже, о чем идет речь в удивительном манускрипте Фламеля. Когда же Николя объяснял, что труд этот посвящен «благословенному Камню Философов», его собеседники начинали улыбаться, а некоторые позволяли себе откровенно подшучивать над выжившим из ума нотариусом. И все же, в один прекрасный день он продемонстрировал свои картинки доктору медицины, некоему Мэтру Ансольму, который – как показалось Фламелю – был весьма искушен в алхимии; тот страшно обрадовался, что копия такого ценного манускрипта попала к нему в руки. Он доходчиво и правдоподобно разъяснил Николя смысл рисунков, и в результате этого прекрасного разъяснения Фламель провел в лаборатории, которую оборудовал в подвале своего дома, двадцать один год – разумеется, с нулевым результатом. В конце концов, немолодая уже семья Фламелей сделала вывод, что они пошли по неправильному пути, и о советах господина Ансольма следует забыть. В шестьдесят с лишним лет Фламель вернулся туда, откуда начинал. Но алхимик не пал духом, а решил предпринять весьма серьезный шаг: он отправится в паломничество в Испанию, в город Святого Иакова, на покровительство которого всегда рассчитывал, и там, среди множества синагог, найдет иудея духовного звания, который разъяснит ему истинный смысл книги Авраама. Итак, взяв посох и накидку пилигрима, Фламель отправляется в путь. Галисийский город Сантьяго де Компостела, ныне являющийся столицей автономной области Ля Корунья на северо-западе Испании, был одним из важнейших пунктов паломничества последователей католической религии начиная с IX века, когда вблизи него обнаружили останки, приписываемые Святому апостолу Иакову. В 1128 году там была заложен собор Святого Иакова, в котором находилась могила с захоронеными в ней мощами, предположительно принадлежащими великому апостолу; поездка Фламеля не являлась чемлибо экстраординарным, она скорее соответствовала репутации набожного человека, закрепившейся за Фламелем. Он благополучно завершает паломничество молитвой в соборе, и начинает долгий обратный путь – не найдя, как собирался, знающего иудея в синагогах Сантьяго. На обратном пути он останавливается в кастильском городе Леоне, где встречает Мэтра Канчеса, радость которого при известии о том, что книга Авраама Еврея найдена, не знает пределов. Это именно тот человек, который нужен Фламелю; удовлетворившись сообщением, что книга находится у Фламеля дома, в Париже, господин Канчес немедленно отправляется в месте с ним во Францию, по дороге разъясняя все загадки манускрипта внимающему ему Николя. Из Леона они едут в Овьедо, а затем в Сансон, где пресаживаются на морской транспорт, доставивший их на Французский берег; логично предположить, что высадились они в Ля Рошель, уже в XIV веке известном как крупный торговый и военный порт на западе Франции. Далее они следуют через Орлеан по направлению к Парижу, но тут Мэтра постигает несчастье – рвота, явившаяся следствием морской болезни, не только не оставила его, но еще усилилась, и Канчес, не вставая с постели в Орлеанской гостинице, умирает на руках Фламеля – конечно, успев рассказать ему все секреты Великого Делания. Похоронив компаньона и заказав за упокой его души ежедневную мессу, Николя благополучно добирается до Парижа, где его встерчает с распростертыми объятиями верная Пернелль. Итак, паломничество завершено. Все соответствует приметам времени, ничто не нарушает стройной сюжетной лини средневекового романа – простите, автобиографии Фламеля. Есть, правда, несколько странных моментов, иногда просвечивающих сквозь ткань повестования, подобно турецким туфлям, что предательски выглядывали из-под сутаны прелата в романе Яна Потоцкого[4]. Например, где-то на середине своего пути в Галисию, Фламель останавливается в Монжуа, городе, название которого он пишет как Montjoye; во Франции есть только один Montjoi, лангедокский городок недалеко от Перпиньяна, каковой никак не мог оказаться у него на пути, поскольку расположен гораздо ближе к Средиземному морю, чем к Бискайскому заливу. Есть другой город, который подходит на эту роль – кастильский город Монтехо (Montejo), однако переводить его название на французский как Монжуа, мягко говоря, некорректно, - если только название это, то есть Гора Радости (Mont-joie), не играет очень важной роли во всей истории паломничества: Гора Радости Философов, над которой сияет звезда Святого Иакова Компостельского (Compo-stela, звездное поле)... Быть может, и другие названия – и имена – имеют столь же важное значение в повествовании Фламеля? Фулканелли, par excellence адепт ХХ века, в своем труде «Обители Философов» разъяснил алхимическое значение каждого символа[5] – а ими являются практически все имена собственные, – в книге Фламеля «Иероглифические Фигуры». Разъяснил, и сделал вывод, что персонаж, носящий фамилию Фламель, совершил свое длительное и плодотворное паломничество к Святому Иакову, не выходя за пределы лаборатории в подвале дома на углу улицы Писарей и Мариво. К этой мысли мы еще вернемся позднее. А пока, покинув плавное течение сюжета «Иероглифических Фигур», вернемся к историческим