Добросельский А., протоиер. Духовная причина ... Рязанский богословский вестник. – 2012. – № 1. – С....
реклама
Добросельский А., протоиер. Духовная причина возникновения тирании // Рязанский богословский вестник. – 2012. – № 1. – С. 96-100. Нет никаких сомнений, что каждый из нас боится тирании, не хочет жить под тиранией и осуждает тиранию. Конечно, за исключением тех, у кого есть склонность быть тираном, но на миллионы подчиненных или подручных приходится только один тиран, так что и таким мечтателям, желающим быть тиранами, надежды на осуществление мечты практически нет никакой. Еще Платон положил начало классификации типов государственного устройства, лучшим признав аристократию (справедливая власть меньшинства, лучших граждан-философов), затем поместил тимократию (несправедливая власть меньшинства, военных вождей, уважаемых граждан), затем — олигархию (несправедливая власть меньшинства, богатых людей) и демократию (справедливая и, одновременно, несправедливая власть большинства). Наконец, самой несправедливой Платон назвал тиранию (несправедливую власть одного человека). В современных классификациях насчитывают несколько десятков основных типов форм правления, однако, никто не будет сомневаться, что худшей из них и по настоящий момент считается тирания. Большая советская энциклопедия (статья «Тирания») тиранией называют форму государственной власти, установленную насильственным путём и основанную на единоличном правлении. Энциклопедия Брокгауза и Ефрона (статья «Тирания и тираны в древней Греции») сообщает, что ¦теперь тиранией мы называема жестокое правление, а тираном — жестокого, хотя бы и законного, государя; греки же обозначали этими словами обыкновенно незаконность происхождения власти и тиранами называли лиц, силою или хитростью присвоивших себе власть, по праву им не принадлежавшую, хотя бы они были люди кроткие и гуманные». Так что, в настоящее время мы пользуемся этим словом, скорее, как метонимией: для древних тиранов, даже для самых добрых по личным свойствам, но стремящихся всяческими способами удержать незаконно захваченную, узурпированную власть, настолько свойственно было проявление жестокости, что жестокость становилась их неотъемлемым и основным свойством поведения. И теперь для нас тираном бывает, к примеру, жестокий начальник, супруг или сосед... Даже в те времена, когда никто не угрожал тирании, как бы ни был добр и справедлив тиран, ощущение неопределенности, непредсказуемости и боязнь произвола вполне способны были испортить существование граждан такого государства. Однако, несмотря на всеобщую ненависть и осуждение тирании, она настойчиво возникает в истории, и нет никаких гарантий, что не будет возникать и далее. Одного желания народа избавиться от нее раз и навсегда оказывается недостаточно. Поэтому бессмысленно выглядят призывы к борьбе с тиранией, тогда как никто не понимает ни причин ее возникновения, ни ее природы. Пониманию природы тирании и посвящены здесь наши размышления. Как раз в те времена, когда возник интересующее нас явление, Платон в диалоге «Менон» устами Сократа сказал следующее: «если добродетель – это нечто обитающее в душе и если к тому же она не может не быть полезной, значит, она и есть разум, ведь все, что касается души, само по себе не полезно и не вредно, оно становится вредным или полезным благодаря разуму или по безрассудству»*. Но, несмотря на столь мудрую мысль, сам Платон вычленял большое количество вредных при любых обстоятельствах вещей и считал, что мудрый правитель не позволяет в своем государстве существовать таким безусловно вредным вещам. К таковым он относил даже искусство и семейные ценности. Впрочем, для нас сейчас не является важным дальнейшее изложение учения философов, а важен сам факт такой классификации. Итак, Платон предлагает искоренять в государстве те вещи, которые имеют безусловно вредную для человека сущность и преимущественно используются во зло. В применении к современности, мы привычно перечислим среди таковых немедицинские наркотики, порнографию, сигареты, и под. В целом, круг этих вещей невелик, особенно, если подходить с христианскими мерками. Христианский