zagarinskijj-pavel-ubit

Загаринский Павел
Убить Паука
А толпа все собиралась под окнами, наливалась ядовитой чернотой. В неверном жарком
мареве она не имела четких очертаний, казалась аморфной и неживой, будто навозная куча.
Только ропот, бормотание волнами прокатывалось по нестройным рядам, становясь все
громче и интенсивнее.
- Мамочки, что же будет, - Инесса прикрыла ротик хрупкой ладошкой и, распахнув огромные
серые глаза, с ужасом смотрела на скапливающихся людей. Ей не ответили.
Пока толпа в нерешительности топталась на месте и на заградительный отряд ОМОНа
переть не собиралась, лишь набирала ярости и веса. Как грозовая туча, которой так не
хватало в небе.
- Как бы не забрали они нашего Гошу, Вениамин Аркадьевич, - Яхновец оторвал взгляд от
толпы и повернулся к профессору. Тот стоял у другого окна без движения и от вопроса как
будто даже вздрогнул, вышел из ступора.
- Не будьте пессимистом, Петр Львович, - профессор с натугой улыбнулся белому как
потолок помощнику, достал из кармана платок и промокнул лоб, - Гошу мы им не отдадим ни
при каких обстоятельствах. К тому же взгляните, какие мужественные защитники нас
оберегают.
Яхновец скептически взглянул на профессора, но так и не понял, шутит тот или нет. С
какого-то ракурса отряд ОМОНа, перекрывший вход в институт, может, и выглядел
внушительно, только явно не из окон третьего этажа. Из-под шлемов у ребят ручьями тек пот,
да и шеренга стояла вразнобой и не очень-то твердо. Правда, для людей, которые в
сорокосемиградусную жару торчат на солнцепеке в шлемах и бронежилетах, они держались
очень даже хорошо. Но их к тому же было мало, слишком мало, чтобы удержать людей, если
те все-таки повалят на приступ.
- Но, Вениамин Аркадьевич, они же с ног от жары валятся. Скоро падать начнут.
Инесса, и без того натянутая как струнка, тихонько пискнула.
- Как же! Там ведь мой Димка!
- Не паниковать! - в дверях кабинета появился крепкий высокий человек, - мои ребята
выстоят, сколько будет нужно.
Капитан Дементьев, несмотря на уже немалый возраст, очевидно, расслабляться себе не
давал и поддерживал себя в боевой форме. Решительно пройдя мимо младших сотрудников,
он подошел к Вениамину Аркадьевичу.
- Профессор Мелин, всех сотрудников мы вывели. Как раз вовремя, - он указал рукой на
столпотворение, - сейчас бы уже пришлось попотеть. Да, и хочу предупредить, когда все
закончится, я сообщу, что у вас в институте не соблюдаются пожарные нормы, запасной
выход закрыт и завален барахлом.
- Аппаратами...
- Без разницы.
- Да, я понимаю, вы должны... А когда пребудет подкрепление?
- С минуты на минуту. Мы поддерживаем связь, так что беспокоиться не о чем, всех
разгоним, если сами не расползутся от жары.
- Не расползутся. Привыкли уже.
Капитан мельком глянул на Яхновца, но реплику проигнорировал. Вместо этого опять
повернул голову к Мелину и вперился тому тяжелым взглядом куда-то в лоб, чем вызвал еще
более интенсивную испарину.
- Вы мне лучше скажите, профессор, сколько человек еще в здании?
- Ну, кроме меня, Петра Львовича и Инессы Альбертовны, - профессор Мелин зачем-то
указал на своих ассистентов поочередно, будто капитан был недоразвитым, - в здании
находится доктор Аземский, Игорь Демьянович, но мы с ним поддерживаем постоянную
связь, - жест в сторону телефона.
- И я опять советую всем покинуть здание. Мало ли что может случиться...