документам. Вышеизложенную концепцию жизни алхимика Николя Фламеля, в основе которой лежит обнаружение им легендарной книги Авраама Еврея, и обретение учителя в лице испаского еврея по имени Канчес, - то есть события, описанные им же самим в предисловии к «Иероглифическим Фигурам», разделяли многочисленные исследователи жизни и творчества великого французского адепта[6]. Пожалуй, единственной, и беспримерной по глубине анализа альтернативной версией до недавнего времени была лишь та, что предложил Фулканелли в 1930 году, когда вышло первое издание его «Обителей»... Какие же еще биографические факты мы можем почерпнуть из этих книг? Скажем, большое внимание всегда уделялось дате смерти – официально зафиксированной – человека по имени Николя Фламель. Умер он через девятнадцать с половиной лет после своей супруги Пернелль, 22 марта 1417 года - иногда указывается 1418 год, но это неточность, - оставив составленное по всем правилам завещание (включая предполагаемую надпись на могильной плите), датированное ноябрем 1416 г. Что же тут такого подозрительного? Дело в том, что 22 марта, день весенного равноденствия, когда солнце входит в знак Овна, является традиционным днем начала Великого Делания – красивая деталь в биографии алхимика, не правда ли? Зная, что универсальное лекарство[7], коего у Фламелей был нескончаемый запас, во много раз удлиняет жизнь адепта[8], можно предположить, что смерть обоих Фламелей была мистификацией, выполненной по всем законам жанра, с могильной плитой и записью в церковной книге. Согласно легенде, после того, как воспоминания о Фламеле были захоронены в его родной Сен-Жак-дела-Бушери, он сам отправился в Швейцарию, где его ждала (целых двадцать лет?) живая и здоровая супруга. Последующие три столетия они занимали себя путешествиями по Индии и Ближнему Востоку[9]. Причем вера в их благополучное существование была настолько сильна, что кроме многочисленных туманных свидетельств о встрече с Фламелями в разных экзотических странах, сразу несколько добропорядочных парижан в один голос заявили, что видели чету Фламелей вместе с их сыном, родившимся в Индии, проследовавших в ложу Парижской оперы одним прекрасным вечером … 1761 года[10]. В числе прочих фактов иногда цитируют известную историю, упоминаемую Борелем в его «Сокровищнице»[11]: когда короля стали раздражать слухи о баснословном богатстве некоего Фламеля, он – вполне логично – отправил к нуворишу налогового инспектора, господина де Крамуази. Реакция Николя была вполне в духе времени (точнее, в духе всех времен) – правда, он не стал нагружать инспектора золотом, а отсыпал ему немного порошка, который, согласно воспоминаниям потомков, в течение многих поколений хранился в семье де Крамуази. В докладе же королю было указано, «что господин Фламель живет в очень в стесненных условиях, ест из глиняной посуды, и слухи о его богатстве весьма преувеличены». Несмотря на анекдотичность ситуации, не следует забывать, что описанное королевским налоговым инспектором фактически соответствовало действительности. С момента получения Фламелями в 1382 году красной Тинктуры, то есть философского камня, они ни су не потратили на себя – огромные средства, которыми теперь распоряжался Николя, вкладывались в постройку больниц, церквей, и приютов для бедных (один из таковых, кстати, сохранился под номером 51 на улице Монморанси; он был заложен Фламелем в 1407 году). Весьма очевидным доказательством активной общественной деятельности Фламелей, убежденных пропагандистов алхимического искусства, служат барельфы с изображением герметических символов, или фигур, каковые Николя располагал почти на всех зданиях, постройку или ремонт которых финансировал; в качестве примера можно назвать арку на Кладбище Невинных, подробно описанную в «Иероглифических Фигурах», а также барельефы церкви Сен-Жак-деля-Бушери, простоявшей целой и невредимой вплоть до 1797 года. Несмотря на то, что церковь была разрушена, похороненная под ее обломками могильная плита (простите за странный каламбур) неожиданно объявилась в середине XIX века в антикварной лавке на берегу Сены, откуда перекочевала – уже насовсем – в музей Клюни. Парижский антиквар купил плиту у бакалейщика, который много лет использовал ее в качестве стола для рубки зелени. В верхней части плиты изображены три фигуры – Святой Петр с ключом в руке, Христос со скипетром, и Святой Павел, вооруженный мечом. Между Спасителем и Апостолом Петром избражено солнце, а между Апостолом Павлом и Иисусом – луна. Под эпитафией, описывающей Фламелеву благотворительность, расположена надпись по-латыни, гласящая: Domine Deus in tua misericordia speravi[12], а далее, под изображением покойника, – по-французски: «Я вышел из праха, и возвращаюсь в прах / Направляю душу к тебе, Иисус Спаситель Человечества, прощающий грехи». Итак, Фламель изобразил на своем надгробии все основные элементы Великого Делания. Меч в руке Святого Павла символизирует тайный огонь Философов, скипетр Спасителя – первоматерию Делания, а ключ в руках Апостола Петра – философское растворение, являющееся ключом к