Александр Пивинский пир во время че *** Я столько раз проваливался в бездну, Что научился плавать и летать Вдоль строчек, продиктованных болезнью, По лабиринтам белого листа. Из голосов, что шепчутся в сознанье, Я самый тихий, как полынь-трава, Как эхо непостроенного зданья, Как шторм на полотне «Девятый вал», Я дерево, которому не больно, Когда его на фабрике долбят, Чтоб сделать стол и блок тетрадей школьных, И абажур, и кресло для тебя. В моих садах остановилась осень, И заткан паутиной небосвод, Но если ты захочешь и попросишь, Под первым снегом вишня зацветёт, И на шипах боярышника вспыхнет Живая кровь, растаявший рубин – Моей вселенной солнечные вихри, Кораллы галактических глубин. *** Встретимся взглядами в зеркале заднего вида… Лужи окрасит пыльца. Помнишь прогулки по берегу острова Лидо В сумерках цвета свинца? Помнишь Сан Марко, где время от крыльев крошится На компоненты стекла? Хлеб и тепло убивают свободу, но птицы Хлеба хотят и тепла. Так же и мы – драгоценный Грааль свой отдали Ради банальных вещей. Помнишь, как жадно топила монетки в канале Девушка в жёлтом плаще… *** Солнце в дымке, спят луга. Исчерпал запас мелодий Жаворонок. В даль уходят Одинокие стога. Скоро липы отцветут, Летний зной пойдёт на убыль, Ветер поцелует в губы Львиный зев и бересту. Но печаль не разогнать, Будто в этом пейзаже – Что-то большее… И даже Тень судьбы твоей видна. *** Позади малахитовый лес, Солнце медью ложится на плечи, Стая ласточек мчится навстречу, В виражах прижимаясь к земле. И становится тесно душе Под июльской оплавленной твердью И звенит увертюрами Верди Нестерпимых кузнечиков жесть. Скоро первые капли падут… Летней бури всегда ждёшь с волненьем – Так влюблённые уединенья И страшатся и трепетно ждут. Так устроены наши сердца – В них блаженство соседствует с болью, Потому это знойное поле И грозу мы пройдём до конца. *** Люблю рассвета розовые трещины, Когда толпа сжимает нас в объятьях, Когда самодостаточные женщины Спешат к своим бухгалтерским занятьям, Когда эвклидово пространство города, Распиливают звуками машины, Когда, как в песне, холодок за воротом Несут самовлюблённые мужчины. без препинания дети выросли из крохотных цветков перестроечными шустрыми врагами им за вредность выдавали молоко порнозвёзды с удлинёнными ногами возвратился из круиза бумеранг инквизиторским судом и гильотиной что ж вы граждане не крикните ура из болот и нор поросших паутиной интернет-кафе мышиная возня спор в эфире паровозного сигнала что ж вы граждане забыли про меня передёргивая ночью одеяло я обижусь запишусь в большевики несогласным маршам пусть меня научат там Шекспир идёт шаги его легки как ударивший под дых несчастный случай и взаимно продолжается война мародёрством дедовщиной без отсрочки отдохнувшего Шекспира не догнать ни в ландо́ ни на четырнадцатой строчке раз, два, три - морская фигура замри Когда замирает морская фигура, Как будто её написал Айвазовский, Поёт неожиданно выбритый Шнуров С БГ и Митьками в тельняшках матросских, И тонет в квадратах Васильевский остров, Куда умирать приходить не придётся – Игра продолжается вечно – всё просто, И облако тонет в кирпичном колодце, Я тоже тону где-то между Литейным И замком Михайловским цвета перчаток Офелии (видно, в Фонтанке:) и тени Ложатся строфой на глазную сетчатку. *** Порядок промежуточных вещей Не важен, если эндшпиль сыгран плохо. Не вызывайте Гамлету врачей В хронически больной его эпохе. Накаркали – и сыр подорожал, И в уши вместо яда льют фанеру, И херувимы бьются на ножах В отравленной эфиром атмосфере. Там не поможет цейсовский прицел Найти в дыму отечества полоний, Но можно маску смерти на лице Увидеть в косметическом салоне. И мозга желатин не обмануть – Всё катится в космические дыры. Ты чувствуешь, как сдавливает грудь Хитиновая суть пустой квартиры? *** Нам, песчинкам озябшим, легко потеряться В гравированных снах