- Как мало ли что? - голос профессора зазвенел, всю предыдущую неуверенность смело будто
бы очередным легким взмахом платка над вспотевшей лысиной, - что значит ваше «Мало ли
что»? Вы минуту назад что нам обещали?!……
- Мало ли что может случиться, - с нажимом повторил офицер, казалось, такая резкая
перемена в поведении кроткого ученого его ничуть не смутила, - что, если вашему здоровью
будет угрожать опасность, а мои ребята не подоспеют вовремя? Санитаров, я так понимаю,
здесь нет, - Дементьев хмыкнул, не улыбнувшись, впрочем, даже уголком рта, - только
доктора.
Аристократичное, с тонкими чертами лицо Яхновца побледнело еще больше, хотя казалось,
что уже невозможно, руки сжались в кулаки до белизны костяшек. Когда он заговорил, голос
его звенел от негодования.
- Да как вы смеете...
- Петр Львович, - профессор Мелин предостерегающе поднял руку, и уже готовые сорваться с
уст слова притихли и скрылись куда-то.
- Понимаете, - это уже к капитану, - за террариумом необходимо постоянное наблюдение.
Нужно следить, чтобы в нем поддерживалась нужная температура, влажность, освещенность.
Доктор Аземский не может оттуда отлучиться, пока его не сменят, а сменить его пока, как
сами понимаете, некому. Да и я как могу оставить институт в такую минуту?
Капитан еле слышно вздохнул.
- Ну ладно, а ваши ассистенты?..
- Мы не оставим Гошу! – от волнения голос Инессы сорвался и фраза прозвучала неуверенно
и по-детски.
- Гоша, - медленно повторил Дементьев, словно пробовал слово на вкус. Оно ему явно не
понравилось, так как он еле заметно скривился, - ладно! Сидите тут со своим Гошей, только
не высовывайтесь.
Не говоря больше ни слова, капитан вышел, причем на удивление тихо, хотя от крупного
мужчины с офицерской выправкой можно было ожидать поступи тяжелой.
После его ухода в кабинете повисла тишина, только слышно было тяжелое и гневное
дыхание Яхновца. Он же и нарушил молчание.
- Вениамин Аркадьевич, - из-за сдерживаемого раздражения речь трескалась, - почему вы
позволили говорить с вами в таком тоне этому...
- Смотрите! – Инесса уже была у окна, - смотрите, еще кто-то приехал!
Ученые выглянули на улицу. Госпожа Вольская не ошиблась – на площадке перед
институтом объявились новые участники. Этих было гораздо меньше, чем уже собравшихся,
но были они не в пример организованнее. У вновь прибывших наблюдалось даже что-то
наподобие строя, так что на фоне уже несколько разомлевшей от жары и безделья толпы они
смотрелись чуть ли не как военный отряд. Подошедшие что-то декламировали, но отсюда их
пока не было слышно. Темп задавал тощий невысокий парень во главе колонны. Паренька,
сразу видно, пустили вперед за энергичность – голос он уже сорвал, но не растерял
энтузиазма: что-то хрипло верещал и носился вдоль шеренги, подбадривая и заводя
остальных.
Были с пришедшими и журналисты: шустрые и энергичные девчушки с микрофонами чтото убедительно и со знанием дела говорили в черные жерла телекамер, которые тащили на
бетонных плечах крепкие невозмутимые операторы, на своем веку повидавшие, казалось, уже
столько, что удивить их не представлялось возможным. Неторопливо и основательно
ворочали они съемочные махины, переходя от возбужденно лопотавших журналисток на
истеричного заводилу, и оттуда на взмокших, но решительных людей, а уже потом, крупным
планом, на идущего в первых рядах темноволосого человека лет тридцати. Правда, он и так
бросался в глаза, хотя бы потому, что был, видимо, единственным, кто сохранял спокойствие.
К тому же каждое его слово ловили микрофоны журналисток.
- А у кого там интервью берут? Вы его не знаете? – Инесса повернулась к мужчинам.