магистерию; покойник, изображенный в нижней части надгробия, символизирует не столько мертвого Фламеля, сколько важнейший этап Делания, разложение, без которого нельзя продвинуться ни на шаг. Солнце и луна, без сомнения, символизируют Солнце и Луну Философов, то есть их истинные золото и серебро. Итак, у нас под рукой имеется множество увековеченных в камне и на бумаге свидетельств, подтверждающих, что житель Парижа скромный клерк по имени Николя Фламель строил здания на собственные деньги, которые при всем уважении к его трудолюбию нельзя было заработать сидя в нотариальной конторе, и украшал эти здания символикой, подтверждающей его глубокие познания в области так называемого Королевского искусства, то есть алхимии. И все же, эти деньги вполне могли иметь своим происхождением сундучок вдовы Лета, а как становится ясно из текста «Иероглифических фигур», герметические символы часто могут быть интерпретированы вполне в духе теологии, и наоборот. Нам известны детали его биографии, включая годы рождения и смерти, и все же последняя дата слишком символична для того, чтобы соответствовать действительности. Теперь попробуем проследить, к чему нас может привести поиск других символов в жизни этого адепта, для чего обратимся к упоминавшейся выше работе Фулканелли. В «Обителях Философов» автор напоминает нам, что, согласно легенде, Раймонд Луллий также совершил паломничество к Сантьяго де Компостелла (ровно за сто лет до Фламеля), и что большинство адептов во все времена прибегали к подобной же аллегорической форме изображения своего пути познания материи и обретения Философского Камня. Что же касается главного героя книги «Иероглифические Фигуры», то Фулканелли указывает на символичность его имени: Николя по-гречески значит «победитель камня» (Niko-laos); фамилия же Фламель происходит от латинского Flamma, то есть «пламя», или «огонь». В свою очередь имя обретенного Фламелем в Испании учителя, мэтра Канчеса, представляет собой аллегорическое название белого сульфура Философов, характерной особенностью которого является сухость (по-гречески Kagcanox). Последователь «сухого пути» в алхимии, Фулканелли немедленно обращает внимание на странное решение, которое после знакомства Николя с Канчесом принимают компаньоны – они решают добираться до Франции морем, а не по земле, что символизирует «влажный путь», которому в итоге отдается предпочтение. Фламель, то есть огонь, благополучно добирается до Орлеана (or-lйans, что можно перевести как «там находится золото»), в то время как Канчес, то есть сульфур, погибает вследствие продолжительной рвоты, каковая в алхимии есть признак растворения и разложения – тот самый труп, изображенный на Фламалевом надгробии под надписью Domine Deus in tua misericordia speravi. Изначально же, нам следовало бы обратить внимание на одну странную деталь: дорогая старинная книга досталась Фламелю всего за два флорина, чему он искренне удивляется в предисловии к «Иероглифическим Фигурам». Дело в том, что эти самые два флорина и есть примерная необходимая сумма для приобретения материалов, используемых в Великом Делании, - в соответствии с экономическими условиями четырнадцатого столетия. В середине семнадцатого века Ириний Филалет называет несколько отличную цифру: «Как ты видишь, работа наша стоит не более трех флоринов…»[13], что с учетом инфляции вполне совпадает с рекомендациями Фламеля. К началу XII века папирус полностью выходит из употребеления, и тот факт, что книга была написана «на коре молодых деревьев», конечно же, указывает на египетское и «древнее» происхождение книги, но кроме этого – что гораздо важнее – еще указывает на металлическую природу Первоматерии в рамках алхимической символики. Что же получается? Не только мэтр Канчес и паломничество в Галисию могут считаться аллегорией и мистификацией, но и сам господин Фламель со своим хозяйством, домом, женой и благотворительностью, оказывается не более чем литературным персонажем. Не слишком ли это, даже при всем уважении к имени Фулканелли? Нет, не слишком. Но наличие аллегории и мистификации совсем не означает ложности или незначительности личности автора и его трудов; совсем напротив, в случае алхимии, вопросы аутентичности произведений и времени их написания предстают сложнейшими, и часто неразрешимыми, загадками – и чем важнее труд, тем сложнее загадка. Вообще говоря, всех герметических авторов можно разделить на четыре группы: подлинные авторы, не скрывающие своего имени и обладающие документально подтвержденной биографией – самая малочисленная категория (Михаэль Майер, Монте-Снидерс, Сендивогий); анонимные авторы, скрывающиеся под именами великих ученых, теософов и других лиц, пользующихся авторитетом и служащих своего рода «прикрытием» и защитой для традиции (псевдо-Раймонд Луллий, псевдо-Аристотель, псевдо-Фома Аквинский и т.