«Я — СВЯЩЕННИК ПРАВОСЛАВНОЙ ПАТРИАРШЕЙ ЦЕРКВИ»

«Я — СВЯЩЕННИК ПРАВОСЛАВНОЙ
ПАТРИАРШЕЙ ЦЕРКВИ»
И. Г. МЕНЬКОВА
Статья посвящена событиям жизни архимандрита Серафима (Тяпочкина), испытавшего
заключение в ИТЛ и ссылку в Туруханский край. Автор привлекает материалы архива
МВД, фондов общества «Мемориал», личных архивов и посвященных о. Серафиму публикаций.
В послевоенные годы, а в особенности с середины 1950-х гг., к пастырскому служению вернулись немногие из оставшихся в живых священнослужителей. К ним
потянулись люди, десятилетиями лишенные духовного руководства и помощи.
Как правило, исповедники направляемы были в самые отдаленные приходы.
Эти глухие поселки стали местами паломничеств, приобретали всероссийскую
известность. Одним из таких мест было с. Ракитное, находящееся в 70-ти км от
г. Белгорода. Оно замечательно тем, что в нем служил архимандрит Серафим
(в миру Димитрий Александрович Тяпочкин), замечательный подвижник, прошедший долгий путь страданий и лишений.
Следственное дело, по которому будущий архимандрит Серафим был осужден в 1941 г., вероятно, утрачено. Его лагерное дело находится в Казахстане и до
сих пор недоступно. Но сохранилось совсем небольшое архивное дело, содержащее сведения о последних четырех годах, проведенных о. Димитрием в ссылке за
Полярным кругом, близ г. Игарки. Кроме документов о пребывании священника в ссылке, в деле находятся копии некоторых документов о предшествующих
репрессиях и письма о. Димитрия в разные инстанции — от местного начальства
до К. Е. Ворошилова, в которых он, поставленный в немыслимые условия, доказывает свою невиновность и просит об облегчении участи. Эти письма, являясь
своего рода автобиографией, содержат подробный рассказ о жизни священника,
о суде 1941 г., об условиях его ссылки и заключения.
После иерейской хиротонии с 1921 г. о. Димитрий служил в с. Сурско-Михайловка Днепропетровской губернии. В голодный 1933 г. он потерял жену и
двух младенцев-сыновей. В 1935 г. о. Димитрий был протоиереем и благочинным церквей Солонянского округа Днепропетровского района. После закрытия
церкви в 1936 г. остался без места и работал сторожем, чтобы прокормить голо102
И. Г. Менькова. «Я — священник Православной Патриаршей Церкви»
дающих детей. Священник не оставлял своих прихожан без пастырского попечения: он совершал требы и тайные богослужения в домовых церквах.
Отец Димитрий был арестован, когда немецкие войска заняли западную
часть Украины и подходили к Днепропетровску. Были эвакуированы предприятия и даже городская тюрьма, так что суд по «делу Тяпочкина» состоялся
в г. Павлодаре. Это следственное дело обнаружить не удалось, возможно, оно
утеряно. Священник Димитрий Тяпочкин был обвинен в том, что он, «являясь организатором нелегальных церквей в селах Тритуаном и Дневке, по день
ареста проводил нелегальные молитвенные собрания, за что получал от собравшихся лиц определенное вознаграждение…»1 Сформулированное таким
образом обвинение не имело политического содержания. Защитник настаивал на освобождении священника, поскольку обвиняемый осуждался за то,
что «удовлетворял насущные религиозные потребности верующих»2. В поисках
основания для осуждения было извлечено из архива (в условиях эвакуации!)
Днепропетровское дело 1937 г., по которому были приговорены к расстрелу архиепископ Георгий (Делиев) и бóльшая часть днепропетровского духовенства.
Хотя имя о. Димитрия и упоминалось на следствии (один раз), он не был подвергнут аресту. Но в 1941 г., найдя это упоминание, священника задним числом
«приобщили» к уничтоженной тогда «фашистско-повстанческой организации
церковников». Вместо освобождения, по приговору Днепропетровского областного суда от 15 августа 1941 г., он получил 10 лет заключения в «отдаленном исправительно-трудовом лагере» и 5 лет поражения в правах, причем обвинение
объявлено ему не было3.