Мелин обреченно вздохнул.
- Как же не знать. Это Морьев.
- Денис Морьев? - Яхновец приподнял бровь, - так это «зеленые»?
-«Зеленые»? Они же к нам на помощь, значит. Здорово!
Профессор, видимо, намереваясь промокнуть лоб, приподнял руку, но передумал, смял
платок, хотя и в карман не убрал.
- Здорово? Ну как сказать..............
- Вести «Прямо сейчас»! Денис Александрович, - голос высокой стройной брюнетки,
иссушенной и изъеденной изнутри сенсациями, уверенно протолкался сквозь неровный
щебет остальных корреспондентов. Несчастная старалась идти от Морьева слева и чуть
боком, чтобы протянуть ему вовремя микрофон, рискуя каждую секунду угодить под ноги
упорно продвигающейся колонне, а так как люди были уже в трансе от истошных воплей,
жары, разгоряченных соседей и, возможно, алкоголя, маневр был поистине опасный. К тому
же она балансировала на гребне людской волны с серьезно-озабоченным выражением лица,
хотя об окружающем не думалось. А думалось о том, что прическа безнадежно загублена, что
с минуты на минуту потечет тушь и, больше всего, о том, почему же Вадим стал таким
равнодушным и холодным. Но профессионализм лепил на лице маску глубокой
заинтересованности, ведь журналистка и не подозревала, что оператор давно не снимает ее
лицо.
- Денис Александрович, - микрофон жадно потянулся к губам Морьева, - как вы можете
прокомментировать происходящее?
- Сейчас, когда наше общество столкнулось с бедой невероятных масштабов, - голос у
Дениса Морьева оказался красивый, глубокий, с хорошо отточенными эмоциональными
акцентами. Свое дело он знал: на фоне истерично орущих людей он выглядел глыбой
спокойствия и уверенности, - наша основная задача: сохранить все то человеческое, что в нас
есть, сплотиться и только тогда, вместе, мы сохраним нашу цивилизацию. Я тоже живой
человек и понимаю, что люди устали и боятся, но нам нужно по возможности сохранять
спокойствие и не впадать в панику!
Вновь подошедшие вклинились в гудящую толпу и стали медленно пробираться в сторону
института, к милицейскому кордону.
- А что по поводу происходящего здесь?
- Мы с вами становимся свидетелями массовой истерии, которую подстегивает определенная
группа лиц. Это варварство, шаманство какое-то! Матушка – природа в XXI веке подарила
нам чудо, возможно, это последнее чудо, что у нас осталось... И эти люди хотят его
уничтожить, принести в жертву из-за своего шкурного интереса! Мы живем в
цивилизованном мире, а не в средневековье! Я не могу стоять в стороне и наблюдать за этой
дикостью!
Колонна загудела: то ли услышала последнюю фразу, то ли от отмашки хриплого, то ли
просто от избытка чувств.
- Я и мои друзья сделаем все возможное, чтобы не допустить самосуда! Эти люди через нас
не пройдут!
Идущие по бокам от Морьева двое мужчин как будто раздулись, выдвинулись вперед,
выдав в себе телохранителей.
- Но почему вы решили, что этот стихийный митинг?..
- Это не стихийный митинг! – рявкнул табаком и еще какой-то дрянью вывалившийся из
толпы мужик в ухо оторопевшей журналистке, от хамства даже забывшей суть вопроса, это...
Договорить ему не дали. Чье-то крепкое плечо оттеснило его назад. Мужичок неловко
попятился и наступил на ногу стоявшему за ним верзиле, бритому наголо, зато с густой, хотя
и не длинной рыжей бородой. Верзила взвыл дурным голосом и отшвырнул неуклюжего,
словно тряпку…………..
Ах, скотина!.. Это ж надо! Как на заказ – на правую наступил. Ступня у Олега Фомича и без
того болела зверски... Не иначе, от жары тогда повело, то бревно так неудачно уронить.
