Ч а сть п е р в а я . Ч е рт п о п у тал Часть первая ЧЕРТ ПОПУТАЛ 1 Держу я их в горсти, перебираю, из руки в руку перебрасываю и все думаю — что же мне с этим делать, что называется, ни проглотить, ни выплюнуть. Сижу, сам телевизор слушаю, где какое поселение обстреляли, какого самоубийцу арабского с бомбой поймали, а сам все о своем. Надо же, какую ответственность на себя взвалил, это я-то! Сколько неприятностей, сколько хлопот, сколько нервов! А мне это надо? Больному человеку? Вот уж, что называется, черт попутал. А так у нас тут в Израиле все плавно развивалось. Мы уже квартиру собственную приобрели, хоть неновую и маленькую, но в самом центре, на втором этаже, и лестница нетяжелая, и все рядом, и магазины, и рынок, и транспорт во все стороны — и тихо. Все даже удивлялись, как это, в центре, а тихо. Очень просто: стены толстые, а наши окна все выходят не на главную улицу, а в тыл, в тихий тупик. Дом старой постройки, что называется, бывший благородный, с высокими потолками и даже с черным ходом, правда, дворика за домом практически нет, так, узкий пролет, заваленный всяким хламом, проходить по нему неприятно, но мне и все равно, я вообще редко куда теперь хожу. Я своей квартирой очень доволен. Да и жизнью, в сущности, всегда был доволен, не было бы счастья, да несчастье помогло, хотя другие думают — бедняга, жалеют меня, а я и не собираюсь их разубеждать, зачем, пусть жалеют, мне же в результате лучше. 5 Ю л и я В и н е р . Б р и л л и а н т в м ешке И вдруг возникла большая неприятность. С полгода назад сижу я как-то на своем обычном месте у окна, отбираю, как сейчас помню, светло-розовые лоскуты, покуриваю и в окно иногда гляжу — я люблю смотреть в окно, что там на улице делается, вроде и дома сидишь, и в жизни участвуешь, только в нашем закоулке мало что делается, так, люди ходят, кошки по помойкам шастают, на тротуаре машины стадами, а мне больше и не надо. И вдруг началась бурная деятельность — в доме напротив, в самом конце тупика, начали ремонтировать нижнее помещение, понятно, грохот, пыль, машины со стройматериалами, бетономешалку подогнали, в конце тупика гладко забетонировали порядочную площадку между тем домом и нашим. Что же это такое будет, думаю. Ладно, думаю, ведь кончится когда-нибудь, перетерпеть можно, и спокойно так думаю, ничего плохого не жду, даже любопытно было смотреть, как строят — надо сказать, бестолково до смеха. Однако деньги у хозяев, видно, были, достроили быстро, большие окна с зеркальными стеклами, дверной проем красивой аркой сделали и занавеси бархатные повесили, площадку перед домом обставили горшками с пальмами и всякими растениями — и открыли ресторан. Открыли где-то в марте, и я даже радовался — занятно иногда на людей взглянуть, как они там за стеклом питаются, да и на зелень смотреть приятно, цветочки разные начали цвести, я эти маленькие удовольствия очень ценю. Люди все больше религиозного типа, в ресторан ходили большими группами, с детьми и младенцами в колясках — празднества свои справляли, ну, а мне что, я не против. А вот как стало совсем тепло, тут и начались мои мучения. Площадку-то не зря бетонировали, прямо у меня под окнами, все эти празднества на ней и пошли. И динамики бухают, аж пол подо мной дрожит, и сами они 6 Ч а сть п е р в а я . Ч е рт п о п у тал песни дикими голосами орут и пляшут, и всё до поздней ночи, ко мне на второй этаж хорошо доносится, от стен отражается, как в трубе. Неприятно мне стало у открытого окна сидеть, пришлось закрывать, хотя и лето. Сперва думал, ладно, притерплюсь, до осени какнибудь доживу, зимой посетитель внутрь пойдет, а там, глядишь, разорятся или что. Однако вижу — спать невозможно. Особенно ночью попозже — вот уже и притихнут, расходиться начнут, уж и заснешь кое-как, а тут официанты