RUS

Произнесение согласных с позиций современной произносительной нормы русского языка
Если мы будем рассматривать те трудности, которые возникали и возникают при произнесении
согласных, мы, конечно, должны в первую очередь поговорить о том, какие проблемы возникают
при реализации звонких и глухих согласных. Это, казалось бы, очень простой вопрос, и никаких
проблем не возникает, если речь идет о сочетаниях согласных внутри слова. Мы хорошо знаем,
что в русском языке действует закон регрессивной ассимиляции, и очень хорошо понимаем, что
перед следующим звонким шумным не может быть глухого, поэтому /próz’ba/, сочетание /z’/ и
/b/, перед глухим не может быть звонкого, поэтому в слове /lótka/ — /tk/. Но мы хорошо знаем,
что есть группа звуков, сонантов, которые сочетаются и с глухими, и со звонкими, поэтому можно
себе представить слово /sl’ot/, в котором глухой стоит перед сонантом /l’/ и слово /zloj/ (злой), в
котором /z/ стоит перед сонантом /l/, можно вспомнить слово /sm’éna/, где глухой перед /m/, /z/
звонкий перед /m/ в слове /zm’ej/. Мы хорошо знаем, что /v/ является особым звуком, тоже к
сонантам своим поведением в потоке речи и по фонетическим чертам может быть причислен,
слово /sv’et/ с глухим перед /v’/ и /zv’er’/ со звонким перед /v’/. Но трудности возникают на
стыках слов, имеются в виду трудности, которые возникают на стыке служебного и
знаменательного и двух знаменательных.
Но, может быть, начать лучше со стыка двух знаменательных слов. Обратим внимание на то, что,
конечно, мы рассматриваем случаи, когда паузы между двумя знаменательными словами нет.
Можно себе представить такое сочетание: воз большой. Конечно, если второе слово,
знаменательное, начинается со звонкого шумного, то предыдущий — тоже звонкий — /voz
bal’shój/, если второе слово начинается с глухого, например, воз сена, то глухим оказывается и
первый /vos s’éna/.
Если второе слово начинается с сонанта, может быть, воз листьев, воз мяты, какой-нибудь «воз
веток», то обратим внимание на то, что в соответствии с нормой здесь, перед сонантами,
возможен только глухой согласный, неправильно говорить /voz m’ati/ или /voz v’étak/, только /vos
m’áti/ или /vos v’étak/, и даже если дальше идет гласный, в сочетании, например, воз огромный,
то тоже глухой согласный. Сложности произнесения и ошибки, которые возникают здесь, связаны
с тем, что закономерности произнесения звонких и глухих на стыке двух знаменательных слов и
служебного и знаменательного разные, потому что если мы рассмотрим стык служебного и
знаменательного слова, возьмем какое-нибудь через год, то, как и в случае двух знаменательных,
перед звонким шумным /g/ у нас звонкий /ch’ér’ez got/, перед глухим, например, через село мы
проезжали, тоже слово не служебное — знаменательное начинается с глухого и, естественно,
требует глухого /ch’ér’es s’iló/. Обратим внимание на то, что если после служебного слова идет
знаменательное, которое начинается с сонанта или с гласного, то тут иные правила, чем на стыках
двух знаменательных слов, например: мы встретимся с вами через век, если это возможно,
/ch’ér’ez v’ek/, значит, /v’/ — сонант, а тут перед ним звонкий согласный, а не глухой или через
лето что-то произойдет, опять звонкий: не /cher’s l’éta/, а /ch’er’z l’éta/, или мы прыгали через
огонь. По этому поводу довольно много пишут лингвисты, и они считают, что здесь, скорее всего,
действует закон, такой же как и внутри слова, поскольку, как правило, ударение имеет
знаменательное слово, образуется некое единое фонетическое слово, а также другие
закономерности.
По-видимому, разные правила реализации звонких и глухих на стыке служебных и
знаменательных слов, по сравнению с двумя знаменательными, а кроме того, достаточно сильное
южное влияние приводит к целому ряду ошибок, которые возникают даже у носителей языка.
Студенты проводили такое интересное исследование. Они в троллейбусе проезжали по Невскому
проспекту и слушали, как водители объявляют остановку напротив магазина «Елисеевский». Она
называлась «Сад отдыха». Они фиксировали, сколько водителей произносили неправильно
/sadód:iha/, а сколько правильно — /satód:iha/. Но это, пожалуй, наиболее простой случай,
который, конечно, тоже исследовался.
