Витольд Рыбчинский Городской конструктор. Идеи и города

реклама
Витольд Рыбчинский
Городской конструктор. Идеи и города
Текст предоставлен правообладателем
http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=6737870
Рыбчинский В. Городской конструктор. Идеи и города: Институт медиа, архитектуры и дизайна
«Стрелка»; Москва; 2014
ISBN 978-5-906264-23-7
Аннотация
Представления о красоте и комфорте постоянно меняются, на сцену выходят
все новые поколения архитекторов и градостроителей, экономисты придумывают новые
концепции, а экологи – новые угрозы, и каждый этап преходящей интеллектуальной
моды становится частью истории города – идеи о городском развитии не уходят в
прошлое вместе со своим временем, но получают физическое воплощение в городском
ландшафте, наслаиваются и влияют друг на друга – и на нас, городских жителей. Основные
детали интеллектуального конструктора, из которого собран современный город, описывает
профессор Пенсильванского университета Витольд Рыбчинский.
В. Рыбчинский. «Городской конструктор. Идеи и города»
Содержание
Предисловие
Глава 1
Глава 2
Чарльз Малфорд Робинсон и «гражданское искусство»
Эбенизер Говард и рождение «города-сада»
Ле Корбюзье: башни в парке
Конец ознакомительного фрагмента.
Комментарии
5
7
12
15
23
31
37
3
В. Рыбчинский. «Городской конструктор. Идеи и города»
Витольд Рыбчинский
Городской конструктор. Идеи и города
Посвящается
Мартину
Майерсону
(1922–2007),
градостроителю, педагогу, уважаемому коллеге, и Мартину Поули
(1938–2008), собрату по «мусорной архитектуре», писателю, другу
Город – это природная данность, как пещера, косяк макрели
или муравейник. Но в то же время он – осмысленное произведение
искусства, содержащее в своей коллективной структуре множество
более простых и личных произведений искусства.
Льюис Мамфорд
Над тем, что мы хотим выразить в облике наших городов,
смеяться не следует. Их замысловатое устройство можно считать
настоящим чудом. Ведь это проявление возможности неизмеримого
множества людей свободно строить и воплощать в жизнь
бесчисленные планы.
Джейн Джекобс
Witold Rybczynski
Makeshift Metropolis: Ideas about Cities
© Witold Rybczynski, 2011. All rights reserved
© Институт медиа, архитектуры и дизайна «Стрелка», 2014
4
В. Рыбчинский. «Городской конструктор. Идеи и города»
Предисловие
Как и многие студенты-архитекторы моего поколения, я почерпнул свои идеи о сущности городов из книг Льюиса Мамфорда и Джейн Джекобс. Штудируя труды этих авторов
на занятиях и на досуге, я по молодости еще не понимал, что во многом их можно назвать
идейными противниками. Мамфорд, с тоской вспоминая о городах доиндустриальной эпохи,
активно выступал за их будущее развитие в «малом масштабе», как заповедовал его наставник Патрик Геддес. Джекобс, относившаяся с подозрением к планированию в целом и современному планированию в частности, считала, что город живет по собственным правилам,
которые градостроители, как правило, игнорируют, или, если говорить о современных теоретиках, включая Геддеса, сознательно узурпируют. С Мамфордом у меня была только одна
короткая встреча – на обеде в его честь, когда он посещал Университет Макгилла. Этот
человек присутствовал при рождении современной архитектуры и градостроительства, что
делало его личностью почти легендарной. Джентльмен до мозга костей, Мамфорд держался
официально и несколько отчужденно. Он казался пришельцем из другой эпохи. Дерзкая и
откровенная бунтарка Джекобс импонировала впечатлительному юнцу куда больше.
С тех пор как Джекобс написала «Смерть и жизнь больших американских городов»,
прошло полвека, и время скорректировало мои незрелые суждения. Например, ее априорное
отвержение идей «красивого города» и «города-сада» сейчас представляется мне несколько
легкомысленным: обе эти концепции оставили неизгладимый – и позитивный – след в истории американских городов. Убедительность ее доводов о «жизни улицы» умеряется тем, что
мы теперь знаем о «защищающем пространстве» и общественной поддержке правопорядка
(community policing). Да и сам городской мир за пятьдесят лет изменился: постепенный
вывод промышленных предприятий изменил облик ряда больших американских городов,
в центральных районах которых сохраняются бедность и расовые барьеры, а разрастание
пригородов стало важной движущей силой развития мегаполисов. Вместе с тем растущее
внимание к экологическим вопросам возродило интерес к мыслям Мамфорда о региональном планировании.
Спор между Джекобс и Мамфордом нужно рассматривать в историческом контексте,
поэтому в главе 2 я анализирую три главные идеи, повлиявшие на американское градостроительство первой половины ХХ века: концепции «красивого города», «города-сада» и «Лучезарного города». В главе 3 рассказывается о мощной атаке Джекобс на современное градостроение и о том, какое воздействие она оказала на архитекторов и планировщиков. Однако,
пока Джекобс занималась состоянием центральных районов города, американский урбанизм
шел по пути децентрализации, что тридцатью годами раньше предвидел Фрэнк Ллойд Райт,
разработавший концепцию «города широких горизонтов», которая была основана на развитии пригородов. Джекобс относилась к этой идее с таким презрением, что даже не упомянула ее в своей книге. В главе 4 описывается, как получилось, что эксцентричный гений Райт
оказался пророком. В главе 5 все эти нити сплетаются воедино: в ней речь идет о том, как
три главные идеи (и их критика со стороны Джекобс) повлияли на развитие американских
городов, воплотившись в зеленые набережные и новые пригороды, построенные по принципам «города-сада». Что же касается райтовской концепции постоянного расширения границ
города, то реальность давно уже превзошла все его ожидания.
Американский город, это неупорядоченное, можно сказать, анархическое поле для
индивидуального предпринимательства, этакий «городской конструктор», во многом стал
воплощением идей Джекобс. Однако все произошло не так, как она ожидала. В наиболее
привлекательных городских районах селятся не рабочие, которым она уделяла первостепенное внимание, а состоятельные люди и молодежь. Энергия города, за которую она выступала
5
В. Рыбчинский. «Городской конструктор. Идеи и города»
и которую справедливо считала «барометром» здоровья городской жизни, воплощается в
новой коммерческой и жилой застройке, по масштабу не уступающей той, что она так критиковала. Эти проекты осуществляют девелоперы, которых не было во времена, описанные
в «Смерти и жизни». Сегодня, однако, именно они играют первую скрипку и давно уже заменили градостроителей в роли главных стратегов развития городов.
В книге я попытался собрать все, что узнал об урбанистике и развитии городов. Шестнадцать лет назад я начал читать курс по основам дизайна и градостроительства для студентов, специализирующихся на деловом администрировании и недвижимости. Затем я познакомился с коллегами, по большей части экономистами, с кафедры недвижимости Школы
Уортона. Выяснилось, что все они занимаются исследованием городских проблем – жилищным строительством, государственным финансированием, иммиграцией и бедностью. Их
основные научные интересы мало отличаются от интересов архитекторов и градостроителей из Школы дизайна Университета Пенсильвании, где я также преподаю: и те, и другие
озабочены улучшением ситуации в городах и в жизни горожан. Однако экономисты исходят
из того, что, прежде чем что-то менять, нужно сперва понять, как это работает. То есть их
исследования связаны не столько с тем, каким должен быть город, сколько с тем, каков он
есть – как он функционирует. Это означает, что они занимаются сбором и анализом огромного количества информации, пытаясь понять, почему люди ведут себя именно так, а не
иначе, живут там, где они живут, и выбирают то, что выбирают.
Хотя градостроительные проекты обычно начинаются с функционального анализа и
изучения местных условий, транспортных схем и так далее, главная цель любого городского
планировщика – найти новаторское решение существующей проблемы. Архитекторы и градостроители озабочены тем, как сделать город соответствующим их представлениям – более
безопасным, компактным, зеленым, живым. Рабочая гипотеза состоит в том, что проектировщик, то есть специалист, учитывает интересы потребителей и лучше всех знает, как добиться
этих достойных целей. Что же касается моих коллег-экономистов, то они подходят к проблеме с другого конца, пытаясь выяснить, чего хотят сами люди.
Что же такое город – воплощение замыслов планировщиков или девелоперов, или и
тех, и других? Именно этим вопросам и посвящена моя книга. Главы 6 и 7 рассматривают
«альтернативную историю города», которая связана с потребностями заказчиков, потребителей и предпринимателей, а не с предписаниями планировщиков. В главе 8 речь пойдет об
антагонизме между сегодняшней модой на «иконическую» точечную застройку (так называемый «эффект Бильбао») и проектированием городской среды. В главе 9 говорится о том,
что мы узнали о городском строительстве и реконструкции, и о том, как из уроков последних
пятидесяти лет вырастают стратегии, в которых прагматизм и постепенное развитие сочетаются с государственной и частной деятельностью. В последних двух главах сравниваются
представления американцев о том, какими должны быть их города, и требования к городу в
условиях нынешнего экологического кризиса. Как выясняется, они во многом не совпадают.
Именно разрешение этого противоречия станет главной задачей следующего поколения градостроителей.
6
В. Рыбчинский. «Городской конструктор. Идеи и города»
Глава 1
Переустройство города
Я стою на крыше здания, выходящего на бруклинскую набережную. На дворе март,
с реки дует пронизывающий ледяной ветер, но солнце светит ярко, и вид манхэттенских
небоскребов по ту сторону сверкающей Ист-Ривер просто великолепен. «Площадь каждого
из этих причалов – пять акров, – говорит мой спутник, специалист по ландшафтной архитектуре Майкл ван Валькенберг. – По размерам это равно Брайант-парку». Ван Валькенберг
рассказывает о будущем парке, который протянется вдоль набережной больше чем на милю
– от Атлантик-авеню на юге до Бруклинского и Манхэттенского мостов на севере, и я заражаюсь его энтузиазмом. Пока что это место напоминает заброшенную автостоянку: за провисшим забором из рабицы – только потрескавшийся асфальт да кучи мусора. До нас доносится ровный гул машин, несущихся по автостраде Бруклин – Куинс. Хотя старые склады на
пристани уже снесены, трудно представить себе, что здесь будет парк, но ван Валькенберг
заверяет меня: через четыре года основные работы завершатся. Уже на следующей неделе
сюда прибудут первые грузовики с землей.
В четырехэтажном здании, на крыше которого мы стоим, разместился «полевой штаб»
ван Валькенберга. Здесь он вместе с партнером – Мэттом Урбански – объясняет мне суть
проекта при помощи макета в 50 футов длиной, который занимает большую часть сводчатого помещения. То, что я вижу на макете, мало напоминает традиционный парк. Узкая
полоса земли вдоль берега уставлена моделями деревьев (кроны сделаны из зеленого губчатого материала), а около трети территории парка расположено на шести грузовых причалах
– прямоугольных платформах, протянувшихся перпендикулярно реке, словно растопыренные пальцы. На одном из причалов появятся поля для бейсбола и футбола, на трех будут
разбиты лужайки и клумбы с полевыми цветами, еще на одном – баскетбольная и гандбольная площадки и теннисные корты, а шестой превратится в мини-заповедник. Ван Валькенберг и Урбански рассказывают, какие возможности для досуга будут у посетителей парка.
Помимо спортплощадок и беговых дорожек здесь предусмотрены тропки для прогулок, приливные бассейны, где можно бродить по колено в воде (река в этом месте дает приливную
волну в четыре фута), большой водоем с тихой водой для байдарочников, пляжи для любителей позагорать, зоны для пикников, места для выгула собак, пристань для небольших яхт,
рынок под открытым небом и стоянка речных трамвайчиков. И все это на каких-то 84 акрах!
Общественные парки – отличительная черта североамериканских городов. Это не европейские подстриженные газоны и «одомашненные» произведения садово-паркового искусства,
а обширные зоны, где воспроизводятся природные ландшафты – пруды, реки, поляны, леса.
Большинство этих парков, появившихся во второй половине XIX века, связаны с именем
Фредерика Лоу Олмстеда, именно он оказал наибольшее влияние на отношение общества к
этому вопросу и продемонстрировал, как нужно планировать и устраивать парки. Произведения Олмстеда, особенно Проспект-парк в Бруклине и Центральный парк на Манхэттене,
пользовались огромной популярностью, и мысль о том, что большой парк необходим каждому городу, быстро распространилась по всей стране: они появились в Буффало, Монреале,
Чикаго, Филадельфии, Сан-Франциско, Луисвилле и десятках городов поменьше.