начинают столыстулья внутрь таскать. На столы расходоваться особо не стали, под скатертью все равно не видно, столы самые дешевые, фанерные с железными полыми ножками, поволочет он такой стол либо стульев штуки четыре сразу, я в постели подскакиваю. И столов они выставляют много, штук до двадцати, да к ним стулья, а работников всего двое, и нет чтобы вдвоем аккуратно поднять и отнести, каждый волочет отдельно, ножками железными по бетонному полу — как автоматные очереди, одна за другой. Расстреляют меня так, полузаснувшего, ночь к чертовой матери. Сказал жене — сходи, пригрози, что в полицию пожалуемся, как раз закон насчет шума вышел. Жена говорит, может, не надо в полицию, все-таки мы совсем рядом, а вдруг они нам что, никакая полиция не поможет... Тут я, правду сказать, рявкнул на нее, дурой обозвал, трусихой, толкнул даже в спину, очень уж спать хотелось. А обозвал зря, совсем она у меня не дура и не трусиха. И говорила, может, по делу. Но я все равно погнал, иди, говорю, или ждешь, чтобы я сам пошел? И пойду, если ты на такую простую вещь не способна. И начал будто бы из постели выкарабкиваться. Да куда ты, нельзя тебе, да еще ночью, оделась и пошла. Не добьется, конечно, ничего, она кричать по-здешнему не умеет, попросит вежливо, они отбрешутся, постоит и пойдет. Жалко даже стало. 7 Ю л и я В и н е р . Б р и л л и а н т в м ешке 2 Мне ее часто бывает жалко. Говорят, это значит — люблю. Ну, не знаю, какое у нас с ней сейчас «люблю». Раньше, конечно, было чувство, там уж «люблю» или еще что, но было, а сейчас не знаю. Постарела — смотреть неинтересно, в бедрах, в груди расширилась, а ноги тонкие стали, в голом виде я ее давно не наблюдал, ни к чему, а в одежде нормально, но неинтересно. Но изругал зря. Жена у меня — дай Бог каждому, особенно, если учесть мои обстоятельства. С женой мне, как и вообще со многим, серьезно повезло, то есть не повезло — сам выбирал, но мог ведь и ошибиться. Когда молодой был, диагноз только-только поставили, мать все убивалась: либо один останешься, либо подхватишь какую писюху, так она тебя быстро бросит, кто с тобой, кроме матери, захочет возиться? И все эти годы не верила, что Таня при мне останется, а я так нисколько не сомневаюсь. Начать с девушкой мне тогда ничего не стоило, по внешности сперва ничего не было заметно, только боли. Это сейчас меня согнуло сильно, а так внешность у меня была вполне нормальная, в отца, это сейчас я больше на мать стал походить, может, благодаря общему национальному окружению, но мать у меня тоже была ничего. Я девушек не обманывал, упоминал, какая у меня болезнь и что будет дальше. Некоторых отпугивало, а некоторых, наоборот, крепче забирало, остроты придавало, что ли. Такой интересный парень — и такие мучения, а впереди еще хуже. Хотелось, ясное дело, еще погулять, но я тогда сразу сообразил, что жениться мне надо побыстрее, пока выбор есть, и прочно. Нравилась мне одна, причем не половинка, как я, а чисто русская. И я ей тоже, и про женитьбу сама загово- 8 Ч а сть п е р в а я . Ч е рт п о п у тал рила. Однако вышла осечка. Стал я ей как следует про болезнь объяснять, что через десять лет будет да что через двадцать, мол, знай, на что идешь, а она рот мне зажимает, обнимает, милый, милый, с тобой мне ничего не страшно, все равно люблю и хочу. Я уж настроился, даже матери сказал: готовься. Через день приходит, бледненькая такая, милый, родители категорически против за инвалида, отец даже плачет, давай так поживем. Но это уж извини, мне настоящая жена нужна, а не так, хотя досадно было, сильно она мне нравилась, чуть было не поддался. Но я уже и тогда разбирался неплохо, либо со мной живи, либо родителей слушайся, иначе одна нервотрепка. А у меня в резерве была вторая кандидатка, и тоже чисто русская, эта самая моя