ДИЗАЙН И ПРЕСТУПЛЕНИЕ
реклама
ДИЗАЙН И ПРЕСТУПЛЕНИЕ Сегодня эта старая дискуссия обретает новую актуальность, пос­кольку эстетическое и утилитарное не просто сливаются друг с другом, а почти полностью поглощаются коммерческим, и все — не только архитектурные проекты и художественные выставки, но действительно все, от джинсов до генов, — начинает восприниматься как объект дизайна. После заката ар­нуво героем модернизма стал художник как­ инженер, или автор ­как ­производитель, но затем и эта фигура была низвержена ранее поддерживавшим ее индус­триальным порядком. Сегодня же нашим консюмеристским миром снова правят дизайнеры. Однако новый тип дизайнера существен­но отличается от старого: дизайнер ар-­нуво оказывал сопротивление индустрии — даже когда пытался, выражаясь словами Вальтера Бе­ньямина, «вернуть эти формы» (бетон, железо и т.д.) архитектуре и ис­кусству. Современным дизайнерам подобное сопротивление чуждо: они получают удовольствие от использования постиндустриальных технологий и с радостью жертвуют относительной автономией архитектуры и искусства ради дизайнерских манипуляций. Более того, сегодня власть дизайнера простирается еще дальше, чем в прошлом: она распространяется на совершенно разные типы коммерческих предприятий (от бизнеса Марты Стюарт до корпорации Microsoft) и проникает во все социальные группы. Ведь сегодня не нужно несметных богатств, чтобы стать дизайнером или даже объектом дизайна — неважно, идет ли речь о вашем доме, бизнесе, обвисшей коже на лице (дизайнерская хирургия), заторможенной психике (дизайнерские наркотики), исторической памяти (дизайнерские музеи) или буду­щем вашей ДНК (дизайнерские дети). Не может ли оказаться так, что этот «дизайнерский субъект» — незапланированный отпрыск «скон­струированного субъекта», столь превозносимого постмодернистской культурой? Сейчас очевидно одно: именно в тот момент, когда всем казалось, будто петлю консюмеризма дальше затягивать неку­да и что его нарциссическая логика исчерпала свой потенциал, рынок нашел новый ресурс развития — дизайн стал источником практичес­ки бесперебойного круговорота производства и потребления, почти не оставив «простора» для чего­-либо иного. Иллюстратор: Bart Hess В январе 2014 года вышел перевод книги Хэла Фостера «Дизайн и преступление», в которую вошли эссе критика, посвященные дизайну, архитектуре и современному искусству. Хэл Фостер — американский арткритик, преподаватель Принстонского университета, который не устает призывать к критическому мышлению и поиску альтернативы даже сегодня, когда и они уже включились в общий поток оборота капитала и коммерции. Заглавная статья книги отсылает к эссе австрийского архитектора и теоретика Адольфа Лооса «Орнамент и преступление». Лоос в 1910 году выступил против тотального орнамента ар-нуво, который стирает границы как между разными предметами быта, так и между субъектом—объектом, выдавая пепельницу за продолжение личности владельца. Орнамент, по Лоосу, убивает простор, возможность развития архитектуры, в частности, смещая акцент с формы, функции и материалов на пустое украшательство. Авангардные движения начала XX века убили гидру орнамента и избыточных украшений — но на ее могиле растет новый мутант, трансформирующий картину мира — тотальный дизайн. Мы публикуем фрагмент эссе Фостера «Дизайн и преступление»: Поэтому в мире тотального дизайна действительно мало нового — он был выдуман в эпоху ар­нуво, затем переоснащен Баухаузом и с тех пор активно распространялся при помощи институциональных клонов и имитаций. Но, с другой стороны, наше панкапитали­стическое настоящее лишь кажется его идеальным воплощением. И несложно найти причины, опровергающие эту видимость. Когда­-то в условиях массового производства товар был сам себе идеологией, а легендарный Ford Model T не нуждался в специальной рекламе: он привлекал покупателей именно своим избыточным единообразием. Но вскоре этого стало мало: потребитель оказался втянут в производственный процесс, в рамках которого при разработке товаров стали учитывать отзывы клиентов (именно на этом этапе зарождает­ся современный дизайн). По мере усиления конкуренции появлялась необходимость в изобретении специальных способов обольщения покупателей, и упаковка стала практически так же важна, как и сам товар. (Субъективизация товара была очевидна уже в обтекаемом дизайне 1930­х и затем становилась лишь более сюрреалистичной. Да и сам сюрреализм тоже был довольно быстро апроприирован рекламой.) Наша собственная эпоха свидетельствует о качественном скачке в развитии этой истории: вместе с «гибкой специализацией» постфордистского производства появилась возможность постоян­но обновлять товары и создавать на рынке все новые и новые ниши, так что в итоге товар может быть массовым с количественной точки зрения, но при этом казаться модным, персонализированным и адре­сованным узкому кругу покупателей. Сегодня товары не просто регистрируют желание — они его конкретизируют: автоинтерпелляция «эй, да это же я!» звучит в голове потребителя, когда он смотрит каталоги или ищет товары в интернете. Непрерывная персонализация товара, создание бесконечных «мини­я» — один из факторов, про­воцирующих стремительное развитие дизайна. Но что произойдет, когда эта товарная машина — удобно расположенная вне поля зре­ния большинства из нас — сломается вместе с исчерпанием ресурсов окружающей среды, крушением рынков и/или восстанием работни­ков разбросанных по всему земному шару потогонных фабрик? Фостер Х. Дизайн и преступление. М: V-A-C press, 2014- 308 c.