7
В. Рыбчинский. «Городской конструктор. Идеи и города»
В Бруклине растет новый парк. С разрешения Michael Van Valkenburgh Associates
Как и все американские архитекторы, занимающиеся устройством парков, Ван Валькенберг идет по стопам Олмстеда. Но если Центральный парк создавался с помощью крупных бизнесменов, землевладельцев и политиков, то парк у Бруклинского моста стал результатом инициативы местных жителей. В 1988 году жители, граничащего с набережной района
Бруклин-Хайтс, недовольные предложением Управления порта отдать эту зону под коммерческую застройку, образовали Комитет по созданию природоохранной парковой зоны
у Бруклинского моста. Комитет начал продвигать встречную инициативу: разбить в этом
месте общественный парк. (Несмотря на наличие Проспект-парка, в Бруклине зеленых зон
меньше, чем в любом другом крупном городском районе страны.) В конце концов было
найдено компромиссное решение. Городские власти согласились устроить парк, но проект
должен был осуществляться на основе самофинансирования: стороны договорились, что
20 % территории будут отведены под коммерческое использование, например, под жилую
застройку1. Полученные доходы должны напрямую передаваться Корпорации по строительству парка у Бруклинского моста, которая будет заниматься его обслуживанием – по оценкам, на это потребуется до 15 миллионов долларов в год (содержание причалов обходится
1
В рамках окончательного плана частным застройщикам передается не более 10 % территории парковой зоны.
8
В. Рыбчинский. «Городской конструктор. Идеи и города»
недешево). В 1998 году, на стадии планирования, фирму ван Валькенберга привлекли в качестве консультанта, но после конкурса проектов его назначили главным планировщиком и
архитектором будущего парка[1].
Пока мы осматриваем место строительства, ван Валькенберг рассказывает о трех главных проблемах, которые необходимо было решить в ходе проектирования. Все они так или
иначе связаны с расположенной по соседству скоростной автострадой Бруклин – Куинс.
Пятьдесят лет назад, когда Роберт Мозес строил эту дорогу, его инженеры, чтобы успокоить
жителей Бруклин-Хайтс и снизить уровень шума, возвели над эстакадой с двухуровневым
шоссе третий уровень – пешеходный. Возникший в результате Бруклин-Хайтс Променад
стал весьма популярным местом и сегодня считается исторической достопримечательностью. Это сильно повлияло на проектирование парка, поскольку такой статус юридически
защищает и великолепный вид с бульвара на Манхэттен – его не должны загораживать никакие новые постройки. Под это положение о беспрепятственном обзоре попадает вся центральная часть парка: высотная застройка возможна лишь в его южной и северной оконечностях. Ван Валькенберг и его команда воспользовались этим ограничением, чтобы решить
вторую серьезную проблему. Автострада, по сути, исключает прямой доступ в центральную
часть парка с территории Бруклин-Хайтс. Сосредоточив зоны застройки на двух оконечностях – отель и жилой комплекс на севере, и жилые дома на юге (рядом с бывшей мебельной фабрикой, уже превращенной в кондоминиум) – проектировщики не только обеспечивают неприкосновенность вида на Манхэттен, но и создают, по их выражению, «городские
перекрестки» – входы в парк, которые, как они надеются, станут оживленными «мостиками» между ним и соседними кварталами. В то же время ограниченность доступа означает, что парк должен стать «интересным», то есть обладать уникальными привлекательными чертами. «Люди должны считать: чтобы там побывать, стоит проехаться на метро или
на машине», – объясняет ван Валькенберг. Отсюда и водоем для каноэ, обширные зоны для
пикников у воды, большие спортивные площадки – все это редко встретишь в Бруклине.
Третья проблема связана с шумом. Проект автострады Бруклин – Куинс предусматривал сооружение закругленной задней стены, чтобы отвести шум проезжающих машин
от Бруклин-Хайтс, направив его в сторону реки – именно туда, где разместится будущий
парк. Чтобы снизить уровень шума, ландшафтные архитекторы планируют насыпать по всей
длине автострады земляной вал. Нижняя его часть будет пологой, и там смогут гулять люди;
верхняя же станет круче, чтобы обеспечить максимальную высоту вала. Доступ публики
к самой крутой части, укрепленной за счет стабилизации грунта, будет закрыт. Идея отгородить часть парка представляется странной, но ван Валькенберг напоминает мне, что и в
традиционных парках, например, в Центральном, есть обширные зоны, закрытые для публики и служащие лишь «фоном». В парке у Бруклинского моста роль такого «фона» играет
гавань – 800 акров водной поверхности, благодаря которым парк будет казаться куда более
просторным, чем он есть на самом деле.
Большая часть парковых сооружений – изгороди, скамейки, фонари – будут выглядеть грубовато, так, словно они сделаны на скорую руку: это, по мнению ван Валькенберга,
должно способствовать сохранению «аутентичности» бывшей промзоны. Причалы, способные выдерживать большую нагрузку, будут покрыты слоем грунта и дерна, другие останутся
мощеными, а пирсы, находящиеся в плохом состоянии, планируется снести. Когда выяснилось, что восстановление единственного сохранившегося причала XIX века с узкоколейкой, по которой грузы перевозились с кораблей в вагоны, обойдется слишком дорого, было
решено его не трогать – пусть накопление грунта и появление растений продолжается здесь
естественным путем, чтобы полуразрушенный пирс превратился в место гнездования птиц.
А для защиты птенцов от крыс предусмотрен неординарный «экологически-инженерный»
прием: ближайшая к берегу часть причала будет снесена, и он превратится в остров. Ближай9
В. Рыбчинский. «Городской конструктор. Идеи и города»
ший пирс, расположенный непосредственно у Бруклинского моста, был изначально сооружен из насыпного грунта, поэтому его планируется засадить деревьями, которые образуют
прибрежную рощу. На другом пирсе будет сохранен стальной каркас пакгауза, он станет опорой для навеса над спортивными площадками. Там, где ветхие подпорные стены придется
снести, появятся пляжи, приливные бассейны, лодочные стоянки. А прочные стены причала
станут опорами для прогулочных площадок. В офисе Урбански показывает мне плиту из
тяжелого, твердого дерева – южной желтой сосны. Немало таких плит было найдено при
сносе одного из заброшенных складов. Это выдержанное, прочное дерево будет использоваться для скамеек, декоративных изгородей и других парковых сооружений. А макет ограждения из оцинкованных металлических труб, стальной проволоки и рабицы напоминает мне
клеть для грузов.
Олмстед и его партнер Калверт Вокс привлекали людей в Центральный парк, создав
там катки, пруды с лодочными станциями и концертные площадки. Ван Валькенберг и его
команда продолжили эти традиции активного и пассивного отдыха, только вместо викторианских беседок и эстрад для оркестров здесь появятся баскетбольные площадки и гигантские кинотеатры под открытым небом. Сочетание частной застройки и общественных функций некоторые критики сочли отклонением от нормы, однако и этому есть подтверждение у
Олмстеда: он утверждал, что финансовая выгода от строительства парков состоит именно в
том, что они повышают стоимость прилегающей недвижимости и доходы города. В других
зонах парка нынешние ландшафтные архитекторы пошли дальше своих предшественников.
Проекты Центрального парка, Проспект-парка и других отчасти основывались на воссоздании идеализированных природных ландшафтов – британских и американских. Так, в Центральном парке появились Овечья поляна и «дикая» роща, а в Проспект-парке – живописное
искусственное озеро и ущелье, напоминающее горы Адирондак. Ландшафты, которые ван
Валькенберг и его команда создадут в Бруклине, связаны с местоположением парка. Здесь
будут прибрежные кустарники, низины с ручейками, заповедники в заболоченных зонах и
на отмелях. «Мы попытались отразить своеобразие местности, использовать эти природные зоны в качестве трамплина для создания функционирующей среды, которая в дальнейшем заживет собственной жизнью при минимальном вмешательстве человека», – поясняет
ван Валькенберг. Если во времена Олмстеда ландшафтные архитекторы рассматривали свои
творения как антитезу окружающему промышленному городу, ван Валькенберг считает парк
у Бруклинского моста неотъемлемой частью его городского окружения.
10
В. Рыбчинский. «Городской конструктор. Идеи и города»
Непривычный способ активного отдыха горожан – каноэ на Ист-Ривер. С разрешения
Michael Van Valkenburgh Associates
Проектирование парка у Бруклинского моста предусматривает и возможность импровизаций, связанных с насущными потребностями района, сложными местными условиями, жесткими бюджетными ограничениями и необходимостью прибегать к подручным
средствам. Ван Валькенберг определяет задачи ландшафтного архитектора как «понимание
исходных данных и выстраивание работы таким образом, чтобы вследствие этого понимания
появлялись вещи, которые нельзя было предугадать»[2]. Тем не менее в основе его прагматического подхода так же, как и у Олмстеда, лежат идеалистические представления, связанные
с экологией, сообществом, планированием и урбанизмом. Масштабные идеи и практичные
схемы – в истории американского «городского конструктора» начинается новая глава.
Города развиваются не в вакууме. Урбанизм зиждется на былом – не только в физическом, но и в интеллектуальном смысле. Чтобы лучше понять возможности и ограничения, связанные с градостроительством, стоит для начала проанализировать три главные концепции, определившие наши представления об урбанизме и способствовавшие тому, чтобы
наши города стали такими, каковы они сегодня.
11
В. Рыбчинский. «Городской конструктор. Идеи и города»
Глава 2
Три главные идеи
Градостроительство в Америке началось в XVIII веке с появлением таких колониальных поселений, как Нью-Хейвен, Филадельфия, Аннаполис, Вильямсбург и великолепная
Саванна. Все они проектировались по четким правилам – с продуманным расположением
улиц, проспектов, площадей, парков и скверов. Кто планировал эти города? Автор необычного плана Нью-Хейвена, который состоит из девяти квадратов с рыночной площадью в
центре и похож на лист бумаги, расчерченный для игры в крестики-нолики, неизвестен. Возможно, им был Теофилус Итон, один из лидеров группы поселенцев из Массачусетса, основавших город (первоначально он назывался Квиннипэк), или землемер этой группы Джон
Брокетт. Если вся территория Нью-Хейвена представляла собой квадрат со стороной в полмили, то по амбициозному замыслу основателей Филадельфии она должна была стать прямоугольником размером одна на две мили. Улицы закладывались в виде правильной сетки,
разделенной двумя перекрещивающимися главными улицами на четыре квадранта. В каждом квадранте имелась собственная площадь, и еще одна находилась в центре города. План
составил главный топограф колонии Пенсильвания капитан Томас Холм. По имеющимся
сведениям, он был инженером и, возможно, приобрел соответствующие навыки на военной
службе. Впрочем, почти наверняка в проектировании города принимал участие и губернатор Пенсильвании Уильям Пенн. Фрэнсис Николсон, губернатор колонии Мэриленд, расположенной дальше к югу, разработал необычный план ее новой столицы Аннаполиса. Он
состоял из четырех открытых пространств: двух круглых площадей (Джон Вуд спроектировал свой «Батский круг» тридцатью годами позже) – Общественной и Церковной, площади
с жилыми домами и рыночной площади. От круглых площадей лучами расходились улицы:
это напоминало барочный Рим в миниатюре.
Когда Николсон был назначен губернатором Вирджинии, у него появилась возможность спроектировать еще один город. Плодом его трудов стал Вильямсбург, который один
из историков назвал «самым удачным примером градостроительства в колониальной Америке»[3]. Если планировка Аннаполиса во многом основывалась на европейских образцах,
то замысел Вильямсбурга куда более оригинален. Основной осью города является главная
улица. На одном ее конце расположен Колледж Вильяма и Мэри, на другом – Капитолий.
Посередине находится рыночная площадь, где первоначально располагались суд и пороховой склад. Еще одно крупное здание Вильямсбурга, дворец губернатора, Николсон поместил
в начале аллеи, выходившей под прямым углом на главную улицу. У городского плана есть
две необычные черты: дома стоят на обширных земельных участках, окруженных садами, а
участки вдоль главной улицы разделены неглубокими овражками. В результате, как отмечает
архитектор и градостроитель Жаклин Т. Робертсон, появилась схема, «четко соответствующая американскому порядку вещей, изящно канонизирующая формат наших общественных
зданий, улиц, жилых домов, зеленых насаждений, дворов и природных особенностей»[4].
