Глазкова С. Н.
реклама
Вестник Челябинского государственного университета. 2012. № 5 (259). Филология. Искусствоведение. Вып. 63. С. 19–26. С. Н. Глазкова РУССКАЯ ЭНДОНИМИЧНАЯ СИНТАКСЕМА «ЛЕНИВЫЙ ДИРЕКТИВ» КАК ОБЪЕКТ ВНУТРЕННИХ ПРОТИВОРЕЧИЙ Статья вскрывает диалектику уникальной синтаксемы современного русского языка – «ленивого директива». Модально-инфинитивная конструкция типа «надо + инфинитив» рассматривается как эндонимичная синтаксема, ячейка национальной матрицы. В статье выявляются заключенные в конструкции внешние и внутренние противоречия грамматического, прагматического, модального, национально-культурного плана, отражающие противоречивость русской языковой картины мира. Ключевые слова: «ленивый директив», «двойной директив» антиномия, противоречивость, амбивалентность, русская языковая картина мира. Надо бы прилечь на часок. Надо немедленно все отдать. Надо вовремя приходить! Надо соглашаться, не раздумывая. Надо все-таки попасть к зубному. Надо будет как-нибудь встретиться. Надо просто ни о чем не думать. Надо привести себя в порядок. Надо было не торопиться. Как привычно для русского уха: «надо», «надо что-то сделать», не вызывает ни непонимания, ни раздражения, органично, как воздух. Однако простота конструкции обманчива: чем более незаметны носителю одного языка и чем более бросаются в глаза носителю другого языка, тем больше имеется поводов попасть такому явлению в явления лакунарные (подобную мысль высказывала еще Е. В. Падучева). Синтаксема, которая является предметом нашей статьи, требует детального разговора. Она состоит из модального компонента – лексемы надо – и инфинитива. Структурная схема ее в духе формально-грамматическом может быть выражена такой моделью: InfCopfAdjsn.. Наличие в синтаксеме инфинитива обязательно, отсутствие его объясняется, с нашей точки зрения, одним из трех видов грамматической неполноты контрукции: ситуативной (1), контекстуальной (2), эллиптической (3). (1) –Ты почему не смотришь на меня? – Не надо, не надо, потуши! Она снова подумала о нём и о матери, – кто ей дороже. (2) –Ты-то кому звонил после таких событий? – А по-моему, надо, – сказала Надя. Штрум поморщился. (3) И вот меня мучит: ваш террор убил миллионы людей, и только мы, немцы, во всём мире понимали: так надо! Баню надо, а тут питьевой воды не хватает (В. Гроссман. Жизнь и судьба). Актуальность изучения данной модели с позиций лингвокультурологии обусловлена ее вы- сокой продуктивностью в современном русском языке и устойчивостью, как показывает анализ памятников литературы, сохранивших модель на протяжении более чем тысячелетия от первых летописей до произведений новейшей русской литературы. Национально-культурную специфику конструкции формирует лексема надо. Ее мы склонны причислить к группе ключевых слов русской культуры. Случаи прямого побуждения с помощью исследуемой конструкции не столь частотны и фиксируются обычно в директивных актах приказа, указания в условиях статусной коммуникации (1). Узуальное же употребление данной конструкции связано с особого рода неакциональностью и характеризуется разной степенью обязательности требуемого действия. Чаще всего это пассивная констатация его необходимости, что позволяет определить синтаксему как этноспецифичный директив особого рода – полисемантическую модель с основным значением динамического состояния (2). Мы называем такой речевой акт «ленивым директивом». (1) Надо выявить зенитчиков и подготовить расчёты для орудий, захваченных штурмовыми группами. Это речевой акт-приказ: ищите людей, организуйте группы зенитчиков для новых орудий. (2) Ну, ребята, кто куда, а я в сберкассу, – надо в деревню сходить. (В. Гроссман «Жизнь и судьба») Прагматика слова надо (особая директивность-процессуальность) и его семантика (сложный модальный комплекс значений необходимости, желания, возможности, долженствования, повторяемости-привычности) диктуют значение всей конструкции. Русский коммуникант осознает называемое действие как 20 предполагаемое в неопределенном временном плане, незавершенное; происходящее само по себе, стихийно, независимо от вмешательства и активности субъекта, что, как кажется, отражает русскую языковую картину мира. Характеризуя русскую языковую картину мира, мы опираемся на мнение известных лингвистов, которые называют следующие важные для понимания этнокультурной специфики рассматриваемой синтаксемы идеи: идея