Ушибленная нога, словно лопнувшая труба, хлестала кипяченой болью. Ой, не добрым
словом поминал сейчас Олег Фомич и неловкого мужика, и то злосчастное бревно, да и
вообще ремонт дачи в целом. Хотел и мать, Любовь Васильевну, вспомнить, что надоумила
его (Ремонтом хоть займись! Хватит дурью маяться!), но вовремя себя оборвал. Вспомнил,
лежит мама, и так плохая уже совсем, пластом от солнечного удара. А он здесь...
Вытянул Олег Фомич голову, глянул поверх столпотворения на прижавшийся к земле
институт, возле которого уже разворачивались, ощетинившись лозунгами, «зеленые». Дети в
основном, студенты. Горячие, но глупые и наивные. Ведь они не знали, а Олег Фомич точно
знал, в чем корень всех бед и знал, что нужно делать, чтобы маме стало лучше, а
окончательно вставшее производство корпорации обогревательного оборудования «Стожар»
с идиотским слоганом «Мы дарим вам тепло наших сердец» опять заработало и он, Олег
Фомич, вернулся к нормальной работе.
Он верил в это, чувствовал поддержку окружающих и не замечал недавно упавшего на него
проходимца. А тот все силился взять себя в руки, изгнать ту наркотическую дрянь, которую
сегодня пил и высматривал шакальим взглядом толкнувшего его, стискивая в кармане
абсолютно легальный и оттого еще более страшный здесь перочинный нож.
Так, он где-то по левому краю был, рядом с депутатом... Черт, депутат куда-то в сторону
отошел! Ладно, это один из тех, что истошно орут……….
- Оставьте нам чудеса! Оставьте нам чудеса! – истошно орал Славец, потрясая в ритм
кулаком. Он обожал митинги – такой прилив адреналина и драйва можно получить только
разве что на каком-нибудь движняке. Иногда ему даже казалось, что он ходил бы на них,
даже если ему не платили 300 рублей в час. Но впрочем, проверить это не представлялось
возможным, так как платили исправно, а получить за раз практически месячную степуху...
Неплохо, даже если учесть, что в деньгах он не нуждался: у отца, как-никак, фирма по
производству мороженого. Да и если серьезно, что народ так окрысился на этого паука?
Ученые вот говорят, что он один в мире такой остался. А эти его убивать…. Да и что жара?
Зато можно покупаться в реке, изрядно, правда,
обмелевшей. Жару Славец переносил
хорошо. А вот осень он не любил.
Толпа недовольным, встревоженным роем нависала над голосящими «зелеными».
Немножко жутковато, конечно. Ну, так ведь митинг, что может случиться? К тому же вон,
ОМОНовцы стоят. Заморенные, правда, уже. Но ничего, все равно мы
- Не дадим убивать нашу Землю! Не дадим убивать нашу Землю! Отстоим!..
С пеной у рта... с разбитыми кулаками. И пускай кричат в ответ............
- Славец! Это Славец, папа! Вон там, видишь? Мой однокурсник!
- Этот твой однокурсник, сынок, - отец, Осип Марксович, нестарый еще мужчина, высокий и
крепкий, по-советски решительно жал Васе плечо, - напротив нас стоит.
- Но ведь это же...
- Он ту мразь защищает, что ученые прячут. Это мерзостное насекомое, которое мучает нас!
Столько уже люди натерпелись, и все из-за демократии этой. Две минуты, и дело с концом,
все муки кончились. И дрянь эту с лица земли, - глаза Осипа Марксовича опустели, а лицо
налилось кровью. Ушел в себя, у него так бывало, в периоды сильного волнения. Через
минуту он уже встряхнулся, - не смей, Василий, слышишь, не смей даже заговорить с ним!
Понял?
Ответа он не услышал, потому что вокруг все набухало и разрасталось:
- Верните нам дождь! Мы хотим пить! Отдайте дождь! Отдайте нам паука!