План Саванны составил Джеймс Оглторп – основатель и губернатор колонии Джорджия. Оглторп не только сделал успешную военную карьеру в Британии, но и был сторонником социальных реформ: он населил новую колонию «трудящимися бедняками» и запретил
на ее территории рабство. Основой созданного им плана Саванны стал стандартизованный
«район», состоящий из сорока участков с жилыми домами, окружавших центральную площадь, где располагались административные здания. По мере разрастания города происходила упорядоченная застройка новых районов. Эта схема может показаться механистичной,
но изобретательность плана заключалась в том, что основой расширения Саванны были
12
В. Рыбчинский. «Городской конструктор. Идеи и города»
большие и малые улицы, они образовывали разветвленную систему проспектов, соединявшую районы. Из всех проектов колониальной эпохи план Саванны стал не только самым
изощренным, но и самым долговечным – город развивался по плану Оглторпа с момента
основания в 1733 году и вплоть до Гражданской войны.
Впрочем, большинство городов колониальной Америки не были спланированы столь
изысканно, как Саванна и Вильямсбург. Типичным примером может служить Александрия
(Вирджиния), основанная в 1749 году. Восемьдесят четыре одинаковых участка площадью
в полакра были объединены в кварталы по четыре штуки, а улицы образовывали простую
сетку, не слишком элегантно усеченную извилистым руслом реки Потомак. Эта простая
схема была разработана землемером Джоном Уэстом-младшим и его семнадцатилетним
помощником по имени Джордж Вашингтон. Сорок лет спустя Вашингтону, уже ставшему
президентом, надо было принять решение о планировке по соседству новой столицы независимой Америки. Его госсекретарь Томас Джефферсон, признанный эксперт в области архитектуры, предложил сетчатую схему, наподобие Александрии, и даже сделал эскиз. Вашингтон отправил рисунок одному из своих советников, и тот вынес убийственный вердикт:
«Подобные регулярные планы, какими бы практичными они ни казались на бумаге и какими
соблазнительными ни представлялись на первый взгляд, при воплощении вынуждают даже
самых расчетливых наблюдателей признать, что они утомительны и бесцветны, являя собой
приземленный плод холодного разума, лишенный подлинного величия и красоты, которые
достигаются лишь сочетанием природы, искусства и разнообразия»[5]. Автором этой тирады
был молодой француз по имени Пьер-Шарль Ланфан. Он приехал в Америку, чтобы принять участие в Войне за независимость, находился при штабе Вашингтона и дослужился до
майора. Учитывая его художественные таланты (Ланфан перестроил Федерал-холл в НьюЙорке, где Вашингтон принимал присягу), президент поручил ему подготовить топографический чертеж места расположения будущего «федерального города». Энтузиазм Ланфана
и его идея о том, что новая столица должна поражать «величием и красотой», произвели на
Вашингтона впечатление, и позднее он доверил ему составление генерального плана города.
Ланфана называют то архитектором, то военным инженером. На самом деле он не был
ни тем, ни другим: перед отъездом из Франции молодой человек изучал искусство. Однако
он хорошо чертил, обладал интуитивным пониманием природы городского планирования и
был крайне амбициозен. Его план федеральной столицы отличали три главные черты: Ланфан воспользовался особенностями местности, расположите на одном из холмов Капитолий,
а на другом – президентский дворец и соединив их Большим проспектом (нынешний Молл),
ведущим к Потомаку. Диагональные проспекты, явно навеянные структурой французских
парков, соединяют важные общественные здания и в местах пересечения образуют небольшие круглые площади для установки памятников; наконец, на систему диагональных проспектов наложена прямоугольная сетка улиц. По выражению одного историка, в этом плане
проявился «чисто американский баланс между прецедентами и нововведениями» [6].
В первые годы XIX столетия план Ланфана оказал влияние на планировку ряда новых
городов. Так, Джозеф Элликот, брат Эндрю Элликота, сменившего Ланфана на посту главного планировщика федеральной столицы, спроектировал Буффало в штате Нью-Йорк как
систему диагональных улиц, лучами расходящихся от главной площади у берега озера Эри.
Влияние Ланфана ощущается в планах таких городов, как Индианаполис, Батон Руж, Кливленд, Мэдисон (Висконсин) и Сандаски (Огайо), а также поселений меньшего размера, чью
планировку историк Джон Репс остроумно назвал «захолустным барокко» [7].
После Вашингтона самым новаторским генеральным планом, несомненно, был план
Детройта, разработанный судьей Огастесом Вудвордом в 1807 году. Вудворд был лично знаком с Ланфаном, и ему удалось придумать необычный вариант плана с радиальными проспектами: пересекаясь, улицы и проспекты образовывали восьмигранники, напоминающие
13
В. Рыбчинский. «Городской конструктор. Идеи и города»
пчелиные соты. В сегодняшнем городе от этой схемы почти не осталось следов. Через десять
лет после основания Детройта отцы города отказались от восьмигранного плана в пользу
прямолинейной сетки. В XIX веке, по мере заселения западной части страны и разрастания существующих городов, именно сетка стала главной американской градостроительной
моделью. Для составления таких планов не требовалось ни знаний в области искусства,
ни учета особенностей местности, что хорошо видно на примере Сан-Франциско и Питтсбурга. Начинающему градостроителю оставалось только решить, каковы будут ширина улиц
и расстояние между перекрестками, все остальное происходило автоматически. Кварталы
застраивались частными компаниями: здесь – офисное здание, там – доходный дом, мастерские, публичные библиотеки, универсальные магазины, молельные дома, театры, склады –
в зависимости от тогдашних потребностей. Подобный прагматизм был обусловлен сочетанием демократического эгалитаризма (пресловутого «равенства возможностей» с упором на
предприимчивость, а не эстетику) и простой лености.
Тем не менее без некоторых идей и даже идеалов тоже не обходилось, о чем свидетельствует движение за создание городских парков, возникшее в XIX веке. Затем в первой
половине XX столетия города попали под воздействие трех больших идей: концепции «красивого города» Чарльза Малфорда Робинсона, превратившейся в общенациональную кампанию городов, концепции «города-сада» Эбенизера Говарда и концепции «башен в парке»
Ле Корбюзье. Казалось бы, все эти люди не подходили на роль мечтателей: один был газетчиком из штата Нью-Йорк, написавшим первую в Америке книгу о городском планировании, другой – стенографом в британском парламенте и разорившимся фермером в Небраске,
третий – художником-архитектором швейцарского происхождения, который вообразил себя
градостроителем и вопреки всем законам изменил облик городов страны, почти ему незнакомой. Чтобы понять, как мы живем сегодня и как планируем будущее, необходимо оценить
степень влияния этих трех людей на представления американцев о городской жизни.
14
В. Рыбчинский. «Городской конструктор. Идеи и города»
Чарльз Малфорд Робинсон и «гражданское искусство»
В первые три десятилетия XX века Америка пережила великое пробуждение самосознания горожан. Наиболее очевидные артефакты, дошедшие до нас с тех времен – это
величественные общественные здания из мрамора и гранита, украшенные произведениями
монументального искусства, которые выросли в эту созидательную эпоху в большинстве
городов. Образцом сооружений такого типа может служить впечатляющий вашингтонской
вокзал Юнион-Стейшн, спроектированный Дэниелом X. Бернхэмом, где солидность и изысканность сочетаются с беспримерной уверенностью в себе. И речь здесь не только о том, что
вокзал со стенами из белого гранита, декором в виде золоченой листвы и бронзовыми аксессуарами массивен и явно построен на века. Всякий раз, когда я прохожу через зал ожидания
с высоким сводчатым потолком, под мрачноватыми статуями суровых воинов, и попадаю
в аркаду напротив купола Капитолия, у меня возникает четкое ощущение, что я не просто
прибыл в город, но и стал частью общественной жизни.
Чарльз Малфорд Робинсон – «крестный отец» движения за «красивый город». Снимок
сделан примерно в 1915 году. С разрешения University of Illinois Archives (Box FAC-4, folder
FAC-4 ROB-ROE, Negative 4062, RS: 39/2/22).
Публичное прославление красоты города, характерным примером которого стал вокзал
Юнион-Стейшн, во многом порождено идеями человека, который не был ни архитектором,
ни градостроителем. Чарльз Малфорд Робинсон родился в 1869 году, причем не в большом
городе, а в маленьком городишке Рамапо (Нью-Йорк). Он вырос в состоятельной семье в
Рочестере, окончил местный университет, работал журналистом и занимался литературным
творчеством, отдавая дань самым различным жанрам. Из-под его пера вышел труд по исто15
В. Рыбчинский. «Городской конструктор. Идеи и города»
рии города, биография собственного прадеда судьи Огастеса Портера, изданная на частные
средства, и либретто для оперетты, основанной на легенде о Робин Гуде. В 1899 году он
опубликовал в Atlantic Monthly серию из трех очерков под простым названием «Благоустройство городской жизни». Благоустройство, о котором говорил Робинсон, было в основном
эстетического свойства, но к теме он подходил широко: «Когда кто-то заводит речь об эстетике американских городов, в голову сразу же приходит мысль об общественных зданиях,
парках, статуях и бульварах. Но в рамках любого правильного представления о привлекательности города они должны быть лишь конкретными проявлениями общей, гармоничной
красоты»[8]. Возможно, он писал о Филадельфии, где впоследствии работал заместителем
главного редактора крупнейшей городской газеты Public Ledger. Хотя в то время в Филадельфии появилось новое монументальное здание мэрии, большой парк на берегу реки Скулкилл, а также недавно построенный фонтан и огромная конная статуя Джорджа Вашингтона,
ее «сетку» колониальных времен заполонили промышленные здания и заводы, а деловой
центр уродовала эстакада Пенсильванской железной дороги.
В очерках, написанных для Atlantic Monthly, Робинсон излагал максимально широкую концепцию «гражданского искусства», как он его называл, и говорил о практических
шагах по улучшению ситуации, например, об ограничении высотности зданий, демонтаже
наружной рекламы, уборке улиц, озеленении, освещении, создании произведений публичного искусства. Он приводил ряд примеров благоустройства среды в разных американских
городах: распоряжение муниципалитета Чикаго об ограничениях на размещение рекламных щитов рядом с бульварами и парками, инициатива властей Нью-Йорка по содержанию улиц в чистоте, успешная борьба жителей Бостона за сохранение исторического фасада
здания законодательного собрания штата. Иными словами, показывал, как можно сделать
города более привлекательными. Робинсон подчеркивал: несмотря на то, что зачастую эти
шаги предпринимаются по инициативе муниципалитетов, большую роль играют и различные частные организации, например, городские художественные объединения, клубы, ассоциации по созданию парков, ставшие предтечами сегодняшних природоохранных комитетов и обществ по благоустройству деловых городских районов. И хотя эта деятельность
была весьма разнообразной, бессистемной и плохо скоординированной, предпринимались
попытки подойти к ситуации с «научных» позиций[9].
Годом позже главный редактор журнала Harper's Уильям Дин Хоуэллс предложил
Робинсону написать о благоустройстве городов в Европе. Побывав в Париже, Брюсселе и
Лондоне, Робинсон написал еще один цикл очерков[10]. Подобно многим другим американцам, посетившим Европу, он был восхищен красотой ее городов и осознал, что, несмотря
на все богатство Америки и ее растущее влияние в мире, американские города не идут ни
в какое сравнение с европейскими. В 1901 году он объединил свои урбанистические статьи в небольшой сборник «Благоустройство малых и больших городов», а два года спустя
подготовил фундаментальное исследование по тому же вопросу – мастерски написанное
«Современное гражданское искусство». Особую убедительность этой книге придает сочетание наблюдательности и здравого смысла; шестьдесят лет спустя даже такой взыскательный историк и критик, как Льюис Мамфорд, оценил труд Робинсона как «превосходную для
своего времени книгу, с которой и сейчас стоит ознакомиться»[11].
