Хорошее настроение - bibliomiste4ko.kharkiv.ua

Максим ЧЕРКАШИН,
член литературной студии «Завязь», ученик 10 класса Солоницевской гимназии № 2
Хорошее настроение
Пѐтр Васильевич Бубарыкин проснулся в приятном расположении духа.
Даже слишком. На душе светло и легко, что, в общем-то необычно для Петра
Васильевича. С видимым трудом разлепив веки, он был ослеплѐн нестерпимо
режущим глаза утренним светом, бьющим в хорошо помытое окно спальни.
Последующие за этим мысли Петра Васильевича были весьма нецензурного
содержания, и он ощутил на языке кисловатое желание смачно выругаться. Но
поток брани в голове на удивление быстро стих и опять сделалось хорошо. Пѐтр
Васильевич даже немного полюбовался своей спальней в утренних лучах.
Гляньте-ка! И замечательная резная мебель здесь, и прекрасные, почти не
изъеденные молью ковры, и полные шкафы одѐжек пиджаков и рубашек, и
нигде ни пылинки, и жена умница да раскрасавица... Фу ты, чѐрт! Всѐ даже
слишком хорошо. Пѐтр Васильевич не верил в абсолютное счастье, и потому
собственное состояние духа уже настораживало и даже пугало его. Тут его
взгляд пал на часы. Они показывали четверть восьмого. Пора было вставать.
Пѐтр Васильевич сел на постели и протѐр глаза. Огромные толстые
ступни его тотчас же зашарили по полу в поисках тѐплых тапочек, но таковых
не обнаружили. На языке зародилось тут же горьковатое желание позвать жену.
И не просто позвать, а громовым, сотрясающим стѐкла и столовые приборы,
рѐвом закричать: «Катя! Катя! Ты где?! Ишь! Детей она кормит, негодная. А
мне что, пропадай, что ли! Неблагодарная!» Но это желание опять-таки
неестественно быстро затухло, уступив место благодушию. Пѐтр Васильевич
почесал свой внушительный живот, полагающийся уже мужчине его лет, к тому
же служащему в должности околоточного надзирателя, и призадумался. В его
огромной тяжѐлой голове зрела мысль. Не сказать, чтобы это было каким-то
особенным происшествием, но она зрела. Мысль была о том, что его жена и так
очень занята. И это было открытием для Петра Васильевича.
Какое необыкновенное утро! Он вдруг понял, что его жена уже десять с
лишним лет и так выполняет всю работу по дому. Понимание этого наполнило
душу Петра Васильевича умилением и тихой грустью. Пошарив под кроватью
чуть глубже, он сам нашѐл свои тапочки и впихнул в них распухшие ноги.
Схватив со шкафа бархатный домашний халат, Пѐтр Васильевич так же
безропотно и тихо облачился в него и отправился умываться. Пройдя
шаркающей походкой к умывальнику, он взглянул в зеркало. В блестящем
прямоугольнике первым делом отразился огромный красный нос, длинные
чѐрные усы, висящие как у старого кота и неаккуратная копна чѐрных волос,
слегка тронутых сединой.
Зевнув во все свои двадцать шесть зубов, Пѐтр Васильевич принялся
умываться. Он плескался как молодой кашалот, рассеивая брызги и вздымая
фонтаны. Это было приятно, и взгляд его крохотных поросячьих глаз слегка
прояснился. Но, залив и себя, и всѐ вокруг совершенно водой, Пѐтр Васильевич
не мог обнаружить полотенца. Сколько он не ощупывал побелѐнные стены,
пачкаясь известкой, сколько ни гладил настенные крючки и уголки, но
вожделенного куска чистой и дешѐвой материи нигде не было. Пѐтр Васильевич
мгновенно вскипел, намереваясь уж теперь всѐ высказать своей нерадивой
супруге в самых гневных выражениях и строжайше взыскать за такой
проступок, но, неизвестно откуда взявшаяся волна благодушия в третий раз
пресекла агрессивный выпад.
«Она и так перетруждается, бедная», – с болью и удивлением подумал
Пѐтр Васильевич и утѐрся рукавом халата. Затем, вооружившись огромным
деревянным гребнем, он стал причѐсываться, позабыв о недавнем гневе.
Тут, на плеск и фырканье супруга, из столовой прибежала Екатерина
Феодосьевна
– хрупкая, маленькая женщина с вытянутым
лицом и
испуганными, беспокойными глазами. Она была одета в простое домашнее
платье, в руках сжимала свежее хрустящее полотенце. Оценив масштабы своей
оплошности, Екатерина Феодосьевна запричитала испуганно и невнятно:
– Ой! Ой, Петенька... Ой, что же ты так... Не позвал… Я вот и
полотенечко тебе принесла стиранное, – и потянулась уголком полотенца к
пухлой раскрасневшейся щеке мужа. Пѐтр Васильевич, придав своему лицу
наиболее добродушное выражение, насколько это возможно для двухметрового
великана с косую сажень в плечах, и легонько перехватил тонкую кисть жены
своей огромной лопатообразной ладонью.