поредевших лесов. Можно крикнуть в отчаянье «смейтесь паяцы!» – Не ответит никто, и не скрипнет засов. Постоим. Ветер лирой колёсной завоет. Двести пасмурных дней насчитал я в году. Молодая смола с терпким запахом хвои Держит руку мою в этом тихом аду. Каждый круг здесь имеет порядковый номер, Здесь любовь предают с девяти до шести, Здесь смешной Мандельштам от тоски чуть не помер, Но ему помогли по-другому уйти. Я не верю, что жребий нам выпал случайно, И могильные чайки кричат неспроста. О веснушках твоих, как о прошлом, скучаю И грядущее вижу в осенних листах. И над кронами ветер шумит, словно паром Разогретый утюг обдаёт полотно. Если верить в богов, то страданья не даром, Но вверху – никого, только небо одно. *** Плачьте, дети! Хлеб наш съела спорынья. Заграница и начальство не спасёт. Что начальство – у него своя семья: Жемчуг мелок, мёд не сладок, то да сё. И пойдём-то мы под окнами просить – Это есть последний наш «особый путь». Будут бабы, как на свадьбе, голосить; Может, денег спонсор даст каких-нибудь; Может, бог простит нам зависть, дурь и лень, Манной с неба, как евреев, наградит, Раз уж нет у нас порядка на земле, И сплошная ипотека впереди. Стихотворение о найденном в траве втором томе собрания сочинений А.С.Пушкина. Из гроба Пушкин протянул Мне том второй своих собраний, Так меч вручён был деве-Жанне, Душой болевшей за страну. Но что сей знак в лесной глуши, Сей дар напрасный означает? Быть может, от стези случайной Предостеречь поэт решил? И рифмой скрашивать глагол, И воздух воровать не надо, Когда чума на стогнах града С детьми затеяла футбол, Когда испуганный народ Вбивает в уши комья ваты, И невозможен без стигматов Дословный сурдоперевод Обычных слов. Какой там стих! С его подкожным откровеньем… Ты помнишь чудное мгновенье? Ну, хоть одно? Спешишь? – прости. Я стану рядом с детворой На те смертельные ворота, Сотру улыбку идиота И спрячу в сердце том второй. разбуженный щебетом птиц мой малыш пожёвывает губами и смотрит на меня так будто мы только что разговаривали хотя сейчас в словарном запасе у него всего два слова а у меня одно люблю *** Возможно, здесь конец пути, Не обозначенный кордоном: Линялых листьев конфетти И антрацит ночей бездонных. Как мертвецы молчат дубы В покрытых ржавчиной костюмах, Несёт голландец в тихих трюмах Всё то, что я хотел забыть: Торговый ряд твоих имён, Улыбок толстые журналы, Вечерних век и глаз неон, Артерий реки и каналы, Впадающие в океан Прикосновений наших крыльев – Мы столько островов закрыли И стёрли суверенных стран… Ты в каждом облике права Как прокурор зеркал, как осень Я все конверты разорвал, Но ветер новые приносит – Из фиордов из прибрежных дюн Ты повторяешь: жизнь прекрасна, Как юный Блок на стенке класса, Всегда бледнеющий к дождю, И возвращения урок Мне преподносят расстоянья, С тобой мы сцеплены в замок Волной границы инь и яня, Потерян ключ, молчит рояль, Лишь отражения играют, Я растворён в тебе до края, А тот, что в зеркале – не я. В промежутке между сном и совестью Стук часов особенно заметен. Под подушку складываю повести, Забывая лица на рассвете. Слишком долго увлекался мифами, Слишком мало сделать мог руками, И в труде стахановски-сизифовом Я как раз и есть упрямый камень. И когда стою над этой бездною, Понимаю: пропасть – не снаружи. Отмирают клетки бесполезного Вещества перед осенней стужей; Пламя клёнов дьявольски обманчиво Бередит покой нагретых комнат. Помнишь, я серебряным был мальчиком? Впрочем, я и сам уже не помню. И пугает форма безвозвратности И несовершенный вид глагола, Оттого и множу неприятности Разведённым в лужах алкоголем. Мне давно смертельно нездоровится: Сели батарейки от удушья. Словно пауза, сыгранная Горовицем, Тишина закладывает уши. И теперь, когда уже не встретимся – Всё равно, кто прав, а кто обижен. Небеса всё вертятся и вертятся, И вода забвения всё ближе. *** Я состою из мела и воды