Робинсона интересовала эстетическая сторона, но его взгляд на город не был взглядом эстета. Он писал: «Города создаются не для того, чтобы на них смотреть, а для того,
чтобы в них жить»[12]. И еще: «Желание видеть улицу красивой останется лишь мечтой, пока
не появится потребность в том, чтобы она была удобной и чистой»[13]. Он говорил о том,
как важен для города собственный архитектурный облик, и призывал уделять больше внимания зданиям мэрий и судов, которые называл «народными домами». Робинсон подчеркивал, что в окраинных районах должны быть «широкие улицы и узкие улицы, прямые и
16
В. Рыбчинский. «Городской конструктор. Идеи и города»
извилистые дороги, кварталы с регулярной застройкой, перемежающиеся открытыми пространствами, где можно оборудовать детские площадки или разбить сады, которыми будут
наслаждаться все жители»[14]. Не забывал он и о тех районах, которые особенно нуждались
в благоустройстве: «В богатых кварталах города могут появляться грандиозные площади и
широкие проспекты, величественные пространства, увенчанные достойными строениями.
Общественная архитектура может быть роскошной и демонстрировать отменный вкус, а
жилая – выражать дух времени, становясь под руководством специалистов разнообразной и
гармоничной, но пока дух эстетического возрождения не проникнет в трущобы, дав импульс
творческому развитию и там, победу красоты в городе нельзя считать полной»[15].
В статьях и книгах Робинсон впервые в Америке (и, несомненно, впервые для широкой
аудитории) обосновывалась необходимость планового развития городов. Он подчеркивал:
«Мы не сделаем наши города по-настоящему красивыми, пока не научимся творчески планировать их застройку»[16]. В этой фразе содержится косвенная критика «принципа невмешательства» (laissez-faire), взятого в XIX веке на вооружение американскими градостроителями, забывшими или не удостоившими внимания достижения предыдущих поколений.
Даже великий Олмстед – автор идеи гигантских городских парковых зон – считал, что они
будут окружены явно непривлекательной городской средой. Робинсона это не устраивало.
Он адресовал свои труды широкому кругу читателей, и это принесло свои плоды.
Его идеи восприняли и начали пропагандировать самые разные общенациональные организации, в том числе Американская ассоциация городов, Американская лига за улучшение
городской жизни и Американская ассоциация парков и уличного искусства (во всех трех
этих структурах он был весьма активным членом правления). За благоустройство городов
выступал и ряд профессиональных ассоциаций, в том числе недавно созданное Американское общество ландшафтных архитекторов, а также десятки местных организаций, ассоциаций предпринимателей, клубов бизнесменов и городских обществ. Некоторые из этих
групп руководствовались чувством гражданского долга, других убедили робинсоновские
аргументы экономического порядка (для наших современников они звучат знакомо) – благоустройство привлечет в город бизнесменов.
Интерес к городскому благоустройству, чье пробуждение Робинсон не только описал,
но и активно ему способствовал, обычно называют движением «За красивый город»[17].
Хотя автором этого выражения является сам Робинсон, употреблял он его редко, предпочитая термин «гражданское искусство», вызывающий ассоциацию с гражданственностью2.
Тем не менее в общественном сознании закрепился именно «красивый город», возможно,
потому, что это словосочетание передавало один из важных аспектов гражданского искусства – красоту, которая стала популярна благодаря двум событиям общенационального масштаба, получившим широкую огласку.
Первым из них стала Всемирная выставка («Колумбовская»), проходившая в Чикаго
летом 1893 года. Хотя в выставочном городке, чьей планировкой занимался Фредерик Лоу
Олмстед, был и парк развлечений, и искусственное озеро с островом, его «гвоздем» стал
парадный двор с большим рукотворным водоемом, окруженным монументальными зданиями, которые спроектировали шесть ведущих архитекторов страны. Этот ансамбль, прозванный «Белым городом» из-за белого цвета построек, напоминал городской административный центр. Роберт А.М. Стерн назвал его «первым эффективно спланированным комплексом
общественных зданий, построенным в Америке со времен Джефферсона» (он имел в виду
кампус Вирджинского университета, спроектированный Джефферсоном), а для 27 миллио2
Хотя сейчас понятие «гражданское искусство» вышло из моды, в свое время оно имело широкое хождение. Так, один
из важных справочников по городскому планированию – «Американский Витрувий» (American Vitruvius), опубликованный
в 1922 году, – имел подзаголовок «Руководство для архитекторов по гражданскому искусству».
17
В. Рыбчинский. «Городской конструктор. Идеи и города»
нов посетителей выставки она стала настоящим откровением[18]. «Белый город» недвусмысленно свидетельствовал о том, что американские города можно планировать красиво и величественно. Робинсон написал для выставки иллюстрированный путеводитель, в котором
говорилось о ее значении для страны. Он отмечал, что Америка становится все богаче, благодаря путешествиям кругозор людей расширяется, а обеспечение широких слоев населения «предметами первой необходимости» чрезвычайно улучшилось [19]. Все эти перемены не
могут не отразиться на городе.
Хотя выставочный городок был эклектичным набором павильонов – от псевдоколониального здания Пенсильвании, напоминавшего филадельфийский Индепенденс-холл,
до пестрого павильона «Транспорт», построенного Льюисом Салливаном, – архитектура
Белого города отличалась единообразием. Здания, окружавшие водоем, были выполнены в
духе итальянского ренессанса. Некоторые из их архитекторов: Ричард Моррис Хант, Чарльз
Макким и Роберт Пибоди, а также скульпторы Огастес Сент-Годенс и Фредерик Макмоннис учились в парижской Школе изящных искусств – ведущем мировом центре преподавания классицизма. Они, как и главный архитектор выставки Дэниел Бернхэм, считали, что
именно классический стиль, адаптированный к американским реалиям, наиболее подходит
городам бурно развивающейся республики. Подобно многим американским архитекторам
и художникам, Бернхэм и его коллеги видели в выходе США на мировую арену аналогию
с возрождением европейской культуры в эпоху Ренессанса. В любом случае, как отмечает
историк Винсент Скалли, не удивительно, что американские архитекторы взяли на вооружение величественный стиль beaux arts, поскольку он представлял собой «единственный
образец завершенной или почти завершенной урбанистической формы», который был им
доступен[20]. Будущие поколения сочли архитектуру в стиле beaux arts, преобладавшую на
выставке, отсталой, забывая при этом, что Чикагская выставка убедительно продемонстрировала публике преимущества городского планирования и благоустройства, что по тогдашним временам было абсолютно инновационным.
18
В. Рыбчинский. «Городской конструктор. Идеи и города»
Всемирная «Колумбовская» выставка 1893 года показала американцам, каким может
стать будущее их городов. Brown Brothers. Находится в общественном достоянии.
19
В. Рыбчинский. «Городской конструктор. Идеи и города»
Эпоха величественных общественных зданий: вокзал Юнион-Стейшн в Вашингтоне.
Находится в общественном достоянии в США (согласно условиям Title 17, Chapter 1, Section
105, of the U.S. Code).
Второе событие, подготовившее почву для движения «За красивый город», произошло
семью годами позже. В 1900 году сенат США создал комиссию по подготовке генерального
плана монументального ансамбля в центре Вашингтона. Все члены этой комиссии, названной Комиссией Макмиллана, поскольку она отчитывалась перед сенатором Джеймсом Макмилланом: Дэниел Бернхэм, Фредерик Лоу Олмстед-младший (сын знаменитого ландшафтного архитектора, уже ушедшего на покой), Чарльз Макким и Огастес Сент-Годенс – в свое
время работали на Чикагской всемирной выставке. В 1902 году они обнародовали новый
план столицы в виде серии выразительных акварелей и двух гигантских макетов центра
Вашингтона, иллюстрирующих ситуацию «до» и «после». План Макмиллана предусматривал изменение конфигурации Молла и его расширение, дополнительную застройку правительственного квартала («федерального треугольника»); были намечены места расположения будущего вокзала Юнион-Стейшн, а также мемориалов Линкольна и Джефферсона[21].
Хотя Бернхэм, Олмстед и Макким утверждали, что взяли за основу план Ланфана, их проект был выполнен в традиции beaux arts – геометрические оси, симметричное расположение
зданий, монументальные скульптуры и стилистическая целостность. Новый центр Вашингтона, который теперь по праву можно было назвать Белым городом, – самое выдающееся
достижение архитектурной эпохи, получившей название «американского ренессанса».
Благодаря популярности Чикагской выставки и плана Макмиллана идея «красивого
города» в сознании людей соединилась с классицизмом, но в своих трудах Робинсон не говорит об архитектурных стилях. Его эстетические взгляды отличались широтой (хотя он и не
любил небоскребы), и единственное, к чему он призывал архитекторов, – это самоограничение. «Архитектору необходимо понимать, что его задача заключается не просто в строительстве, а в градостроительстве», – пояснял он[22]. Хороший совет на все времена. Однако, если
Робинсон разумно выступал за разнообразие городской архитектуры, ведущие архитекторы
того времени, как правило, стремились к единообразию, проектируя здания в классическом
стиле с классическим декором и неизменными грандиозными колоннадами. Таким образом,
на практике «красивый город» превратился в «монументальный город», что отчасти разрушало стройную робинсоновскую концепцию урбанистического разнообразия и давало пищу
будущим критикам.
Благодаря своей публицистической деятельности Робинсон приобрел общенациональную известность; его привлекали в качестве консультанта при планировании ряда городов, в
том числе Сакраменто, Санта-Барбары, Форт-Уэйна, Денвера, Де Мойна, Омахи и Гонолулу.
Он входил в команду, создавшую проект «образцового города» для известной Всемирной
выставки в Сент-Луисе 1904 года, был членом плановых комиссий Рочестера (штат НьюЙорк) и Коламбуса (штат Огайо), получил должность профессора гражданского проектирования в Иллинойском университете (Урбана-Шампейн) – одном из двух американских университетов, где читались курсы по городскому планированию (вторым был Гарвард). Робинсон продолжал писать: в 1916 году он опубликовал книгу «Городское планирование» и New
York Times назвал ее одной из «лучших книг весны»[23].
Бурная деятельность Робинсона прервалась в 1917 году: он скоропостижно скончался
от пневмонии сорока восьми лет от роду. Незадолго до смерти он написал новое предисловие к четвертому изданию «Современного гражданского искусства». «Многие надежды (а,
может быть, и мечты), о которых шла речь в первом издании, стали явью, – отмечал он, –
некоторые из подмеченных позитивных тенденций вылились в организованные движения,
а немало конкретных упущений, которые были подвергнуты критике, уже исправлены»[24].
20
В. Рыбчинский. «Городской конструктор. Идеи и города»
Оптимизм Робинсона был полностью оправдан: последнее его прижизненное десятилетие
и первое посмертное стали периодом впечатляющих достижений в деле благоустройства
городов. В 1910 году Конгресс учредил Комиссию по изящным искусствам для надзора за
реализацией плана Макмиллана, и в течение следующих десяти лет некоторые его ключевые
элементы, например, реконструкция Молла и создание Мемориала Линкольна, были воплощены в жизнь. При подготовке ряда общенациональных выставок – в Сент-Луисе, СанФранциско и Сан-Диего – использовался опыт Чикаго: выставочные городки проектировались как законченные ансамбли, представлявшие публике новые идеи в сфере городского
планирования. Амбициозный генеральный план развития Сан-Франциско, разработанный
Бернхэмом, не был реализован из-за страшного землетрясения и пожара в 1906 году, но проект Джона Галена Говарда – новый комплекс административных зданий – основывался на
концепции «красивого города». «План Чикаго» Бернхэма и Эдварда Х. Беннета, несмотря
на несколько теоретический характер, стал самым подробным генеральным планом развития города за всю историю американской архитектуры. Впрочем, еще более масштабным
было исследование по поводу создания зон отдыха в Лос-Анджелесе, подготовленное Олмстедом-младшим и Харландом Бартоломью. Этот перспективный план, рассчитанный на
сорок лет и охватывавший территорию в 1500 квадратных миль, предусматривал выделение нескольких сотен миллионов долларов на приобретение земли под парки, спортивные
сооружения и пляжи[25]. Его отличительной чертой стал учет специфики городской жизни
в Южной Калифорнии: люди там жили по преимуществу в индивидуальных домах, а передвигались (хотя дело было еще в 1930-х) на личных автомобилях.