Наказание за несовершенные преступления он отбывал в Краслаге (Красноярский ИТЛ, располагавшийся при г. Канске — п/я 235; на ст. Решоты близ
г. Канска — п/я У235 и с 1949 г. в пос. Таежный Канского района — п/я 55)4.
Заключенные этого лагеря работали на строительстве Канского гидролизного
завода, домостроительного цеха, на производстве кирпича, на тарном заводе,
в жилищном строительстве, на строительстве железных и автодорог, завершении подведенных из Ангарского ИТЛ лесовозных железнодорожных веток, на
лесозаготовках, занимались лесопилением, шпалопилением, дровозаготовками,
погрузочными работами, трудились на мебельном, швейном и обувном производстве, изготавливали лыжи.
В какой из лагерей был направлен о. Димитрий и на какие работы, неизвестно.
В лагере он был рабочим, нормы выполнял успешно и считался стахановцем, так
что, скорее всего, трудился на производстве.
Полуголодное существование, непосильные работы, жизнь в грязи, холоде и
сырости, мучительные болезни, обреченность на гибель, издевательства начальства — все это делало существование заключенных крайне тяжелым. Режим лагерей
был рассчитан на полное подавление личности и физическое уничтожение челове1
Архив УФСБ РФ по Красноярскому краю. Д. СО-69301. Л. 10.
Там же. Л. 4.
3
См.: Архив УФСБ по Красноярскому краю. Д. СО-69301. Л. 10 об.
4
Сведения о лагерях см.: Система исправительно-трудовых лагерей в СССР, 1923–1960 гг.:
Справочник. М., 1998.
2
103
Исследования
ка. Нередки были случаи самоубийства. В таких условиях заключенные особенно
нуждались в духовной поддержке.
Отец Димитрий, наравне со всеми испытывавший тяжесть непосильного труда
и невыносимых условий существования в лагере, самоотверженно исполнял свой
пастырский долг. Согласно семейному преданию, в период заключения священник
в строжайшей тайне, в тайге, вел духовные беседы, крестил новообращенных, исповедовал и один раз даже венчал. Пел хор из заключенных, которых подготовил
сам батюшка. Епитрахилью служили два сшитых полотенца с вышитыми на них
крестами. Заключенные, даже уголовники, прониклись доверием к священнику.
Они оберегали его, установив особую охрану5.
В конце срока заключения, в январе–феврале 1951 г., о. Димитрий, имевший
право бесконвойного хождения, оказался, по-видимому с каким-то поручением от
начальства, в г. Канске, где ему удалось попасть в церковь на литургию и причаститься. Перед причастием настоятель храма предупредил его, что обязан сообщить
«куда следует» об этом посещении. Отец Димитрий ответил на это: «На все воля
Божия», и причастился. Настоятель донос не написал6. Но, по-видимому, информация об этом событии все-таки стала известна начальству, так как без объявления взыскания о. Димитрий в срочном порядке был переведен в Казахстан.
Местом его нового заключения был избран ОСОБЛАГ № 4 — Карлаг «Степной», Карагандинский лагерь НКВД СССР особого назначения. Этот лагерь насчитывал 22 отделения, в том числе в городах Балхаш и Джезды и при станции
Теректы. Ко времени перевода туда о. Димитрия общая численность заключенных превышала 66 тыс. человек, а занимаемая площадь составляла около полутора млн га в Карагандинской и Актюбинской областях. Священник оказался
в огромном, одном из самых страшных концлагерей, созданных по германскому образцу. Заключенных называли не по фамилии, а по присвоенному шифрномеру. Работали они только на промышленных предприятиях. Основным направлением производства в этом лагере было обслуживание предприятий министерств цветной металлургии и угольной промышленности. По преимуществу
местом работ были каменные карьеры, рудники и шахты. Жили заключенные в
бараках, часто без окон и дверей, при недостатке воздуха и света, и в землянках.
Зимой постоянно случались перебои с доставкой топлива на 2–3 дня. Кормили более чем скудно, часто недоброкачественными продуктами: летом тухлой
рыбой или испортившимся мясом. В постоянном голоде, дойдя до крайнего истощения, обеспеченные рваным обмундированием лишь на 40%, они болели
цингой, дизентерией, туберкулезом, пеллагрой, психическими расстройствами, чесоткой, кожными и простудными заболеваниями; смертность достигала
1000 человек в год.