Но гораздо большее число различий между петербургским и московским произношением,
которые существовали, связаны с произнесением мягких и твердых согласных. Произнесение
твердых заднеязычных согласных в прилагательных мужского рода единственного числа /v’il’íkij/
или /v’il’ík’ij/, твердого или мягкого. Когда-то два варианта нормы были равноправными. В Москве
произносили /v’il’íkij/, /zvónkij/, /grómkij/, а в Петербурге — /v’il’ík’ij/, /zvónk’ij/, /grómk`ij/. Надо
сказать, что приблизительно с 60—70-х гг. прошлого века эти варианты перестали быть
равноправными, вариант с твердым заднеязычным стал отживающим, архаичным, и норма
требовала, кодифицированная норма, в результате серьезного исследования, произнесения
мягких, т. е. /v’il’ík’ij/, /zvónk’ij/, /grómk’ij/. Не только в этом случае надо было думать, как
произносится мягкий и твердый, были и те случаи произнесения твердого /s/ или мягкого /s’/ в
возвратных частицах, о которых мы уже говорили. Раньше очень легко было услышать эту
московскую черту /uchús/, с твердым, /b’irús/, /str’iml’ús/, побывав на спектакле в московском
Малом театре. Старые актеры стремились эту московскую черту не просто сохранить, а
подчеркнуть, но время проходило, и теперь уже и на сцене Малого театра мы вряд ли услышим
твердый согласный. Победила петербургская норма, с мягким согласным /uchús’/, /b’irús’/,
/str’iml’ús’/.
Но, пожалуй, самое большое число непростых таких случаев связано с произнесением твердого
или мягкого согласного в заимствованных словах. Действительно, заимствованных слов в языке
русском очень много, многие из них органично вошли в язык. Они иноязычными являются только
по своему происхождению, и многие уже забыли о том, что они иноязычные, например, слово
метр или газета никто не воспринимает как иноязычное, и большая часть из них по
произношению не отличается от слов исконно русских. Но все-таки некоторые имеют какие-то
свои особенности, нарушающие основные орфоэпические нормы русского языка, ведь мы хорошо
понимаем, что гласные /i/ и /е/ — это гласные переднего ряда. И в соответствии с внутренними
языковыми закономерностями как бы не может быть твердого согласного перед гласным
переднего ряда /е/.
Известно, что норма от системы зависит, и определенные изменения нормы могут быть связаны с
теми изменениями, которые в системе происходят. И такие изменения произошли. Твердый
согласный противопоставлялся мягкому только перед гласными непереднего ряда, и какие-то
минимальные пары типа /pat-p’at’/ или /lak-l’ak/ или /tot-t’ót’a/ как раз показывали (или
доказывали), что твердый и мягкий согласные — самостоятельные фонемы в русском языке. Но по
мере развития языка языковые возможности расширились, противопоставление стало
возможным и перед гласным переднего ряда /е/. Мы видим, какие минимальные пары возникли:
/ser/ вошло в язык, /s’er/, краткая форма от серый, /mer/ и /m’er/, множество разнообразных мер,
причем, когда эти слова стали достаточно активно употребляться в языке, журналисты, часто
пользуясь такими словами, в начале 90-х гг. стали соединять их в одной фразе, например, была
такая статья: Мерзкие меры нашего мэра. Лингвистически интересно, что возникла возможность
фонологического противопоставления твердого согласного мягкому перед гласным переднего
ряда /е/, то есть получилось, что сама языковая система такую возможность дала, поэтому и
возникла проблема выяснить, что нормативно, что автору кодифицированного словаря или
справочника рекомендовать, как заимствованные слова произносить: /kégl’i/ или /k’egl’i/,
/kémp’ink/ или /k’émp’ink/, /térmas/ или /t’érmas/, /fanéma/ или /fan’éma/. Экспериментальнофонетическое исследование и попытка проникновения, так сказать, в систему языковую привела к
интересным наблюдениям. Существует огромное количество заимствованных слов, но
оказывается, что факторы внутриязыковые очень значимы. Противопоставление или возможность
противопоставления твердого согласного мягкому перед гласным переднего ряда возникло
потому, что в фонологической системе потенциально такая возможность была заложена, ведь
сочетаемость твердого с гласным переднего ряда /е/ заложена в фонологической системе. В
русском языке есть согласные только твердые, у них нет соответствующего мягкого, они
сочетаются с гласным /е/, вы можете взять слова типа шесть или шест или жесть, это возможно, и
эта потенциальная возможность расширилась, но очень своеобразно. Проанализированные нами
слова показали, что если это согласный переднеязычный, то в 80 % случаев в заимствованных
словах произносится твердый переднеязычный. Заметим, что и /c/, и /sh/, и /zh/ переднеязычные,
вот так система действует очень тонко, она свое влияние распространяет в первую очередь на те
согласные, которые ближе к уже разрешенным. Если переднеязычные, то сегодняшняя норма
требует произнесения /tent/, /t/ твердое, /dekal’té/, /kashné/, /térmas/, /ekstérn/, /sanét/,
/fanéma/, /sérv’is/, /shassé/, /estét’ika/, /anténa/, /madél’/, /stres/, /seоjf/, /matél’/, и можно
продолжить эти примеры, их довольно много, огромное количество новых заимствованных слов
появилось в 90-е гг., все переднеязычные. Естественно, что какая-то группа слов возможна и с
мягкими, но преимущественно все-таки твердые. Но /p’ian’ér/ теперь норма, а не /p’ianér/,
/kans’érvi/, а не /kansérvi/, т. е. все-таки 15—20 % слов с мягкими, но преимущественно с
твердыми согласными.