Несмотря на то, что из-за недостатка политической воли и Великой депрессии план
создания зон отдыха под Лос-Анджелесом так и не был реализован, другие градостроительные проекты были успешно воплощены в жизнь. Джон К. Олмстед (сводный брат Фредерика Лоу Олмстеда-младшего) создал систему городских парков в Сиэтле. В столицах штатов Колорадо, Небраска, Висконсин и Пенсильвания появились величественные комплексы
административных зданий. В рамках первого варианта «обновления городов» (оказавшегося более успешным, чем последующие) были благоустроены центральные районы Детройта, Кливленда, Питтсбурга и Филадельфии. Множество новых университетских кампусов в городской черте: для Университета Джонса Хопкинса в Балтиморе, Университета
Райса в Хьюстоне, Южного методистского университета в Далласе, Калифорнийского технологического института в Лос-Анджелесе, Колорадского университета в Боулдере, Колледжа сухопутных войск в Вашингтоне – было спроектировано в соответствии с концепцией
«красивого города». В Нью-Йорке, Филадельфии, Канзас-Сити, Далласе, Лос-Анджелесе и
Вашингтоне появились монументальные здания вокзалов. Даже более поздний проект Рокфеллеровского центра в Нью-Йорке, пусть он и выполнен в стиле ар-деко, обязан своим
воплощением концепции «красивого города». В общем, это движение оставило серьезный
след в городском благоустройстве.
Робинсоновский идеал «гражданского искусства» был определяющим в американском
градостроительстве и архитектуре на протяжении трех весьма плодотворных десятилетий,
пока нормальный ход событий не прервали Великая депрессия и Вторая мировая война3.
Непросто найти американский город, где нет хотя бы одного воплощения идей Робинсона –
величественного музея или вокзала, парка или бульвара, площади с монументальным ансамблем. Можно даже сказать, что без достижений периода «красивого города» 1900–1930 годов
облик большинства американских городов станет куда более бедным. Так, в Нью-Йорке
3
В 1900–1930 годах Америке повезло: в этот период в стране работало необычайно много талантливых архитекторов,
интересовавшихся развитием городов. Речь идет не только о таких титанах, как Бернхэм и Макким, но и о великих ландшафтных архитекторах и дизайнерах вроде братьев Олмстед, Уоррена Мэннинга, Джона Нолена и Жака Гребера, а также
архитекторах уровня Ральфа Адамса Крэма, Томаса Гастингса, Поля Филиппа Кре и Генри Бэкона.
21
В. Рыбчинский. «Городской конструктор. Идеи и города»
не будет кампусов Колумбийского и Нью-Йоркского университетов, Почтамта на Восьмой
авеню (это здание по-прежнему впечатляет, хотя рядом уже нет его куда более величественного «близнеца» – Пенсильванского вокзала), муниципалитета на Нижнем Манхэттене, вокзала Гранд-Сентрал, штаб-квартиры железнодорожной компании New York Central, возвышающейся над Парк-авеню, и Нью-Йоркской публичной библиотеки. Библиотека – образец
размещения общественного здания в городе – напоминает нам о том, что градостроительные
теории приходят и уходят, а их конкретные воплощения остаются на долгие десятилетия.
Мало кто помнит сегодня о Чарльзе Малфорде Робинсоне, но каждый, кто присел на широкие ступени лестницы у главного входа в библиотеку, под мраморными львами, символизирующими Терпение и Упорство, любой прохожий, оказавшийся на Пятой авеню, любой
горожанин, решивший в обеденный перерыв прогуляться по Брайант-парку, получает личный опыт знакомства с его «гражданским искусством».
Эпоха величественных общественных зданий: Нью-Йоркская публичная библиотека.
Ken Thomas. Находится в общественном достоянии.
22
В. Рыбчинский. «Городской конструктор. Идеи и города»
Эбенизер Говард и рождение «города-сада»
Чарльз Робинсон говорил о «науке современного градостроительства», но на деле
городское планирование – это не наука, а разновидность прикладного искусства, и развивалось оно скачкообразно. И, надо сказать, трудно представить себе, что такой человек, как
Эбенизер Говард, мог внести свой вклад в этот спорадический процесс. Он родился в 1850
году в Лондоне, в семье скромного достатка, учился на конторского служащего, а затем
решил эмигрировать в Америку и заняться фермерством. Вместе с двумя друзьями он обосновался в Небраске, но суровый климат быстро положил конец их наивному эксперименту,
и Говард оказался в Чикаго, где работал судебным репортером, чтобы накопить денег на
дорогу домой. Дело было в начале 1870-х, когда город еще не оправился от последствий
«большого пожара», и у Говарда появилась редкая возможность наблюдать, как целые районы отстраиваются заново. При этом в восстановлении Чикаго ничего необычного не было.
Как это часто бывает с городами, пережившими катастрофу, прежняя схема улиц осталась
неизменной, а на месте домов, уничтоженных огнем, просто строились новые здания. Небоскребы, сделавшие Чикаго мировым лидером высотной застройки, появились только через
десять лет, но строительная лихорадка, охватившая город, должно быть, произвела сильное
впечатление на молодого англичанина.
Самые важные уроки, которые Говард извлек из четырехлетнего пребывания в Америке, заключались в том, что города можно не только отстраивать заново, но совсем не так,
как в прошлом. В 1868 году Фредерик Лоу Олмстед и Калверт Вокс спроектировали новый
жилой район, который должен был располагаться в девяти милях к западу от центра Чикаго.
Риверсайд, как назвал его Олмстед, был одним из первых и, несомненно, самым большим
пригородным районом в Соединенных Штатах, а, возможно, и в мире, который строился
по плану: на 1600 акрах равнинной местности разместились 2500 участков под индивидуальную застройку. Согласно Олмстеду, «идея заключалась в том, чтобы создать ощущение
отдохновения, созерцательности и безмятежного покоя»[26]. В начале 1870-х строительство
Риверсайда только началось, но там уже просматривались экологические особенности, отличавшие его от традиционных больших и малых городов Америки: индивидуальные дома на
обширных участках площадью в полакра, извилистые сельские дороги вместо решетки прямых улиц, тысячи специально высаженных деревьев и большое количество общедоступных
зеленых зон. Этот район казался не частью города, а огромным парком. Прямых подтверждений того, что Говард бывал в Риверсайде, у нас нет, но, скорее всего, он знал об этом
проекте, и именно он указал ему новое направление развития городской жизни – буколическое и уединенное.
Вернувшись в Лондон, Говард получил должность стенографа в парламенте, женился,
обзавелся детьми и начал вести, казалось бы, ничем не примечательную жизнь. О склонности к приключениям, занесшей Говарда на американский Запад, свидетельствовали разве
что его увлечения: он обожал новшества, особенно пишущие машинки, интересовался спиритизмом, выучил эсперанто и стал активным членом местного дискуссионного клуба, где
познакомился с социалистом Сиднеем Вэббом и молодым Джорджем Бернардом Шоу.
Одним из ведущих изготовителей пишущих машинок была компания Remington, и
Говард время от времени посещал ее американскую штаб-квартиру. Во время одной из таких
поездок в США ему в руки попал роман «Взгляд назад», написанный в 1888 году массачусетским адвокатом Эдвардом Беллами. Сюжет этой книги таков: житель Бостона, заснув,
просыпается в 2000 году в стране, изменившейся до неузнаваемости. Беллами вырос в семье
социалистов, и в его футуристической утопии все потребности людей удовлетворялись государством. Его воображаемый Бостон 2000 года разительно отличался от промышленных
23
В. Рыбчинский. «Городской конструктор. Идеи и города»
городов конца XIX столетия: «…километры широких улиц, осененных тенью деревьев, по
сторонам улиц – прекрасные здания, которые не стоят вплотную друг к другу, нет – вокруг
каждого из них свободное пространство»[27]. «Взгляд назад» стал невероятно популярен: был
продан миллион экземпляров книги, а по всей стране появилось более ста пятидесяти «клубов Беллами». По политическому влиянию этот роман был сравним с «Хижиной дяди Тома».
Последние десять лет жизни Беллами пропагандировал свою версию социализма, он также
стал одним из создателей Националистической партии, выступавшей за государственный
капитализм.
Хотя Говард не разделял авторитарных взглядов Беллами по поводу политической
организации общества, его привлекли идеи писателя о реформировании городов, и особенно
принцип общественной собственности на землю. Книга так понравилась Говарду, что он
организовал ее издание в Англии и лично роздал друзьям сотню экземпляров. Но если Беллами выступал за всеобъемлющие политические реформы в масштабе всей страны, Говард,
которого Льюис Мамфорд однажды назвал «идеалистом-практиком», задумался над тем, как
создать сообщество, организованное по принципам Беллами, – не в некоем утопическом
будущем, а здесь и сейчас, в современной ему Британии.
В конце 1880-х Говард подытожат свои идеи в небольшой книге, вышедшей под заглавием «Завтрашний день: мирный путь к истинной реформе». Эта работа представляет собой
детальный проект нового города, сочетающего в себе преимущества городской и сельской
жизни. Подробное экономическое обоснование проекта основывалось на трех тезисах: вопервых, вся земля в городе должна принадлежать государственной корпорации; во-вторых,
задача этой корпорации – скупать дешевые сельскохозяйственные земли, возделывать их и
вкладывать полученные доходы в развитие нового города; и, в-третьих, население города
не должно превышать 32 000 человек. Свой город он назвал «городом-садом» – возможно,
источником вдохновения стал девиз Чикаго: Urbs in Horto («город в саду»). В 1902 году, когда
книга была переиздана, Говард изменил ее заголовок на «Города-сады завтрашнего дня».
24
В. Рыбчинский. «Городской конструктор. Идеи и города»
Сэр Эбенизер Говард, создатель «города-сада». Town & County Planning Association/
(Link).
Хотя Говард не был архитектором, он включил в книгу схематический план придуманного им города. В нем явно прослеживается влияние концепции «гражданского искусства»,
да и влияние Америки в целом: есть здесь и Центральный парк, и прямой зеленый проспект, похожий на чикагский Мидуэй. Широкие бульвары напоминают бруклинские бульвары Олмстеда, а авеню пронумерованы, как в Нью-Йорке. Самое оригинальное архитектурное сооружение города – Хрустальный дворец: длинное здание с аркадами и стеклянной
крышей, в котором находится торговый центр. Из-за небольшого размера города в любую
его точку можно добраться пешком – общественный транспорт представлен лишь муниципальной железной дорогой, соединяющей город с другими «городами-садами».
Одна из улиц на плане носит имя Эдисона, да и сам «город-сад» очень напоминает
плод трудов изобретателя-одиночки – причудливая смесь странных инноваций, педантичного анализа и детального расчета. Говард, на первый взгляд человек ординарный, оказался
необычайно искусным оратором и неутомимым пропагандистом – Шоу называл его «Эбенизер – город-садовский гейзер». Для распространения своих идей он организовал Ассоциацию «городов-садов», деятельность которой вскоре распространилась на всю Британию[28].
В 1902 году при его участии было создана компания, купившая участок земли для строительства первого «города-сада», получившего название Лечворт. Генеральный план Лечворта составили Рэймонд Энвин и его партнер Барри Паркер. Энвин, сын оксфордского преподавателя-радикала, был последователем Уильяма Морриса и убежденным социалистом.
Энвин с Паркером одними из первых вступили в Ассоциацию и к тому времени, как они
выиграли конкурс на проектирование Лечворта, уже имели опыт проектирования заводского
поселка. Энвин, ставший ведущим архитектором и проектировщиком движения «За город25
В. Рыбчинский. «Городской конструктор. Идеи и города»
сад», подобно приверженцам идеи «красивого города», считал красоту неотъемлемым элементом градостроительства. Несмотря на то, что он изучал большие города, такие как Париж
и Берлин, образцом для него был не барочный Рим, а жилая архитектура и беспорядочная
застройка средневековых городов и деревень[29].
Образцовый пригород, построенный по принципу «города-сада» – Хэмпстед-Гарден
под Лондоном (около 1909 года). University of Pennsylvania, Fine Arts Image Collection.
Самым привлекательным в Лечворте и других «городах-садах», построенных позднее, было то, что они представляли собой альтернативу перенаселенному промышленному
городу. Однако, вопреки замыслу Говарда, ни один из них не обрел экономической самостоятельности. В плане занятости все эти поселения зависели от близлежащих крупных городов.