же подход прекрасно сформулирован еще апостолом Павлом: «Я знаю и уверен в Господе Иисусе, что нет ничего в себе самом нечистого; только почитающему что-либо нечистым, тому нечисто» [Рим. 14: И]. «Все мне позволительно, но не все полезно; все мне позволительно, но ничто не должно обладать мною» [1 Кор. 6:12]. Платон же (и Сократ), хотя и прозревали, благодаря своей гениальности, истинное положение вещей, вычленяли, все же, круг вещей безусловно вредных, что, впрочем, для тех времен, не ведающих чистоты во Христе, было естественно. Христианство же предоставило совести человека невиданную свободу во Христе, которая заключается в возможности использовать практически любую вещь как полезную («нет ничего в себе самом нечистого; только почитающему что-либо нечистым, тому нечисто» [Рим. 14:14]), причем, одна и та же вещь может быть полезна одним и вредна другим христианам («Все мне позволительно, но не все полезно; все мне позволительно, но ничто не должно обладать мною» [1 Кор. 6:12]). Для христиан искусство пользоваться окружающим миром ради Бога во Христе Иисусе стало делом ежедневной практики. Идею, которую высказал Платон, но не смог развить даже в теории, христианство осуществило на практике, в реальной жизни. С точки зрения христианской морали, да и с точки зрения формальной логики, то есть, здравого смысла, что доказал еще Платон, «безусловно вредными» вещи становятся тогда, когда подчиняют человека своей власти, делают его не свободным. Нейтральными они воспринимаются тогда, когда еще не покорны человеку, но и не покорили человека. Покорные же христианскому творчеству вещи безусловно полезны. Отсюда следует, что набор вещей безусловно вредных, безусловно полезных и нейтральных у каждой личности свой, свой он и у каждой нации. Достаточно упомянуть здесь о таких понятиях, как харам и херем. И, конечно же, употребляющий вещи во зло подозревает или решительно считает, что и другие люди также грешат в этом отношении: если, например, кто-то о ком-то заботится, значит, хочет его использовать; если трудится – значит, сребролюбив; если одет аккуратно – самовлюблен; если учится чему-либо – тщеславен. Об этом удручающем свойстве грешников Христос сказал: «Пришел Иоанн Креститель: ни хлеба не ест, ни вина не пьет; и говорите: в нем бес. Пришел Сын Человеческий: ест и пьет; и говорите: вот человек, который любит есть и пить вино, друг мытарям и грешникам. И оправдана премудрость всеми чадами ее» [Лк. 7:33-35]. Грешили подобным грехом и еще некрещенные ученики Христа, удивляясь, что «Он разговаривал с женщиною» [Ин. 4:27]. Под действием этого греха у любого благонамеренного человека возникает желание запретить все (по его мнению) соблазняющее, что можно запретить, и контролировать то, что запретить невозможно, потому что злоупотребление вещей ведет к разрушению жизни не только грешащего, но и всех, кто от него зависим, его ближних. Итак, в нашем случае (по-христиански) должно быть изгнано, ликвидировано вредное использование вещей, но не сами вещи. Платон, как мы отмечали выше, при всей своей гениальности, вычленял все же определенный круг безусловно вредных вещей, что неизбежно привело бы к их запрещению. Платон считал, что все эти безусловно вредные вещи должны быть изгнаны из государства. Следовательно, если бы Платону удалось организовать свое «Государство» в реальности, он неизбежно стал бы тираном: не напрасно его считают первым коммунистом. Прямая же и непосредственная обязанность любой власти есть сопротивление распаду основ общества, препятствие хаосу. Чем больше вещей гражданами государства используется во зло, тем большее сопротивление распаду должны оказывать власти. Остается предположить следующее: чем больше вещей используется во зло, тем жестче власть, тем больше причин для тирании и тем неизбежнее она возникнет. Тенденции распада обязательно должно что-либо противостоять. Если же противопоставить такой тенденции нечего, то распад государств и обществ неизбежен. Тирания – результат необходимости в контроле над нейтральными по своей природе вещами в том случае, если начинается их обвальный переход в разряд безусловно вредных