В письме своей духовной дочери Мавре о. Димитрий сообщает, что этапирован
он в г. Балхаш7. Здесь заключенные работали на Балхашстрое — на строительстве
5
См.: Софроний (Макрицкий), иерод. Белгородский старец Серафим (Тяпочкин) (далее:
Белгородский старец…). М., 2004. С. 28.
6
После освобождения отца Димитрия этот священник приезжал к нему в Днепропетровск.
7
См.: Праведник наших дней. Белгородский старец архимандрит Серафим (Тяпочкин)
(далее: Праведник наших дней) / Сост. прот. Н. Германский. М., 2003. С. 41.
104
И. Г. Менькова. «Я — священник Православной Патриаршей Церкви»
производственных и жилищных объектов треста «Казмедьстрой» Министерства
строительства предприятий тяжелой индустрии, на Балхашском медеплавильном
заводе и его восточном руднике. Отец Димитрий был рабочим одного из предприятий. Лишь в конце периода заключения он был переведен на более легкую работу
сторожем.
Срок лагерного заключения окончился 26 апреля 1951 г., в день Великого Четверга. Ожидая освобождения, но еще не получив его, отец Димитрий пошел в церковь8. Настоятелю этого храма накануне было откровение во сне: он видел, что
праздничную литургию совершают трое, хотя в храме было два священника. О
третьем священнике было сказано: «Без сомнения возьми его к себе, и он будет
сослужить тебе». «Я зашел в церковь, — рассказывал о. Серафим, — в телогрейке
заключенного с лагерным номером. Встал на паперти. Вдруг вышел священник,
подошел прямо ко мне и сказал: “Батюшка, идите в алтарь, облачайтесь и служите”. Я был поражен, но без малейшего смущения пошел и сослужил ему в пасхальную ночь. От радости я не знал, где нахожусь — на небе или на земле, ведь
четырнадцать лет... — и заплакал. — И он не сказал, и я не спросил, как он мог, не
зная меня, взять сослужить. Утром в лагере стало известно, что я сослужил в храме…
Нас, всех верующих, собрали и принуждали подписать отречение. Но этого не
произошло. Вскоре нас сослали»9.
По истечении срока заключения о. Димитрий был вызван к начальнику лагеря,
который спросил его: «Что собираетесь делать на свободе?». Отец Димитрий ответил:
«Я священник, служить намерен». «Ну, коль служить, — был ответ, — тогда посиди
еще»10.
Согласно распоряжению лагерного начальства, о. Серафим был этапирован
в тюрьму МГБ г. Красноярска «для направления в ссылку»11. Причина ссылки
о. Димитрию была совершенно непонятна. Он не знал, что отправление в ссылку было самым обычным завершением лагерного заключения, и была она следствием того же вымышленного обвинения 1941 г. — участие в «антисоветской
повстанческой организации» в 1937 г.
Отправлен из лагеря о. Димитрий был на Пасху, 29 апреля 1951 г. Пройдя тюремное заключение, он отправился в г. Красноярск, получив продовольствие на
трое суток, в то время как путешествие заняло 19 дней. В Красноярске ссыльный
священник поступил в распоряжение 9 отдела УМГБ и был отправлен в Заполярье, Игарский район Красноярского края. Поселили его на берегу бухты Енисея в станке Денежкино, куда добрался он 25 июня 1951 г. Когда духовная дочь
о. Серафима спросила, куда их сослали, он ответил: «Деточка, туда, где белые
медведи...»12
В этом поселении имелся лишь один рыболовецкий колхоз. Истощенный
лагерным трудом и болезнями, о. Димитрий не смог найти для себя посильную
8
Подробности воспоминаний об этом случае в разных источниках изложены несколько
по-разному, но основное содержание их совпадает.
9
Белгородский старец... С. 31–32.
10
Праведник наших дней. С. 15.; Белгородский старец... С. 28.
11
Архив УФСБ по Красноярскому краю. Д. СО-69301. Л. 21.
12
Белгородский старец... С. 32.
105
Исследования
работу, что грозило голодной смертью. Через месяц после прибытия, 21 июля
1951 г., он обращается к местному коменданту МГБ с просьбой перевести в любой другой станок, находившийся в ведении этого коменданта:
«Коменданту МГБ ст[аршему] лейт[енанту] Шаманаеву проживающего на
станке Денежкино Игарского района Тяпочкина Димитрия Александровича
Заявление.