непредсказуемости мира, которая оборачивается непредсказуемостью результата – в том числе, собственных действий; идея фатальности, в соответствии с которой с человеком нечто происходит как бы само собой, и не стоит прилагать усилия, чтобы нечто сделать, потому что в конечном счете от нас ничего не зависит; идея незавершенности, за которыми стоит представление, что главное – собраться, т. е. чтобы чтото реализовать, необходимо прежде всего мобилизовать свои внутренние ресурсы, а это зачастую бывает трудно и непросто сделать1; идея смирения, покорности, через призму которой воспринимается «недостаточная выделенность индивида как автономного агента, как лица, стремящегося к своей цели и пытающегося ее достичь, как контролера событий»; идея «непостижимости и неконтролируемости жизни», что объясняет «пассивность и ощущение того, что человеку неподвластна его собственная жизнь, что его способность контролировать жизненные позиции ограничена»; идея неопределенности2; идея коллективизма, соборности, которая зачастую имеет своей «обратной стороной … потенциальный инфантилизм» членов языкового сообщества и, как следствие, «возможность снять с себя ответственность за собственные действия»3. Именно эти составляющие русской языковой картины мира, как представляется, актуализированы в описываемой модели. Исследуя коммуникативный этностиль русских, ученые называют инициативность, искренность, директивность, прямолинейность, открытость, импозитивность, категоричность4, что звучит весьма неожиданно в сравнении с перечисленными доминантами языковой картины мира. Одним из существенных свойств русской культуры неоднократно называли ее противоречивость (Н. А. Бердяев и др.). Исследуемая синтаксема, по нашему предположению, отражает не только ключевые идеи русской языковой картины мира, но и ее противоречивость. Целью статьи является проиллюстрировать наличие в языковом сознании русскоговорящих С. Н. Глазкова взаимоисключающих компонентов, мирно соседствующих друг с другом. Прежде всего, синтаксема является предметом внешнего противоречия: в рамках функционально-семантического поля директивности, на наш взгляд, она занимает периферийное положение и противопоставлена ядерной конструкции «двойного императива». Следует указать, что «двойным императивом» мы называем конструкцию типа Сделай действие Х., будь добр (не сочти за труд, сделай милость, пожалуйста, сделай одолжение и пр). Это конструкция парадоксального смягчения категоричности основного прямого императива с помощью второго императива, которая регулярно используется в русской коммуникации. Конструкция «двойного императива» представляет собой прототипический императив – глагол в повелительном наклонении – в сочетании со вторым императивом – словоформой, либо словосочетанием, либо фразеологической единицей, которая используется русскими коммуникантами для смягчения побуждения, как десенсибилизатор директивности. Эта конструкция сложилась в языке не случайно: она аргументирует позиции ученых, определяющих характер русской коммуникации как директивный. Данная конструкция в современном русском языке уверенно сохраняется, несмотря на серьезные изменения социального фона жизни, ментальных сдвигов, трансформации национально-культурных ценностей. Мы предполагаем, что «ленивый директив» и «двойной императив» составляют 2 полюса русской побудительности – «самый директивный» (2) и «самый недирективный» (1). Проиллюстрируем двумя примерами: (1) Надо позвонить. (2) Будь другом, позвони. Налицо высокая эксплицитность директивности, высокая акциональность конструкции «двойной императив» и, наоборот, высокая имплицитность волеизъявления, низкая акциональность конструкции «ленивый директив». Директивность, импозитивность, инициативность, категоричность русской коммуникации отражается в синтаксеме «двойной императив», а противостоит ей и одновременно прагматически уравновешивает ее модель «ленивый директив», в которой отразились бездеятельность, незавершенность, неопределенность, неподвластность бытия русской языковой картины мира. Целеустремленность, продуктивность, результативность русской коммуникации, выраженные в конструкции «двойной императив», Русская эндонимичная синтаксема «ленивый директив»... оказываются антиномичными процессуальности, непроизводительности, непродуктивности коммуникации, выраженным в синтаксеме «ленивый директив». Исследуемая синтаксема, как