вещей, если начинается развал мироздания. Причем, распад мироздания даже не только в духовном его основании, но уже в его материальном составе, распад его формы. Отсюда понятно, почему так мелочны тираны, отсюда же понятно, почему в Царствии небесном, как сообщает об этом Слово Божие, упразднится всякая власть. В Царствии Небесном ни одна вещь не будет использована во зло. «И ничего уже не будет проклятого; но престол Бога и Агнца будет в нем, и рабы Его будут служить Ему» [Откр. 22:3]. При тиранах же самые благовидные и удобные для проявления и торжества добра вещи используются во зло. Поэтому тираны появляются тогда, когда жгут на кострах книги, а иконами прижимают соленые огурцы в бочках. Вот почему тиран может быть только один. Ведь тирания возникает тогда, когда люди не умеют сотрудничать и доверять, советоваться и искать истину, но стремятся властвовать, подавлять и распоряжаться. В эту эпоху извращается понятие сотрудничества и дружбы, так что и самые добродетели извращаются. В этом случае может править только самый коварный из всех, кто способен править. Когда теряется доверие, возникает тиран. Тиран возникает, с одной стороны, по попущению Божию, как соответствующий духовному состоянию общества правитель, предохраняющий общество от конечного распада. Тиран удерживает общество на некотором среднем уровне между конечным распадом и ожиданием выздоровления, сам не осознавая вполне своей функции. С другой стороны, тиран, как будто понимая свои задачи, вникает в каждую мелочь, не доверяя ни в чем и никому, во всем видя распад и разложение, административно поддерживает порядок жесткими предписаниями и мелочными придирками. Чем больше вещей втянуто в греховный круговорот, тем более суровым должно быть правительство, и это закономерность неизбежная, это есть отчасти осознанная самозащита общества, отчасти неосознанная человеком защита мироздания. Самозащита общества выражается в так называемой «тоске по твердой руке». Этой «тоской» подготавливается согласие с тиранией, без этого согласия не будет тирана. А защита мироздания от распада происходит таинственными путями провидения. Отсюда, только лишь свержением тирана, как будто вся беда в нем, проблема тирании не решается, разве что тиран свергнут в тот момент, когда общество становится достаточно здоровым. Но в здоровом обществе тиран не возникнет. Итак, можно было бы сказать, и эта гипотеза не новая, что причиной тирании является греховность народа. Но, так как грех является любому злу причиной, то необходимое уточнение механизма его действия заключается в том, что тирания возникает тогда, когда использование вещей во зло становится угрожающим для основ общества и мироздания. Где пролегает эта граница, граница между тиранией и свободой, когда срабатывает этот механизм – вопрос, требующий своего отдельного решения. Впрочем, каждый из нас может обрести свободу во Христе независимо от внешних политических условий, и эта свобода способна компенсировать любое внешнее неудобство, потому что границы между тиранией и свободой для христиан не существует – для христиан тирания и свобода – суть понятия разного порядка. Но куда более важно осознать следующие из всего сказанного выше выводы. Во-первых, предпосылки тирании будут иметь место всегда в том случае, если те или иные верования позволяют существовать в сознании значительной части общества безусловно вредным вещам (подобно как это было у Платона или у современных нам коммунистов, фашистов и в прочих подобных верованиях)... Во-вторых, так как на самом деле безусловно вредных вещей не бывает, то тирания всегда будет вести борьбу с ветряными мельницами, борясь за существование общества, построенного на основании верований в несуществующие запреты, то есть борясь за неправильные верования. Это значит, что тирания всегда возникает как следствие ошибочных верований и как наказание за них, а значит, не в состоянии быть наказанием для христиан, живущих при тирании. Итак, единственный способ избавиться от тирании для тех, кого она отягощает - это приобретение истинного верования. ПРИМЕЧАНИЯ * Платон. Собр. соч. в 4-х тт. Том 1. М.: Мысль, 1990. С. 88.