По состоянию своего здоровья и по летам своим я не могу здесь найти посильной для себя работы. Убедительнейше прошу Вас перевести меня на другой станок из вверенных Вам станков (Курейка, Ермаково) и посодействовать
мне там устроиться — хотя бы сторожем. Прошу не отказать в просьбе. 21 июля
1951 года. Димитрий Тяпочкин»13.
Резолюция А. Шаманаева от 30 июля 1951 г. гласила: «Отказать за отсутствием основания». Незамедлительно с о. Димитрия была взята подписка о невыезде
с места жительства с угрозой в противном случае подвергнуться заключению в
концлагерь на 25 лет.
Положение становилось безвыходным. Сохранилось письмо того времени, адресованное о. Димитрием духовной дочери:
«Совершишася, и паки голгофа, и паки Крест, дорогая дщерь моя, незабвенная Мавро! Душа моя скорбит смертельно. Воспоминая Гефсиманский подвиг
Христа Спасителя, нахожу утешение в своей скорбящей душе. Скорблю, скорблю тяжело, скорблю о себе, скорблю о детях, сродниках своих, скорблю о пастве
своей, скорблю о чадах своих духовных, скорблю о любящих, помнящих обо мне и
ожидающих моего возвращения ныне. Не совершилось то, о чем я горячо и усердно молил Господа: да мимоидет от Мене чаша сия (Мф 26, 39). Я горел желанием
возвращения в родные места, желанием видеть родных, дорогих и близких, но,
увы, получил назначение на жительство в Красноярский край. После долгого и
утомительного железнодорожного и водного пути достиг я тихого пристанища у
далеких берегов реки Енисея, где и [нахожусь] ныне1. Здесь рыбный промысел
и небольшое хозяйство. Здесь я должен трудиться и от трудов своих себя питать
и одевать. Старость моя не приспособлена к таковой жизни (я не от мира сего
ведь) [нрзб.] крайне смущают меня. Притом в настоящее время я без средств.
Приближается зима суровая и продолжительная.
Да будет воля Твоя»14.
Помочь ему было очень трудно, так как с 1 сентября по 1 мая посылки в
Игарку не принимали. Преданные ему духовные чада все же успели послать две
посылки. Если бы не посылки от знакомых из Днепропетровска, о. Серафим умер
бы с голоду.
Не сохранилось сведений о том, как он прожил последующие полгода зимней полярной ночи. Игарка — место с тяжелейшим климатом. Морозы ниже 40˚
являются нормой. Топить печь приходилось практически круглогодично. Силь13
14
Архив УФСБ РФ по Красноярскому краю. Д. СО-69301. Л. 25.
См.: Праведник наших дней. С. 40−41. Белгородский старец… С. 29.
106
И. Г. Менькова. «Я — священник Православной Патриаршей Церкви»
ные ветры усиливали ощущение холода, что было тяжело при крайнем физическом истощении о. Димитрия. 21 февраля 1952 г. он обратился с прошением к
министру Госбезопасности СССР о переводе в другое место:
«Я, протоиерей Днепропетровской епархии, 5 июля 1941 г. я был лишен свободы. На предсудебном заседании и на суде мне было объявлено обвинение в
том, что, оставшись без храма, я продолжал удовлетворять религиозные потребности верующих. Предоставленный мне судом защитник просил полного моего
оправдания, доказывал, что на основании Государственной Конституции я имел
право на это удовлетворение религиозных потребностей верующих, обращающихся для сего ко мне. Однако, Днепропетровский областной суд вынес мне
приговор по ст. 58 пункт 10 — первая часть (Украинский Код[екс], ст[атья] 54,
п[ункт] 10, первая часть) — десять лет лишения свободы с отбыванием в исправительных лагерях и пять лет поражения в правах.
В 1951 г. 26 апреля я окончил положенный срок. Приговором суда не назначено было мне по окончании срока поселение или ссылка.
Отбывая срок, я сознавал, что время лишения свободы и суда было тревожным для Родины как начало войны 1941 г. Суд надо мною совершался по пути
эвакуации Днепропетровской тюрьмы. И потому Правосудие не могло уделить
мне должного к оправданию.