показал лингвистический анализ, является предметом не только внешних, но и внутренних противоречий. А) Прежде всего это прагматическое противоречие: синтаксема организует речевой акт, которому присущ интенциональный и иллокутивный дуализм. В синтаксеме заключено 2 разнонаправленные иллокутивные силы: иллокуция ассерции и директивности, которые неразрывны в синтаксеме. Два действия заключает в себе синтаксема: действие-давление, вынуждение некоей силы, направленное извне, и действие-вынужденность, направленное вовне. Внешнее и внутреннее волеизъявление видится таким: внешнее побуждение стихийной, неуправляемой воли, направленной на субъект действия, и внутреннее волеизъявление, направленное от субъекта на преобразование существующего положения дел. Разным субъектам принадлежит каузируемое действие: один субъект – некая сила, которая побуждает-вынуждает, другой – некая сила, лицо, которое должно осуществить предписываемое действие, выраженное инфинитивом. Таким образом, синтаксема двухсубъектна, что само по себе противоречиво. Можно сказать, что это не двухсубъектность, а контаминация субъекта и объекта в одном лице: на него воздействует нечто извне, делая его объектом, сам он воздействует, делаясь субъектом. Прихотливость субъектно-объектных отношений сугубо противоречива, как видим. Приведем 3 примера таких «ленивых директивов» из рассказов С. Довлатова. (1) Начало в восемь? Значит, надо переодеваться и ехать. В примере заключены давление долженствования-необходимости на всех вообще и каждого, в частности, названное выше по тексту лицо и обоснование такого давления: ты должен переодеться, это необходимо, так полагается во исполнение конвенции поведения в социуме и для твоей пользы; настоятельный совет-побуждение от лица, формирующего побуждение: переоденься; возможное действие лица, которому каузируется деяние (возможно, переоденется, но исполнение действия не гарантировано, что, впрочем, типично для любого побудительного высказывания). Черты типичного директива и 21 нестандартного в одном высказывании порождают противоречивость синтаксемы. (2) Надо спросить дорогу у полицейского. (3) Надо выйти и спросить дорогу. Наличие субъекта предполагает следующее: действуют всегда как минимум две силы: первая сила действует от субъекта-автора речи вовне (2) или внутрь направленно на самого себя (3); вторая сила действует извне, как независимый от участников речевой ситуации рычаг вынуждения (2, 3). В синтаксеме контаминируются иллокуции побудительности, независимо от того, к кому она относится (к себе или другому) (2, 3) и вынужденности-необходимости (2, 3). Приведем пример бытового диалога: – Мне надо срочно сбегать на почту. – Так надо письмо по Интернету отправить. Первое высказывание представляет собой самопобуждение: иди на почту отправлять письмо; вторая реплика является побуждением собеседнику: отправь по Интернету. Во втором директиве иллокутивная сила тоже двунаправленна (Отправь письмо!): извне от конкретного лица-предмета на субъект, вовне от субъекта на действие; но третья сила, довлеющая извне, явно слабее, хотя сохраняется. Активный побуждающий субъект реален в типичном директиве, а в «ленивом директиве» – побуждают две силы – реальная сила непосредственного лица, отправляющего высказывание, и неопределимая сила несубъектного свойства или, точнее, коллективно-субъектного свойства, формирующая это неакциональное состояние долженствования-необходимости. Будучи разными модальными планами, в синтаксеме они сплетаются, противостоя друг другу. Следует отметить, что синтаксема позволяет оформить полиинтенциональный речевой акт, в котором реализуются как минимум 2 интенции: интенция вынуждения и интенция признания необходимости, вынужденности каузируемого действия, осознаваемого как побуждение. Приведем типичные примеры, иллюстрирующие данное положение. Теперь вам обязательно надо сделать химическую. Давайте устрою вас к одной девочке: такую химию делает, что от натуральной не отличишь! (И. Грекова. Перелом). Ассерция высказывания очевидна: вам подойдет химическая завивка. При этом директивность является важной составляющей высказывания: сделайте химическую завивку. Интенция давления, вынуждения налицо, исходит 22 она в первую очередь от активного коммуниканта, но не только от него, а от некоей силы, стоящей над героями, и направлена на субъекта действия, само же предписываемое