д.); авторы, скрывающиеся под оригинальными псевдонимами (их биографии, как правило, обрывочны и недостоверны – Ириний Филалет, Фулканелли, Камала Джняна, Ламбспринк); и, наконец, авторы, имеющие весьма правдоподобные имя, биографию и окружение, которые на поверку оказываются чистой фикцией. К последним, конечно же, относится бенедиктинский монах Василий Валентин, аббат Вестминстерский Кремер, и – к этой мысли приходит большинство современных исследователей – господин общественный писарь Фламель. Хотя в случае нашего героя дело обстоит еще сложнее. Если при попытке установить личности Василия Валентина и Кремера очень легко выясняется, что в бенедиктинском ордене никогда не было такого брата-алхимика, а в Вестминстерском аббатстве никогда не было аббата по фамилии Кремер, то в случае Фламеля у нас имеется множество доказательств его существования. В чем же тогда проблема? Может, легенда говорит правду? Но проблема возникает не столько из-за биографии парижского нотариуса, сколько из-за его литературного наследия. Несомненно, в четырнадцатом веке жил человек, жертвовавший деньги на приюты для бедных и церкви под именем Николя Фламель. Но большинство фактов его биографии мы знаем из его собственного трактата «Иероглифические Фигуры», а трактат этот, хотя и должен быть написан в начале XV века, впервые предстает перед глазами публики в 1612 году, когда в Париже из печати выходит Trois traiсtez de la philosophie naturelle non encore imprimez[14]. В качестве второго трактата этого сборника выступают «Иероглифические Фигуры Николя Фламеля, писаря, находящиеся на четвертой арке Кладбища Невинных в Париже, по правую руку, если входить со стороны улицы Сен-Дени, с разъяснением упомянутого Фламеля, посвященные трансмутации металлов и ранее никогда не публиковавшиеся. Перевод с латыни П.Арно, Шевалье». Нелишне будет заметить, что латинский «оригинал» с которого этот труд переводил на родной французский Шевалье Арно, никто кроме него никогда не видел. Также стоит вспомнить, что весь вышеназванный трактат построен на анализе аллегорий, содержащихся в найденной автором Книге Авраама Еврея[15]. Как вы можете догадаться, о существовании этой книги известно только со слов Фламеля – ни она сама, ни даже копии с нее вне контекста «Иероглифических Фигур» тоже никому и никогда не были известны. По многим признакам, для перечисления которых требуется отдельная книга, современные исследователи пришли к выводу, что текст «Иероглифических Фигур» не мог быть написан ранее XVII века, и, следовательно, не имеет отношения к нотариусу, жившему в доме под лилиями за два столетия до этого. Наиболее осведомленный в этой области человек, фактически посвятивший жизнь изучению «дела» Николя Фламеля, Клод Ганьон, в своей фундаментальной работе, название которой можно перевести как «Фламель под следствием»[16], высказывает предположение, что «Иероглифические Фигуры» были написаны крупнейшим издателем герметических книг Бероальдом де Вервилем[17] в том же году, когда вышло первое издание Трех трактатов по натурфилософии, или чуть раньше; он основывает свои наблюдения на том, что большинство идей, высказанных в этом тарктате почерпнуты автором из Artis aurifera quam chemicam vocant antiquissimi auctores, опубликованного Петером Перна в1572 году в Базеле, и в деталях известном господину де Вервилю. Кроме того, Шевалье Арно является немного искаженной анаграммой имени Бероальд де Вервиль. Клод Ганьон также сумел отыскал запись библиотекаря, служившего в восемнадцатом веке в библиотеке Сент Женевьев; в ней упоминается ныне утерянный трактат под названием «Приключения Али эль Москлана, известного как Халиф Сломнял, переведенные с арабского неким Раби эль улле де Деон», датируемый 1582 годом. Ганьон отмечает, что странное имя переводчика представляет собой опять-таки анаграмму имени Бероальд де Вервиль, в то время, как имя главного героя (Slomnal Calife) является ничем иным, как точной анаграммой имени Николя Фламель. Другими словами, перед нами типичный по своему «анамнезу» алхимический трактат – книга, написанная спустя примерно двести лет с момента смерти предполагаемого автора, и основанная на произведении, которого никогда не существовало. Настоящим автором ее вполне мог быть издатель, или – кто знает? – адепт XVI века, навсегда исчезнувший под маской общественного писаря Николя Фламеля. Как же обстоит дело с другими трудами французкого мастера, коих нам известно еще три? Самой лаконичной, и пожалуй, наиболее интересной в литературном отношении, является работа под названием Краткое изложение Философии, или скорее Сумма Философии, поскольку в названии явно чувствуется намек на Фому Аквинского. Эта небольшая поэма, в которой излагается основная герметическая концепция природы металлов и условия их трансмутации, была впервые опубликована в 1561 году, то есть за полвека до «Иероглифических Фигур», в составе небольшой антологии «О трансмутации металлов: три старинных трактата в стихах»[18]. Историк герметической традиции Ленгле-Дюфреснуа предполагал, что Краткое изложение Философии было написано Фламелем в 1409 году[19]. Интересно, что сопоставление несколько наивной стихотворной манеры Краткого изложения и надписей, оставленных Фламелем на различных памятниках (в частности, на надгробии его супруги Пернелль), показывает, что эти тексты действительно