Толпа двинулась вперед, на «зеленых», на ОМОН. Медленно и неотвратимо, словно
медведь или старость. Тем удивительнее, что она остановилась. Остановилась, когда Осип
Марксович с утробным рыком выпустил плечо сына и ринулся на кордон, как безумный.
ОМОНовцы нерешительно прикрылись щитами. Никакого приказа не давали, мужчина был
безоружен, да и знали его многие, потому что............
- Папа, - один из ОМОНовцев опустил щит и нерешительно вышел из строя. На полшага.
- Стервец! – Осип Марксович налетел на сына, как коршун, ухватил его за бронежилет и стал
так яростно трясти, что казалось, голова ОМОНовца бьется о стенки шлема, - ты что же
делаешь, паскудник?! Я тебя для чего в милицию отдавал? Чтоб ты у своей семьи на дороге
стоял? Вась, посмотри на брата! Орёл!
- Э, Дим, да ты чего?
- Пап, пап, я при исполнении...
- Ну так ударь меня дубиной своей, или что там у тебя еще есть! Давай, сынок, что медлишь?
Отец все тряс безвольно стоящего сына, что-то орал, когда его начали теснить щитами
аккуратно, но настойчиво. А Осип Марксович всё тянулся к сыну сквозь щиты и кричал
истошно, так, что самому чёрствому из людей было ясно, что кричит он от боли:
- Ты не сын мне больше, слышишь?! Прихлебатель! Поклоняйся своему членистоногому! Не
сын!..
Осип Марксович попал в объятия Василия, и люди его оттерли куда-то вглубь людской
массы. ОМОНовцы угрюмо вернулись в строй, а Дима ошарашено стоял за их спинами и
жаркий шепот капитана Дементьева приводил его в чувства.
- Соберись! Что расклеился, как кисейная барыня? Ну! Ты при исполнении! Все с отцом
утрясется!
И Дима, вроде, приходил в себя, смотрел в решительные глаза капитана, но не сдерживался,
то и дело кидал взгляд на окна третьего этажа, окунуться на миг в бездонные глаза Инессы.
И назад…………
- Кто это? – Яхновец вопросительно приподнял бровь.
Инесса через силу отвернулась от окна.
- Это Димочка.
- Да нет. Мужчина, который его так энергично тряс.
- А, это Осип Марксович. Его папа. Очень строгий человек.
- Да уж. И тоже за Гошей, кстати. Черт, ну где же подкрепление?
А профессор Мелин смотрел из окна на воющую, пунцовую от ярости толпу, машинально
промачивал лоб. Но мысли его были далеко, на несколько лет назад и много миль на юг, во
влажных склизких джунглях, где он вместе с группой учёных нашёл Гошу. Видимо,
последняя особь царского паука, неизвестно как проскочившего сквозь столетия, оттуда, где
ему и место, и оказавшегося здесь. Чудо. Жемчужина на ладони мира. Совсем молодой... По
основной версии, яйцо сохранилось где-то в трясине, пока болото не пересохло.
Когда они его нашли, он был уже вконец затравлен обезумевшими от страха селянами. Одна
лапа сломана.
Легкая мысль порхнула через месяцы, окунув дымчатым взглядом: лечение лапы,
захватывающее, мучительное и беспрецедентное. Такое не снилось и Левше, вылечить
сломанную лапку… Выбивание денег и постройка террариума, точной копии естественной
среду обитания Гоши. И остальные дни, словно один: процесс постижения, изучения живого
чуда. До чего же он умный, просто дрожь пробирает...
Гоша стал для Вениамина Аркадьевича больше чем просто археологическая находка. Он
стал для него как сын, которого у профессора никогда не было. И не будет уже.
И чем дольше Вениамин Аркадьевич вспоминал, тем страшнее ему становилось. Хотелось
скулить и выть, будто пёс, учуявший беду.