Прототипом «пригорода-сада» стал Хэмпстед-Гарден, спланированный Энвином и Паркером в 1905 году и соединенный с Лондоном подземкой. Его описывали как «великолепный ансамбль зданий, улиц и ландшафта, один из самых сложных и утонченных в истории
архитектуры»[30]. Площадь этого поселения, расположенного по соседству с Хэмпстед-Хит,
составляла более 700 акров, на которых располагались новаторские прямоугольные жилые
комплексы (курдонеры), спроектированные Энвином и Паркером, и группы домов по проектам ведущих британских архитекторов, таких как М.Х. Бэйли-Скотт и Эдвин Лаченс. В
сущности, Хэмпстед был пригородом, но выглядел как небольшой отдельный город с индивидуальными и многоквартирными домами, центром и площадью. Его планировка соответствовала принципу Энвина – «не более двенадцати домов на акр», то есть застройка там
была куда менее плотной, чем в промышленных городах того времени.
Говард скончался в 1928 году. Получив дворянский титул от короля Георга V и заслужив репутацию ведущего британского специалиста по городскому планированию, он прожил достаточно долго, чтобы увидеть, как ассоциации «За город-сад» распространяются по
Европе, а термины Gartenstadte, cite-jardin и ciudad-jardin прочно входят в лексикон его современников. «Города-сады» строились в Германии, Франции, Голландии, даже в далекой Палестине – и, конечно, в Америке. По прихоти истории в Америку идея «города-сада» пришла
благодаря сыну человека, чей проект Риверсайда в Чикаго оказал большое влияние на молодого Говарда. К началу ХХ столетия Фредерик Лоу Олмстед-младший стал не менее известным ландшафтным архитектором, чем его отец. В Гарварде он был автором первого в стране
курса по ландшафтной архитектуре, входил в состав Комиссии по изящным искусствам, стал
26
В. Рыбчинский. «Городской конструктор. Идеи и города»
одним из основателей и председателем Американского общества ландшафтных архитекторов, а также первым президентом Американского института городского планирования. Его
фирма Olmsted Brothers, которой он руководил вместе со сводным братом Джоном, была
крупнейшей и самой известной в стране – она специализировалась не только на ландшафтных проектах, но и на градостроительстве. Интерес к последнему побудил Олмстеда в 1908
году отправиться в трехмесячную поездку по Германии, Голландии, Франции и Британии,
чтобы ознакомиться с тамошними «городами-садами». Находясь в Германии, он получил
письмо от будущего клиента. Филантроп Роберт Викс де Форест, представлявший фонд Рассела Сейджа, писал: «Мы предлагаем заняться довольно масштабным жилищным строительством в пригородном районе Нью-Йорка. Наш план заключается не в том, чтобы просто строить дома, а в том, чтобы отойти от отвратительной схемы прямоугольных городских
кварталов и сделать наш “город-сад” более привлекательным – с ухоженными зелеными улицами, маленькими садами, скверами и общественными пространствами»[31]. Олмстед немедленно ответил: «Ничто не может заинтересовать меня больше, чем описанная Вами проблема»[32]. Так было положено начало созданию первого «города-сада» Америки – Форест
Хиллс Гарденс.
Участок площадью в 142 акра, отведенный под Форест Хиллс Гарденс, располагался
в районе Куинс и соединялся с Манхэттеном недавно электрифицированной Лонг-Айлендской железной дорогой. Предполагалось, что 5000 человек, которые здесь поселятся, будут
жить в основном в односемейных домах, но были запланированы также дома на две семьи,
многоквартирные здания и коттеджи рядовой застройки. Хотя Олмстед находился под впечатлением от увиденного в Германии и Британии, а также под влиянием принципа «живописности», приверженцем которого был его отец, ему удалось создать абсолютно оригинальный проект. Напротив железнодорожной станции он спроектировал городскую площадь с
магазинами, а за ней лужайку, от которой расходились две «зеленые тропы», вьющиеся по
всему поселению и приводящие к уже существующему большому парку. Таким образом,
его замысел предусматривал ненавязчиво срежиссированный переход от городской среды к
пасторальной. Несмотря на то, что улицы городка были соединены с окружающей их ньюйоркской «сеткой», сами они этой системе не подчинялись. Олмстед спроектировал их в
виде полумесяцев, замкнутых кругов, переулков и тупиков, проложенных со всем мастерством, на которое способен талантливый и опытный градостроитель[33].
Форест Хиллс Гарденс находится всего в пятнадцати минутах езды от Пенсильванского вокзала. Сойдя с поезда и спустившись по открытой лестнице в город, оказываешься
на мощеной Привокзальной площади в окружении фахверковых зданий с широкими галереями, узорчатыми вкраплениями кирпичей и островерхими черепичными крышами, увенчанными часовыми и декоративными башенками. Все это напоминает средневековый город гденибудь в Баварии, может быть, Ротенбург, которым так восхищались архитекторы и градостроители, приверженные идее «города-сада». За галереями располагаются магазины, рестораны, офисы, над ними – квартиры.
27
В. Рыбчинский. «Городской конструктор. Идеи и города»
Пригород-сад в черте города: привокзальная площадь Форест Хиллс Гарденс (НьюЙорк). Фото автора.
Большинство домов трех-, четырехэтажные, но есть и одна девятиэтажная секция. В
здании, напоминающем башню, первоначально располагался отель Форест Хиллс, служивший также местом общения жителей – своего рода загородным клубом.
Отель и другие здания вокруг Привокзальной площади спроектировал известный ньюйоркский архитектор Гровнор Аттербери, друживший с де Форестом и построивший ему
летнюю резиденцию в Колд Спринг Харбор[34]. В Форест Хиллс Аттербери спроектировал не только ансамбль Привокзальной площади, но и сам вокзал, церковь, новое помещение и корты для Вестсайдского теннисного клуба (именно здесь до 1978 года проводился
открытый чемпионат США по теннису), а также ряд жилых комплексов и индивидуальных
домов. Богато декорированные чугунные уличные фонари и указатели, разбросанные по
всему поселению, – также плод его труда, свидетельствующий о внимании к «искусствам
и ремеслам», которые он привнес в проект. Стиль германского Средневековья, отличающий
Привокзальную площадь, нехарактерен для Аттербери, но, как и большинство его современников, этот зодчий, обучавшийся тонкостям beaux art, умел работать в разной манере – в
зависимости от пожеланий заказчика. Так, здание Вестсайдского теннисного клуба в Форест
Хилл спроектировано в стиле поздней английской готики, церковь – в норманнском, а некоторые дома – в елизаветинском стиле.
Аттербери был необычным архитектором – он проектировал загородные резиденции, особняки, поместья для миллионеров и, наряду с ними, «образцовые» доходные дома,
больницы, жилье для малоимущих. При поддержке Фонда Рассела Сейджа он разработал систему, позволявшую строить небольшие дешевые дома, и около сорока их них были
построены в Форест Хиллс. Сразу за Привокзальной площадью находится очаровательный
комплекс из четырнадцати домов: по их живописному виду вы ни за что не догадаетесь, что
они сделаны из готовых бетонных блоков. Аттенбери интересовался панельным строитель28
В. Рыбчинский. «Городской конструктор. Идеи и города»
ством и изобрел легкий бетон, в который можно было забивать гвозди (он получил название
Nailcrete). Для Форест Хиллс он придумал остроумную схему строительства домов из ячеистых бетонных блоков для полов и стен, которые изготавливались на близлежащей фабрике:
дом собирался из ста сорока блоков всего за девять дней[35]. Еще больше впечатляет тот факт,
что эти дома, которым сегодня исполнилось почти сто лет, находятся в отличном состоянии –
а ведь это был первый опыт панельного домостроения в Соединенных Штатах, а то и в мире.
На площади можно пообедать в одном из двух ресторанов. А еще там есть косметический салон и химчистка, но большую часть офисов, судя по всему, занимают риэлторские
фирмы. «Я убежден, что хороший вкус приносит деньги», – писал де Форест Олмстеду[36] и
оказался прав. В 1911 году, когда Форест Хиллс был закончен, тамошние дома стоили от 3 до
8 тысяч долларов; сегодня их регулярно продают за миллион с лишним, а то и за несколько
миллионов долларов[37]. В 1911 году 3 тысячи долларов были крупной суммой, и сторонники жилищных реформ, вроде Льюиса Мамфорда, критиковали проект, поскольку он не
обеспечивал жильем рабочих, однако это – за исключением домов из бетонных блоков – и
не входило в планы его инициаторов [38]. Фонд Рассела Сейджа стремился продемонстрировать, что качественное планирование и проектирование – это часть успешной коммерческой
модели, а высокая стоимость земли в Куинсе делала ее доступной только для состоятельных покупателей. Форест Хиллс был призван показать, что «хороший вкус не мешает прибыльности предприятия»[39]. Проект, который был прерван Первой мировой войной, вопреки
надеждам де Фореста, не стал образцом пригородной застройки Нью-Йорка, но его влияние
на американское градостроительство было существенным. Концепция «города-сада» просматривается в проектах ряда моногородов или заводских поселков, как их тогда называли:
Олмстед сделал проект поселка Колер для водопроводной компании из Висконсина, Аттербери спланировал два заводских поселка – в Вустере (Массачусетс) и Эрвине (Теннесси).
В годы Первой мировой войны Олмстед занимал пост управляющего в ведомстве, строившем жилье для занятых в военной промышленности, и ряд пригородных поселков, построенных в 1918 году, – Йоркшир Вилидж в Кэмдене (Нью-Джерси), Юнион Парк Гарденс в
Уилмингтоне (Делавэр), а также несколько проектов в Бриджпорте (Коннектикут) – все они
явно обязаны своим возникновением Форест Хиллс. Архитектором Юнион Парк Гарденс
был Джон Нолен, талантливый ученик Олмстеда. Позднее он спроектировал «пригород-сад»
Мэримонт на окраине Цинциннати, для которого Аттербери разработал один из жилых комплексов.
Роберт А.М. Стерн назвал Форест Хиллс «вершиной и одновременно конечной точкой
развития этого типа пригородов»[40]. После Первой мировой войны пригородные поселения
у железнодорожных станций сменились поселениями у автодорог, менее компактными и
пригодными для пеших прогулок, чем их предшественники, однако многие из идей проекта
Форест Хиллс, в частности, гармоничное сочетание архитектуры, планировки и ландшафтного дизайна, сохранили актуальность. Кроме расположенного на автостраде Мэримонта
Джон Нолен спроектировал два полномасштабных города – Кингспорт в штате Теннесси и
Венис во Флориде. Идея «города-сада» оказала влияние и на девелоперов – братьев ван Шверинген, построивших район Шейкер Хайтс в Кливленде (Огайо), и Джесса Клайда Николса,
проектировавшего район Кантри-клуба в Канзас-Сити (Миссури)[41]. Сам Олмстед отвечал
за планировку двух крупных «пригородов-садов», основанных в 1920-х, – Маунтин Лейк
Клаба в окрестностях Лейк Уэйлс (Флорида) и Палос Вердес Эстейт к югу от Лос-Анджелеса – первого поселка, построенного для жильцов, имеющих личные автомобили. В конце
1920-х Кларенс Стайн и Генри Райт использовали идеи «города-сада» при планировке района Саннисайд Гарденс в Куинсе и пригорода Редберн в Нью-Джерси. Большое влияние на
них оказала распространенная в то время идея о том, что районы должны иметь собственные школы и объекты для отдыха и развлечений; ее автором был Кларенс Артур Перри.
29
В. Рыбчинский. «Городской конструктор. Идеи и города»
Перри, работавший на фонд Рассела Сейджа, разрабатывал свои концепции, живя на тенистой улице в Форест Хиллс. Редберн обычно называют одним из первых примеров модернистского градостроительства, но, как и все предыдущие американские «пригороды-сады»,
он многим обязан реформистским идеям Эбенизера Говарда.
30
В. Рыбчинский. «Городской конструктор. Идеи и города»
Ле Корбюзье: башни в парке
Эбенизер Говард – не единственный иностранец, повлиявший на американское градостроительство. Шарль-Эдуар Жаннере родился в 1887 году в городе Ла-Шо-де-Фон, что
расположен в горах Юра в Швейцарии. В местной художественной школе он учился ремеслу гравера (Ла-Шо-де-Фон был одним из центров часового производства), но в семнадцать
лет, спроектировав первый в своей жизни дом, юноша решил стать архитектором. Следующие двенадцать лет Шарль-Эдуар стажировался у двух ведущих европейских архитекторов, Огюста Перре в Париже и Петера Беренса в Берлине, изучал архитектуру в поездках по
Италии, Турции и Греции, а также выполнял архитектурные заказы в родной Швейцарии.