могли быть написаны одним и тем же лицом. Так что, возможно, эта поэма имеет непосредственное отношение к Фламелю – или скрывавшемуся под этим псевдонимом анонимному адепту. Что же касается другой работы, самой длинной из всех, Книги Прачек, то вплоть до ХХ века она была известна только лишь в виде манускриптов, и чаще всего именовалась Книгой наижеланнейшего из желаемого по первым строкам повествования. Представленный в данном издании перевод выполнен на основе рукописи из Национальной Библиотеки в Париже[20], датируемой XV веком. Этот документ представляет собой стопку из 126 листов пергамента размером 15 х 11 см, заполненных каллиграфически выписанным готическим текстом, который завершают слова: «Настоящая книга принадлежит Николя Фламелю из общины Сен-Жак-деля-Бушери, и написана она его собственной рукой». Прекрасный пример инструкции по лабораторной алхимии, Книги Прачек посвящена так называемой Второй работе, состоящей из операций увлажнения и кальцинации. Ее название Le Livre des Laveures дословно переводится со старофранцузского как «книга стирок»; и действительно, каждый этап работы в ней называется Стиркой. Однако в современном французском слово laveur означает «мойщик», то есть в некотором смысле прачка мужского рода; значаение же образа женщины, стирающей белье, в алхимии трудно переоценить. Например, в третьей эпиграмме «Убегающей Аталанты» под девизом Следуй примеру женщины, стирающей белье, Майер пишет[21]: «Пусть тот, кто любит тайные доктрины / Ни одного намека не пропустит. / Ты видишь женщину, что стиркой занята, / И добавляет в чан воды горячей? / Ее примеру следуй, а не то познаешь пораженье, / И с тела черного не смоешь грязь». Именно этому процессу смывания алхимической грязи и посвящена Книга Прачек – а что еще представляет из себя алхимия, как не «отделение нечистот от чистой субстанции»?[22] Заключительной работой в данной антологии вполне логично стало Завещание Фламеля. Упоминание об этом тексте впервые встречается в «Ежегоднике» Фрерона за 1758 год, в письме за номером XI, без подписи[23]. Анонимный автор этого письма, кстати, вступает в полемику по поводу того был ли исторический Фламель алхимиком, или нет – и в доказательство своего положительного мнения по этому вопросу приводит воспоминания Пернети[24], который будто бы видел некий алхимический манускрипт, принадлежащий руке Фламеля, и датированный 1414 годом. Он представлял собой карманный молитвенник, на полях которого был написан алхимический трактат. В нем Фламель обращается к своему единственному наследнику, сыну Изабель, сестры его дражайшей супруги; наставления дяди, конечно же, представляют собой рецепт получения Тинктуры Философов. В 1762 году уже сам дом Пернети выступает в «Ежегоднике»[25], на этот раз приводя отрывки из Молитвенника, как известна нам эта работа по-французски, или Завещания, как принято озаглавливать ее переводы, каковой традиции следует и данный русский перевод. Вряд ли стоит сомневаться, что анонимным автором первого письма был кто-то другой; несомненно, Антуан-Жозеф написал и его, а также – как считают многие исследователи – и само «Завещание». По многим признакам, цитируемый им текст не мог быть написан ранее середины XVIII века. В соответствии же с легендой, созданной Пернети, первоначальный текст был написан Фламелем на полях молитвенника в виде шифра, ключ к которому он передал своему племяннику. Каждая буква имела четыре варианта написания, так что общее число знаков, составлявших код, было 96. Дом Пернети и его друг господин Сен-Марк, предполагаемые обладатели текста, потратили очень много времени на расшифровку кода, но безрезультатно, и Сен-Марк уже был готов отказаться от этой затеи, когда Пернети сумел определить знаки, обозначавшие гласные, и вскоре они вдвоем расшифровали всё «Завещание»; произошло это в 1758 году. Однако оригиналы текста (и французский, и закодированный) затем были объявлены утраченными. В 1806 г. появился английский перевод «Завещания»[26], созданный, очевидно, на основе цитат Пернети, так как текст значительно сокращен; кроме того, английская версия содержит неточности. Неточности относительно чего? Дело в том, что ХХ век внес значительную ясность в это дело. Эжену Канселье, ученику Фулканелли, алхимику и исследователю герметической традиции, в 1958 году посчастливилось обнаружить утерянный текст в коллекции манускриптов Национальной Библиотеки в Париже[27]. Автором этой рукописной копии, созданной в конце восемнадцатого века, был некий шевалье Дени Молинье, любитель Герметического искусства, как он себя представил. Кстати, Канселье высказал весьма интересную мысль: на основе некоторых графических особенностей рукописи можно предположить, что этим любителем Герметического искусства и был сам Антуан-Жозеф Пернети, отправивший своебразное «письмо в будущее» – ведь два столетия этот текст считался безвозвратно утерянным[28]. Итак, вывод который мы можем сделать, на первый взгляд весьма неутешителен: из четырех трактатов, представляющих собой алхимический корпус Фламеля, только два могли быть написаны этим