Таня. 3 Вот я как раз слышу, ключами звякает, вернулась. А за окном не заметно, чтоб тише стало, как гремели столами, так и гремят. Как я и думал. — Ну, что они сказали? — Сказали, постараются. Чтоб не позже двенадцати расходились. И звук, сказали, привернут. — А про столы? — Про столы я уж не говорила. Вот, не хотел я на нее злиться, жалел, что выругал. А как тут удержишься? — Я тебя, Танюша, зачем посылал? Молчит, раздевается. Не представляю, кто еще сегодня такие комбинации носит. И где она их берет, неужели из России привозят? И рубашки ночные, хоть бы купила себе какую теперешнюю, может, интереснее было бы с ней лежать. 9 Ю л и я В и н е р . Б р и л л и а н т в м ешке — Зачем я тебя посылал, а? Свежим воздухом подышать? Ложится осторожно, всегда следит, чтоб не задеть, не толкнуть, я-то лежу вкривь и вкось, то так, то этак, мне всегда неудобно лежать, ортопедическую кровать надо купить, да мало ли чего надо. Грохот внизу наконец-то затих, спать хочется — сил нет. Но нельзя же так оставить. — Я к тебе обращаюсь, а ты не отвечаешь. Порядок, по-твоему? Кладет руку мне на спину, как раз туда, где сегодня особенно болит, она всегда это знает не спрашивая, гладит, массирует, говорит тихонько: — Давай, Мишенька, спать. Хозяина не было, а с официантами что говорить. Завтра схожу. Я еще ругаюсь, но лень, а она гладит, гладит, незаметно и заснул. И так каждую ночь. Музыку немного прикрутили, и расходиться стали чуть раньше, но про ножки железные понимать не желают, и заснуть раньше часу-полвторого все равно невозможно. Но ведь и утром подольше не поспишь! Где-то около восьми все начинается сначала. Эти официанты, может, и ночуют там, в ресторане. Сперва они моют свою площадку из шланга, и криком при этом общаются. Тут я еще пытаюсь дремать. И сразу тащат эти проклятые столы-стулья из помещения обратно на площадку, и все волоком. Тут уж я просыпаюсь, как от стрельбы. Чтобы днем поспать, под музыку и пение, вообще говорить нечего. Я в полицию все-таки позвонил, пожаловался. Что, спрашивают, безобразие какое-нибудь, драки? Нет, говорю, но музыка очень громкая, и потом убирают с грохотом. Музыку, отвечают, до одиннадцати имеют право. Если позже будут, сообщи. А про столы-стулья, про крики сказали, ты с ними сам по-хорошему договорись. Сам понимаешь, центр, какая уж там тишина. Или, говорят, вставь двойные стекла. 10 Ч а сть п е р в а я . Ч е рт п о п у тал Жизнь моя, до сих пор в общем-то очень благополучная, вся пошла наперекосяк. Тане легче, она за день намотается и спит, а мне сна нужно много, сон для меня одно из главных удовольствий, но при этом очень хрупкий, и не выспаться для меня — гибель. Я ведь как до сих пор жил? Размеренно. Врачи и там всегда говорили, и здесь говорят, что ровное, спокойное настроение для меня главное лечение. Вот я себе смолоду все в жизни и распланировал. И более-менее все шло по плану, а что не шло — не обращал внимания, и все. Ответственности особой на себя брать не приходилось, опять-таки спасибо болезни, с инвалида какой спрос? Если только он ухитряется кое-как жить и функционировать, уже ахи и умиление — надо же, инвалид, а совсем как человек. Другие некоторые, вроде меня больные, оскорбляются, считают такой подход за унижение, а по мне, так очень удобно, для нервов очень хорошо. Вот, например, дети. Сделать я их сумел, сына и дочку, а возиться с ними — никто от меня и не ждал, наоборот, только удивляются, как такой больной таких славных, здоровых деток сделал, честь ему и хвала, молодец, не подвел женщину, дал ей, что требуется. Не знают, что болезнь моя это дело ничуть не затрагивает, я и сейчас вполне могу, только в смысле позиции сильное неудобство, но моя приспосабливается. Да взять хоть и это дело. Здоровому мужику при женщине всегда приходится быть в