действие направлено вовне: дама побуждается к действию изменения ее облика. Снова он подумал, что надо сказать самому себе много страшного, беспощадно жестокого… полно робеть, прикрываться перчаткою… (В. Гроссман). Отличие данного примера от приведенного выше в специфике субъекта, который самого себя побуждает к действию, а его вынуждает только некая стихийная сила, стоящая над ним, выше его, неконтролируемая, но подспудно осознаваемая как личный долг и общая, безадресная необходимость, некая овеществленная в слове надо этнокультурная мифологема долга. Доктор философии Л. К. Науменко писал: «Для понимания основных характеристик сознания, познания и деятельности важно иметь в виду тот принципиальный факт, что объект всегда внеположен субъекту, не сливается с ним. Эта вне-положность имеет место и тогда, когда субъект имеет дело с состояниями собственного сознания, своим Я, и тогда, когда он вступает в отношения с другими субъектами»5. Несмотря на это, рискнем предположить, что в синтаксеме сливаются субъект и объект, а стимул и реакция в пределах описываемой модели неразделимы. Прослеживаются параллели с ментальными компонентами русских: общественный долг, совесть, самоконтроль, внутреннее состояния долженствования как давления свыше. «Оппозиция «субъект-объект» имеет в фундаменте своем оппозицию «активное-пассивное», пишет Л. К. Науменко5. Как нельзя лучше эта мысль отражает прагматическое положение дел в исследуемой нами синтаксеме. Внутреннее противоречие, заключенное в конструкции, репрезентует ее диалектичность. Диалектика модели отражает носителя русской языковой картины мира как существо диалектическое. Подтвердим свою мысль еще одной цитатой Л. К. Науменко: «Деятельное, целеполагающее существо и оказывается той каплей воды, в которой отражается Вселенная, частью, эквивалентной целому. Отождествление восприимчивости и действенности, отзывчивости и активности в человеке и превращает его … в «диалектическое существо». Целеполагание и целеосуществление можно определить формулой «соответствие самому себе» – своим по- С. Н. Глазкова требностям, интересам, целям. Но человек не самодостаточен. «Соответствие себе» достигается лишь через соответствие универсуму, целому…», – справедливо пишет философ5. Оппозиция «внешнее~внутреннее» соотносится с антиномией процессуальности~резу льтативности. Синтаксема демонстрирует, как русский человек постоянно балансирует между двух способов коммуникации, мучительно выбирая между протеканием или итогом, детерминированностью и финальностью, но с неизбежностью снова и снова выбирая не результативность, а процессуальность. Очень любопытной, с этой точки зрения, видится речь российских политических деятелей: чем больше разговоров о результативности, тем чаще всплывает слово надо, противореча тем самым той самой акциональности-результативности действия, о которой мы говорим. Приведем несколько примеров. «Наконец, нам надо укреплять систему управления и регулирования в области малого и среднего предпринимательства «,―отметил президент» ОПОРы» (РИА Новости, 2008.02.08). Котельные необходимо модернизировать, счетчики надо ставить на каждый дом – все это требует средств (Мэр Черкасс Сергей Одарич: Верховная Рада может посадить всех градоначальников «на крючок» // Новый регион 2, 2008.02.13). Б) Модальность синтаксемы буквально соткана из противоречий. Прежде всего, модальный компонент, указывающий на необходимость действия, выражен неглагольным способом, с помощью предикативно-безличного слова надо. О славянской этноспецифике слов категории состояния (не будем вдаваться в споры грамматистов о наличии такой части речи в современном русском языке, ее границах и названии) писали и в историческом аспекте (А. В. Исаченко и др.), и в синхроническом (Л. В. Щерба, В. В. Виноградов и др.). Заострим лишь внимание на том, что недейственность, неакциональность слова, которое в неславянских европейских языках выражается глагольным способом (например, в английском: can, may, must, ought (to), need, should и др.), показательно. Отметим также, что слово-предикатив надо организует ирреальную побудительную прагматическую модальность высказывания, не совпадающую с грамматическим индикативом. Побуждение к действию, выраженное неглагольным способом, безусловно, граммати- Русская эндонимичная синтаксема «ленивый директив»... чески парадоксально. Именно за счет лексемы надо модель