К настоящей же ссылке на поселение я не нахожу никаких оснований. Судом
она не была мне назначена. Срок наказания я отбыл в исправительных трудовых
лагерях без всяких административных взысканий. За хорошее мое поведение и
хорошие показатели в работе мне со стороны начальства лагеря выносилась благодарность с занесением в мое личное дело, выдавались мне премии, я пользовался зачетами и освобожден из лагеря досрочно.
Я — священник Православной Патриаршей Церкви, окормляемой ныне
Алексием, Святейшим Патриархом Московским и всея Руси, и хочу подобно
ему трудиться на благо Родины, и могу быть полезным для нея, здесь же проживаю как инвалид.
На месте настоящего моего жительства один лишь всего рыболовецкий колхоз. По преклонным летам своим и слабому состоянию своего здоровья посильной работы здесь для меня нет. Собственных же средств к жизненному существованию не имею никаких. Посему обращаюсь с убедительнейшей просьбою
дать мне право проживания хотя бы в Сибири, но в каком-нибудь городском
или районном центре, где я мог бы для своего существования найти для себя
соответствующую службу.
Проситель Димитрий Тяпочкин
21/II 1952 г.»15.
Резолюция последовала через 2 месяца, 14 апреля 1952 г.: «Заявление оставить без удовлетворения, т. к. Сибирская область не является местом ссылки».
При ее оглашении 11 сентября (октября?) 1954 г. комендантом с/к Игарского
9 отд[еления] МВД со священника вновь была взята подписка о невыезде.
15
Архив УФСБ РФ по Красноярскому краю. Д. СО-69301. Л. 31.
107
Исследования
Дочь о. Димитрия Антонина пыталась помочь голодающему отцу. Она обратилась с заявлением к депутату Верховного Совета СССР Н. М. Швернику с просьбой перевести о. Димитрия в европейскую часть страны. Но ей было отказано
на том основании, что названная ею территория не является местом ссылок.
Прошла первая зима о. Димитрия в Сибири. С мая стали приходить посылки
от духовных чад. С началом навигации ссыльных (а во многих местах и местное
население) отправляли на лесоповал. Не избежал этого и о. Димитрий. В конце
мая ссыльных и рабочих повезли вверх по Енисею. Партиями по 50 человек их
высаживали на берег по пути следования. Отец Серафим по слабости отстал от
своей партии и заблудился, до глубокой ночи он бродил по лесу. Позднее он вспоминал: «Продрогший, совсем обессиленный, превозмогая боль, я встал на колени и с глубокой верою горячо помолился Господу, Владычице, святителю Николаю — моим небесным заступникам. Сам не знаю, сколько продолжалась молитва, и
как я оказался в десяти шагах от людей, сидящих у костра, на территории стоянки
лесорубов»16.
Однако работать на лесоповале ослабленный длительным недоеданием о. Димитрий был не в силах. Однажды его оставили в лесу одного со словами: «А ты, поп,
сторожи лес, чтобы его не украли». Он вспоминал: «Я понял, что обречен на
гибель, на растерзание зверям... И вот когда я увидел, что на меня идут медведи,
я поднял два креста — один большой, другой поменьше. Стою с этими крестами, медведи подошли совсем близко ко мне и остановились. Посмотрели на
меня, стали озираться по сторонам и ушли. Так что крестами я спасся»17.
Спустя некоторое время для о. Димитрия все же нашлась какая-то работа в
колхозе Денежкино. Появились средства существования, но жизнь одинокого
полунищего священника оставалась крайне тяжелой.
Прошел еще год, и о. Димитрий (как и многие ссыльные Игарки) послал
третье прошение — Председателю Верховного Совета СССР К. Е. Ворошилову
(см. Приложение). Ответ пришел и был объявлен о. Димитрию. Содержание его
осталось неизвестным, зато известно, что в тот же день со священника взяли
очередную подписку о невыезде.
Наконец наступил день окончания ссылки. 19 января 1955 г. чудом выживший протоиерей Димитрий Тяпочин был освобожден, так как «меру наказания
отбыл полностью»18.