Переднеязычные преимущественно твердые, а губные на 80 % мягкие: /eff`ékt/, /azb’ést/, /f’en/,
/graf’éma/, /maraf`ét/, /prap’éll’er/, /argum’ént/, /dif`ékt/, /mal’b’ért/. Аналогично заднеязычные
тоже в 80 % мягкие: /apag’éj/, /lak’éj/, /trah’éj/, /sh’éma/, /júnk’er/, /brók’er/. Оказывается, что и
здесь очевидно влияние системы, хотя в 80 % губные и заднеязычные мягкие, но возможны и
исключения, например, /b’iznesmén/, губной, но твердый или /vebsájt/. Следует подчеркнуть
зависимость нормы от системы, система расширила свои возможности, и норма этим
воспользовалась.
Конечно, нельзя не сказать о сочетаниях согласных, потому что когда-то по тому, как произнесено
слово конфеты: /kanf`éti/, с твердым /n/ или /kanf`éti/, с мягким, можно было легко судить, из
Петербурга или из Москвы этот человек. Любопытно то, что если второй согласный мягкий, то
первый теперь в большинстве случаев не мягкий, как было в московском произношении, а
твердый. В Москве говорили /d’v’er’/, /kan’f’eti/, /stáf’k’i/, /ár’m’ija/, а в Петербурге — /dv’er’/,
/kanf`éti/, /stáfk’i/, /árm’ija/. Но если в состав сочетания входят согласные разного активного
артикулирующего органа, как в случае /árm’ija/ например, когда переднеязычный сочетается с
губным, или /kanf`éti/, тоже переднеязычный и губной, то теперешняя норма требует обязательно
произнесения первого твердого согласного, так, как произносили в Петербурге. Если согласный
одного артикулирующего органа, то пока еще в ряде случаев сохраняется произнесение первого
мягкого, например, сочетание /s’/ и /t’/ — /s’t’ep’/, или сочетание /z’/ и /d’/ — /z’d’es’/, или
сочетание /n’/ и /t’/ — /v’in’t’ik/. Значит, если согласные разного активного артикулирующего
органа, то первый твердый, если одного и того же — оба переднеязычных, то первый пока еще
произносится как мягкий.
Надо сказать, что согласный /j/ среднеязычный и ведет себя так же, как любой другой мягкий, и
интересно то, что в огромном числе случаев согласный перед /j/ произносится теперь твердо:
/pjut/, /abjóm/, /s’imjá/ и только в тех случаях, когда мы имеем дело со стыком корня и
следующей части слова, как правило, флексии или другой какой-то части, то там может
сохраняться мягкий, и сейчас будет понятно из примеров, в каких случаях. Например: /sud’já/ или
/stat’já/, /kamar’jó/, /varan’jó/, /kalós’ja/, /palóz’ja/ — вот в этих случаях в ближайшее время,
наверное, трудно ожидать замену мягкого согласного на твердый, трудно себе представить, что
нормой станет /sudjá/.