автором в XV веке – если автором был Фламель, и если Фламель был алхимиком. Два другие трактата, а именно автобиографический роман «Иероглифические Фигуры» и «Завещание», были написаны значительно позднее, и точно не известно кем. Но эта неутешительность на самом деле мнимая, потому что мы имеем четыре превосходных алхимических текста, написанных адептами (на этот счет уж ни у кого сомнений не возникает), и они, подобно синоптическим Евангелиям, не содержат никаких противоречий – для тех, кто умеет видеть. Если же взглянуть на колесо истории с вершины горы Философов, с точки зрения уходящей в далекое прошлое и простирающейся в невообразимое будущее герметической традиции, то оно покажется не более чем маленькой точкой – и уже не различить, где четырнадцатый век, где двадцатый, где начинается жизнь, и где кончается смерть. © 2000 Gleb Butuzov ------------------------------------------------------------------------------- [1] Название происходит от le petit marais, то есть «болотце». В наши дни эта улица носит имя Николя Фламеля. [2] Образ действий (лат.). [3] Осторожность была совсем нелишней – в 1317 году папа Иоанн XXII издал знаменитую буллу против алхимиков, содержащую в числе прочих, такие слова: «…Если у тех, кто нарушает закон, недостаточно средств для того, чтобы уплатить штраф, они могут быть наказаны другими способами». Какие именно были эти способы, нетрудно догадаться. Кстати, по иронии судьбы, Иоанн XXII сам был тайным алхимиком; можно предположить, что он просто хотел прояснить для себя некоторые моменты Магистерия, при помощи нового закона выявляя потенциальных адептов, и приглашая их для беседы в подвалы инквизиции. [4] Имеется в виду роман «Рукопись, найденная в Сарагосе». [5] См. Fulcanelli. Les Demeures Philosophales. J.-J.Pauvert, 1964. T.1, pp.437-460. [6] Достаточно назвать несколько: Albert Poisson. Nicolas Flamel, sa vie, ses fondations, ses oeuvres. Bibliothиque Chacornac, Paris, 1893; Eugиne Canseliet. “Nicolas Flamel” // La Tour Saint-Jacques № 2-3, 1956; Жак Садуль. Алхимики и золото. София, Киев, 1995. [7] Так часто называют Философский Камень, потому что он «лечит» несовершенство всего – от металлов до живых организмов. [8] Согласно традиции, регулярно принимающий красную Тинктуру (как предписано в «Завещании» Фламеля) может прожить столько, «сколько отпущено богом», то есть фактор старости не исключается, но исключается фактор болезни. Другими словами, алхимик может жить до тех пор, пока не исчерпаются «потенциальные ресурсы организма», как говорят современные геронтологи. [9] См. Жак Садуль. Алхимики и золото. София, Киев, 1995. стр. 89-90. [10] См. Holmyard. Alchemy. Dover, New York, 1990. p.247. [11] * Pierre Borel. Trйsor de Recherches et Antiquitez Gauloises et Franзoises, reduites en Ordre Alphabetique. A.Courbй, Paris,1655. [12] Господь Всевышний, на твое милосердие уповаю. [13] См. Alchemical works: Eirenaeus Philalethes Compiled. Cinnabar, Boulder, 1994. p.412. [14] Три трактата по натруфилософии, ранее не публиковавшиеся (старофр.). [15] Существует мнение, что этой книгой мог быть каббалистически-алхимический трактат под названием Эш Мезареф («очищающий огонь»), изначально написанный на на иврите; тем не менее, ныне известные редакции этой работы доказывают остутствие прямой связи между ней и «Иероглифическими Фигурами» (см., напр., Кнорр фон Розенрот. Aesch Mezareph, или очищающий Огонь. в кн. Тайные Фигуры Розенкрейцеров. Ваклер, Киев, 1997. стр. 201-223). [16] Claude Gagnon. Flamel sous investigation. Editions le Loup de Gouthiers, Quйbec, 1994. [17] Franзois Beroalde de Verville, в частности, известен как редактор и издатель Le Tableau des Riches Inventions (Paris, 1600. – первый французский перевод «Сна Полифила» Франческо Колонна, знаменитый своими гравюрами), Le Voyage des Princes Fortunez (Paris, 1610), и многих других. [18] Jean de La Fontaine. De la transformation metallique: trois anciens traictez en rithme Franзoises. Guillaume Guillard, Paris, 1561. [19] См. Nicolas Lenglet du Fresnoy. Histoire de la Philosophie Hermйtique. Paris, 1742, T.1, p.219. [20] MS Franзais 19978. [21] См. Michael Maier. Atalanta Fugiens, hoc est Emblemata Nova de Secretis Naturae Chymica. Oppenheim, 1617. [22] См. Martinus Rulandus. A Lexicon of Alchemy. Frankfurt, 1612. p.20. [23] Lettre XI, sur l’Essai d’une histoire de la paroisse de Saint-Jacques-de-la-Boucherie // Frйron. Annйe Littйraire, 1758, T.VII, pp.259-261. [24] Дом Антуан-Жозеф Пернети (1716-1801гг.) – бенедиктинец конгрегации Сен-Мор; известен как библиотекарь Фридриха II, создатель авиньонского герметического общества, и автор нескольких весьма важных работ по алхимии. [25] Lettre II // Frйron. Annйe Littйraire, 1762, T.III, pp.24-35. [26] Testament of Nicholas Flamel. J.