Отец Димитрий вернулся к пастырскому служению. Новый период его служения проходил в обстоятельствах, вновь потребовавших постоянного подвига
любви и самоотвержения. С 1960 г. он был пострижен в мантию и направлен в
с. Ракитное, где прослужил приходским священником до дня кончины. Он памятен очень многим своими поразительными духовными дарами.
16
См.: Белгородский старец… С. 31.
Белгородский старец… С. 32.
18
УФСБ РФ по Красноярскому краю. Д. СО-69301. Л. 33.
17
108
И. Г. Менькова. «Я — священник Православной Патриаршей Церкви»
ПРИЛОЖЕНИЕ
Письмо протоиерея Димитрия Тяпочкина
Председателю Верховного Совета СССР К. А. Ворошилову
с просьбой об освобождении из ссылки
Апрель, 1953 г.*
Я — протоиерей Днепропетровской области на Украине. В 1941 году 5-го июля я был лишен свободы. На предсудебном следствии и суде мне было предъявлено обвинение в том, что после закрытия храма я продолжал удовлетворять религиозные потребности верующих. Основным местом моего священнослужения
был приход села Сурско-Михайловка, где я прослужил с 1921 по 1936 годы. Будучи священнослужителем, я в то же время был и гражданином своего государства. Аккуратно выплачивал государственные налоги, всегда был в рядах первых
подписчиков и непосредственным приобретателем облигаций государственных
займов, подавая пример всем гражданам села. В 1921 году местным сельсоветом
я был избран председателем организованного тогда комитета помощи голодающим Поволжья и своею деятельностью изыскивал обильные пожертвования от
всего населения села. Несомненно, что если бы сейчас в селе Сурско-Михайловке находились те люди административного управления, которые были тогда, то
они дали бы самые лучшие отзывы обо мне, и если бы я не выезжал оттуда, то со
мной не произошла бы та беда, которая привела меня к настоящему моему положению. Но в 1936 году храм в селе Сурско-Михайловка был закрыт. В 1937 году я
переехал на место жительства в село Карнауховку Криничанского района той же
Днепропетровской области ввиду близости этого села и дачного железнодорожного сообщения с городом Днепропетровском, где находились мои дети. В селе
Карнауховке я проживал и в 1941 году, когда началась Великая Отечественная
война. Отсюда я был лишен свободы.
Днепропетровский Областной суд вынес мне приговор по ст. 58
(Укр[аинский] кодекс ст[атья] 54), пункт 10 — первая часть: десять лет лишения
свободы в исправительно-трудовых лагерях и пять лет поражения в правах.
Тяжелый и незаслуженный приговор!
Вопрос — за что? — меня тяготит и мучит с момента произнесения его и по
настоящее время.
Предоставленный мне судом защитник требовал полного моего оправдания,
доказывая, что на основании Государственной Конституции я имел право на это
удовлетворение насущных религиозных потребностей верующих.
Советское законодательство не стесняет свободу совести, и моя молитва не
должна была быть поставленной мне в вину, повлекшую за собой такие ужасные
последствия для меня. В ней ведь не было ничего политического, что проверено
было на предсудебном следствии показаниями опрошенных свидетелей. Других никаких обвинений судом мне предъявлено не было, что отметил защитник, сказав:
«За что человека судить? За то, что он Богу молился?» Таковы его подлинные слова.
*
Датируется по делопроизводственным пометам.
109
Исследования
И вот приходится предполагать, что НЕГЛАСНО мне приписано обвинение
было о якобы какой-то совершенно мне неведомой связи с Днепропетровским
Архиепископом Георгием, который был лишен свободы еще в 1937 году. Об этом
как бы мимоходом, вскользь упомянул следователь, который вел следствие.
Но кем был для меня Архиепископ Георгий? Как для меня, так и для всего
духовенства Днепропетровской области он был Епархиальным Архиереем православной Патриаршей Церкви, окормляемой ныне Патриархом Московским и
всея Руси — Алексием, а тогда Патриархом Сергием. Я же состоял благочинным
церквей Солонянского района Днепропетровской области, и для меня Архиепископ Георгий являлся непосредственным начальником, и я должен был бывать у него и бывал исключительно по делам своего благочиния, и приемы им
меня были строго официальны. Что было предъявлено в обвинение Архиепископу Георгию, мне и тогда, и сейчас неизвестно. Но если бы даже и предположить о
моей якобы связи, помимо чисто служебной церковной, с Архиепископом Георгием, то, несомненно, я был бы лишен свободы не в 1941 году, а одновременно с
ним в 1937 году. Этому же обвинению противоречит и сам 10 пункт, первая часть
ст[атья] 58.