Ведь какая глупость, невозможная, дикая глупость! Достойная пера Брэдбери, которого
Мелин так любил.
- Среднюю полосу России настигла аномальная жара, - голосили по всем новостям мира,
будто кто-то этого еще не знал, - уже больше пяти месяцев отметка термометра не опускалась
ниже 40 °C… Производство парализовано... Больницы переполнены... По недавним
сведениям, возникли проблемы с питьевой водой...
И вдогонку, брошюры, заметки в газетах, плакаты и телевизионные ролики приблизительно
одинакового значения:
- При смерти паука, - говорит какой-нибудь «известный» доктор, который еще вчера
рекламировал кефир, - из его организма высвобождается определенный фермент, так
называемая «душа паука». Точное происхождение его неизвестно, ясно только, что это
связано со специфическими химическими процессами в его организме. У этого фермента есть
интересная особенность: при попадании в атмосферу он вступает в реакцию с воздухом,
побочным эффектом которой является дождь.
Ну и дальше маловразумительные, а для обывателя и вовсе непонятные объяснения этого
феномена, сопровождающиеся какими-то формулами и рисунками. В том числе и паука в
разрезе.
Бред, в общем-то. Ахинея. Как и всё, что происходит сейчас...
- Не будет.
- Что? – Яхновец удивленно повернулся к профессору, сразу не поняв, что тот отвечает на
вопрос, который Петр Львович задал несколько минут назад.
- Подкрепления не будет, - Вениамин Аркадьевич все-таки отбросил насквозь промокший
платок и спрятал руки в карманы халата. Чтобы не было видно, как они дрожат. Выглянул в
окно...........
Толпа уже кипела. «Зеленые» потеряли все подобие строя и растеклись непонятной кляксой
уже совсем по-звериному
перелаиваясь с наседающими на них. Денис Морьев куда-то
подевался, хотя, что ему здесь оставалось делать, раз он уже провозгласил свою гражданскую
позицию.
Где-то на периферии начались драки, медленно растекаясь гноем. От избытка чувств
пришедшие за пауком начали выяснять отношения и между собой. А около двери в институт
толпился ОМОН, всё посматривая в ожидании приказа на Дементьева, который что-то орал в
трескливую рацию.
Мелин смотрел на этот бедлам и будто своими глазами видел, как обезумевшая, пыльная от
ярости людская масса врывается в террариум и рвет голыми руками жалобно, пронзительно
верещащего Гошу, вынимают из беззащитного создания «душу».
- Нет... нет, как же так, - Вениамина Аркадьевича трясло, он отошел от окна и сел за стол,
крепко вцепившись в столешницу, чтобы хоть как-то унять дрожь и сдержать рвущуюся,
клокочущую в горле панику.
Но никто из помощников не подбежал и не помог ему, потому что…………
Федор Ессентукевич чувствовал себя скверно. Дико хотелось пить, голова болела так, что
казалось, пошла трещинами, и вообще, он уже плохо ориентировался в происходящем. К
тому же его терзала масса нерешенных проблем:
На что потратить аванс?
Когда же его дадут, чтобы Федор его таки потратил?
И вообще надо уже бросать пить, да вот только повода всё никак нет.
Впрочем, сейчас ему пришло озарение. Он понял, как решить все свои проблемы.
Протолкавшись сквозь орущие в нерешительности первые ряды, он вылетел на пустое
пространство между толпой и ОМОНом. На секунду он замер, но собрался с силами и заорал:
- Да сколько же можно ждать?!
Вопрос был достоин аплодисментов, ведь выражал отношение ко всем проблемам
Ессентукевича разом.
Издав этот боевой клич, Ессентукевич ринулся к двери в институт, сквозь спецназ, но...
- Стой!
Федор остановился, так как приказ, произнесенный напрочь сорванным голосом, звучал
жестковато. Дорогу Ессентукевичу перегородил хриплый.