& E.Hodson, London, 1806. [27] Имеется в виду MS Franзais 14765, стр. 197-220. [28] См. Eugиne Canseliet. Note liminaire sur le Dictionnaire de Pernety. // Initiation et ScienceI, № 45, 1958, p.5. История магии в Средние века. Можно, конечно, говорить и о магии, - согласился Вильгельм, - Только магии есть два вида. Есть магия от лукавого, применяющая для погибели человечества такие средства, о которых опасно даже упоминать. И есть магия божественная, в коей небесная премудрость проявляется через премудрость человеческую и прилагается к преобразованию природы, а одна из главных ее задач - удлинить самое человеческую жизнь. Эта магия святая, и она должна привлекать мудрецов чем дальше, тем сильнее; и не только открытие новых тайн мироздания ожидает их, но и переоткрытие тех тайн, которые милостью Божией известны уже давнымдавно евреям, грекам и прочим древним народам, а в нынешние дни известны язычникам (не могу и передать тебе, какое множество необыкновенных оптических ухищрений и закономерностей зрения показано в книгах, написанных неверными!). Всеми этими познаниями обязана завладеть христианская наука, вызволив от язычников и нехристей, яко владетелей несправедливых". -------------------------------------------------------------------------------Средневековая наука испытала прежде всего влияние арабов, которые осели в Испании. Арабы обладали многими секретами магии. Они использовали колдовские заклинания, восковые фигуры и изгнание нечистой силы. Они располагали силой своей религии, которая была тесно связана с древними магическими обрядами и обобщена в Коране. Кроме того, народы Аравии постоянно проявляли интерес к наукам других наций. Это было бесконечно широкое поле знаний. Средние века вошли в историю прежде всего религиозными крайностями владык церкви. Но из лона церкви вышли люди, которые интересовались магией. XIII век свидетельствует о ряде блестящих ученых, обладающих воистину обширными знаниями, таких как Вильгельм фон Овернье, Винценц фон Бовэ, Роджер Бэкон, Фома Аквинский, Альберт Великий. Известно, что они занимались магическими опытами. Благочестивой боязни перед "черными искусствами", которые когда-то приписывались дьяволу, более не существовало. Теперь считалось, что хитрости сатаны могут противостоять святые отцы или умные люди. Более того, силу сатаны можно даже использовать на благо человечества. Но все-таки это время было глубоко религиозным, и все названные ученые мужи принадлежали к духовенству. Есть свидетельства, что Альберт Великий, будучи самым благочестивым из всех святых, хорошо разбирался в "естественной магии". Альберт никогда не сомневался в том, что магические чудеса можно осуществить. По мнению Альберта, имеется "хорошая", т.н. "естественная магия". Так, растения и камни по его мнению содержат "чудесные силы": петуния придает способность к предсказаниям, вербена используется как привораживающая трава. Имеются также магические камни, которые обладают магической силой. А в своем труде о минералах (издание 1518 г.) Альберт подробно описывает эти скрытые силы минералов: "Драгоценные камни, наряду с другими свойствами, содержат и "чудесную силу", - пишет он, "аметист из Индии противодействует опьянению, способствует бодрости и улаживает спор; берилл - средство против лености, смягчает почечные боли, способствует исчезновению икоты и отрыжки". Для того, чтобы установить, является ли девушка целомудренной, приписывался напиток, который содержит осколки изумруда. Если после напитка ее тошнит, то это испытание свидетельствует против нее. В этом же сочинении Альберт признает, что драгоценные камни обладают таинственными силами. Такие воззрения способствовали повсеместному изготовлению талисманов, амулетов и знаков, которые должны были защищать своих владельцев. Их чудодейственные свойства предопределялись созвездиями, так как по Аристотелю небесные тела определяют то, что происходит на Земле. Этим Св. Альберт выдает себя как астролога. На вопрос, является ли Альберт алхимиком, придется ответить утвердительно. Как и его ученик Фома Аквинский, он считал, что алхимия хотя и является тяжелым искусством, но все-таки искусством настоящим. Он в подробностях описывает свои эксперименты и делает при этом оригинальные выводы. В своем труде "Об алхимии" он высказывает убеждение о возможности "делать золото". Согласно одной легенде, он якобы обладал "философским камнем". Некоторые исследователи отрицают, что Св. Альберт занимался алхимией и астрологией, ссылаясь на один из трудов Альберта, который был опубликован только в 1931 году (ко времени его канонизации), не содержит ни одного слова об отношении ученого к магии. Но во многих его трудах, однако, есть многочисленные намеки на магические искусства. Как и Альберт, монах-францисканец Роджер Бэкон (1214 - 1294) основывал свои знания на философии Аристотеля. Так же как и Альберт Великий, он использовал эксперимент для поиска научной истины. Бэкон хотел усилить авторитет церкви. В своей книге "Об экспериментальной науке" он требовал, чтобы церковь использовала науку против неверующих для сохранения "христианской крови в борьбе умов". Петер фон Альбано (1250-1380) писал книги по физиогномике, пророчествах и элементах магии. Миролюбивый, спокойный и высокообразованный человек, он много путешествовал по известному тогда миру. В Константинополе он обнаружил в городской библиотеке