Не имея никаких других обвинений, да их и не могло быть, и основываясь
только лишь на обвинении меня в удовлетворении мною религиозных потребностей верующих, Днепропетровский областной суд вынес мне вышеуказанный
приговор 15-го августа 1941 года.
В 1951 году 26-го апреля я окончил положенный мне срок. Приговором суда
не было определено мне по окончании срока поселение или ссылка.
Отбывая срок, я сознавал, время лишения меня свободы было тревожным
для Родины, как начало Великой Отечественной войны. Притом суд надо мной
был по пути эвакуации Днепропетровской тюрьмы в городе Павлограде Днепропетровской области. И потому Правосудие не могло уделять мне должное внимание к оправданию меня. Сослание же меня на настоящее поселение по отбытию уже наказания я ничем не могу оправдать. Ведь судом, согласно приговору,
оно не было назначено.
Срок наказания я отбыл в исправительно-трудовых лагерях без всяких взысканий. Имел право бесконвойного хождения. За хорошее поведение и хорошие
показатели в работе мне выносилась благодарность со стороны начальника лагеря с занесением в личное дело, участвовал на слете ударников — стахановцев,
получал премии, пользовался зачетами в [нрзб.] срока и освобожден был из лагеря досрочно.
Знаю, что в Советском государстве законы неприкосновенны, что личность
каждого оберегается законодательством, а потому решаюсь обращаться к Вам,
дорогой Климент Ефремович, как к Верховному Законодателю нашей Родины с
настоящей моей просьбой.
Как при отбытии срока в лагерях, так здесь на ссыльном поселении, меня
волнует вопрос: за что? Десять лет пребывания в заключении и третий уже год
ссыльно-поселения! Как священник, как сын своей Родины я свидетельствую,
что не заслужил я этих наказаний! Я всегда был проникнут искренними чувствами любви к Родине нашей.
110
И. Г. Менькова. «Я — священник Православной Патриаршей Церкви»
Несомненно, будучи на воле, я был бы в рядах духовенства, которое во главе
с Патриархом Московским и всея Руси Алексием отмечено и награждено Советским правительством.
Не моя ли любовь к Родине сказывается в детях моих? В этой любви я воспитал их. В самом начале Великой Отечественной войны 1941 года дочь моя
добровольно ушла на фронт и была награждена за воинские доблести. Военный
командир даже выразил благодарность за воспитание такой дочери, беззаветно
любящей свою Родину. Те же всегдашние мои чувства любви к Родине проявляются мной и ныне. Живя здесь и работая в местном колхозе, я принимаю участие
в общественной жизни. Дважды принимал участие на общественных митингах,
на митинге протеста против применения бактериологического оружия американскими агрессорами в Корее, и на праздничном митинге, посвященном памяти И. В. Сталина.
Дорогой Климент Ефремович! Обращаясь к Вам, я верю, что просьба настоящая не останется гласом вопиющего в пустыне, что Вы чутко отнесетесь, обратите Ваше внимание на мое вопиющее дело, снимете с меня моральную скорбь
мою, которая тринадцатый уже год [нрзб.] мучит меня, и вернете меня к детям
моим и в семью великой [нрзб.] нашей дорогой Родины.
Тяпочкин Димитрий Александрович.
Архив УФСБ РФ по Красноярскому краю. Д. СО-69301. Подлинник. Рукопись. Л. 10–
11 об.
Ключевые слова: Русская Православная Церковь, архимандрит Серафим
(Тяпочкин), гонения на духовенство, места заключения.
“I AM THE PRIEST OF THE ORTHODOX
PATRIARCHAL CHURCH”
BY I. MENKOVA
The article covers circumstances of the life of archimandrite Seraphim (Tyapochkin) who experienced labour camp and exile to the Turuhansk region. The author uses
sources of the archive of the Ministry of Internal Affairs, stocks of the “Memorial” society, private archives and others publications.
Key words: the Russian Orthodox Church, archimandrite Seraphim (Tyapochkin),
persecutions against clergy, places of detention.
111