- Стой, сука! Не пройдешь, - хриплый, прищурившись от солнца, смотрел на Федора, чуть
согнув колени и отведя правую руку назад. А в руке шило.
ОМОН отреагировал мгновенно. Их будто подменили: вялые и нерешительные без прямых
указаний начальства, при виде оружия они мобилизовались за секунды по привычке,
отточенной годами. Их строй изогнулся и лопнул, бойцы ринулись на хриплого.
Удар дубинкой по руке.
Пинок – упавшее шило отлетает в сторону.
Удар поддых – хриплый согнулся.
Руки за спину – ведите.
Нет, не успеете.
Воодушевленная избиением противника, почувствовавшая солёный вкус крови толпа
рванула лавиной, камнепадом сквозь прорехи в строю к вожделенной двери.
Чтобы напороться на «зеленых», с ненавистью и безысходностью загнанных крыс
забивших своими телами подход к институту, абсолютно не понимающих, что они делают и
для чего.
И кошмарнее всех в этом месиве выглядели ОМОНовцы, будто рифы из воды,
проталкивающиеся сквозь мутные волны………..
- Что... что они делают, Петя?
Яхновец сглотнул.
- Они отступают.
Первое плечо обрушилось на входную дверь. Вот и всё.
- Нет! Не может быть!
Инесса сорвалась с места, как легкая, хрупкая птичка и выбежала из кабинета.
- Инесса! Не надо! – Петр Львович понял, к кому она, - Вениамин Аркадьевич, что делать?!
Яхновец обернулся и застыл. Мелина в кабинете не было……..
Когда Инесса спустилась на первый этаж, дверь уже выломали. Дрались и бесились
обезумевшие люди. Несколько человек валялись на полу, избитые и затоптанные.
У двери был затор. Что там происходило, понять было невозможно. Свалка. Но уже побили
окна, и люд лез через них.
Улучив момент, Инесса выпрыгнула через окно на улицу, сильно порезав об осколок руку,
и чудом не угодила прямо под ноги напирающей толпе. Выпрямилась, прижимая раненую
руку к груди, и увидела того, кого искала.
- Дима! – маленькие окровавленные кулачки застучали в бронежилет ОМОНовца,- Дима! Что
же вы наделали? Почему?! Скажи! Дима!
А Дима кусал губы, пытался заглянуть в глаза любимой, но не выдерживал, отводил взгляд
в сторону.
- Инесса, я ...
Замолчал. Попытался приобнять.
- Не трогай меня! Это подло! Зачем вы их пустили?! Что он вам сделал?
Дима молчал.
- Дима! Инесса! – Васька, младший брат, взялся, словно ниоткуда. Какие там наказы отца, всё
уже забылось! Такое родное лицо растянулось в беззаботной улыбке, Вася приветливо
поднял руку и поспешил к брату...
Споткнулся. Что-то раздвинуло кожу и проскрежетало меж рёбер в легкое, и силы рвано,
лохмотьями стали извергаться наружу. Вместе с кровью. Изо рта.
И дохнуло дешёвым табаком и ещё какой-то гадостью:
- Нашел……….
Профессор Аземский отвернулся от пульта с бесконечными кнопками, рычагами,
датчиками, индикаторами и обернулся на звук открывшейся двери.
- А, Вениамин Аркадьевич.
- Здравствуйте, Игорь Демьянович. Как тут у вас?
- Все в норме. Система работает исправно, слов нет. А как там наверху?
- Жарко.
- Но всё обойдётся?
- Конечно, Игорь Демьянович, не переживайте. Откройте мне, пожалуйста, я Гошу проведаю.
- Вы не доверяете моему профессионализму?
- Что вы, Игорь Демьянович! Ни в коем случае! Ваш профессионализм не вызывает
сомнений!
- Ну... проходите.
От нажатия на одну из многочисленных кнопок дверь с шипением распахнулась.
Профессор шагнул через порог.