имеет значение динамического состояния: это выражение, характеризующее семантику модели, само по себе антонимично и содержит противоречие. Название «ленивый директив» отражает это противоречие: с одной стороны, интенция побудительности предполагает действие, хотя и с разной степенью его облигаторности, с другой стороны, действие осознается коммуникантом как процесс, динамическое состояние, но не само действие. Это действие пассивное, незавершенное, не нацеленное на результат, вынужденное, происходящее, стихийно, независимо от вмешательства и активности субъекта. Действие как состояние – соединение вещей противопоставленных. Осознание действий как состояний не только необходимости, но и возможности, долженствования (можно-нельзя, надо, должно и т. д.) подчеркивает обычность такого положения дел для русской языковой картины мира и системность такой противоречивости, как это представлено в цитате ниже. Людьми надо твёрдо руководить, – сказал Неудобнов. – Ответственности бояться не надо, её нужно на себя принимать (В. Гроссман. Жизнь и судьба). Внутреннее противоречие синтаксемы обнаруживается при сопоставлении модальных планов. С одной стороны, синтаксема полимодальна: в разных прагматических ситуациях актуализируется разный модальный план высказывания: необходимость, возможность, желательность, долженствование, обыденность действия или их синтез (1). С другой стороны, высказывание в рамках одной ситуации тоже заключает в себе разные модальные планы, которые можно свести к двум: желательность – необходимость (читай: нежелательность) для субъекта предписываемого действия. Заключенная в одном высказывании борьба долга и желания, которые, как представляется, не совпадают в русском языковом сознании, определяет во многом внутреннюю модальную противоречивость синтаксемы (2). Он почему-то понял свой сон так, что этот дом надо сделать для продажи (Л. Петрушевская. Маленькая волшебница). Михайлов думает – да, надо бы сделать, давно просит (В. Маканин. Отдушина). Таким образом, полимодальность синтаксемы очевидна. Однако важным считаем отметить не только сложность модальной семантики, но и явную противопоставленность двух 23 модальностей. Модальная амбивалентность заключается в соединении двух противоположных модальных планов: желательности и необходимости. В следующем примере противопоставление эксплицировано контекстуально: «Надо прощать», – говорил Дмитрий Ильич, но ей прощать не хочется (Т. Толстая). Как представляется, оппозиция «нежелательнстьнеобходимость», «долг-уклонение от него» свойственно русскому языковому сознанию. Оно свойственно, конечно, любому языковому сознанию, но носителем русского сознания такое противопоставление активно обсуждаемо, воспринимается как посягание на личную свободу индивида, как усечение воли, давление, если хотите, как драма личности. Именно такое положение вещей отражает «ленивый директив». Вообще ощущение, чувствование долженствования как драмы отсылает нас к русской вольнице, к мучительным размышлениям русского о смысле бытия и назначении человека, о его месте и значении, об оппозиции по отношению к любой власти. А оборотной стороной таких напряженных философских размышлений, скорее всего, является лень, не единожды анализируемая в рамках русской языковой картины мира. Вообще по-русски надо означает не хочу. Причем сказать не хочу считается верхом невежливости, а сослаться на нежелание в такой косвенной форме – вполне комильфо. Этакое русское прагматическое кокетство – дать понять, что нежелание героически преодолевается из чувства долга. Противопоставляется не только необходимость~желательность и нежелательность. Противоречивость заключается в противопоставленности возможности~приемлемости и необходимости, выраженных лексемами можно и надо (прецедентные «мона» и «нуна»), казалось бы, не коррелирующих друг с другом. Тем не менее в русском языковом сознании они антиномичны, что показывает языковой материал. Приведем пример с эксплицитным выражением такого противопоставления из статьи с говорящим названием Аллергия: можно вылечить или надо смириться? – Можно ли вылечить аллергию? – таков наш вопрос Ирине Андреевне. – Не можно, а нужно. Обязательно надо вылечить, ибо непролеченная аллергия усугубляет многие соматические заболевания. Мы аргументировали следующее положение: полимодальность синтаксемы не отменяет модальной антиномичности, противопоставле- 24 