– Не нужно, Катенька, я уж и сам управился. Иди к детишкам,
разбаловались, поди.
Екатерина Феодосьевна оторопела. Она ожидала криков, грохота, битой
посуды, а тут такое. Пѐтр Васильевич криво и неумело улыбнулся и мягко
придал жене правильное направление движения, подтолкнув в сторону
столовой. Екатерина Феодосьевна, совершенно вне себя от удивления и робкой
надежды, умчалась туда. Супруг же еѐ, заботливо уложив свои волосы,
проследовал за ней.
В тесной столовой, почти всѐ пространство которой занимал дубовый
обеденный стол, витали ароматные пары. Екатерина Феодосьевна знала толк в
приготовлении пищи, чем выгодно отличалась от тех жеманных красавиц,
которыми бредил в юности Пѐтр Васильевич. Стол был уже накрыт дешѐвой, но
чистой скатѐркой в синий цветочек. На нѐм помещалась тарелка со щами,
исходившая душистыми испарениями, мелко нарезанный ржаной хлеб на
блюде, пиала красной рыбьей икры, пузатый графин водки и солѐные огурчики,
что так звонко хрустят на зубах почти у каждого законопослушного
гражданина. Пѐтр Васильевич отодвинул стул и сел. Супруга ждала с
содроганием. Дело в том, что господину Бубарыкину очень трудно было
угодить
в
плане
гастрономических
пристрастий.
А
своѐ
постоянное
недовольство он выражал в громких криках, грохотанье по столу своими
пудовыми кулачищами и битье посуды. Вот Пѐтр Васильевич зачерпнул шей и
отправил ложку ко рту. Но щи были только что сваренными и очень горячими,
поэтому вкуса он, похоже, не ощутил. Отдышавшись, он зачерпнул во второй
раз, слегка подув на ложку, и глотнул наваристую жижу. Екатерина
Феодосьевна напряглась до предела. Супруг шмыгнул носом, театрально
заломил бровь и состроил оценивающее лицо. Затем изрѐк милостиво:
– Ну, ничего такой щец, пойдѐт.
Екатерина Феодосьевна обмякла и опустилась на стул одесную от мужа.
Уже второй раз провидение спасало еѐ от скандала. О утро! Пѐтр Васильевич
тем временем умял щи, опустошил пиалу с икрой и тяпнул подряд три стопки
водочки, справедливо рассудив, что Бог любит троицу. Водку он закусил
огурчиком, мерно похрустывая под чутким взором супруги. Пѐтр Васильевич
икнул, крякнул, шмыгнул носом и встал из – за стола. Часы, извлечѐнные из
кармана, показали тридцать пять минут восьмого. Благосклонно улыбнувшись
жене, Бубарыкин направился переодеваться.
В спальне он облачился в положенную ему форму и вышел в прихожую,
звякая «селѐдкой» у бедра. Тут же вошла и Екатерина Феодосьевна, ведя за руки
двух маленьких мальчиков четырѐх лет от роду. Они вопили и топали ногами.
Пѐтр Васильевич подкрутил усы. Чмокнул в щѐку жену и обратился к
детишкам:
– Иван, слушайся маму. Василий, ты тоже. Не балуйте. Не то не принесѐт
вам папа вечером гостинцев. Вы же хотите гостинчик?
Иван и Василий дружно закивали.
– И проследи, Катенька, чтобы они не размалевали портрет государя
нашего императора в той книжице, что я купил намедни.
Придав своему лицу некое подобие ласковой улыбки, Пѐтр Васильевич
вышел во двор совершенно одухотворѐнным. Он оглядел добротный дощатый
забор, амбар, пристройку и колодец, потрепал по холке здоровенного цепного
волкодава и шагнул за ворота на улицу. В природе царила ранняя весна, самое
зыбкое время, когда снег уже растаял, но солнце ещѐ не высушило землю от
воды и везде слякотно и чѐрно. Сапоги Петра Васильевича по щиколотку
погрузились в жидкую грязь и тут же утратили прежнюю миловидность.
Кисловатая тяга к ругани пропала, едва успев зародится. Бубарыкину было
хорошо, мучительно хорошо. Прохладный ветер обдавал прохладными струями,
сгоняя домашнюю красноту лица, теплая грязь окутывала сапоги. Солнце
слепило глаза, открывая всѐ окружение в мельчайших деталях. Отчѐтливо были
видны и луковицы церковных куполов, увенчанные крестами, и приземистые
соседские домики, и кресты на погосте. И всѐ так ярко, так живо, что даже
страшно становится. Пѐтр Васильевич широко расставил руки, сопоставимые по
толщине с древесными стволами, потянулся и бодро потрусил в участок, звякая
саблей о бедро. Вот оно, хорошее настроение.