Следует сказать в связи с сочетаниями согласных и об очень ярком показательном сочетании «чн»
и «чт». Ведь в Петербурге говорили /bulachnaja/, а в Москве — /búlashnaja/, т. е. в Петербурге «чн»
произносили как /chn/, а в Москве как /shn/. Или /jáblachnij/ говорили в Петербурге, а /jáblashnij/
— в Москве. Победила петербургская норма, но очень любопытно то, что тут тоже есть
определенное морфонологическое основание. В тех словах, где происходит чередование к//ч, так
хорошо известное тем, кто знает русский язык, то в этих сочетаниях /chn/ произносится. Вот
сегодня норма /jáblachnij/ (яблоко — яблочный), /par’ádachnij/ (порядок — порядочный),
/búlachnaja/ (булка — булочная), /malóchnaja/ (молоко — молочная), а в тех словах, где нет этого
чередования, там сохраняется произношение /shn/, например: /skvar’éshn’ik/ (скворец —
скворечник), /jiíshn’ica/ (яйцо — яичница). Наверное, трудно победу /chn/ в этом случае объяснить
написанием, а такие попытки были, дескать, написано «чн», как же прочтешь иначе? Но, несмотря
на это, в Москве ведь все умели читать, во всяком случае, основная масса, но произносили
/búlashnaja/, /malóshnaja/, /par’ádashnij/, так что очевидно, что те изменения, которые произошли,
не связаны с влиянием написания, а скорее имеют такие глубинные, даже, можно сказать,
внутренние морфонологические основания.
А что касается сочетания «чт», то любопытно то, что норма сегодня настаивает на произнесении
/shto/, /shtóbi/, как произносили в Москве, а не /chto/, /chtóbi/. Интересна судьба отдельных слов
типа /skúshnij/. Слово /kan`eshna/ было нормативным, оно и сейчас осталось ведущим вариантом
нормы, а /skúсhnij/ стало в отличие от /skúshnij/ ведущим вариантом нормы, повторяю, что тут
изменения могут происходить. Мы наблюдаем постоянно процесс образования единой нормы, об
этом мы начали писать с 60—70-х гг. прошлого столетия, единой нормы, лишенной местных черт.
Когда-то Лев Владимирович Щерба в работе о нормах образцового русского произношения писал,
что «в произношении будущего будет отметено все чересчур местное, московское или
ленинградское, орловское или новгородское, не говоря уже о разных отличительных чертах
других языков, вроде кавказского или среднеазиатского гортанного /g/, украинского /?/,
татарского /i/ и т. д.». Мы видим, что действительно единая норма образовалась.
В заключение, обратим внимание на произнесение слов дождь и дождя. Дело в том, что еще в
середине прошлого столетия по сводке погоды можно легко сделать заключение, откуда она
передается, из Петербурга или из Москвы. Если диктор говорил, что завтра будет /dosht’/, то это,
конечно, из Петербурга или из Ленинграда, если вы слышали, что /dazhd’á/ не ожидается, а если
диктор нам обещал /dosh’:/ или говорил, что /dazh’:á/ не будет, значит, это из Москвы. Единая
произносительная норма, заимствовавшая часть черт старого петербургского произношения, а
часть черт старого московского, эту особенность заимствовала из петербургского, и сегодня
московские дикторы тоже говорят: Ожидается /dosht’/ или /dazh’:á/ не ожидается. Вот таковы
основные черты современной русской орфоэпии.
Говоря об орфофонии, отметим, что сегодня норма требует произнесения твердого /с/, хотя когдато в Петербурге его чуть-чуть смягчали: /r’ival’úс’ii/, /int’il’ig’énс’ii/. Сегодня /r’ival’uсii/ и
/int’il’ig’énсii/ норма. А /ch/, наоборот, чуть более твердым было в произнесении петербуржцев,
сегодня в норме оно должно быть очень мягким.
И самое последнее замечание относительно того, каким же должен быть согласный /g/ звонкий.
Конечно, взрывным или смычным: /galavá/, /gasudárstva/, /gaspódstva/ — норма, а то
распространенное произнесение щелевого звонкого, ну, например, в 80—90-е гг. прошлого
столетия, безусловно, объяснялось южным влиянием, когда некоторые наши лидеры, а за ними и
другие начинали говорить /γalavá/, /γasudárstva/, /γaspódstva/ с акцентом. Норма
кодифицированная четко требует произнесения звонкого /g/ смычного во всех случаях, хотя есть
несколько слов, их осталось всего четыре, в которых все-таки как предпочтительный оценивается
произнесение /g/ щелевого, но очевидно, что очень скоро, под действием закона аналогии мы
будем говорить: Бога, Господи, ага, бухгалтер.