ния в рамках одного высказывания модальных пар: желания-возможности, необходимости-желательности и т. д. Антиномичность синтаксемы, кроме указанных экспликаций, выражается в корреляции и контаминации речевых стратегий прямолинейности-уклончивости. Проявляется это по-разному, например, сменой типа директива в рамках одного высказывания: это может быть приказ, а может быть и констатация необходимости. Превалирование компонента побуждения формирует приказ, превалирование компонента ассерции формирует уклончивость. Приведем пример прагматически омонимичных высказываний. Надо выключать свет! (Приказ: Выключи свет! Констатация: Экономия электричества необходима, да и денег это стоит!) В) Амбивалентность синтаксемы манифестируется через соотносительные грамматические категории безличности-личностности, определенности-неопределенности. Грамматические категории безличности и неопределенности в лингвистических работах последних десятилетий неоднократно связывалась с особенностями русской языковой картины мира, русской ментальности (Е. В. Падучева, А. Вежбицка, Д. Н. Шмелев и др.). Специфика исследуемой синтаксемы не только и не столько в том, что ей присущи эти категории, сколько в том, что ей одновременно присущи и противоположные категории – личностности и обезличенности; определенности и неопределенности. Формальная безличность не противоречит наличию в исследуемой синтаксеме обязательного субъекта действия, контекстуально или ситуативно обозначенного. (Мне) надо поесть. Надо было (тебе) не опаздывать! В описываемой конструкции обязательно наличествует субъект действия, тогда как во многих других подобных безличных конструкциях он действительно невозможен и не подразумевается. Например, в высказывании, касающемся состояния природы: Дождливо… Лексема надо имеет семантику состояния социального, что, видимо, и определяет такую особенность – обязательное, эксплицитное или имплицитное, наличие некоего субъекта, которому вменяется необходимость действия. Как представляется, здесь скорее надо говорить не об отсутствии субъекта, а о наличии~отсутствии потенциальной возможности определенного (2), неопределенного (3), обобщенного (1) субъектов: 1) Надо, надо умываться по утрам и вечерам. С. Н. Глазкова 2) Мне надо успеть именно сегодня. 3) Им не надо торопиться. Тяготение конструкции к обезличенности детерминируется ментально и этнически. Реализация валентной связи (дательный падеж имени~местоимения), формальная отнесенность действия-состояния к какому-либо субъекту не меняет принципиальной безличности конструкции, а напротив, подчеркивает ее. Таким образом, субъект в формально безличной конструкции, как представляется, обязателен, но он либо определенный, либо неопределенный, либо обобщенный, и формальная безличность вступает в противоречие с речеситуативным наличием субъекта. Однако наличие некоего необозначенного субъекта, совершающего внешнее давление, очевидно, о чем уже говорилось подробно выше. Некая сила-субъект, не обозначенная словом и понятием, возможно, и есть то самое сокровенное ментальное, что свойственно русскому культурному коду. Возможно, стоит говорить о некоем коллективном субъекте, отчасти соотнесенном с общинным началом, отчасти – с православным сознанием ответственности перед Богом и людьми. Г) В описываемой синтаксеме оказываются тесно сплетенными в единое целое противоположные философско-поведенческие категории добровольности-принудительности. Насильственность связана с вербализованным выше давлением на субъект, противоположная категория воплощает добровольное принятие на себя обязательств по выполнению предписываемого действия. Осознание долженствования как тяготы, проблемы, но под давлением обстоятельств, долга, другого человека, общественного мнения, более неясной силы, добровольно на себя водружаемой и преодолеваемой, пожалуй, тоже не только показатель противоречивости описываемой модели, но и русского языкового сознания. Среди побудительных моделей «ленивый директив», пожалуй, самая толерантная модель русской коммуникации. Очень высока прагматическая адаптивность синтаксемы: это и вариант корректного отказа, уклончивого ответа, и возможность осуществить серьезное давление. Вообще, надо – это вежливость по-русски. Уклончивость и наступательность речевых стратегий сложно коррелируют друг с другом. Следует заметить, что антропоцентрический подход обнаруживает важность