В тридцать лет, сочтя, что провинция для него тесна, он перебрался из Ла-Шо-де-Фона в
Париж.
Там с заказами дела у него шли неважно. Жаннере разрабатывал проекты промышленных сооружений и прототипы жилых домов для массового строительства, которые, как он
надеялся, найдут применение в ходе послевоенного восстановления Франции, но ни один
из этих проектов не был реализован, а созданная им фирма по производству бетонных блоков обанкротилась. Немного лучше обстояло дело с живописью: молодой архитектор был
еще и художником. Вместе со своим другом Амеде Озенфаном он основал художественное
движение под названием «пуризм». Друзья совместно выставляли свои картины, написали
манифест «После кубизма», в котором критиковали как кубизм, так и футуризм, и недолгое
время издавали ежемесячный журнал L'Esprit Nouveau («Новый дух»), претендовавший на
роль «международного периодического издания о проблемах эстетики». В этот период он
начал подписывать свои статьи об архитектуре псевдонимом Ле Корбюзье, – отчасти, чтобы
скрыть тот факт, что авторами большинства заметок в L'Esprit Nouveau были сами редакторы
журнала.
Ле Корбюзье рассматривал эстетику в самом широком смысле: темами его статей,
помимо архитектуры, были мебель, массовое жилищное строительство, транспорт и городское планирование. В 1922 году его пригласили принять участие в «урбанистическом» разделе Осеннего салона – ежегодной архитектурно-художественной выставки авангардистов,
где представляли свои работы Модильяни, Шагал и Брак. Хотя Корбюзье, как он сам рассказывал, просили показать «симпатичный фонтан или что-нибудь в этом роде», он выставил нечто куда более грандиозное – проект целого нового города[42]. Ле Корбюзье, никогда
не отличавшийся умеренностью, занял пространство стены в 90 футов планами, рисунками
и большой красочной диорамой. «Мой проект повергал людей в своеобразный ступор, –
вспоминал он, – это был шок, вызывавший у одних гнев, а у других восторг»[43]. Конечно,
«Современный город с трехмиллионным населением» (совпадавший по размерам с Парижем) был рассчитан на то, чтобы ошеломить зрителей. На диораме был изображен деловой центр, состоящий из 24 одинаковых шестидесятиэтажных офисных зданий – и это в
то время, когда в европейских городах небоскребы вообще не строились, а самым высоким
сооружением Парижа была Эйфелева башня. Столь же радикальным выглядело отсутствие
улиц в их традиционном понимании. Башни стояли в обширном парке, который пересекали
многоуровневые дороги (нижний уровень для грузовиков, верхний – для легковых автомобилей) и эстакады скоростных автострад. В центре города располагался огромный железнодорожный вокзал, крыша которого служила аэродромом для небольших аэропланов. Жилые
районы состояли исключительно из десятиэтажных домов и административного центра, а
завершал композицию большой парк, вроде нью-йоркского Центрального. Город был окружен зеленым поясом и расположенными по периметру «пригородами-садами», позаимствованными у Эбенизера Говарда (в молодости Корбюзье некоторое время жил в таком приго31
В. Рыбчинский. «Городской конструктор. Идеи и города»
роде Берлина). Хотя в этих «пригородах-садах» должно было проживать две трети населения
Современного города, у Корбюзье, судя по всему, не хватило времени на их детальную разработку. Тем не менее, проект стал впечатляющим дебютом градостроителя-самоучки – в
сущности, нищего представителя богемы, ждавшего в мансарде на седьмом этаже в СенЖермен-де-Пре4 [44].
Следующий публичный налет Ле Корбюзье на градостроительство произошел три года
спустя, на Международной выставке современных декоративных и промышленных искусств
(1925). Это было куда более масштабное мероприятие: Международная выставка-ярмарка
действовала полгода, выставочный городок состоял из двух сотен павильонов, разбросанных на пространстве в 70 акров – от Дома инвалидов до Гран Пале. Хотя многие страны
привлекли к их сооружению ведущих архитекторов (австрийский павильон спроектировал
Йозеф Хоффман, а бельгийский – Виктор Хорта), главной целью выставки была реклама
французской культуры и промышленности. Среди французских архитекторов, принимавших в ней участие, были восходящие звезды вроде Эйлин Грей, Пьера Шаро и Робера МаллеСтивенса, а «гвоздем программы» были работы модных парижских мебельщиков и декораторов – Жака Эмиля Рульманна, Поля Пуаре, Мориса Дюфрена и других. Их стилизованные
геометрические павильоны, выполненные из экзотических и дорогих материалов, породили
стиль, которому выставка дала свое название – ар-деко.
К тому времени Ле Корбюзье совместно с двоюродным братом Пьером Жаннере уже
создал небольшое архитектурное бюро и построил несколько вилл в Париже и его окрестностях. Он также приобрел скандальную известность после выхода книги «Об архитектуре» –
сборника статей, которые они с Озенфаном опубликовали в L'Esprit Nouveau. Конечно, Корбюзье не входил в «высшую лигу», как Рульманн и Пуаре, и не совсем ясно, как он вообще
оказался среди участников выставки. «Денег не было, заказов тоже, и оргкомитет выставки
отверг разработанный мною проект», – рассказывал позднее сам Корбюзье в характерной
для него мелодраматической манере (он любил строить из себя изгоя)[45]. На самом деле
строительство его павильона профинансировала автомобильная компания, принадлежавшая
знаменитому пионеру воздухоплавания Габриэлю Вуазену, и, хотя организаторы выставки
не испытывали восторга от назидательных экспонатов Корбюзье, его поддерживал министр
Анатоль де Монзи, которому он был представлен Гертрудой Стайн 5 [46]. Можно сказать, что
архитектор-швейцарец был «бунтарем со связями».
Павильон L'Esprit Nouveau состоял из двух частей – макета меблированной квартиры в
натуральную величину и градостроительной экспозиции. Большую двухэтажную квартиру с
открытой террасой на крыше Корбюзье назвал «квартирой-виллой», поскольку она сочетала
в себе атрибуты частного дома и многоэтажки. Градостроительная часть включала работы,
выставленные на Осеннем салоне: рисунки, макеты, диораму, – и новый, еще более радикальный проект. Так называемый План Вуазен представлял собой предложение по реконструкции центра Парижа в соответствии с принципами Корбюзье. Проект охватывал 600
акров на правом берегу Сены, включавшие улицу Фобур-Сент-Оноре, кварталы Ле-Аль и
Маре и предусматривал снос всех существующих зданий, кроме самых известных исторических памятников, таких как церковь Мадлен, Опера и дворец Пале-Рояль и Вандомская площадь. «Представьте себе, что весь этот хлам, покрывающий землю, словно засохшая грязь,
расчищен и убран, а на его месте выросли гигантские кристаллы из прозрачного стекла
высотой более 600 футов», – заявлял архитектор [47] На месте «хлама» предлагалось возвести
4
Ле Корбюзье упоминал о финансовой помощи председателя Салона Франца Журдена: тот, по всей видимости, оплатил
монтаж экспоната.
5
Годом позже бывшая жена де Монзи Габриэль и брат Гертруды Стайн с супругой заказали Корбюзье большую виллу.
Результатом стала знаменитая «Ле Террас» в Гарше.
32
В. Рыбчинский. «Городской конструктор. Идеи и города»
восемнадцать шестидесятиэтажных небоскребов. Как и в предыдущем проекте, улицы заменялись автострадами, а здания были окружены садами. «Весь город превращается в Парк», –
пояснял Корбюзье[48]. Если кто-то считал «Современный город с трехмиллионным населением» лишь игрой ума, то План Вуазен четко показал, что его автор абсолютно серьезен.
Мрачноватый маленький павильон L'Esprit Nouveau находился на отшибе – в северной оконечности выставочного городка. Несмотря на намеренную провокационность экспозиции – Корбюзье обставил свой макет квартиры скромной типовой мебелью – павильон не привлек особого внимания публики. В заметке о выставке, опубликованной в New
York Times, и большой статье на ту же тему в ведущем американском архитектурном журнале Architectural Record о нем даже не упоминалось[49]. В официальном путеводителе по
выставке павильон L'Esprit Nouveau заслужил лишь краткого определения «диковины»[50].
Однако столь прохладный прием не обескуражим Корбюзье, и План Вуазен стал началом
двух весьма продуктивных десятилетий его деятельности на ниве городского планирования.
Сначала архитектор опубликовал План Вуазен и «Современный город с трехмиллионным
населением» в книге «Градостроительство». Четырьмя годами позже она вышла в английском переводе под названием «Город завтрашнего дня» – с явной отсылкой к «Городам-садам
завтрашнего дня». Корбюзье ни разу не упоминал Эбенизера Говарда, но критически отозвался о «живописной» планировке Рэймонда Энвина, пренебрежительно охарактеризовав
ее как «прославление кривой и помпезную демонстрацию ее непревзойденных красот»[51].
В отношении теории градостроительства Ле Корбюзье необходимо сделать одну оговорку: это была не одна, а целый ряд теорий. Подобно Робинсону и Говарду, этот энергичный
архитектор был популяризатором и публицистом, но, в отличие от них, еще и художником.
Хотя излюбленными выражениями Корбюзье были «картезианский» и «рациональный», его
интуиция моментально порождала градостроительные решения, от которых он столь же
быстро отказывался, когда в голову приходило что-то новое. Так, если в «Современном
городе» большую роль играла идея «города-сада», то в книге «Лучезарный город» (1935)
он ее начисто отвергает: «Необходимо упразднить пригороды и впустить природу в сам
город»[52]. Аналогичным образом, правильная «шахматная доска» небоскребов, занимавшая
столь важное место в первых двух его планах, в более поздних проектах отсутствует. Вместо
этого он увеличивает свои здания. План пригорода Рима предусматривает сооружение трех
жилых башен на 3400 человек каждая, новый жилой квартал в Барселоне состоит из двух
гигантских многоквартирных домов, а в проекте для Алжира весь деловой центр размещается в одном небоскребе. Теперь Корбюзье понимал урбанизм как архитектуру гигантских
форм.
В 1930-х годах он создал множество генеральных планов. Корбюзье побывал в Барселоне, Женеве, Стокгольме, Антверпене и Алжире, совершил поездку по Южной Америке
и попутно разработал проекты реконструкции Монтевидео, Сан-Паулу, Буэнос-Айреса и
Рио-де-Жанейро. Некоторые из этих планов были проработаны детально, но в большинстве
случаев речь шла о набросках, наскоро сделанных после однодневного ознакомительного
визита и лекции. Историк архитектуры Чарльз Дженкс характеризует этот период так: «Его
градостроительные проекты примечательны не только своими масштабами, но и бесплодностью. Лишь немногие из них были выполнены по заказу, еще меньше оплачены, и, пожалуй, ни один не имел ни малейшего шанса на воплощение»[53]. Дженкс отмечает, что для
работ Корбюзье по градостроительству этого времени характерны повторы, напыщенность
и небрежность, словно он ужасно торопился перенести свои идеи на бумагу. Наиболее ярко
это проявилось в «Лучезарном городе», который представляет собой сочетание монографии,
набора заготовок и экзальтированного манифеста.
33
В. Рыбчинский. «Городской конструктор. Идеи и города»
План Вуазен – радикально новый облик Парижа. Frank Lloyd Wright/«Российское
Авторское Общество» (РАО).
Однако влияние нереализованных урбанистических концепций Ле Корбюзье было
чрезвычайно велико. Отчасти это связано с его неукротимой энергией: он писал статьи
и книги, организовывал выставки, выступал с лекциями и стал соучредителем Международного конгресса современной архитектуры, пропагандировавшего новые идеи городского
планирования. Кроме того, росла его репутация как архитектора. Корбюзье стал получать
больше заказов и построил несколько выдающихся зданий, в том числе виллу «Савой», которую Роберт Хьюз называет «пожалуй, лучшим (и, уж точно, самым известным и опоэтизированным) образцом “интернационального стиля”»[54]. В 1927 году Корбюзье пригласили
построить не один, а целых два дома для Международной выставки жилищного строительства в Штутгарте, в которой участвовали ведущие создатели новой архитектуры, в том числе
Мис ван дер Роэ и Вальтер Гропиус. Он также стал одним из финалистов крупного международного конкурса на проект штаб-квартиры Лиги Наций в Женеве. Он выиграл конкурс
на строительство здания Центросоюза в Москве, а позднее был приглашен участвовать в
конкурсе на проект Дворца Советов. К тому времени, однако, Сталину перестала нравиться
модернистская архитектура, и Корбюзье не стал победителем. Тем не менее этот выдающийся проект укрепил репутацию автора как ведущего архитектора-модерниста Европы.