И потому однажды стану снегом И буду падать с расстоянья неба Несмело на увядшие сады. И почерневших веточек излом Очертится моим прикосновеньем, И женщина с младенцем на коленях Засмотрится в оконное стекло, Муаром занавесок заслоня Всё лишнее, мешающее взгляду, Она услышит сердце где-то рядом И на ветвях почувствует меня. *** В окружающей нас по соседству природе Есть лягушки и черви – не ясно зачем, Почему-то лиса на торфяниках бродит, А за нею охотник с ружьём на плече. Все друг другом питаются, плоть поедают, Расщепляют молекулы жирных кислот, Непонятный охотник в лисицу стреляет, Происходит осечка – лисе повезло, Но охотника ждёт дорогая невеста Или просто любовница или жена – У неё на пальто приготовлено место, Где лисы неподстреленной шкура нужна; Закипает скандал на повышенных нервах, Непонятный охотник стреляет в себя, Под торфяной землёй в нём заводятся черви, И лягушки червей поедают любя, И лягушек любя поедает лисица – Так угодно зоологам, чёрту, судьбе: Если частью природы случилось родиться, Значит ты для кого-то – любимый обед. ORDNUNG Есть сеть! Вай фай. Улыбка – бесплатно. Стабильность, Плюс властная вертикаль. Когда-нибудь явится такой порядок, что все перестанут сморкаться. И мальчики в галстуках и нарукавных повязках После фразы «свободная касса» Начнут, наконец, говорить «хайль!» На Бронной улице, у входа В Литературный институт И в дождь, и в ясную погоду Таджики милостыни ждут: На мостовой в одеждах ярких Мамаша юная и сын, И дорогие иномарки Бензином дышат им в носы. Чуть не споткнувшись о младенца, Студент десятку подаёт Купил, наверно, индульгенцию За словоблудие своё. Они без злобы на машины Глядят завистникам в пример, А вот глаза у них большие, Как буковки СССР. IMAGO Обжигает глаза синим пламенем небо февральское. На бескрайних снегах фотография времени в профиль. В ожиданье весны запасись акварельными красками И терпеньем. И птицам почаще разбрасывай крохи. Доживём: я во сне видел целое море подснежников, Снегопад мотыльков на рисованных эльфов похожих, Я не знаю, зачем им нужны эти крылышки нежные – До мечты не дотянешь, а так – только сердце тревожить. Я не знаю, зачем эта музыка в зыбком сиянии, Облака, словно белые рифы летучим голландцам, Позабывшим о времени, стёршим масштаб расстояния, И значения слов затаскавшим до яркого глянца. Всё же дай мне понять, есть ли правда и смысл в пробуждении, Или каждая бабочка – просто летающий кокон?.. Тень Набокова мечется в комнатах учреждения, Выцветает крыло мотылька между сдвоенных окон. *** поначалу казалось, что она его любит но стоило ему сесть за стол, за стихи – она раздражалась, срывалась на грубость, и все становилось на свои места. каждый раз повторялась всё та же история, от которой он порядком устал, а ночью плакал смешно, как будто икал, как будто можно любить консерваторию из-за ковровых дорожек, буфета, зеркал. разговор с одноногим соседом Здравствуй, Можейко! Где твоя молодость? – Там, за рекой… ускакала в посёлок… – Нет за рекой никакого посёлка, Только овраги, орешник, да ёлки… – Есть! Просто ты по нему не скучаешь. Там и нога моя правая бродит, – Так мы в больнице решили с врачами, – В райских лугах. А костыли Посадил в огороде. Видишь две яблони – проросли! Меняя краски потихоньку, Как листики в календаре, Рисует осень кистью тонкой Узорчатые кроны древ. В пейзаже строгом, лаконичном, С неразличимостью мазка, Стоит ноябрь - покой больничный И доктора не отыскать. И бесполезно ждать подмоги, И звать сестёр по именам. Засыплет листьями дороги, А дальше... дальше – тишина. Снесут четыре капитана Свой скорбный груз в больничный морг, И кто-то скажет у экрана: «И этот выстоять не смог», И ветер спутает узоры И ветви жизненных путей, Мы встретимся, быть может, скоро В просторной вечной мерзлоте. И чтобы ты не потерялась, Я ход часов остановлю, Как заклинанье повторяя: Люблю, люблю, люблю, люблю.