форме, головной болью не отговоришься, выполнять надо, а не выполнит — некоторые, говорят, очень страдают в смысле самолюбия. А с меня опять же — какой спрос? Как-то получилось, уже спасибо, моя, наоборот, всегда хвалит, говорит, ты у меня молодец. Я и сам знаю, что молодец. Когда я еще ходил получше, и спина попрямее, у меня сколько раз были подружки, я это любил. Одна до сих пор звонит иногда, но ведь к себе 11 Ю л и я В и н е р . Б р и л л и а н т в м ешке домой не приведешь, а ехать к ней мне теперь хлопотно, да и сомневаюсь я уже, у нее ни сноровки Таниной нет, ни привычки. Так что теперь с одной женой приходится, а интересу к ней прежнего нет. Правда, и она последнее время стала как-то скучнее, возраст, что ли, или устает на работе. Однако иногда все же надо. Так и это мне ресторан проклятый порушил. Тут все-таки сосредоточиться надо, настроиться. Только настроишься, только приладишься, как грянет под окном музыка либо ножки железные по бетону заскрежещут — все как есть пропадает. Спасибо Тане, она мне мучиться не дает, сама наскоро все сделает, облегчение, конечно, есть, но удовольствия мало. 4 И возненавидел я этот ресторан, а особенно этих официантов, как в жизни никого не ненавидел. Другой врагов наших государственных так ненавидеть неспособен, как я этих, своих. Хотя тоже не полностью свои оказались. А это чувство для здоровья — нет его вредней, особенно если выхода ему не находится. Даже курить больше стал, совсем ни к чему. Целый день сижу у окна, все смотрю вниз и все мечтаю, как мне их изничтожить, какую пакость им сделать. Рассмотрел я этих парней в деталях, один красавчик с усиками, тонкий, высокий, скользит между столиками будто балет исполняет, зовут Азам, арабский человек. Второй Коби, ростом пониже и с желтой крашеной щетиной на голове. Сам хозяин, сволочь жирная, наружу выходит редко, больше внутри сидит, при кондиционере. Еще девочка одна есть, официанточка, но к ней у меня большой злости не возникло, ходит себе, носит, я 12 Ч а сть п е р в а я . Ч е рт п о п у тал даже ее голоса не слышу. А эти двое, Коби и Азам, с гостями еще ничего, сравнительно тихо, но между собой орут — один в одном конце, другой в другом — пепельницы принеси! два гуляша! Азам, куда смотришь, где салат? Даже работать меньше стал. А заказы задерживать не приходится. И я свою работу люблю и дорожу ею. Этой работой я тоже болезни обязан, а через нее и квартирой нашей замечательной, на Танины заработки да на мою инвалидную пенсию нам бы разве ее поднять. И вот из-за проклятого ресторана моя производительность снизилась, и к выдумке всякая охота пропала, вместо новых узоров все воображение сконцентрировалось на мести. Сижу у окна, смотрю вниз и явственно так вижу: вот Азам несет полный поднос, а я ему банановую корку под ноги. Он спотыкается, Коби хочет его поддержать, а в руках тоже поднос, оба грохаются, бутылки, тарелки с горячей пищей во все стороны, гостям хорошо достается. Крик, шум, выходит хозяин, обкладывает обоих последними словами и гонит к чертовой матери... Нет. Что толку? Этих выгонит, других возьмет, таких же. Лучше так: беру я горсть своих тряпочек, в середину камушек, кучку спичек и пару непотушенных окурков, сматываю все в моток, окунаю в керосин и вечерком, когда у них там самое веселье и самый вой, швыряю прямо в ихнюю арку. Доброшу, у меня руки неслабые, тренированные. Оно, пока долетит, вспыхнет, занавеси бархатные подпалит, а там и прочее загорится, скатерти, столы-стулья фанерные, одежда на людях... Люди ничего, люди успеют выбежать, а заведение — ух, как пылает, Коби с Азамом мечутся в дыму, людей выгоняют, занавеси срывают, да разве поможет. Приезжает пожарная команда, амбулансы, ну, жертв особых не надо, просто легкие ожоги, шок, им в больнице укольчик, и порядок. 13