книгу Аристотеля "Проблемы" . ------------------------------------------------------------------------------К друзьям Альбано, между прочим, относится известный путешественник Марко Поло. Родившийся в 1254 г. в купеческом городе Венеции искатель приключений путешествовал через Внутреннюю Азию в Китай: полученными при этом впечатлениями он делился подробно с Петером фон Альбано. Альбано занимался также врачебной практикой, которая обеспечивала его финансами. Его огромные знания и богатство настроили, естественно, против него много коллег. Один врач донес на него в инквизицию, которая специализировалась в преследовании инакомыслящих. Книги Альбано были без снисхождения сожжены, сам ученый едва избежал смерти на костре. Однако после его естественной смерти его труп был подвергнут сожжению. Не избежал сожжения Ческо д'Асколи, который целиком отдался астрологии и толкованию звезд. Д'Асколи утверждал, что из гороскопа Иисуса Христа можно сделать вывод, что час его смерти был предрешен. В средние века за такие высказывания папская инквизиция поступала однозначно. Такая судьба часто была уготована алхимикам, астрологам, мудрецам и ученым мрачного средневековья, когда господствовала римская церковь. Нередко могилы убитых становились местами паломничества. Виликие Маги. Философский Камень. В течение тысячелетий алхимики пытались найти "философский камень" -- некое твердое или жидкое вещество, способное осуществить трансмутацию превращение простого металла в серебро или золото. Существовала легенда, что царь Мидас, правивший во малоазиатской стране Фригии с 738 по 696 гг. до н.э., якобы получил от бога Диониса способность превращать в золото все, к чему бы он ни прикоснулся неким таинственным волшебным камнем. Мидас действительно был сказочно богат, но не потому, что обладал камнем: он владел всеми золотыми месторождениями Фригии. Алхимики считали природу живой и одушевленной, поэтому были уверены, что металлы растут и созревают в недрах Земли от смешения серы с серебром. Золото рассматривалось ими как вполне созревший металл, а железо - как недозрелый. Алхимики не видели существенной разницы между живой и неживой природой и считали, что в неживой природе происходят такие же процессы, как в растительном и животном мире. По их мнению, различие между золотом и серебром - лишь в том, что сера в золоте здоровая - красная, а в серебре - белая. Когда испорченная красная сера в недрах Земли входит в соприкосновение с серебром, зачинается медь. Когда же сера и черная, и порченая смешивается с серебром, зачинается свинец: по словам Аристотеля, свинец - прокаженное золото. Алхимики полагали, что с помощью философского камня можно ускорить процесс "созревания" незрелых и "исцеления" больных металлов, которые в природе протекают довольно медленно. Мифический "философский камень" можно считать прообразом будущих ферментов и катализаторов. Поскольку считалось, что главная составная часть любого из металлов -ртуть, а вторая составная часть -- сера, у алхимиков возникло твердое убеждение, что меняя содержание ртути и серы в смеси, можно произвольно превращать одни металлы в другие. Поставив себе фантастическую цель - поиск "философского камня" -- алхимики достигли вполне реальных практических успехов. Они создали первые аппараты для дистилляции (перегонки) жидкостей, сублимации (возгонки) твердых веществ, перекристаллизации солей и их термического разложения. Знаменитый таджикский врач, алхимик и философ Абу Али аль-Хусейн ибн Сина (980-1037), известный больше под именем Авиценна, уже умел получать хлороводородную, серную и азотную кислоты (HCl, H2SO4 и HNO3), гидроксиды калия и натрия (KOH и NaOH). Алхимики первыми начали применять амальгаму золота (раствор золота в ртути) для золочения изделий из меди и железа. Они научились с помощью ртути извлекать золото из бедных золотоносных песков. Дело в том, что золото (химически инертный металл) в природе находится в основном в самородном состоянии. При обработке золотоносных песков ртутью она растворяет крупинки золота, образуя тяжелую и жидкую амальгаму. Амальгаму отделяли от песка и нагревали в печах, ртуть испарялась и оставалось чистое золото. Был придуман и другой способ извлечения золота из бедной породы. В Древнем Египте жрецы-алхимики обрабатывали золотоносную породу расплавленным свинцом, который растворял золото и серебро, затем расплав сливали и подвергали обжигу в специальных горшках. Свинец превращался в оксид свинца PbO и впитывался в стенки горшка, увлекая за собой все случайные примеси, а на дне горшка оставался сплав золота и серебра. Главный секрет такого обжига - материал горшков; их делали из костной золы. Алхимики научились использовать азотную кислоту для отделения серебра и меди, с которыми золото часто образует природные сплавы. С азотной кислотой золото не взаимодействует, а серебро и медь образуют растворимые в воде соли - нитраты AgNO3 и Cu(NO3)2: Ag + 2 HNO3 = AgNO3 + NO2 + Н2О Cu + 4 HNO3 = Cu(NO3)2 + 2 NO2 + 2 Н2О В этих реакциях образуется также диоксид азота NO2, выделяющийся в виде красно-бурого газа.