такого противопоставления, как запрошенность-незапрошенность действия. Реципиент, предписывающий Русская эндонимичная синтаксема «ленивый директив»... действие адресату, формирующий иллокуцию побуждения, запрашивает некое действие; одновременно дает понять, что тоже испытывает давление и действие вынужден запрашивать, по существу же, оно навязано извне обстоятельствами, положением дел, конвенциями. Подлинно русский прагматический эффект – в сочетании этих противоположно направленных сил, исходящих от одного субъекта: вынуждаю и вынужден сам. Я знаю одно: газ потреблен, за него надо платить (В. А. Ющенко «Украина всегда хотела иметь независимость»). Особенно парадоксальным видится интенция такого двойного вынуждения в высказывании-самодирективе, в рамках которого адресант равен адресату и сам вынуждает себя самого, будучи при этом вынужденным некоей силой извне. Приведем пример «ленивого самодиректива»: Мне срочно надо позвонить. При анализе таких высказываний в деятельностном ключе обнаруживается, что синтаксема конструктивна и деструктивна. Она направлена на созидание – побуждение к реальному действию – и одновременно на отрицание этого действия, деструкцию его со ссылкой на вынужденность. В приведенном ниже примере две оппозиционные силы прочитываются достаточно ясно. Надо будет все объяснить. Попросить прощения (Н. Трофимова. Третье желание). Зеркальной стороной названной антиномии видится оппозиция «облигаторность-необлигаторность» каузируемого действия. Обязательность выполнения действия «ленивого директива» оказывается предметом внутренней дискуссии, как, скажем, в примере, приведенном ниже. Надо бы зубы почистить… но это еще идти на тот край отделения в умывальник (С. Юрский. Теорема Ферма). Сделаем предварительный вывод. Мы рассмотрели внутреннюю противоречивость синтаксемы. В противовес лексической энантеосемии, описанной достаточно подробно в трудах по русской лексикологии, выдвигаем понятие и терминологическое словосочетание «прагматическая энантеосемия», понимая его как совмещение противоположных прагматических значений в одном высказывании. Исследуемой синтаксеме, как доказано выше, присуща энантеосемия. Амбивалентность синтаксемы эксплицирована в контексте. Контекстное окружение синтаксемы содержит лексемы и фразеологические 25 единицы с противоположной семантикой: усиления и ослабления акциональности, стимулирования и притормаживания действия, индифферентности-действенности, импозитивностинеимпозитивности. Таким образом, еще одна антиномия, которая содержится в синтаксеме, – это антиномия «категоричность-некатегоричность» директива. Стартовая категоричность конструкции проявляется в апелляции к чувству долга, незыблемого правила русского социального устройства – общественного долженствования, осознаваемого как процесс, а не акция. Тем не менее исходная категоричность варьируется с помощью контекста. Сила вынуждения, сила необходимости проявляется с разной степенью категоричности. Средства усиления категоричности репрезентируются с помощью лексем и фразеологических единиц со значением интенсивности (4), скорости (8), напористости (5), наступательности (4), определенности (3) формирования облигаторности каузируемого действия. Стилистические фигуры, фразеомодели и другие синтаксические средства усиливают категоричность: разные виды и уровни тавтологии (2, 8), инверсия (8, 4), риторический вопрос и восклицание (6, 2), градация (1, 2, 6), вводные и вставные конструкции (7) и др. (1)Сколько мы выпили в августе водки, и все тосты были: «Давайте не терять друг друга после войны, надо учредить общество бывших бойцов за Сталинград». (2) – Я не беспокоюсь, – весело сказал Мостовской, – я собираюсь беспокоиться. – Надо, надо беспокоиться! Пусть моя бессонница будет вашей бессонницей. (3) – Надо наконец защитить наших людей от аракчеевцев. (4) Наш самый драгоценный капитал – кадры, люди, их и беречь надо как зеницу ока. (5) – Нет-нет, спасибо большое, уж эти дела надо делать в одиночку. (6) Самому надо забыть, не вспомнить, не оглянуться! (7) – Конечно, надо было, – согласилась Людмила Николаевна, – но я растерялась, он сказал – пусть утром зайдёт ваш муж, ведь на работу он теперь не ходит. (8) Надо, надо его сейчас же пригласить, а то ещё обидится (В. Гроссман. Жизнь и судьба). Средства ослабления, зафиксированные в контекстном окружении синтаксемы, актуализируют неопределенность (наличие неопределенных местоимений, наречий с семантикой неопределенности, частиц, модальных слов и др.), неакциональность (несовершенный вид глагольного инфинитива), подчеркивая нежесткую обязательность предписываемого коммуникан- С. Н. Глазкова 26 ту действия. Несколькими примерами проиллюстрируем это. Ещё минуты четыре пострелять всё же надо. Надо бы сделать перерывчик… повторно камфару, выпадение пульса через каждые четыре удара. (В. Гроссман) Это – гибель. Надо было решаться. <…> Может быть, надо было решиться? Нам бы надо с ней, это… объединиться, – неопределенно показывал руками Гришуня (Т. Толстая). Особенно показательным для русской коммуникации кажется контекст, соединяющий противоречивые маркеры: обязательности, необходимости и неопределенности, как, например, в высказываниях ниже. Надо немедленно кому-то это отдать; Надо в темпе что-то решать; Кровь из носу как-нибудь надо доделать; Любыми средствами надо обеспечить хоть какую-нибудь работу. Примеры из поэтической (1) и прозаической (2) художественной речи тоже не противоречат такому предположению. (1) Срочно что-то, как-то, где-то надо было делать (Л. А. Филатов). (2) Какие-то выводы всё же из этого делать нам надо. (В. Гроссман) Надо сейчас же сделать что-то решительное, может, просто молча одеться и уехать из дома на всю ночь и на весь день (Ю. О. Домбровский). Проанализировав конструкцию, можно сделать следующие выводы. Считаем доказанным наличие языкового прецедента в русском языке – «ленивого директива», в котором побуждение выражается неглагольным способом и имеет значение динамического состояния синкретичной семантики. Синтаксема «ленивый директив» этноспецифична и отражает не только ключевые идеи русской языковой картины мира, но и ее противоречивость. Синтаксема обладает эндонимичностью и имеет системно-диалектическую сущность. Она выявляет одно из основных социальных качеств русской коммуникативной личности – дуальность, противоречивость, что проявляется, в частности, в двойственной природе «ленивого директива». Синтаксема видится модальной, грамматической, прагматической энантеосемой, заключающей в себе противоположные речевые стратегии наступательности ~ уклончивости, личностности ~ обезличенности, определенности ~ неопределенности русских коммуникантов. Контекстное окружение синтаксемы содержит компоненты с противопо- ложной семантикой, сенсибилизирующих либо десенсибилизирующих категоричность «ленивого директива». Наряду с полимодальностью для конструкции характерен модальный дуализм, как подтверждает анализ лингвистического материала. Этноспецифичным видится неожиданный прагматический эффект – сочетание противоположно направленных сил, замыкающихся на субъекте-адресанте: вынуждаю и вынужден сам. Прагматические мутации конструкции весьма разнообразны, подчас парадоксальны. Можно констатировать многофункциональность, сложноструктурность, внутрисистемную и межсистемную противоречивость конструкции. Антиномичные компоненты в рамках конструкции организуют не только внутреннюю антонимию, но и внешнюю: синтаксема представляется одной из ячеек национальной матрицы, которая внутри родного языка противопоставлена «двойному императиву», в европейском языковом сообществе – акциональности. Конструкция демонстрирует, что русские пренебрегают результативностью во имя процессуальности. Следует констатировать высокую прагматическую адаптивность и коммуникативную толерантность синтаксемы. «Ленивый директив» видится моделью вербализации русской вежливости при выражении побуждения. Одновременно с этим синтаксема является традиционным средством оказания серьезного давления на коммуниканта, его вынуждения во имя некоей национальной мифологемы долга. «Ленивый директив» – явление в языке, безусловно, уникальное, носит эндонимичный и амбивалентный характер. Примечания См.: Зализняк, Анна А. Ключевые идеи русской языковой картины мира / Анна А. Зализняк, И. Б. Левонтина, А. Д. Шмелев. URL : http:// www.lingvoda.ru. 2 Вежбицка, А. Язык. Культура. Познание. М., 1996. С. 34–38. 3 Макшанцева, Н. В. Русское // Межкультурная коммуникация : учеб. пособие. Н. Новгород, 2001. С. 106. 4 См.: Стернин, И. А. Очерк английского коммуникативного поведения / И. А. Стернин, Т. В. Ларина, М. А. Стернина. URL : http://www. twirpx.com/file/415520. 5 Науменко, Л. К. Разум, целесообразность, субъект URL : http://www.alternativy.ru/ru/node/1081. 1