И попал в джунгли. Террариум поражал воображение. Если не смотреть вверх, создавалась
полная иллюзия тропиков. Влажный воздух, скользкие густые душные заросли, все увитые
паутиной.
Профессор медленно пошел вглубь, туда, где на полянке его ждал Гоша.
Сюда сходились нити гигантской паутины, оплетавшей весь террариум, и в центре сидел
Гоша, царский паук.
Мелин остановился, и Гоша, медленно, недоверчиво стал к нему приближаться. Только
тогда стало заметно, как он напуган.
- Гоша, ну что же ты боишься, это же я, не узнал? – голос профессора срывался. Мелин не
двигался, только вытянул вперед руку. И Гоша откликнулся, быстро и завораживающе
перебирая лапами, спустился на землю и заторопился к Вениамину Аркадьевичу.
Выглядел он поистине внушительно. Внешне-то он был как обычный паук, только ростом
взрослому человеку по пояс. Громоздкий, но на удивление ловкий, во время во время
движения он вызывал какой-то зачарованный трепет. Экзоскелет его отливал зеленокрасным, чем придавал Гоше какую-то сказочность, нереальность. И конечно, взгляд.
Задумчивый, несколько наивный... Разумный!
Паук остановился возле Вениамина Аркадьевича и подставил голову под руку. Мелин
осторожно и нежно погладил его, будто боялся обидеть, испугать.
Так и стояли: замерший, что-то тихонько трещащий паук и учёный, гладящий его мелко
дрожащей рукой.
- Гоша... Гоша, - тихо, безлико повторял профессор, будто песок пересыпая из ладони в
ладонь, - Гоша, они не посмеют. Нет, я им не позволю.
Взглянуть бы в глаза ему! Сухие ли?
Да какая разница.
- Гошенька, - в правой руке скальпель. Блеснул бы, будь здесь солнце. А так нет, тусклым
росчерком описал чёткое, до отвращения точное движение и вошел в головогрудь, туда, где у
человека был бы затылок.
Гоша жалобно что-то протрещал. Глаза его, смотрящие на Мелина, наполнились... Чем?
Болью, страхом? Будто дымом табачным заволокло.
Лапы паука подкосились, он шлёпнулся на брюхо. Неуклюже засучил конечностями,
пытаясь подняться. И куда только девалась его грация, что минуту назад так завораживала?
Он даже смог чуть приподняться, но упал опять, поскрёб лапами и затих.
В обрушившейся тишине раздался звук. Будто кто-то невидимый вздохнул. И по
террариуму разлился запах, какой-то знакомый... Озона что ли?
Беспорядки на улице прекратились сами собой. Все неожиданно остановились и уставились
в небо... смотрели и не верили глазам своим. Потому что небо, раскалённое и расплавленное,
затягивало тучами. Тяжелые, неуклюжие, они косолапо надвигались, пеленали истерично
отбивающееся солнце грязными лоскутами.
Хриплый, изранен и избит, тяжело дышал, привалившись к стене. Наверно, он первый
заметил вывалившегося из института Мелина. Словно вусмерть пьяный, он нетвердо шёл
куда-то, не видя перед собой ничего, потом остановился и тяжело осел на асфальт.
- Ах ты, скотина! – неизвестно, откуда взялись силы. Хриплый вскочил, в два прыжка
оказался перед профессором, - ты его зачем сюда вез? Чтоб прирезать? Мясник! – от удара
наотмашь голова Мелина мотнулась в сторону, - Живодер, ты хуже всех этих!.. Ну что,
скажи, что он тебе сделал?..
Вениамин Аркадьевич поднял голову, и хрипатый отшатнулся. Ему вдруг стало
невыразимо страшно.
- А я? – Мелин шептал, но от этого шёпота рвались барабанные перепонки. Лучше бы уж
кричал, - я что вам сделал? Почему мне?..
На ладонь упала первая капля дождя.