В 1935 году Корбюзье побывал в США по приглашению нью-йоркского Музея современного искусства (МоМА), который тремя годами ранее включил его работы в экспозицию этапной выставки «Современная архитектура», а теперь готовил его персональную
выставку. Нью-Йорк, «город невероятных башен», как называл его Корбюзье, произвел на
него большое впечатление, ведь там автор Плана Вуазен наконец впервые увидел небоскребы. Это, впрочем, не удержало его от нравоучений. На следующий день после приезда
в город в интервью International Herald Tribune он заявил, что манхэттенские небоскребы
слишком малы и расположены чересчур близко друг к другу, и еще ему не понравилась
«удручающе романтическая архитектоника города», неизбежно ведущая к провалам.
34
В. Рыбчинский. «Городской конструктор. Идеи и города»
Ле Корбюзье с макетом Лучезарного города (снимок сделан примерно в 1930 году).
EASTNEWS.
В США он провел два с половиной месяца, посетив с лекциями два десятка городов
и все крупные университеты и колледжи Северо-Востока и Среднего Запада. Везде он говорил об урбанизме, иллюстрируя свои тезисы рисунками, которые делал цветными карандашами на больших листах ватмана. Аудитория, в основном молодежь, хорошо отнеслась к его
идеям. Поскольку небоскреб был изобретен в Соединенных Штатах, идея «высотных городов» американцам была близка. Кроме того, по количеству автомобилей на душу населения
США превосходили любую другую страну, и городская планировка, удобная для водителя,
казалась им разумной в гораздо большей степени, чем европейцам, для которых собственная машина еще оставалась предметом роскоши. Наконец, центр американских городов, в
отличие от европейских, всегда был деловой частью города, поэтому разделение функций –
один из главных элементов концепции «Лучезарного города» – тоже не было для них внове.
Корбюзье надеялся получить в Америке заказы, этого не случилось. Однако в чрезвычайно популярном экспонате Нью-Йоркской Всемирной выставки 1939 года «Футурама»
несомненно ощущалось его влияние. «Футурама», созданная промышленным дизайнером
Норманом Белом Геддесом, представляла собой громадный макет Америки через двадцать
лет. Зрители перемещались над ним с помощью конструкции, похожей на горизонтальный
фуникулер, что создавало иллюзию полета над всей страной – от побережья до побережья [55].
35
В. Рыбчинский. «Городской конструктор. Идеи и города»
«Футурама» демонстрировала урбанизированный пейзаж – города с необычайно высокими
небоскребами, пешеходными эстакадами и подземными парковками. Во многом это походило на адаптированный План Вуазен, но Бел Геддес в своем видении будущего зашел куда
дальше Корбюзье, и города «Футурамы» были окружены обширными пригородами, связанными друг с другом сетью гигантских автострад. Поскольку макет выставлялся в павильоне
General Motors, он был снабжен тысячами движущихся миниатюрных моделей автомобилей.
Покидая «Футураму», каждый зритель получал сине-белый значок с надписью: «Я
видел будущее». Но этого будущего не пришлось ждать двадцать лет. Уже через четыре года
после окончания Всемирной выставки фирма Metropolitan Life Insurance Company при поддержоке Роберта Мозеса начала в Нью-Йорке строительство нескольких необычных жилых
районов. Паркчестер, Стайвесант Таун и Питер Купер Вилидж часто называют американскими вариантами «Лучезарного города»[56]. Так, в Стайвесант Таун, спроектированном в
1943 году группой архитекторов во главе с Ричмондом Х. Шривом, восемнадцать городских
кварталов были объединены в один большой комплекс, состоящий из тридцати пяти более
или менее одинаковых жилых зданий с общим числом жителей в 24 тысячи человек. Между
зданиями располагались парки, игровые площадки и автостоянки.
36
В. Рыбчинский. «Городской конструктор. Идеи и города»
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета
мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal,
WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам
способом.
37
В. Рыбчинский. «Городской конструктор. Идеи и города»
Комментарии
1.
В финал конкурса вышли такие ведущие фирмы в области ландшафтного дизайна, как Olin
Partnership, Hargreaves Associates, Ken Smith и Gustafson Guthrie Nichol.
2.
Blum A. The Active Edge Сообщение от 20 февраля
www.metropolismag.com/March-2006/%20The-Active-Edge/).
2006
года)
(http://
3.
Reps J.W. The Making of Urban America: A History of City Planning in the United States.
Princeton, N.J.: Princeton University Press, 1965. P. 111.
4.
Robertson J.T. The House as a City // New Classicism: Omnibus Volume / Ed. by A. Papadakis,
H. Wilson. London: Academy Editions, 1990. P. 234.
5.
Цит. по: Reps J.W. Op. cit. P. 248.
6.
Greenberg A. George Washington, Architect. London: Andreas Papadakis Publisher, 1999. P. 129.
7.
Reps J.T. Op. cit. P. 352.
8.
Robinson C.M. Improvement in City Life: Aesthetic Progress // Atlantic Monthly. 1899. № 83.
P. 771.
9.
Ibid.
10.
Robinson C.M. Municipal Art in Paris // Harper's Magazine. 1901. № 103. P. 200–207; Idem.
Belgium's Art Crusade // Harper's Magazine. 1902. № 104. P. 443–452; Idem. Art Effort in British
Cities // Harper's Magazine. 1902. № 105. P. 787–796.
11.
Mumford L. The City in History: Its Origins, Its Transformations, and Its Prospects. New York:
Harcourt, Brace & World, 1961. P. 620.
12.
Robinson C.M. Modern Civic Art, or the City Made Beautiful. New York: Knickerbocker Press,
1918. P. 29 (первое издание вышло в 1903 году).
13.
Robinson C.M. The Improvement of Towns and Cities, or the Practical Basis of Civic Aesthetics.
New York: Knickerbocker Press, 1901. P. 286.
38
В. Рыбчинский. «Городской конструктор. Идеи и города»
14.
Idem. Modern Civic Art… P. 193.
15.
Idem. The Improvement of Towns and Cities… P. 211.
16.
Idem. Improvment in City Life. P. 772.
17.
См.: Wilson W.H. The City Beautiful Movement. Baltimore: Johns Hopkins University Press,
1989.
18.
Stern R.A.M. Pride of Place: Building the American Dream. Boston: Houghton Mifflin, 1986. P.
307.
19.
Robinson C.M. Improvment in City Life. P. 771.
20.
Scully V. American Architecture and Urba nism. New York: Henry Holt, 1988. P. 138 (первое
издание вышло в 1969 году).
21.
Rybczynski W. An Open Space of Turf // The National Mall: Rethinking Washington's Monumental
Core / Ed. by N. Glazer, C.R. Field. Baltimore: Johns Hopkins University Press, 2008. P. 54–65.
22.
Robinson C.M. Modern Civic Art. P. 137.
23.
Three Hundred Leading Spring Books // New York Times. 1916. April 16.
24.
Robinson C.M. Modern Civic Art. P. iii.
25.
Hise G., Deerell W. Eden by Design: The 1930 Olmsted-Bartholomew Plan for the Los Angeles
Region. Berkeley: University of California Press, 2000. P. 292.
26.
Rybczynski W. A Clearing in the Distance: Frederick Law Olmsted and America in the Nineteenth
Century. New York: Scribner, 1999. P. 293.
27.
Bellamy E. Looking Backwards, 2000–1887 / Ed. by J.L. Thomas. Cambridge, Mass.: Harward
University Press, 1967. P. 115.
39
В. Рыбчинский. «Городской конструктор. Идеи и города»
28.
Beevers R. The Garden City Utopia: A Critical Biography of Ebenezer Howard. New York: St.
Martin's Press, 1988. P. 70.
29.
Большое влияние на Энвина оказал венецианский градостроитель Камилло Зитте, автор
классического исследования «Художественные основы градостроительства» (Sitte C. The
Art of Building Cites: City building according to artistic fundamentals / Trans. by C.T. Stewart.
Westport, Conn.: Hyperion Press, 1991; первое издание на английском – 1945, первое издание
на родном языке – 1889). См. также: Creese W.L. An Extended Planning Progression // Unwin
R. Town Planning in Practice: An Introduction to the Art of Designiong Cities and Suburbs. New
York: Princeton Architectural Press, 1994. P. xii-xiii (первое издание вышло в 1909 году).
30.
The Anglo-American Suburb / Ed. by R.A.M. Stern, J.M. Massengale. London: Architectural
Design Profile, 1981. P. 42.
31.
Robert W. de Forest to Frederick Law Olmsted Jr., December 7, 1908 // Rockefeller Archive
(Pocantico Hills, N.Y.); курсив мой.
32.
Frederick Law Olmsted Jr. to Robert W. de Forest, December 20, 1908 // Rockefeller Archive
(Pocantico Hills, N.Y.).
33.
Историю Форест Хиллс см.: Klaus S.L. A Modern Arcadia: Frederick Law Olmsted, Jr. & the
Plan for Forest Hills Gardens. Amherst; Boston: University of Massachusetts Press, 2002. P. 31.
34.
См.: Pennoyer P., Walker A. The Architecture of Grosvenor Atterbury. New York: W.W. Norton
& Company, 2009. P. 81–82.
35.
Ibid. P. 176.
36.
De Forest to Olmsted, December 20, 1908 // Rockefel ler Archi ve (Pocantico Hills, N.Y.).
37.
Pennoyer P., Walker A. Op. cit. P. 158.
38.
Mumford L. Mass Production and the Modern House // Architectural Record. 1930. January.
P. 110–116.
39.
De Forest to Olmsted, December 20, 1908 // Rockefeller Archive (Pocantico Hills, N.Y.).
40
В. Рыбчинский. «Городской конструктор. Идеи и города»
40.
Stern R.A.M. Pride of Place… P. 143.
41.
Эти проекты описаны в изд.: The Anglo-American Suburb.
42.
Corbusier L., Jeanneret P. Oeuvre Complete de 1910–1929. Zurich: Les Editions d'Architecture
Erlenbach, 1946. P. 34.
43.
Corbusier L. The City of Tomorrow and Its Planning / Trans. by F. Etchells. New York: Dover,
1987. P. 163 (первое издание на английском языке – 1929, первое издание на французском
– 1925).
44.
Corbusier L., Jeanneret P. Op. cit. P. 34.
45.
Ibid. P. 104.
46.
См.: Corbusier L. The City. P. 278–279; Frampton K. Le Corbusier: Architect of the Twentieth
Century. New York: Harry N. Abrams, 2002. P. 3, 33.
47.
Corbusier L. The City. P. 281.
48.
Ibid. P. 177.
49.
Paris W.F. The International Exposition of Modern Industrial and Decorative Art // Architectural
Record. 1925. Vol. 58. № 4. P. 365–385.
50.
Encyclopedie des Arts Decoratifs et Industrielles Modernes au XX-eme Siecle. Paris: Imprimerie
Nacionale, 1925. Vol. 2: Architecture. P. 44–45.
51.
Corbusier L. The City. P. 8.
52.
Corbusier L. La Ville Radieuse. Paris: Vincent, Freal & Cie., 1964. P. 104 (первое издание – 1933).
53.
Jencks Ch. Le Corbusier and the Tragic View of Architecture. Cambridge, Mass.: Harvard
University Press, 1973. P. 120.
41
В. Рыбчинский. «Городской конструктор. Идеи и города»
54.
Hughes R. The Shock of the New. New York: Alfred A. Knopf, 1991. P. 191.
55.
Описание «Футурамы» см.: Gelernter D. 1939: The Lost World of the Fair. New York: The Free
Press, 1995. P. 19–25.
56.
Garvin A. The American City: What Works, What Doesn't. New York: McGrow-Hill, 1996. P. 124.
42
Скачать